Пожалуй, ссориться с единственным человеком, разрешающим бесплатно жить в свободной комнате вместе с маленьким и жутко доставучим ребенком было не очень хорошей идеей. Я бы даже сказала «очень плохой». Отвратительной. Но черт возьми, разве можно смириться с тем, что старшая сестра изменяет мужу с твоим лучшим другом, который еще даже университет не окончил? Не думаю. С другой стороны, я бы, конечно, могла отреагировать помягче: закрыться в комнате на пару дней, объявить голодовку, устроить митинг протеста на кухне, взяв в заложники банку кофе и пачку из-под хлопьев... Или как там поступают взрослые цивилизованные люди? В прочем, лицезрения трусов Дэвида с изображением Майка Вазовски, у которого единственный глаз приходился как раз на причинные места (Господи, как это развидеть?), стало последний каплей. Хорошо, что хотя бы Люси в тот момент была на прогулке. Детскую психику подобная картина наверняка бы повредила. Хватит моего сломанного чувства прекрасного, а двух психологов наш семейный бюджет явно не потянет.

На то, чтобы собрать в рюкзак все самое необходимое, ушло около пятнадцати минут. Проще говоря, я просто брала то, что первым приходило в голову или попадалось на глаза. Как оказалось позднее, в ранг «самого необходимого» вошли: зубная щётка - одна штука (Люси повезло больше, чем мне), семь носков, два из которых даже оказались парными,  стопка тетрадей и учебников дочери (и зачем ей столько? она же у меня не Энштейн), майка «Лос-Анджелес Лейкерс» размера XXL, две смятые купюры по двадцать баксов, старенький телефон-раскладушка, один шоколадный батончик, брелок с Эйфелевой башней и пара футболок Люси. В общем, надеюсь, меня никогда не назначат собирателем рождественских подарков в родительском комитете.

«Это было в первый раз, только не говори Калебу», «Хватит делать драму на пустом месте», «Не тебе меня судить, восемнадцатилетняя мамаша», «Джордж, не веди себя как ребенок», «Ты самое сильное разочарование наших родителей, так что хватит сейчас строить из себя святую невинность». Слова сестры продолжали отбиваться в голове тяжелыми эмоциональными пощечинами, пока я шла на детскую площадку. Знаю, что она на самом деле так не думает. Все рано или поздно ошибаются. Может, их брак не был таким идеальным, как это казалось на первый взгляд. Причины могли быть разные. Но я все равно не представляю, как буду смотреть в глаза Калебу каждое утро за завтраком.

— Мы сегодня ночуем у дяди Эрика? - спросила Люси, рассматривая меня с ног до головы. Она была проницательным ребенком. Иногда даже слишком. В прочем, сложно было не догадаться о подобном, когда мать выходит на улицу в мятой футболке, плюшевых домашних тапочках в форме котят и огромным рюкзаком наперевес.
— Конечно, он обещал купить в пекарне твой любимый банановый пирог, - талант к вранью у меня, конечно, не отнять. Старшего брата не будет в городе до следующего вторника, и я только сейчас вспомнила, что в список «самого необходимого» не вошли запасные ключи от его квартиры. Черт, Джо, ты можешь хотя бы раз что-то сделать нормально. Ну не знаю, например, уйти из дома. Не стоит уточнять, что возвращаться к сестре за ключами не входило в мои планы.

За два следующих часа мы успели промокнуть под дождём, пообедать в McDonald’s и обойти сверху до низу ближайший торговый центр, где все прохожие отметили взглядом мой невероятно модный прикид. Не знаю, как после всего этого я осмелилась отправиться к Шону. Просто нашла в кармане джинс смятый огрызок салфетки с адресом, поймала такси, усадила Люси на заднее сидение и поехала.
Зря я это делаю.

Знаю, что он предлагал жильё исключительно из вежливости на правах старого знакомого. Люди всегда так делают, когда чувствуют себя неловко. Мне часто приходилось видеть подобное. Сначала они узнают о моих многочисленных работах, потом видят, как я прошу принести воды за дружеским ужином в кафе, с пониманием слушают историю появления на свет Люси, ложь о её якобы уехавшем за границу отце, а потом...Всё по старой схеме. Они неловко предлагают заплатить счёт, вспоминают о внезапно возникших делах и уточняют мой новый номер телефона, чтобы встретиться как-нибудь еще раз. Но не звонят. Я перестаю быть для них беззаботной Джорди Медичи, которая носила забавную челку в средней школе и бредила поступлением в Нью-Йоркский университет. Ну извините.

