Marauders: stay alive

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Marauders: stay alive » Завершенные отыгрыши » [октябрь 1962 г.] the sounds of silence


[октябрь 1962 г.] the sounds of silence

Сообщений 31 страница 35 из 35

1

THE SOUNDS OF SILENCE


закрытый эпизод

http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/131/405236.jpg

Участники:
София и Игорь

Дата и время:
октябрь 1962 г.

Место:
лес Хойя Бачу, Румыния

Говорят, что в самом сердце темного леса в Трансильвании живут призраки, восставшие из древних могил, и последняя надежда.

Отредактировано Igor Karkaroff (2021-07-01 13:19:57)

+5

31

На миг Игорю показалось, что он ослышался. Совсем ничего не чувствует?! Надо быть магглом, чтобы здесь совсем ничего не чувствовать, притом магглом не то глупым, не то настолько полным скептицизма в отношении магии, что его с лихвой хватило на весь Хойя-Бачу. Инфери Ласло, стоявший у Игоря за спиной, звякнул доспехом, будто перенимал у Игоря его сомнения. Вот инфери-то как раз отлично чувствовал Хойя-Бачу и всё, что здесь происходило, и как всякий, отданный валашским господарем, но на время, а не до конца, тянулся к собственной вотчине – к тому месту, где покоились его собраться по посмертию.
Ведун с опасением покосился на инфери, но ничего не сказал, только поправил перед собой чашку, заслонившись этим странным жестом от всего, что с ним здесь могло приключиться. Или уже приключилось?
Румынским Игорь владел плохо – только на уровне, пригодном для общения с родственниками Софии в Тыргу-Муреш. Для разговора с ведуном этого было критически недостаточно, поэтому переговоры вела София. Игорь мог лишь вслушиваться в её спокойный, рассудительный тон и рассматривать ведуна – Петру, сукаблять, - с несвойственной ему обычно бесцеремонностью.
Игорь пытался отыскать хоть в чём-нибудь в Петру ложь. Не ту, которую он открыто предлагал людям, обещая избавить их от бед, а ту, что он старательно прятал ото всех. Может быть, конечно, и лжи-то никакой за душой у Петру больше не было, и, выискивая в нём двойное дно, Игорь просто пытался успокоить собственную совесть или самолюбие – ведун, едва закончивший три школьных курса, и никто из них не сумел распознать его фальшь.
О том, как больно было обнадёжиться Софии и её сестре, Игорь и вовсе предпочитал пока не думать, но твёрдо решил, что если они выберутся из Хойя-Бачу вдвоём, то непременно об этом поговорят. Утешение Софии Игорь считал своей непреложной невесёлой обязанностью – платой за то, что он не сумел, видимо, сделать её по-настоящему счастливой. Да и прыгнуть выше головы в искусстве снимать проклятия, кажется, тоже не сумел.
- Спроси его, - попросил Игорь Софию, - не видел ли он женщину в белом.
София перевела вопрос, и взгляд ведуна, на секунду расширившись, скользнул куда-то поверх их голов, сквозь стену, будто на краткий, почти незаметный миг взгляд ведуна пригвоздили чужие, одному ему видимые глаза.
- Чего-сь? – Игорь примерно понимал, что значит это слово, и примерно представлял, куда ведёт этот ответ. В нём снова всколыхнулась прежняя глухая ярость. – Женщину? Нет тут никаких женщин, вы чего-сь. Тут токмо я, считай, на весь лес.
Пока София переводила ответ, Игорь смотрел на ведуна, не отводя взгляда, и вдруг, неожиданно, пожалуй, для самого себя, заметил то, что искал: как тонкая рука Петру потянулась к полам его необъятного, странного одеяния, и кончики пальцев скользнули на миг в складку, куда-то между мешочков и ремешков.
- Женщина в белом, - холодно повторил Игорь, глядя ведуну в глаза. Переводить уже не просил. У него за спиной снова звякнул доспехами Ласло, связанный с ним магией и ощутивший его ярость. – Мёртвые волки. Могильник. Ты ничего не чувствуешь?
София начала переводить, но Петру кое-что будто понял и так, отодвигаясь от них обоих, ища взгляд Софии, потому что говорила София строго, но не зло, словно с ребёнком, и наверняка сглаживала смысл его слов.
Взгляд у Петру жалко блуждал – он так ощутимо пытался сосредоточиться на лице Софии, что ещё заметнее становилось, когда он отводил взгляд, чтобы посмотреть на Игоря или на что-то другое, за пределами дома, что он, ублюдок, не чувствовал, но видел. Видел наверняка.
Петру что-то объяснял Софии, но Игорь не стал ждать очередной лжи. Он резко встал, обошёл стол и за шиворот подтянул Петру к себе, бесцеремонно распахнув полы его одеяния.
- Да успокойся, - бросил Игорь, когда ведун дёрнулся, пытаясь освободиться. Калечить его Игорь не собирался, только хотел понять, что Петру прячет. Прятал Петру у сердца простенькую, из тонких, податливых прутьев сделанную куклу, висевшую на кожаном ремешке. Игорь вытянул куклу из-за пазухи ведуна, чтобы рассмотреть получше. Волосы у неё были сделаны наспех, но не случайно: белые, распущенные, длинные, до самого подола её свободного, белого одеяния.
- Не видел женщину в белом, значит? – насмешливо уточнил Игорь. – Спроси у него, это артефакт? Оберег? Откуда это?

