Marauders: stay alive

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Marauders: stay alive » Архив альтернативы » Vae victis


Vae victis

Сообщений 31 страница 60 из 69

31

Пальцы слушались все еще плохо, хотя чувствительность к ним вернулась в полной мере. Может, пока они еще были замерзшими, Тася просто не заметила, что бинт мужчина все же затянул слишком сильно, или просто не привыкла к повязкам, всю жизнь полагаясь на очень точные движения, а сейчас испытывая некоторые неудобства от того, что не может ловко и быстро управиться с платком, чтобы его зафиксировать и завязать. В любом случае, делала она это без суеты и спешки, нарочито спокойно и как само собой разумеющееся, лишь мысленно обругав себя за то, что копается, как детсадовец.
Не то чтобы её прельщала перспектива идти отсюда одной по улицам, которые точно патрулируются, а свернуть в переулки тут было особо некуда, если только не возвращаться и не обходить кругом, но это было делом рисковым. Во-первых, замерзнет. Во-вторых, конкретно в этой части города Тася не так хорошо помнила, где вообще сохранились нормальные дороги, чтобы не пробираться по завалам. И, безусловно, не было гарантии, что здесь она не встретит кого-нибудь еще, все-таки в своем квартале Таисия ориентировалась куда лучше. Но разве это остановит упрямого и обиженного человека? Конечно же, нет.
Если честно, пусть бы Григорий ей сколько угодно угрожал, запугивал, намекал на партизан - и бровью бы не повела. Это было привычным, все пытались так делать. Угрозы доносами стали чем-то настолько бытовым, что от них можно было бы отмахиваться, как от мух. Тем более, когда мужчины были пьяны – их вечно тянуло так продемонстрировать свою якобы силу. Но вот когда к ней начинали откровенно лезть, Савенко терпеть не могла – для нее это была болезненная тема. Особенно, в свете творящегося разврата, который стали называть нормой только потому, что на войне «не место любви». И воспитанию, и приличиям, и достоинство.
Таисия ведь действительно считала это неуважением, в первую очередь, любой девушки к самой себе. Если это действительно любовь, и ты готова отдать человеку и тело, и душу, то в чем проблема заключить брак?  А если нет, так самой не противно чувствовать себя игрушкой, которую в руках покрутят и выбросят? 
Нет, безусловно, Тася никого не осуждала и не презирала на этой почве. В конце концов, это выбор каждого и отношения к себе и своему достоинству, но вот с собой она точно так поступать не позволит. И уж точно у нее не стоял вопрос жизни и смерти, чтобы пытаться выжить таким способ или не умереть с голоду – такие ситуации тоже были, но, к счастью, не с ней.
Может, еще и от этого, от возмущения и негодования, пальцы не хотели слушаться, заставив все-таки на секунду замереть, прежде чем обернуться на мужчину, который все-таки встал с кровати, держа в ругах папиросу, что было встречено совсем недружелюбным взглядом, в котором те, кто хорошо знал Савенко, легко бы угадали предупреждение, что подходить к ней сейчас не стоит.
В теории, конечно, не стоило быть такой самоуверенной, но злоба и возмущение, клокотавшие в груди были посильнее любого здорового опасения. В конце концов, действительно ведь не первый и не последний, кто считает себя сильнее, и кого она стремится в этом разубедить.
Но, по крайней мере, Григорий снова перешёл «на вы», хоть в ответ на его слова, не сдержавшись, девушка все же подняла бровь, словно желая спросить, не пошутил ли он часом. Действительно… Ничего плохого? Да за такие слова, подозрения людей расстреливали, а тут «ничего плохого» … Ну, конечно. Прямо белый и пушистый, хоть в рамочку ставь и молись по утрам. Сам-то слышит, что несет?
- Вы оскорбили меня и оклеветали, - коротко, но не менее холодно отозвалась Таисия, наконец справившись с платком и решив, что второй повяжет уже подальше отсюда, а потому просто взяв в руки.
И как раз в тот момент, когда ей уже хотелось шагнуть к двери, чтобы взять валенки и сумку, туда же встал и мужчина, заставляя чуть ли не скрипнуть зубами. Нарочно. Он совершенно точно сделал это нарочно, еще и демонстративно затягиваясь отвратительным куревом.
Девушка почти сразу же поморщилась, поднося тыльную сторону ладони к носу и пытаясь дышать через марлю. Отвратительно. Она на улице-то таких обходила, а тут в помещении… С закрытым окном, на которое машинально упал взгляд. Кто воспитывал этого человека? Ах, да, война. И вседозволенность. Козёл.
Вот уж точно захотелось это озвучить вслух. Только животное, при чем не очень умное, будет относиться так к месту, где живет и дышать этим смрадом. А если бы, например, у Таси была бы астма или легочное заболевание? Она бы начала задыхаться от подобного дыма или даже запаха, хоть и уже в горле запершило и захотелось покашлять. Интересно, за приступ, который мог бы стать летальным, он бы как потом оправдывался перед начальством? 
- Прекратите, хотите курить – выйдите. Или дайте выйти мне. У меня аллергия на табак, - не выдержав, все-таки почти процедила девушка, ничуть не привирая.
У нее с детства было слишком чувствительное обоняние, а потом она в средней школе переболела пневмонией, что тоже сделало легкие уязвимыми к негативным воздействиям окружающей среды. Нет, аллергия не астма, приступы не случаются сразу, но Савенко знала, что через несколько у нее появится заложенность носа, начнет зудеть слизистая глаз. Возможно, начнет кашлять, вон, горло уже першило. И потом черт пойми, как от этого избавиться в условиях ограниченных медикаментов. Спасибо, что еще сказать? Конечно, и само пройдет, и доза аллергена, пока что, минимальна, но вот организм и без того ослаблен недоеданием, недосыпом, многочасовыми рабочими сменами, переохлаждением, а тут еще и аллергия. Прекрасно. Весь букет того, что делать нельзя, чтобы быть эффективной и работоспособной, собрала…
Если честно, она даже не сразу сообразила смысл сказанных мужчин слов о комендатуре. Пара секунд осознания отразились во взгляде не столько шоком, сколько возмущением, что Таисия даже чуть было не открыла рот, чтобы выразить совсем не хорошими словами все, что думает о таком, к счастью, лишь глухо кашлянув в кулак от того, что слишком глубоко вдохнула воздух, пропитанный табачным ароматом.
Нет, это точно было выше её сил – и промолчать, и так дальше дышать, поэтому, несмотря на отсутствие верхней одежды, Таисия все же шагнула к окну, немного нервно повернув ручку и дернув раму на себя,  с нескрываемым облегчением глотая свежий морозный воздух, от которого моментально слегка закололо на щеках. Так делать не стоило – после теплого помещения столь глубоко дышать зимой, можно было легко простудиться, но, вот честно, ей сейчас именно дышать хотелось больше, а остальное – условности. Да и все равно, глядишь, уже простыла.
- Я против, - все-таки ответила Савенко, вновь поворачивая голову к собеседнику, но не спеша отходить от  окна, - Благодарю за помощь, но про дружбу со мной я вам уже неоднократно говорила, - нет, не ругаться и не закатывать истерик, оставаясь спокойной, все же стоило немаленьких трудов, - Если вам интересна медицина, вы можете ходить в свободное время в госпиталь, я часто даю основы медицинских знаний по уходу за ранами добровольцам, помогающим медперсоналу. Если у вас есть какие-то подозрения и нужна помощь, я готова сотрудничать, но, будьте добры, прекратите вести себя так, словно все, о чем вы можете думать, это ранее озвученное вами же. Ведите себя достойно общества, в котором собираетесь жить. Может быть, тогда и другим девушкам станет приятна ваша компания.
С чего он вообще решил, что может быть ей интересен? В отцы годится, людей пытает и явно этим наслаждается, угрожает, лезет целоваться без разрешения, ругается не хуже оборванца в подворотне. Да им поговорить-то не о чем будет. И это она даже не начала вспоминать о его предательстве, подхалимстве и трусости. Скажет пристрелить свою жену и детей, так он пристрелит ради места потеплее или девки посимпатичнее. И это только навскидку. Таисия даже не заикалась о том, что у него и профессии-то, наверняка, никакой нет, чтобы даже гипотетическую семью кормить. Кому такой сдался? Вот пусть и катится к своим девчонкам из кабаре, неудивительно, чтоб мало-мальски приличная и образованная женщина такого по широкой дуге обойдет. Удивительно, как его с таким воспитанием при себе поселил немец – уж у тех точно был культ подобающих манер. Да, они могли быть чудовищами страшнее любой сказок, но в кругу «своих» даже от каких-нибудь певичек требовали и соответствующих манер, и обращений, и еще кучи всего. Педантичность проявлялась во всем. Ну, пожалуй, кроме вечером, когда они тоже упивались до позеленения.
Нет, все-таки от окна было холодно. Слишком холодно. Настолько, что Тася поймала себя на мысли, что уже зябко ёжится, поэтому все-таки захлопнула деревянную раму, невольно беря в руки теплый стакан с чаем и делая глоток, чтобы прогнать из горла противное першение и пустить внутрь немного тепла, приятно растекающегося по грудной клетке. Стоять на ногах было немного странно, так что девушка все же присела на стул, мимолетно бросая взгляд на оставленный кусок хлеба с медом. Нет, есть нельзя, дже если очень хочется. Но, на всякий случай, она все же придвинула к себе кусок газеты, на котором лежал бутерброд и нож с остатками меда.
- Спасибо за чай и за готовность проводить, - все же отдала дань вежливости Савенко, надеясь, что на этом их странный диалог закончится, мужчина оденется и наконец доведет её дома, если уж ему так хочется. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

32

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
У немецкого табака был хороший вкус – и горел он быстро. Одно удовольствие курить. Жаль только, прикуришь – и  хватает всего на несколько затяжек. Зато и мозги прочищает, не то, что советское курево, которое тянешь полчаса, а радости никакой, только пресная горечь во рту.
- Ну, простите, я не знал же.
Казанцев огляделся, прикидывая, куда бы деть окурок. Шагнул к стеллажу, где прежде товарищи – хочется думать, что всех уже пустили в расход, пока боролись со здешним подпольем – держали документы, которые по большей части уничтожили или вывезли при отступлении. Потушил окурок о деревянную перегородку. Там и бросил. Уберёт завтра. Ну, или вдовушка, которая моет тут полы, выкинет. И впрямь – не зря же ей хлеб есть, честное слово.
«В Бога-душу-мать… Вы посмотрите, какие мы нежные… Так ведь женишься, и правда надо будет в подворотню бегать курить…»
Впрочем, злости в этой мысли не было – разве что немного иронии, которой Гриша старательно прикрывал от самого себя чувство, очень уж похожее на восхищение. Такие бабы ему давно не попадались – до сих пор ни у одной не выходило безнаказанно вести себя с Енотом подобным образом. А доктор сумела поставить себя так, что каратель не решался схватить её в охапку и швырнуть на постель, несмотря на то, что она гуляла по ночам, в буквальном смысле напрашиваясь на неприятности. И мало этого – Таисия ещё и курить ему не давала в его же собственной комнате.
Даже недавний приступ бешенства окончательно сошёл на нет. В конце концов, это всего лишь слова – обвинить Казанцева в том, что он помогает партизанам, точно никто не сумеет.
- Всё уже. Не психуйте.
Сказано это было добродушно, почти примирительно. Гришка, правда, устал за этот бесконечно-долгий день. Ему бы выпить ещё, чтобы самому окончательно успокоиться, забыть о неурядицах и тревогах, и просто завалиться спать. По-хорошему, надо бы надеть чистые шмотки – а ещё лучше помыться, пусть и холодной водой – и только потом забираться под одеяло. Только вот порой сил не хватало вообще ни на что. Просто упасть в койку, забыв даже потушить свет, и отрубиться до рассвета.
Вставать после этого муторно, кто бы спорил. Пробуждаясь, ненавидишь стылый серый рассвет, светлеющую на востоке полоску морозного зимнего неба и обречённую необходимость снова подниматься, натягивать сапоги, умываться ледяной водой…
Нет, конечно, Казанцев вполне мог допустить, что кому-то всё это нравилось, что кто-то получал удовольствие от утреннего озноба, от невозможности согреться, от нехватки времени… Может, этим недоноскам в лесу, что прятались в землянках, устраивали долбанные диверсии и мешали побыстрее закончить войну, и было приятно трястись от холода, не иметь возможности, не спеша, с чувством похмелиться и заставлять себя затемно тащиться на улицу… Правда, с какой бы радости иначе эти суки не давали жить никому, раз от разу напоминая о себе, заставляя прочёсывать лес и сжигать деревни, жителей которых можно было заподозрить в том, что они снабжают продовольствием партизан и прячут раненых? Вот, кроме шуток, не могло не сложиться впечатления, что этих выродков попросту возбуждала возможность поиздеваться над всеми – и над собой в первую очередь. Иначе… зачем?
С какого бодуна лезть под пули, когда можно сложить оружие и перейти на сторону победителей, которые, скорее всего, не забудут, кто и при каких обстоятельствах присягнул им на верность…
Впрочем, это всё риторика. По факту унтершарфюреру точно не хотелось думать ни о чём подобном – ему просто было необходимо отдохнуть. Потому что через считанные часы снова придётся спуститься в подвал, глотнуть мимоходом мутноватой сивухи, которую варили здесь едва ли не на каждой улице – если знаешь нужный адресок, без выпивки даже ночью не останешься – и продолжить выбивать показания у переломанного и истекающего кровью идиота, который вынуждает бить его снова и снова. Бить, пытаясь прогнать муторную слабость, боль в мышцах и тошноту…
- Говорили. Неоднократно. Не спорю.
От окна тянуло свежим морозным воздухом.
Григорий взял мундир, висевший на спинке стула, надел, пока что не застёгивая. Приблизился к тумбочке и снова взялся за бутылку. Подумал немного, прихватил кусок хлеба и сделал пару шагов, усаживаясь на кровать. Зевнул. Поставив бутыль на пол, потёр ладонью глаза.
- Я даже не стану спрашивать, с кем именно вы готовы дружить. И, кстати, вы в принципе ошиблись, у меня нет желания ни оскорблять вас, ни на вас клеветать. Я всего лишь рассуждал вслух, причём никто кроме вас не мог меня слышать. Клевета это нечто немного другое, мне казалось, вы-то должны чувствовать разницу. А вот думать я могу о чём угодно. Это не запрещено.
Казанцев говорил негромко, неторопливо, без намёка на эмоции. Голос звучал ровно, почти спокойно. И – если честно – сохранять это спокойствие помогала закономерная мысль о том, что вариантов-то у доктора нет.
Да куда она денется? Ну, поломается, ну, построит из себя королеву. Дальше-то что?
С кем она ещё может закрутить в этом городе? Мальчишки, калеки?  Может, бандиты? Немцы замуж точно не позовут. Они, конечно, могут с русской девкой развлечься, но вот назвать её женой в голову никому не придёт.
   …Что, Гришка не сталкивался, что ли, с подобным? Да уж сколько раз на его глазах немецкие офицеры обхаживали здешних девиц. И поначалу вели-то себя весьма галантно, как будто со своими фройляйн. Только вот заканчивалось это не всегда весело. Под Гомелем, помнится, один оберштурмфюрер – его, вроде, Генрихом звали – замутил любовь с  местной библиотекаршей. Подарки ей дарил, на танцы приглашал… А потом – чёрт его не поймёт, то ли правда поймал на горячем, то ли чего-то придумал и накрутил себя, то ли попросту надоела ему девочка – обвинил, что она тайком бегает на свидания к бывшему ухажёру, которого обвиняли в связях с подпольем. Генрих посмеялся, и сказал, что раз она предпочитает русских, то он с удовольствием пойдёт ей навстречу. И отдал красотку хлопцам из роты, в которой служил Казанцев. Они-то, ясное дело, не отказались – это ж дураком надо быть, чтобы перед фрицами выделываться и характер показывать, тем более, что девка-то и впрямь хороша была. Сам Енот её и не бил почти – она от страха практически не сопротивлялась.
  - А в госпиталь я приду, Таисия Николаевна. Мне медицинские знания лишними не будут… А то, вот честно,  начальство ругается иногда, что увлекаюсь, а потом эти сволочи бандитские и говорить-то толком не могут. Ну, а я – что? Не будешь стараться, так скажут, что ничего не делаю и паёк зря получаю, а чуть перестараешься – опять плохо.
Гриша говорил искренне, от души, можно сказать. Делиться переживаниями с сослуживцами он не привык, опасаясь, что любое неосторожное слово может быть понято не так, а потом и преподнесено командованию в неизвестно каком контексте. С самим Фейербахом он тоже старался выбирать слова весьма тщательно, соблюдая дистанцию и не отвлекая по пустякам, даже когда гауптштурмфюрер предлагал выпить вместе или пускался в философские рассуждения.  В конце концов, надо знать своё место, чтобы не выводить старших по званию из себя. Фамильярность никогда никого до добра не доводила.
«Сотрудничать она не против…Ну, понятно, что сразу соглашаться гордость не позволяет.»
Понять приглашение в госпиталь можно было вполне однозначно – Савенко была бы рада познакомиться поближе. Просто говорить об этом прямым текстом не хочет.
Подобный вывод окончательно примирил карателя с ситуацией. Заметив, как девушка подвинула к себе газету, на которой лежал намазанный мёдом кусок свежего хлеба, он поспешил повторить:
- Угощайтесь, доктор. Там ещё сыр лежит… Вы сможете его сами порезать? Я бы тоже съел немного, а то позавтракать утром точно не успею.
И вот тут он вновь вспомнил о той побрякушке, о которой думал ещё в госпитале, когда рождественским вечером пил шнапс. Сунул руку в карман мундира и почти сразу нащупал изящное колечко. Золото – и крупный красный камень, похожий на гранат. Довольно простое украшение, которое не выглядело при этом дешёвой подделкой.
Гриша потёр камень о брюки, чтобы стряхнуть налипшие на него мелкие кусочки табака, лениво приподнялся и положил кольцо на тумбочку перед девушкой, возле котелка, в котором остывали остатки чая.
- Это вам, Таисия Николаевна. Не отказывайтесь, против вы идти со мной в комендатуру или нет, потом решите. Мне просто будет приятно, если вы его станете время от времени надевать. Это же ни к чему не обязывает. Мне кажется, оно должно быть вам в самую пору. Примерьте потом, как бинты снимите.
 

+3

33

Взгляд карих глаз не смягчился даже на долю мгновения, оставаясь предельно серьезным и уж каким-то не по-девичьи тяжелым, когда на самом дне продолжает плескаться невысказанная глухая злость. Тася никогда не умела быть приветливой. Аккуратной, да, могла стать, когда нужно было ухаживать за раненными. Может быть, очень редко, веселой и расслабленной рядом с родными, но даже Пашка, каждый раз с нежностью проводя по её чуть сдвинутым бровям, очерчивая скулы и задерживаясь кончиками пальцев на поджатой линии губ, не мог не смеяться, говоря, что Таисии нужно научиться быть чуточку проще, поменьше думать.
Только тогда в парке, в Ленинграде, глядя на плавающих уток, она могла себе позволить попробовать забыть обо всем на свете и просто наслаждаться мгновением. Сейчас, среди войны, разрухи, голода, смертей и каждодневной опасности у неё не было такого права. В её руках находились жизни слишком многих людей, начиная от пациентов и гражданских, заканчивая ребятами в отряде. И уж точно общество курящего карателя не способствовало хорошему настроению.
"Это я еще не психую", - мрачно заметила в мыслях девушка, тем не менее вновь не позволяя себе подобное озвучить.
- Я спокойна, в отличие от вас, - уж точно упрекнуть в эмоциональности Савенко было нельзя, она умудрялась держать лицо практически в любых ситуациях, что даже доказывали недавние события.
Это не её понесло сначала пытаться насильно навязать свое общество, потом ругаться вслух и лезть к другому человеку с поцелуями. Таисия ни разу не повысила голоса, не сделала ни одного резкого или несдержанного движения. И не этому человеку ей говорить о том, кто здесь психует. 
Нет, Григорий, конечно, очень старался её из себя вывести. Может, даже ненамеренно. Правда, пожалуй, для их общей безопасности этого делать не стоило. Тася, честно, была человеком очень сдержанным, но не любила беспочвенных обвинений и попыток её запугать. Её гордость просто не позволяла так с собой обходиться, напоминая, что они для этого мира и общества значат побольше многих, да и, в целом, сделали даже сейчас столько, что многим и в страшном сне не привидится. И относиться к этому так снисходительно-пренебрежительно, как к чему-то незначительному, хирург даже немцам не позволяла, не то что какому-то черти что о себе возомнившему карателю.
В конце концов, зря что ли все годы учебы говорили, что чем вокруг все хуже, тем ровнее надо держать спину и выше голову, чтобы никто даже не смел усомниться в том, что вы справитесь. Такова уж была доля тех, брал на себя бремя ответственности практически за всех окружающих. Нужно было уметь поставить себя так, чтобы люди вокруг прислушивались. Для их же блага. Да и на понятном языке объяснить больным сложные вещи. Григорию вот, что он ошибся и не имеет права себя так с ней вести.
Когда мужчина взял мундир, Савенко даже на секунду показалось, что, наконец, можно будет оказаться дома, но, естественно, все подобные мысли улетучились при следующих действиях и словах собеседника. Вот уж точно – как об стену горох… Интересно, что ж он сам тогда так взъелся, когда она ему в тон ответила?  Где была его философия?
- Тогда, пожалуй, я тоже могу озвучивать все свои мысли и вы не будете больше ругаться и считать, что я вас в чем-то обвиняю? Это ведь будут всего лишь рассуждения и их никто, кроме нас, не услышит. Не правда ли? – нет, все-таки выше её сил было слегка не приподнять бровь, вновь едва заметно склоняя голову к правому плечу, - А если вам неприятно слушать такие рассуждения, то почему мне должно быть? Оставьте их при себе, пожалуйста. Я ничего не имею против вашей работы, проверяйте все, что хотите ради общего порядка и спокойствия, но подобные измышления выглядят именно как попытка обвинить или напугать. Неприятно. Вы испытали на себе. Так что, надеюсь, мы достигли взаимопонимания в этом вопросе, чтобы больше не испытывать подобных неудобств.
Таисия все-таки обхватила двумя ладонями теплые стенки стакана с чаем, подумывая о том, что, наверное, бинты можно было бы уже и снять. Либо наоборот оставить, чтобы была дополнительная прослойка под рукавицами и с меньшим ущербом дойти до дома. В целом, она уже согрелась и поймала себя на том, что тело уже не очень охотно думает о возвращении на мороз, но подобные мысли точно стоило гнать. Нечего расслабляться.
Если честно, ей все еще хотелось огрызнуться на некоторые фразы. Но приходилось мысленно вспоминать как раз тех, с кем Тася очень бы хотела дружить. Дружить в правильном смысле – ходить вместе в парк, кататься на велосипедах, есть мороженое, ходить в гости и просто радоваться жизни. Такие были… Почти весь отряд. И Шурка. Обязательно Шурка. После победы, в том что они победят у них никто не сомневался, Савенко бы первым делом рассказала об этом талантливо мальчике на кафедре, помогла с экзаменами пареньку и уже года через три он бы тоже к ним поступил – в этом не было никаких сомнений. Они бы вместе гуляли по набережной Невы, она бы ему вновь все объясняла. А там, глядишь, и её собственные однокурсники бы вернулись в родные стены. Только бы война кончилась, прогнали фрицев, а потом уже любовь, цветы, кино и мирное небо над головой. 
Но слова Григорий вырвали из этих почти идиллических мыслей, заставляя едва заметно поморщиться. Бестактность. Варварство. 
- Медицина призвана исцелять, я учу людей заботиться о раненных и больных. Если вам хочется подробнее изучать именно организм человека, советую, поискать книги. Может быть, если проявите достаточно усердия и правда будет интересно, сможете присоединиться к занятиям, которые мы проводим с младшим медицинским персоналом, и овладеть более сложными навыками, помимо перевязок и промывания ран.
Но что-то Савенко ни на миг не верила в то, что Григорий откроет эти учебники, даже если их найдет каким-то чудом – с Лидкой и Шуркой Таисия делилась собственными книгами и лекциями из института. Не могла она представить этого человек смирно учащегося, перерисовывающим каждый нерв, сосуд или кость, аккуратно раскрашивающим, чтобы самому запомнить. И это освоить самому было практически невозможно, а уж если придет её спрашивать, то, честно, девушка была готова с кем угодно поспорить, что в таком случае публично признает, что ошибалась и в этой голове есть что-то, помимо желания выслужиться и трусости.
И все же, пока что, Тася аккуратно взяла нож, пытаясь приноровиться его держать, чтобы отрезать пару ломтей сыра и тут же их отложить в сторону, чтобы не было соблазна взять. Достаточно с неё чая – и так уже разморило и в сон начинает клонить. Пусть живот снова потерпит, уже привычной болью напоминая о том, что они хотят есть и меда уж точно не видели года два, даже до войны он не особо водился у них в семье.
Поэтому девушка все же попыталась запить соблазн очередным глотком чая, который, впрочем, не особо помог, как и убеждения, что она сейчас повязки испачкает. Ладно, мед нельзя, от сладкого мозг точно начинает хотеть спать, но один кусочек сыра Савенко все же взяла, решив, что в этом нет ничего смертельного и заразного.
- Спасибо, - кивнула хирург, так как вежливость никто не отменял, а еда все-таки была слишком дорогим удовольствием, чтобы так от неё отказываться. Даже при том, что у нее самой был более чем хороший паек, это все равно, в большинстве своем, были крупы, консервы, хлеб, но без особых изысков. Пожалуй, за стакан свежей сметаны Таисия бы сейчас многое отдала, но его в городе было просто не сыскать.
Но вот внезапно выложенное на тумбочку кольцо было настолько неожиданным, что Савенко на пару секунд даже жевать перестала, в недоумении глядя на него, а потом на мужчину. Это точно было странным. И принимать такие подарки она была не готова. Это все равно, что расписаться в том, что её подобное положение дел устраивает.  Даже если сам Григорий говорил, что это ни к чему не обязывает. Нет. Это банально неприлично – принимать подобные вещи от человека, с которым ничего не связывает. Одно дело – еда, которую даже за жест жалости можно было посчитать, другое – украшения.
- Мне некуда его носить, - все же после слегка затянувшейся паузы покачала головой девушка, - На работе нельзя, на улице опасно, а дома незачем – предпочитаю отдыхать. К тому же, вам самому оно нужнее – вдруг, найдете избранницу, которая будет ему рада в качестве свадебного подарка. Да и мне нечего подарить вам в ответ, а принимать подобное было бы невежливо с моей стороны.
[nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-09-19 17:33:52)

