Marauders: stay alive |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Marauders: stay alive » Завершенные отыгрыши » [13.01.1978] Дверь номер девять
Дверь номер девять
Полу-открытый (заинтересованные личности могут попробовать навестить пациента)
◊ Участники: Alecto Carrow, Millisent Bagnold, Roger Bagnold | ◊ Дата и время: 13.01.1978 | ◊ Место:Мунго |
◊ Сюжет: больничные будни подозреваемой в пособничестве оборотням-нелегалам
Отредактировано Alecto Carrow (2020-12-23 00:29:28)
Как причудливо ложатся стеклышки случайностей в калейдоскопе событий этого января.
Все утро Алекто пыталась выдумать какой-нибудь нейтральный предлог для интереса к пострадавшим в редакции. Такой, чтоб никому не пришло в голову искать скрытые мотивы под ее любопытством. Она крутила в голове самые разные сказки для заведующего отделением, примеряя то одну, то другую и не находя нужную. Возможно, она излишне осторожничала, но обжигаться второй раз на этой истории не хотелось, кости еще помнили, как мистер Нотт вчера объяснял, что увлекаться и выдавать всех – это исключительно неправильно.
Так началась ее смена – без изящного предлога и почти без шансов. А потом все сложилось само. Кто-то из их смены умудрился перевернуть на себя поднос с зельями и неблагополучно перевести себя из персонала в пациенты. Возможно, все дело в нервном напряжении последний недель или в способах его снятия, но под руку никто никого точно не толкал.
Десять целителей начали смену, один оступился, осталось их девять.
И это в условиях, когда от Рождества в отделении до сих пор оставались не только гирлянды по стенам, но и следы ажиотажа – наиболее тяжелые пострадавшие, измученный авралами персонал. Которого теперь до конца дня еще и меньше. В этих условиях роскошь большого внимания к несложным случаям отделение позволить себе не может.
Она так и не придумала красивый повод, когда ее настегает вызов к заведующему отделением. Тот исключительно краток – напоминает, что она здесь без каких-то жалких месяцев пять лет и пора двигаться вперед или вверх – понимай, как знаешь. Бросает пару фраз о сложной ситуации и о том, что не время для условностей. И в приказном порядке предлагает самостоятельно заняться случаем из палаты девять. Алекто даже не пытается возражать, это бессмысленно. Она кивает, подтверждая, что готова, забирает чахлые пол-абзаца анамнеза, и устремляется исполнять поручение. И только выйдя из кабинета, Кэрроу понимает, кто именно ее персональный не очень сложный случай. Вот уж, правда – причудливо ложатся стекляшки случайностей – ей даже не потребовался нейтральный предлог. Если бы умела, она бы улыбалось, но это мимическое упражнение исключительно сложно, и потому Алекто просто довольна обстоятельствами.
Она даже не успевает дойти до двери палаты, как на нее тропическим ливнем обрушивается дежурная привет-ведьма со шквальным вихрем сообщений. К ее пациентке просто очередь из посетителей – представители правопорядка и какие-то представители прессы просто жаждут задавать вопросы и получать комментарии.
- Родственников среди них нет, - интересуется Алекто, исключительно, чтобы соблюсти формальности. Получив отрицательный ответ, Кэрроу продолжает, - раз нет, тогда пошли всех подальше и лесом, пусть подышат воздухом, может, поостынет их энтузиазм. Или дай им читать правила, если не уснут, то вспомнят, что без разрешения лечащего целителя допросы, расспросы и прочие вопросы запрещены. Пусть ждут, пока я ее осмотрю, дальше по ситуации.
Дежурная ведьма кивает и, все тем же вихрем энергии, улетает исполнять сказанное – рекомендовать всем посетителям «отдохнуть и подождать до когда-нибудь».
Алекто тем временем добирается по коридору до номер девять. На охрану у двери она даже не обращает внимание. Пусть они хоть трижды надзор, но они не у себя в Министерстве. Они на чужой территории – в Мунго, так что пусть только попробуют создавать помехи лечению и не пускать целителя к пациенту, живо утонут в трясине выяснений полномочий между ведомствами. Охрана это, видимо, тоже прекрасно понимает и потому, смотрит на форму и больше не мешает.
- Доброе утро, миссис Бэгнолд, - войдя в палату, сухо здоровается Алекто. – Я ваш лечащий целитель, мне поручено наблюдать за вашим выздоровлением, - объясняет Кэрроу, - как самочувствие? Как спалось?
Как же ей спалось? Милисент не ощущала это сном. От того момента, как она потеряла сознание в редакции и до того, как открыла глаза в темноте и тишине, прошла едва ли секунда. И она считала это смертью. И то мучительное состояние беспомощности и боли, и удушье, и последовавшую за ним тишину. Правда, потом в эту могильность ворвались чувства: она услышала приглушенные звуки в отдалении, кто-то ходил, негромко говорил… Потом она поняла, что и тьма не кромешна, где-то тут есть слабый источник света, и она может смутно различать очертания комнаты. Здесь было тепло, мягко, чисто - последнее она ощутила по запаху. У нее не болело тело. И не болело сердце. И даже тревоги не было, она же правда думала, что умерла. Она тогда просто закрыла глаза и снова пропала из этого мира.
Теперь вот она снова среди живых. Дневной свет из окна, не важно, настоящего или нет, не оставляет причин думать иначе. Обстановка похожа на Мунго, она была тут тысячи раз. Два раза как пациент, остальные - как миссис Бэгнольд, представитель фонда “Бонифациус”. О, нет, еще один раз - на опознании погибшего мужа. Всегда вспоминается так некстати… и она всегда предпочитает отмахнуться от этого воспоминания.
От самого пробуждения и до того момента, как вошла девушка-колдомедик, Милисент почти не пошевелилась. Это было очень странно для неё - проснувшись, оставаться в постели. Но сегодня тело не желало двигаться, могло, но не желало. Мысли же, напротив, были очень быстрыми, такими, что Милисент часто теряла их, приходилось возвращаться и перевспоминать, передумывать.
Она вспомнила почти все, что случилось с ней в редакции и теперь думала о Кэтрин. Жива ли? Благополучна ли? Материнское сердце ей ничего не подсказывало. Оно не могло даже подсказать, какой подарок ждет к дню рождения её дочка, хотя дочке и случалось проговаривать при ней свои пожелания. Что уж ждать от него, что оно что-то там почувствует, бред это про чувствования без оснований.
Она взглянула на девушку - молода, наверное, ровесница Кэтрин. Возможно, как и Эмма, хотябы немного знает её. А может быть, и не немного. Но вот она, Милисент Бэгнольд, подруг Кэтрин почти не знает, кроме тех, с кем её дочь сейчас снимает дом.
-Благодарю вас, доктор, мне уже лучше. Я чувствую себя усталой, но это ведь скоро пройдет, верно? Скажите, мисс… - А вот это было важнее всего. Это было как раз тем, вокруг чего вертелись её мысли. - Кто-нибудь еще выжил? В той редакции, я имею в виду. Не бойтесь меня огорчить, неизвестность гораздо хуже.
Прячась за маской дежурной вежливости, Алекто не без интереса разглядывала свою пациентку. Выглядела та устало и неожиданно обыкновенно. Ее можно было вполне принять за утомленную заботами домохозяйку, которую слегка подкосила вспышка стихийной магии у ребенка или которая от усталости сама, случайно ошиблась в заклятии – бытовой скучный случай - и слегка травмировала себя - банально поцарапалась поварешкой. Эти версии прекрасно ложились на бледную мимику и вялую реакцию Миллисент. Она сейчас очень мало походила на даму, которой энергичным причинением добра и бескомпромиссным нанесением справедливости удалось раздразнить и заставить оскалиться сильных мира Министерства и ближний круг Ставки (что, впрочем, практически одно и то же) и буквально вызваться стать мишенью для провокации и нескольких проклятий.