+3

32

Любить Игоря никогда не было просто. Для простой любви он был слишком замкнут, слишком интровертен, слишком молчалив и даже силен, пожалуй, слишком. Слишком талантливый волшебник, слишком одаренный ученик, слишком хороший артефактолог, со слишком большой тягой скорее к мертвым, чем к живым. Выросший в окружении тех, кто слишком рано для его тогдашних лет к мертвым ушел.
Софии всегда казалось, что при ней или для неё он другой, не такой как с остальными, но что-то опасное, непримиримое, полное боли и готовое эту боль причинять, она в нем чувствовала, даже когда прижималась к его боку перед сном, доверчиво, точно ища защиты. Ей, выросшей по соседству с громадными огнедышащими ящерами, наверно, так было привычнее, но как и с драконами, с её мужем всегда надо было быть немного настороже, по чуть-чуть, понемногу придерживая его не всегда миролюбивые порывы.
Весь этот лес ей был свидетелем - она пыталась и сейчас, переводя его вопросы мягче, а ответы - детальнее, чтобы они точно не могли его рассердить, но это не помогало. Мертвый воин в доспехе за их спинами лязгал раздраженно сталью, складки между бровей у Игоря не становились мягче, и в какой-то момент Софии показалось, что она занимается только тем, что оттягивает неизбежное.
Ей было, конечно, грустно, что все заканчивается так, будто все, весь этот поход через лес, выпрошенный порт-ключ, украденные чужие надежды, страхи и смерть были за зря, но куда больше её саму сейчас беспокоило именно то, как сильно это беспокоит мужа. Петру был, конечно, дурной человек, дрянной человек, но во всем, что случилось сегодня, его вины не было. Скорее лес отозвался на них двоих, на проклятье Софии, на знакомую ему уже силу Игоря, и даже самый последний шарлатан тут был ни при чем, и ни к чему его было третировать и мучить.
Давай пойдем домой, - хотелось её сказать на очередные вопросы мужа, - Давай просто попробуем уйти отсюда еще раз, а если получится, то обо всем забудем.
Наверно, она слишком устала, чтобы здесь быть, но и для того, чтобы настаивать на своем, устала тоже. И только все казалось, что вот сейчас, вот еще немного, и Игорь тоже почувствует, как все эти разговоры бесполезны, как горек предложенный чай, и как хорошо бы было сейчас просто прилечь и помолчать немного. Она без особой надежды перевела вопрос про Маму-Пэдурии, потом, снова смягчая раздражение мужа, об остальных местных чудесах, потом уже собралась было просить по-болгарски уйти, но резко скрипнули, прочертив по полу ножки стула, снова лязнула сталь на потемневшем доспехе, и резко, будто росчерк его любимого хлыста в воздухе, Игорь поднялся и в пару шагов оказался у их горе-ведуна.
София вскочила тоже, без немой поддержки мертвеца, без злости, толкающей в спину - испуганная скорее, под аккомпанемент зазвеневших жалобно на столе чашек, стоило только схватиться за край руками. Они будто просили прекратить, чтобы не разбиться ненароком, и она просила тоже... 
- Игорь, не надо! Игорь! Он же дурак просто, не злодей. Зачем ты?..
Стало понятно, зачем, быстро. Куколка в руках у мужа смотрелась бы в иных обстоятельствах потешно - такая совсем наивная, будто ребенком и давным-давно сделанная, но сейчас при её виде что-то у Софии в груди сжалось и дышать стало сложнее, и сердце заухало глуше. Ведун и тут им врал, а значит, выходило, что о лесе все же знал и все равно заманивал.
Перевод в этот раз дался Софии сложнее. Она больше не приукрашивала и ничего не скрывала, говорила спокойно, но голос чуть подрагивал - не то от волнений, не то от всех случившихся совокупностей прослушанной лжи.
- Он её в карты выграл. В кабаке в Куджире, давно еще. Сам не знал для чего она, пока сюда как-то не попал. Говорит, на него тогда здесь медведь шел, но встал как вкопанный, а после отвернулся. Говорит, пришлось много перебрать, чтобы понять, что в куколке дело, зато потом здесь можно было жить и горя не знать. Зверь не трогает, деревья, когда в них идешь - будто расступаются. Большой эффект на клиентов оказывало.
Тут София вздохнула - не нервно и не зло, а, скорее, устало. Ей почему-то представилось, как бы это все выглядело с кем-то другим, не с ними, когда витые арки у той части леса, куда переносил порт-ключ, могли начать танцевать, когда волки выходили навстречу, а потом, в какой-то момент появлялся этот Петру Целитель и вся беда отступала, будто он её отводил.
Большой эффект, действительно.
- И от утопцев на могильнике помогало? - Спросила София уже сама и сама же хмыкнула, когда оказалось, что к могильнику ведун не ходит, не суется, и дорогу до домика арками вообще не для того указал. Выходило, что хотя бы убить их не хотел. И на том спасибо.
Все пересказав и переведя, София отодвинула свой стул от стола еще дальше, чтобы не мешал, и вышла, чтобы положить ладонь мужу на плечо.
- Пойдем домой, Игорь. Нам тут больше делать ведь нечего.