+3

34

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Григорий поднял стоявшую на полу бутылку, выдернул из горлышка пробку. Выпил – несколько долгих щедрых глотков. Потом закусил хлебом, чувствуя, что мысли немного начинают путаться, но при этом приятное тепло, растекающееся по телу и прогонявшее боль в уставших мышцах, по крайней мере, давало возможность хоть как-то уяснить то, что говорила девушка.
Вот странно всё получалось, честное слово. Многие местные девки радовались бы такому предложению. Пусть даже зондер-батальон могли передислоцировать  в любое другое место – правда, начиная с января сорок второго, их бросали в основном по Белоруссии и псковской области, ни разу так и не отправив на передовую – заводить отношения с Казанцевым было всё-таки куда разумнее, чем, например, со здешними полицаями. Перспектив, что ни говорите, больше. Пусть немцы и не считали тех, кто служил в русских или украинских ротах равными себе, но по факту выдвинуться здесь, обратить на себя внимание и, соответственно, получить повышение, случаев выпадало предостаточно. Хотя, конечно, как и случаев нарваться на пулю. С другой-то стороны, если Гришку пристрелят, его вдова как честная женщина легко сможет устроить свою жизнь. Так что все козыри на руках, а риска, по сути, никакого…
Но до сих пор он и не думал так запросто соглашаться с тем, чтобы связать свою жизнь с какой-то одной женщиной. Да нет, Енот не особо ценил то, что обычно именовали свободой. Ценил бы – постарался бы затеряться в Москве, к которой рвались немцы. Ведь в мутной воде водится самая крупная рыба. И плевать на законы военного времени, на чёртовы патрули и возможность встать к стенке. Разве Казанцев когда-то боялся рисковать?
Не боялся.
Но при этом возможность пожить с удовольствием он всегда ценил больше чем то, что его друзья-приятели вкладывали в понятие свобода.
Гриша понял, что немцам выгодно присягнуть. Потому и отправился на призывной пункт. Потому и перешёл линию фронта.
Так же и с бабами. Понравилась какая-то – так с чего бы не жениться? Это вон законные воры не могли себе позволить оформить отношения, руководствуясь своими понятиями и законами – Казанцев-то уж давно на все их понятия с прибором положил.
Но до этого разговора у него и мысли такой не возникало.
Так сразу и не скажешь, почему. Не случилось ничего подобного – и всё тут.
Каратель закусил хлебом, съел с аппетитом весь кусок, вдохнув для начала его аромат, что перебивал привкус сивухи.
Помолчал немного.
- Хотите честно, доктор? А мне было бы приятно вас напугать. Не получилось. Один-ноль в вашу пользу.  Но я пытался, так что совесть моя чиста. Лучше знать, что не вышло, чем постоянно думать о том, что ты и не пробовал.
Что его зацепило в этой слишком серьёзной и очень уж неласковой девице, оставалось только гадать. И в пору уж подумать, что Гришка западает на тех баб, которые способны держать его под контролем и не давать возможность вести себя так, как взбредёт самому Казанцеву в голову, поддаваясь бьющим через край эмоциям.
Он, было дело, приходил к подобной мысли, но потом всё-таки от неё отмахивался. Жизнь – штука сложная. Объяснить всё двумя словами, не получится, как ни старайся.
И не плевать ли на все эти рассуждения?
Ведь бывало всё и по-другому…
   …Косое солнце. Холодный зимний ветер, что гонит позёмку, срывает хлопья снега с еловых лап. Стремительно приближающийся вечер – ещё чуть-чуть, и ранние серые сумерки опустятся на землю.
Выросший в Москве, он не считал белорусскую землю своей – а именно туда и кинули батальон в сорок втором, когда в эсэсовские части разрешили набирать русских. Чужие места, чужие обычаи. Язык и тот практически чужой.
Выбить ногой дощатую дверь – дело пары секунд. Короткий удар, с разворотом, чтобы увеличить силу за счёт инерции. В то место, где по идее должна быть задвижка.
Треск дерева, скрип несмазанных петель.
Очередь в потолок – просто так, от полноты чувств.
Баба, что замерла у окна – гибкая, молодая, с растрёпанными волосами и глазами, в которых застыло выражение бесконечного ужаса. Она все повторяла:
- Калі ласка, не трэба, прашу вас. Сыходзіць… Прашу вас. *
Гришка и не понял её поначалу. Плюнул на пол, дурея от ощущения вседозволенности, которое било по мозгам куда сильнее, чем местный самогон. Подошёл поближе и слегка ткнул прикладом в живот. Чтобы просто помешать вздохнуть и заставить замолчать…
Это была одна из первых его вылазок в составе войск СС. Она запомнилась надолго – так и не скажешь почему. Ничего особенного-то и не было, лишь судорожный шёпот на едва понятном наречии, мягкая податливость чужого тела и ощущение того, что тебя, как пса, попросту спустили с цепи, позволяя не думать и не оглядываться, только стремиться вперёд, оставляя за собой пустую, покрытую пеплом равнину.
Быть может, коему-то такое ощущение и было поперёк горла. Только вот Гришке оно нравилось.
- Но можете считать, что взаимопонимания мы достигли.
Казанцев снова привстал, на этот раз для того, чтобы взять кусок сыра. Его иногда добавляли в паёк – в полиции в этом плане было похуже. Сейчас-то у них в части и немцы служили, и жратву выдавали всем одинаковую, тут начальство различий не делало.
Порой Енот впрямь мог запутаться в собственных чувствах. Потому и плыл по течению, потакая своим желаниям, когда ничего этому не мешало. И раз уж ему отчего-то захотелось быть рядом с Савенко, значит, он её получит – так или иначе.
Единственно, тут было одно «но»…
А если она и впрямь как-то – пусть даже косвенным образом – связана с партизанами? Вот тогда Григорий точно нарвётся на такие неприятности, что мало ему не покажется. Никакие прежние заслуги могут не спасти.
Но с другой-то стороны – будет всегда на виду, докопаться до правды станет куда проще. А там уж можно и убить двух зайцев, как говорится. Да что, в конце концов, человек, столько времени водивший за нос и мусоров, и подельников, не сможет повернуть дельце так, чтобы самому остаться в выигрыше – чтобы и девочка при нём, и сволочь партизанскую на чистую воду вывести? Шанс точно есть. Это примерно как играть в буру краплёной колодой – если поймают, живым уйти будет сложно. Но, не испугавшись, можно и сахарком и куревом на месяц вперёд себя обеспечить.
- Послушайте, Таисия Николаевна, -  решив, что на сегодня выпивки хватит – а то ведь и впрямь проспит утром всё на свете и огребёт от начальства – унтершарфюрер вновь поставил бутыль на пол и, встав с кровати, остановился рядом с Таисией. – Я же вас не тороплю никуда, вы подумайте просто, взвесьте всё, тогда и отвечайте. Герр Фейербах говорит, что ему отпуск могут дать, после того, как с местной бандой разделаемся. Обещает и меня с собой в Германию взять на несколько дней, посмотреть, как люди живут, что в Европе происходит. У него там жена, детишек трое… После войны хочет их сюда перевезти, им здесь землю дать обещали – чтобы всё, как раньше, до тех пор, пока большевиков не было. Поместье нормальное, хозяйство, - он принялся, не торопясь, застёгивать мундир. Выходить снова на мороз не хотелось буквально до отвращения – несмотря даже на то, что гулял Казанцев совсем недолго, а весь день провёл в помещении. Но что делать-то? Не отпустишь же одну в комендантский час бегать? – Он уже мне говорил, что ему надежные люди потребуются, чтобы не баловали местные. А то ведь наши горазды только водку жрать и ни черта не делать. А при немцах, сами понимаете, так нельзя. Орднунг, мать его… - на миг опустив ладонь на плечо девушки, Гриша слегка сжал его, впрочем, почти сразу же убрал руку – словно бы всего лишь хотел привлечь внимание к своим словам. – А я вас любить буду. Никому обидеть не дам. Так что вы подумайте. И возьмите колечко, пусть просто у вас будет, вдруг да и появится случай, чтобы надеть. А в ответ подарите ме возможность как-нибудь ещё разок угостить вас чаем.
Осталось только затянуть ремень  - и можно было накидывать шинель и брать автомат.
- Доедайте, время уже позднее. Пока всё не съедите, из-за стола не встанете, я вас голодной не отпущу, - и весело рассмеялся. – Вас родители в детстве так есть не заставляли? А у меня бабка – ну, мать отчима - похлёбку варила, лук в неё кидала. Эта баланда прямо в горло не лезла, хоть есть и хотелось. Я всё норовил хлеба побольше стащить или хоть картошки. Так меня на улицу не выпускали, пока тарелка пустой не будет.

*

* Пожалуйста, не надо, прошу вас. Уходите, прошу вас.

Отредактировано Quintus Warrington (2020-09-20 13:17:18)

+2

35

На курсе втором или даже первом, Тася, если честно, уже и не помнила - в голове вся учеба слилась в единое полотно, им рассказывали о последствиях голодания, неправильного питания, скудного рациона. Кто бы вот тогда знал, что станет настолько актуальным для большей части населения европейских областей страны? Кто бы тогда им, юным и глупым, сказал, что надо радоваться тому, что учат не по себе?
Савенко это внезапно ощутила, когда ко вкусу сыра примешалась легкая горечь. Так бывает. Она давно не ела ничего молочного, организм отвык от лактозы, чье расщепление начинается еще в ротовой полости, а поэтому пришлось запивать чаем. Нет, ничего смертельного и уж тем более все будет нормально, просто, когда долго чего-то не ешь определенную группу продуктов, потом всегда немного странно вновь ощущать её вкус. И это Савенко еще старательно не думала о новостных сводках, которые они иногда слушали по радио с отрядом или рассказывали ребята. Про родной институт ей было действительно страшно и помыслить... Как и про Ленинград в целом.
Ей до щемящей тоски хотелось верить, что уцелели корпуса, не пострадали ни студенты, ни преподаватели, что после победы они все снова соберутся, поплачут, посмеются и буду вновь дурачиться перед очередным зачетом, чтобы прогнать тошнотворное волнение… Хотя, наверное, после всего пережитого, выступление перед профессорами будет казаться сущей мелочью – не расстреляют же они тебя за напутанные латинские названия или плохо отглаженным халат. А вот немцы могли бы…
И за неправильные слова, и за все, что в голову взбредет. Вот и сейчас, выпив половину стакана чая, Таисия старалась гнать подальше от себя подобные цепочки мыслей. Они вызывали грусть и глухую злобу, которая ничем помочь не могла, а только отбирала силы, они ей еще для другого пригодятся, чтобы тоже приближать победу. Это ведь дело каждого, кто может и хочет бороться. Необязательно для этого стрелять из автомата, можно и по-другому помогать.
Например, сдерживать желание хорошенько так врезать Григорий, который и так уже причинил ей достаточно проблем своим вниманием. Нет бы за кем-нибудь другим увязаться… Вот чего не танцуется с любой другой девушкой? Есть ведь куда более симпатичные, ухоженные, улыбчивые, разделяющие его взгляды на жизнь. Это ведь и надо для нормальных отношений… И по голове его, вроде, никто не бил, чтобы туда такие дурацкие мысли приходили.
- Если вы пытаетесь напугать каждую, что понравится, я не удивлена, что взаимностью вам не отвечают, - абсолютно серьезно заметила Савенко, не издеваясь и не иронизируя, а лишь действительно отмечая, что способ признаваться в чувствах или как-то пытаться добиться ответных мужчина явно выбрал не лучший.
Не то чтобы она ответила ему и на цветы или серенады под окном, но как бы уж запугивать и шантажировать… Это же какой больной на голову надо быть, чтобы такое понравилось? Тася не знала и знать не хотела.
У нее ведь действительно была вера в нежные чувства, которым не помеха все неприятности и невзгоды. Такие, как были у них с Пашкой. Невольно она каждого, кто пытался её на танцы пригласить еще в мирное время, с ним сравнивала. И не находила ни таких же лучистых глаз, ни столь же нежных рук, ни просто такого же искреннего выражения лица, когда он на нее смотрел или осторожно брал за руку, долго разглядывая пальцы как величайшее произведение искусства. Рядом с ним Савенко чувствовала себя… музой, вдохновением, действительно любимой и прекрасной девушкой, а не каким-то трофеем или просто развлечением на вечер, как нынче на нее смотрели многие. 
Может, это была просто боль от нереализованной первой влюбленности, которая закончилась трагедией. Может, просто не нашла того, с кем была бы готова связать свою жизнь, но Таисия точно знала, что уж в нынешних условиях явно не до любви. И уж тем более никаких положительных чувств у нее Григорий, немцы и все, кто им служит, точно не вызывали. Терпеть приходилось, да и то ради общего дела. Будь она одна, без тётушки, точно бы давно сбежала в отряд и не страдала.
Но вместо этого сидела здесь и все еще делала вид, что ее совершенно ничего не смущает и не вызывает опасений, когда мужчина вновь встал с кровати и остановился рядом с ней. Главное ведь было убедить саму себя, что он ничего не посмеет сделать, а дальше и окружающие поверят.
Только вот слова Григория чуть не заставили девушку рассмеяться. И смех этот явно был бы нездоровый, поэтому она не дала ему сорваться с губ, чуть опуская голову и поспешно делая глоток чая. Разберутся они… Как же… мечтать не вредно. Пусть удавятся, а лучше на собственных подтяжках повесятся. Тася даже любезно готова им в этом помочь. 
Её, честно, подобная уверенность уже ничуть не удивляла – все были горазды мечтать о том, что скоро война закончится, только отдавать свои родные земли никто не собирался. Никто не будет служить этим уродам, возомнившим себя какой-то там высшей расой, не выучив даже элементарные законы эволюции. Ах, да, они же верят в высшие силы… Вот пусть и молятся, чтобы их пулей в бою зашибло, а не под трибунал отдали.
Но уж точно Таисия ни на секунду не сомневалась, что никаких поместий и слуг немцам тут не будет. И все, что ей сейчас говорил мужчина – бред. Да и какая может быть любовь у человека, который ей подобное предлагает, видев всего пару раз? Как «полюбил» так и разлюбит – побьет, застрелит, еще что-нибудь сделает, сказав, что сама не виновата. Нет, в такие порывы чувств Савенко не верила, будучи реалисткой. Тем более, когда он сам сказал, что ему было бы приятно её напугать.  Так, глядишь, и выяснится, что больше, чем расстреливать невинных, он любит пытать девушек. Спасибо, такого «счастья» врагу не пожелаешь, не то что себе.
В свете подобных мрачных мыслей пришлось скосить взгляд на положенную ей на плечо руку, словно раздумывая, скинуть её прямо сейчас или все-таки сам уберет и не придется снова выяснять, кто тут заигрался во власть.  И хорошо, что мужчина сам убрал ладонь, а то, грешным делом, Тася уже прикинула, насколько у нее остался горячий чай в котелке, на случай чего.
- Хорошо, - после нескольких секунд молчаливых размышлений все же согласилась Савенко, аккуратно беря колечко и убирая в карман юбки, - Давайте, вместе сходим… на танцы в следующую субботу, у меня как раз там ночное дежурство, перед ним послушаем музыку, потанцуем, а потом вы меня проводите.
Нет, она не стала давить из себя фальшивые улыбки, произнося предложение как какую-то обыденность, рядовое расписание смен. Там как раз очень удачно все совпадало – пару часов можно было выделить, чтобы потом и охрана госпиталя видела, как он её довел до работы, и сам мужчина был менее бдительным после подобного вечера. Не то чтобы ей очень этого хотелось, в голове, словно кусочки мозаики, детали сложились спонтанно, и Таисия уже предвидела, как Артемьев надает ей по ушам за самоуправство, но ведь правда к концу следующей неделе и сам капитан на ноги встанет, и ребята окончательно оправятся, а тут, как ни крути, все выгодно.   
А она сама… не сахарная, поскрипит зубами, одолжит у Лидки платье и щипцы для волосы, вспомнит выпускной. Да и медсестра, может, проникнется, станет еще охотнее болтать, увидев, что коллега постепенно оттаивает и разговаривает не только об учебе. Некоторые цели требуют личных жертв, что поделать.
- Нет, я всегда все сама доедала, у нас не принято капризничать было, - пожала плечами девушка, поборов внутренний протест. Ну враг она себе что ли? Уснуть, наверное, не уснет, хотя хлеб со сладким медом все равно был в новинку… Может, потошнит. С непривычки столько забытых продуктов. Надо как-то расширять свой рацион, но явно не за счет сладостей. Хоть и очень хочется, - Да и выбирать не приходилось, что давали – то и ела.
В детстве, конечно, не голодала, но уж точно не шиковали. Сдержано, почти аскетично, а еще полезно для здоровья – мама всегда об этом пеклась. Зато бабушка в деревне летом позволяла делать из сахара карамель прямо в ложке, что очень нравилось маленькой Таське, которая потом засыпала с таким «леденцом», так и не сумев его доесть за один раз.
- Спасибо, - еще раз все-таки поблагодарила Савенко, аккуратно вставая из-за стола и желая наконец закончить этот долгий вечер, потому что следующие дни тоже уже обещали быть наполненными кучей нервотрепки, бессонных ночей и множеством забот. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

36

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]

Больше всего хотелось привлечь её к себе, снова ощутить близость тела, поймать губами тепло дыхания, насладиться запахом волос, заплетённых в детские косички… Подумал бы Енот когда-нибудь, что увлечётся девчонкой с подобными косичками? Да скажи ему кто угодно об этом до того, как он попал в лагерь, посмеялся бы только. Хотя… порой глядя на доктора, назвать её девчонкой, язык не повернулся бы. С таким тяжёлым и недовольным взглядом только допросы проводить, честное слово. Складывается  чувство, что вот-вот возьмёт нож – скальпель, так он у них называется, да? – и начнёт проводить вскрытие.
Впрочем, остановило Казанцева не это. Ну, что он женщину испугается, что ли?
Ему ведь хотелось романтики – когда не просто угрожаешь, приставляя дуло автомата к голове и заставляешь раздеваться, чтобы ненадолго забыться в стремительном порыве удовольствия, а когда читаешь те же стихи, угощаешь шоколадом и ждёшь в ответ хотя бы улыбку, хотя бы мимолётный поцелуй… И нет, Григорий точно не согласился бы довольствоваться  подобным ожиданием месяц-другой. Оно и выглядело бы довольно смешно в период военных действий. Но пока он готов был дать ей немного времени. Тем более, доктор явно понимала, что к чему. До любого дошло бы, что она оценила его предложение – да и кто бы не оценил? Война ведь не будет продолжаться вечно. Конечно, никто не знает, кому суждено дожить до победы, кому – нет. Но каждый же пытается как-то прикинуть, чем будет заниматься после.
Каратель не врал. У него и впрямь пару раз случались подобные разговоры с Фейербахом. Чёрт его знает, как тот сумел бы всё документально оформить – ведь приписан-то Гришка был к зондер-батальону – но с чего бы тому разбрасываться словами? Казанцев и так служит, как говорится, не за страх, а за совесть. Отступать-то ему точно некуда. Он сделал свою ставку. И поставил на чёрное всё, что есть за душой.
Ставки больше не принимаются.
Кажется, так говорили в казино до всей этой дерьмовой революции? Сам он бывал только в притонах, где - случалось и такое - пытался развести фраеров, играя своей колодой. Но вот мать рассказывала, как широко в самом начале века можно было погулять в Москве…
Так что да – ставки больше не принимались. Унтершарфюрер определился, на чьей он стороне.
И гестаповцу виднее, как там всё придумать с документами. Всё-таки, если бы не Григорий, может, его уже завалили бы бандиты.
Поэтому Казанцев надеялся, что всё и впрямь получится. И скорая победа. И возможность жить в мирное время при новой власти, разбираясь с теми, кто не захочет этой власти служить.
- В субботу, думаю, смогу. Я скажу заранее, скорее всего, меня отпустят.
Секунду-другую он стоял напротив доктора. Смотрел на неё – долго, пристально. Взгляд – немного пьяный, чуть мутноватый – скользил по губам, гладил шею и настойчиво прикасался к груди. Его можно было бы ощутить даже на физическом уровне – настолько этот взгляд был нетерпеливым.
   …Григорий уже почти предвкушал, как будет обнимать её, прижимая за талию к себе, как начнут будоражить воображение звуки вальса. Он учился танцевать давным-давно, ещё когда ходил в гимназию. Потом – в те весёлые лихие годы, когда положил немало нэпманов и плевал на возможность угодить на нары – Казанцев частенько развлекался с дамочками по ресторанам, где играла музыка. Но вот в последнее время ему было немного не до того.
- Конечно, провожу. Отпускать вас одну ночью опасно. Вы же нападаете на полицейских, - он, наконец, опустил взгляд. Улыбнулся, всё-таки шагнул в сторону. 
- Давайте помогу одеться. И я очень постараюсь подарить вам хорошие рукавицы… А то вы так впрямь руки отморозите. Что ж раньше-то не сказали?
Каратель вновь приблизился  двери – там, на вбитом в стену гвозде, висели его шинель и пальто доктора.
К слову… Надо ведь действительно будет подумать на счёт подарка к субботе. Что ни говорите, все девушки ценят подарки – как бы ни ломались и ни говорили, что это их в принципе не интересует.
И вот попробуй, угадай, удастся ли разжиться чем-нибудь за считанные дни. Обшмонать очередных подпольщиков было бы очень кстати. Глядишь, и удалось бы выпросить у Фейербаха какую-нибудь мелочь для презента. Ну, а чего? Смысла-то отсылать в Фатерланд что-нибудь не особо ценное – Гришка ведь на бриллианты не претендует. Ему и безделушки будет вполне достаточно, чтобы порадовать Таисию Николаевну…
   …Когда из Белоруссии их перебросили в окрестности Пскова, ничего, собственно, и не изменилось. Теперь Казанцева окружали русские – люди, которых эсэсовец уж точно прежде мог бы назвать соотечественниками. Но он всё равно не чувствовал ничего такого, что порой мешало спать по ночам парням из его роты – смутное понимание неправильности происходящего, позднее осознание того, что за свою жизнь они заплатили слишком дорогой ценой?
Унтершарфюрер мог только догадываться. Потому что если что-то его и мучило, так это страх не так выполнить приказ, упустить партизан, готовых угодить в расставленные ловушки, не понять в точности распоряжение, потому что поначалу с немецким у него было не особо хорошо, Енот учился в процессе.
Почему жизнь  этих людей должна была казаться ему важнее, чем его собственная? 
Да плевать, что сейчас это были те, с кем Казанцев говорил на одном языке - тут уж не спишешь отсутствие сочувствия на недопонимание или разницу мышления - с кем мог бы в принципе прежде общаться или, к примеру, пить пиво. Он это осознавал - но и только. Всё слишком уж смешалось. Понятия "свои" и "чужие" поменялись местами с тех самых пор, когда Григорий начал служить во вспомогательной полиции. А, может, и ещё раньше - в тот самый момент, когда он передёрнул затвор и выпустил очередь в такого же, как и он, пленного парня под одобрительные шуточки немцев. Да и вообще... Он ведь уже сколько раз ловил себя на том, что не существовало для него раньше понятия "свои". Да и откуда? Казанцев ведь всегда шёл против - системы, пропаганды, общепринятых правил. Ровно до тех пор, пока не присягнул Третьему Рейху.
Судьба?
А вот его приятель, Васька Барчиков слетел с катушек, как только их передислоцировали  в Себежский район. Становился всё мрачнее и немногословные. Пил по-чёрному, пока самого не пригрозили вздёрнуть на суку повыше.
По началу-то они с Гришкой много общались. Из Подмосковья, отсидел в своё время за гоп-стоп. Сам, правда, в плен не сдавался – угодил в окружение. А уж потом лагерь, вербовщики, зондер-батальон, в который Васька попал по дури – думал, что кинут его на передовую, а там уж, как говорится, семь бед – один ответ. Не один ли хрен, за кого кровь проливать?
Но ничего, приспособился. Стрелял точно, без лишних соплей. Не жалел ни о чём, радовался, когда перепадала возможность раздобыть какой-нибудь трофей – да хоть то же сало или, на худой конец, картошки. Лишним-то тоже не будет. Разведёшь костерок, похлёбочки наваришь – красота же…
Они старались держаться вместе, перекидывались на досуге в картишки, повторяли немецкие слова, делились куревом. И вспоминали Москву…
А вот потом всё пошло наперекосяк. То ли Барчикову казалось, что они и впрямь вот-вот снова подойдут к Москве, разорять пригороды которой, как белорусские хутора, у него не хватило бы запала. То ли просто крови бывает слишком много – и у каждого свой предел, своя точка кипения.
   …Как-то перед ними выставили пленных – и пулемёт. Пока немцы выгоняли босых, оборванных красноармейцев – и не угадаешь, почему их было решено не отправлять в лагерь, то ли слишком уж отчаянно отбивались, так что захватить удалось только раненых и контуженных. То ли кто-то из начальства пришёл к выводу, что дорога будет нерентабельной, тем более, что в пути их ещё потребовалось бы и кормить, и кое-как охранять.
Что ты делаешь, когда слышишь приказ: «Erschießen»*?
Правильно, нажимаешь на спусковой крючок. Не задавая лишних вопросов и уж точно не думая, что могло стать причиной подобного приказа…
- Слышь, Гринь… А если развернуть эту дуру и по фрицам долбануть, а? Может, если бы мы тогда не пошли на них работать, уже б и войну выиграли… Может, в бега всем вместе?
И тут уж не знаешь, что сказать, если человек и сам всё видит и понимает, если не может не знать, что любому из них задний ход давать уже очень поздно…
Что жрать самогона надо всё-таки поменьше?
Или что он, Гришка, столько точно не выпьет, чтобы променять все перспективы на нереальную возможность спасти кучку калек?
Или что… твою мать, это просто грёбанный бред?
Казанцев оттолкнул его тогда от пулемёта, от греха подальше. Врезал сам короткой очередью по раненым красноармейцам. Выдохнул, чувствуя, как дрожат руки…
А если бы этот идиот, и впрямь, шмальнул по начальству?
Да там бы всю роту в назидание в расход пустили…
Разве удивительно, что Енот доложил об инциденте? У кого повернулся бы язык назвать это паскудством, если Казанцев, по крупному счёту, спасал и себя, и осолуживцев?
Когда Ваську выкинули из казармы, чтобы зачитать приговор и нашпиговать свинцом, он ещё успел подняться на ноги, вытереть  с лица грязь, перемешанную с кровью.
- Ну, и падла ты, Гринька…
Енот до сих пор помнил его взгляд. Просто – помнил. Без сожалений, без желания попросить прощения. Как пример того, что чужая душа - потёмки.
А ведь хорошо вместе гуляли. И брали тоже порой немало.
Вот бы и сейчас подфарило… Не приходить же с пустыми руками на свидание, честное слово? Казанцев не жлоб какой-нибудь. Хотя, может, на рейхсмарки выменять что-нибудь на рынке? Только проблема заключалась в том, что  на рынке, кроме старья уж и не отыскать ничего.
   Уже собравшись и даже, подхватив автомат, он всё-таки вернулся к тумбочке. Открыл дверцу, наклонился, копался внутри некоторое время, а затем вытащил жестяную банку с немецкой этикеткой с надписью «Sardinen».
- Это вам на завтрак, Таисия Николаевна. И не вздумайте отказываться, я, честное слово, обижусь.