- Recognoscero, - шепчет Алекто и проводит палочкой над пациенткой, чтобы хоть как-то оправдать свой интерес. Диагностика и ничего личного, так ведь?
Пациентка между делом выныривает из своей прострации с привкусом коматоза настолько, что начинает задавать вопросы.
- Мисс Кэрроу, - отвлекшись от осмотра, подсказывает Алекто. Без бессмысленной скрытности (все ж и так написано на халате) и без реверансов (здесь не светский раут, а больница), - и я должна вас осмотреть, прежде чем обещать, что все пройдет, - нейтрально-вежливо, строго по местному протоколу, уходит от прямого ответа Кэрроу и внимательно восстанавливает диагностическое заклинание.
Потому что это работа, и потому что ей как воздух утопленнику нужны несколько минут, чтобы подобрать ответ на последний, гораздо более сложный вопрос. Концентрируясь на заклинание и внимательно следя за свечением палочки, Алекто все же краем сознания, почти спинным мозгом пытается сообразить – что ж может знать простой целитель про вчерашние события. По всему выходило, что крайне мало. Так что стоило проявить осторожность:
- Вы знаете, у нас здесь только вас и оставили, остальные отделались легким испугом, так говорят. «Пророк» вообще пишет, что жертв нет, потому что дежурная группа хит-вайзардов вмешалась, - Алекто со спокойной небрежностью перечисляет лежащие на поверхности факты.
- Но вчерашняя смена шепталась, что на самом деле все серьезнее, - продолжает Кэрроу, добавив в голос изрядную долю скепсиса, - но я думала, что это пустые слухи. Но вы так про живых спросили, что я засомневалась. Видимо, слухи не сильно врут, - имитируя неуверенность, выдает Алекто, прежде чем снова отдать все своей внимание магии диагностики.
-Кэрроу, - тихо-тихо повторила про себя Милисент, запоминая, и вдруг - хм, Кэрроу! Немного удивленно взглянула на девушку. Священные двадцать восемь. Родители рано умерли. Не самое счастливое семейство… Милисент не знала их очень уж хорошо, просто была немного наслышана. Девушка из такой семьи - простой целитель в Мунго? Ради заработка? Или по призванию? Но задавать такие вопросы было не к месту, совсем невежливо, и Милисент не задала их. Да и ладно, не так уж интересно, потому как ответ подразумевал хоть и короткий, но все таки осмысленный разговор, а мысли её занимало совсем другое.
Дочь! Что с ней? Как она? Где? Но и эти вопросы она пока не задавала. Чувствовала, что может запаниковать, едва произнесет их вслух. Расплачется - это полбеды. Но вот если её накроет ужас, лишит её воли, лишит здравого смысла - это нельзя сейчас. И потому пока не спрашивала, пока не соберет достаточно сил, чтоб с головой окунуться в неизвестность. Незаданный вопрос как бы не существует, верно?
Слова доктора, впрочем, Милисент не успокоили и сил не прибавили. Было в них что-то неправильное, но сразу трудно было сообразить, что. Ах, вот что: сколько Милисент знала, сколько бы ни навещала больных в Мунго, сколько не наблюдала, колдомедики постоянно упрямо делали вид, что никаких газет в их мире не изобретено. Последние новости? Какие еще последние новости, больной? Температура тела, пульс, общие жизненные показатели - вот и все новости, которые волнуют нас и должны волновать вас, дорогой пациент. А чтобы обсуждать с пациентом события извне - такого Милисент вообще никогда еще не наблюдала. Она и вопрос-то свой задала без особой надежды, что на него ответят, была готова к ответу - не-ответу. К чему-то ускользающе-неопределенному или строгой отповеди, но только не к тому, что ей станут передавать слухи. Слухи, кстати, у колдомедиков тоже были не в чести, и Милисент всегда одобряла эту политику.
Так может быть, кошмар не закончился? И доктор - не доктор, и Мунго - не Мунго? Как Кэтрин не была Кэтрин, патлатый не был патлатым, а Аластор точно не был Аластором. И была ли эта группа хит-визардов, что вмешалась? Она никого не видела, ничего не слышала, кроме стука пульса в ушах.
Милисент прикрыла глаза, чтоб собраться с мыслями, и вздохнула. За одним глубоким вдохом последовал второй - не быстрый, размеренный. Мысли от этого прояснились, стали четче.
Она точно в сознании, лежит, и вокруг - больница. Хлопотно воссоздавать Мунго в мельчайших деталях, вплоть до запахов, звуков, халатов и заклинаний, лишь для того, чтоб ввести её в заблуждение. Убивать её тоже не будут: хотели бы - убили бы сразу, это дело пары секунд. Брать её в плен, устраивать цирк с обманами тоже незачем, никаких таких тайн в её голове нет, а для чего еще это могло бы быть нужно еще, она не могла себе представить. Она просто параноик…
-Который час, доктор? Кто-нибудь приходил ко мне?
Отредактировано Millisent Bagnold (2020-12-13 23:06:16)
Аритмичное дыхание и сбивчивые вопросы – здравствуй, острая реакция на стресс. Симптоматика как по учебнику – хоть зови стажеров и демонстрируй отличный образец. Хоть табличку вешай «Миссис Бэнголд – эталон даже для диагноза». Хоть сейчас, хоть на дверь, хоть на стену. Тем мрачным ребятам, что стену в коридоре подпирают – явно скучно, вот пусть и развлекут себя дизайном. Или лучше она сама нарисует это на стене – всяко больше толку будет, чем так.
Пока Миллисент нервно блуждает в собственных мыслях – Алекто наблюдает за ней в полглаза: отвернуться полностью не позволяет выучка и инструкции, такие состояния могут обернуться кризисом в любой момент; уделить все внимание у Кэрроу не получается, отвлекают торги с внутренними противоречиями. Вот если быть искренней и честной – диагностические заклинания не показывают никаких травм, все исключительно нервное – было травмирующее состояние, и вот есть реакция – все просто и понятно. Целительные беседы и по необходимости умиротворяющее зелья – очевидное лечение. И абсолютно не ее профиль – она хорошо умела лечить травмы тела, но вот работать с травмами души – при ее-то искореженных эмоциях – это как танцевать в кандалах, да еще и с камнем на шеи в придачу – так себе затея. По-хорошему, Кэрроу стоило бы развернуться и бежать отсюда к главному по отделению и просить разрешение передать пациентку приличному эмпату. Это было бы поступок правильного целителя – в духе классического «не навреди». Вот только кроме духа, есть еще здравый смысл, который напоминает о том, что приличного эмпата в их смене нет, так что передавать пациентку некому. Да, и желания нет выпускать из-под надзора источник информации, вдруг она что-то излишнее вспомнит и поведает аврорам – это опасно. И опасность эту Алекто эгоистично ставит выше риска навредить пациенту. К тому же упрямство и амбиции не позволяют Алекто сдаться так просто – она не эмпат, и что с того? «Справлюсь, разберусь,» - сознание находит и упирается в опасное решение, как раз в тот момент, когда Миллисент вдруг нарушает молчание и интересуется временем и визитерами.
Очень плохой вопрос. И тем не менее Алекто пробует ответить.