+3

33

Нет, не дурак. Глупость Игорь бы понял. А ещё он бы понял обыкновенную, древнюю крестьянскую хитрость, которая издревле подсказывала людям, как выжить в лесной хижине, в деревне на окраине мира и в печи между двух не ладящих господарей. Но Петру был ни тем, ни другим. Петру был как стервятник, который кормился с чужого горя, обещая отвести беду своей изнеженной, не знавшей работы травника и ведуна, рукой. Он сочинял для таких, как София и Алина, жизнь, в которую люди от отчаяния хотели верить, и продавал им эту жизнь – за немалые деньги, за портключи под лесные арки и за собственную наивную и упрямую веру.
Нет, Петру был не дурак. Петру был грязь, приставшая к подошвам ботинок любого настоящего, хорошего малефика, и Игорь, хоть и не был в полном смысле малефиком, чувствовал себя в этом доме оскорблённым дважды: как отец не сумевших найти дорогу в мир детей, и как профессионал, не позволявший себе лжи о своих возможностях.
Игорь с осторожностью снял с шеи ведуна куколку – не хотел случайно повредить работу или ремешок, потому что артефакты не любили такого грубого вторжения. А этот артефакт был их единственным билетом на выход из Хойя-Бачу. Вот только понять бы, как он оказался в кабаке в Куджире, кто его сделал и почему решил, что играть на эту вещицу в карты – хорошая затея. Артефакты, имевшие образ того, кого они усмиряли, были категорией особой, не терпящей поспешных выводов. В работе с такими нужно было начинать с самого начала – с того, кто собрал эти тоненькие прутики вместе, держа в уме древний, пугающий образ, в который и верил-то в цивилизованном магическом мире не всякий. Опыт подсказывал Игорю, что каждый прутик в этой кукле, каждый кусок ткани, каждый ремешок и стежок, были особенными, уж слишком нарочито собранным выглядел этот оберег. Может быть, кто-то хотел найти дорогу через лес? Им с Долоховым десять лет назад пригодилась бы такая куколка. Особенно если каким-то чудом её магия распространялась не только на лесного зверя, но и на утопцев, стрыг и, скажем, валашского господаря-некроманта.
На плечо Игорю, отрывая раздумий, скользнувших из личной плоскости в профессиональную, легла рука жены. Игорь развернулся к ней и крепко сжал ладонь Софии в своей.
- Идём, - согласился он. Больше делать здесь и правда было нечего. Ну разве что… Игорь без удовольствия высвободил руку и одел оберег на Софию. Неизвестно, как велика его сила, но, по крайней мере, она из Хойя-Бачу точно выйдет, а Игорю было здесь не так уж страшно оставаться – здесь, по крайней мере, он точно знал, чьё посмертие его примет.
- Вы чего? – занервничал Петру, когда стало ясно, что оберег Игорь ему не вернёт. – Вы чего? А я? Я без оберега как же?
- Справишься, - на румынском отозвался Игорь, когда София перевела ему причитания ведуна. На эту не особенно обнадёживающую реплику познаний Игоря в родном языке жены вполне хватило.
Он дал знак инфери, и тот послушно первым вышел из избы, придержав своей лязгающей и бряцающей доспехом фигурой дверь. Лес снаружи был похож на тот, в который они вступили, кто знает, как давно, ведомые надеждой и перевитыми арками – спокойный и недвижимый, с лоскутами голубого неба над высокими деревьями.