*

* Расстрелять

+3

37

— Вверх смотри и не моргай, — честно, по серьезности тона Лида напоминала, как минимум, саму Тасю на какой-нибудь важной или сложной операции, когда все может пойти не так в любой момент.
На самом деле, это было даже смешно в какой-то мере. Обычно, это Савенко что-то объясняла коллеге, командовала или просто вот так оценивающе смотрела на результат работы, а сегодня все резко поменялось. И это было странно. Настолько, что, кажется, им обеим не особо верилось, что они и впрямь уже второй час сидят и занимаются не штудированием отчётов или составлением графика дежурств, а пытаются завить волосы, которые бигуди-то никогда не знали, не то что нагретых щипцов. Уж откуда они были у медсестры оставалось только гадать, но спать на папильотках Лида ей ещё вчера запретила, сказав, что потом это безобразие не во что приличное не собрать.
Не то чтобы Таисия в принципе считала поход на танцы занятием приличным на войне, но выбирать не приходилось. Она до сих пор слишком хорошо помнила, как на нее сначала накричали за самодеятельность, а потом, после почти десяти минут молчания, все же посчитали это неплохим вариантом дальнейших действий. Ну да, никому, кроме нее рисковать не придется, все почти идеально. За исключением одного маленького "но", которое выяснилось уже много позже. И этим "но" была Тася в целом. Как оказалось, улыбку из себя она выдавить не может, краситься не умеет, а уж про гардероб и заикаться нечего.  И помощи можно было просить только у Лидки, которая так и липла с вопросами, зачем, почему, кто и когда. И обязательно ведь растреплет каждому в городе.
Нет, Таисия правда любила почти сверстницу, они одну школу заканчивали, в одном звене были, Лида у нее даже звеньевой была, пионерский галстук вручала, только было это в средних классах, а дальше их дороги разбежались настолько, что порой они обе грешным делом, наверное, думали, что когда-то знали совсем другого человека. И не сказать, что мнение изменилось в лучшую сторону, и это было абсолютно взаимно. Но отголоски какой-то дружбы оставались, как и общая работа всё-таки сближала, так что просьба не выглядела совсем уж надуманной и протянутой за уши. В конце концов, Тася девушка или кто? Может, ей тоже хочется и платье, и серёжки наконец надеть, которые ещё папа дарил?
— Все, можешь смотреть и восхищаться, — Лида наконец отошла от нее, позволяя встать со стула и подойти к дверце шкафа, в которой чудом уцелело ростовое зеркало, приветливо поблескивающее в свете электрической люстры.
В первое мгновение Савенко даже не особо поверила, машинально поднимая руку и невесомо касаясь аккуратно завитой пряди, которая будто бы случайно выбилась из остальной прически. Было так странно видеть себя в лёгком белом платье, с едва заметно подкрашенными глазами, скрытыми синяками и здоровым румянцем вместо привычной бледности от недосыпа и плохого питания.  Впрочем, последнее все же было заметно по тому, что плечи едва заметно пришлось на "живую нить" подшить прямо на ней — иначе выглядит совсем неприглядно на сильно похудевшей девушке. Хорошо хоть на размере обуви неправильный образ жизни никак не сказался, иначе туфель она бы сейчас точно других не нашла.
С другой стороны, ей бы и не пришлось ничего искать, сложись все иначе. Воспоминания о том, как она в буквальном смысле чуть ли не наплевал на все законы военного времени, наорав на командира от души, до сих пор вызывали отголоски злости. Она понимала необходимость работы на немцев, чтобы иметь доступ к препаратам, нормальной еде и какому-то доверию у врага. Но не могла понять, почему почти два года им всем этого было достаточно, никому не приходило в голову предложить ей сходить на свидание с каким-нибудь офицером, разменять всю свою гордость и воспитание на призрачный шанс получить информацию. От тех, кому доверяешь, в кого веришь и кого спасаешь подобные приказы, сказанные как что-то рядовое и не требующее пояснений, слышать действительно больно и неприятно. Нет, ни в коем случае не умаляет желания наконец закончить эту войну, но все равно оставляет ощущение, что в душу, если она таки есть у человека, всё-таки плюнули, да еще и потоптались.
Так что даже действительно красивое отражение в зеркале и новые чулки, подаренные Лидкой по доброте душевной и в обмен на несколько щедрых горстей крупы, не особо утешали. Тася бы даже предпочла снова спрятаться в привычный халат, стянуть волосы в косы и мирно сидеть в процедурной, не думая о том, как сейчас точно может отморозить ноги, пока дойдет.
— Я же все испорчу сейчас, — без особого сожаления заметила девушка, всё-таки проходя в коридор и желая поскорее покончить с этим фарсом. Хотя бы не слушать щебетание медсестры о том, как здорово, что сегодня Савенко всё-таки решила выползти из своей раковины из книжек.
Тася бы с радостью в ней осталась. Но выбора особого не было, так что приходилось терпеть, что ей, как маленькой, помогают аккуратно накинуть платок на голову и завязать, чтобы не испортить прическу. Действительно ведь было красиво, жаль, что совершенно по неподходящему случаю. Но досада хотя бы чуть-чуть грела изнутри, а при местной зиме это было очень кстати, так как даже кофта, накинутая поверх платья, и пальто не казались особо тёплыми.
Впрочем, идти было недалеко, иначе бы Савенко никогда не согласилась отказаться от теплых чулок и лишней пары носок, а сейчас приходилось натянуть валенки прямо на туфли и надеяться, что колени потом не прикажут долго жить после такой прогулки.
Тася на пробу пару раз топнула ногой, но обувь, на удивление, не мешала, хотя и ощущения были непривычные, как и вид белого подола, слегка выглядывающего из-под пальто вместо привычной шерстяной юбки.
И, честно, девушка бы многое отдала, чтобы сейчас идти на дежурство с Лидой, а не помогать ей закрыть дверь старенькой квартиры и под руку спускаться на мороз. Благо, хоть и впрямь пройти надо было только пару сотен метров по улице, а потом свернуть, потому что зимний стылый воздух тут же неприятным покалыванием осел не щеках. Вообще вся ситуация была странная, как ты ее ни крути. А больше всего на свете Таисия ненавидела это чувство растерянности, когда не понимаешь, что надо делать.
Последний раз с ней такое случилось, кажется, на первом курсе, когда перед ней внезапно оказались сразу три стола с анатомическими препаратами и заведующие двух кафедр, ждущие чего-то. Савенко тогда просто не знала, за что хвататься, о чем рассказывать и вообще на первых экзаменах всегда немного трясет от волнений и незнания, как все должно пройти. И тогда-то кончилось хорошо, ну переволновалась слегка, ее успокоили, подсказали начинать с костей, а дальше все уже привычно и знакомо. Никаких неожиданностей.
Здесь совсем не так. Даже то, что она выбралась на танцы — уже не вписывалось в привычную картину не то что военного быта, а жизни в целом. Таська их не любила принципиально. Как и прикосновения в целом. Ей нравилась музыка, концерты, выступление ребят на улице. Она была готова часами слушать оперу или просто игру на фортепиано. Но как только ее звали даже самые близкие и родные потанцевать, например, на праздниках, старалась отшутиться и отсидеться в уголке. Просто чувствовала себя неуклюжей, нескладной и некрасивой для этого. Нет, простые схемы вальса, польки, ещё пары танцев ей были знакомы — в школе от этого было не отвертеться, да и на выпускном все же было приятно потанцевать и потом встречать рассвет.
Но сейчас, поднимаясь по ступенькам бывшего дворца культуры, девушка в буквальном смысле чувствовала, что ее уверенность тает так же быстро, как перед вступительными испытаниями в институте. Хотя, казалось бы, вот уж от глупого вечера точно не зависит вся ее дальнейшая судьба, жизнь и работа. Просто к учебе можно подготовиться, выучить от корки до корки учебники, а вот к щемящему чувству тревоги и внутреннего протеста нет. Говорить можно что угодно, приводить логичные доводы за общее дело, а когда приходится на практике наступать на горло не столько страху, сколько гордости, то все равно волей-неволей возникает мимолётная мысль, махнуть на все рукой и просто пойти на работу.
— Мы не на похоронах, — внезапный тычок в бок заставил опомниться, переступая порог и чувствах тепло коридора, где раньше иногда проводились выставки ученических работ, а сейчас остались только вешалки. Ни мольбертов, ни бюстов, ни картин на стенах...
Тася сюда в старшей школе ходила, чтобы немного научиться рисовать — в медицинском без этого навыка тоже не особо возможно учиться. Анатомические и биологические альбомы у нее до сих пор сохранились и служили неплохим подспорьем в обучении той же Лиды и Шуры. Хотя вот сейчас, пожалуй, урок от подруги нужен был самой Савенко.
Косые взгляды все равно немного напрягали, когда пришлось неохотно снять валенки и расстаться с пальто и платком, попутно поправляя всё-таки слегка растрепавшиеся волосы. Ее здесь явно не ждали, а Таисии было крайне неудобно привлекать к себе слишком много внимания, когда и так казалось, что ее сейчас никакая пудра или голодовка не спасет от желания провалиться сквозь землю от стыда. Хотя, казалось бы, ничего такого она ещё не успела натворить, даже кофту стянула только после очередного толчка Лиды, которая, видимо, справедливо посчитала, что оставлять хирурга в таком состоянии одну опасно, а потому всё-таки оттащила от выхода и сама поправила выбившуюся прядь волос. Очень хотелось поблагодарить медсестру хотя бы за такое подобие заботы, но когда Савенко собралась это сделать, та уже упорхнула болтать с кем-то из знакомых — вот уж ей точно не стоялось мирно в сторонке. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/515324.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-09-23 21:25:36)

+2

38

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]В последний момент всегда появляются какие-то неотложные дела…
Как и говорил, Григорий заранее попросил гауптштурмфюрера освободить его вечером в субботу. Ясное дело, он не ставил вопрос таким образом, что можно было бы подумать, будто служба для Казанцева находится на втором месте после личных дел. Он же не идиот в самом деле. Нет, он выждал нужный момент, понял, что герр начальник находится в хорошем расположении духа – кажется, накануне ему из дома пришло письмо, и в конверт было вложено несколько фотографий. На одной из них стройная русоволосая женщина улыбалась, держа на руках ребёнка лет трёх, на других запечатлели мальчика и девочку лет девяти-десяти. То ли близнецы, то ли погодки. Качались на качелях, кормили уток у пруда в парке, смеялись, открывая подарки около рождественской ёлки. Фейербах не показывал эти фотографии специально, но и не прятал. И когда Гриша принёс ему кофе и галеты, снимки лежали на столе… Вот тут-то Казанцев и ввернул, словно бы невзначай, что в эту субботу его пригласили на танцы, и что он был бы очень благодарен, если бы герр гауптштурмфюрер разрешил ему ненадолго отлучиться.
Гестаповец благодушно посмеялся, мимоходом бросил что-то на счёт того, что Гришке давно пора думать о семье, а не по девкам бегать, но при этом вполне благосклонно хлопнул по плечу в знак одобрения. Впрочем, когда Казанцев вроде бы случайно обмолвился, что встречается с доктором Савенко, и что намерения у него самые серьёзные, даже присвистнул, достал из ящика стола бутылку коньяка, плеснул себе немного в кофе и заметил, что если у русских и могут случайно появиться приличные дети, то рождаются они непременно от подобных браков… Енот ещё потоптался немного около стола, докладывая, что доставил одного из арестованных для казни, потому как тот сам признался, что пытался саботировать работы по разбору завалов, считая, будто так помогает обречённой советской власти. Выбить информацию о связях с подпольем не удалось. Ещё один, которого взяли у железнодорожных путей со связкой гранат, утром откинул копыта. Но Гришка тут честно не виноват, он чётко по инструкции действовал. Никакой отсебятины, всё, как и говорили. Почки напрочь не отбивал, пару раз стукнул молотком по руке – так на то разрешение было. Ну, а хлыстом отходил тоже умеренно, всю кожу точно не содрал.  Просто дохлый попался. Правда, перед смертью сказал, что выходил на связь с какой-то Розой…
Роза… Еврейка, что ли? Или цыганка? Нет, серьёзно, откуда их в Пскове-то столько развелось? Как будто в Одессе, твою мать…
И когда Фейербах кивнул, попивая свой кофе, Гришка щёлкнул привычно каблуками, но из кабинета вышел не сразу. Спросил – улыбался он в этот момент искренне и чуть смущённо – не одолжит ли герр гауптштурмфюрер ему томик Ницше? Казанцев как раз видел его как-то на столике возле кровати. «Весёлая наука» на немецком.
Само собой, гестаповец удивился. Но когда понял, что Енот хочет дать почитать книжку доктору, даже рассмеялся. И милостиво махнул рукой – типа, забирай и вали уже с глаз долой, без тебя дел много…
Спустя пару дней, отыскав свободное время, каратель отправился на рынок, где горожане распродавали последнее имущество или меняли его на еду. Минут тридцать он ходил среди торговцев, смотрел на поношенные пиджаки, побитые молью пальто и шали, мёрз под ледяным ветром, что больно бил по лицу колючей снежной крупой… И потом вдруг заметил хрупкую пожилую женщину, замотанную в серый платок. Она пыталась продать какие-то статуэтки, чайный сервиз и несколько подсвечников. А в руках держала ещё  и  тонкую золотую цепочку с кулоном из бирюзы… Не ахти какое сокровище, но смотрелось изящно.
- Сколько? – Гришка остановился, потёр друг о друга руки в кожаных перчатках и выдохнул облачко пара.  Старушка – к ней ещё жалась замёрзшая, тощая, хоть и рослая, девка, лет четырнадцати, должно быть, внучка – поглядев на его форму, только пробормотала что-то невразумительное по поводу того, что «господин военный», как она выразилась, наверняка не обидит бедных женщин.
Гришка сбросил с плеча рюкзак, покопался в нём и достал банку тушёнки. Прибавил к этому четверть буханки хлеба. А потом, чуть помедлив, и завернутую в газету горсть сахара.
- И рукавицы, которые на девке. Идёт?
Рукавицы были из овчины. Не слишком большие и почти не потёртые.
   …Когда он уходил, то увидел, как женщина, улыбнувшись, перекрестилась…

Всегда что-то случается в последний момент – закон подлости.
Под вечер заговорила девчонка – мелкую тварь, ей и двадцати-то ещё не было – как прорвало. Рыдала, размазывала ладонями по щекам слёзы и кровь с разбитых губ и скороговоркой выдавала сведения о том, кто дал ей пачку листовок, где приказали их разбросать и по какому адресу можно было получить ещё прокламации… В подвале она провела больше двух суток. Наверняка отсутствие её уже заметили и лавочку свернули. Но тут хоть имелся шанс выйти на подпольную типографию…
Нет, Гришка всё-таки почти не опоздал. У Фейербаха память была хорошей. И он отпустил подчинённого – после того, как всё записал, переспросил, приказал врезать ей ещё разок-другой, заставляя сворачиваться на бетонном полу и закрывать голову руками. После этого переспросил снова. Сравнил показания. И удовлетворённо кивнул, давая понять Казанцеву, что тот может быть свободен.
   …Почти бегом поднявшись по ступеням, каратель толкнул плечом дверь и ввалился в помещение, впустив вместе с собой поток морозного воздуха. Чуть прищурившись, осмотрелся – на улице уже было темно, и к свету, хоть тот и не был особенно ярким, надо было ещё привыкнуть. Добрался он быстро – благо и здание бывшего горкома, и Дом Культуры, находились  в центре города. Казанцев даже замёрзнуть не успел.
Он почти сразу заметил доктора – как только глаза привыкли к освещению. Улыбнулся, снимая кепи. Хотел было пригладить ладонью коротко остриженные тёмные волосы – но в левой руке у Григория был небольшой свёрток, который он наспех соорудил из последнего номера газеты «За родину», где на первой странице писали сводки о состоянии дел на фронте и публиковали статьи православных священников, молившихся о ниспослании победы III Рейху.
- Вы просто прекрасны, Таисия Николаевна, - унтершарфюрер подошёл поближе, окинув девушку долгим взглядом и совершенно не обращая внимания на окружающих, словно бы они находились здесь совершенно одни. – Честное слово, о такой женщине каждый может только мечтать.
Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять – Казанцев говорит вполне искренне. Доктор понравилась ему сразу – как только он встретил её, отойдя от наркоза, в рождественский вечер. Но такой – с тщательно уложенными волосами, в белом лёгком платье и тонких чулках – ему ещё не доводилось видеть Таисию. Мгновение-другое он изучал девушку с нескрываемым восхищением, затем протянул ей свёрток. И произнёс почти виновато:
- Книжку надо будет вернуть. Герр Фейербах одолжил почитать на время. Вы же, как я понял, хорошо знаете немецкий? А остальное вам от меня. – И, сняв перчатки, принялся расстёгивать шинель. Мундир ещё накануне каратель весьма старательно вычистил щёткой, сапоги натёр гуталином. А выбегая из своей комнаты, щедро облился одеколоном, что позаимствовал при обыске в одной из псковских квартир пару недель назад. Ну, а чего добру-то пропадать? Начальству всё равно такое барахло точно не нужно.
- Вы простите, что я опоздал. Честное слово, очень спешил. Но как уж отпустили. Служба, сами понимаете… Надеюсь, вы не слишком долго меня ждёте?
   Для смелости – вот правда, он и понятия не имел, чего можно ждать от Савенко, и даже не мог предположить, как пройдёт этот вечер – Гришка немного выпил. Совсем чуть-чуть… Ну, может, грамм двести, от силы. При всей своей самоуверенности он, признаться, меньше психовал, когда их отправляли прочёсывать лес, стараясь выкурить партизан на открытую местность и накрыть прицельным огнём. Там-то всё было привычно и ясно. Держать строй, поливать пространство короткими очередями, уловив хотя бы намёк на движение. Ну, и стараться уничтожить противника, если вдруг те решат оказать сопротивление, а не отступать к тому квадрату, где их уже поджидали основные силы.
А как вести себя сегодня, что можно уже себе позволить, а чего решительно нельзя – поди-ка догадайся. Сейчас, по прошествии нескольких дней, Гришка сумел убедить себя, что все его недавние подозрения не имеют под собой никакого основания. Ну, правда, стала бы она так подставляться и приглашать его на свидание, если бы была хоть как-то завязана с бандитами? Наоборот ведь старалась бы, как и прежде, держаться подальше, избегая слишком уж пристального внимания карателя. Ему самому такие рассуждения казались вполне логичными, ну, а то, что доктор вдруг решила сменить гнев на милость, объяснялось проще простого – подумала, прикинула, что к чему, и, наконец, сообразила, что вряд ли сумеет отыскать кого-то получше.
- Ну, что… Рассказывайте. Как ваши дела? Не замёрзли, пока сюда добирались? – и, не удержавшись, всё-таки протянул руку, дотрагиваясь до рукава тонкого платья. – После начала войны я на танцах и не бывал ни разу… Какие там танцы? Как линию фронта перешёл,  почти сразу в полицию завербовался. А год назад в зондер-батальон перевели – одним из первых после того, как сюда русских набирать разрешили. А тут у нас… - усмехнулся, на миг отведя взгляд, - танцы немного другие. Так что надо повеселиться от души, раз уж выпала возможность, правда?

Отредактировано Quintus Warrington (2020-09-24 13:43:03)

+2

39

Взгляд немного растерянно скользил по светло-кремовым стенам, которые они сюда, кажется, ходили красить в средней школе. Дворец Культуры был совсем-совсем новый, красивый, одна сплошная радость была собираться после уроков на кружки. Мальчики притаскивали деревянные модели самолетов, собирали радио, вырезали какие-то красивые вещицы, а потом дарили - вон ей Шурка одну из таких фигурок подарил недавно: резная шкатулочка, в которую как раз легко помещались листы с рецептами или несколько бинтов. На мгновение, даже стало интересно, что стало с классами живописи, скульптуры, где занимался художественный кружок. Может, там что-то и уцелело. Тася даже чуть отошла, вглядываясь в очертания двери, за которой была лестница на второй этаж. Было бы любопытно проверить, заперта или нет.
На самом деле, она бы с радостью сейчас взбежала по высоким ступеням, вдохнула запах краски, села за какой-нибудь стол и порисовала даже что-нибудь самое простое. Рука уже столько месяцев не брала кисть или цветной карандаш, что точно добрая половина навыков канула в лету. И восстанавливать их будет долго и сложно, но что поделать, сейчас, мелкая моторика была нужна для другого, а все силы уходили на практику и собственное выживание. Никаких тебе анатомических рисунков - смотри на раскроенных телах и радуйся, называется.
Подобные мысли все чаще посещали Савенко, когда после работы оставались силы только на то, чтобы просто пялиться в стену, грея руки о стакан с чаем. Даже есть уже в таком состоянии не хотелось. Все дни так или иначе сливались в мутную череду образов, бесконечной усталости, страхов, бессильной злости и морозов. Зима все-таки была слишком сурова ко всем чудом выжившим, чтобы оставались силы на искусство.
И, наверное, поэтому столь дикими для Таси и выглядели развлечения, подобные танца. У нее не укладывалось в голове, как всем могут беспечно смеяться, о чем-то тихо беседовать, слушать музыку, легко и непринужденно танцевать. Это казалось неправильным, насмешкой над всей пролитой кровью и слезами. Особенно, когда Савенко вспоминала, что большая часть населения так или иначе голодает, кто-то живет в совершенно непригодных условиях, а еще обязательно хоть кто-то да умирает каждый день. И у нее не получалось даже ради общего дела сделать беззаботный вид или хотя бы взгляд, если не потеплее, то не наполненный холодной злобой.
Чем дольше тянулись минуты, тем сложнее было не скрестить руки на груди, привычно хмурясь при виде аккуратных и с виду интеллигентных людей. Дешевый фарс. Абсолютно бездарный театр пары актеров. К счастью, из здесь присутствующих она лично знала только несколько человек, а остальным так же не было знакомо её лицо. Вот уж точно вопросов ей завтра хватит и от медсестры. Если сегодня Лида еще терпела, то на дежурстве от нее можно будет хоть на стену лезть, но точно никуда не деться - уж не упустит шанс узнать, кто и под дулом какого автомата загнал вечно хмурого хирурга на танцы, да еще и в платье вместо застегнутых наглухо кофт и медицинского халата.
И все же прислониться спиной к стене или махнуть на все рукой, уходя на работу, Таисия не решилась - гордость не позволяла, заставляя стоять прямо, словно все так и должно быть. Разве что смотрела она все-таки настоящим волком на всех собравшихся, но это их к счастью не волновало и не было заметно, если не подходить совсем уж близко.
Но вот на подошедшего мужчину Савенко все же пришлось посмотреть, пытаясь хотя бы не сжимать губы в тонкую линию от досады. Впрочем, для него вряд ли это было чем-то удивительным – другого выражения лица он у нее не видел, только вежливое спокойствие, как и всегда. Уж светиться не хуже лампочки, как это делала та же Лида при виде своих кавалеров, она точно не собиралась.
Хотя комплимент все же отразился в карих глазах легким замешательством и чем-то отдаленно похожим на смущение… Она все-таки никак не могла привыкнуть к тому, что в ней действительно могут видеть девушку… Не нескладного подростка, не врача, не просто обслуживающий персонал или серую массу. На фоне одноклассниц, сокурсниц, а сейчас и коллег Тася всегда терялась – у нее не было времени на красивые прически, укладки, косметику. Лишь бы выглядело прилично и не мешало в работе. Поэтому волей-неволей очень уж непривычно слышать подобные слова.
- Спасибо, - несколько растеряно отозвалась Таисия, не зная, что еще сказать. На ответные похвалы у нее все-таки язык не поворачивался. Делать ей нечего, как палачами восхищаться, даже для виду, её актерских способностей на такое не хватит.
И протянутый сверток заставил на пару мгновений, по привычке, задуматься. Их всех, еще юных и зелёных, с первого дня в институте натаскали – ничего руками не трогать, если не уверены, что там. Война внесла приоритеты. Уж точно не взрывчатка, но мало ли… С чем в руках поймают – потом не отоврешься. А память о том, что Григорий пытался сказать, что Савенко связана с подпольем, была еще слишком свежа. С другой стороны, способен ли каратель на такой ход, как подкинуть в этом подарке что-нибудь, чем потом можно будет шантажировать? Подчас переоценить противника ничуть не менее опасно, чем недооценить. 
Может быть, это было самонадеянно, но девушка все-таки посчитала, что для подобного хода её сегодняшний спутник все-таки не дорос – судя по его собственным рассказам и уже виденной модели поведения, мужчина предпочитал менее изящные методы. Или очень хорошо прикидывался исполнительным не дураком, но и не гением. Умных никто не любит, так, кажется, говорят? Вот и Тася понадеялась, что в данной партии все-таки хоть небольшое преимущество у нее есть, если не в плане силы, то хоть в плане знаний.
- Это очень… неожиданно, спасибо, - все же едва заметно, но уголок губ чуть дернулся, впрочем, так и не сложившись в полноценную улыбку, когда Савенко осторожно взяла сверток. Мысль о книге была… притягательной. Ей очень не хватало их сейчас, она испытывала почти болезненную потребность читать, - Когда её нужно будет вернуть?
На самом деле, вопрос был глупый – Таисия и без этого знала, что осилит небольшой томик за считанные дни, если не будет совсем с ног падать от усталости. В крайнем случае, у неё вот даже сегодня ночное дежурство, где работы не так много, а посидеть и почитать спокойно можно в кои-то веки, потому что к ребятам в отряд не надо, больных практически нет, а Лидка обязательно отпросится с кем-нибудь уйти, будет тишина и благодать… Самое время почитать.
Только все это будет не раньше чем часа через полтора-два. Девушка все же огляделась, ища взглядом собственное пальто, под которым висела сумка, неудобно было стоять со свертком, а разворачивать сейчас неприлично – потом посмотрит.
- Нет, недолго. Вас так задержали вечерние происшествия? По улицам снова опасно ходить? Но, если вы очень устали, мы можем не танцевать, - подобное предложение получилось как-то само собой. Вдруг, действительно не придется… А то ведь и впрямь она никогда это не любила, а сейчас особенно не хотелось.  Лучше бы и впрямь про работу рассказывал – хоть что-то полезное и отвлекающее самого собеседника.
- Я сейчас вернусь, - она все же отошла на пару шагов, чтобы аккуратно убрать сверток в сумку, не стоять же с ним весь вечер, хотя компания книги ей сейчас явно была бы более симпатична, чем мужчина, на чьи вопросы и не знаешь, как отвечать.
Таисия в принципе не очень любила пустые разговоры, да и никогда не славилась болтливостью. Как и умением играть на публику. Ей почему-то поперек горла в прямом смысле вставали все попытки фальшиво улыбаться или поддерживать вежливую болтовню ни о чем или на неинтересные, неприятные темы. Не хватало умения врать. Савенко всегда была излишне честной девочкой, сколько её за это ни ругали, но пределом сил было холодное спокойствие почти в любой ситуации.
Тем более, когда чужие пальцы коснулись рукава платья, заставляя подавить в себе желание машинально отойти в сторону. Это была почти инстинктивная реакция, сдерживать которую все-таки приходилось, напоминая, чтобы здесь-то точно в этом жесте нет никакой скрытой угрозы, из-за которой, собственно, подобный рефлекс и выработался. В последние годы появилось слишком много тех, кто имел привычку довольно бесцеремонно пытаться её схватить, даже если на самом деле ничего плохого не хотел.
- Только колени немного замерзли, но не страшно, - пожала плечами хирург, все еще не очень понимая, что вообще сейчас делать и ощущая себя действительно котенком, которого бросили в воду. Выживай как хочешь, называется, и не смей жаловаться, - Как ваша рука? Уже не болит? Вы её не забываете разрабатывать и прогревать? – перейти на профессиональную сферу было как-то легче и за нее Тася цеплялась, как за спасительную соломинку, заодно мотивируя себя тем, что надо знать, в каком состоянии человек, который так или иначе все-таки представляет угрозу, - Я … последний раз танцевала на выпускном в школе, так что не очень много помню, - все же честно призналась девушка, отводя взгляд.
Ей всегда было неловко сознаваться в чем-то подобном. Казаться глупой и неуклюжей. Никакие платья и приказы не помогут, не дадут нужных навыков и уверенности в себе. В душе, несмотря на все воспитание и видимую серьезной, Савенко все-таки была простой девочкой с такими же простыми страхами – опозориться на публике, выглядеть глупо или странно, натолкнуться на порицание общества. И справляться с этим всегда приходилось самой, а тут еще и наступать на горло сразу почти всем привычкам, опасениям и внутренним противоречиям, что совсем не облегчало задачу. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/515324.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-09-25 13:27:56)