- Сейчас около десяти утра, - сухо сообщает Кэрроу и добавляет, - число тринадцатое, месяц январь. Вы здесь чуть меньше суток. Так что посетителям пока к вам нельзя, - ускользает от сложного вопроса Алекто.
Но решение уже принято, а значит, из чистого упрямства она попытается.
- Давайте, попробуем честно, миссис Бэнголд, - Алекто пытается изобразить максимально мягкие интонации, на которые только способна, - вчерашнее происшествие было для вас серьезным шоком, и сейчас вы испытываете его последствия. И мы здесь в Мунго должны помочь вам справиться с этими последствиями. Понимаете, помочь. Здесь вы в безопасности, вы в это верите? – мягко интересуется Кэрроу.
Милисент очень терпеливо дождалась, пока доктор Кэрроу закончит манипуляции с палочкой. Пока та работала, она лишь повела плечами, чуть согнула ноги - и уже поняла, что явно залежалась, нельзя столько валяться. Даже если ей позволят только пройти по коридору или даже просто дойти до уборной - уже будет хорошо. Впрочем, даже сесть было бы здорово. Что она и сделала, очень медленно и осторожно, как только прозрачная копия её самой погасла.
Вопрос доктор задала интересный. Верит ли она, что в безопасности. Правильным ответом было бы - да! В любом случае, даже если она не верит. Если она в самом деле в безопасности, но не верит, то это обойдется без последствий, просто примут к сведению. Если же она в опасности, в самом деле в какой-то опасности, смысла и сути которой она пока не осознает, то лучше бы ей не показывать этого. Вот только - как же плохо ей всегда удавалось хитрить! Чтоб хорошо хитрить, надо выстроить вокруг себя какую-то запасную реальность, встроить в неё ложь, все время держать в голове… И так уж она устроена, что она либо просто не запоминает про что врала и как, либо сама начинает верить в то, что врет. То есть, если она скажет, да, я верю, верю! - ей придется либо правда в это поверить, либо она точно попадется на лжи.
Как же хлопотно врать! Особенно когда думаешь о чем-то совсем-совсем другом.
-Нет, доктор, я лишена такой иллюзии. - Милисент чуть приподняла в улыбке уголки губ. - Сейчас никто не чувствует себя в безопасности, даже дети. Но я знаю, что не была убита, пока спала этой ночью, и, возможно, переживу следующую.
Она осмотрелась - все очень просто: палата, кровать, тумбочка. Все пусто, в самом деле, все только больничное, никаких следов, что кто-то приходил и что-то оставлял. Ей было бы очень утешительно найти хоть какой-то знак, что тут была Кэтрин. Надпись карандашом на боку тумбочки, например. Или краешек записки. Или - все равно что… Но - пусто. И тревожно.
Ох, ну кто ей мешал стать доктором, как брат и эта славная мисс Кэрроу. Или пойти к дипломатам, как её подруга - тоже отлично для девушки. Или выйти замуж и вообще забыть о работе! Хотя.. подумалось вдруг миссис Бэгнольд, кто сейчас в безопасности? Авроров хотя бы учат с этим справляться. Может быть, это вовсе неплохо, что Кэтрин пошла в авроры…
-Скажите, мисс Кэрроу, а моя дочь, Кэтрин Бэгнольд… вы, может быть, даже её знаете… она не приходила? Может быть, ночью? Нет?
О том, что мама угодила к ним в отделение с сердечным приступом, Роджер узнал еще накануне. Спасибо заботливым коллегам, которые предупредили из лучших побуждений и, очевидно, рассчитывали, что он тут же побежит ее навещать.
Ага. Десять раз. Он пока еще был в здравом уме, хотя за ближайшее будущее уже не поручился бы.
Заходить к маме Роджер совершенно не планировал. Целители у них в Мунго прекрасные. Большинство из них в разы опытнее и талантливее его. И все равно бы никто ему родную мать лечить не позволил.
Вот и прекрасно. Никакой необходимости прерывать затянувшееся с двадцать четвертого декабря молчание не было. Ничего хорошего они друг другу точно сказать не могли. Хуже того: учитывая то, как они расстались в последний раз, Роджер вполне мог стать виновником второго сердечного приступа, чего совсем не желал. Нет. Чем меньше контактов в ближайшие пару сотню лет между ними будет, тем лучше. А узнавать о ее состоянии он мог и без непосредственно взаимодействия с ней.
Решил он это все твердо и однозначно, совершенно не собираясь свое решение менять. Однако утро внесло в его планы просто чудовищные коррективы. В форме удара оттуда, откуда, как принято говорить, не ждали.
Статью о нападении в редакцию Роджер прочитал вдумчиво. Три раза. Чтобы не сомневаться в том, что все понял верно. Долго думать и гадать не стал, ибо это не имело смысла, вместо мысленной беготни по стенам наведался к Сандерсу, безо всякого чувства вины разбудил его после ночной смены и - о радость! о счастье! - получил вполне внятное и относительно обнадеживающее разъяснение. Зная приятеля, который, казалось, плохо воспринимал даже примерное значение слова "эмоции", не говоря уже о более глубоком и разностороннем его понимании, лжи из сострадания опасаться не стоило. И, тем не менее, расклад эти новые сведения существенно меняли.
Или нет. В общем, Роджер решил обдумать ситуацию ближе к концу смены, потому что пока это все находилось за пределами его влияния, что ты думай, что нет, а пациенты, напротив, зависели непосредственно от него. И все эти рассуждения ложились очень ровно, складно и логично. Вроде, ложились. Вот только по дороге в палату номер семнадцать из палаты номер одиннадцать Роджер каким-то немыслимым образом дошел до палаты номер девять, которая, мягко говоря, находилась совершенно ему не по пути.
Но срочно бежать в обратную сторону уже было как-то трусливо. После краткого диалога с дежурившими у двери хитами ("Там уже есть один целитель". - "Вы мне будете объяснять, сколько целителей нужно пациенту?") Роджер прошел внутрь, чтобы так "удачно" услышать окончание маминого вопроса про Кэтрин.
"Вот этого еще не хватало", - подумал он, коротко кивнув Алекто, и перевел все свое внимание на маму.
Выглядела она, как и полагалось человеку, пережившему круциатус, стресс и сердечный приступ, бледной и усталой, но оттого не менее решительной. Он бы даже, наверное, восхитился, если бы на ее месте сейчас находился кто-то другой. Не столь ему близкий.
- Мама, - произнес Роджер, пристально глядя на нее.
В этом слове и взгляде смешались осуждение, раздражение и тревога.
Вот же придумала: сердечный приступ в сорок пять лет. А все это ее желание спасти всех на свете, забыв и о себе, и собственных детях. Не лезла бы в острые темы - и никого бы она не заинтересовала. И не было бы никакого круциатуса. И сердечного приступа не было бы! Ну куда это годится? Хотя в сорок пять лет сердце можно было бы и покрепче иметь. Но, опять-таки, все - стрессы. И ради чего?! Риторический вопрос, на который мама бы наверняка прочитала ему длинную лекцию именно о том, что и ради чего она делает. Но лекцию Роджер слушать не хотел, как и читать в ответ свою, а потому ограничился одним словом и одним взглядом. Зато очень выразительными.
«Лишена такой иллюзии,» - про себя повторяет Алекто. Мимические мышцы деревенеют судорожной, неподвижной улыбающейся маской – это отражения усилия воли, которым приходится душить в зародыши, шелохнувшуюся в глубине души злость. Лишена иллюзии? Вот ведь леди манерная, обними ее огненный краб вместе с изящными формулировками. Статуя министерская с уклончивыми ответами. И как такую лечить?