Почему-то Игорь не сомневался, что Петру не сдохнет и без оберега. Хватило же ему трёх лет в школе, чтобы научиться так дурить людей. Хватит и для того, чтобы выжить. У него есть волшебная палочка. Наверняка – какой-нибудь портключ или хорошо изученный безопасный путь и пара простеньких заклинаний, которых хватит волкам и медведям с лихвой.
Они с Софией двинулись по кромке нейтральной линии между лесом, принадлежавшим живому, и лесом, принадлежавшим мёртвому. Ласло двигался рядом, шаг в шаг с Игорем, с той стороны, что была ближе к его господарю.
Молчали. Только слушали шаг инфери, отмерявшего путь. Игорь сначала замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, когда лязганье затихло. Он обернулся и увидел, что серебристые нити вложенной им в инфери магии вновь проступают на его доспехе, сначала яркие, будто новые, а потом – уродливо темнеющие, словно тронутые тленом. Господарь могильника, ненадолго, как и десять лет назад, одолжил своё, а теперь забирал назад. Игорь на всякий случай закрыл собой жену, хотя знал, что ничего дурного, вероятнее всего, не произойдёт.
Серебристые нити окончательно исчезли, но инфери не рассыпался грудой костей у их ног, как должен был бы, а просто шагнул назад, не повернувшись к ним с Софией спиной. Он так и двигался вглубь леса, в сторону могильника, не глядя на них погасшими, снова затянутыми белесой пеленой глазами.
- Пошли, - Игорь потянул Софию за руку. Хватит. В очередной раз повторив про себя, что они непременно должны дать Алине с мужем денег на нормального малефика или колдомедика (как будто это заклинание берегло их не хуже оберега), Игорь снова двинулся вперёд, стараясь не ускорять шаг слишком сильно. Идти нужно было быстро, но не так, словно они бегут. Побег привлекал внимание в мире, который если не полностью замер, то совершенно точно жил своей жизнью и в собственном, на многие столетия рассчитанном ритме.
Постепенно лес начал расступаться, шелестеть вокруг них листвой, и даже дорога, появившаяся под ногами, больше не напоминала ту, что прятала под тонким слоем земли цепи и кости. Это вселило в Игоря осторожную надежду, что из Хойя-Бачу они всё-таки выйдут. Как и первый раз с Долоховым, не так, как планировали, но, по крайней мере, живыми.
Волки появились не сразу. Обыкновенные, вновь, как и первый раз, не глядевшие на них волки, тенями скользнувшие меж деревьев. Игорь невольно сжал руку Софии сильнее и ещё раз убедился, что оберег на ней.
Дорога вывела их на небольшую полянку, за которой дразняще виднелась спасительная прогалина свободы – место, где Хойя-Бачу наконец заканчивался.
Женщина в свободных белых одеждах выступила из леса так быстро и незаметно, что казалось, что она всегда была здесь, на этой поляне. Стояла и ждала их, глядя не зло, но строго и в основном на Софию. Инстинкт подсказывал Игорю, что нужно взять волшебную палочку, но здравомыслие почему-то от такого шага Игоря удерживало.
- Как думаешь, что ей нужно? – почему-то шёпотом спросил Игорь.