+2

40

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
- Это война, Таисия Николаевна. На войне всегда опасно, даже в тылу. И чем раньше Москва капитулирует, тем раньше мы сможем начать жить спокойно. Пусть  даже герр Фейербах сутками работает над тем, чтобы дать всем возможность, не отвлекаясь ни на чьи вылазки, служить на благо Германии.  Но, как видите, от бандитов следует ожидать любых сюрпризов в любой момент. Мы же до сих пор лишь отвечали ударом на удар. Надеялись на то, что местные оценят отношение новой власти. И, хочется верить, не напрасно надеялись, и горожане помогут нам добить эту бандитскую сволочь, - Григорий поправил воротник мундира, затянул ремень чуть потуже. С его стороны всё-таки было немного самонадеянно говорить «мы», приравнивая себя к тем, кто устанавливал теперь порядки. По правде сказать, ни при ком из немецких офицеров он не рискнул бы вести себя столь вольно. Но вот шанс покрасоваться перед девушкой упускать всё-таки не хотелось.  - А книжку... Как прочитаете, так и отдадите. Гауптштурмфюрер, не сомневаюсь, не станет вас торопить...
Улыбаясь, он проводил взглядом доктора, что убрала его подарок в сумку. Не терпелось самому надеть ей на шею приобретённую недавно золотую цепочку с небольшим кулоном из бирюзы. Но делать это при всех Казанцев посчитал излишним. Ничего, потерпит немного -  в госпитале, наедине, будет куда уместнее…
- Я действительно устал. – Признался Григорий, когда Савенко вновь подошла к нему - он  даже и смысла не видел врать. Может быть, кто-то считал, что он неплохо устроился – к слову, Енот даже не стал бы с этим спорить, вспоминая обычную службу в зондер-батальоне. Но вот выкладываться и здесь приходилось по полной программе. Часто – забывая об отдыхе, не успевая даже перекусить и лишь затягиваясь сигаретой покрепче, чтобы хоть как-то прояснить мысли. И всегда – думая только о результате. Больше, по крупному счёту – ни о чём. Потому что именно от результата его работы зависело будущее Казанцева.
Что ждало бы Гришку при ином раскладе? Ещё лет десять-пятнадцать в бараке на лесоповале? И пока не сдох, он вставал бы в пять утра под лай овчарок, выходил на развод под белый свет слепящих прожекторов, ёжился от ледяного ветра… А ещё вернее - кто-нибудь из мусоров раньше или позже шепнул бы блатным, кто сливает сведения о них. И тогда – самое лучшее – перо в бок.
Так что да – существующее положение карателю было с чём сравнивать.
- Но я ни на что не променяю возможность потанцевать с самой красивой девушкой. Можете даже не уговаривать. Тем более, только представьте на миг – если с вами не буду танцевать я, непременно найдутся другие желающие. А объяснять им, насколько они ошиблись, будет не менее трудно физически. Руку я и без того разрабатываю и прогреваю  даже лучше, чем нужно.
Енот добродушно рассмеялся.
Ему и впрямь было хорошо сейчас – словно оказался во сне. И пусть пробуждение тебя не пугает, но всё-таки хочется подольше оставаться во власти грёз.
И мысли о том, что всё происходит на самом деле, что он и впрямь заслужил это, потому что шёл к сегодняшнему вечеру почти полтора года – через безнадёжность, страх и кровь – кружили голову получше самогона.
   …Когда в батальон стали набирать русских, из-за того, что личный состав нёс большие потери в борьбе с партизанами, прежде всего, туда направили полицейских, которым работа зондер-команд была в принципе знакома, и которых уже мало что могло бы удивить. За несколько месяцев службы ко многому привыкаешь – и почти на всё начинаешь смотреть  отстранённо, словно происходящее отделено от тебя толстым стеклом – вроде того, из которого сделаны витрины больших магазинов в центре столицы. Ты можешь видеть всё, что происходит за этим стеклом, наблюдать, рассматривать в подробностях, но при этом не в силах отделаться от ощущения, что там проходит совсем иная, не имеющая никакого отношения к тебе самому, жизнь…
У Дирлевангера нужно было «прописываться» по особым правилам – только после этого тебя выпускали на первое задание. И правила эти ни для кого не менялись. Будь ты обычный солдат, после ранения угодивший в плен и рискнувший от голода и отчаяния надеть немецкую форму с эсэсовскими знаками отличия, или уже успел побывать в перестрелках на «этой» стороне, попадал в партизанские засады и всаживал свинец в отстреливавшихся врагов – никому до этого не было дела.
Ты должен был доказать, что тебе можно поручать именно особые задания, что ты не впадёшь в истерику, не подведёшь начальство, получив первый же приказ.
   Яма на краю села – Гришка путался в этих белорусских названиях и почти никогда не запоминал, но Чырвоны Бераг всё-таки запомнил – в этой яме на снегу стояли люди. Много – чёрт его знает, сколько, Казанцев и не пробовал считать.
В основном бабы и дети, мужики тоже попадались – и калеки, и те, кого коммунисты попросту не успели мобилизовать, поскольку Вермахт слишком быстро прорывался в сорок первом на восток. Всех иностранцев проводили через немецкое оцепление. Смешно, но факт – на той земле, что прежде принадлежала Союзу, славянских новобранцев называли «иностранцами». Кого-то это даже задевало, только вот Гришке-то было плевать. Да как хотите, так и называйте, главное, кормите получше и оружие выдайте.
Оружие, к слову, и выдали – карабин Маузер 98 k с полным магазином на пять патронов.
Ни выпить, ни пожрать с утра – только и удалось, что напиться из ведра в чьих-то пустых сенях, разбив корочку льда, образовавшуюся на поверхности воды.
   Их по одному подводили к краю ямы. Каждый обязан был сделать минимум два выстрела на поражение. После этого отходил в сторону и получал сигарету, освобождая место следующему «иностранцу». Если выстрелил больше – хорошо, могли наградить и пачкой курева. Меньше –  сам отправлялся в ту же яму. Всё, по крупному счёту, предельно просто.
Парнишка – чуть старше двадцати, он шёл как раз перед Казанцевым – в последний момент стал кричать, что так не может, по безоружным-то. Бил себя в грудь, клялся, что партизан-то положит на месте… Его срезали короткой очередью и брезгливо столкнули вниз. На подтаявшем к весне снегу остался яркий красный след.
Григорий подошёл к самому краю ямы, чувствуя на себе недоверчиво-оценивающие, но, в общем, безразличные взгляды. Перевёл вправо предохранитель на затворе. Прицелился. Встал поудобнее – очень уж не хотелось подыхать из-за глупости, из-за того, что поскользнётся на этом кровавом месиве и не попадёт в цель. Наверняка ведь скажут, что промазал специально.
Один выстрел. Второй. Третий… Гильзы отскакивали в сторону, плавили снежное стылое крошево. Люди в яме вроде бы стали орать ещё громче, сбиваясь в кучу и прячась друг за друга.
Гриша отстрелял весь магазин, чувствуя, как отчаянно колотится сердце. Пожалуй, только это он и чувствовал – бешено пульсирующую кровь и страх пальнуть мимо, хоть, в общем-то, всегда стрелял и неплохо.
- Молодец. Все бы так, - одобрительно кивнул офицер, с трудом подбирая русские слова, когда Енот всё-таки отступил в сторону, глядя лишь на сизоватый дымок, что поднимался над дулом.
И получив курево, заставил себя усмехнуться:
- Пожрать бы чего ещё… А то так много не навоюешь.
Наглость? Да безусловно. Только вот Казанцеву было нужно, чтобы его запомнили.
Это потом он стоял, прислонившись спиной к белому берёзовому стволу, жадно затягивался душистым сухим табаком и смотрел в мутное серое небо. Вместе с успокоением приходила и странная пустота – без сожалений, без намёка на раскаяние. Отныне жизнь должна была стать другой – но это была его жизнь. Гришка сам её выбрал. И за неё пока что стоило держаться.
   …Отчего-то именно сейчас, рядом с девушкой в белом воздушном платье, под звуки пианино, что наполняли зал бывшего советского Дома Культуры, этот момент вспомнился особенно ясно – до запаха холодного, но уже наполненного предчувствием близкой весны влажного ветра, что так и старался забраться под новую немецкую шинель, до нервного озноба, унять который могла лишь отдача верно бьющего в выбранную цель карабина, до явного, почти осязаемого облегчения, что испытал Казанцев, услышав слова офицера.
Может быть, потому, что сегодняшний вечер был очередным подтверждением – всё это было не зря.
- Так что? - глядя в упор на доктора, унтершарфюрер щёлкнул каблуками, чуть наклонил голову. – Разрешите вас пригласить, Таисия Николаевна? – и, не дожидаясь ответа, положил ладонь ей на талию, не подходя пока что особенно близко, хотя приходилось прилагать усилия, чтобы сдерживаться, не пытаться привлечь доктора к себе слишком настойчиво, постоянно думая о том, что нужно хоть немного подождать. – Я правда благодарен за то, что вы меня сюда позвали… И очень рад вас видеть. Честно? Я боялся, что вы не придёте. И мне придётся до утра искать вас по всему госпиталю.

+2

41

Кажется, фраза о том, что можно музыкально скрипеть зубами скоро будет применима не только к капитану. Таисия была готова поклясться, что если бы взглядом можно было убить, как выстрелом в упор, то мужчина точно бы уже упал замертво. Нет, на лице не дрогнул ни один мускул – привыкла слышать слова о капитуляции, о «работе» местных палачей, но это ничуть не смягчало стали в глубине карих глаз, не заставляло, как Лидка, смеяться или просто беззаботно отмахиваться. Разве что молчать или переводить тему. Это был её максимум, чтобы никогда всерьез подобное не воспринимать. Не дождутся. Она еще лично на их казни посмотрит, и по Москве погуляет, и в Ленинград вернется, и все у неё и других честных советских граждан будет хорошо. 
- Я верну через несколько дней, - Савенко никогда не умела говорить пустыми словами, красивыми формулировками с кучей вежливых оборотов, ей всегда было проще четко и понятно выдать информацию, чтобы её можно было толковать однозначно.
Возможно, сказывалась медицинская привычка, а, может, просто характер такой был. После начала войны многие, даже тётушка говорили, что Тася даже улыбаться уже разучилась. Ей и впрямь было просто не до этого, пусть иногда и выдавались почти мирные вечера. Её гнуло к земле от новостей об очередных арестах, расстрелах, болеющем населении, голоде, сиротах, состоянии дел на фронте, смертей товарищей и любого человека. Она могла отрешиться от этого, могла даже забыть на какое-то время, например, на операциях, но незримо этот груз всегда был с ней, а сил на фальшь просто не оставалось. Да и, честно, актриса из нее всегда была посредственная. 
Вот и сейчас подобные воспоминания легко, словно наточенное лезвие, обрубили все зачатки какого-то смущения, напоминая, что все слова о красоте ей сейчас говорит убийца ни в чем неповинных женщин, детей и стариков. На секунду даже промелькнула ироничная мысль, что вся эта вежливость не более чем подхалимство – такое же, как перед немцами, потому что с тем, кто действительно бы не смог дать отпора, вряд ли бы стали так церемониться. Савенко не забыла ни угроз, ни руки на шее, ни поцелуя, чтобы вестись на такие, с виду, впечатленные речи.
-Не стоит таких слов, я самая обычная и, как видите, никакой очереди сводить меня на танцы нет, - чуть мрачнее, чем следовало, исходя из ситуации, заметила Таисия, все же не любя, когда ей так откровенно вешают лапшу на уши. Какая из нее красавица? Да, причесали, дали платье поприличнее, но, честно, даже по сравнению с остальными девушками, что присутствовали здесь, ей было не по себе. Не привыкла. Не считала себя симпатичной. Не умела с этим жить и не хотела. Ей не красота нужна. Ей бы еды да медикаментов для ребят, а еще лучше информации и голову начальства Григория отдельно от тела… - Но если устали, то, наверное, не стоит оставаться до конца, потанцуете, сколько захотите, чтобы руку не напрягать.
Савенко не разделяла веселья мужчины, но искренне старалась не сжимать по привычке губы в тонкую линию, пусть лучше думает, что у нее и впрямь просто проблемы с выражением эмоций – все-таки довольно юный возраст, пришедшаяся на него война, слишком большая ответственность, тут волей-неволей перестанешь быть милой глупышкой, верящей в сказки. И уж тем более не было ничего удивительного в том, что не хочется беззаботно смеяться и есть сложности в общении. Не до этого. И слишком много вокруг крови, потерь, скорби и опасности. Проще и безопаснее для психики быть вот такой спокойно-отстраненной практически в любой ситуации.
Нет, безусловно, Тася не разучилась чувствовать… Любить, злиться, радоваться, плакать… Просто прятала это внутри, используя эмоции как еще одно топливо, когда не хватало еды, сна и тепла. Это был почти единственное, что поддерживало и грело в трудную минуту. Наверное, поэтому девушка и боялась кому-то показывать, что происходит в душе – вдруг, отнимут, искорежат, уничтожат, а у нее и так уже ничего и практически никого не осталось. Быть всегда холодной и вежливой намного безопаснее. По крайней мере, ей так казалось.
Даже сейчас, все-таки чуть поднимая голову – разница в росте все-таки иногда вынуждала так поступать  - и вглядываясь в черты лица Григория, словно пытаясь себе напомнить, что перед ней человек, не безликое существо, Савенко просто хотела напомнить самой себе, что когда-то клялась не ненавидеть. Даже если будет очень хотеться. Можно жить на каких угодно чувствах, но не на ненависти, которая поглощает и сжирает, оставляя за собой лишь пепелище, как те самые отряды карателей. Если ей поддаться – ничего хорошего не выйдет.
Впрочем, звуки фортепиано и возможность наконец покинуть холл помогали лучше. Раньше за высокими дверьми был актовый зал, тут ставили спектакли театральный кружок, а иногда вот так же выносили все стулья и скамьи, оставляя все пространство пустым для танцев. И, кажется, изменились только люди. Вместо школьников, студентов и их близких теперь тут были вражеские солдаты, младший офицерский состав тоже иногда попадался на глаза, полицаи, да и размалеванные, иначе у нее язык не поворачивался назвать, девицы, которые уж очень старались походить на зарубежных красавиц с картинок. Таисия могла разве что порадоваться, что хотя бы её внешний вид мало чем отличается от того, как она ходила на собственный выпускной еще в семнадцать лет…
Тогда у нее была такая же несложная, но опрятная прическа, туфли практически без каблука, лишь слегка подкрашенные маминой тушью ресницы и самое красивое голубое платье… С таким же рукавом в три четверти, изящным полукруглы вырезом, где были едва заметны лишь ключицы, и подпоясанное широкой лентой. Оно тоже ей тогда было велико, потому что одолжили у соседки на вечер, мама смеялась тогда и так же подшивала плечи вручную, говоря, что Таська у нее совсем воробушек, расти надо было и каши больше есть. А папа тогда улыбался и отвечал, что глупости это все, маленькие и аккуратные девушки куда милее дылд, она тогда сама смущалась жутко. Ей ведь было так неловко видеть себя без привычного школьного платья и осознавать, что через каких-то пару дней у нее билеты на поезд в Ленинград, чтобы сдавать вступительные в институт.
Могла ли семнадцатилетняя Ташка, как её ласково звали одноклассники, подумать, что вернется в этот зал, когда часть страны захвачена врагами, а рядом с ней стоит самый настоящий предатель, который еще и дарит ей что-то? Да она бы тогда назвала это безумством и оскорблением, а сейчас приходилось терпеть. За прошедшие пять лет Савенко сильно повзрослела, не только из-за войны, слишком много всего случилось и до нее – и переезд, и самостоятельная жизнь, и первая любовь, и внезапная смерть Пашки, и тяжелая учеба, и куча-куча неприятных вещей, которые, наверное, и позволили какому-то стержню внутри окрепнуть, чтобы сейчас только расправлять плечи и гордо вздергивать нос, а не забиваться в угол и плакать над своей долей. Приказ есть приказ, и она его выполнит, даже если для этого придется наступить на горло своей гордости и воспитанию.
- Если я наступлю вам на ногу, заранее прошу простить, - все же предупредила девушка, с тяжелым сердцем не позволяя себе отойти, чувствуя, как чужая рука ложится ей на талию, - Вы слишком плохого мнения обо мне, я держу свое слово, - с учетом, что она вообще не любила болтать по пустякам, то ради красоты уж точно не стала бы что-то говорить, - Да и в госпиталь вас бы не пропустили, иначе бы туда так каждый с улицы мог зайти, а там ведь раненные и беззащитные люди. И медикаменты, так что хорошо, что вам не пришлось меня искать.
Да, несомненно, был огромный соблазн не прийти, но что бы это дало? Только запорола бы задание, потом пойди и докажи, что это не саботаж… Не в игрушки играли, при всей дружбе и доверии в отряде, приказы командования не обсуждаются, даже если хотелось вместо танцев кого-нибудь пристрелить. А приходилось аккуратно класть левую руку на плечо мужчине, и правую вкладывать в его ладонь, надеясь, что память ей еще не изменила в плане самого простого вальса.
На самом деле, танец был действительно несложный. Они его как раз перед выпускным и осваивали. Малый квадрат так и вовсе даже младшие классы научились выполнять, развернутый был чуть-чуть позаковыристее, но несколько репетиций и отдавленных носков туфель у всех присутствующих все-таки решили проблему. Тем более, если уж быть совсем честной, за широкими шагами некоторых мальчишек девчонки просто не поспевали и вся красота движения смазывалась, лишь бы на кого-нибудь не налететь и просто попасть в такт любым способом. И как-то очень хотелось верить, слушая достаточно медленную музыку, что Григорию в детстве или на войне медведь на ухо не наступал, тогда все было бы гораздо проще и, возможно, даже на несколько мгновений удалось бы ни о чем не думать. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/515324.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-09-27 16:12:04)

+3

42

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Как давно он не танцевал вальс?
Пожалуй, пытался года два назад – но вот именно, что пытался. В московском кабаке, прятавшимся среди старых невысоких зданий на Новослободской улице – недалеко от Бутырки, где в  своё время Григорию пришлось провести до суда несколько месяцев в плотно набитой душной камере, рядом с теми, кого он в принципе должен был бы считать за корешей, за тех, с кем можно пойти и на побег, и на дело. А, признаться, считал за быдло, которое порой не может и двух слов связать, бредит своими воровскими понятиями, не разделяя надуманные проблемы от действительно важных. За тех, кого не стыдно и сдать – тем более, что чувства стыда Казанцев не испытывал с детских лет. Разве что перед самим собой. Испугаться и упустить шанс, пойти на поводу у общественного мнения, предать самого себя – вот этого и впрямь стоило бы стыдиться. А слегка стукануть всем этим гражданам начальникам на законных воров и их шестёрок, что мнили себя вправе распоряжаться судьбами других людей -  разве из-за этого стоило переживать, если всё сделать по уму и свести к минимуму риск попасться?
Риторический вопрос, что называется. Казанцев уж точно не переживал, если принимать  в расчёт только моральный вопрос. Хотя применимо ли подобное понятие к воровскому закону?
Говорят, тот, кто предал один раз, легко предаст и второй. Вполне возможно.
В жизни Гришки именно так и вышло.
Он обдуманно, совершенно осознанно предал бывших приятелей, когда стал сливать информацию в мусарню, чтобы ему скостили срок. Потому что понял – всё, это край. Ещё три года в тайге он просто не выдержит. Не потому что ему не хватит сил справляться с пилой и работать на лесосплаве – а потому что попросту слетит с катушек, порежет себе вены от безысходности.
Да и второй раз, когда заявился в военкомат летом сорок первого и отправился на фронт, перешагнул через данные обязательства легко, словно бы мимоходом. Не задумался. Не остановился даже на миг. Не обернулся назад.
Всё верно.
Только вот тот, кто решит, что так будет продолжаться до бесконечности, окажется полным идиотом.
Предавать можно всех, сколь угодно раз – кроме себя самого. Вот в последнем случае жить дальше уже точно не имеет никакого смысла.
Да и – опять же – всё это лишь слова, лишь общие фразы. Изменить можно лишь тому, во что ты верил, к чему прикипел душой.
Воровской закон?
Большевицкая присяга, после которой его пинком швырнули на фронт, надеясь за счёт жизней таких вот добровольцев хоть как-то удержать Москву и  прикрыть свои кремлёвские задницы?
Хорошо, пусть те, кто не находит иных слов, не может оценивать всё неоднозначно, кому не хватает желания взглянуть на ситуацию под другим углом и назовут его поступки предательством. Не в этом суть.
Гришка не раз спрашивал себя, может ли что-то подобное повториться снова – и почти сразу соглашался. Конечно, может. Жизнь – штука непредсказуемая.
Но вот только не с Германией. Ей он присягал от души. И значит, нарушить эту присягу всё равно, что отказаться от части себя… Хрен его знает, как объяснить это словами. Подобное надо прочувствовать. Пережить и принять.
Говорят, что родина там, где тебе хорошо. Довольно циничное утверждение, но по факту верное. Казанцеву ведь не было особо хорошо нигде. Ни друзей, ни уверенности в завтрашнем дне, ни перспектив.
До тех пор, пока на эту землю не пришёл III Рейх.
Енот никого не идеализировал – да и смешно оно было бы в его-то возрасте и с его опытом. Подчас немцы его раздражали врождённой любовью к порядку, педантичной склонностью к чистоте – ну, мать вашу в рот, сил же нет каждый день обливаться ледяной водой и драить сапоги! – и стремлением к экономии. Так широко гулять, как русские – отчаянно, на последние гроши, как будто завтрашний день точно не наступит – большинство из них не умело.
Но при этом под новой властью – под властью Германии – ему жилось лучше, чем когда-либо прежде. У Гриши появилась перспектива, появилось хоть что-то похожее на уверенность в будущем  – когда за твоей спиной стоит государственная машина, готовая перемолоть каждого, кто посмеет замахнуться на тебя…
Выходит, не зря он кричал о том, что Deutschland uber alles.*
В какой-то момент заученный текст становится идеей, а идея – смыслом. И потому да – Германия стала той самой родиной, увидеть которую Гришке пока не удалось.
И вот её бы он не предал – пусть бы эти твари на куски его рвали. Потому что добро Казанцев умел ценить. Да и что бы осталось у него за душой, измени он своей теперешней жизни?
   …И сам не скажешь, отчего всё это навалилось именно сейчас. Когда надо было вроде как шагнуть с левой ноги, прислушиваясь к летящей над залом мелодии, повернуться по часовой стрелке, увлекая за собой девушку, выдержать грёбанный ритм, который никак не укладывался в голове. Казанцев ловил себя на том, что чем больше думает о движениях, чем тщательнее пытается вспомнить и рассчитать их, тем менее точными они выходят. Да и не плевать ли? Он здесь для того, чтобы наслаждаться этим зимним вечером, который – как и всю будущую жизнь – у него недавно хотели отнять. Для того, чтобы с удовольствием отдаваться звукам фортепиано и обнимать спутницу.
Вот именно тогда, когда он послал куда подальше необходимость считать по себя, выверять движения и стараться сделать всё идеально, и стало получаться. Не так, как спьяну в подпольном кабаке через дорогу от Бутырки. А так, как когда-то – в прошлой жизни – учили в гимназии. Не идеально правильно, быть может, не попадая безукоризненно в такт, зато легко, без напряжения…
- Улыбнитесь, Таисия Николаевна… Хотя всё-таки можно сегодня я буду называть вас –Тая? Скажу честно, мысленно я давно вас именно так называю, с нашей первой встречи. В конце концов, вы же не обращаетесь ко мне по званию, верно?
Чувствуя, что ему всё-таки кое-как удаётся не особенно сбиваться с ритма, он чуть крепче притянул к себе девушку. Здорово это она придумала, что ни говорите – ему так давно хотелось обнять её, ощутить, какова она на ощупь, не придумывать повода, чтобы сократить расстояние – и вот, пожалуйста, всё это можно делать на вполне законных основаниях.
- Вообще я свободен до четырёх утра – к этому времени мне надо явиться в Гестапо, есть одно дело. И его откладывать нельзя, - вот теперь Казанцев, не отрывая взгляда от доктора, чуть заметно улыбнулся и сам – не столько весело, сколько многозначительно. Только дурак не использовал бы возможность подчеркнуть, что он на хорошем счету у начальства, что ему доверяют. Тем более, что Григорий ничего и не придумывал. Инструкции ему выдали весьма чёткие – причём ещё утром. – Так что лично мне не хотелось бы уходить слишком рано… Куда спешить? А отдохнуть успею. Как говорится, на том свете отосплюсь.
Последнее было сказано с беззаботным видом человека, который на тот свет явно не торопится, хоть и не пугается мыслей о том, что всем нам предстоит когда-нибудь там оказаться.
- А в госпиталь…Тая, ну что вы, в самом деле? Уж я-то точно прошёл бы. Даже немецкие солдаты к нашей форме относятся с уважением. А уж то, что я выполняю личные распоряжения гауптштурмфюрера, уже для многих не секрет. Так что прятаться от меня бессмысленно, я найду вас в любом случае.
Сейчас слова Енота ни в коем случае не напоминали угрозу. Он всего лишь стремился произвести впечатление, заинтересовать собеседницу – не более того.
- Кстати, скажите, вы бывали когда-нибудь в Москве? Я там родился и жил… До тех пор, пока… - Казанцев на миг замолчал, впрочем, взгляда не отвёл. Но всё так же смотрел на Таисию, откровенно любуясь тем, как скользит по её щеке выбившаяся из причёски витая прядь. – Пока товарищи большевики не пришли к выводу, что мне самое место в Сибири. Давайте, когда всё это закончится, я покажу вам город? Погуляем по Александровскому саду, сходим в Парк Культуры? Наверняка к лету мы уже войдём в столицу. Второй раз остановить немецкую армию им не удастся, тут даже и сомневаться не стоит.
Погрузившись в свои мысли, Гришка чуть не задел плечом крепкого коренастого парня с белой повязкой полицейского на руке, танцевавшего с худенькой блондинкой в шёлковом бордовом платье.
- Es tut uns leid**, - мимоходом бросил каратель, хоть ему и удалось шагнуть в сторону, едва коснувшись полицая рукавом мундира. В последнее время – даже общаясь с русскими – ему нравилось к месту и не к месту вставлять немецкие выражения, пусть и делал это Казанцев далеко не всегда безупречно правильно. Он был уверен, что благодаря этому выглядит более внушительно, становится совершенно «своим» среди тех, кто называл себя истинными арийцами. – Ну, так что, Таечка, вы согласны на экскурсию по московским улочкам, когда будут петь соловьи и цвести липы?

