Их общение носило причудливый характер. Эвелина не стремилась афишировать их близкое знакомство и, пожалуй, не могла до конца объяснить себе, что ее влекло к нему. Полукровке, бывшему хит-визарду, увальню, держащему паб в Лютном переулке. Мелкому торгашу, если припомнить ее же эпитет, которым она наградила его при первом знакомстве. Она считала его порой невыносимым в своей прямолинейности и простоте, сбивавшей ее с толку. Раздражавшей иногда.

Она боролась с желанием его контролировать, но не всегда удачно. Это было вообще не в ее духе - пускать все на самотек, включая жизнь человека, с которым, так уж вышло, она периодически делила постель. Сложнее всего было справляться с желанием перестроить, перекроить его под себя. Под собственные представления о том, каким он должен был быть, если их общение могло быть хоть сколько продолжительным.

Редгрейв пропал на следующий день после их ссоры. Причину Эвелина уже не помнила, да это и не было важным. Скорее просто очередная зацепка, чтобы выплеснуть собственное недовольство. Его поведение приводило ее в ярость, когда на следующий день он не объявился и не дал никак о себе знать. Ни на следующий день, ни через день. Она не собиралась бросаться на его поиски, но пыталась навести ненавязчиво справки, чтобы наткнуться по итогу на глухую стену. Рембрандт исчез, словно его и не было, и ее отчасти это начинало тревожить.

Ведьма оставила наблюдать за пабом домовика. Отчего-то она не сомневалась, что рано или поздно мужчина объявится именно там. Оставить свое детище надолго он явно не мог, если что-то и бередило его душу, вызывая трепет, так это заведение, собиравшее лучших из лучших всея Лютного переулка. К местному сборищу она все еще относилась скептически, в особенности после некоторых событий.

Он действительно объявился именно там. Не слишком поздно, но и не слишком быстро, доводя ее до белого каления. То, что по описанию домовика, он был жив, здоров и даже сносно выглядел, отчего-то выводило из себя только сильнее. В каком виде она должна была его застать, Эвелина не знала.

Она направилась в паб, пренебрегая возможностью продемонстрировать равнодушие сейчас, когда она точно знала, что с ним все в порядке. В ее картине мира он, несомненно, должен был первый объявиться на ее пороге, но она полагала, что найдет еще место для театральных представлений. Сейчас необходимо было подробнейшим образом объяснить ему, в чем именно он был неправ.

Роули оказалась в кладовой в момент, когда Натаниэль, кажется, уже собирался из нее выходить. В руках у мужчины было несколько бутылок.

Ведьма взмахнула палочкой, не раздумывая долго. Бутылки взлетели вверх стремительно, и она не колебалась, рассекая воздух следом вновь. Оглушительный звон бьющегося стекла раздался в тот же момент, заполонив собой все небольшое помещение кладовой.

- Честно говоря, я думала, что ты умер. Это объяснило бы твое внезапное исчезновение.

Она поделилась соображениями откровенно, продолжая прохладно:

- Но теперь придется искать другое объяснение. И будь добр, постарайся, чтобы оно мне понравилось.

Итогом собственных действий Эвелина была довольна. Появление вышло эффектным, а главное сразу настраивало на нужный лад, потому что в случае не слишком конструктивного диалога разбитые бутылки и промокшая одежда могли стать лишь прелюдией. Она не любила, когда с ее мнением не считались, и предпочитала доносить эту простую мысль такими же простыми, возможно даже примитивными способами. Примитивными, но действенными - она была уверена, что главное, чтобы все прочно осталось в памяти.

Его аргумент об откровениях звучал для нее странно. Она не игнорировала их ссоры, не умаляла значимость, но предпочитала не воспринимать, как катастрофу. Уж точно не как точку в чем-то, в том подобии человеческих отношений, которые они с трудом, но выстраивали. Для нее их ссоры, порой беспочвенные, порой наоборот принципиально важные, были своеобразной рутиной. Неизбежным элементом, ядром всего их общения. И они соглашались на это, соглашались осознанно, прекрасно понимая, что их ждет.

- И что? - она вздернула подбородок с вызовом, поясняя, - мы ссоримся через день.

Ведьму не устраивало подобное своеобразное признание вины, полученное слишком быстро. Она была раззадорена его исчезновением и не собиралась сдавать позиции так легко. Говоря простым языком, она всячески искала драки, в переносном, а может и в прямом смысле. В конце концов, она заслуживала возможности выпустить пар.

- Трогательно, что ты так печешься о содержимом своей кладовки.

Эвелина не собиралась обещать, что больше ничего здесь не тронет. Все эти бутылки несомненно представляли ценность для Нейта, и она считала их достойной платой, если их разговор свернет не в то русло. В конце концов, подобные его увлечения она не одобряла вовсе. К тому же не была дурой: он выглядел достаточно свежим и бодрым, несмотря на промокшую рубашку, но все же что-то в его внешнем виде наводило на определенные подозрения. Она помнила отчетливо о его проблемах с алкоголем, которыми он так доверительно успел поделиться. Справедливости ради, ранее ей с этим сталкиваться не приходилось.

Ее не слишком тронуло его объяснение. У нее тоже были родители, и она тоже иногда к ним ездила, но не могла представить, в каком восторге от встречи с ними нужно было находиться, чтобы четыре дня не подавать признаков жизни. К тому же, она все еще видела определенную нестыковку в показаниях.

- Ты ездил к родителям на Северный полюс? - ведьма поинтересовалась вкрадчиво, делая несколько шагов по кладовке и оглядывая ее содержимое. Возможно, примериваясь. - Потому что в Англии тебя найти было невозможно.

- Если, конечно, ты не прятался специально.

Роули поймала взгляд мужчины изучающим своим. Его вопрос о том, как она узнала о его возвращении, мог бы выбить ее немного из колеи за своеобразную слежку, но сейчас она считала себя в своем праве.

- Домовик известил о твоем возвращении. Хотя, вероятно, это стоило сделать тебе.

Эвелине не нравилось, как это звучало вслух и как звучало от него - то, что она его искала. Как будто он обличал ее в том, что ей могло быть дело до того, куда он запропастился. Все это отдавало чем-то излишним для их отношений, не подразумевающих подобных проявлений заботы. Заботой, по ее мнению, это и не было. Скорее желанием контролировать происходящее, включая жизнь окружающих ее людей. Даже вопреки их желанию.

- В основном не тебя, а твой труп. Мне нужны было точно знать, искать ли наряд на похороны.

Она почти не лукавила. Однажды в его баре уже появился один труп, и она не была так уверена, что не будет следующего раза. И что, например, сам Редгрейв не окажется на его месте. В ее мире с этим вообще было мало проблем. Она видела как пропадали и умирали многие, а потому воспринимала это как один из немногих, но абсолютно осязаемых и реальных исходов. Вряд ли впрочем он относился к этому с той же мрачной серьезностью, как и она. В этом была его проблема - он вообще ко многому относился чересчур просто, и ее это раздражало также сильно, как порой и нравилось.

- Я бы и не следила, если бы ты удосужился сообщить, что собрался в Эдинбург, - она бросила раздраженно, потому что его спокойный тон начинал выводить ее из себя. С ним всегда было так - он был спокоен и терпелив вместо того, чтобы попросту выплеснуть друг на друга эмоции и жить дальше. Ведьма так не умела, ей позарез нужны были эти эмоции, хорошие или плохие, потому что о том, что можно как-то иначе, ей догадываться не приходилось. В ее жизни иначе не было, было только громко, порой больно, всегда на пределе.

Роули считала очевидным то, что хотела слышать. В первую очередь, покаяние во всех грехах. Во вторую, чистосердечное признание, зачем он туда ездил и что делал. Ну, а напоследок ее устроила бы парочка разбитых предметов интерьера, чтобы финал у их диалога вышел не менее запоминающимся, чем его начало.

- Я хочу знать, что ты там делал, Редгрейв, - она отозвалась ему в тон, не стесняясь иронизировать следом, - потому что либо ты там потерял рассудок от восторга при встрече с мамиными пирогами, либо твоя поездка была не столь благочестива, как ты мне сейчас пытаешься ее представить.