+2

34

Когда они покидали дом, Софии почему-то не было жалко Петру, который, как Петру Целитель, очевидно, заканчивался прямо здесь и сейчас. Она не сомневалась, что из леса он выберется, раз как-то, еще до встречи с медведем, умудрился забраться. Более того, она скорее сомневалась, что он вообще в лесу жил - среди постановочных декораций якобы антуражной избы не то шамана, не то ярмарочного шута, который шамана изображает, - но продолжение его карьеры на этом поприще её трогало мало. Наверно, так сказывалась обида или усталость от того, как многое и как безрезультатно им пришлось пережить.
Усталость эта просачивалась и в поступки и действия.
Когда рухнула последняя надежда, когда оказалось, что время потрачено зря, и жертвы принесены напрасно, на Софию свалилась и обволокла тупая и беспросветная опустошенность. Чудес не бывало и в их чудесном мире, хоть насквозь его пройди, и от осознания этого внезапно стало до того все равно, что не было ни сил, ни возможности чему-то сопротивляться и что-то обсуждать.
Пусть бы мертвец шел за ними следом до самого дома, пугая жителей в Тыргу-Муреш. Пусть бы Игорь повесил на нее все амулеты, найденные в чужом доме, и сказал, что им надо еще раз вернуться через болотину, занырнув обратно к утопцам, - все равно. София за ним не шла, а так - передвигала ногами, более-менее стараясь попадать в такт.
Устала.
Устала до того, что уже едва ли могла припомнить с каким настроением появилась в Хойя-Бачу, и сколько эмоций успела здесь потратить, чтобы из желаний осталось только одно - поскорее добраться куда-нибудь, где можно будет упасть, закрыть глаза и открыть их уже спустя пару дней, в другом месте, другим человеком.
Ничего не пошевелилось внутри, когда сопровождавший их мертвец, внезапно развернувшись, отступил туда, где ждал его более покойный, более старый приют. Все равно было на замелькавшие между деревьев силуэты волков. Она даже за руку Игоря держалась скорее для того, чтобы его не тревожить, чем чувствуя потребность за него держаться, и эта пустота внутри так разнилась с богатым на осенние краски, становящимся все ярче днем, что за белые одежды София зацепилась взглядом в первую очередь потому, что они резонировали с её внутренней пустотой.
Они с Мамой-Пэдурии смотрели друг на друга, казалось, совершенно безучастно, но чем дольше длился этот немой контакт, тем он становился прочнее, будто разочарование и усталость оказывались тем, что могло связать в чем-то неполноценную женщину и чего-то давно лишившийся дух. Будто Софию притягивало к себе это сознание, безмолвно о чем-то не то спрашивая, не то умоляя.
- То, что явно не нужно мне, - пробормотала София так тихо, будто только-только отошла от дремы, отняла свою руку от руки Игоря, и потянула с шеи амулет, делая с ним, протянутым на раскрытой ладони, шаг вперед, как в тумане. Как у самого края могильника, когда исчезли все звуки и все цвета.
Как и полагалось бесплотным хранителям, времени на перемещение Мама не тратила.
Чуть дернулась, как в мираже, зыбь воздуха в одном месте, заиграв волной, возникла в другом. София не успела заметить, как на какой-то миг стала с женщиной в белом одним целым, как резко, будто от опрокинутой в мороз с порога рюмки отцовой ракии стало горячо внутри, резко, повсюду, как обмякли все мышцы и, одновременно, обрели небывалую силу, как фигурка девочки на руке рассыпалась в золотые, как листва вокруг искры, и все прошло, вместе с усталостью и пустотой.
Мама стояла теперь далеко от них - уже прячась среди деревьев, но даже с такого расстояния София смогла увидеть, что подол её белого платья перепачкан красным, как он превращается в листья клена, как тают светлые одежды в лучах, как все исчезает, тает, рассеивается, и остается только заново, настоящее.
- Она нас благословила, - голос звучал будто чужой, слишком тихий, слишком испуганный. Голос находил переполошенный взгляд Игоря и становился тверже, потому что не верить своему счастью, не значит его не чувствовать.
- Благословила, Игорь! - и короткое расстояние между ними стало еще меньше. Суетно возникло ощущение, что ни мгновения упускать нельзя, и потратить его надо на поцелуи, на прикосновения, на кожу к коже и душа к душе, чтобы разделить заново возникшую надежду уже на троих. Наконец-то возможных троих.