*

* Германия превыше всего
** Я сожалею

+2

43

Музыка была одним из чудес этого мира. Она обладала какой-то невероятной силой, лежащей за гранью понимания, чтобы даже в самые тяжелые времена хоть немного помогать затянуться душевным ранам, найти какую-то опору, хотя бы на сколько-то забыть в мелодии, которую будто бы чувствуешь под пальцами. 
Таисия всегда была девочкой прилежной, после уроков занимающейся кучей общественно-полезных дел, вроде, помощи старшим, посадки деревьев и цветов на школьном дворе, мытьем класса или рисованием стенгазеты. Но больше всего, если не считать книжек и рассказов родителей, она любила бегать в класс пения, где Мария Евграфовна играла на стареньком фортепиано и занималась с ребятами, если те просили. Савенко за начальную школу научилась играть по нотам не слишком сложные произведения и даже умела пользоваться педалью. Ловкость пальцев, развитая мелкая моторика и растянутая рука - ты попробуй на октаву дотянись, когда ладошка крохотная - ей потом очень помогли и во взрослой жизни.
Конечно, сейчас большая навыков была утеряна из-за отсутствия практики, но уж музыкальный слух никуда не делся, да и, честно, Тася бы не с первого раза, но по нотам сыграла что-нибудь и сама. Было бы время, да инструменты.... Но была только возможность оценить неплохого музыканта. Сколько их сейчас осталось без работы и куска хлеба? Люди искусства на войне практически не выживают, тем более, когда их гнет и ломает от бренности реальности, а заниматься любимым делом нет средств. Да и что им играть? Что ставить на уцелевших сценах? Немецкие марши и спектакли во славу врага? Нет, до такого они еще не опустились, если не считать дешевого фарса, что был скорее похабщиной, подхалимством, но никак не искусством, по которому столь тосковала и сама Таисия. 
Может, от этого и было возможно на несколько мгновений забыть, где она и с кем, наслаждаясь музыкой и шагая в такт совершенно бездумно. Её тело, как оказалось, помнило простые движения куда лучше, чем разум. На пару секунд ей даже почудилось, что вокруг совсем не солдаты и полицаи, а обычные ребята, соседские мальчишки, которые еще вчера дергали девчонок за косички и носили им портфель, а сейчас смущенно предлагают проводить до дома и спрашивают разрешения на танец. Вот если бы все действительно, так и было...
Но мимолетная иллюзия, тонкий шлейф теплых воспоминаний были мгновенно уничтожены ощущением того, как тело слегка сбивается с уже знакомого ритма из-за сокращения расстояние между самой Тасей и партнером, на которого пришлось невольной поднять взгляд, совершенно не собираясь улыбаться. Она ему кукла что ли? Хочет смотреть на однотипно счастливые лица – пусть просит свое начальство прислать, как маленькому, игрушку из Берлина. Глядишь, офицер его сочтет сумасшедшим и одной проблемой в мире станет меньше…
Подобные мысли, к счастью, редко бывали серьезными – мало кому зла Савенко желала искренне и от всей души, но это помогало хоть немного держать себя в руках. Её просто с детства выводила из себя подобная манера у взрослых и вообще окружающих людей – диктовать, что ей делать, что чувствовать и как жить. Сама разберется. Поумнее многих будет. И уж точно не обязана улыбаться всем, кому этого захочется. Нечему радоваться. А давить из себя фальшь было противно, да и не умела она просто это делать.
- Если вам так хочется, я буду называть вас по званию, унтершарфюрер Казанцев, - нет, пора было признавать, что иногда она молчать все-таки не умеет. Впрочем, спокойный и невозмутимый тон ей никогда не отказывал, как и выражение, словно все это само собой разумеется, уж сомневаться в своих словах и действиях Таисия точно никогда не спешила и другим не давала, - Но в качестве исключения, пока никого нет рядом, можете называть меня Таей. При других людях мне бы хотелось, чтобы вы не забывали о приличиях, мы взрослые люди и не столь близко общаемся, чтобы на публике обращаться друг к другу по сокращениям.
Честно, она предпочла бы, чтобы он со всем к ней никак не обращался, забыл и никогда не возвращался. И потому разрешение называть её по имени все-таки далось нелегко. Не зря ведь говорят, что обезличенные образы воспринимать проще. Легко ненавидеть систему, власть, абстрактные понятия и людей, а вот с конкретикой уже сложнее… Когда начинаешь думать о конкретных судьбах, именах, решениях, мотивах и просто жизни… Уже как-то и ненависть не столь яркая, и невольно находишь так или иначе точки пересечения. Бред, конечно, врагов от такого никто любить не станет, не опустит оружия и не простит, но убивать бездумно, если это не открытый бой, где-либо ты, либо тебя, уже как-то рука не так уверенно поднимается. Не зря же даже расстреливают либо незнакомцев, либо лицом к стене. Сложно смотреть в глаза человеку, которого называешь по имени, которого знаешь больше, чем сугубой строчкой на бумаге, и, например, даже мысленно, желать ему сдохнуть в адских мучениях. Даже если искренне ненавидишь. 
Савенко даже знала, с чем это связано – изучала в институте. Это защитная реакция, механизм, помогающий выживать, формировать понятие «свои-чужие», потому что человек существо социальное. Именно поэтому было так важно сохранять дистанцию, продолжать воспринимать всех одинаково, чтобы не было даже мимолетной мысли о том, что ты делаешь что-то не так. Ведь именно так действовали все, включая, немцев – они не воспринимали никого вокруг людьми, все были лишь строчкам на листах бумаги, серой массой. А когда начинаешь с кем-то общаться дольше, интересоваться его жизнью, все – прощайся с любым хваленным спокойствием, если ты не совсем бревно в плане эмоций. Да, не помешает исполнению долга, но как-то уже все не то и все не так.
- Мне нужно быть в госпитале к девяти. Вечера. У меня работа, я не могу опоздать и уж тем более не прийти, иначе меня к вам же на работу и приведут. Надеюсь, это не то дело, ради которого вам придется вернуться в четыре утра, - разве что не пожала плечами девушка, заранее зная, что при таком графике у них все равно на танцы уйдет не больше часа-полутора, который она уж как-нибудь потерпит. Наверное. Но это не точно.
Её, если честно, уже не удивляла, а скорее раздражала самонадеянность мужчины. С другой стороны, пусть тешится какими угодно мечтами и иллюзиями, Таисия не стала его разубеждать, что вполне в состоянии и спрятаться, и сказать, чтобы к ней его не пускали на работе. Вот тут уж точно никто не откажет. Не у него одного есть знакомства среди новой власти и, в отличие от него, Савенко этим людям спасла либо жизнь, либо работоспособность, так что к ней относились все равно иначе, чем к любому солдату. И она знала, как этим не злоупотреблять, но при этом никогда не забывала, что складывает в воображаемую копилку авторитета все новые и новые монетки, которые очень пригождаются, когда, например, ей потребовалось с честными глазами просить разрешения на прогулки в комендантский час из-за работы.
- Нет, не была, - это даже, вроде, получилось не процедить сквозь зубы, не столько из-за слов про Москву – в них она не верила, сколько из-за очередного утверждения, без её согласия, что она куда-то там станет ездить с Григорием. С чего он вообще взял, что это не их последняя встреча? – Я училась в Ленинграде и, когда война закончится, хотела бы вернуться туда, закончить институт и остаться там жить. Мне нравится этот город, там остались близкие люди, с которыми меня многое связывает.
Она ведь действительно любила набережную Невы, белые ночи, прогулки по многочисленным паркам в центре. Особенно, ей нравился Летний Сад. И музеи. И театры. Да и не осталось здесь у нее ничего, за что можно было бы цепляться… У тётушки своя жизнь, свои дети, которые сейчас хотя бы жили в деревне и им там было спокойнее и сытнее. Мамы больше нет, Димки тоже… А там Софьюшка, любимая и дорогая подруга – Таисия искренне верила, что с ней ничего не случилось и они вместе продолжат делить комнату в общежитии, даже если за годы войны девушка уже получила настоящий диплом, все равно ведь останется на кафедре, медицинское образование редко заканчивается освоением только основной программы.
И никакого Григория с его прогулками по улочкам у нее в планах точно не было. Савенко машинально чуть сильнее стиснула ладонь мужчины от звучания немецкого. Её всегда настораживало, что уж делать – привычка, звучание этого языка. Редко оно несло в себе что-то хорошее.
- Я не могу вам сейчас что-то обещать, когда даже не знаю, что будет со мной завтра, - без малейшей наигранности отозвалась Савенко, ни у кого ведь не было уверенности, доживет ли он хотя бы до рассвета, что уж загадывать так далеко. Хотя, честно, на всякую вежливую и бессмысленную ложь у нее просто не хватало сил и умений, - И, пожалуйста, не называйте меня Таечкой. Я начинаю чувствовать себя первоклашкой при таком обращении, а мне все-таки хотелось бы верить, что удалось вырасти хоть немного.
Ей изначально не нравилось, как мужчина легко и быстро переходил «на ты», на личные имена, на сокращения. Теперь вот еще уменьшительно-ласкательный суффикс добавил. Вот уж точно, как с котёнком. Нет, Савенко любила, когда кто-то нежно сокращал её имя, но это были действительно близкие люди, которым она доверял и которых любила. Григорий в их число точно не входил. Если уж профессора, люди с мировым именем, родившиеся и преподающие ещё до революции, называли её по имени и отчеству с семнадцати лет – так уж было заведено среди врачей – то, пусть будет добр, не наглеть настолько, что забывает о любых рамках приличий. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/515324.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

44

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
- Вам не хочется чувствовать себя первоклассницей? – каратель по-своему истолковал тот факт, что пальцы девушки крепче сжали его ладонь. Казалось, в этом жесте было что-то почти интимное, противоречащее словам собеседницы и её прохладному тону, словно она не решалась изменить привычной манере общения и, быть может, сама тяготилась этим. – Знаете, если бы вы называли меня Гришенькой, я бы не возражал. А вот по званию всё же лучше не надо.
Он ещё немного - но всё-таки ощутимо – привлёк Таисию к себе, сокращая расстояние почти до минимума. Так, что можно было вдыхать запах её кожи и чувствовать близость тела, скрытого лишь тонкой тканью белого платья.
Вот сейчас Казанцев ощущал, что слишком часто сбивается с ритма. Быть может, в прошлую их встречу он говорил о том, что испытывает, очень уж прямо и грубо, но факт оставался фактом – в те моменты, когда она находилась рядом, Григорий не мог сохранять равнодушие и не реагировать на её присутствие.
Не мог не думать о том, какое белье на ней надето, и насколько настойчиво она станет сопротивляться, если попытаться задрать юбку и проверить это…
- Ленинград… - тут, признаться, в пору было бы рассмеяться. Унтершарфюрер даже задумчиво повторил про себя: «Ленинград». И вправду, чуть было не рассмеялся. – Да наши обложили этот город, так, что если его не сдадут в самое скорое время, там камня на камне не останется… Но даже то, что останется, точно будет называться по-другому. Не хотел бы вас разочаровывать, Тая, но, поверьте, я прав. А на счёт возможности доучиться, уверен, что вам пойдут навстречу – вы столько сделали для новой власти, а она умеет помнить добро, тут уж можете не сомневаться…

   …С армейским начальством не всегда просто поладить – это Казанцев уже успел усвоить за время службы в зондер-батальоне. И пусть Дирлевангер – как и Гестапо – Вермахту не подчинялся, слухов, как и интриг, было не избежать.
Местному командованию до сих пор казалось, что сожженные деревни и расстрелянные местные жители – не самый эффективный метод для борьбы с партизанами. Приказы батальонам СС оно отдавать не могло – зато имело полное право докладывать в Берлин о том, что поля не будут засеяны к весне из-за отсутствия работников, что на выжженной пустыне, которую оставляли за собой каратели, не вырастит к следующей осени хлеб, а заполненные трупами колодцы надолго сделают эти места непригодными для проживания.
Фейербах был полностью согласен с Дирлевангером на счёт того, что русские плодятся, как дворовые кошки – заехав в любую окрестную деревню, можно в каждой избе насчитать по пять, а то и больше, детей. Землю надо освобождать от них, это первое. Второе – конфискованный теперь скот как раз и пойдёт для обеспечения немецкой армии. Ну, и третье – местные должны возненавидеть партизан, из-за которых на них обрушиваются все напасти, и считать истинных арийцев богами, способными казнить и миловать по собственному усмотрению…
Само собой, Гришке это никто не излагал столь подробно. Он невольно – подслушивать специально уж точно не входило в его привычку – ловил обрывки разговоров в последние несколько дней. Когда приносил свежий кофе, забирал документы для того, чтобы доставить их в комендатуру, или заглядывал за тем, чтобы забрать сапоги герра начальника и как следует пройтись по ним щёткой, щедро намазанной гуталином. Из-за какой-то ему одной понятной блажи, гестаповец не доверял чистить свои вещи женщинам, что убирались в здании бывшего горкома. Может быть, Казанцев и запутался бы, читая того же Ницше, но разговорный язык он понимал вполне сносно. И кое-как смог сделать вывод о противоречиях среди немцев.
И потому сегодняшний приказ его ничуть не удивил.
Завтра пораньше – в половину пятого, например – взять двух хлопцев из украинской роты. Около шести зондер-батальон как раз должен был вступить на Пакалиху, поскольку доподлинно стало известно, что не так давно там прятались партизаны.
Надо было дождаться карателей на дороге, обстрелять из автоматов, никого желательно не задеть слишком уж сильно, а затем ещё затемно вернуться в город. На случай того, что кто-то, как идиот, подставится под пулю, стрелять было приказано исключительно в «иностранцев». Рисковать соотечественниками Фейербах не был намерен.
Получив распоряжение, Казанцев уже привычно вскинул правую руку, прикидывая про себя, что план, в общем-то, дельный. Если комендант увидит, что бандиты обнаглели настолько, что нападают на эсэсовские колонны, то точно не станет вставлять палки в колёса дальнейшим карательным акциям. Да и здешний народец должен будет понять, что краснозадые их подставляют – и подставляют очень сильно. Глядишь, и впрямь начнут помогать их ловить.
Так что если нападения на Рождество было недостаточно для того, чтобы сравнять с землёй окрестности Пскова и вздёрнуть полсотни горожан – а, может, и побольше – на фонарных столбах, то завтрашняя заварушка точно расставит все точки над «и».
Признаться, Григорий был очень горд, что именно ему поручили руководить столь ответственным мероприятием. Он от души веселился, выбирая, в чём отправится на дело – как будто на маскарад собирался. Овчинный тулуп, шапка-ушанка, трофейный ППШ – точно с таким же будущий унтершарфюрер в своё время направлялся в расположение немецких частей, дезертировав из Красной Армии – и даже советские сапоги, чтобы по следам невозможно было разобраться, какую подставу придумало Гестапо. Посмотревшись в этом наряде в зеркало, Гришка едва сдержался, чтобы не рассмеяться – ну, чистый бандит. Разве только выбрит слишком уж тщательно, да и по виду явно не голодает.

Но до утра времени было ещё немало – даже, возможно, удастся урвать пару-тройку часов на сон.
Впрочем, вот сейчас-то думал Казанцев совсем не о том, чтобы выспаться. Он заметил, что девушка надела подаренное им в прошлую встречу кольцо. Не просто же так, в самом деле, верно? Да и вряд ли просто так позвала на танцы, тем более, раз Григорий вполне неоднозначно озвучил свои намерения. Как, и перспективы… И, что ни говорите, перспективы у Енота – по его собственному мнению – после победы будут куда лучше, чем у большинства русских.
Из всего этого он делал вполне определённый вывод – Таисия, хоть и ни разу не улыбнулась ему, хоть и сохраняет такой вид, словно вынужденно поддерживает беседу, всё-таки оценила его внимание.
Когда смолкла музыка, Казанцев остановился, но не сразу отпустил её – секунду-другую смотрел доктору в глаза, потом всё-таки заставил себя отступить на шаг, коснулся губами запястья девушки и лишь затем разжал пальцы, выпуская её ладонь.
- Вы прекрасно танцуете, Тая. И – хоть вы и отказываетесь мне верить – я не могу не повторить, что вы самая очаровательная женщина в этом зале.
Григорий осмотрелся, поправляя воротник мундира, который, признаться, совершенно в этом не нуждался.
- Здесь должен быть буфет. Наверняка можно купить пива и какой-нибудь еды. Честно говоря, я сегодня успел только пару раз покурить. Об обеде речь вообще не шла. Как вы – не против что-нибудь перекусить?

Отредактировано Quintus Warrington (2020-10-02 17:59:28)

+2

45

- Нет, мне бы хотелось чувствовать себя уважаемым членом общества и дипломированным специалистом, ребёнком я могу побыть и дома, -  хотя, пожалуй, на фоне большинства окружающих девушек она и впрямь выглядела нескладной школьницей, а рядом с женщинами постарше и вовсе совсем уж подростком. 
Вряд ли бы кто-то осмелился ей это сказать, даже если бы Таисия на работу в бывшем форменном платье заявилась, уж больно недетский у нее был взгляд и манера держаться, но чисто внешне многие, если были не очень умными или не обладали достаточной эмпатией, легко принимали её за девчонку еще младше. Даже в мирное время она помнила, как её спросили, не заблудилась ли, когда пришла сдавать профессору из Военно-Медицинской Академии экзамен по паталогической анатомии в конце четвертого курса. Он тогда даже очки поправил, разглядывая её и позже прося зачетную книжку и паспорт. 
Но даже ему не пришло в голову называть её Таечкой. Девушка до сих пор помнила, как он прокашлялся, а позже жестом пригласил её к нескольким банкам с формалином, где, она как наяву помнила, располагалась грудная клетка с характерной вмятиной - "воронкой" и срез омертвевших тканей гангрены. Ей потом шепотом родной декан, Михаил Григорьевич, смеясь, рассказывал, что коллега очень хорошо запомнил Таисию Николаевну и будет рад, если его студенты попадут на практику вместе с ней. И вот сейчас, скорее всего, большинство его мальчишек, военных врачей, уже мертвы... Или в плену. Но кто-то точно сражается, борется, помогает раненным в родном городе и на фронтах.
Если честно, сейчас эта мысль отозвалась больше горечью, так что Савенко даже отвела взгляд, сдерживая тяжёлый вздох. Ритм музыки уже не успокаивал, реальность вернулась, неприятно сдавливая грудь тугим обручем и напоминая, что их к себе прижимает очередной убийца и палач, а они даже вернуться к правильному темпу не могут, потому что элементарно не хватает веса и приходится следовать за чужими шагами, пару раз все-таки случайно наступив мужчине на ногу, хотя с такими-то сапогами он это вряд ли заметил.
Впрочем, у нее было паршивое и фантомное ощущение, что именно в этой грязной обуви Григорий сейчас прошел не по полу, а по остаткам её вежливости. Сразу захотелось оттолкнуть и нагрубить. Она любила город на Неве…
Любила до простуды, когда не можешь уйти с набережной. До стертых в кровь ног от прогулок. До того, что хочется писать стихи, смеяться и танцевать прямо на улице. Там жил кусочек её мечты, её любви и души.  Всё дышало и было пропитано безграничным восторгом и детской влюбленностью в каждую мелочь – даже тесную комнатушку общежития, высокие ступени кафедры анатомии, классы биологии, тяжелые микроскопы, вечно теряющиеся предметные стекла и не вовремя заканчивающуюся фильтровальную бумагу. Для Таси Ленинград был навсегда связан с дорогими людьми – лучшей подругой, наставником, друзьями, первой влюбленностью… Они все были его частью. Как и она сама, когда еще в семнадцать лет впервые вошла в распахнутые двери института.
Ленинград не может пасть. Не сдастся. Никогда. И Савенко туда обязательно вернется, но требовалось немало сил, чтобы оставить это внутри себя, поднимая лишь впервые полный горечи, а не холодного спокойствия, взгляд на собеседника.
- Мне остается надеяться, что мои коллеги выживут и я смогу вернуться к ним, как и к своим поистине великим преподавателям, - вот тут она не врала, всегда лучше говорить правду, просто подходящую для всех, за которую не заподозрят ни в чем.
Она ведь ни на секунду не преувеличила. У нее преподавали поистине потрясающие и великие специалисты, врачи, равным которым не было в стране и даже в мире. По крайней мере, более выдающегося хирурга и анатома, чем Михаил Григорьевич, в этом поколении точно было не сыскать. И Таисия, честно, иногда думала, как он там, жив ли… Увидит ли она снова его добродушную усмешку, услышит ли лекции, будет ли перед ним защищать диплом. Именно этот человек привел её в хирургию, выделил среди огромного потока студентов и всего лишь одним сухим «у вас точная рука» заставил поверить в то, что именно в этой профессии у нее есть будущее.
Да и кем бы она была, если бы запоем не читала программу и не летела на учебу, как на крыльях? Хватило ей бы сил в противном случае взять на себя ответственность за чужие жизни, не имея законченного образования? Таисия не знала. Но понимала, что всеми своими навыками, которые спасли уже не один десяток человек за эти полтора года войны, обязана именно институту и великолепным учителям. Без них не было бы ни ее, ни целого поколения врачей, что сейчас бесстрашно служили всему человечеству и на фронте, и в тылу. И уж в том, чтобы восхищаться их талантом, точно не было ничего запретного при любой политике. Жизнь есть жизнь, и уметь её спасать – величайший труд.
Но вряд ли это понимал Григорий и ему подобные, привыкшие обрывать и разрушать чужие судьбы. Может, еще и от этого ей самой было так тошно, что Таисия отступила на шаг назад сразу же, как закончились музыка и танец. И даже комплименты, которые все еще казались уж слишком надуманными, не сглаживали впечатление, но помогали сдержать желание передернуть плечами.
- Спасибо, вы тоже неплохо танцуете, - лучше, чем мои бывшие одноклассники.
Впрочем, вряд ли это было большим достоинством, но было бы совсем неловко просто помолчать в ответ. Все-таки, как ни крутите, Савенко просто не очень представляла, как должна себя, вся ситуация выбивалась из привычных норм и правил. Да и, честно, даже будь перед ней кто-то из своих, знакомых, ребят из отряда, то она бы тоже терялась, а тут особенно – как по минному полю ходить, вот честно.
- Здесь когда-то был буфет, этажом ниже, но я не уверена, работает ли он сейчас,  - честно отозвалась девушка, по привычке оглянувшись на двери.
Тася бывала здесь раньше часто, но вот не представляла, чтобы в военное время в подвале так же мирно расположился маленький буфет, где можно было купить булочки или стакан сока. Там никогда не было серьезной еды, но спускаться вниз и натолкнуться на какие-нибудь свалки всего «ненужного» ей совсем не хотелось.
- Если хотите, я могу в госпитале чаем горячим угостить и что-нибудь поесть найти, картошки вареной или там хлеба с кашей, - предложение получилось каким-то скомканным и неловким, да еще и спонтанным.
Если честно, наверное, Савенко просто хотела уйти, оказаться хотя бы в знакомых стенах, где она точно знала, что делать и говорить. Не пришлось бы импровизировать, искать какие-то ненужные слова, думать о музыке, танцах, слишком маленьком расстоянии между ней и собеседником. Там было просто спокойнее – все свое, родное, коллеги рядом.  Да и просто тише. Она уже успел отвыкнуть от такого количества народа и сейчас снова стремилась спрятаться в свой небольшой мир медицины, чтобы лишь иногда выглядывать оттуда, да и то ради более приятных людей. 
- Да и идти тут недалеко, и денег тратить не придется. К тому же, вы же меня угощали, теперь моя очередь.
Все-таки перед самой собой она признавала, что сейчас готова какую угодно чушь сказать, лишь бы больше не пришлось танцевать и все время думать о том, какие после сегодняшнего вечера поползут слухи. Надо было снова натянуть привычный медицинский халат, затолкать волосы под шапочку и наконец ощутить себя в своей тарелке, чтобы дальше вести осмысленную беседу. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/515324.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-10-03 14:37:18)

+2

46

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Странный контраст с той жизнью, что стала уже привычной за полтора года войны... Зондер-батальон действовал по большей части на заросших лесами просторах Белоруссии, где лишь изредка попадались деревни и хутора. Именно в такой глуши бандитам было прятаться проще всего - и проще всего найти тех, кто снабжал бы их пропитанием.
А поскольку на партизан каратели в основном и охотились, их, перебрасывая с места на место, очень редко, как теперь, направляли в крупные города, где требовалось потрясти ещё и подполье, державшие связь с теми, кто скрывался на болотах и в едва проходимых чащах. Но даже в оккупированных немцами областных центрах и разросшихся за годы советской власти посёлках, развлечений находилось совсем немного. Нажраться самогона, слушая патефон - хорошо, если удавалось отыскать пластинки с нормальной музыкой, а не радостными песенками во славу мировой революции, за которые нынешняя власть самих "иностранцев" пустила бы в расход. Зажать в укромном месте бабу помоложе - а если кто-нибудь пытался вступиться, бить долго, с удовольствием и угостить под конец доброй порцией свинца. Устроить костёр из портретов краснопёрых вождей и их творений, что можно было отыскать и в библиотеках, и в школах.
В офицерские клубы, которые появлялись на месте захудалых домов культуры, их, ясное дело,  не пускали. Как и в те бордели, куда обычно захаживало начальство. Правда, последнее на его памяти подобное заведение встретилось Гришке разве что в Гомеле, но тогда сам он не имел даже унтер-офицерского звания.
На этом, пожалуй, обычные развлечения и заканчивались...
Имелась, правда, возможность отвести душу. Что ни говорите, война - это работа. Тяжёлая, на пределе сил, когда выматываешься до тошноты, когда не можешь даже схватиться за оружие, слыша отзвуки выстрелов вдали - и просто проваливаешься в вязкий, словно топь, сон. Когда словно закономерность принимаешь осознание, что завтрашний рассвет можешь и не увидеть. И пусть Казанцев радовался началу войны как шансу избавиться от всех проблем, что в самом прямом смысле могли утянуть его на дно и навсегда похоронить, всё равно - те, кто пытался жить, как и раньше, собирать урожай, растить детей, варить самогон и худо-бедно отмечать праздники, не могли не вызывать глухой отчаянной злобы.
Словно судьба очень уж щедро отмерила им спокойствия и тепла, обделив этим Григория.
   
