Нора метала гром и молнии. Вероятно. Где-то глубоко внутри себя. Присутствующим доставались пощёчины сухих фраз и остужающие взгляды, вонзавшиеся в них, словно кинжалы. Впрочем, почему в них? По большей части, в него. Эйдан воспринял это спокойно. Во-первых, Элеонора имела право злиться. Во-вторых, это не причиняло ему лично никаких очевидных неудобств. В-третьих, сейчас это было на руку, потому что могло отчасти поспособствовать успокоению одного взбесившегося неврастеника. В-четвёртых, она сделала то, чего никогда не сделал бы он сам (или сделал бы так, что это взбесило бы Уилкинса ещё сильнее): принесла Людвигу извинения за них обоих, признавая за ним статус взрослого самостоятельного человека. Лицо Эйдана в этот момент оставалось непроницаемым.
Всё это, конечно, не отменяло жгучего желания демонстративно пожать плечами, но Эйдан сдержался и ограничился одним лишённым эмоциональности внимательным взглядом на Нору, когда она передавала ему бокал с коньяком. Угрызений совести он точно не чувствовал и пристыженным себя не ощущал. Не он ввязался в противостояние, неудачно выбрав противника, не он совершил этим вечером двойное убийство и не он швырялся в гостей заклинаниями, продолжая ершиться, будто по дурости смазал перцем причинное место и готов винить в этом весь мир, кроме самого себя.
Эйдан мог бы просто развернуться и уйти, избавиться от тела Альберта и предоставить «коллегам» разбираться с этой историей на своё усмотрение, благополучно делая вид, что не имеет ко всему этому никакого отношения. И когда они снова вышли бы на Уилкинса, всё было бы уже совсем не так, как в этот раз. Возможно, стоило именно так и поступить, потому что проблем от Людвига было больше, чем Эйдан полагал изначально. Он раздумывал об этом, прихлёбывая коньяк и опираясь одной рукой о высокую каминную полку. Садиться в этом доме ему не хотелось — атаковать и защищаться стоя намного удобнее, чем сидя.
Расклад был простым. Развернуться и бросить этого спесивого идиота на произвол судьбы значило выйти сухим из воды и расстроить Нору уже не ситуативно, как сейчас, а более глобально. Умом она, вероятно, примет его уход и найдёт в нём внутреннюю логику, но общего разочарования это не отменит. Кроме того, после всех сюрпризов, которые уже успел подкинуть им нынешний вечер, бросать дело на полпути было слишком расточительно. Эйдан привык доводить до конца всё, за что брался. Правда, было бы неплохо, если бы один баран держал себя в руках и дал помочь ему выпутаться из этой истории, вместо того чтобы вызывать перманентную жажду расправиться с ним же на месте.
С учётом вектора ситуации и её подоплёки в целом, ехидные комментарии Уилкинса раздражали. Предложение валерьянки было бы так естественно парировать ответной колкостью, тем более что выход нервному напряжению здесь до сих пор давал, главным образом, один человек. Однако Эйдан его просто проигнорировал. Этот балаган ему порядком надоел. Пора было положить конец этому спектаклю, раскланяться и уйти. Он всё ещё мог аппарировать на Форест-лейк и заняться местными трупами, а Нора пусть удерживает здесь Людвига какими угодно способами. Если не справится — он не виноват. Да, так и надо сделать.
Эйдан залпом допил остатки коньяка и поставил опустевший бокал на каминную полку, глухо стукнув о неё донцем. Но именно в этот момент Уилкинс заблокировал камин и заговорил снова. Брови Эйдана поползли вверх. Он даже не мог сказать, что удивило его больше — наглая просьба Людвига или потенциальная решимость открыть карты, которая за ней стояла. Много времени, чтобы принять собственное решение, ему, однако, не потребовалось. Повернувшись к камину спиной, Эйдан прямо посмотрел на Уилкинса.
— Чего ты хочешь?