- Переживете, не сомневайтесь, это Мунго, здесь хотят помочь, а не причинить вред, - вслух же Кэрроу пытается говорить как можно мягче. Ровный, спокойный, даже где-то ласковый тон – диссонанс с тем, что внутри.
Алекто незаметно прикусывает щеку изнутри, чтобы боль помогла остаться милой и спокойной вопреки ситуации. Если не врать себе, то умом она прекрасно понимает эту «железную леди» Бэнголд, окажись она сама на ее месте, да пускай даже на четверть в ее обстоятельствах – она бы тоже упрямо никому не верила, делала вид, что все в порядке, молчала или бросала пустые фразы. Это естественно. Вот только той части сознания, в которой Кэрроу колдомедик, почему-то обидно. Она ведь не эмпат ни разу, ни на кончик ногтя, но она пытается, сражаясь с собой, а ей – как дополнительное препятствие – стена отчуждения от пациента. И сложно что ли ответить нормально? «Проклятие, да дай хоть одну нормальную реакцию, помоги мне, себе, да, хоть кому-то,» - вскипает внутри себя Кэрроу и прикусывает язык. Но злость дает силу, кипяток ярости в кровь, пар в мозг – теперь она точно не отступит, это вызов и она из чистого упрямства не отступит.
«И только попробуй не отправится от шока, вылечим, заставим,» - твердо решает для себя Кэрроу. И будто бы это мысленное решение ломает канву обстоятельств. И пациента вдруг подсказывает ключ.
«Дочь значит? Вот она заноза под ногтем, что болит? Могла бы и додуматься сама,» - упрекает себя мысленно Алекто, соображая, как бы лучше использовать подсказку. Но мироздание вдруг оказывается исключительно щедро, оно распахивает двери перед вторым целителем.
«Неужели помощь от начальственных щедрот,» - это была первая мысль. Алекто не успела решить для себя решить: радоваться ли ей возможности разделить мучительный для не-эмпата случай, или злиться, что ей за то, что не смогла сама, когда вдруг сообразила, что они родственники. А значит, Роджер здесь не целитель, а просто посетитель. И это его «мама». Хотя, кто знает, если дочь оказалась ключом, то сын будет «алохоморой». Главное, чтобы пациентка не усомнилась, что это он и есть. Последняя мысль царапает, цепляет и заставляет отреагировать.
- Вы ведь спрашивали, миссис Бэнголд, про посетителей, - обращается к пациентке Кэрроу, - а вот и первый. Здравствуй, Роджер, - приветствует приятеля и коллегу Алекто, - как ведущий пациентку целитель я позволю себе проявить бестактность и попрошу тебя убедить нас, что ты – это ты. Ничего личного, просто обстоятельства такие, - Кэрроу пытается быть милой и тайно надеется, что эта искусственная капля подозрительности позволит не откатиться на шаг назад, где Мунго не Мунго, и никаких иллюзий, потому что кто-то там их лишена.
Милисент обернулась к двери и встретилась взглядом с сыном.
Что же, их последний разговор не был легким, случился так не вовремя, неправильно, пошел не тому пути и зашел, как следствие, совершенно не туда. А какой разговор с ним хоть раз заводил куда-то туда? Но в тот раз у них не было даже шанса договориться до чего-то разумного. Роджер, ночь зашивавший рваные раны от когтей и зубов оборотней, не был расположен слышать её, что бы она ни сказала, а она, всю ту же ночь проведшая на ногах, как-то не подготовила никакой аргументации, чтоб заставить его себя услышать. И в этот раз все вышло так жестко и яростно, что у Милисент опустились руки, даже не захотелось прийти к сыну после, в более спокойной обстановке. Объясниться заново, возразить - вежливо, с терпением… Мерлин, да и откуда у неё терпение-то? Одна настойчивость, а это совсем не одно и то же.
Милисен взглянула на сына - и не отвела взгляда, никогда не отводила, выдерживала всегда, и взгляд сына, и взгляд дочери. Кэтрин всегда была яростнее. Роджер же был тем омутом, в котором всегда скрывался выводок чертей. Долго скрывался, ой как долго!
Она услышала, что сказала доктор Кэрроу, это было так мило с её стороны - позаботиться о том, чтоб пациентка чувствовала себя спокойной и защищенной. Но в то же время - так излишне. Даже если кто-то обернулся Роджером, выпив оборотное зелье, он не смог бы повторить ни его интонаций, ни взгляда. Как не смог притвориться Кэтрин тот неведомый ей волшебник, что прибыл вчера в редакцию вместе с другими такими же ненастоящими аврорами.
-Нет необходимости, доктор Кэрроу, - мягко возразила миссис Бэгнольд, все так же глядя на Роджера. - Мать всегда узнает своих детей.
Он сказал лишь одно слово - и умолк, совсем умолк, будто не мог вымолвить больше ничего. Это Роджер-то - не мог? Мерлин, когда это он берег её чувства, скорее - свои… Или же - то, о чем он не говорит ей прямо сейчас - это то, о чем вообще сразу не говорят? Это - что-то с Кэтрин?
Милисент сжала губы, глубоко вдохнула - и снова не отвела глаз, а просто медленно их прикрыла и открыла снова. Она готова услышать все, вообще все.
-Роджер, просто скажи это. Что с Кэтрин?
Голос все-таки изменил, прозвучал глухо. Вчера, примерно в это же время, она точно была жива! Отчего-то мысли крутились вокруг этого, хотя это совершенно ничего не значило, даже не давало никаких надежд. Разве что точно так же не настоящими были еще как минимум двое в той команде, Аластор и тот мальчик-аврор. И если насчет пассии Кэтрин она не была уверена, но точно знала, что с Аластором справится совсем не просто, и, может быть, есть шанс, что они все живы, правда?
Если он не посмеет ответить вслух, если правда слишком страшна для ответа, она спросит прямо и по его реакции поймет ответ, даже если он просто снова промолчит…
-Она жива?
Роджер уже было собрался на полном серьезе исполнить просьбу Алекто и поведать и ей, и маме, например, печальную и драматичную историю освобождения домовика Кикки, но мама внезапно проявила чудеса узнавания собственных детей. Учитывая все обстоятельства, Роджер был искренне поражен. Он как-то сильно сомневался, что мама способна не перепутать родных детей с чужими похожими, которые вовсе не пытаются ими претворяться, не то что - отличить их от пожирателей смерти под обороткой, которым, по идее, должно быть важно соответствовать выбранной личине. А она, значит, уверена, что перед ней настоящий сын, а не подменный, да еще и утверждает, что всегда его узнает. Как относиться к этому не укладывавшемуся в его представление о мире заявлению Роджер не понял, а потому решил о нем просто-напросто не думать. По крайней мере, прямо сейчас.
- Алекто, успокоительное у тебя, на всякий случай, под рукой? - негромко уточнил он больше из желания потянуть время до ответа на вопросы мамы, чем из опасений, что без него они не справятся.
В конце концов, вместо зелья всегда можно было использовать Bono sis animo. Для целителя, конечно, лишняя нагрузка, а потому зелья Роджер все-таки считал хорошей заменой в тех случаях, когда принципиальной разницы не было. Но тут уж, как известно, по обстоятельствам.
В любом случае, успокоить маму, начнись у нее истерика, они смогли бы достаточно легко. С чем-то более серьезным тоже бы наверняка справились - уж вдвоем-то точно. Просто Роджеру очень не хотелось знать, какую реакцию мама выдаст на информацию об аресте сестры.
И вообще. Она бы так переживала, когда Кэтрин в детстве чуть ногу ему топором не оттяпала! Но нет, тогда она даже не в курсе была и прибежала уже в разбору полетов в Мунго, когда уже переживать было особо и не о чем. Впрочем, и сегодня мама очнулась немножко к "разбору полетов". Пусть вина ее в том был весьма относительна. Но, опять-таки, - не надо было никуда лезть. А мама же точно влезла - не в одно, так в другое.
- Кэтрин жива. Находится в тюрьме по обвинению в нападении на тебя, - сухо ответил он, подходя ближе на случай, если придется срочно применять свои профессиональные навыки по назначению.
Правильнее, конечно, было бы сказать "на редакцию". Но в восприятии Роджера мама была и основной причиной его беспокойства, и основной причиной - в его представлении, разумеется - нападения на редакцию. Так что нейтральное "на редакцию", которое он искренне собирался произнести, трансформировалось в едва ли не обвинительное "на тебя", хотя интонации у Роджера сейчас были самые нейтральные.
"А еще у дверей твоей палаты стоит почетный караул, мам. Вот во что ты снова вляпалась, а?!"
Вслух Роджер этого не добавил, но взгляд его снова был красноречивее любых слов.
Мать всегда узнает детей - какой громкий лозунг. Над этими словами можно было бы посмеяться в голос. Вот только не Алекто, она не умеет. Да и кроме нее здесь некому оценить иронию ситуации.
"Узнает значит? И почему я это слышу только сейчас?" - мысленно усмехается Алекто. Она ведь могла бы вчера в редакции услышать: "Фальшивка, мать всегда узнает дочь," - и тогда бы все сложилось иначе. Возможно, миссис Бэнголд была бы уже героиней, а она сама была бы...вряд ли в Мунго, а об остальном лучше не думать. Но история - прихотливая леди, и она не терпит сослагательного наклонения. И потому Кэрроу слышит эти слова лишь здесь, когда они не важны, и не стоят крошки из гипотетической вчерашней значимости. И потому Алекто без тени лжи разводит руками на слова пациентке, демонстрируя тем самым, что не настаивает, потому что это уже неважно.
Роджер тоже на сеансе ментального стриптиза, то есть обнажения тайн, - настаивать не стал. Вместо этого он вдруг озаботился наличием успокоительного. И вот зачем?
Алекто коротко кивает, что означает "да" и чуть покачивает головой, желая показать, что не одобрит такой вариант. В конце концов, она тут ведущий пациента целитель, и она почти уверена, что излишнее спокойствие пойдет только во вред. Пусть лучше будет истерика, слезы, хоть что-то живое, лишь бы не покалечила себя.
Алекто молчит, но пристально наблюдает за обоими Бэнголд. За миссис на всякий случай, чтоб не пропустить момент, если реакция будет слишком бурной, и на Роджера, чтобы примесь попытку успокоить раньше, чем нужно.
Снова! Снова эти долгие секунды! Между жизнью и… тоже жизнью, что бы ни случилось! Между жизнью и жизнью с болью. И все-таки, как долго сын решается на ответ! Успокоительное еще это - он что, издевается? Так трудно просто ответить? Помедли еще, и успокоительное понадобится тебе!
И - ответ… Снова долгие мгновения на осознание. Кэтрин жива, жива! Отлично! В тюрьме, в больнице, в расстройстве или в ярости, в интересном положении, даже в беде - все это намного, намного лучше, чем в морге. Со всем остальным они справятся. Разумеется, “отлично” она вслух не сказала. Чуть прикрыла глаза, облегченно вздохнула, вот и все, на что хватило сил на тот момент.
Время снова пошло в обычном темпе. Напряжение спало, главное - выяснили, теперь важно все остальное. Милисент снова строго взглянула на сына:
- Надеюсь, ты понимаешь, что Кэтрин на меня не нападала? Её там вообще не было!
Она подняла руки вверх, запустила пальцы в волосы - и обнаружила, что волосы у неё свободно распущены по плечам, а не собраны в привычную прическу. Что за нелепость! Ну да, ей было плохо, все верно. Но теперь-то нет! Теперь нельзя разлеживаться. Милисент быстро собрала волосы в пучок и оглянулась снова на тумбочку, есть ли чем зафиксировать. Фиксировать было нечем. Но это была совершенная ерунда, и Милисент тут же забыла о волосах, потому что…
-Трое, трое из них точно были не теми, кем казались. Аластор, Кэтрин и… - она нетерпеливо пощелкала пальцами. Мерлин, она так и не выяснила, как звали того парня, которого она застала в палате у Кэтрин, когда приходила навестить её после ранения. - Тот мальчик… - руками она показала “с длинными волосами”. - Это были не они - точно.
И это означало… Мысль цеплялась за мысль, и - вышла на свет в свой черед.
-И это означает, что целью этого нападения была не редакция и не я. Целью были - они, Роджер.
Милисент оглянулась к целительнице.
-Мисс Кэрроу, что показала ваша диагностика? Я чувствую себя хорошо. Когда я могла бы пообщаться со следователем? Или, нет, даже лучше, если я изложу показания письменно. Могу я попросить вас позволить мне это?
Алекто с желанием Роджера, в случае чего, успокоить маму, очевидно, согласна не была. Роджер только едва уловимо пожал плечами. Да, она тут лечащий целитель, но зато он свою мать знает весьма неплохо. И...
- Конечно, понимаю, мам. Если бы Мелкая захотела, она бы выбрала куда менее демонстративный метод, - хмыкнул парень в ответ на слова матери, вздохнув с некоторым облегчением по одному поводу, но тут же внутренне собравшись по вороху других.
Да, собственно, имел место один из вероятных вариантов развития событий. Мать оказалась существенно крепче, чем можно было бы опасаться, учитывая вчерашние события и реакцию на них ее организма, и очень живо собралась развивать бурное деятельность. Очевидно, она считала, что с любой проблемой можно справиться, пока все живы. В этом вопросе, к слову, Роджер не мог с ней не согласиться, тем более, что знал от Сандерса о том, насколько хлипко дело, заведенное на сестру и ее коллег.
- Дункан Саваж, - негромко подсказал он, когда мама стала изображать возлюбленного сестры.
Интересно, матушка была в курсе его отношений с Кэтрин? Или познакомилась с бывшим наставником сестры при каких-то других обстоятельствах?
Комментарий о том, кто был целью, Роджер оставил при себе. Он бы не стал утверждать, что мама вовсе ею не была. Почему-то же выбрали именно ее? Учитывая ее публичность и спорные политические лозунги, он бы не удивился, если бы для нападавших ее безвременная кончина стала приятным бонусом. Или - хуже того - частью плана, который не удалось претворить в жизнь.
Отвечать на вопрос про возможность записать показания он, разумеется, предоставил лечащему целителю, хотя, на его взгляд, затея это была вредная для здоровья матери и бесполезная по своей сути. Ну кто поверит ее словам, что это была не Кэтрин? Материнское сердце - не улика и не аргумент. Тем более, такое, как у их с Мелкой матери. В любом случае, нужна мама будет следствию - за показаниями к ней тут же явятся и даже Алекто смогут обойти, если всерьез зададутся целью. Почетный караул у двери, вон, уже организовали со всем тщанием. То ли для ее же защиты, то ли невесть ради чего еще.
Отредактировано Roger Bagnold (2021-01-06 22:14:58)
Сознание ощущается расколотым на половинки.