За время поездки я успела дважды передумать о своём решении, но каждый раз оглядываясь я спящую Люси, просила водителя вновь развернуть машину. Шон - хороший человек. Мы только переночуем, а завтра когда сестра будет на работе, я вернусь за деньгами домой. Это был отличный план. По крайней мере, самый разумный из тех, которые я могла придумать в столь уставшем состоянии.

И вот теперь мы стояли напротив двери, постучать в которую я в течение пяти минут так и не решилась. Пожалуй, дочь бы начала задавать кучу вопросов по этому поводу, если бы не была слишком сонной. Это хорошо. Только нравоучений от семилетки мне сейчас не хватало.

Так, ладно, Джордж, возьми себя в руки. Стук. Еще один.
Господи, зачем я вообще сюда пришла? Надеюсь, его нет дома.

— Привет, - кажется, улыбка вышла немного виноватой, — Можно переночевать у тебя сегодня? Мы только на одну ночь. Вот так вот с порога. Шон даже дверь не успел закрыть. Может, это специально? Чтобы оставить нам с Лу пути к отступлению, если у меня вдруг проснется совесть, и мы свалим из квартиры спокойно живущего без нашего присутствия человека.

На глаза  попалось зеркало, висевшее в прихожей. Да уж. Волосы от дождя превратились в рыжие кудряшки, нелепо торчащие из высокого хвоста в разные стороны, а кожа стала бледной, как у тёти Эбигейл, не выходящей на улицу как минимум лет двадцать. Не стоит уточнять, что под глазами пролегли такие мешки, будто я запасала в них воду на зиму. Да еще и с ребенком, чьи косички сейчас напоминали старый растрепавшийся канат из спортивного зала. Жуткое зрелище перед сном. На месте Шона я бы сейчас уже выпрыгивала из окна.

— Это не дядя Эрик, - изрекла полусонная Люси. Я уже говорила, насколько она проницательная? Только вот её мать подобным похвастаться не может. Стоило просто вернуться домой к сестре, пройти к себе в комнату с надувшимся выражением лица, уложить ребенка спать и сесть за рисовку новой главы комикса. Элементарно просто. Я неловко переминалась с ноги на ногу, из-за чего мокрые тапочки делали такой противный хлюпающий звук, словно целовались с полом.

— Знакомься, - я мотнула головой в сторону маленькой девочки, с интересом разглядывающей мужчину одним приоткрытым глазом, — Это Люси. Моя дочь.

Шон выглядел так, словно у меня внезапно выросла вторая голова. Вот так и бывает. Сначала вы знакомитесь с маленькой девочкой, которая дружит с вашим младшим братом, потом утешаете друг друга на похоронах, спустя несколько лет неловко флиртуете в кафе, а потом она приводит к вам домой своего семилетнего ребенка, о котором до сих пор ни разу не обмолвилась. Абзац. Получай фашист гранату.

Молчание затянулось.

— Ладно, наверное, это была плохая идея, - я взяла Люси за руку и направилась к двери под музыкальное сопровождение от собственных тапочек. Плюх. Плюх. Джордж, ты такая дура, о чем ты только думала?!

Вопреки мнению, что в отделении недугов от заклятий все время дым коромыслом, тут бывало и затишье — а ночи вообще выдавались спокойные, что и поспать можно, и подготовиться к занятиям в свое время, и посплетничать с девчонками. И ночные смены Лин любила больше, но сегодня она была в дневную, и ей не разрешали остаться еще на двенадцать часов. Спор со старшим целителем заканчивается появлением Сметвика, который сразу же пресекает любые возражения, да и Лин старается не особо с ним контачить — каждая их встреча сопровождается звенящей тишиной бывших, кто разбил всю посуду в доме.
Она не спорит, но намеренно задерживается над картами пациентов, решив все проверить и заполнить, а когда пустеют коридоры, остается лишь дежурный персонал, забирает из шкафа свои два сэндвича и бутылку тыквенного сока. Термос ворчливо кряхтит, но в последние дни он так и стремится ошпарить ее чаем, что Лин решает, для Фрэнка будет безопаснее сок.

