Упрям. Лбом стены прошибать не станет, но вот сдвинуть его с намеченной цели можно разве что при помощи стада взрывопотамов.
Терпеть не может бумажную работу, поэтому его письменный стол вечно завален отчетами, которые требовалось сдать еще вчера. При этом за годы службы научился настолько тонко чувствовать грань, за которой последует выговор, что все, что требуется, сдает ровно за пять минут до того, как окончательно лопнет терпение бухгалтерии, обвинителей и вышестоящего начальства.
Стажеров и подчиненных гоняет до седьмого пота, считая, что в их работе, помимо толковых мозгов, требуется более чем хорошая физическая и магическая подготовка. Скидок не делает никому. Если ты не можешь, значит ты не годен. При этом своих не сдает. Если ты налажал, ты его проблема, песочить и намыливать голову будет лично, а перед вышестоящим начальством встанет грудью.
Всевозможные циркуляры и предписания считает не более чем дорогой и паршивой туалетной бумагой. В офисных интригах не участвует, разнокалиберных интриганов откровенно презирает, дипломатию в решении вопроса воспринимает скорее как крайнее средство.
Снег, град или конец света, Грюм не пропускает тренировки, будь то физическое прокачивание тела или очередная отработка боевых навыков. Свободное время тратит на изучение очередного манускрипта по темным искусствам или ковыряние засевшего в голове дела. Шумные посиделки в ДОМПовском пабе не жалует, но регулярно заглядывает в магловский бар недалеко от дома, где все его считают шофером-дальнобойщиком.
К нововведениям Крауча в виде разрешения на применение Непростительных относится более чем скептически, если не сказать отрицательно. Своих без обиняков предупредил, что изучать всю эту гадость они могут хоть до потери пульса, но если он хоть одного из них поймает за применением Империо или Круцио, то они могут смело писать заявку об уходе. Что касается Авады, то ее применение готов рассмотреть как крайнее средство, но и только. |
Рэнулф Грюм — 83, отец, экс-аврор.
Нойрин Грюм (урожд. Хорган) — 82, мать, экс-аврор.
Бернард Грюм — дядя, аврор, погиб при исполнении в 1949 году.
Регнейд Кларк (урожд. Грюм) — 44, сестра, сквибб, вышла замуж за магла и перебралась в Ирландию.
Кеннет Кларк, - 44, зять, магл.
Дети сестры.
Наследие.
Его дед был аврором, его дядя был аврором, его мать и отец были аврорами. Возможности, что родившийся солнечным майским днем Аластор Гордон Грюм мог стать кем-то иным просто, не существовало. Работа старших была главной темой разговоров за завтраком и ужином, в дни рождения и на похоронах, она была основой его детских игр, да и все читаемые на ночь сказки рано или поздно обнаруживали в себе какого-нибудь удалого аврора, который быстро наводил порядок.
Стоило маленькому Аластору как следует встать на собственные ноги, как папа вместе с дядей принялись за воспитание молодого поколения. Ранний подъем, утренняя зарядка на свежем воздухе, неважно снег или дождь, были в их доме нормой. Тренировки, сперва в виде легких, развивающих тело и разум игр, с годами становились все сложнее и сложнее. Когда родилась сестра, она прошла через тот же процесс, вот только то, что Аластор вдыхал с легкостью, Регнейд давалось лишь через слезы. Брат помогал как мог и не раз пытался ее выгородить, за что потом получал нагоняй.
Школа.