+3

35

Иной раз казалось, только обернись, приглядись и увидишь в тени деревьев, где-то там, на тонкой кромке леса, как лениво поворачивается, поблёскивая чешуёй, свернувшийся вокруг Хойя-Бачу уроборос.
Сколько они здесь провели времени? Часов? Дней? Минут? Казалось, что с утра, когда София прижималась к его боку, согреваясь после короткой вылазки из-под одеяла, прошла не одна вечность, а две, три, четыре… А с того момента, как Игорь вытянул её из-под воды, дрожащую, наглотавшуюся жижи, - не больше секунды. Время обманывало не на сутки, не на двадцать четыре часа, а на целое десятилетие, потому что то, как сильно сжимали его костяные руки инфери и как вышибло дух от одного-единственного движения Цепеша, Игорь тоже помнил как-то очень хорошо. Так, словно всё это было сегодня. Сегодня. Даже не вчера.
Десятилетие назад, как ни мечтал Игорь выбраться из этого леса, он мечтал и вполовину не так отчаянно, как сегодня, потому что сегодня он был здесь с Софией, и София себя от Хойя-Бачу, в отличие от Долохова, защитить не могла. Она и пришла сюда, движимая совсем другим: доброй, отчаянной мечтой, которую Игорь разделял давно и крепко, но уже и сам не знал, почему – потому что и вправду хотел детей, или потому, что хотел, чтобы София наконец обрела счастье, которого так желала.
Уроборос ворочается вокруг них лениво и сонно. Что-то в воздухе развеивается, тает, уходит навсегда, хотя навсегда в Хойя-Бачу ничего никогда не уходит – странное это место. Недоброе, но всё равно благосклонное – благосклонное как какие-нибудь древние божки, в которых верят магглы и маленькие общины вроде Тыргу-Муреш.
София прижимается губами к его губам, и весь мир обретает ясность. Здесь это не преувеличение. Если здесь что-то обретает ясность, то в самом буквальном смысле: проступая из сумрачной действительности, переносит на себя весь фокус – это и есть фокус. Фокус в том, что вдруг для Игоря нет ничего важнее, чем этот поцелуй. Может, их и правда благословили. Но это маловероятно. Они просто дошли до самого края и каким-то чудом дошли живыми. И губы у Софии по-прежнему тёплые и мягкие. И целует она его так же поспешно, как в первое лето в общине, когда вот-вот из-за угла мог возникнуть её отец, дядя, дед, двоюродные братья, любопытные соседи… И так же отчаянно, как на его выпускном, когда казалось, что это её самый-самый распоследний шанс, чтобы им быть вместе. Только теперь Игорь мог себе позволить то, что не мог позволить тогда – мог прижимать Софию к себе, целовать её лицо, шею, торопливо расстегивать куртку, снова прижимать к себе, как будто подхватив от неё желание быть единым целым вот сейчас, немедленно, в эту самую секунду, потому что другой такой секунды у них могло и не быть.
Он, кажется, ей что-то ещё говорил. Наверное, что-то между «прости меня» и «люблю тебя», потому что до благословения этой лесной Мамы, совершенно Игорю, городскому жителю, чуждой, ему не было никакого дела. А до Софии, которая была рядом с ним в школе, после школы, сейчас, всегда – было. И до трогательных мурашек, пробежавших по обнажённой коже, которое было приятно сцеловывать тогда, и ещё приятнее – сейчас, тоже дело было. И до того, что, может быть, их и правда скоро станет трое, - тоже. Ну почему бы и нет? Почему не сейчас? Почему не здесь?
Если бы Игорь знал в эту секунду, что они и правда благополучно выйдут из этого леса, вернутся в Тыргу-Муреш, дадут денег Алине и Стефану, не сговариваясь, расскажут всем только про ведуна-обманщика и, не сговариваясь, останутся в общине ещё на одну ночь, просто чтобы снова любить друг друга… но на самом деле – не возвращаться в тишину. Если бы Игорь только знал, что домой на память из Хойя-Бачу они принесут тишину. Тишина родится в утробе Софии. Побудет в ней, подарит обманчивую надежду, а потом выйдет из неё с кровью и слезами. И навсегда останется в их доме. Если бы Игорь знал, что в этот раз они, может быть, в последний раз любят друг друга без оглядки, любят друг друга с лёгким сердцем, без подвоха и червоточины… Сделал бы он что-нибудь тогда иначе, если бы знал? Нет. Ну разве что… Любил бы её ещё сильнее. И говорил. Говорил об этом почаще.

+2


Вы здесь » Marauders: stay alive » Завершенные отыгрыши » [октябрь 1962 г.] the sounds of silence


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно