Роман Теклу много пил и плохо говорил на английском, а на болгарском не говорил совсем. Игорь не пил вообще, зато хорошо говорил на английском и разбирал румынский настолько, что пьяным родственникам, друзьям и родственникам друзей Теклу не удавалось сбить его с толку. Хотя они наверняка и не старались: когда в общину приезжали гости, в общине много ели, пили и говорили. В чужой дом видаться в Тыргу-Муреш шли с выпивкой, едой, из названия которой Игорь никогда не мог вывести хотя бы примерный состав, и вопросами. А правда, что в Ангалии всегда туман, спросила восьмилетняя девочка, улучив минуту. Девочка говорила на румынском, быстро и бойко, но ответ на этот вопрос Игорь выучил еще несколько лет назад: нет, не правда, только иногда. Чушь, отверг его версию отец Софии, сгреб его поближе к себе и, доверительно склонившись почти к самому лицу Игоря, сказал: ну. Ну не имело ни языка, ни национальности – ну здесь говорили, когда выпили вполне достаточно для того, чтобы заинтересоваться всей чужой жизнью разом и со всем пылом. Ну – это как дела в лавке, Игорь; расскажи про того придурка, который к тебе постоянно ходит; правда, что ты Софике не разрешаешь работать а я слышала что не разрешаешь зачем ты врешь Игорь я тебя насквозь вижу я всех мужиков вижу насквозь вы все такие; ты че не пьешь до сих пор потому что больной вот говорил я что ниче не выйдет; мама сказала чтобы я к тебе не подходила но ты умеешь колдовать дракончиков из дыма да. Каждое ну было неразрывно связано с каким-нибудь человеком, и, чтобы понять, что нужно было отвечать, требовалось только запомнить людей и немного румынских слов.
Игорь привез в Тыргу-Муреш тридцать четыре истории для отца Софии. Он копил их от приезда до приезда, тщательно выстраивая в голове на английском, который Роман точно поймет. Тридцать четыре – на все пребывание, потому что поговорить обстоятельно им никак не удавалось. Роман объяснялся на английском не без труда, а гости то уходили, то приходили. Мать Софии вставала, чтобы их встречать и провожать, отец, больше из любви к жене, чем к гостям, которых он и так видел часто, вставал вместе с ней. Разговор с тестем тонул в дыму его трубки и заговорщицкой хрипотце.
Когда София украдкой сжимала под столом его ладонь, Игорь отвечал ей тем же и почему-то вспоминал свое первое лето в ее общине. Такое же шумное и суматошное, с тайком вырванными у всех прикосновениями. Только тогда он был здесь чужаком, не удостоившимся ни одного понимающего ну.
У застолий в доме Теклу не было ни начала, ни конца. Они только ставили вещи в комнате, в которой когда-нибудь им повезет уснуть, и сразу же оказывались за столом. Игорь никогда не знал, когда удобно из-за стола встать, поэтому старался слушать повнимательнее, выискивая знакомые слова на румынском, и ждать прикосновения или взгляда Софии, позволявших встать, поблагодарить всех и пойти спать.
В этот раз София встала из-за стола раньше, оставив Игоря со своим отцом. Но Роман отвлекся на дядю Чабу, потрясавшего ополовиненной кружкой у самого его носа, и Игорь, выбравшись из-за стола и предупредив Мариту, что только подышит недолго воздухом, последовал за женой. Не специально, а просто из дома, на свежий воздух.
Он не думал, что наткнется на Софию и ее сестру у самого крыльца. Игорь даже не хотел их беспокоить. Но он открыл дверь и сразу вступил в какую-то сцену, о содержании которой мог судить только по тону Алины, по трубке в ее руке и по взгляду жены. Игорь не помнил Алину курящей. Вряд ли не отложилось в памяти. Наверное, она просто раньше не курила, и Игорь даже догадывался, почему. Они все, наверное, как-то готовились к жизни, которой у них не могло быть. Ни одна женщина, рожденная с его кровью, повторил про себя Игорь в очередной раз. Проклятие – это слова, в которые очень сильно верят. Хочешь снять проклятие – должен верить в свое больше, когда-то сухо сказал ему мастер, от чьей веры в слова умирали целыми семьями, с младенцами в колыбелях, и добавил, пресекая вопросы, а верить я не учу, верить учишься сам.
Игорь шагнул с порога на крыльцо и бесшумно прикрыл за собой дверь, отсекая их от душного, пропитавшегося едой и выпивкой веселья. Он не знал, с чего начать, поэтому переводил взгляд с Алины на Софию и обратно, пытался понять, правильно ли он понял тему разговора, который прервал.
- Да нет - сказал Игорь, вставая рядом с Софией, но так, чтобы не мериться с Алиной силами. Стефана тут не было, но они все равно были в одной лодке. Одну лодку на всех не раскачивают, говорила когда-то его бабка. – Я помешал?
Все разрозненные румынские слова исчезли из головы разом. Остались только фразы, которые он часто повторял – заученные, четкие, красивые, когда Игорь представлял их в голове. Для Алины они не годились, но Алине они были и не очень нужны – в Дурмстранге говорили не только на румынском. К счастью – иначе учиться было бы гораздо сложнее.
Они с Софией собирались поговорить с Алиной. Они за этим сюда и приехали. Но ни одно румынское или английское слово, которое Игорь знал, не подходило для того, чтобы спросить у женщины, почему она не имеет детей.

Отредактировано Igor Karkaroff (2020-09-23 07:27:33)

Игорь давно заметил, что в большом городе вроде Лондона быть бездетными в их возрасте было не так стыдно, как в Тыргу-Муреш. В Лондоне те, кому было не все равно, понимали, что для детей необходимо создать условия: иметь подходящий дом, остаток на счете, достаточно времени не только для себя и друг для друга. В Тыргу-Муреш всем было не все равно, и бездетность вызывала жалость и интерес. Игорь ненавидел и то, и другое. Бесполезные чувства, отнимающие время у каждой стороны.
Он привык к тому, что хоть раз, после какой-нибудь попойки в честь их приезда, находился кто-то, кто считал его больным или чем-нибудь проклятым. Это укладывалось, как обычно, в какое-нибудь короткое пьяное ну, сказанное на ухо перед уходом. И не имело никакого значения. Когда те же люди подходили нетвердой походкой к Софии, равнодушие обходилось Игорю гораздо дороже. Он не мог ничего с ними сделать – община Тыргу-Муреш была неприкосновенна. Нельзя было бросить кому-нибудь в спину «чтобы ваши мертвые младенцы пришли в свои колыбели», хотя это был простой и действенный способ напомнить людям об их собственных проблемах. Ничего все равно не случилось бы – на мертвых младенцах не было вины их родителей, и Игорь не желал Тыргу-Муреш горя. Просто в мире, который со всех сторон обступали леса, слова имели больший вес, чем в городе. Чтобы проучить проклятием в общине, достаточно было слов и желания, и вполне можно было обойтись без магии и веры.
Алина прошла в дом мимо него, с уродливой, мертвой улыбкой на лице. Значит, правда, подумал Игорь. Значит, уже поговорили. Он инстинктивно повернулся за ней. Не потому, что вправду хотел идти за Алиной. Просто хотел коснуться ее руки – Игорь не очень любил прикосновения к не слишком близким людям, но они были понятнее, чем все, что он умел Алине сказать на румынском.
София удержала его руку, и Игорь качнул головой, стряхивая желание прикоснуться, как Алина минутой раньше стряхнула прогоревший табак. Жена плотно прижалась к нему, крепко обнимая, и Игорь без промедления сомкнул вокруг нее руки, притягивая к себе еще ближе.
- Я и не думал, - негромко сказал он.  За что винить Алину – за горе или за бездетность. Игорю почему-то подумалось, что, если они не найдут способ снять проклятие, станут когда-нибудь такими же как Стефан и Алина, с мертвыми улыбками и неестественными, словно кол вбили, спинами.
- Плохо, что правда, - помолчав, произнес Игорь. Он слегка наклонился, целуя ее лоб и спускаясь к виску. Хотелось сказать, если вдруг София тоже об этом думала, что они никогда такими, как Алина и Стефан, не будут, но Игорь не умел о таком говорить ни на одном языке. У языка вообще были ограниченные возможности.
Руки Софии сомкнулись вокруг него еще плотнее. Боялась? Волновалась? Просто замерзла, когда тепло дома схлынуло? София не поднимала голову, а Игорю хотелось посмотреть ей в глаза, чтобы понять. Но настаивать он не стал.
- Что за ведун? – спросил Игорь, сдвигая брови. В Европе было мало мастеров, занимавшихся родовыми проклятиями. Он был пока не у всех, но у многих учился. И знал тоже о многих. О самых выдающихся – совершенно точно. Близ Тыргу-Муреш могущественные волшебники, – ведуны – изучавшие проклятия, не жили. Но у Игоря не хватило духа сказать об этом Софии. В Тыргу-Муреш магия была другой, а Игорь был всего лишь гостем.
- Сходим.
Иногда Игорь думал, что мало говорил для Софии в последнее время. Сам не знал, почему, ведь между ними ничего не поменялось, кроме ее родового проклятия. Но даже оно было наложено на ее чрево, в котором никогда не вырастет дитя, а не на их семью. Игорь любил ее так же, как в первое душное, тревожное, но счастливое лето в Софии. Даже крепче, потому что за это время их любовь проросла в них и пустила корни.
- У ведуна… - вдруг медленно сказал Игорь, думая о том, что было бы удобнее смотреть ей в глаза, но тогда пришлось бы отстраниться. – Тебе может быть очень больно.
Старый мастер, учивший его тонкой материи проклятий, говорил, что вытягивать чужую ненависть и боль из человека – значит причинять ему боль. Люди на лежанке у мастера корчились от боли, кривились, плакали, теряли сознание без всяких круциатусов. Иногда мастер погружал их в сон. И тянул из них дурное слово и дурную веру волшебной палочкой, как присосавшуюся пиявку. Те люди никем Игорю не приходились. А кроме Софии на свете у него никого уже и не было.

В Тыргу-Муреш Игорь всегда спал спокойно и без снов. Дом Теклу вокруг успокаивающе поскрипывал рассохшимися досками, сонно вздыхал и всю ночь переговаривался с росшими вплотную деревьями. Когда семейство Софии с их бесконечными родственниками и друзьями затихало, и можно было закрыть дверь гостевой спальни, не скрываясь от вездесущего Романа, а пользуясь данным законным браком правом, дом в общине становился похожим на уже почти забытый бабкин дом в Пловдиве.
Игорь иногда сожалел, что проводил там мало времени, пока бабка была жива, потому что после ее смерти дом сразу стал пустым и никому не нужным. Таким же, как отцовский дом в Софии, только гораздо меньше.
Он не хотел бы дожить до дня, когда дом Теклу станет безжизненными четырьмя стенами, хотя что-то подсказывало ему, что если так пойдет и дальше, если никто из них не найдет способ, дом опустеет рано или поздно. А уж доживет он сам до этого или нет – это только вопрос времени и удачи. В удачу Игорь не верил, а вот во время – вполне.
Одеяло рядом с ним приподнялось, впуская утреннюю прохладу. София, наверное, собиралась вставать. Но его пока не будила, и Игорь воспользовался этой возможностью, чтобы просто повернуться на другой бок и сделать вид, что еще минут пятнадцать у него есть. Правда, до чего именно, сообразить в этот ранний час было не так уж и просто. Сознание цеплялось за вчерашний день, беспокоилось о чем-то, но матрас по-прежнему был мягким, а тело – тяжелым от сна.
Некоторое время ему было настолько хорошо, что Игорь почти уже соскользнул обратно, в глубокий, безмятежный сон, а потом одеяло снова приподнялось, и к нему со спины прижалось босыми ногами что-то очень холодное, похожее на жену и уже передумавшее вставать.
Игорь со вздохом повернулся на спину и, не открывая глаз, наугад, вытянул руку, притягивая Софию к себе и натягивая на нее одеяло. В какие-то ее каникулы, - наверное, во вторые, - ему очень хотелось не беспокоиться, где и во сколько они проснутся в этом доме, потому что прятаться от всей общины в укромных местах в лесу было не менее утомительно, чем прятаться от стоявшего на страже чести дочери Романа. Чести Софии тогда ничего не угрожало – они же собирались провести вместе всю жизнь, и это, как помнилось Игорю, даже не особенно обсуждалось.
Это не обсуждалось до сих пор. Даже если в прошлый раз Марита намекнула, что они все поймут. Игорь тогда сделал вид, что не понимает он.
- Доброе утро, - смазано целуя ее в ответ, хрипло сказал Игорь и сразу же вспомнил, почему они собирались встать пораньше.
Вечером, когда они ложились спать, он подумал, что всему виной не предчувствия, а усталость. Но утром неприятное чувство снова заворочалось внутри. Им не надо было закладывать половину дома, чтобы заплатить ведуну. Но если у него не получится, это причинит Софии боль. И Алине. Если ведун был не мастером, это даже могло быть опасным.
Игорь собирался обо всем этом сказать еще вчера. Но вчера София устала. А сегодня она так тянулась к нему, что он опять не нашел слов. Им обоим хотелось одного и того же. Если бы не проклятие, они могли бы навещать Теклу втроем. Вчетвером. Их разбудили бы не холод и страхи, а дети. И они повели бы их показать драконов или побродить по лесу. Он уже не знал или не мог понять, кто из них мечтал об этом больше. Чем дальше отодвигалась от них эта мечта, тем менее значимым становилось, кто именно мечтал.
Не сбудется.
Не сбудется, что ни делай.
Но если ничего не делать, то никогда не узнаешь наверняка.
- Идем? – спросил Игорь, ласково пробегая по ее руке кончиками пальцев и всматриваясь в ее лицо.

На долю секунды Игорю показалось, что они могли остаться. Никуда не пойти. Глядеть друг на друга, говорить о пустяках, заниматься любовью. Они могли бы делать здесь что угодно, если бы остались в доме Теклу. До того, как дом проснется и снова оживет, у них было более чем достаточно времени. Но момент, когда можно было остаться, выскользнул из рук в уходящую ночь. Игорь неохотно поднялся с постели. Потер лицо, наспех закинул палочкой одеяло и побрел к кувшину с уже согретой Софией водой.
В Лондоне, да и за его пределами, когда искал что-то для клиентов, Игорь носил черный хорошо и практично сшитый сюртук. Здесь он не годился. В доме Теклу в ходу была другая одежда, поэтому для путешествия к ведуну, которого никто не одобрял, ему достались огнеупорные сапоги, плотные штаны, рубашка, джемпер и огнеупорная куртка. Он чувствовал себя во всем этом немного нелепо, потому что не собирался к драконам и предполагал, что ведун не ломил бы цену в полдома Стефана и Алины, если бы устраивал испытание огнем. Но не так нелепо, как много лет назад, в первое лето в Тыргу-Муреш, в своем черном сюртуке.
Они оба отвлекали себя от главного. Игоря никогда не волновала местная одежда, а София знала, что собранная накануне сумка не нуждается в проверке. Но они собирались молча, как будто не было ни доброго утра, ни поцелуя. Он все хотел ей что-нибудь сказать, но никак не находил словам места.
Вместо всего, что он должен был ей сказать, Игорь просто взял дорожную сумку на плечо. В нее легко поместился бы целый дом Теклу, а еды и всевозможных вещей на всякий случай там было столько, словно их и правду собирались испытывать. За их же деньги. Смешно. Но это точно не надо было говорить.
Они встали у стола с прыгунком, выторгованным у Алины, держась за руки. Игорь почему-то ощутил себя самозванцем. Он не верил в эту затею. И сейчас, когда отступать было поздно, неверие обрело в его голове особенно ясную форму. Родовые проклятия не любят неверия. Проклятия – это слова. Слова нуждаются в вере. Слова питаются верой. Если он не начнет верить, не получиться может из-за него. И проклятие останется внутри Софии, будет есть ее изнутри. Есть изнутри их обоих.
Игорь решил не медлить. Чем дольше они тянули, тем сильнее было неверие. Он сжал в ответ руку жены и положил ладонь на прыгунок. Слова Софии остались в ее детской комнате.
Вокруг стало холодно. Не как в лесу, в котором жил могущественный ведун или волшебник. Как в лесу, в котором ночь еще цеплялась клоками тумана за низкие сучья деревьев.
Дорога, начинавшаяся у них под ногами, намекала, что нужно идти вперед. Но Игорь не хотел оставлять их любовь в доме Теклу. Он притянул к себе жену, не отпуская ее руки, целуя, как будто недоцеловал в доме за мили отсюда.
- И я тебя, - тихо сказал Игорь. Он не умел обычно говорить о любви. Только Софии. Удачно, что он и не любил никого, кроме нее. Это освобождало от проблем. – Всегда.
Всегда – это как ну. Вместо: всегда, даже если не получится; всегда, даже если я знаю, что не получится; всегда, если тебе будет больно; всегда, если мне будет больно; всегда, при любых условиях, пока кольца на пальцах.
- В детстве было веселее, - не сдержавшись, улыбнулся Игорь и пояснил, ободряюще сжав ее руку, чтобы точно знала, что проклятие не при чем. – В детстве мы бы опять угадывали, откуда за нами наблюдает твой отец.
Тогда Роман наблюдал не отовсюду. Им везло. Хотя за такой день с Софией, наедине в лесу, с закинутой на плечо дорожной сумкой, он отдал бы много лет назад если не все, то точно – большую часть того, что у него вообще было. Наживут еще.
Наверное, балаган, сказал бы Игорь любому другому спутнику. А Софии – не мог. Арки из толстых перевитых ветвей ему не нравились. Для них не нужно было ни мудрствования, ни дара. Только хорошее знание примитивной магии.
Они двинулись вперед по дорожке, не спеша, но и не прогулочным шагом. Игорь прислушивался и осматривался, украдкой, чтобы не пугать Софию. Но лес прятался. Не по воле человека, сам по себе. Закрывался туманом, раскидистыми ветвями. Осень вокруг была буйная и золотая, но неподвижная.
- Мне не нравится этот ведун, - помедлив, сказал Игорь, замедляя шаг. Нужно было больше времени, чтобы понять, куда они идут. – Здесь мертвая магия. Не его.
Не нашел другого слова. Мертвая. Тут же переделал в голове, но поправлять себя было поздно. О ведуне это ничего не говорило: может, он пользовался чужой магией, чтобы проверить посетителей. Может, он прятал за ней свою собственную, чтобы такие, как Игорь, не могли его понять.
О ведуне это ничего не говорило. Это он сам решил, что ведун ничего не стоит. Только потому, что он о ведуне ничего не слышал. Тщеславие. Тщеславие, Игорь, губило Каркаровых. Тщеславие делало их похожими друг на друга. Все сдохли от этого.
- Я не имею в виду, что он нам не поможет, - добавил Игорь, упрямясь сходству с отцом, которое огненной нитью протянулось в его голове от них двоих в Хойя Бачу к дурацкому забытому прошлому.

- Я выбираю лучших, - с достоинством отозвался Игорь и улыбнулся ей краешком губ. Они продвигались вперед медленно, никуда не спеша, и влажная, усыпанная листьями земля мягко пружинила под сапогами. Игорь прислушивался, но больше всего ему хотелось как следует оглядеться. За ними кто-то наблюдал. Кто-то очень даже живой и реальный. Из плоти и крови.
Между древней магией и мертвой пролегала целая пропасть. Древняя магия когда-то прочно поселилась в земле, пустила в ней корни, вытянулась из земли могучими деревьями, раскинула кроны и укрыла этими кронами землю и все, что на ней топталось. Древняя магия напитала воздух и воду, пробралась в самый укромный закуток и поселилась там. Древняя магия была повсюду, и тут можно было только согласиться с Софией: древняя магия селилась в таких местах, как Хойя Бачу, до палочек и посохов. Приходила вместе с людьми, с их чаяниями и проклятиями. Подпитывалась от них, а потом им же и отдавала накопленное. Древняя магия оживала от старинного заклинания Софии, сплеталась над их головами в серебряные нити-жилы. Магия струилась по ним как кровь.
- Красиво, - признал Игорь, поднимая голову. Ясно было, почему ведун захотел поселиться здесь. Если он был настоящий ведун. Потому что древняя магия не всегда была мертвой. Здесь София тоже была права.
Игорь отошел от нее. Недалеко, чтобы не оставлять ее одну. Присел на корточки и положил ладонь на землю. Мертвая магия жила вместе с мертвецами – в земле. В их истлевающих костях. В разложившихся и ставших землей тканях. В разъеденных червями внутренних органах. Она была сильна и уродлива. Она заставляла их смешаться с землей и стать ею. Ничего не  отдавала просто так. Только взамен. Большинство людей не знали, что хотят поменять и на что. Поэтому для них над землей тянулись вибрирующие серебряные нити и росли травы.
Земля под рукой Игоря была холодной и разомлевшей. Он прикрыл глаза и прислушался. Снова ощутил на себе чей-то взгляд. Не будь здесь Софии с ее надеждами, он достал бы палочку и проверил свое предположение. Но пугать ее не хотелось. И отнимать надежду тоже. Надежда. Надежда. Надежда. Для нее здесь все было живым и близким. Понятным и с детства знакомым. А он был чужаком. Игорь как-нибудь вспомнит это чувство – когда он первый раз ощутил себя чужаком.
Серебряные нити над их головами погасли. Воздух остался густым. Птицы, кружащие над костями. Утопцы, приманивающие других. Мертвая магия смешалась с древней. Но магии ведуна здесь все равно не было. И у Игоря не было по этому поводу никаких хороших предчувствий.
На всякий случай, прежде чем встать, Игорь обронил на землю древнее, по первости застревавшее в горле слово. Друг мертвых. Я знаю, что должен здесь отдать.
Он не стал ничего говорить Софии. Только улыбнулся и снова взял ее руку в свою. В другую, не в ту, которой касался земли. Это я тебе не отдам.
- И каково здесь жить среди утопцев? – спросил он у Софии. На этот счет в веках наверняка осталось какое-нибудь предание.
Они прошли дальше. Арки исчезли. Тропинка едва заметно сузилась, и деревья подступили ближе к ней. Сумрак в глубине чащи сгустился. София обернулась, будто что-то заметила, и Игорь невольно обернулся вслед за ней. Но позади была пустота. Ничего, кроме тропинки, по которой они пришли. Только теперь, когда витые арки растаяли в дымке, казалось, что дорога вела в никуда.
Игорь повернулся и остановился, инстинктивно придерживая руку Софии. Впереди, на тропинке, в паре звериных прыжков от них, стоял волк. Он смотрел неотрывно, слишком, на взгляд Игоря, разумно. И не спешил бросаться вперед. Он успеет достать палочку. И София успеет. Но куда больше острых клыков и когтей Игоря беспокоил взгляд. Животные так не смотрят. Так смотрит магия.
Волк повел ушами. Оглянулся куда-то назад. От деревьев отделились тени. Целая стая теней. Тени выбирались из мрака, прятавшего их под деревьями, и становились волками. Настоящими, обыкновенными, дикими волками. Игорь потянулся к потайному карману, где лежала волшебная палочка. На всякий случай. Чтобы не терять времени. Волк выжидал. Смотрел на них с интересом думающего создания. А потом развернулся и легкой трусцой, не издавая ни звука, двинулся вперед. Серые тени потянулись за ним, вдоль тропинки, не обращая на них внимания. Как будто их даже не существовало.
- Я бы предпочел, чтобы в кустах оказался твой отец, - заметил Игорь, поворачиваясь к жене.

Отредактировано Igor Karkaroff (2020-10-14 14:17:53)

Иногда Игорю казалось, что они с Софией до сих пор жили в разных мирах. Утопцев, особенно тех, что водились в водоемах Хойя Бачу, было не прогнать ни одной заговоренной солью. Уложить их на дно можно было только силой, равной или превосходящей их собственную – мертвой, как они, взятой из ила и тины, из раздробленных рыбьих косточек, и из других мертвых, упокоившихся в Хойя Бачу раз и навсегда. А чтобы поднять этих утопцев со дна, достаточно было разозлить разумную силу, которая в этом лесу жила – стерегла его волками, наблюдала за ним воронами, укрывала от посторонних глаз густым серебряным туманом. Волки исчезли, а с ними исчезла и дорога словно ее не было, хоть привела она, как и договаривались с Хойя Бачу, взявшись за прыгнуок, к дому шамана.
Деревья расступились, открывая перед ними поляну, и стало ясно, что шли они куда дольше, чем им казалось, и солнце уже стояло высоко, золотя обманчиво безобидные кроны высоких деревьев. София сжала его руку, и Игорь, прежде чем сжать ее руку в ответ, вдруг осознал, в чем было дело – они ступили на поляну, и лес вокруг них, утративший над ними безраздельную власть, вдруг погрузился в тишину.
Шелест листвы, стрекот насекомых, шорох крыльев спорхнувших с высоких веток птиц – звуки, еще мгновенье назад казавшиеся естественными и от того почти незаметные, вдруг исчезли, уступая тишине. В тишине звенела и вибрировала только магия на поляне, исходящая от толстой, основательной кладки.
Если и был здесь шаман, то лишь как слабое, едва различимое дребезжание, но Игорь не стал про это говорить Софии. Лес был ее миром, и правила здесь были другие. Это он чужак и гость, должен прислушиваться к тому, что ему говорят. Существовал же в науке этот странный феномен, и магия шаманов в самом деле была магией. Не темной, не светлой, чаще всего просто слишком слабой, чтобы идти в расчет у серьезных ученых, но взывавшей при том к чему-то первобытному, надежно во всех них укорененному. Он даже об этом недавно читал и подумал, что как нельзя кстати подвернулась такая занятная статья перед поездкой к Теклу.
Игорь достал волшебную палочку из потайного кармана и спрятал почти всю ее в руках куртки. Пользоваться ею необдуманно он не собирался, но хотел бы иметь под рукой для начала хотя бы хлыст. Хлыстом было пользоваться сподручнее, если палочка лежала в ладони вот так, как естественное ее продолжение.
Они пересекли поляну в молчании. Игорь хотел бы найти для Софии слова поддержки и утешения, но вернуться обратно было уже нельзя. Они бы не использовали свой шанс и предали Алину, которая оторвала им прыгунок от сердца. В который раз Игорь подумал, что надо будет предложить Софии оставить им со Стефаном денег – на любой другой шанс, который они захотят испытать. Или на то, чтобы подновили дом.
К ней поэтому прицепилось проклятие, Игорь. Ты уже не веришь, что его можно снять. И к Алине оно так прицепится.
Он одернул себя и успокаивающе погладил ее ладонь большим пальцем. Оглянулся назад, выискивая обратную дорогу, но лес сомкнулся вокруг поляны глухой стеной, за которой лежал не вспугнутый солнцем туман, и дорога снова была только вперед – к дому или к круто обрывающемуся краю поляны.
Игорю было бы спокойнее знать, что там, внизу. Просто на всякий случай. Но идти к краю с Софией не хотелось, а оставлять ее одну, посреди поляны, на таком расстоянии от себя, какое он не смог бы преодолеть быстро в случае чего, было бы просто глупо. К тому же Игорь и так знал, что внизу. Внизу лежали кости. Кости, замурованные столетия назад в камень. Мелко дребезжащие, как вся магия здесь, кости. Большой, могучий могильник, который много силы тянул, а отдавал совсем чуть-чуть, видимо, на мелкую шаманскую волшбу. Наведаться бы сюда как-нибудь снова. Но на этот раз одному.
Тишина давила на уши, но выбора у них по-прежнему не было. Они прошли поляну, то оглядываясь по сторонам, то выискивая в темных окнах дома признаки жизни. Обошлось, подумал Игорь, одновременно с Софией ступая на первую ступень. Только потому, что их пропустили, или потому, что они прошли недостаточно далеко – еще вопрос.
Игорь толкнул дверь локтем, чтобы не отпускать руку жены и не выпускать из второй руки палочку. В доме было темно, словно за окном стояла непроглядно темная ночь.
- Люмос, - негромко сказал Игорь, доставая палочку. На кончике вспыхнул огонек, которого едва хватило, чтобы осветить комнату. Помещение было небольшое, душное, словно тут никто не жил и не работал, не разжигал огонь, на разминал в ступке травы, не готовил отваров. Хотя травы сохли, как и полагалось домам высоко оплачиваемых шаманов, у печки, были развешаны по стенам. Только не пахли, как будто их не было вовсе.
Игорь шагнул вперед, освещая противоположную стену. Черепа животных, ничего особенного. На рогах маленькие бархатные мешочки. Что-то в них было не так. Игорь подошел ближе, поднося палочку почти к самой стене. Дорогие мешочки. Травы в таких не хранят.
Они прошли в следующую комнату, в ту, где дверь была неплотно закрыта, словно приглашала. Игорь усмехнулся. Света здесь тоже не было, но он и не требовался, чтобы разглядеть старинную, тяжелую резную мебель, которая для чащи никак не годилась. Такой бы не погнушался и его отец, а не только шаман из Хойя Бачу. Да и пол здесь был накрыт ковром, большим, дорогим, Игорь бы даже поспорил, что ручной работы. Комфорт здесь любили куда больше ремесла. И это было нехорошо. Это было опасно. И отчего-то – мерзко.
- А дальше что? – спросил Игорь, повернувшись к жене. – Алина не говорила, что бывает, когда добираешься до места?
Ответом ему стал пронзительный, разнесшийся в тишине, словно молния по нахмурившемуся небу, женский крик. Женщина кричала как будто у самых дверей, и Игорь бросился туда, движимый каким-то странным, не свойственным ему обычно чувством. Если той женщине у порога дома грозила опасность, значит, и им с Софией тоже.
Он выбежал из дома и замер. На крыльце было пусто. На поляне было пусто. Тишина вновь закрыла уши тяжелыми ладонями. И стало ясно, почему в доме темно, словно за окном стояла непроглядно темная ночь. Потому что за окном действительно стояла ночь. И ночь действительно была непроглядно темной.

Отредактировано Igor Karkaroff (2020-11-05 22:58:48)

Заклинание Софии, все ушедшее ввысь, туда, где между ними и настоящим небом тянулись невидимые глазу магические нити, словно сняло с поляны купол, и от многозвучия, разом хлынувшего на них, едва не заболела голова – как будто они даже не осознавали, насколько тихо здесь на самом деле было, и как сильно тишина давила на уши. 
Морок исчез, оставив им солнечный осенний день, шумящие кроны деревьев и бедную, с продырявленными временем стенами лачугу, которая никак не годилась для ведуна, исцелявшего от родовых проклятий. Игорь пересчитывал эти прорехи в стенах, выискивая взглядом следы когтей или зубов; отметины, оставленные заклинанием; или другие отметины, оставленные мертвыми, – для тех, кто пять сотен лет лежал в земле и стал плотью и кровью могучей, темной магии, десять лет не срок.
Игорь вернулся в дом, остановился у двери, у самого порога, но так, чтобы не заслонять свет. София нахмурилась, но посох уже не сжимала, просто держала в руке. Игорь смотрел на нее с теплотой и восхищением – хорошее заклинание и сильный вызов, брошенный лесу – и все пытался отыскать на ее лице признаки усталости, но нашел лишь сосредоточенность и разочарование. Как будто Verus Habitus отнял у нее не магические силы, а надежду. Надежда – такой же морок, как все остальное. Мертвая магия, порождение дребезжащих в земле косточек, связанных с этой землей и с этим лесом неразрывными, скорбными узами, настоящей надежды дать никому и не могла.
- Нас встречает не ведун. Здесь мертвая магия. Не его, - повторил Игорь то, что уже говорил ей, когда перед ними лежали лишь дорога вперед и осеннее утро. Облик Хойя Бачу за десять лет переменился, так ему показалось. Раз здесь поселился ведун, раз он мог здесь врачевать, раз лес все это ему позволил – значит, что-то изменилось. Понять бы, что. Чего он не заметил, когда соглашался? О чем предпочел не думать, услышав имя леса?
Игорь прошелся по комнате – по просторной, подряхлевшей комнате, завешанной паутиной и пахнущей затхлостью – и остановился рядом с Софией, накрывая ее ладонь, сжимавшую посох, своей.
- Там внизу, - тихо, будто их могли услышать мертвые, хотя мертвые и без того уже знали, что они здесь, сказал Игорь. – Большой, очень старый могильник. Две сотни могил и еще одна, самая важная из всех, та, что их хранит. Валашский господарь и две сотни его верных воинов. Они реагируют на меня. Мертвые не радуются чужакам. Впрочем, и не огорчаются им тоже. Не злятся. Они просто помнят, кто их поднимал. Они это чувствуют.
Игорь помолчал, размышляя о ее проклятие, привычно, бездумно гладя ее руку подушечками пальцев.
- На твое проклятие, возможно, они реагируют тоже. Твое проклятие… - Игорь не хотел ей говорить этого слова, но так это называлось на его языке, и только так он мог объяснить ей без обиняков. – Твое проклятие мертвое. Такое же, как магия, которую хранит могильник. Для них то, что внутри тебя, - это маленький сгусток мертвой силы, заключенный в чье-то тело.
Он винил себя, что согласился. Что не стал отнимать у нее надежду в начале тропы, что не настоял на своем - ведун здесь вовсе и не ощущался, только живая, природная магия над ними и мертвая магия в земле. Что предпочел молчаливо решить, что ведун оказался достаточно силен, чтобы приручить могильник, потому что, окажись это по счастливому стечению обстоятельств правдой, такой ведун и вправду мог бы им с Софией помочь. Но ведун был не из таких. Игорь бы даже не удивился, если бы оказалось, что он и сам сгинул в Хойя Бачу, и раздобытый Алиной прыгунок – это не более чем уловка, чтобы получить с чужого горя побольше денег.
- Если здесь еще есть ведун, и, если допустить, что он справился с могильником, он может быть тем, кто нам поможет. Но я не чувствую его. Совсем. Нам просто нужно идти.
Игорь не уточнил, куда именно. Им нужно было для начала выйти из дома. Снаружи было светло, и даже пели птицы, но в Хойя Бачу это не значило ровным счетом ничего. Кроме того, что это тот облик, который лес хотел им явить. И это не укладывалось в версию, что всему виной был могильник. В лесу было еще что-то. Что-то, что следило за ними волчьими глазами. Что-то, чему подвластен был фокус с ночной темнотой и с жилищем ведуна.
Они вышли на улицу, жмурясь с непривычки от яркого солнца. Игорь приложил ладонь ко лбу, чтобы укрыться от яркого света, скользнул взглядом по сомкнувшейся лесной глуши и замер, так и не сказав Софии, что помимо могильника и ведуна в лесу есть еще кто-то или что-то, крайне заинтересованное в их визите.
Из лесной чащи снова появились волки - серые, как клочковатый туман, теперь, в ярком солнечном свете уже не казавшиеся обычными. Они двигались навстречу чужакам широким, свободным клином, стремительно сокращая расстояние между ними.
Игорь поудобнее перехватил волшебную палочку и ступил на шаг вперед, закрывая Софию. Она и так потратила много сил. И дошла до этой поляны, не зная, что с Хойя Бачу, пусть тогда и выглядевшим иначе, он уже знаком.
С губ почти сорвалось привычное заклинание, а с кончика палочки – огненная плеть, когда один из волков, тот, что покрупнее, тот, что вел их к этой поляне, вновь отделился от стаи. Прошествовал мимо них, смерив долгим, будто оценивающим, взглядом, и двинулся к обрыву. Остановился у самой кромки, обернулся. Склонил набок голову.
Игорь протянул вторую руку, свободную от палочки, Софии, и они подошли к краю обрыва. Когда земля под ногами стала мягче, словно готовилась вот-вот обвалиться прямо под сапогами, стало понятно, что обрыв был не таким уж крутым: спрыгнуть вниз нужно было на метр-полтора, на небольшую утоптанную площадку, от которой начиналась узкая, голая дорожка, сбегавшая с холма вниз. Трава отступала от нее так далеко, что ошибиться было невозможно, но убедиться все-таки следовало.
Он обернулся. Волки по-прежнему стояли на поляне, недвижимые, словно уже и неживые. Сомнений не оставалось – идти можно было только вперед. Там, впереди, их ждали.
- Придется идти дальше, - сказал Игорь. – С той стороны леса тоже есть выход. Я помню.
Только на ту сторону леса еще нужно попасть. Ради интереса, Игорь отступил на полшага назад – всего полшага в пространстве между Софией и их провожатым. Волк оскалился, но не сделал ни шага – ни вперед, ни назад.
Будь это обычная стая, с ней легко было бы справиться. Но волки на поляне были порождениями леса и больше не прикидывались никем другим. Пока было неясно, кто так хотел, чтобы они прошли по тропинке вперед, бросать вызов волкам было неразумно. Игорь даже не был уверен, что он сможет с ними управиться.
Игорь снова подошел к краю и, прежде чем спрыгнуть вниз, присел на корточки и направил палочку вниз, к земле. Обронил короткое слово, и мертвый ветерок, родившийся от его воли, мягко слизал первый слой земли. Площадка была устлана костями, а кости схвачены между собой подрагивающей цепью. Мертвая земля. Мертвая магия. Мертвая дорога.
- Если пойдем, обратного пути точно не будет, - сказал Игорь, обращаясь к Софии. Волк их ждал. Все еще глядел на них, словно интересовался, как они будут принимать решение. И не торопил. Возможно, если кто-то хотел их видеть, то все-таки живыми. Или для того, чтобы умереть, они должны были зайти дальше в лес.