Пришедшее из Хогвартса письмо воспринял с тихим восторгом уже совершенно взрослого человека, буквально вот-вот уже готового принять значок аврора. Увы, школа стала для него разочарованием. Общая вседозволенность и полное отсутствие хоть чего-то, что походило на строгий, домашний режим, вгоняли его в уныние. Там, где другие открывали для себя новые возможности и свободу, Аластор видел лишь пустую трату времени. Он хотел обратно домой, но в ответ на посылаемые домой письма получал лишь ответ, что нечего без конца хныкать как маленькому и позорить семью. Единственная, кто хоть как-то его поддерживал, была маленькая сестра, утешавшая его тем, что нужно подождать всего-то три года, и она тоже к нему присоединиться. Аластор ждал с нетерпением. В учебе он, тем временем, сдавал все сильнее и сильнее, и даже в тех предметах, которые он явно знал лучше других, свитки возвращались хорошо если с удовлетворительными оценками. Его настроение от этого становилось лишь хуже, он отказывался отвечать на вопросы учителей, вздорил с одноклассниками и неоднократно ввязывался в драки. И считал дни до зимних каникул, когда сможет вернуться домой. Вот только там его ждало новое разочарование: проленившись весь семестр и внезапно оказавшись в казалось бы привычной домашней рутине, он внезапно был не способен выполнить даже самые простые упражнения. Отец от этого тут же начинал злиться и причитать о позоре семьи, мама вздыхала, а дядя почему-то хмыкал в бороду и говорил что-то о том, что папа в его возрасте был едва ли лучше. Аластору хотелось просто сбежать от всех куда-то далеко-далеко, туда, где он никому ничего уже не будет должен. Он даже собрал вещи, но его, уже одевшегося на выход в ночь, перехватила сестра. Аластор так и не понял, знала ли она, что брат собирался сбегать из дома или нет, но ее вмешательство его остановило уже у самого порога. Они договорились, что Аластор останется хотя бы на праздники, ради нее, а потом они на двоих слопали припасенную Аластором на побег шоколадку и так и уснули, в гостиной, над развороченным рюкзаком. Хорошо, что утром их нашел не отец, а дядя. Остаток каникул прошел без особых приключений, а в самый последний вечер дядя позвал его в сторону. Поговорить. Аластор не очень любил вспоминать тот разговор, именно он, а не письмо из Хогвартса или вечные причитания отца, провел черту между детством, которое еще терпело капризы, и всей оставшейся жизнью, в которой итог зависел не от других, а только от тебя самого. Аластор краснел и сжимал кулаки, и со всем тщанием на какое только был способен пытался не допустить слезы на глаза. Мужчины не плачут. Никогда.
Возвращение в школу после этого было едва ли радостным, но как будто уже не таким тягостным. Он уже взрослый, он должен себя вести соответственно. С выполнением поставленной перед собой задачей было не так-то просто, как казалось, пока он уверенно составлял план на второе школьное полугодие в поезде. Ранние подъемы и зарядка вызывали негодование у соседей по спальне, вопросы и возражения у старост и декана, а когда новость расползлась, дружное похихикивание у всех прочих. И в такие моменты, снова хотелось быть ребенком, сказать чего-нибудь эдакое, сообразно едкое, а еще лучше - просто въехать насмешникам кулаком в нос. Собственно, совсем сдерживаться от этого вида ведения аргументированной беседы Аластор так никогда и не научился.
С учебой дела обстояли столь же нерадужно: оказалось, что пропустив почти весь полугодовой школьный материал, он даже при всем желании затруднялся с пониманием текущего. А эссе писать так и вообще не научился. Вот практика - это совсем иное дело. Все, что требовало от него не красиво объяснить, а просто показать и сделать, удавалось ему куда проще. Сдаваться он все равно не собирался, и лишь раз от раза напоминал себе — мужчины не плачут. Никогда.
На похоронах дяди он все же расплакался и плакал долго и горько, так толком не разобравшись, что его огорчило больше - сама смерть Бернарда или то, что он так и не смог рассказать дяде о своих успехах в школе. Это был последний раз, когда по щекам Аластора лились слезы.
Писать эссе он так и не полюбил, но при первой же возможности вступил в дуэльный клуб, а потом прошел отбор в квиддичную команду, став загонщиком. А когда подошел черед выпускных экзаменов, пусть даже громко скрипя зубами от необходимости столько писать, без особого труда сдал все не меньше чем на «Выше ожидаемого».
Аврорат.
После выпускного тут же подал заявку на поступление в аврорат и вскоре начал стажировку, практически тут же становясь как головной болью, так и причиной гордости своего наставника. Стажировку прошел без особого труда и столь же легко дослужился до звания старшего аврора. Дальше карьерный рост застопорился, да и сам Грюм не особо рвался куда-то еще выше. Его первичный и единственный интерес в работе - ловля Темных волшебников, а их нельзя было ловить, отсиживая зад в Министерстве.
Брак.