И в левой части мозга целитель пристально наблюдал за состоянием пациента, убеждаясь в правильности диагноза и стараясь уловить и не дать переступить грань, после которой эмоции из полезных (вроде ожила, перестала запираться внутри себя) превратятся в опасные лишние волнения на больное сердце. В конце концов, как и любой другой целитель, она предпочитала, чтобы пациент был скорее жив. Левая часть мозга рациональная и в сегодняшнем дне.
А в правой же части мозга девочка с меточкой вспоминает вчерашний день. Алекто даже немного не все равно, почему распознали фальшивку только в троих. Железная миссис Бэнголд плохо знакома с другими аврорами? Мистер Нотт был в образе рыжей девицы как подлинник? Если это так, тогда в длинный список поводов для вчерашнего круцио можно смело дописывать еще пункт «не мимо с образом, не мимо и сейчас, учись». Еще даже на каплю занятно, в чем именно ошиблись остальные? И ладно, Гойл, но мистер Яксли-то что? У него же компромат на каждую мышь, пробежавшую по второму уровню, а уж про любого аврора он должен был знать все вплоть до цвета носков, полученных на позапрошлое Рождество от троюродной племянницы. И всего этого не хватило, чтобы обмануть интуицию одной миссис? Неожиданно, а впрочем, неважно и безразлично. Алекто выпихивает лишние мысли на периферию сознания, стирая грань между его частями и позволяя той сущности, что все еще колдомедик, властвовать в рассудке единолично. И пусть другие субличности подождут, с ними сейчас никто не разговаривает.
- Миссис Бэнголд, - осторожно начинает Алекто, от прямого вопроса не увильнуть, - не буду скрывать, у вас все симптомы острой реакции на стресс. И в таком состоянии, единственное, что вам рекомендовано – это покой, а не общение со следствием…
Получается смазано, будто бы и законченная мысль, а по интонациям как недосказано. Кэрроу ищет слова. Сказать, что правопорядок и так сюда явится, так зачем приближать неизбежное? Слабый аргумент. А что тогда? Алекто переводит взгляд на Роджера, как будто бы ища подсказку или поддержку. Но амбиции сильнее, это ее пациент и она справится сама. И слова какие-никакие находятся.
- Вы вот представьте, миссис Бэнголд, как отреагируют на показания из больничной палаты. Едва очнувшись, защищает дочь. Тут можно заподозрить желание выгородить или другой скрытый мотив, а это лишь усугубит ситуацию. Говорю вам как целитель, чтобы бороться, нужны силы, а у вас их сейчас не очень-то и много, как бы вам не хотелось обратного. Поэтому давайте вы сосредоточитесь на том, чтобы выздороветь, а остальное подождет, хотя бы пару дней.
О, Роджер тоже так думает! Пусть даже пришел к этому выводу иным путем. Милисент довольно улыбнулась, будто бы сын сказал ей что-то очень-очень приятное. Ну, опять же, почему нет? Брат и сестра были так дружны с самого детства, а Милисент так это ценила, что была бы очень огорчена, будь у сына хоть малейшее сомнение в невиновности Кэтрин.
И снова улыбнулась она, когда Роджер назвал имя того парня. Саваж! Интересная фамилия. И знакомая. Она, кажется, знала одного Саважа по работе в Министерстве, и, может быть, не была совершенно уверена, какую именно должность тот занимает, зато была уверена в том, что это уважаемый и респектабельный волшебник. Хм. Умненький милый мальчик из хорошей семьи, да к тому же аврор - это, конечно, не такая блистательная партия, как Руквуд, но тоже очень даже неплохо. Не проходимец какой. Милисент мысленно примерила Кэтрин фамилию Саваж, потом - свадебное платье, потом - троих лохматых детишек, двух мальчиков и девочку, и все это за три секунды - и осталась вполне довольна. Тот факт, что будущие решенные муж и жена и по совместительству родители её внуков, сидят сейчас в тюрьме по идиотскому обвинению, ничуть не испортило ей настроения, а напротив, прибавило сил. Это отдаляло осуществление её мечты-плана по остепенению дочери.
-Покой… - с улыбкой проговорила Милисент. - Покой нам только снится. Как могу я быть спокойна, когда моё дитя в тюрьме? Вы не поправили меня, когда я назвала вас “мисс”, так что я продолжу думать, что вы не замужем и у вас нет детей. Но если бы были, вы бы поняли меня лучше. Нет ничего плохого в желании защитить своего ребенка, будь даже она в самом деле виновна, а мы знаем, что это не так. И мне не важно, что подумают следователи, как воспримут мои показания. Документ есть документ, не важно, где он составлен. Хоть бы и на смертном одре, в больнице или в соседней камере. Я могла бы сделать вид, что спокойна, лечь на подушки и закрыть глаза. Но вы же понимаете, что это будет притворством. К тому же, Роджер мог бы подтвердить вам, что как притворство, так и безделье равно противны моему характеру. Скажите, другие больные с диагнозами, схожими с моим, тоже просто смирно лежат на кроватях, ничего не делая? И не сходят с ума? Боюсь, я буду исключением. Я полезу на стену уже через полчаса вынужденного безделья.
Несмотря на улыбку, говорила Милисент вполне серьезно.
-Хорошо, доктор Кэрроу, а могу я попросить вас разрешить Роджеру принести мне бумагу и перо? Быть может, я просто очень люблю записывать мысли? Быть может, это действует на меня успокаивающе? В свою очередь я обещаю быть очень послушной пациенткой, в точности исполнять ваши указания и не искать встречи с кем бы то ни было.
Спокойна она не может быть! Лицо Роджера осталось беспристрастным, но внутренне он тяжело и возмущенно вздохнул. Можно подумать, мама когда-то сильно переживала за своих детей.
А, ну да. Переживала, конечно. Задним числом. И когда Мелкая ему ногу чуть не оттяпала, и когда Мелкая лежала в больнице после Рождественского светопреставления. Ну и сейчас вот, тоже. Когда уже все случилось и мама уже ничего сделать не может, конечно, пришло время попереживать и позаламывать руки, строя из себя любящую мать. Раньше надо было думать. Ну честное Мерлиновское!
- Алекто, наша с Кэтрин мама никогда не могла притвориться даже в том, что касалось необходимости изобразить интерес к собственным детям. В отношении глобальной несправедливости, а арест целой - невиновной - аврорской группы, наверное, можно оценивать именно так, она тем более не сможет усидеть не месте и что-то там долго изображать на эту тему, - мрачно заверил коллегу Роджер. - Но всегда есть успокоительные, верно? Сильные успокоительные.
Нет, на самом деле, он ничего не имел против того, чтобы принести матери пергамент и перо с чернильницей, если любезная родительница пообещает ничем из этого не швырять в целителей. И, в любом случае, в этом вопросе Роджер собирался подчиниться решению Алекто как лечащего колдомедика. Но ставшее практически природным раздражение на мать просто не позволяло оставить всю ситуацию без специфических комментариев.
- Мам, следствие само тебя прекрасно найдет, если его заинтересуют твои показания, - заметил он уже более прагматичным тоном. - У твоих дверей стоит почетный караул, между прочим. Без разговора с кем-то из ДОМПа ты вряд ли отсюда выйдешь. Ты уверена, что стоит спешить со своим изложением ситуации, пока хитам с аврорами оно не требуется? У тебя же все равно нет доказательств в пользу того, что это была не Кэт.