- Ignis flagrum!
Тонкий огненный высверк плети жадно протянулся к плоти, и прыгнувший на Софию зверь упал к ее ногам уродливо располовиненной тушей. Игорь любил огненную плеть за то, что в умелых руках она не знала промаха, а чтобы попасть в цель, ей нужно было не больше одного-единственного, краткого мига. Но в Хойя Бачу все было иначе, и живая, искрящаяся серебром магия над их головами осталась глуха и к заклинаниям, и к волкам – для умерщвленной одним ударом туши между точкой смерти и точкой падения прошли годы, годы и годы. У носков сапог Софии лежала подъеденная временем плоть, разъедаемая проносящимися мимо для нее одной годами в кости, косточки и, наконец, в небытие. И даже прах ушел в землю. С мертвыми в мертвом лесу сложнее всего.
Игорь коротким, скупым жестом взмахнул плетью, и ближайшие к ним волки отступили. Но не потому, что боялись смерти, вдруг понял Игорь. Они боялись огня – огонь не мог их убить, он обрекал их томиться в ожидании смерти.
На этот раз высверк плети оставил длинный шрам на земле – на пустом пространстве вытоптанной ими травы, там, где еще секундой ранее должно было лежать мертвое тело. Игорь смотрел на их провожатого. На вожака, который, возможно, был живее, чем они. А возможно, был и не волком вовсе, а кем-то – или чем-то – совершенно другим.
Удар огненной плети рассек зеленый покров и добрался до земли. Но, вопреки ожиданиям Игоря, трава не вспыхнула, отделяя их от хищников. Трава разомкнулась, поляна ощерилась темной пастью влажной земли и явила кости. Волк поднялся из земли, словно он просто прилег в ней отдохнуть. Глядел на них пустыми провалами глазниц, скалил белые, не тронутые гниением клыки. Убить здесь никого было нельзя, словно все, что они использовали против леса, просто побуждало лес явить им свой истинный облик.
А облик у леса был мрачен и мертв, Игорь помнил это по их путешествию с Долоховым. Только тогда на них охотились стрыги и морои, в которых двум молодым волшебникам, окончившим Дурмстранг, и верить-то не полагалось. Почему он решил тогда, десять лет назад, уходя из Хойя Бачу, что после их визита лес изменится? Что живое и мертвое придет в нем в равновесие, а не превратится в перевертышей, меняющих облик по прихоти, желанию и чужой воле. Хотя была ли его воля здесь в полном смысле чужой?
Волки больше не нападали. Обступили их плотным кольцом, косились на его волшебную палочку, ожидая, когда из нее протянется и лизнет их носы язык пламени, но больше ничего не делали. Игорь притянул Софию ближе к себе – они все еще могли попытаться аппарировать, несмотря на вросший в земли посох жены.
- Apparate, - твердо сказал Игорь. Он представил двор Романа Теклу – просторный и со следами вчерашней гулянки. Дорогу к дому, размякшую от дождя. Вечно распахнутое окно на кухне, выпускавшее из дома запах стряпни Мариты. Переднюю дома, в которой были свалены, ожидая чистки, огнеупорные сапоги Теклу. Он представил дом Теклу точкой на карте, в которую хотел попасть, чтобы иметь возможность все объяснить Софии. Она промолчала в ответ на его слова. И времени говорить у них не было. Но Игорь почему-то чувствовал, как между ними протянулась нежелательная нить – как будто прошлое и будущее связала ложь. А лгать Софии он не хотел, да и не умел, по большому счету, слишком хорошо и долго она его знала. Игорь представил дом Теклу, с одной-единственной комнатой, где они теперь имели право на полное, никем не потревоженное уединение. Представил все, что может ей сказать. Представил кровать, на которую придется сесть, чтобы говорить. Представил шелестящий листвой за окнами ветер. Одну точку во всем мире, в которой он бы искренне, всем сердцем, хотел сейчас оказаться.
И ничего не произошло.
Даже палочка в руке как будто на секунду стала легче перышка – обычной деревяшкой без магии.
- Apparate, - повторил Игорь и представил отлогий холм с другой стороны леса, почти у самой его кромки, но все же за его пределами. Там они когда-то условились встретиться с Долоховым, там могли сейчас оказаться и они с Софией. Но ничего не произошло. Игорь только спиной почувствовал обманчивое движение воздуха, на долю секунды как будто бы сгустившегося в ожидании новой магии. Он инстинктивно повернулся назад и натолкнулся взглядом на силуэт женщины на противоположном конце поляны. Высокая, статная, с белыми, распущенными до земли волосами, она не двигалась и даже не давала себя рассмотреть, словно на весь ее облик были наложены отводящие чары. Взгляд все соскальзывал с лица, с фигуры, с рук, и образ женщины запечатлевался в памяти как ее одеяние и струящиеся длинные волосы.
Женщина подняла руку, и стая волков вокруг них вновь пришла в движение. Порыв мертвого ветерка, рожденный под самыми их лапами, вдруг сделал волков легче пушинок, вмиг меняя их облик и поднимая ввысь, в небо, стаей воронов.
Игорь быстро взглянул в дальний конец поляны, выискивая женщину. Но женщины уже не было – там, где она стояла, сомкнулась глухая стена лесной чащи.
Им остался один только волк – не истлевшие кости, скрепленные и движимые одной только магией. Его магией, надо полагать, раз он остался с ними. Прежде чем Игорь собрался это проверять, волк сел на землю, как пес из плоти и крови, ожидающий приказа.
Игорь вздохнул. Он не понимал, что происходило вокруг. Он понимал каждый фрагмент этой магии по отдельности, но уже не понимал, как лес жил единым целым. И в какой момент стрыги и морои сменились здесь волками и женщинами с белыми волосами и ускользающими лицами. Мог ли волк стать их провожатым, если лес им его отдал? У мертвых можно было выменять то, что принадлежало им, на то, что принадлежало тебе. В это верили не все некроманты, но вера или ее отсутствие не исключали существования закона. Игорь протянул вперед раскрытую ладонь, глядя волку в провалы глазниц. Волк двинул тем, что осталось от его хвоста, поднялся и подошел к нему, без сомнений положив свою морду – белую, неестественно нетронутую тлением кость – на его ладонь.
- Ты была права, - сказал Игорь, поворачиваясь к Софии, и пояснил, – насчет магии.  Только это очень плохо. Аппарировать отсюда мы не сможем.

Игорь нахмурился.
Дурная это была идея с ведуном – он был здесь чужим. Тогда, много лет назад, когда они полезли в этот лес с Долоховым, и сейчас тоже. В месте, где жизнь и смерть сплетались, как корни у вековых деревьев, врастали друг в друга не наукой и магией, а одной только древней верой, присущей лишь тем, кто вырос подле этих мест, в непосредственном с ними соседстве, городскому скептицизму Игоря не было места. Здесь он не смог бы снять ни одного проклятия, потому что попросту в них не верил, словно Хойя-Бачу, как и в прошлый раз, снимал с его души покровы, которые сам Игорь боялся поднимать, обнажая бессилие и безверие. Вот и причина ее бесплодия. Вот и источник силы для любого древнего проклятия.
Лес больше их не торопил. Стоило Софии сказать о том, что Мама-Пэдурии не желает их убивать, все погрузилось в выжидательную тишину, словно даже холодное солнце на небе замерло. Только выбора у них все равно не было – можно было попытаться на пробу дойти до края поляны, найти дорожку, по которой они вернулись, но если их хотела видеть на другой стороне леса его хранительница, состязаться с ней было бессмысленно. И даже опасно.
Игорь подошел к самому краю лога, к Софии, чтобы вместе с ней еще раз взглянуть на дорогу, с которой не было возврата. Волчий скелет последовал за ним, бесшумно, словно настоящий зверь. Замер послушным псом у его ноги и даже морду поднял вверх, будто мог пустыми провалами глазниц отыскать в лице Игоря одобрение, порицание или приказ.
- Охраняет лес? – уточнил Игорь. – Тогда что ей от нас нужно? Чтобы мы ушли? Или ты думаешь, что ей что-то нужно от меня, потому что я уже здесь был?
Лучше бы от него. Внутри Софии сидело проклятие и все их нерожденные дети – драгоценный дар для могильника, который кормил мертвецов. Мертвецы, разумеется, не вставали из могил сами, без ритуалов и чужой воли, даже здесь, в Хойя-Бачу, но это вовсе не означало, что питавшая их магия, темная, звеневшая цепями и костями у самой поверхности земли, отказалась бы забрать себе кого-то вроде Софии.
Отчего-то Игорю вспомнились истории об утопцах, которые не то чтобы казались ему глупыми, когда они только вошли в лес, просто тогда они как будто бы их с Софией не касались.
Игорь повернулся к волку и указал ему рукой на тропинку.
- Вниз, - коротко приказал Игорь, и зверь послушно спрыгнул, коснулся четырьмя костлявыми лапами земли и сел, бесстрашно, всем телом опустившись на тропинку. Ничего с ним не случилось, и даже земля не приняла его назад. Игорь спрыгнул вслед за ним и подал Софии руку, чтобы помочь ей спуститься. Не стал выпускать ее ладонь из своей просто потому, что так было спокойнее, - он не собирался отдавать Софию лесу просто так. Он вообще не собирался ее отдавать лесу. И пока у Игоря еще оставалась надежда, что на что-нибудь они с Хойя-Бачу смогу договориться.
Прежде чем идти по тропинке дальше, вниз, Игорь обернулся назад, на поляну, и снова увидел женщину в белых одеждах. Она подошла ближе, но незначительно, все еще не позволяя себя рассмотреть. Снова просто стояла и смотрела на них, только на сей раз – лишь долю секунды, а потом ее унес ветер, словно и не было ее никогда.
- Что бы ни случилось, - предупредил Игорь Софию, - держи мою руку.
Пока они были близко, лес мог считать их единым целым. Пока они единым целым, ее проклятие и его дар они тоже делили на двоих. Игорь не мог сказать наверняка, но всей душой хотел верить, что это убережет хотя бы кого-нибудь из них. Хотя бы Софию.
- Я все думаю, как ведун уживался со всем этим… - задумчиво протянул Игорь, пока они спускались вниз. Волк шел впереди размеренным, спокойным шагом, под который легко было подстроиться. Временами он оглядывался, как пес, чтобы проверить, идут ли они, и, чем ниже они спускались к могильнику, тем легче было представлять вместо пустых глазниц желтые волчьи глаза.
Ведун все никак не вкладывался в общую картину. После них с Долоховым сюда мог прийти кто угодно, только не тот, кто зарабатывал деньги, исцеляя доверчивых и отчаявшихся. Почему лес его терпел? Почему его не поглотила, не растерла, не размолола и не превратила в костный порошок глухая к чужим мольбам мертвецкая сила? Да и сам этот ведун что здесь забыл? Дурная молва о лесе ходила еще в те времена, когда они с Долоховым собирались искать здесь могилу Цепеша, при том не только среди магов.
- Я должен был тебе рассказать, - вдруг сказал Игорь, бросив на Софию короткий взгляд. – О Цепеше. Но тогда мне показалось это глупым. Мы же так хотели найти Цепеша… так часто ошибались… Когда Долохов предложил попробовать поискать в Хойя-Бачу, я решил не говорить тебе раньше времени…
Игорь помолчал, потому что и сам осознавал, как глупо это звучит теперь, спустя столько лет, когда они оба все равно здесь, в ловушке, из которой могут и не выбраться. По его вине. И бесплодна она тоже по твоей вине. По твоему бессилию и неверию все беды, Игорь.
- Думал, расскажу потом, если все пройдет хорошо. В каком-то смысле, все так и прошло. Только когда я вернулся в общину, не знаю, помнишь ли ты… у вас дракон заболел. Все носились вокруг нее. И вокруг вашей дальней родственницы, которую драконица чуть не спалила. Я все собирался… но это казалось таким неуместным. Таким нелепым. Ребячеством. А вчера мне в голову не пришло, что спустя столько лет здесь все будет так.
Слова давались Игорю с трудом. Он не любил так много говорить, да и попросту не умел. Объяснение складывалось неловкое, неуклюжее, еще более ребяческое, чем их старинная выходка с Цепешем. Но никакого другого объяснения и никаких других слов у Игоря не было, а врать Софии и скрывать от нее такие вещи он не мог и не умел.

Every night and every morn
Some to misery are born

Every morn and every night
Some are born to sweet delight

Some are born to sweet delight
Some are born to endless night.
“Auguries of Innocence”, William Blake

Дорожка, уложенная мертвецами для живых, под сапогами Игоря и Софии по первости позвякивала цепями и едва заметно проседала, принимая их вес. Игорь не знал, заметила ли это София, но чем ниже в долину они спускались, тем тише и мертвее становился путь у них под ногами и тем туже были стянуты цепями все более и более плотно уложенные кости. Смерть была повсюду серебристой дымкой, сгущающейся у земли, и клоками цеплялась за сапоги, одобряя лишь их провожатого, по-прежнему вышагивающего впереди.
Игорь почему-то надеялся, что у Софии есть ответы на его вопросы о Маме-Пэдурии. Надеялся так, словно она могла нашептать Софии свои планы ночью, пока он спал, и думать забыв о мертвецах Хойя-Бачу, которые, по-хорошему, должны были бы еще преследовать его по ночам. Надеялся, но ее «не знаю» почему-то все равно не удивился, словно ее фатализм – врожденная, видимо, черта тех, кто жил у полыхавшей огнем смерти всю жизнь, - передался и ему.
- Когда мы с Долоховым были здесь, - помедлив, взвешивая воспоминания на весах времени, отозвался Игорь, - здесь жили стрыги и морои, которые напрыгивали на путника, едва ступившего на тропинку. Здесь нельзя остаться незаметным, если это тот лес, который я помню. Ты дышишь, твое сердце бьется, по венам течет кровь – они уже о тебе знают. И договориться с ними тоже нельзя – у них нет ума, чтобы договариваться.
Игорь помолчал, размышляя о ведуне. Его взгляд скользил по раскидистым ветвям деревьям, по старой, давно уже забытой привычке выискивая в сумраке под ними тени жаждущих крови мертвецов. Никого не было. Как и все в Хойя-Бачу, тени под деревьями были самыми обыкновенными – мертвыми.
- А с Мамой-Пэдурии он мог договориться, как думаешь? – озаренный внезапной догадкой, спросил Игорь и для верности притянул Софию к себе, обнимая ее за талию, согревая своим теплом и, как он надеялся, путая темноту, обитавшую в Хойя-Бачу.  Вопрос повис в воздухе белоснежным облачком – как будто с каждым произнесенным словом они отдавали лесу немного своей жизни, и их жизнь, оседая, превращалась в стелящийся по земле туман.
Ноги снова стали сильно проседать в размякшей влажной почве, дорога мертвецов постепенно таяла под ногами. Дорога, впрочем, растаяла вообще – Игорь опустил взгляд и увидел лишь белесое облако, проглотившее по щиколотку их с Софией сапоги. Волк, однако, с пути не сбился и оглядываться не перестал – упорно и со знанием дела он вел их вперед, ничуть не сомневаясь в выбранной дороге.   
Под сенью могучих деревьев, которые, стоило им сойти с дороги, вытянулись почти до самого неба и небо собою закрыли, было холодно неестественным холодком, пробиравшимся под куртки и добиравшимся до самых костей. Игорю хотелось что-нибудь ответить Софии на то, что их занесло не на ту дорогу, но слова никак не находились. Да и лишними они здесь показались, эти слова. Если Игорю правильно помнилось, они уже ступили на могильник, и все стрыги, морои, воинство Цепеша и кто бы здесь ни не-жил еще уже об этом должны были знать. Цепеш при жизни был мнительным умником, и первых павших из двухсот похоронили у входа в могильник, чтобы они несли дозор: несговорчивые мертвецы, связанные с валашским господарем своей преданностью и его железной волей.
Была ли, интересно, у Мамы-Пэдурии власть и над этой частью леса?.. По ощущениям Игоря – как будто бы нет. Тишина здесь была иной, да и дышалось тоже иначе, словно с каждым шагом горло стягивало от могильной затхлости.
Волк замер, и, будь он живым, Игорь бы сказал, что он прислушивается к тишине.
- Нам лу… - начал Игорь, но не договорил.
В небольшое пространство между ним с Софией, заставляя их невольно отшатнуться друг от друга, влетела ржавая стрела.
Игорь даже не понял, кто первым выпустил чью руку, он только осознал сначала, что его пальцы вместо руки жены сжимают пустоту, а потом – что пустота разверзлась у него под ногами. Чья-то цепкая, сильная рука схватила за голенище сапога и сильно дернула.
- Reducto, - не задумываясь, бросил Игорь. Ярко-синий всполох высветил уродливую синюшную морду с белесыми, подернутыми мертвячьей дымкой глазами. Рука утопца торопливо разжалась, но скрыться он не успел, и заклинание превратило его в ничто.
Игорь огляделся, стараясь не шевелиться. Густая дымка скрывала и тропу, и воду или болото,  откуда явились утопцы.
София.
Кричать было неразумно, хоть и проще всего. Волк тоже пропал, растворившись в дымке. Лес забрал? Или утопцы?
Игорь шагнул вперед на пробу, делая всего один небольшой шаг, но землю под его ногами повело сначала в одну сторону, потом – в другую, а потом он вдруг провалился, будто опора под ногами резко просела, и ноги, чуть повыше сапог, лизнула холодная болотная жижа. Прежде, чем в памяти всплыло заклинание, дающее хотя бы шанс обрести твердую почву под ногами, в рукав Игоря вцепились мертвой хваткой. Мертвой в самом буквальном смысле этого слова – волк тянул его на себя, словно Игорь весил не больше волчонка. Брошенное вслепую Reducto заставило утопцев, утягивающих в болото, отпустить его.
- Где София? – торопливо поднимаясь, спросил Игорь у волка. Скелет наклонил набок голову. Время убегало в буквальном смысле сквозь пальцы, и за спиной у нежити-провожатого уже вытягивал свое разбухшее тело утопленника очередной обитатель Хойя-Бачу. От нежити помогает огонь. Твердое, ясное, непреложное правило.
Куда они ее утащили? Куда она пропала? Они вообще все еще были в одном и том же лесу или нет?
- Ignis Abyssus, - направив палочку на утопца, четко сказал Игорь. Страху и ярости здесь не было места – они все ушли в волшебную палочку, сконцентрировались на кончике и вырвались в спертый воздух Хойя-Бачу огромным всполохом пламени. Пламя обожгло выбравшегося наполовину утопца и, судя по пронзительному, но тут же стихшему визгу, не только его одного. Бесформенный всполох скользнул по поверхности, слизывая белесый туман, и взметнулся ввысь, принимая очертания дракона, раскинувшего крылья. Он поднялся невысоко над болотом и обрушился вниз, крыльями разгоняя туман.
Как только Игорь различил над подернутой зеленью поверхностью болота всплеск, дракон погас, лишившись магической поддержки. Игорь, а вслед за ним, почти прижимаясь к ноге, и волк, бросился вперед, туда, где живое притягивало мертвое.
Он отыскал руку Софии вслепую, почти наугад, и потянул на себя что было силы.

Отредактировано Igor Karkaroff (2020-12-21 12:40:45)

Болото, с которого крылья огненного дракона стянули серебряное покрывало тумана, оказалось уродливым, как разлагающаяся плоть: набухшим зеленой жижей, словно утопец, с фурункулами кочек и длинным отцветшим шрамом прочерченной дорогой, уводившим случайного путника вглубь Хойя-Бачу, туда, где в затхлом запахе процветших, застоявшихся вод был неразличим запах мертвецов.
Игорь тянул жену из болота, на себя, на твердую землю, до тех пор, пока болото не отдало ее всю, и даже сапоги, нахватавшие болотной жижи, не оказались на земле, вне досягаемости утопцев и магии, что управляла ими, как марионетками.
София закашлялась, сворачиваясь рядом с ним, становясь непривычно маленькой, разом осунувшейся, даже худой – такой, какой Игорь еще не привык ее видеть, и с какой он еще не знал, что делать. За неимением других вариантов и от невыносимости бездействия, Игорь, бормоча что-то в утешение, взялся чистить ее куртку от грязи с помощью Tergeo – вел палочку медленно, то и дело останавливаясь, прислушиваясь к ее кашлю, поддерживая ее второй рукой. Когда с грязью было покончено и болотной жижи не осталось даже в сапогах, Игорь негромко произнес: «Calidus Aura» и потянул уже почти переставшую кашлять, а только хрипевшую жену на себя, в напрасной попытке успокоить ее рыдания, больше похожие на судороги.
Сколько бы времени ни прошло, оно все потерялось, превратившись в невыносимую пытку собственной беспомощностью: пока София не успокоилась, Игорь отмерял время ее всхлипами, дрожью, ее сжавшимися и побелевшими от усилия удержаться в реальности пальцами. Он крепко прижимал ее к себе, гладил по спутавшимся, растрепавшимся волосам, говорил что-то, даже не запоминая своих слов. Врал, должно быть: обещал, что все будет хорошо, что они выберутся, что он никогда ее не отпустит, а убедить по-настоящему мог лишь в одном – что он сам не морок, он существует, и он хотя бы попытается ее защитить. Сделать так, чтобы, если из Хойя Бачу мог выйти только один из них, это непременно, любой ценой, была София.
Магия не подпускала к ним осенний холод, но ее согревающая сила таяла с каждой минутой. Минут, впрочем, у них тоже было немного, и только сам лес знал, чем исчерпывалось отпущенное им время. Игорю не нравилось это вернувшееся из прошлого ощущение – будто обстоятельства не оставляли им выбора, хотя, как и десять лет назад, Хойя-Бачу был всего лишь лесом. Частоколом стволов, развесистыми лапами, кусками неба, проглядывающими сквозь сумрак деревьев.
Когда рыдания Софии начали стихать, Игорь огляделся, все еще прижимая ее к себе. Волк-провожатый куда-то испарился, не оставив и следа. Может быть, он пропал в огне вместе с нежитью и мороком болота, но маловероятно – скорее всего, волка призвала к себе сила более могущественная и древняя, чем связь инфери с некромантом. А может быть, волка призвала Мама-Пэдурии.
Почему-то вспомнились слова Софии о том, что Мама-Пэдурии не любила мужчин. Значит, ни к нему, ни к ведуну без крайней нужды она бы не обратилась. Или загадочную лесную хозяйку больше интересовала София. Или не интересовал никто из них, включая ведуна, и она всего лишь показывала им путь прочь, чтобы раз и навсегда избавиться от гостей, которые, если не захотят уйти, могут, во всяком случае, сгинуть по пути к выходу.
- Прости, - чуть отстраняясь, чтобы смотреть ей в глаза, сказал Игорь, когда София немного успокоилась. – Я не должен был тебя отпускать. Если бы не стрела…
Он вдруг осекся и обернулся назад. Туда, куда стрела должна была бы воткнуться. Но позади, на сколько хватало глаз, была лишь мертвецки спокойная болотная топь. Да и впереди ничего не было – ничего и никого, кто мог бы стрелять. Неприятное подозрение заскребло внутри, рожденное даже не разумом, а подспудным ожиданием подвоха или подлянки.
- Если бы не стрела, я бы тебя не отпустил, - закончил Игорь, вглядываясь в ее лицо, выискивая в нем подтверждение, что и София выпустила его руку, потому что увидела стрелу. Потому что если ее оттолкнула другая сила, дела у них были плохи.

Отредактировано Igor Karkaroff (2020-12-25 20:21:04)

Инстинкт подсказывал Игорю, что если они хотят выжить, им нужно немедленно вставать и идти вперед. Лес был стар и давно недвижим: куда-то исчезли стрыги, которые когда-то сновали в тени лесной чащи, жадно щеря пасти на случайных путников; утихли окончательно и без того редкие всполохи жизни; даже тишина, если к ней прислушаться, изменилась, - помертвела, процвела болотной водой. Если и было что-то, с чем Хойя-Бачу бы не справился быстро и легко, это могло быть только постоянное, непрерывное движение. К тому же их побуждала, видимо, и Мама-Пэдурии, и мертвец волк, которые едва ли могли быть заодно с этой древней темной магией. Разве что – каким-то непостижимым пока для Игоря образом они с ней уживались.
Нужно было идти. Но пока София плакала и цеплялась за него, словно он был не причиной несчастий, а единственным спасением, Игорь никак не мог заставить себя сдвинуться с места. Только прижимал ее теснее к себе, поддаваясь губительной иллюзии, что таким образом он сможет уберечь ее от целого леса. Не сможет, конечно. И поэтому надо идти.
- Сделаем новый посох, - только и сказал Игорь, чтобы не пугать ее тем, что такие разные видения на таком скромном расстоянии друг от друга – это очень плохо. Очень плохо. И думать надо быстро. Еще быстрее, чем идти. Вместо того, чтобы напугать ее, Игорь взял ее лицо в ладони, вглядываясь в ее покрасневшие, заплаканные глаза, которые София как будто бы хотела от него спрятать. Словно это была ее вина, а не его.
- Надо идти вперед, - спокойно, хотя спокойствие обходилось ему дороже, чем обычно, сказал Игорь, не отводя от жены взгляда. – Что бы ни случилось, ты не отпустишь мою руку. Я не отпущу твою.
Какое-то время назад они могли об этом шутить – уже слишком взрослые для того, чтобы постоянно держаться за руки, они могли представлять, что эта прогулка, если даже не поможет им отвести беду от семьи, хотя бы порадует и вернет во времена беззаботной юности. Теперь это было непреложное правило, необходимое для выживания. Игорь знал, что София это прекрасно понимает, - она умела выживать в лесах гораздо лучше, чем он. Во всяком случае, в тех лесах, в которых не покоились Цепеш и его верное воинство.
- Я сделаю все, чтобы с тобой ничего не случилось, слышишь? – придвигаясь ближе, легкими, невесомыми поцелуями стирая с ее щек последние слезы, пообещал Игорь. Он никогда не обещал то, чего не мог или не собирался делать. И теперь в формулировке не кривил душой: он и правда все сделает, что от него потребуется. И будет делать, пока может. Только вот сколько еще он сможет – вопрос.
В этот раз, когда они все-таки встали, отряхнулись и двинулись вперед, по едва различимой тропе, за руки они держались крепко, ровно так, как следовало держаться за руки, если этого зависела жизнь. Игорь старался касаться жены плечом, подстраивал свой шаг под шаг Софии – приглядывал, иначе говоря, за тем, чтобы лес считал их единым целым, чтобы его дар поднимать мертвецов для Хойя-Бачу стал похож на ее проклятие впускать в мир лишь мертвых.
Болото вокруг протянулось, казалось, на сколько хватало взора. Мутными зелеными проплешинами оно забралось даже под деревья, словно Хойя-Бачу с его толстыми стволами многовековых деревьев просто уронили на болото сверху, не потрудившись перемешать их получше.
Они прошли совсем не много, когда впереди, в серебристой дымке, постепенно возвращавшей свои права, вновь возник знакомый силуэт волка. Он сидел ровно посреди тропы, глядя вперед невидящими глазами, которые отчего-то все равно легко было представить в провалах глазниц. Его фигура не выражала ни враждебности, ни дружелюбия – волк даже не шевелился, и Игорь невольно замедлил шаг, присматриваясь. Было похоже, что волк ждал его. Или сидел у какой-то черты. Когда между ними оставалось не больше пяти шагов, волк запрокинул голову вверх, будто собирался выть. Из сложенной из костей пасти он не исторг ни звука, и все же по лесной чаще разнесся громкий, заунывный волчий вой, как будто возникший из ниоткуда и заполнивший собой разом все свободное, ничем не занятое пространство. Серебристая дымка растаяла, и волк рассыпался на их глазах, обратившись в горстку костей.
Игорь машинально опустил взгляд на землю и замер. Покрывало тумана все это время укрывало от них тех, кто был страшнее утопцев, тянущих на дно. В неглубоких проплешинах болота, накрытые тонкой корочкой льда, так близко к дорожке, что они казались ее стражами, лежали мертвые воины в не тронутых тлением доспехах.
- Это его воины, - тихо сказал Игорь, не поворачиваясь к Софии, потому что повернуться к ней означало отвернуться от них. – Значит, и могильник где-то близко.