Молодой, статный, с хорошей родословной и респектабельной профессией, даже несмотря на смурной характер, Аластор едва ли мог жаловаться на нехватку женского внимания. Одно из таких, почти случайных знакомств переросло в ряд свиданий, ночных прогулок по залитому дождем Лондону и на удивительно занимательных беседах до самой зари. Напрашивался вывод, что он нашел ту самую, единственную и самую правильную, с которой можно провести остаток жизни. Следующей весной под веселое улюлюканье коллег и довольные улыбки родителей обоих, Аластор заключил брак со своей избранницей Николь Лорин Эббот. И словно в сам процессе бракосочетания было включено некое проклятие, практически тут же начались проблемы. Семейная жизнь и работа в аврорате никак не желали совмещаться. Аластор оказался не готов жертвовать работой ради семьи, а Николь так и не научилась мириться с тем, что она не имела шанса занять в жизни мужа первое место. Их брак развалился, не просуществовав даже три года. Николь ушла, громко хлопнув дверью, а Аластор лишь пожал плечами и вернулся к изучению материалов очередного дела.
Орден.
Работа раз от раза приводила его в судебный зал Визенгамота. Главным образом в виде свидетеля, но иногда и в качестве слушателя. И пусть его неистово раздражала необходимость еще и доказывать вину тех, в чьих грехах он ничуть не сомневался лично, понять, на чем прокалывались самые на вид неопровержимые обвинения, было более чем познавательно. Одно из таких провалившихся дел и свело его лоб в лоб с бывшим преподавателем Трансфигурации. Аластор был не способен согласиться с выводами судей, вступив после заседания в спор с самым словоохотливым из них. Согласие они так и не нашли, но Аластор счел Дамблдора достаточно толковым, чтобы с ним хотя бы можно было вести разговор. Еще несколько подобных споров окончательно убедили Грюма, что по кое-каким вопросам им никогда не найти взаимопонимания, но зато нашлись другие вопросы на повестке, по которым их взгляды оказались на удивление похожими. Когда именно это из просто споров выросло в нечто похожее на дружбу, Аластор не брался судить, но, когда в начале 70-тых Дамблдор внезапно заговорил о необходимости начать собирать толковых людей, способных и, главное, желающих что-то делать, чтобы противостоять явно надвигающейся на них проблеме еще одного Темного придурка и его шавок, он, недолго думая, согласился.
После Аластор не раз ловил себя на мысли, что этот шаг Дамблдора был пророческим. Ни вся махина Министерства Магии в целом, ни Отдел Правопорядка в частности оказались не способны толком противостоять натиску тех, кто звал себя Пожирателями смерти. Чем дальше, тем сильнее приходилось убеждаться, что вполне себе работоспособная система Министерства, при сложившейся кризисной ситуации барахлила и скорее тормозила, чем помогала ДОМП разбираться с заразой.
Аластор Грюм становился все злее и параноидальнее. |
пост
Энергичный стук о дверной косяк застал Грюма за «поеданием» очередного карандаша. Заключение дела Тайлера Райта никак не желало обретать словесную форму, а дурацкое самопищушее перо, которым Грюм обычно пользовался в подобных случаях, как назло решило забарахлить. Быть может, конечно, дело было не столько в пере, сколько в том, что вчера он сперва залил его горячим кофе, а потом для того, чтобы высушить и очистить, слишком азартно кинулся применять магию. Тонкая душевная организация артефактов порой не выносила касания чужих чар, и теперь ему не оставалось ничего другого, кроме как грызть карандаш и ждать конца рабочего дня, когда он сможет отнести перо к мастеру. Словом, причин отвлечься на внезапный стук у Грюма было более чем достаточно.
Аврор поднял голову.
- Я так понимаю, ты еще не в курсе, - складывая руки на груди, заметила Электра Сеймур.
- А должен? - хмуро поинтересовался у коллеги Грюм.
Не далее, чем два дня назад, на практических занятиях стажеров, они изрядно поругались насчет Декрета и теперь вроде как еще находились в ссоре. И это, вроде как, сейчас висело между ними неуклюже подвешенной преградой. Ни упрямство Аластора, ни гордость Электры не позволяли первыми пойти на уступку, поэтому они лишь сверлили друг друга взглядом, выжидая, кто первый дрогнет, чтобы тут же ринуться в атаку. Учитывая, что это был его кабинет, а Сеймур явно не терпелось поделиться тем, с чем она пришла, ему надо было лишь немного подождать. Долгожданной развязки не случилось, ибо в кабинет, чуть не врезавшись в Сеймур, влетел стажер Джордан.
- Руфуса отстранили, шеф.
Лицо Грюма залилось краской.
- Это еще не повод врываться без стука и приглашения, - припечатал аврор и забуравил мальчишку взглядом. Стажер бросил боязливый взгляд в сторону Сеймур, затем пробормотал нечто не очень ясное и поспешно ретировался.
- Ну? - воспользовавшись тем, что внезапное появление стажера поменяло акценты, надавила Сеймур. Лишь только начавший приходит в себя после выходки молодняка Грюм, наконец, осознал суть сказанных стажером слов.
- Какого черта? - сухо выдал аврор.
- О деталях – к Краучу, - съехидничала женщина, - но, как гласит молва, среди потерпевших в Хогсмиде оказались такие, кто готов поклясться, что видел людей, похожих на Скримджера с Робардсом, кастующих метку.
- Они что, из ума выжили? - рявкнул Грюм и, скорчив скептическую мину, развел руками. Какого драккла тут вообще творилось?! Жизненный опыт давно его приучил к тому, что буквально все до единого в этом мире имели какие-то секреты и тайные чаянья. Врагом и подлецом мог оказаться любой, а тем более тот, кто казался особенно чистым снаружи, но Руфус с Гавейном?
- И зачем им оно? Метка, то есть, - сварливо уточнил мужчина.
- Та же молва утверждает, что случившееся в Рождество стало отличным поводом принять Декрет.
Мужчина шумно выдохнул. Все еще сжимаемый в пальцах карандаш поломался с тихим хрустом, и аврор, почти удивленно на него оглянувшись, яростно кинул его в мусорное ведро. Ни на что, ровным счетом ни на что в этом мире нельзя было положиться. Даже не карандаши, что же говорить о людях.
- Оно и стало, - пасмурно заключил Аластор. В висках гулко стучала кровь, а он все пытался собрать мысли в хоть какое-то подобие порядка. Интриги. Все это, с какой стороны ни взгляни, было связано с интригами. Деление, бесконечное деление власти. Ровно для того, чтобы разбираться с подобным в их конторе и существовал Руфус. Мог ли при этом глава аврората во имя военного положения пожертвовать детьми и таким количеством мирного населения? Глупости какие. Или не глупости? Не делай никаких допущений, не верь никому на слово и проверяй все — основное правило любого расследования, а с фактами во всем этом пока было совсем не густо.
- Стало, да, - подтвердила Сеймур, изучая его взглядом и, видимо, пытаясь понять, что именно он сейчас думает.
- Слухи и сплетни едва ли та основа, на которой следует строить свои выводы, - определенно, сам Аластор никакие выводы сейчас делать не собирался. Весь предыдущий опыт работы с Руфусом и в меньшей мере - с Гавейном склонял чашу весов в пользу
попытки их очернить. А если так, стоило выяснить кем и как, но еще до этого надо было прояснить, кто и в чем их, собственно, обвиняет. Вот только возможность, что одному из авроров дадут посмотреть, что же именно такое интересное лежало в папке с обвинениями, была крайне мизерной. Другое дело, скажем, судья Визенгамота. Или советник. Кто-то такой, как будто напрямую не заинтересованный.
- Почему ничего, - в тон женщине откликнулся Аластор и потянулся за новым карандашом. - Мне еще заключение писать.
Электра Сеймур еще какое-то время буравила его взглядом, но осознав, что никакой реакции больше не дождется, недовольно качнула головой и, резко развернувшись, покинула святилище, оно же камера пыток, Аластора Грюма.
Шаги женщины стихли вдали, но еще какое-то время в целях конспирации аврор пристально буравил взглядом до чертиков надоевший отчет. Никто и ничего более не стремилось ворваться к нему с очередной порцией новостей. Посчитав это достаточно добрым знаком, мужчина протянул руку за пустым листом бумаги, вывел на нем паучье неразборчивым почерком короткий вопрос, сложил бумажку в аккуратный самолетик и махнув палочкой, назвал адресата: «Элфиас Дож. Визенгамот».
|