Его привезли днем, и Лин все еще не могла избавиться от чувства ужаса, которое ее охватило до немоты, она даже не могла сказать Алисе ничего, только рвануть вслед за парящими носилками. Все было в крови, вплоть до лимонной мантии целителя (свою Лин сдала в стирку под натужное ворчание завхоза), казалось, что это конец — но высчитывать последние минуты было рано, на то они и целители. Лин с трудом вспомнила, что нужно дойти до Алисы, подруга, наверное, извела привет-ведьму, себя и всех, кто находился в приемном покое — почти не ошиблась. Благо, у Вэнс были хорошие новости (Фрэнк спит, Алиса, с ним все будет хорошо), но впереди ждали жаркие споры, что спать в приемном покое неудобно, а никто посторонний не должен появляться на этаже в неприемные часы. Украдкой сунутый в карман подруги сверток с успокоительным, ласковый толчок в спину (иди, Алиса, я буду тут до утра), Лин всегда умерла справляться с этим чудесным ураганом, в такие минуты чувствуя близкое родство, пусть кровного и рядом не было.

— О, ты уже не спишь? Хорошо, — Эммелина аккуратно прикрывает за собой дверь, в двухместной палате только Фрэнк, и можно позволить себе поболтать. Вэнс с облегчением смотрит на пациента, было бы сложно его потерять, подвигает стул к его койке. Заправляет за ухо выбившуюся из собранных в пучок волос прядь. — Как ты себя чувствуешь?
Сэндвичи ничуть не обветрились, пахли завораживающие, помимо индейки так имелся свежий огурец и помидор, Лин подвигает один к Фрэнку, второй оставляет для него же. Он должен быть голодным, и девушка только довольно улыбается, видя подтверждение своим знаниям.
Тугой узел в груди, наконец, начинает ослаблять. Лин снова запирает страхи на замок, бояться за своих друзей-авроров она будет позже, сейчас у нее есть право на отдых.

— Поверь, ты бы прогадал, так что давай лучше смотри в сторону Алисы, — смеется Лин, стакан уже наполнен тыквенным соком для Фрэнка, себе девушка оставляет треть бутылки. Сама не ела весь день, некогда было, но и не хочется. Она откидывается на спинку стула, позволяет себе расслабиться, сбрасывает с ног туфли и кладет их на край кровати — Мерлин, как хорошо, как замечательно, как же она сегодня устала. — Ничего не скажу, не переживай. А насчет еды ты не прав, еда тут соответствующая необходимости организма, она содержит нужные вещества, быстро ставит на ноги, так что... — Лин мимолетно взмахивает бутылкой, прикладывает ее к губам, делает глоток сока.

Мягкий свет ночника на тумбочке приятно окутывает собеседников, самое то для столь поздней беседы. Фрэнк жует сэндвич, душа Эммелины находит свой минутный покой, может, и хорошо, что не выпросилась на еще одно дежурство подряд, подремать она сможет и в ординаторской, никто ее не сдаст Сметвику, в этом никаких сомнений.
— Ну знаешь, она имеет право переживать. Вообще-то это было жутко, Фрэнк, я такое больше видеть не хочу, — хотя, скорее всего, увидит, — думаю, Алисе кошмары еще будут сниться. Я дала ей успокоительное, надеюсь, она послушается меня, и утром будем умиротворенной и бодренькой, но если хочешь, могу посторожить под дверью и спасать тебя при необходимости.
Как забавно, никто не знал, что если помочь девчонке с большим чемоданом в первый день в поезде, можно получить на всю оставшуюся жизнь лучшую подругу. Фрэнк же получил любовь Эммелины бонусом, но это никого не волновало — ей не жалко заботиться о тех, кого любит ее дорогая Алиса. Когда-то они хотели вместе поступать в Аврорат, но Лин в скором времени поняла, что ей милее забота о ближнем.

Треть бутылки постепенно пустеет, а Фрэнк как-то хмурится, и безмятежность слетает с Лин моментом, она садится на стуле, сдвигаясь к краю:
— Ты в порядке? Что-то болит?
Но стоит Фрэнку заговорить, как теперь наступает ее очередь хмуриться, Вэнс ставит бутылку (два глоточка) на тумбочку, внимательно всматривается в аврора. Она не любит тайн, тем паче тайн Фрэнка (он что, хочет ей признаться в чем-то, Алису обидеть? нет-нет-нет, так не пойдет), и качает головой:
— Я не очень люблю тайны, так что тут надо обсудить, какая именно это тайна?
Подтекстом так и читается, хорошо бы это не была тайна, какую надо хранить от подруги.