Воины валашского господаря спят спокойным сном – их глаза закрыты, руки сложены на животе, мертвые пальцы сжимают рукоять меча, доспех так же прочен и хорош, как в день, когда они в последний раз присягнули своему господину и легли ради него в землю. Две сотни верных воинов. Каждый не просто был готов умереть за своего господаря. Каждый из них в самом деле за него умер. И череда их прервавшихся жизней бережет эту дорогу ничуть не хуже, чем самая древняя магия, чем самая прочная цепь.
Игорь долго не отвечает на вопрос Софии. Он идет медленно, крепко держит ее руку, краем сознания все время цепляется за мысль, что они должны соприкасаться с ней ладонями, сплетаться пальцами, касаться друг друга плечами.
Один из них не спит. Один из них беспокойно, уже десяток лет, смотрит мертвыми глазами в прогалину серого неба над Хойя-Бачу. Надо найти его. Надо понять, какой из них.
Помимо этого, отнимающего все внимание Игоря, занятия, у него нет для Софии утешительного ответа. А с неутешительным он никогда не торопится. За могильником раньше был выход из леса. Но с Хойя-Бачу это никогда не конец. Это конец, если им очень повезет, и они успеют выйти из леса до того, как умрут. И это конец, если им повезет не так сильно, и они умрут в лесу. Правда, которую Игорь Софии не говорит, состоит в том, что им может не повезти – и тогда то, что на первый взгляд кажется концом, станет больше похожим на начало. На долгое, мучительное начало агонии, которая закончится тогда, когда Хойя-Бачу устанет от их жизни, от ее проклятия и от магии, которую он может у них забрать.
Игорь улыбается, – коротко и слабо – расслышав в ее голосе тень улыбки. Ободряюще гладит ее ладонь большим пальцем и говорит, не поворачиваясь к Софии:
- Да уж, это хорошо. Я все-таки думаю, мы должны дать им денег на нормального малефика. Вдруг получится.
Какая разница, получится или нет? Если от этого у нее найдутся силы улыбнуться и поверить в то, что за могильником будет выход, и им повезет, пусть все эти слова будут. Пусть висят в воздухе, впитываются в него, врастают в землю под ногами. Есть же эта теория природной, естественной магии, которую будто бы можно извлечь отовсюду – чистейшая, совершеннейшая материя, которая оплетает леса, пронизывает почву и пробирается в толщу воды. В Румынии в такое до сих пор верили, и Игорь, хоть и придерживается обычно более строгого и научного взгляда на вопросы теории магии и тонких материй, в Хойя-Бачу уже не склонен к скептицизму.
Раньше он нес дозор у самого края тропы. Он был первым в долгой веренице, но они с Долоховым десять лет назад все здесь перепутали. И как бы теперь его отыскать… Игорь чуть ускоряет шаг и едва ощутимо тянет Софию за собой. Вот он. Лежит так же, как все остальные, но глаза у него открыты и подернуты уродливой мертвецкой пеленой.
- Когда мы были здесь с Долоховым, - повернувшись к жене, очень серьезно говорит Игорь, - мы брали с собой дальше одного из них. На всякий случай. Все эти воины, - повторяет Игорь то, что, вероятно, уже говорил ей до, но почему-то не помнит наверняка, - умерли за своего господина. И нет никакой более надежной защиты от того, что впереди, чем верный слуга. Он, - Игорь указывает рукой на воина с открытыми глазами, - пойдет с нами. Ты можешь не смотреть, если не хочешь. Закрой глаза. Просто встань так, чтобы я тебя видел.
Игорь неохотно выпускает руку Софии, потому что лучше бы им сейчас не касаться друг друга, просто на всякий случай, и садится у самого края дороги. Ну что ж, дружок, это был долгий дозор, правда?
Кончик палочки касается тонкой ледяной корочки, и по ней тут же разбегаются трещинки. Лед трескается и тут же тает, выпуская трупный запах с мерзким отзвуком процветшей воды. Игорь ждет, когда лед исчезнет, и стягивает с руки перчатку из драконьей кожи, обнажая запястье.
- Mortuus subortus, - спокойно произносит он и касается кончиком палочки своей руки. Тонкая серебристая нить тянется из его запястья. Тянется, тянется, тянется. Игорь укладывает ее на ноги воина, протягивает ее из себя к нему, по закрытому панцирем доспеха животу к рукам, раскладывает на каждой отдельно. Движения у него неторопливые, и София существует в этот момент только на периферии его зрения – Игорю просто важно понимать, что она все еще рядом и никуда не исчезла. Когда остается самое главное – сердце, Игорь встает и вступает в болото – останавливается меж двух стражей и снова садится. Тянет, тянет, тянет тонкую серебристую нить из запястья, кончиком палочки складывает ее в бесформенный шар, который медленно, даже бережно, отправляет воину на грудь – туда, где лежит его мертвое, но нетленное, сердце. Нити на секунду зажигаются ярче, но тут же темнеют и гаснут, входят в тело воина и исчезают бесследно.
Взор воина яснеет – на глазах мертвеца больше нет белесой пелены. Игорь возвращается на тропинку, надевает перчатку, машинально разминая запястье. Им, конечно, нужно поторопиться, но торопить мертвых нельзя. Этого нельзя торопить точно. Игорь видит, как его магия пробирается в давно неподвижное, столетиями не знавшее жизни нутро. Как то, что он отдал воину, воин присваивает себе. Живее, чем сейчас, ты уже никогда не будешь. Пять, четыре, три, два…
- Встань, - холодно говорит Игорь. Палочку он по-прежнему держит в руке, но не для того, чтобы управлять инфери, - палочка для этого ему не нужна.
Он поднимается так, как поднимаются давно забывшие жизнь. Игорь ждет. Если торопить мертвеца, он развалится раньше времени. Воин подходит к ним и замирает в шаге от Игоря, глядя на него ясными, но все равно мертвыми глазами. Игорю приходит в голову, что Софии это покажется самым страшным, - живые неживые глаза. Он поворачивается к ней.
- Ты как?

- Пойдём, - когда его руки коснулась рука жены, Игорь чуть приметно улыбнулся и снял перчатку. Рука у Софии была холодная, но холодная так, как бывают только живые руки. В Хойя-Бачу, во всех красках вспомнилось теперь Игорю, это считалось достижением значительным и немаловажным. Немного, должно быть, мест на земле, где быть живым само по себе почитается за достижение.
Так они и двинулись по узкой дороге, которую едва-едва можно было разобрать под ногами: Игорь и София, как заблудившиеся влюблённые держащиеся за руки, и воин Цепеша, шагавший ровно и механически, будто он и дороги не разбирал. Игорь ещё помнил, что это – обман. Что если кто и разбирал здесь дорогу из них троих, так это воин с мёртвым взором. Ласло, некстати вспоминается Игорю. Этого звали Ласло. Игорь держится за эту мысль, как за спасательный круг, – имена, что ни говори, повсюду имеют вес. Не только магический, но и обыкновенный тоже. Знакомые мертвецы послушнее чужаков. Те, что уже были однажды отданы, податливее тех, которых нужно заново забрать.
Благодаря присутствию инфери, воздух вокруг Игоря и Софии был густым и плотным, как шар, в который они вступили, сделав первый шаг в компании давно мёртвого воина. Это было хорошо: для леса они считались теперь частью могучей, древней силы, которая когда-то, по крайней мере, когда Игорь помнил, владела этим лесом или его частью. Цепеш лежал дальше, за дорогой, вымощенной мертвецами, поэтому им нужно было в обход.
Кажется, что они уходят вглубь топи, но кажется недолго – постепенно дорога меняется, твердеет под ногами, возвращается из болота в лес, и, в очередной раз ободряюще сжимая руку Софии, Игорь чувствует, как на душе и вправду, впервые за весь этот день, становится как будто бы легче. Дышать тоже становится легче, потому что тугой шар, сжимавший их, пока они шли по кромке владений валашского господаря, постепенно разжимается – его защита тает, но в этой части леса есть хотя бы призрачная надежда, что его защита им и не нужна.
Игорь размышляет об этом и даже, кажется, что-то говорит Софии – что-то пустое, ободряющее, по возможности даже беззаботное. Получается у него наверняка не очень, но Игорю кажется, что это всё-таки лучше, чем молчание. Что угодно здесь лучше, чем молчание.
Дом впереди, в просвете меж деревьями, появляется будто из ниоткуда и больше похож на мираж: крепкий, ладный, выпускающий дымок в бесцветное небо, пахнущий травами, обедом и настоящим, обитаемым жилищем. Игорь и София переглядываются. Почему-то хочется сказать «мне это не нравится», но Игорь молчит и просто идёт вперёд – подспудно ждёт, что дом исчезнет, когда они приблизятся. Но этого не происходит. Дом остаётся на месте.
Игорь открывает дверь без стука – просто разом, одним движением, заставляет её распахнуться во всю ширину. Звякает какая-то посуда, и в полумраке, пока не привыкли глаза, только по этому звуку и можно разобрать, где хозяин. И что в доме они не одни.
- Мир вам, путники, - говорят из уютного полумрака, но голос предательски дрожит, потому что за Игорем и Софией в дом вступает и инфери. Так вот он какой – ведун из Хойя-Бачу. Низенький, щуплый, увешанный какими-то мешочками и сумочками. Жалкий. Или просто – нормальный. Не похожий на того, кому под силу пустить своих клиентов тропой мёртвых. Не похожий даже на того, кому самому под силу этой тропою пройти. Тогда что же ты здесь забыл? Игорь чувствует, как невольно сжимается сильнее рука, в которой он держит ладонь Софии. Игорь редко чувствует ярость. Так редко, что кажется – никогда, но мысль, что здесь он мог потерять Софию, из-за этих дешёвых фокусов, поднимает в нём что-то тёмное, большое, злое, непривычное и потому переживаемое как-то особенно остро.
- Вы чего? – дрожащим голосом спрашивает ведун и тянется куда-то, видимо, за волшебной палочкой.
- Expelliarmus, - холодно говорит Игорь в ответ, и белая вспышка на секунду освещает просторную комнату. Волшебная палочка ведуна с глухим стуком ударяется о противоположную стену, и её неторопливо, повинуясь приказу Игоря, подбирает инфери.
- Вы чего? – как заклинание повторяет ведун, пятясь назад, но как-то неуверенно, безуспешно, шаря взглядом по лицам вошедших и нарочно избегая смотреть в пустые глаза инфери.