Отредактировано Roger Bagnold (2021-01-18 23:48:30)
«Конечно же мисс, миссис была бы в светской хронике,» - про себя отзывается Кэрроу, когда миссис Бэгнолд вдруг решает блеснуть дедукцией. Мысль остается невысказанной, потому что – да, та самая распроклятая этика целителя, недопускающая в отношении пациентов резкостей, особенно замешанных на чистоте крови. Но, что важнее, на фоне той семейной мелодрамы, что разыгрывалась сейчас в палате, было абсолютно не важно, кто она мистеру Кэрроу – сестра или жена, да хоть – не имеет ни малейшего значения, как-то диагонально. И вместо того, чтобы говорить, Алекто внимательно слушает как мать и сын бросаются эмоциональными, страстными фразами. Как колдомедику Кэрроу было опасливо, но занятно оценить, как скажется на пациентке такая небольшая встряска. Чисто на эмоциональном уровне Алекто с трудом могла понять суть конфликта, почему эти двое так драматизируют? Ее собственная мать, утонувшая в возведенном в абсолют трауре, умудрялась путать их с Миком, - и что? И ничего, всем было все равно, ледяной блеск чистого безразличия. И никакой драмы, впрочем, она здесь не судить, а лечить. Так что Алекто делает вид, что она глухая стена и половина фраз от нее отскочило, реагирует она лишь на то, что ее касается.
- Пациенты с аналогичным диагнозом, миссис Бэгнолд, ведут и ощущают себя по-всякому, каждый случай индивидуален. Но, я думаю, перо и бумага вам не навредят. Вам их принесут. Может быть, записав мысли, вы сможете найти те самые доказательства, - изначально это была лишь попытка успокоить пациентку, не допустить нового приступа.
Но слова, произнесенные вслух, почему-то резонируют с воспоминаниями, совсем не так как мысли. И где-то там, в сознании вдруг возникает дикое предположение, что если все было настолько явно, что она заслужила удар непростительным, значит, рано или поздно кто-нибудь обратит внимание на эту деталь. Так может самой и сейчас – самоубийство ведь нелогично – а значит, возможно, несколько капель саморазоблачения могут послужить неплохим алиби. И Алекто решается.
- Знаете что… - неуверенно начинает Кэрроу и тут же осекается, - хотя нет… это вроде как врачебная тайна, пока ДОМП все документы не изъял. Или они уже начали, не в курсе, Роджер? – прикрывая истинные сомнения фальшивыми, продолжает Алекто.
- Но, наверное, раз уж это все равно станет достоянием следствия, я могу хотя бы намекнуть. Вместо сильного успокоительного, так сказать. Вы спрашивали меня о других пострадавших, миссис Бэгнолд, так вот. Кроме вас у нас еще один сотрудник редакции, которого, считается по документам, ранила ваша дочь. Так там, судя по характеру травмы, заклятие было несколько более сложное, чем способен обычный молодой аврор, - вышло очень обтекаемо и при этом на грани, по краю этики, по острой кромке опасной ошибки, только бы не оступиться.
Спорить с Роджером Милисент было довольно трудно. И дело даже не в том, что он в принципе редко снисходил до открытых споров с ней. И не в неопровержимости его аргументов. Просто в редкие моменты открытых противостояний он так сильно напоминал ей покойного Генри, что ей проще было сказать “да, дорогой, ты прав” - и не длить эту оптическую иллюзию. Те же интонации, так же сдвигаются брови, тот же наклон головы. В детстве эта схожесть так не проявлялась. Сейчас - будто прямо большими буквами было написано: сын Генри Бэгнольда.
Милисент тихо вздохнула и усмехнулась. Да, мать из неё и правда была так себе. Она постоянно переоценивала взрослость и самостоятельность детей и вечно забывала что-нибудь из того, о чем не забывали они. Ну что же, зато сейчас они именно такие взрослые и самостоятельные, как ей и виделось. И ничего, что постоянно на неё сердятся, откуда ей знать, может, это часть взросления? Она вот тоже очень сердилась на родителей, когда была девчонкой. А потом - просто забыла сердиться, не до того было, чтоб постоянно жевать обиды. А теперь поумнела.
-С чего ты взял, что у меня нет доказательств? - Живо возразила Милисент. Разумеется, она не собиралась вываливать прямо сейчас все, что считала доказательствами невиновности дочери, но в уме еще раз перебрала их памяти, проверяя. Так проверяют кошелек перед тем, как войти в лавку. Хм, записать их по порядку и подумать хорошенько ей точно не помешает. - И ты так меня уговариваешь, будто я собираюсь сейчас же нарушить больничные правила. А я ведь уже пообещала доктору Кэрроу, что буду хорошим пациентом!
Ох и трудно же ей будет быть хорошим пациентом. Хотелось встать, выйти за двери и прямо спросить дежурящих у её дверей ребят, кто отдал им приказ караулить её. Что за новая мода - выставлять караул у палаты? На Рождество ничего такого не было! Кто этот чертов гений? Крауч лично? Это он решил поберечь её от возможного повторного нападения или поберечь врачей от неё самой? Так зря беспокоился - единственный волшебник, которому небезопасно находиться рядом с ней - это он сам.
Но злиться на Крауча в его отсутствие было бессмысленно и энергетически расточительно, и Милисент, пережив волну возмущения, быстро об этом забыла. К тому же ей вовсе не хотелось создавать проблемы этой милой девушке, мисс Кэрроу.
-Спасибо, доктор Кэрроу. Я бы не отказалась еще от чего-то, чем можно закрепить волосы. Это ужасно, когда их так много, и все рассыпаются… Обещаю, что это последний мой каприз.
Определенно, ей очень нравилась эта славная девушка. Роджеру стоило бы присмотреться к ней, а не тратить время на перепалки с матерью! Это очень здорово, когда муж и жена работают вместе, она знает. Время, когда они с Генри вместе ходили на работу, пусть и расходились по разным отделам, было лучшим в её карьере.
Впрочем, новости сбили мысли Милисент с такого благодушного направления.
-Вот как? - стервозно вздернула она бровь. - И откуда же этот маразматик изымает документы? Из больницы? Из редакции? Пусть у себя что-нибудь изымет и засунет себе куда поглубже!
Нет, она всегда была очень законопослушной гражданкой и с большим уважением относилась к сотрудникам Департамента охраны магического правопорядка. Но едва сталкивалась с чем-то, что по её мнению было неправильно и не так, то она мгновенно находила виноватого - разумеется, это глава департамента лично, кто же еще!
На согласие Алекто принести матери перо и бумагу Роджер ничего не сказал. В принципе, он тоже не видел в этом ничего дурного. В конце концов, занятие записывания показаний могло отвлечь маму от какой-то другой гиперактивной деятельности или ее попыток. Проблема была в том, что, записав показания, мама могла снова заскучать и таки перейти к активным действиям. А вот этого бы лучше было избежать.
- Потому что материнское сердце - не доказательство, мам, - откликнулся на возмущение по поводу его уверенности в отсутствии у матери доказательств Роджер.
"Особенно - твое".
- Ну я просто не верю твоим обещаниям. У тебя есть какие-то другие аргументы, кроме чего-то расплывчатого из серии "моя дочь на такое не способна"? - добавил он, спрашивая уже вполне серьезно, ибо мало ли - вдруг, а затем качнул головой на вопрос Алекто. - Не в курсе. Но при мне ничего не изымали.
И, на его взгляд, врачебная тайна из-за того, что сотрудники ДОМП изъяли медицинские карты некоторых пациентов, никуда не исчезала. В том смысле, что с посторонними, кем, в данном случае, являлась и его мать, чужой медицинской историей делиться, в любом случае, не следовало. Но Алекто выразилась достаточно обтекаемо, чтобы на нарушение врачебной тайны не тянуло.
- Вообще, доказательство, как по мне, весьма относительное, - все-таки заметил он. - Я вот владею развернутым диагностическим, хотя его мало кто из младших целителей уже освоил и от нас этого как бы не ждут в обязательном порядке. Но, возможно, в совокупности доказательств и этот факт тоже будет играть роль. И смотря насколько там сложное заклинание, конечно. В принципе...
Он покосился на Алекто, которой не стоило знать, что кое-кто из ДОМП легко поделился с ним почти тайной следствия. Однако маму надо было как-то успокоить. В смысле, притормозить ее героический энтузиазм. Вон, уже весь ДОМП старым маразматиком обзывает. Куда это годится?
- В принципе, мне, кхм, сова на хвосте принесла, что все дело достаточно хлипкое и шитое белыми нитками. Детального расследования оно не выдержит. Так что больше похоже на провокацию и желание помотать аврорату нервы, а не на попытки всерьез кого-то подставить и посадить, - в конечном итоге, аккуратно добавил он.
И вроде бы и мать, и сын отчаянно стараются держать себя в руках, но все же атмосфера в палате накалчется. Даже Алекто при всей своей к драклам отшибленной эмпации, начинает буквально шкурой ощущать, как искрят чужие эмоции.
Горячо.
И от этой скрытой энергии посторонних страстей мысли в голове нагреваются и начинают метаться, как пикси в раскалееной банке. Алекто едва успевает осмыслить все то, что скачет в голове. Она думает, что аврорат шустер на сплетни - меньше, чем за сутки подробности дела успели перемолоться и утечь с птичкой на хвосте. Привет-ведьмы в Мунго должны языки прикупить от зависти. Интересно, а ценные факты также утекают? Это стоило осмыслить, но не сейчас, когда и так в сознании тесно, а мысли бьются как в лихорадке.
Еще Алекто думает, что может быть и зря она уговаривает Миллисент быть хорошим пациентом, может выпустить её, выдать и бумагу, и ключ от палаты, чтобы она засыпала Крауча по самую макушку заявлениями, прошениями, аргументами и доводам - и утонул бы глава ДОМП пучинах бюрократии, это могло бы быть прекрасно. Но нет.
И Алекто отмахивается от этой заманчиво простой мысли. Она уже решила для себя, что этого пациента она будет лечить, а значит, никаких заочных баталий с Краучем, исключительно спокойствие. "Лечению ничего не должно мешать даже сын, даже прическа," - решает для себя Алекто.
Возможно, она уже завтра пожалеет о собственной глупости, но пока она выбирает лечить.
- Давайте лучше, я помогу вам с волосами, - предлагает Алекто, отрывая полосу от пергамента с назначением и превращая ее в алую ленту.
Алекто дует на свои вечно холодные пальцы и растирает их, чтобы стали хоть чуть теплей, а потом осторожно Кэрроу подходит к миссис Железной Леди и, едва касается, начинает заплетать ей косу. Осторожно и нежно перебирая пряди волос, Алекто вплетает в них чары сна.
"Тиши, тиши, тишина, ощущение, что устала.
Чем тут воздух сотрясать, лучше бы ещё поспать, " - одними губами шепчет Кэрроу, вплетая в косу Миллисент сонные чары.
"Баю-баю-баю-бай, не думай про ДОМП, засыпай," - чуть слышно продолжает Кэрроу, завязывая пряди ленточкой.
И пусть она уснёт.
Отредактировано Alecto Carrow (2021-02-22 01:29:14)
С мамой согласовано: она вняла кубикам и спит.
Спору так и не удалось развиться во что-то более серьезное, потому что Алекто профессионально отвлекла внимание мамы на себя, а затем и вовсе схитрила, успешно усыпив ее. Роджер наблюдал за ней едва ли не с восхищением. Он бы так не смог. То есть, с кем-то незнакомым или малознакомым, - без проблем. Но с родной матерью... Он Кэт-то смог уговорить на успокоительное и сонное только после того, как выяснил, что Саваж жив и выздоровеет, иначе бы сестра ни на какие уловки не поддалась. А мама была в миллион раз более сложным человеком. Для понимания, как минимум. Сложно обмануть того, кого понимаешь, в лучшем случае, через раз. Хорошо, что правила запрещали лечить родственников.
- Гениально, - пробормотал он, когда стало ясно, что мама действительно уснула. - Долго она так проспит?
Лучше бы подольше. А то рано ей с Краучем и прочими представителями власти воевать. Хоть ради Кэт, хоть ради справедливости, хоть ради дорогих ее сердцу оборотней. Особенно - ради последних рано. Не заслужили они. Кэт заслужила, но там и без мамы разберутся. Справедливость тоже подождет. Она столетиями ждет своего часа и бессмертна, а мать у Роджера одна и другую ему никто не выдаст.
Сквозь пальцы струится магия и пряди светлых волос. Чары ощущаются теплыми и легкими, как облако, а волосы мягкими, как пух. На каком-то метафизическом уровне чувствуется, как стекая с рук, магия впитывается в чужое тело, наполняя его дремотной усталостью. А потом железная леди в сонной неге откидывается назад. Алекто остается лишь подхватить, уложить ее на больничную подушку. Очень осторожно, чтоб не разбудить. Она ведь уснула? Правда? Кэрроу прислушивается – дыхание у пациентки ровное, спокойное, как во сне. Получилось. Гениально. Ей послышалось, или Роджер это сказал?
Сказать по правде, Алекто неуверенна. Она вообще сейчас ни в чем не уверена и ощущает себя бесконечно странно. Будто она не она. Кто-то посторонний вдруг взял контроль над ее телом и сотворил это неестественное для нее заклятие – сострадательное, созидательное, светлое, теплое, человечное. Полный набор несвойственных Алекто качеств, и, тем не менее, она смогла. И это странно. Но еще более невероятно то, что она сейчас себя нормально чувствует, чужеродные чары не выпили все силы без остатка, не вывернули душу наизнанку и, кажется, вообще не причинили ей никакого вреда. Человечной быть не больно. Внезапно. Вот так открытие. И Алекто в упор не понимала, что делать с этим знанием. Поэтому Кэрроу предпочитает сконцентрироваться на том, что понятно.
- Тут магия не прочнее «dormio», так что на пару часов хватит не больше, и то, если не будут будить, - очень сухо, по-деловому поясняет коллеге Алекто. Тон без эмоций такой удобный, привычный свой, что Кэрроу начинает чувствовать себя собой.
- Так что это небольшая передышка, а дальше будут письма, - Алекто взмахом палочки призывает из ординаторской пару пергаментов и перо, самое обычное, ни капли не прыткое. Все это Кэрроу располагает на больничной тумбочке.
- Раз уж я обещала, - поясняет Кэрроу, хоть ее об этой никто и не просил.
- Пойдем, что ли, - пригласительный кивок в сторону двери, - так меньше шансов разбудить, да и другие пациенты ждут.
А еще ей срочно надо занять себя чем-то другим, чтобы отвлечься от только что произошедшего. Если бы Кэрроу с утра могла предвидеть этот приступ человечности, она бы может и отказалась от своей особой пациентки. Хотя, нет, вряд ли, слишком сильный был интерес. Любопытство губит кошку и плавит лед. Но об этом, пожалуй, лучше подумать завтра. А пока дверь, коридор и другие палаты, не номер девять.
Несем в сыгранное?
Вы здесь » Marauders: stay alive » Завершенные отыгрыши » [13.01.1978] Дверь номер девять