... Только что сжатое поле. Почти облетевшие кроны деревьев. Треск очередей. Густой, чёрный, вязкий дым, стелющийся по округе. И разбегающиеся по жнивью люди.
- Гей, москаль, а слабо он того прудкого з одного пострілу, чи ні? * - Тарас смеётся, достаёт новую обойму.
-А ось зараз і подивимося.**
Он уже давно научился разбирать украинскую речь. Даже кое-каких слов понахватался, чтобы не слишком долго раздумывать над ответом.
Гришка вскидывает карабин, прицеливается в быстро отдаляющуюся спину и плавно нажимает на спусковой крючок. Мужик замирает на миг - и падает на землю.
- Ну, ти що не москаль!*** - Тарас беззлобно тыкает его кулаком в бок, сам поднимает вороненое дуло.
А Казанцев не испытывает ничего - ни веселья, ни куража. Ни даже радости от того, что приказ выполнен чётко и в срок. Только муторное пьяное желание мстить - за то, что у него никогда не было такой вот размеренной тихой жизни, разрушить которую, в общем-то, так непередаваемо просто ...
И это было реальностью - его реальностью. А всё происходящее сейчас выглядело сном, смутными отголосками той жизни, которую Енот - в то время он и предположить ещё не мог, что у него будет такая смешная кликуха - вёл лет десять назад.

- Уважаемым членом общества?
Казанцев с трудом сдержал улыбку.
- Искренне вам этого желаю.
Ему нравилось служить немцам. Григорий этого уж точно не скрывал. Но вот ложными перспективами предпочитал себя не обманывать. Их – русских – никогда не будут воспринимать на равных. Использовать – безусловно. Хорошо награждать за то, что оправдали доверие – наверняка. Быть может, даже создавать иллюзию почти приятельских отношений. Но вот относиться так же, как и к арийцам – вряд ли. Да, ну и хрен бы с ним. При советской-то власти к нему тоже ведь не относились, как к какому-нибудь секретарю обкома, верно? Так что подобная постановка вопроса унтершарфюрера, в общем-то, и не задевала. Сейчас он был, так сказать, на своём месте. И это место его вполне устраивало. Правда вот, он что-то сомневался, что ему светит стать уважаемым членом общества.
- А, может, и спиртика в госпитале отыщите грамм сто? – взгляд на миг скользнул по заполненному народом залу, одетым в лучшие платья женщинам, немецким мундирам, полицейским белым повязкам… Нет, Казанцев не чувствовал себя здесь чужим – ему, пожалуй, хотелось, чтобы этот странный сон продолжался, заставляя хотя бы на несколько часов забывать об опасности, о возможной встрече с партизанами, которыми кишели и здешние леса, о том, что какой-нибудь недоделанный патриот на безлюдной улице захочет поквитаться с одним из тех, кого они считали предателями, а Гришка попросту не успеет снять с предохранителя автомат. Его могла подстерегать тысяча случайностей за каждым углом – и порой было необходимо забыться и не принимать их в расчёт. Чтобы окончательно не слететь с катушек, потому что попросту невозможно сохранять бдительность всегда, изо дня в день.
С Таисией это получалось. Почему-то. Почему именно, Енот и не пытался определить – просто принимал как данность.
И, что совсем не удивительно, сейчас с удовольствием остался бы с ней наедине.
- Мне очень понравилось танцевать с вами, Тая. И, честное слово, в мои планы не входило сегодня экономить деньги. Но я просто не могу заставить себя отказаться от вашего предложения. Пойдёмте. Прогуляемся немного, пообщаемся, как говорится тет-а-тет. Надеюсь, не напоремся на бандитов по пути к госпиталю. Что ни говорите, город патрулируется весьма неплохо.
Так и подмывало снова взять её за руку, притянуть поближе к себе, демонстрируя окружающим, что эта девушка сегодня – да, и не только сегодня – с ним. И что будет большой ошибкой попытаться проявлять к ней излишний интерес. Казанцев всё-таки не сдержался – слегка коснулся её предплечья, направляя к двери, словно бы мог предположить, что спутница сама не сориентируется, в какой стороне находится выход. Наклонился к ней, чтобы не пытаться перекричать звуки вновь зазвеневшего фортепиано.
- В такие моменты начинаешь в самом буквальном смысле понимать, за что воюешь. Все эти белорусские болота, буреломы, перестрелки… Да вот честно, ничего не страшно, если можешь быть уверен, что когда-нибудь впереди ждёт такой вот вечер. С вами, Тая.
По крупному счёту, Григорий не врал. Быть может, слова его и звучали как романтичный бред недавнего школьника, но он и впрямь частенько ловил себя на том, что убивать и самому подставляться под пули надо всё-таки не только ради хорошего пайка и очередного звания. Должно быть что-то большее, что принадлежит только тебе. Хотя бы фотография нагрудном кармане, на которую ты можешь глянуть, вставляя последнюю обойму в автомат, пока очереди срезают ветки кустарника у тебя над головой…

*

* - Эй, москаль, а слабо этого прыткого с одного выстрела или нет?
** - Вот сейчас и посмотрим.
*** - Ну, что ты, как не москаль!

+2

47

Иногда даже в простых словах то ли чудится ирония, то ли она и впрямь там есть, что хочется либо покрепче стиснуть зубы и назло всем улыбаться, либо сказать что-нибудь ядовитое и колючее. Не из вредности или злобы, лишь из желания сберечь тот маленький кусочек себя, своей мечты и любви, который еще не успела уничтожить или исковеркать война, разрушившая всю привычную жизнь, планы и перспективы.
Савенко, наверное, должна была еще в детстве привыкнуть, что её мало кто может сразу воспринимать серьезно. Пока тому же Жорику по голове учебников со всей дури не дашь, не отставал ведь, цеплялся, карандаши отбирал, дразнился. А потом притих. До сих пор обиду держит и за учебник, и за не данные списать контрольные, и даже за пресловутый выпускной, да и черт его знает, за что еще. Девушка просто уже смирилась, что свое положение, свои права ей приходится иногда в прямом смысле отстаивать боем, а доказывать собственные знания исключительно на практике. Такова уж доля тех, кому внешность предполагает носить милые платьица, сидеть за пяльцами и заплетать ленточки в косы дочке, а не пытаться вспомнить весь школьный и институтский курс химии и физики, чтобы, если что, сидеть и половину ночи соображать, насколько сильным будет взрыв, хватит ли его, например, для уничтожения телеграфа.
Вот и сейчас в пожелании собеседника Тася видела больше вежливость, такую снисходительную, как к маленькому ребенку. Или ей уже просто мерещилось от усталости и раздражительности? Вечные опасения, подозрения, необходимость постоянно держать в голове тысячу фактов и возможных вариантов, напряжение, стресс, недосып и недоедания, а также невозможность уйти из дискомфортного окружения – все это не способствовало тому, чтобы внешнее спокойствие соответствовало внутреннему состоянию, когда хотелось огрызнуться или просто уже наконец закончить эту встречу.
- Может, лучше чаю с сушеной мятой или малиной? – нет, звучало, определенно, глупо, но просто это уже стало привычкой.
Таисия ничего не имела против, когда люди сами себя сжигали алкоголем, курением. Вот про действие спирта на организм в целом и клетки по отдельности она тоже могла рассказывать часами – благо, еще на первом курсе все сидели с микроскопами, капали на эту несчастную нарезанную элодею и спиртом, и водой, и растворами солей, и щелочью, чтобы посмотреть на реакцию. А потом еще лекции о высшей нервной деятельности, курс физиологии… В общем, кто-то даже отказывался от вредных привычек. С другой стороны, не объяснять же мужчине, почти в два раза старше нее самой, такие очевидности? Захочет послушать лекции – придет и спросит.
Вот, к слову, еще и поэтому было так… обидно что ли за такое легкое снисхождение в глазах многих окружающих. Да, профессиональное образование в медицине женщинам разрешили получать совсем недавно, при чем здесь родная страна была одной из первых, этому достижению не было еще и половины века, но как же все-таки порой выводило из себя ощущение, что её все еще видят маленькой девочкой или красивым украшением.
Тем не менее сейчас Савенко лишь немного растерянным взглядом окинула помещения, не особо задерживаясь на ком-то конкретном. Можно было бы попрощаться с Лидой, но они ведь все равно сегодня еще увидятся буквально через пару часов. Если, конечно, медсестра не решит, что ночью ничего не может случиться, и подруга её по доброте душевной прикроет. По-хорошему, подобное поведение не стоило поощрять. Но, с другой стороны, так ведь всем было спокойнее – Тасе никто не мешал заниматься своими делами, не было лишних глаз и ушей, а сама Лидка потом приходила действительно довольная и счастливая, делилась сплетнями, порой полезными, какой-нибудь еще ерундой, шоколадом или парой заколок. Иногда даже бывало завидно, мол, вот ведь у людей все бывает просто… И ничего не тяготит, в груди не скребется. Да оно и понятно – заботься только о себе и радуйся. И ведь Таисия понимала, что это не от злого умысла или цинизма, видела, что просто от житейской ограниченности, а в остальном-то подруга была и доброй, и понимающей, и людей так же с того света доставала, не деля на своих и чужих.
- Только не слишком долго, боюсь, я все-таки слишком легко одета, - да и не хотелось ей ходить по улицам под ручку с Григорием, лучше сразу в родные и знакомые стены, где точно чувствуешь себя в полной безопасности, как бы глупо это ни звучало.
Именно больничные коридоры, процедурные и бесконечные двери палат во многом внушали ей чувство защищенности. Потому что это была стабильность, которая не поменяется, кажется, никогда – людям всегда будет нужна помощь, и врачи всегда будут её оказывать. Там можно было не думать об эмоциях, а с головой погружаться в работу. И там её слово стояло выше любого военного, потому что они со смертью поспорить не могут, а медики хотя бы пытаются.
А вот бывший дом культуры вызывал у нее только тревогу, так что Савенко все-таки не стала задерживаться и даже акцентировать внимание на том, что ей не нравится прикосновение к собственному предплечью, послушно выходя в холл и подходя к вешалке, чтобы снять с нее собственное пальто.
- Вы преувеличиваете мою значимость, - девушка все-таки на несколько мгновений отвернулась, легко накидывая теплый платок на голову и уже не заботясь о том, насколько сильно тот помнет прическу, - Но и впрямь каждому надо воевать за что-то.
И уж точно не за какие-то там развлечения, чины и прочее. Таисия уже не злилась, она просто отфыркивалась от подобных рассуждений, понимая, что с такими людьми ей разговаривать не о чем. Им просто никогда не понять друг друга. Даже с немцами у нее было больше общего – те тоже воевали за свою страну. А за что воевали полицаи, каратели, палачи? За кусок хлеба и место потеплее? За власть и безнаказанность? Савенко просто предполагала, что у таких за душой ничего – ни дорогих людей, ни нравственных ценностей, ни понимания, чем грозит существование в статусе «животного». Все они почему-то наивно считали, что новые порядки могут принести им что-то хорошее, забывая о том, что если ты не обладаешь даже правом на жизнь в глазах захватчиков, то эту самую жизнь тебе вряд ли сохранят, а если и оставят, то, может, тебе и самому захочется с ней распрощаться. У такого существования не было будущего, не было целей, возможности развития и личности, и государства…
Но кому это объяснять? Тому, чья жизнь сводится к вполне животным привычками потребностям? Да пошли бы они… Это в прямом смысле – метать бисер перед свиньями. Все равно всем воздастся по заслугам, так что было безопаснее и проще втиснуть ноги, прямо в туфлях, в валенки, застегнуть пальто и перекинуть ремень сумки через плечо, выходя на крыльцо и неглубоко вдыхая морозный воздух январского вечера.
- Как все-таки ваша рука? Она ведь еще не успела до конца зажить. Понимаю, что вы бы обратились, будь что, и вижу, что нет проблем с движением, просто надеюсь, что шрамов не останется, - хранить молчание было, наверное, неправильно, хоть и хотелось, поэтому, задумчиво посмотрев на сорвавшееся с губ облачко пара, девушка все же предпочла перейти на привычную тему, - Не хотите все же как-нибудь заглянуть и поучиться перевязкам? У вас тогда неплохо получилось с пальцами.  Или работа совсем не оставляет времени и сил?
Определенно, беседы не были её сильной стороной и получались какими-то неказистыми и неправильными, но Тася честно старалась подражать прочитанным когда-то книжкам и тому, как сама гуляла с кем-то из знакомых. Проблема была лишь в том, что даже короткая дорога до госпиталя, идти-то было, от силы, минут семь-десять, превращалась в бесконечную, когда не знаешь, о чем, но должен говорить с человеком, с которым не связывает абсолютно ничего. И уж тем более нет общих тем и интересов. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/515324.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+3

48

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]

- А знаете, хочу. Заглянуть, во всяком случае – точно. Пообщаться лишний раз с вами. И если предлогом будут перевязки, значит, буду учиться перевязкам. На войне пригодится, ведь верно?
Казанцев вышел на улицу. И лишь окунувшись в морозный воздух, принялся застёгивать шинель.
Ночь была звёздной. Впрочем, ночь ещё и не начиналась – в январе темнеет рано. Но сумерки уже переросли в синеватый зимний морок, полностью накрывший город.
Псков с каменными громадами домов и заваленными обломками кирпичей пустырями, был совсем не похож на украинскую глубинку – но отчего-то именно сейчас вспоминались байки хлопцев из роты Тараса, которыми те обменивались иногда у костерка, поделившись друг с другом папиросами.
Рождество – православное Рождество, как и Крещение – самое время для таких вот историй.
Немного волшебных, немного пугающих, но в целом позволяющих хоть ненадолго забыть о необходимости убивать. И – самое главное – о возможности быть убитым.
   …Казанцев хотел было вытащить портсигар – перчатки он уже успел натянуть, но они практически не мешали – но в последний момент остановил движение.
- Как я понимаю, курить рядом с вами не стоит даже на улице?
Пожалуй, вопрос был почти риторическим – Енот не сомневался, какой ответ услышит. Да, собственно, он мог и потерпеть, если уж Таисия и впрямь не переносит табачный дым. Не самая большая проблема, это уж точно.
- А с рукой всё в порядке. Ну, мне так кажется. Беспокоит в меру, не воспаляется вроде. Хотя особо беречь её и не получается… Кто мне будет делать послабления из-за какого-то там ранения, коль уж меня выписали? Но при желании можете осмотреть.
Холод почти не ощущался. Точнее говоря, каратель, разгорячённый после танца, после того, как имел возможность прижимать к себе девушку, вслушиваясь в её дыхание и вдыхая запах – вроде бы мимолётный и почти не ощутимый, но всё-таки бьющий по нервам и обостряющий восприятие – почти не обращал внимания на прикосновения студёного воздуха. Морозец, обычный для этого времени года, всего лишь пощипывал щёки, срывался с губ белым паром и покалывал пальцы даже через кожаные перчатки.
   …Скоро – ещё до рассвета – Казанцеву предстоит отправиться на задание. Что ни говорите, гауптштурмфюрер был неплохим психологом. Именно он договорился, чтобы Гришке выделили людей из украинской роты.
Парадокс, что называется.
Обычно парни с Западной Украины не любили русских. Москвичей – особенно. И не просто так, к слову. Хохлы – как их привыкли называть – советскую власть по большей части ненавидели. Большинство из них дрались не за паёк – точнее говоря, не только за паёк и возможность ощутить полную безнаказанность, выполняя приказы немцев – но и за идею.
В этом плане Гришка оказался такой же.
С русскими  было сложнее. Многие соглашались на службу в батальоне с одной мыслью – при первой же возможности сбежать к «своим».
К каким «своим», твою мать? К тем, что припомнят тебе не только работу на Третий Рейх, но и сам факт того, что ты когда-то оказался в концлагере – раненный, голодный, контуженный, без разницы. К тем «своим», что по приказу 270 от товарища – ни дна б ему, ни покрышки – Сталина готовы были объявить врагами народа и арестовать всю твою семью, если ты попал в плен?
Казанцеву-то плевать. Матери уже не было на этом свете. Отчима – это ублюдочное большевицкое отродье - за родственника не считал. Брат с сестрой, родившиеся у матери от второго брака – да пусть крутятся, как хотят. Они были намного моложе, Енот не успел к ним привязаться. Да и воспитывали их по-другому – теперь вот, небось, или на фронте под пули лезут, или в тылу у станков горбатятся. Попадут в Сибирь – особой разницы не почувствуют. Он-то в этом плане был свободен.
Но вот те парни, что знали, как могли поступить с их семьями, но всё-таки мечтали вновь перебежать на ту сторону, даже ненависти не вызывали. Непонимание – пожалуй. Как и желание пристрелить – из милости, чтобы не мучились.
А были ещё и такие, что ненавидели коммунистов – и хотели драться за свободную Россию. Как союзники немцев. Как освободители от сталинского режима. И таких хотелось как следует тряхнуть и приложить мордой о стол. Чтобы грёбанная жизнь, наконец, перестала казаться сказкой.
Вы что, бляди, совсем охренели? Какая свободная Россия? Эту землю пришли покорять. Ставить на колени. И иметь по полной программе. И ты должен или стать одним из захватчиков – ну, или прислуживать им, положив на совершенно ненужную при данном раскладе гордость – или сопротивляться. Идти в леса, голодать, совать голову в петлю.
Ещё одного варианта не существует.
Да и потом – если уж честно – после того, как  Казанцев сдал Ваську, в русской роте его не любили. Прислушивались. Боялись. Но прикрывать стали бы не все – это факт.
К украинцам Гришка притирался долго. Москалей едва терпели  – в них видели потенциальных предателей. Пару раз дело чуть не доходило до драк. Словесных перепалок – и не сосчитать.
Но когда однажды их рота постреляла весь белорусский хутор, что помогал партизанам, Тарас угостил его сигаретой, сам поднёс спичку с огоньком и задумчиво бросил:
- Добре…
Григорий тоже не оставлял для себя лазеек, не пытался придумать пути отхода.
Как говорится, свой свояка видит из далека.
Хохлы это оценили. Как и Енот оценил готовность большинства из них идти до конца.
Так что Фейербах не прогадал. Утром соберётся хорошая команда. И дельце будет сделано.

- Тая, а давайте откровенно… Может, я говорил в тот раз слишком уж прямо, но…  Вы правда меня волнуете. И если бы я был совсем уж вам безразличен, вы бы не позвали меня сегодня, верно? Да, я пытался вас напугать – но только потому, что мне казалось, так проще добиться взаимности.
Григорий остановился. Повернулся лицом к собеседнице. Толкнул к фонарю, прижимая к нему спиной. Сейчас отблески света падали на лицо девушки – и неожиданно каратель поймал себя на том, что ему важно выражение её глаз, важны те слова, что могут сорваться с её губ. Прежде он просто брал – и шёл дальше. Но вот сейчас хотелось остановиться. Понять, что это болезненное влечение к такой молоденькой и не слишком ласковой девочке  не останется без ответа. Попытаться вырвать у судьбы глоток неожиданного счастья.
- Я мечтал об этом вечере. Я думал о вас. Да я каждую ночь представлял себе, как вас целую.
Представлял, да. Всё так. Но вот теперь Казанцев лишь шагнул ближе, прижимаясь к ней почти вплотную. Поцеловать пока что не пытался. Ждал, стараясь поймать её взгляд.

+2

49

Всегда странно, когда знакомые предметы, люди, события кажутся абсолютно чужими, словно из другой жизни. Вот и сейчас, когда свежевыпавший снег едва слышно хрустел под подошвой валенок, а дышать глубоко было действительно холодно, девушка с некоторой горечью ловила себя на мысли, что родные улицы ей все больше и больше становятся незнакомыми. Они слишком сильно изменились за последний годы.
Взгляд карих глаз немного растерянно и скорее машинально скользил по темнеющим провалам пустых окон. Центр города пострадал при бомбежках весьма выборочно – какие-то здания остались почти нетронутыми, от других остались лишь одни обломки. В любом случае, жильцов стало сильно меньше – кто уехал в самом начале войны, пока мог, кого расстреляли, кто бежал, кто от голода умер, кого забрали в неизвестном направлении… Савенко даже боялась подумать о том, сколько всего человеческих жизней уже забрала война и сколько еще отнимет… И никакой «мирный» вечер не позволял об этом до конца забыть.
Особенно, когда рядом идущий человек вновь так беззаботно все сводил к простым встречам, заставляя лишь покачать головой. Наверное, просто бессмысленно что-то объяснять тому, кто во всем видит лишь то, что хочет. С другой стороны, а не все ли равно? Она же никогда и никому не мечтала обманываться, иллюзии и без её помощи отлично разбивает жизнь.
- Учиться всегда полезно, особенно каким-то практически применимым навыкам, - все же едва заметно пожала плечами Таисия, пряча руки в карманы пальто и глядя на нерасчищенную улицу перед собой.
По крайней мере, в её мире не существовало таких вещей, которые бы Савенко посчитала совсем уж бесполезными. Вот в детстве все отфыркивались от тех же иностранных языков, мол, я никуда ездить не собираюсь – зачем они мне? А сейчас вот как вышло, что и со словарем иногда сидеть приходится, хотя с тем же немецким в школе и институте у Таси никогда проблем не было – ей даже нравилось читать литературу в оригинале. В принципе, она даже разделяла мнение, что язык влияет на образ мышления, потому что именно через него люди воспринимают мир, дают определения, формируют логические связи и общаются.  Странно и непостижимо в полной мере, но очень увлекательно было в этом разбираться, сидя где-нибудь в теплой лекционной аудитории и слушая профессора.
Но вопрос о курении вырвал её из идиллических воспоминаний о мирных днях учебы, когда можно было предаваться подобным философским размышлениям, а не думать о том, как сохранить свою жизнь и помочь ребятам не отправиться к праотцам.  И, наверное, можно было бы порадоваться, что Григорий помнит об её аллергии, но подобная забота в последнее время вызывала больше подозрений. Разучилась Таисия верить в людскую доброту по отношению к себе. И причин на то было достаточно.
- Я отойду, если вы хотите покурить, - для нее это точно было бы даже лучше, все-таки было что-то странное и неправильное в том, чтобы вот так спокойно идти.
Волей-неволей разум все равно искал подвох. Или повод просто сбежать. Ей не хотелось признаваться даже самой себе, что она банально не может наскрести в себе уверенности и цинизма на то, чтобы воспринимать это все как обычную болтовню с кем-то из немцев, если тем на больничной койке вдруг во время утреннего или вечернего обхода надоело лежать в тишине. Где-то там, на подкорке, засела мысль о том, что у нее в этом случае нет выбора. Все еще тлеющими угольками оставалась обида на капитана отряда за то, что так подставил. Проще было рисковать, таская медикаменты или сбегая со смен, пока никто не видит, чем заставить себя не быть колючей и хмурой. Тася уже привыкла к такой реакции, ограждалась с ее помощью от враждебного мира и никого к себе не подпускала.
- Если не беспокоит и не опухает, значит, все нормально, хотя и выписали вас слишком рано, - в мирное время она бы и впрямь оставила любого пациента с подобной травмой на больничной койке намного дольше, но тут от нее ничего не зависело. Лечили по принципу: не умрет без наблюдения врачей – нечего занимать место. Все равно раненных было много, в чем-то и благодаря усилиям её товарищей, а в чем-то просто по несчастливым случайностям. Больницы никогда пустыми не бывают, что уж говорить о военных днях.
Савенко порой даже искренне пыталась понять, почему же ей иногда так легко и даже радостно слышать о потерях врага где-нибудь на поле боя или при очередной диверсии, но сама она не находит в себе сил на настоящее равнодушие, когда вот перед ней очередной убийца, только сам истекающий кровью. Нет, не было жалости, бывала злость, но они никогда не перерастали в желание конкретно в тот момент навредить, воспользоваться чужой зависимостью. Пациент оставался пациентом, а мишенью он становился, как только вновь вставал на ноги. Наверное, и эти принципы еще через пару лет такой жизни бы сломались, утонув в ненависти и боли, но пока что Тася цеплялась за них всеми силами, они были чем-то из прошлой жизни, что не смогла вытравить война.
Они как раз дошли до поворота, за которым буквально через несколько сотен метров уже был госпиталь, заставляющий мечтать о горячем чая, чувствуя, как все-таки неумолимо замерзают колени, когда слова Григория заставили девушку слегка нахмуриться и повернуть к нему голову, пытаясь то ли осознать причинно-следственную связь, то ли понять, как на это все реагировать.
Правда, тело все решило за нее, стоило почувствовать весьма ощутимый толчок и инстинктивно, чтобы сохранить равновесие, шагнуть назад, где спина красноречиво натолкнулась на фонарный столб.  Это было неожиданно и крайне неприятно. По крайней мере, глаза точно инстинктивно, от отчетливого и вполне прозаичного страха, чуть расширились, заставляя Таисию лишь усилием воли вернуть на лицо спокойное выражение.
- Мне не нравится, когда вы так делаете, отойдите, пожалуйста, - нет, пора была расписываться в своей бездарности на актерском поприще, потому что в подобных ситуациях реагировала она по-прежнему весьма однозначно, а рука сама собой потянулась к висящей сбоку сумке, радуясь, что все-таки предпочла не надевать рукавицы. Там где-то совсем недалеко лежал отличный раскладной нож, - Я позвала вас, чтобы поговорить, в том числе и про… нашу прошлую встречу.
Савенко все же сделала полшага в сторону, чтобы за её спиной не была фонаря, потому что ладонь все же нащупала привычную рукоять, но все же не решалась достать, позволяя лишь не сводить напряженного взгляда с лица собеседника. Тасе явно подобный расклад дел не нравился. Будь на месте карателя любой полицай, то давно бы огреб по первое число, как недавно случилось с Жорой, но конкретно с этим человеком ей приходилось наступать на горло собственным привычкам и почти оглушающему крику чувства самосохранения, вынужденно подчиняясь разуму и необходимости хотя бы попробовать выполнить приказ. 
- Пугая кого-то, вы сможете добиться лишь одной закономерной взаимности – страха, который рано, у кого-то почти мгновенно, или поздно перерастет в агрессию, - не самое удачное время для лекций по поведенческим привычкам, но что поделать, если так было банально проще сохранять собственное спокойствие, пусть и без особой надежды, что в голове собеседника действительно что-то отложится, - И я бы предпочла поговорить с вами в тепле и за кружкой чая, но если вы хотите откровений здесь и сейчас или считаете подобное, - она все же перевела взгляд на фонарь, в свете которого и впрямь красиво кружился снег, - Настолько романтичным, что не можете пройти мимо, то пусть будет так. Если ваши слова тогда были… обдуманными и серьезными, а не просто красивым оборотом речи, то я… согласна выйти за вас замуж.
Удивительно, но голос, в отличие от пальцев, все же нервно сжавшихся в кулак, даже не дрогнул. Пару раз, как детсадовец перед зеркалом, Савенко пыталась придумать более подходящую формулировку, чтобы она звучала менее натянуто, но потом бросила эту затею, решив, что пусть уже все горит синим пламенем, все равно выглядит отвратительно. Сейчас хотя бы можно было списать на общую растерянность и то, что она действительно хотела как-то иначе начать этот разговор. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/515324.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

50

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
- Агрессия и страх лучше безразличия, вы не находите? Всё-таки хоть какие-то эмоции – и подчас очень сильные.
Стоило ли говорить, что если бы сама Таисия не утверждала, будто ему следует поискать друзей в другом месте, и Казанцев вёл бы себя иначе? Впрочем, уж ей точно было не на что жаловаться. Гришка ведь и не думал делать ей ничего плохого – даже когда предполагал, что доктор связана с партизанами. Он мог бы использовать эту связь, чтобы выйти на отряд, но у него и в мыслях не было подставлять её саму. Наоборот, это, пожалуй, уберегло бы девушку от опасности. Но чем дальше, тем менее вероятным казалось унтершарфюреру его предположение. Странности были – верно. Те странности, что выглядели почти естественно и имели самые невинные объяснения – если рассматривать их отдельно друг от друга. И пистолет, который так и не нашли. И ночные прогулки. И конфликт с полицейскими. Пусть даже ты не уважаешь представителей власти, но, уважая саму власть, должен проявлять, по крайней мере, лояльность и к этим самым представителям. Тем более, что парни, в общем-то, по мнению карателя, оказались вполне нормальными. Ну, не особо трезвыми, это да. А кто, скажите на милость, имея возможность выпить, будет патрулировать город в такой мороз, не влив в себя стакан самогона? Замёрзнешь ведь, на хрен, ещё до тех пор, пока отыщешь нарушителей порядка…
Но сейчас не хотелось думать ни о чём подобном. Вечер и впрямь был красивым. Сам Григорий предпочитал более мягкую погоду. Влажный ветер, оттепель, что каплями стучит по подоконнику, хлопья снега, что легко скатываются в снежки… А ещё лучше – дождь, лужи и гладкий асфальт. Говорят, в Германии бывает и такая зима – сырая, ласковая, не стремящаяся задушить тебя морозом.  Наверное, Казанцев и впрямь рождён стать гражданином Германии… Ну, ладно, пусть не гражданином, пусть подданным – в конце концов, арийцем его вряд ли когда-нибудь признают.
Однако он не стал бы спорить – иней, сугробы по обочинам дороги, медленно падающий в свете фонаря снег придавали вечеру сказочное очарование. Хотелось, несмотря на то, что холодный воздух пощипывал щёки и заставлял мёрзнуть руки в кожаных перчатках, продлить мгновение, насладиться им полностью.
- Точно отойти? Вам не нравится, когда я так близко, Тая? Почему?
Григорий совершенно не придал значения тому, что девушка зачем-то полезла в сумку. Да мало ли что там может у них быть, в этих сумках? Даже и думать об этом не хочется.
Единственно, вспомнилось о том, что туда же доктор положила и его подарок. И он просто не смог не произнести – почти не думая, подчиняясь неожиданному стремлению хоть как-то проявить свои чувства:
- Там в свёртке есть тёплые рукавицы. Наденьте. Опять ведь руки замёрзнут.
Да, ему хотелось получить ответ – хотелось понять, в чём смысл происходящего. Таисия сама зовёт его на эту встречу – на свидание, пожалуй, всё-таки это можно назвать именно так – но старается держать на дистанции.  Если честно, предположение имелось  всего лишь одно – девушка стремится подогреть его нетерпение, заставить думать только о ней, пытаться преодолеть сопротивление.
Обычно именно так и поступали женщины, с которыми до сих пор имел дело Казанцев, когда надеялись получше привязать его к себе.
Твою мать, ведь сейчас идёт война. Никто не знает, что будет завтра. Их перебросят в какой-нибудь другой район? Отправят снова прочёсывать леса – прежде, живя в Москве, Гришка как-то и не задумывался о том, какая площадь этой страны покрыта лесами, бескрайними, непролазными, в которых встречаются и совершенно непроходимые дебри и топи, что покрываются льдом только в такой вот мороз. И в любом случае – даже оставаясь здесь, при Фейербахе, о службе у которого, на самом-то деле, можно было только мечтать – каратель легко мог нарваться на выстрел, угодить в засаду, просто по воле случая встретиться с одним из бандитов, что всё ещё считали Псков и его окрестности своей вотчиной.
Так чего ждать-то?
   …Гришка уже предвкушал следующее утро. Он терпеть не мог вставать рано – большую часть жизни для него это было проблемой.  В лагере на развод подниматься было так трудно, что хотелось сунуть голову в петлю. И даже сейчас, в боевых условиях, когда, казалось бы, приходилось привыкать ко всему, подстраиваться под обстоятельства, он лучше бы дежурил по ночам, помогал бы проводить допросы после полуночи хоть до самого рассвета, который теперь наступал слишком уж поздно, патрулировал бы эти заснеженные улицы вместе с полицейскими, главное, не отрывать башку от подушки затемно.
Но вот сегодня он ощущал что-то вроде хмельного, замешанного на ненависти, куража.
Потому что после утренней вылазки зондер-команды разгуляются на полную катушку. И никакое начальство из Вермахта им не помешает.
Казанцев ненавидел партизан. Не потому что они угрожали его жизни. Даже не потому, что они мешали немецкой армии прорваться обратно к Москве и тем самым завершить эту и без того затянувшуюся войну. Енот ненавидел их, потому что не понимал.
Потому что в принципе мог стать одним из них – как и каждый из тех, кто скрывался теперь в лесах или прятался в городе, устраивая диверсии, имел шанс оказаться в их батальоне. Но для Гришки их путь был не приемлем – он даже не мог представить себе ничего подобного. Так же и для тех ублюдков, которых он бил в подвале, стегах хлыстом, прижигал калёным железом – одним словом, делал всё то, что приказывал гауптштурмфюрер -  никогда не устроил бы тот выбор, что сделал Казанцев. В перерывах между пытками он пытался поговорить с ними по душам. Для того Фейербаху и потребовался русский помощник. Чтобы на родном языке объяснить все выгоды сотрудничества, чтобы развеять иллюзии и подробно пункт за пунктом изложить, каких правил следует придерживаться, чтобы выжить.
Кто-то раскалывался.
Кто-то молчал до последнего.
Но факт оставался фактом – они его не слышали и не понимали. И не принимали его выбор. Говорить заставляли отчаяние и боль.
Поэтому завтрашняя провокация, что открывала путь дальнейшим карательным акциям, не давала покоя, заставляла думать о том, как лучше, как правильнее всё устроить. Такое задание Гришка не хотел провалить точно.
- Это был не просто красивый оборот речи, - он так и не отошёл, даже не сделал шага назад. Всё так же смотрел на неё, на то, как отсветы фонаря обрисовывают лицо, заставляют блестеть глаза и позволяют увидеть облачка пара, что выдыхала девушка. – Я никогда не был женат. Даже по этим их советским законам. Так что сейчас уж точно имею право это сделать.
Стоило бы задаться вопросом – почему Савенко сменила гнев на милость, с чего вдруг передумала, с какой радости решила вот так внезапно согласиться. Но пока Енот даже не думал об этом – он пытался растянуть мгновение, пережить его от начала и до конца. Всё-таки дотронулся губами до её губ – но прикосновение это не стало полноценным поцелуем. Ведь было попросту холодно, не стоило долго оставаться на одном месте, а обсудить всё, и впрямь, лучше бы, спрятавшись от колючего ветра.
- Я, как с задания вернусь, поговорю о том, чтобы всё побыстрее оформить. Фейербах словечко замолвит, сам сегодня сказал, что нормальные русские дети – это редкость. А у нас могли бы получиться… Пойдём ко мне? Время-то ещё есть. Или ты в госпитале свободную комнату найдёшь? 

+2

51

Уголок губ едва заметно дернулся, но все же девушка не позволила себя язвительно усмехнуться. Вот как… Эмоции. Гормоны. Адреналина в жизни мало? Или так бьет по самолюбию, что в ноги со слезами и на шею с поцелуями не кидаются? Отчего-то очень захотелось огрызнуться, что агрессия может закончиться фатально. Хотя вряд ли такие, как Григорий, верили, что их может убить хрупкая девчонка на пару десятков лет младше, что, к слову, чаще всего, их и губило.   
Нет, сама Таисия никогда так не поступала, но была наслышана. В конце концов, вокруг было достаточно историй от тех, кто так же остался без отца, мужа, брата и просто пытался как-то выжить, сохранив собственное достоинство. Та же тётушка, пара бывших одноклассниц. Её соседка по парте точно сейчас работала переводчицей в комендатуре, они виделись пару раз – жили всего через улицу, так или иначе сталкивались, чтобы понять, что быт у них, примерно, одинаковый, только работа разная, но от этого не менее тошнотворная. Савенко хотя бы могла забыться, погружаясь в спасение чужой жизни, а с переводами немецких указов или документов все творящееся вокруг точно из головы не выкинешь.
Но все равно ведь вели себя прилично, защищались, как могли, отстаивая собственную честь и принципы. И если кому-то из соотечественников приходило в голову попытаться напугать, всегда следовало напомнить, что вся их власть заканчивается там, где начинаются привилегии сложно заменимых и квалифицированных работников. В этом плане Тася каждый раз благословила себя и родителей за то, что у нее была возможность получить образование и приличные навыки в профессии.
- Только они никак не связаны с симпатией, чтобы пытаться таким способом её добиться. Страх убивает любовь. Никогда не слышали такого выражения? Тот, кто боится, не может по определению испытывать к объекту своего ужаса что-то положительное именно из-за того, что сильная эмоция забирает большую часть ресурсов.
И, между прочим, это были не просто красивые слова. Если ей еще не изменяла память, то при страхе, стрессе, боли и подобных состояниях организм блокирует выработку любых иных гормонов, соответственно, испытывать какое-то влечение не может физически. Это если говорить именно о реальном страхе. Да, кто-то вот с отчаяния может поцеловать, но и только. Не потому, что действительно в этот момент хочет любви или ласки, нет, это уже реакция мозга на неизбежное. Так на войну провожают. Так, как ей рассказывали ребята, порой бывает в окопах, когда понимаешь, что все, уже живым не вернешься. Или, когда сам уже от болевого шока кто-то умирает и осознает неизбежность конца – тоже видела. Это выкрутасы измученного сознания, но не простая и прозаичная физиология. 
Поэтому слова о том, что любые эмоции лучше безразличия выглядели как-то… уж очень сомнительно. Хотя, скорее всего, мужчине было банально все равно на реакцию девушек, а тут ему просто носом тыкнули, что вот как оно бывает – не все дается в руки, что хочется. И, честно, это все равно чуть-чуть, но едва замено поднимало собственную самооценку. Тася, что уж греха таить, очень гордилась тем, что с ней считаются. Многие даже вынужденно. Это доказывало её значимость и то, что годы труда не потрачены зря. Да и положение врача в любом обществе… более устойчивое, чем у любой другой профессии – болеть и умирать люди будут всегда.
Только забывать о реальности, в которой иногда приходилось давать отпор не только словами, забывать тоже не стоило, поэтому Савенко и не подумала выпустить рукоять ножа, хоть пока и не видела открытой агрессии в свою сторону. Скорее, очередную самонадеянность, от которой то ли глаза закатывать, то ли побиться головой вот об этот фонарный столб.  Неужели в его мире правда не существовало людей, которым, например, просто не нравится, когда нарушают их личное пространство так внезапно и грубо? Кому вообще может нравиться, чтобы его посреди улицы толкали и ставили в заранее невыгодное и уязвимое положение?
- Точно отойти, - безапелляционно отозвалась девушка, сдерживая желание то ли самой сделать шаг назад, то ли все-таки попытаться обойти Григория и пойти наконец в госпиталь, - Мне не нравится, когда вы меня толкаете. Когда меня загоняют в угол или зажимают в ограниченном пространстве. И я достаточно нервно реагирую на чужие прикосновения -  у меня есть на то причины, благодаря вашим… сослуживцам.  Это не выглядит добрым или романтичным, мне некомфортно в таких ситуациях.
Самое смешное, что ведь ни в одном слове не соврала. Таисия с детства была не очень тактильной девочкой, не слишком любила все объятия, прикосновения, танцы… Только Пашке и родственникам позволяла до себя дотрагиваться. В остальном её максимумом было пройтись с кем-нибудь за руку. Например, с подругой.  Савенко не знала, с чем это связано, но ей правда было проще общаться словами. Прикосновения были чем-то глубоко личным, это было… доверием. А в последнее время было сложно не видеть в каждом врага. Тем более в том, кто действительно им является и об этом нельзя забывать даже на пару секунд.
Тем не менее Тася все же нехотя разжала пальцы. Ей не хотелось сейчас доставать из сумки сверток и искать в нем варежки, поэтому она лишь вытащила собственные тонкие рукавицы, натягивая их на руки.
- Здесь недалеко, - всего несколько сотен метров пройти, чтобы очутиться в тепле и относительной безопасности.
Хотя вот следующие действия Григория заставили в этом засомневаться. Инстинктивно девушка сделала шаг назад, почувствовав прикосновение чужих губ, и увеличивая расстояния между ней и собеседником. Очень хотелось дать пощечину, даже рука уже поднялась, но Савенко её вовремя остановила, лишь с нескрываемым гневом и возмущением глядя на мужчину. И перед она тут только что распиналась о том, что ей не нравится подобное поведение?
Если честно, на краткий миг в голове пронеслась мысль, что вот сейчас надо наплевать на все и просто сбежать. Уйти. Сказать, что нет, у нее не хватит сил. Не потому, что страшно, хотя и это тоже, пусть Таисия не признавалась в подобном даже себе, а потому, что нервов не хватит такое терпеть. 
Особенно, столь откровенные слова. Она ведь тоже не железная и даже не актриса. Вдох. Выдох. Девушка все же понадеялась, что выглядит достаточно спокойно и собрано, чтобы в голос вернулась былая уверенность, как будто ничего необычного не происходит и у нее все под контролем. Главное ведь убедить себя, что именно её голос тут решающий, а потом уже окружающих.
- Мы пойдем в госпиталь, - и это не обсуждается, - Но я пойду туда работать, и спокойно все обсудим. И никаких свободных комнат и походов куда-то до брака. Я согласилась выйти за вас.. за тебя замуж, а не забыла о том, как следует себя вести воспитанной девушке, даже если… у нее есть к кому-либо чувства.
Она ведь не уточнила, какие именно… В конце концов, уж равнодушной быть к Григорию точно не получится, а так ведь и не соврала – эмоций он у нее точно вызывает предостаточно. Другое дело, что совсем не положительные. За исключением, пожалуй, пары случаев, но с перевязкой – это было скорее уважение к моторике, а благодарность за еду… Ну, тут уже больше какая-то безликая реакция, чем личная симпатия. Еда всех немного примиряет с существованием друг друга.   
- Пойдем, - стоять на морозе точно было не лучшей идей, так что, в очередной раз наступив на горло собственным желаниям и гордости, Тася все же аккуратно взяла спутника за руку, заодно отходя от злосчастного фонаря, - У нас сейчас тихо и мирно, я, как и обещала, что-нибудь найду из еды, и все обсудим. Это… не уличный и не минутный разговор.
[nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/515324.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-10-12 08:44:54)

+2

52

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
И что тут ответишь? Что война – не время и не место для условностей? Да при чём тут воспитание, если завтра его может накрыть партизанской гранатой или добить автоматной очередью? На войне надо брать всё сразу – и по максимуму.
Только вот эту девочку он не хотел заставлять что-то делать против её воли. Иногда случается так – ты поступаешь вопреки привычкам. Вопреки всем тем принципам, что у тебя остались. И даже вопреки логике, которая постоянно твердила о том, что тратить время сейчас – немыслимая роскошь…
Он всё ещё не мог окончательно поверить, что доктор – Тая, Таечка – с ним откровенна. Что до сих пор у неё не было никого другого.
Впрочем, даже если бы он и не оказался у неё первым, Григория это бы не смутило. В подобные периоды большинство незыблемых прежде понятий стирается. Надо попросту ловить момент. Надо получать удовольствие от жизни, а не придумывать себе лишние проблемы.
Конечно, глядя на эту девушку, точно не подумаешь, что она переспала с каждым из своих пациентов. Да и через одного тоже. А если она и встречалась прежде с кем-то, то что? Всё, что было до встречи с Казанцевым, останется в прошлом.                 
- Ты мне только скажи, кто из наших парней пытался обидеть. Теперь и близко не подойдут, не сомневайся.
По крупному счёту, Гришка и сам был уверен, что никто из его сослуживцев и впрямь не рискнёт больше даже взглянуть в сторону Савенко, если узнают, что доктор стала его женой. Мало того, что Енот уже успел заслужить в батальоне репутацию человека, связываться с которым себе дороже - он не пускал сопли после зачисток, когда многие, грешным делом, пытались нажраться, чтобы не слышать по ночам криков детей, в которых приходилось разряжать обойму за обоймой, откровенно плевал на все рассуждения по поводу того, что воюют они, по сути, против собственного народа, и мог легко доложить командованию о разговорчиках личного состава. А сейчас, когда Григория отправили помогать гауптштурмфюреру, уж точно не нашлось бы желающих перебегать ему дорогу.
Немцы - другое дело. С немцами всё было куда сложнее. Выбив зубы любому из них - пусть даже рядовому - можно было запросто угодить к стенке. Это, конечно, не означало, что Гришка не стал бы заступаться за свою женщину, если бы вдруг понял, что ей и впрямь угрожает опасность. Но реши к ней слегка подкатиться кто-нибудь из арийцев, пожалуй, предпочёл бы этого не заметить и перекупить в сторонке. Нет, в трусости Казанцева мало кто рискнул бы обвинить. Но ведь и в глупости - тоже. На рожон следовало лезть тогда, когда иного выхода попросту не существовало. Но вот сейчас совершенно не хотелось думать ни о чём подобном. Проблемы, как говорится, решаются по мере их поступления.
- Хорошо, пошли в госпиталь, - легко согласился каратель, тем более, что Таисия оказалась права - идти здесь было совсем недалеко. И пусть вечер и впрямь казался сказочным, можно сказать, созданным для прогулок - главное, одеться потеплее - унтершарфюреру совсем не хотелось задерживаться на улице. Успеет ещё нагуляться - так, что мало точно не покажется.
Было в душе какое-то смутное противоречие - на уровне ощущений, не на уровне логики. Таисия говорила о чувствах, но, между тем, поспешно отстранилась, когда Казанцев попытался её поцеловать, и смотрела на него с таким явным возмущением, что это совершенно не вязалось в представлении Гришки с её словами. В конце концов, он же не пытался задрать ей юбку на улице - тем более, что к этому-то погода совсем не располагала. Если уж девушка увлечена им, пожалуй, могла бы растеряться от обычного поцелуя, это Григорий ещё понял бы. Но с чего злиться-то? Хотя, возможно, дело заключалось в самом Еноте. Сколько лет назад он пытался ухаживать за нормальными девочками - не шалавами, которым требовались от него лишь деньги, рубли или рейхсмарки, не суть? Пожалуй, когда учился в гимназии, гулял по Москве такими вот снежными вечерами, катался с барышням в пролётках... Так вот оглянешься назад - и невольно удивишься. Неужели в жизни и впрямь было что-то, кроме нескончаемой кровавой бойни, которой представлялись все последние годы? Перерывы на сон, туманящий разум самогон, привычная тяжесть оружия - а в основном вылазки по окружённым бескрайними лесами деревням, отчаянные стычки с партизанами, взаимная острая ненависть, что заставляла хвататься за ножи, когда заканчивались патроны, и бить из последних сил, не разбирая, привкус чьей крови ты сейчас чувствуешь - врага или своей собственной. Григорий отдавал себе отчёт, что эта жизнь совершенно не тяготит его - особенно сейчас, учитывая, что рисковать собственной головой приходится всё же не так часто, а работа у Фейербаха его явно не напрягает. Но всё-таки хотелось и чего-то ещё. Быть может, продолжения той самой причудливой рождественской сказки, что началась для Казанцева после того, как он пришёл в себя в тёмной палате, осознавая, что у него есть все шансы сорвать банк по-крупному, а после этого неожиданно увидел доктора Савенко?
- А чего тут обсуждать? - каратель улыбнулся, поднимаясь по ступеням ко входу в госпиталь, остановился, приоткрыв дверь и пропуская Таисию вперёд. Взгляд - откровенный, лишённый и тени смущения - не отрывался от спутницы. - Поставим подписи в нужных местах, отпразднуем это дело по возможности. И уж как будут соблюдены все формальности, ничего уже не помешает... - Григорий замолчал, стараясь выразиться поделикатнее, но нужные выражения так и не находились. - Если честно, я последнее время только об этом и думаю. Хотя поесть сейчас тоже было бы неплохо. Ты говорила, что у вас можно хлебом разжиться и спиртиком? Очень кстати было бы... Чтобы отметить, что мы, наконец, пришли к соглашению.

+2

53

Невольно, но Таисия все же едва заметно покачала головой, не желая обсуждать попытки иногда не самых трезвых солдат приставать или что-то обещать. Во-первых, глупо. Во-вторых, бессмысленно. Она, безусловно, помнила имена, но зачем ей их называть? И сама справилась. Полтора года уже находила способы спокойно жить, пока не нарисовался особо настырный Григорий. Да и, честно, и с ним бы как-нибудь разобралась, если бы не его удачная должность. Впрочем, по поводу этого ей еще больше хотелось скрипеть зубами и высказать еще раз капитану Артемьеву все, что вертелось на языке при упоминании подобного способа добыть информацию. Если им всем так нравится столь «безопасный» план вот сами бы и шли выполнять… Савенко бы им даже платье одолжила, как тогда предложила со злости.
По правде сказать, Тася до сих пор не понимала, почему согласилась, не послала далеко и надолго или не сказала чего-нибудь совсем грубого. Уж явно не из страха – бояться своих не умела. Да и чужих не особо… Опасаться – да, могла, у нее все-таки был инстинкт самосохранения. Откровенно приходить в ужас и показывать свой страх – нет, не станет делать такого одолжения. В конце концов, она у себя дома и борется за правое дело, не ей надо бояться. Пусть и в исполнении хрупкой девушки подобные фразы вызывали смех, самой Савенко они хоть сколько-то придавали сил и заодно напоминали, что, наверное, собой в очередной раз пожертвовать нужно – здоровье ей все это уже точно подкосило. Да и от душевного равновесия давно остались лишь воспоминания.
Вот и сейчас девушка все же выдохнула облачко пара, уже вновь спокойно глядя на дорогу под ногами и знакомое крылечко. Ей все еще не хотелось показывать кому-то свои эмоции, тем более, что они точно не были теми, что хотел бы видеть собеседник. А играть и врать в таких вопросах у нее получалось из рук вон плохо – тут не надо быть великим следователем, чтобы почувствовать откровенную ложь в любой чепухе про чувства и любовь. Если честно, Таисия в принципе не умела говорить о подобных вещах, даже с теми, с кем действительно хотела – у нее вечно все получалось нескладно и некрасиво. Просто не приучили. Даже вернее сказать не научили правильно выражать то, что на душе и в мыслях. Привили образ правильной девочки, разрушать который было страшно, он стал ракушкой, защищающей от внешнего мира, а в военное время это стало особенно актуально, чтобы ни у кого к тебе не было вопросов.
- То есть в остальном считаешь, что жизнь вообще не поменяется? – спокойно и без каких-либо обвинений, скорее, как будто интересовалась, какой у мужчины любимый цвет, спросила Савенко, благодарно кивнув в ответ на придержанную дверь и заходя в теплый холл.
Не то чтобы она ожидала чего-то другого, но не задать такой вопрос не могла, привычно кивая дежурившим солдатам и поднимаясь по каменным ступеням на второй этаж, лишь на пару секунд остановившись, чтобы задуматься, куда, собственно, сейчас ей нужно. До собственной смены оставалось еще около часа, надо было как-то состыковать в голове необходимость налить Григорию горячего чаю и принести что-нибудь из еды с тем, что следовало сделать самой до работы.
- Подожди, я ключ возьму, - все же пришлось вновь спуститься, коротко объяснить, что ей надо на немецком, получить знакомую деревянную кругляшку с номером кабинета и расписаться в журнале, ведомость никто не отменял, - Надеюсь у тебя нет аллергии на пыль. 
И все же сама Тася старалась максимально быстро подняться по знакомым ступенькам на второй этаж, привычно стягивая на ходу платок с головы и пытаясь не замечать некоторой неловкости. Ей было сложно даже в голове представить, как и о чем говорить с этим человеком, поэтому было проще сконцентрироваться на каких-то простых и знакомых действиях вроде вежливого кивка дежурной медсестре и открытии двери с табличкой «терапевт». Обычно Савенко поднималась на этаж выше, но сегодня подумала, что делать в процедурной Григорию в его грязных сапогах точно нечего, а тапочки такого размера они точно не найдут, да и как-то в кабинете, где изначально все предназначено для беседы пациента и врача явно будет удобнее, хоть здесь, кажется, с начала войны не проводили приемов в обычном режиме.
- Шинель можно повесить в шкаф, - любезно предложила девушка, проходя внутрь и привычно снимая валенки у входа, чтобы остаться в туфлях и уже спокойно пройти к стулу за столом, аккуратно положив на него сумку и снятый с головы платок, чтобы растерянно провести по волосам.
Все, с одной стороны, было совершенно обыденным – снять пальто, достать аккуратно свернутый медицинский халат и шапочку. С другой, новым и странным – вместо привычной юбки и кофты легко платье, волосы, которые просто так не спрячешь. Пришлось, немного помедлив, все же накинуть халат на плечи, старательно застегнуть на все пуговицы, аккуратно взять пальто и повесить на плечики в узкий шкаф, стоящий у двери, только после этого заставляя себя вспомнить, что она здесь не одна.
- Я просто давно здесь не была. Ты садись, - Савенко все же растеряно кивнула на свободный стул у стола, - Может, все-таки будешь чай?
Было очень странно не принимать сведения от дежурных, не собираться на обход, не садиться за учет, а немного неловко стоять посреди совершенно чужого кабинета, размышляя о том, что надо что-то сказать и лучше сделать с волосами. Малодушно, но разум предпочитал сосредоточиться на простых вещах. Например, выпутывании шпилек и заколок, чтобы прическа окончательно рассыпалась темными локонами по плечам, даруя голове легкость. Может, это даже было полезно, так как молчание и впрямь было странным, с учетом, что она как бы собиралась поговорить. Интересно, а есть где-нибудь в мире учебник на эту тему? Что-то вроде: «как сказать, что замуж ты не очень хочешь, но деваться некуда?». Точно ведь для каких-нибудь барышень прошлого столетия должны были писать подобные глупости.
- Извини, у меня сейчас в голове бардак, - вот в этом она призналась честно, уже не зная, что еще сделать и сказать, просто присаживаясь на стул и ставя себе на колени сумку, из которой извлекла простой деревянный гребешок, потому что, как и многие, когда нервничала привыкла чем-то занимать руки, но еще не решаясь провести им по волосам, - Я… никогда не думала о том, что выйду замуж до окончания института и, по правде, даже на танцы-то сегодня впервые сходила, поэтому очень смутно представляю, как собираюсь, то есть мы собираемся жить дальше и меня это беспокоит.  Это ведь не просто подпись поставить, это… семья, - нет, определенно, это слово звучало очень странно в подобном контексте, но подобрать более точно было бы сложно, с учетом, что её действительно бы никогда не устроило положение дел, когда после такого события просто увеличится число встреч и все… Так беспощадно топтать все устои Тася не была готова.
[nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-10-13 20:40:31)

+2

54

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Всё было как-то не так – не так, как он себе представлял.
Не так, пожалуй, как Григорию хотелось бы.
Он не стремился заключить брак по расчёту, обговаривая заранее нюансы и пытаясь предусмотреть всё на будущее.
Да какое тут может быть будущее, если его в любой момент могут перебросить куда угодно? Оставит при себе Фейербах при передислокации батальона? Вполне возможно, они вроде бы неплохо поладили – настолько, насколько подчинённый может поладить с командиром. Но при этом и гестаповец зависел от распоряжений начальства – и его тоже могли направить в совершенно другой район.
Что тут можно спланировать? Как решить наперёд, что может измениться в их жизни? Ведь по крупному счёту, не изменится ничего - пока идёт война, пока Казанцев исполняет приказы, можно лишь ненадолго окунуться в иллюзии. Можно даже придумать себе идеальную жизнь – да только все эти иллюзии в самом скором времени разобьются о реальность.
- Я не знаю, что поменяется, правда. Точнее говоря, я не знаю, что может не поменяться в любой момент. Пока не взяли Москву, пока эти выродки сидят в своём подполье и прячутся по лесам, наше будущее под вопросом. Да когда угодно всё встанет с ног на голову. Для меня, для тебя, для всех.
Гришка стянул перчатки, снял шинель, повесил в шкаф, хотя, пожалуй, находись в кабинете один, попросту кинул бы куда-нибудь на спинку стула. Чего с ней будет-то?
Таисия молчала – и Казанцев молчал. Наблюдал за тем, как она надевает халат, вынимает из волос шпильки, садится, ставит сумку на колени и достаёт из неё гребешок.
- Может, взглянешь на мой подарок? Не уверен, придётся ли по душе, но я старался.
Он подвинул стул, уселся напротив девушки – забавно, на этом месте, пожалуй, должен был бы сидеть пациент и жаловаться доктору на жизнь.
Но нет, жаловаться Гришка не собирался. Он и так уже сказал всё, что, по крупному счёту, хотел сказать. Чего тут ещё прибавить-то? Давить на жалость он не умел, да и не хотел.
- С пылью у меня проблем нет, - вышло как-то невпопад, с запозданием, но пока каратель собирался с мыслями, и ему надо было сказать хоть что-то…
   …Он мечтал о счастье, о тихой семейной жизни, о том, чтобы разделить с кем-то судьбу? Да нет, пожалуй, не мечтал. Пока что все мечты заканчивались на том, чтобы прорваться и не сдохнуть прямо сегодня, чтобы хоть как-то добраться до того, что будет потом. Казанцев ведь не врал, он и впрямь надеялся, что после победы всё образуется, что он сумеет отвоевать себе возможность жить по-человечески. Надежные люди, которые хорошо управляются с оружием и – что самое главное – не боятся им пользоваться, не могут не пригодиться новой власти. А о том, что здешние земли будут раздаваться немецким офицерам – да и вообще тем немцам, кто честно служит Рейху – разговоры были. И коль уж эти разговоры – пусть мимоходом, пусть почти случайно – подтвердил гауптштурмфюрер, не верить им не было ни малейшей причины.
- Чая не надо. А вот выпить я не против.
Если оглянуться назад, даже за последние годы он проделал слишком долгий путь, чтобы не надеяться на возможность взять у жизни своё – хотя бы несколько относительно беззаботных сытых лет, когда можно будет не смотреть по сторонам, не ждать удара из-за угла. Не так уж и много, правда, ведь?
За эти несколько предполагаемых лет Григорий уже заплатил сполна – чужой кровью и чужими жизнями. И пусть в отличие от многих парней из русской роты он не страдал из-за этого, не пытался повеситься на ремне где-нибудь в укромном месте, не мечтал перебежать за линию фронта, чтобы искупить грехи. Но всё равно, как бы он ни держался, как и бы ни старался убедить себя, что опьяняется куражом от осознания вседозволенности, ничего не проходит бесследно. Всё равно отчаяние даже незнакомых, даже безразличных тебе людей бьёт по нервам. Всё равно – ты вроде бы смеёшься, куришь, выпиваешь, но невольно запоминаешь ненависть в устремлённых на тебя глазах. Перешагиваешь через это раз, другой, третий, вырабатываешь что-то вроде привычки – передёрнуть затвор, выплюнуть окурок, наступить на него сапогом, выдать какую-нибудь шуточку о еврейской мамаше или комиссарских ублюдках, а потом нажать на спусковой крючок.
Всё просто – кто бы спорил.
И жизнь неизвестных тебе белорусов – или вот псковичей – не идёт в сравнение с твоей собственной.
И  нет ни намёка на сожаления, ни грамма угрызений совести, ни даже страха по поводу того, что когда-то придётся за всё ответить. Ну, придётся, значит, Гришка и ответит – точно так же встанет к стенке или, что предпочтительнее, сдохнет в бою.
Но память сохраняет всё – и ужас, и кровь, и последние попытки вырваться тех, кто сопротивляться карателям не мог в принципе. И воспоминания эти накапливаются, ложатся одно на другое. Так что порой бывает сложно смотреть на людей на улице – и не представлять себе, как берёшь каждого поочерёдно на мушку. Сложно не чувствовать даже в чистом морозном воздухе запах пороха.
С этим можно жить. Это не ломает тебя и не вызывает желания поднести ствол к виску.
Но это постепенно меняет сознание, заставляет взглянуть на всё другими глазами. Не самая большая цена, которую люди платят за возможное благополучие – верно. Именно поэтому Гришка и считал, что ему, по крупному счёту, повезло.
- Я человек подневольный, Тая. Что прикажут, то и буду делать. Может, меня уже через неделю здесь не будет. Если так, мои деньги тебе переводить будут. Жить сможешь неплохо… - он подвинулся ближе к столу, положил на него руки. Сцепил пальцы в замок. – Что я могу обещать или гарантировать, если война не кончилась? Жить у тебя вряд ли смогу, не зря же меня при начальстве поселили. Могу потребоваться в любое время. Приходить буду, как только получится… А если ребёнок появится, - Григорий на миг замолчал, качнул головой, словно бы удивляясь собственным словам, - я рад буду. Правда, пока дать ему ничего не смогу – но так война же вечно продолжаться будет.
Голос звучал негромко, внешне – почти спокойно. Но в следующий момент Григорий резко поднялся с места, обошёл стол. Не глядя, сдвинул лежавшие на нём бумаги – и одна из папок упала, разбрасывая по полу пожелтевшие листы, исписанные мелким, едва разборчивым почерком.
Казанцев не обратил на это внимания. Уселся на освободившееся место. Расстегнул воротник мундира.
- Не знаю, чего ты хочешь от меня услышать. Любить тебя буду, правда. На других обращать внимание не стану. Да я и сейчас не хочу никого больше.
Сидя на столе, было так приятно растягивать мгновения, смотреть на неё сверху вниз, гладить взглядом её шею, любоваться россыпью тёмных волос, пытаться угадать очертания груди под белым халатом.
- Я своё получу, ты не сомневайся. Тогда и будет семья… А пока мне бы пару ночей с тобой провести. Сам чёрт не угадает, чем ты так зацепила. Но вот хочу, просто сил нет.
Григорий подался немного вперёд, протянув руку, дотронулся до щеки доктора. В этом жесте не было ни навязчивости, ни желания настоять на своём. Нетерпение, пожалуй, было – но и только.
- Ты не пожалеешь, правда. А пристрелят меня, так другого найдёшь. Но пока давай об этом не думать.
Казанцев помедлил ещё, словно бы хотел много чего сказать, но у него попросту не выходило уместить все мысли в пару фраз.
- Можно тебя хоть поцеловать-то нормально? Ты не бойся, только поцеловать… Раз уж тебе так надо, я до свадьбы со всем  остальным спешить не буду. И если я чего-то не так сказал, ты прости. Я врать тебе не хочу – как есть, так и говорю. Ты подожди просто немного, и я такую нам жизнь обеспечу, что все от зависти удавятся.

+2

55

Пожалуй, так неуютно в больнице Тася себя не чувствовала с конца третьего курса, когда у них в конце семестра поставили первую практику и каждого посадили вот за такой же небольшой стол оформлять справки и выписные листы из госпиталя уже здоровым людям. Она тогда тоже не знала, куда себя деть, как положить руки, чем их занять, если не пишешь, о чем разговаривать с человеком, у которого ничего не болит, чем заниматься, когда никого нет.
Но в тот раз у нее было много времени подумать, какие-то инструкции, периодически заглядывали медсестры или врачи, ободряюще улыбаясь и спрашивая, как дела, не нужна ли помощь. Всегда можно было сбегать в приемный покой и спросить совета или просто мирно посидеть с кружкой горячего чая, а потом задать пару вопросов. Да и после практики они обычно с группой шли гулять, хотя бы до общежития или ближайшего магазина, если на ужин ничего не оставалось. И, в целом, все были счастливы, неловкость ушла уже на третий день такой работы.
А тут что? По большому счету, она Григория-то знала меньше восьми часов, меньше полноценной рабочей смены. Дни на больничной койке не считаются – они не общались. Да и все знания сводились отнюдь не к милой и ни к чему не обязывающей болтовне. 
Вот и приходилось, чтобы хоть как-то себя занять, начать расчесывать волосы, легко проводя по темным прядям частыми зубцами гребня. Это действительно успокаивало, заставляло сосредоточиться на простом действии, пока мысли ворочались крайне неохотно. Если честно, было ощущение, что ей снова семнадцать, вызывали в школе на последний экзамен, а от волнения в голове звенящая пустота, директор тогда посоветовала выпить воды, поглубже вдохнуть и только после этого тянуть билет. Савенко до сих пор помнила, что вот последней сдавала именно географию и попались ей тогда особенности металлургической промышленности Урала. Сейчас впору было бы нервно посмеяться над тем, как много полезного им вкладывали в юные головы и на что сейчас тратятся эти знания…
Но упоминание подарка заставило девушку поднять взгляд на собеседника, отрываясь от медитативного созерцания столешницы. Пару раз моргнуть, словно пытаясь осознать. За всеми этим разговорами и нервами из головы такие вещи вылетали напрочь.
Отложив деревянный гребешок на стол, Таисия аккуратно достала сверток, немного растерянно всматриваясь в буквы газет, которые ей все последние полтора года казались одновременно знакомыми и пугающе чужими. Шрифт, оформление все то же, а читать и впрямь страшно… Наверное, поэтому она их до этого старательно игнорировала, а сейчас поспешила развернуть подарок, не желая заострять внимание на упаковке, которую просто отложила в сторону, не став рвать – мало ли, бумага есть бумага, можно будет еще что-нибудь завернуть.
- Спасибо, они выглядят очень теплыми, - что-то действительно похожее на мимолетное удивление шевельнулось в груди от мысли, что Григорий не забыл о её замерзших руках, а варежки выглядели и впрямь неплохими, заставляя лишь понадеяться, что он их нашел или приобрел… не с помощью насилия или угроз.
Но вот обнаружившаяся под ними подвеска с бирюзой заставила девушку в недоумении провести подушечкой указательного пальца по камню, на мгновение даже забыв о книге, которую изначально ей хотелось посмотреть больше всего. Последний раз, если не считать колечка, ей украшения дарил отец, еще до Финской… Она тогда только-только закончила первый курс, вернулась в родной Псков и простенький браслет ровно с такими же голубоватыми камушками ей подарил папа, поздравляя и очень гордясь. Димка тогда все клянчил с ним поиграть, маленький еще был, на все цветное кидался, приходилось в шкатулке прятать. Этот подарок тоже был безвозвратно потерян при бомбежке, как и все вещи, но сейчас было неожиданно получить что-то подобное.
- Красиво, жаль только, что носить не с чем будет, у меня и платьев-то подходящих нет, - Савенко все же против воли грустно улыбнулась, в отличие от ситуации с тем же колечком, вот такое ей бы хотелось носить, камень к глазам или волосам совсем не подходил, это был совершенно не её цветовой типаж, но просто грел бы душу, напоминая о родителях, которые говорили, что минералы приносят удачу и здоровье, - Спасибо, я обязательно почитаю и верну вам книгу вовремя. И варежки носить буду.
Небольшой томик она решила полистать попозже,  аккуратно положив все три вещи на газету, в которую они были завернуты. Мучиться со складыванием сумки не хотелось, тем более, что все равно надо было еще в ней найти парочку черных лент, сшитых из простой плотной ткани, остатков от школьного фартука двоюродной сестры – дочки тетушки, которой больно было смотреть, как племянница заплетает волосы какими-то обрывками.
Рука сама потянулась за гребешком, чтобы легко и привычно разделить пряди пополам, а потом еще на три части каждую. Это и впрямь успокаивало, не давало в полной мере сосредоточиться на словах мужчины, пока пальцы аккуратно затягивали косички, вплетая тонкие ленточки, чтобы на конце их просто завязать, без бантика, принимаясь после за вторую. Тасе даже зеркало уже не требовалось, волосы были послушными, не топорщились, не выходили «петухами», а потому и требовалось-то только заплести две косички и уже даже поднять руку, чтобы привычно протолкнуть кончик ленты в начале прически с другой стороны, когда Савенко на краткое мгновение замерла.
Честно, она просто не очень понимала смысл всех сказанных слов. Не могла в полной мере осознать, на что уже подписалась, когда не послала капитана к черту. И сегодня сама же заикнулась об этом разговоре. Но всего лишь одно слово смогло расставить все на свои места. Как-то за всей войной, вечной гонкой со смертью, бессонными ночами и волнениями Таисия уже успела позабыть о такой прозаичной вещи как физиология. И дети. Да, видела каждый день, помогала сама, но примерить роль матери на себя… Даже в теории. Даже вот так мимолетно. Нет-нет-нет. Ни за что. Это не так работает. То есть, конечно, с точки зрения организма именно так. Но разум не был готов принять, хотя бы на доли секунды, вариант развития событий, где их ребенок будет не запланированным, желанным и расти в чудесном и светлом Ленинграде, когда Тася закончит институт, выйдет замуж и будет точно уверена в своем будущем.
Захотелось даже судорожно замотать головой, отгоняя эту ужасающую мысль, но пришлось только с силой завязать ленту, поспешно затягивая её и со второй стороны, тем самым уложив волосы в простенькую «корзинку», которую будет потом очень легко спрятать под шапочку. Потому что слов просто не находилось, если честно.  По крайней мере, приличных.
От этого замешательства Савенко очнулась лишь когда на пол полетела папка с бумаги, вынуждая наконец вернуться в реальность, где все-таки требовалось что-нибудь сказать, желательно, преодолев желание тут же по привычке отругать Григория за подобное поведение и даже толкнуть в плечо, чтобы не смел сидеть на столе. Что за невоспитанность?
- Будешь сам собирать, - серьезно сообщила девушка, кивнув на разлетевшиеся бумажки и лишь с легкой настороженностью глядя на собеседника, когда его рука дотронулась до её щеки.
Таисия не то чтобы испытывала в детстве недостаток любви, нет, её всегда обнимали, качали на руках, садили на коленки, но вот к чужим прикосновениям так и не смогла привыкнуть. Ей требовалось много времени, чтобы позволять людям нарушать её личное пространство. Лида могла легко потащить куда-нибудь за руку или предплечье на правах подруги детства, тётушка обнять как родственница. Вот на детей, пожалуй, Савенко еще спокойно реагировала – она не могла их не любить и сама всегда была рада обнять, утешить и поцеловать в лоб. С остальными же предпочитала держать дистанцию, пока точно не убедится, что может доверять. Григорий и доверие даже в одном предложении смотрелись странно.
- Дело не в деньгах или чем-то таком, - Тася все же отела взгляд, не зная, как сформулировать и объяснить некоторые вещи, - Я… просто последний раз о свадьбе думала… лет в восемь, кажется. А потом не до этого было, не до отношений, и я просто не умею, не представляю, как их надо строить, - у нее ведь действительно просто не укладывалось в голове, как можно даже ради дела с кем-то… делить постель, но при этом не принимать участия в жизни друг друга, не иметь совместного быта, каких-то общих тем для разговоров, это лежало даже не за рамками воспитания, а где-то за границей понимания и мировосприятия.
Вопрос о поцелуе был… внезапным. Девушка даже недоверчиво посмотрела на собеседника, пытаясь найти подвох. Все прошлые разы он не спрашивал… Поверить в то, что правда так быстро исправился, было слишком сложно.
- Только поцеловать, - немного помедлив и справившись с внутренним желанием ответить железным отказом, все-таки напомнила Савенко, но, видимо, так и не смогла заставить себя просто сидеть на месте, как говорится, лучше не давать страхам оформиться, а сразу их пресекать, а потому, сама встала, машинально переложив сумку с колен на стул.
Ей ведь и впрямь никогда не хотелось ждать чего-то неизвестного и пугающего, нужно было хоть что-то действовать, чтобы сохранялась иллюзия контроля над ситуацией и спокойствие.  Наверное, разве что по-детски не зажмурившись, Таисия все же сама коротко поцеловала мужчину. Точнее попыталась, потому что просто слегка прикоснулась к чужим губам своими, потому что до этого вот действительно разве что детей и родственников в щечку целовала. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

56

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Прикосновение губ. Тёплое, мимолётное, волнующее…
Он просто на миг замер, позволяя этому прикосновению длиться. А затем, когда ощутил, что Тая уже хочет отстраниться, настойчиво её обнял, привлекая к себе.
- Я сказал, нормально поцеловать, не так, - прошептал – вслух ли, про себя и сам не был уверен. И продолжил этот поцелуй, стараясь сдерживать собственное нетерпение. Постарался заставить её приоткрыть губы, чуть прикусить – не до боли, не до привкуса крови, всего лишь давая возможность осознать его желания. Проник языком чуть глубже, надеясь не напугать, не  дать лишнего повода держаться от него подальше. Совсем недавно доктор говорила, что ему стоит поискать себе друзей в другом месте. И – если честно – Казанцев привык к подобному отношению. Ещё с тех пор, как согласился служить в полиции. Местные его боялись. Даже сослуживцы смотрели чуть настороженно – не столько опасаясь, сколько прикидывая, чего от Гришки можно ожидать. Но вот просто быть рядом и безоговорочно доверять желающих не находилось.
Для большинства он оставался предателем, человеком, у которого за душой не было ничего святого – ни родины, ни чести, ни жалости.
Да и плевать. Так-то оно и лучше – чем больше окружающие тебя боятся, чем проще жить. Не надо чего-либо доказывать, отвоёвывать себе место, тратить лишние силы.
А чужое мнение – да что оно Гришке, если никак не может испортить его существование?
Вот немцы могли. Но немцы совсем по-другому и оценивали Казанцева. Главным для них были не рассуждения, а эффективность работы. Ну, а работать унтершарфюрер старался так, чтобы придраться никто не мог. Насколько уж получалось.
Так что – почти за полтора года-то – это стало чем-то само собой разумеющимся. Шепотки за спиной, неодобрительные взгляды, невысказанное, но вполне ощутимое стремление напасть, стоит ослабить внимание…
Он и от Таисии не ожидал доверия. Не ждал, что она моментально забудет обо всём. Но вот ощутить ответное влечение – хотя бы намёк не него – Еноту хотелось.
Его рука почти неосознанно скользнула вниз по бедру, сминая, приподняла лёгкое платье и белый халат. Пальцы на миг коснулись того места, где заканчивался тонкий чулок – ещё чуть-чуть, и он ощутил бы тепло обнажённой кожи.
Именно в этот момент Григорий отпустил её.
Всё, как обещал. Только поцеловать – ничего больше. Ещё немного – и у него не получилось бы остановиться. Потому что каратель не врал – он, правда, по какой-то странной причине мечтал об этой девочке. О близости её покорного тела, о том, чтобы она точно так же, как и он, забывалась в порыве удовольствия.
Поэтому брать силой Гришка её не хотел – хотя что бы ему за это было? Не избил бы, не покалечил – просто сбросил бы напряжение и пошёл дальше…
Появлялось подобное искушение? Да безусловно.
Но было же ясно, что в этом случае он не сможет вернуться, снова поймать взгляд карих глаз, услышать звуки голоса.
Хотя, если вдуматься, что ему в том взгляде и в том голосе? Савенко ведь ни разу не посмотрела на Гришку так, чтобы закралось хоть малейшее сомнение в том, что он ей совершенно не нужен. И не сказала ни одной фразы, которую можно было бы повторять про себя одинокими зимними ночами, представляя, как вновь прикасается к Тае.
Но вот поди ж ты – выходило так, что без возможности вновь оказаться рядом с ней, он, конечно не застрелился бы. Но жизнь стала бы куда безрадостнее – циничнее, жёстче и, пожалуй, гораздо проще. Такой, какой была до недавнего Рождества.
Казанцев поднялся со стола. Секунду-другую просто стоял на месте, постепенно – очень-очень медленно – приходя в себя.
Вздохнул – воздух в кабинете и впрямь пропах пылью, но всё-таки казался прохладным, что было весьма кстати. Остудиться не мешало бы.
- Ты вроде о спирте говорила? Как разводить его, знаешь? Сейчас самое время. И не бойся. Я тебя до свадьбы трогать не стану. Мне… на задание к утру надо. Я выпью – и пойду.
Оглядев кабинет – куда-то же надо смотреть, главное, не на неё – Казанцев заметил, наконец, за разбросанные по полу бумаги. Шагнул к ним, провёл рукой себе по голове, взъерошив короткие тёмные волосы. Постоял немного, затем принялся собирать старые листы, даже не пытаясь вникнуть в то, что было на них написано аккуратным мелким почерком.
Кое-как складывал их в папку, в каком уж придётся порядке, не слишком ровно.
Как давно он вот так целовал женщину – чтобы растворяться в этом поцелуе, чтобы получать удовольствие от каждого мига и ловить чужое  дыхание?
Откровенно говоря, Гришка не помнил.
На войне такого не происходило. Недостатка в бабах не было. Да на любом хуторе, в любой деревне многие готовы были дать по доброй воле, оценив форму и увидев в руках оружие. А ещё накормить и поставить на стол выпивку – лишь бы ушёл после этого. Улыбались, сами тянулись расстегнуть мундир, умело справлялись с пряжкой ремня, звали за собой из горницы в хату, где на постели обычно было чистое бельё.
Казанцев, собственно,  редко отказывался. С чего бы? Если уж приглянется молодка, если тело отзовётся на её прикосновения, глупо лишать себя удовольствия.
Потом уходил – и никогда не оборачивался. Не западали в душу деревенские бабы. Взял своё – и забыл.
Да и на допросах иногда случалось – если надо было унизить, сломать, дать в полной мере прочувствовать, что дальше будет только хуже. Сам гауптштурмфюрер таким не занимался – крутил пластинки с немецкой музыкой за стеной, что-то писал.
Но просто целовать – до того, чтобы остановиться в самый последний момент, когда ещё хватало на это выдержки, стараться продлить каждое мгновение и сохранять его в памяти, надеяться встретить что-то похожее на взаимность -  такого давно не было.
- Отмечать-то как будем? Меня на денёк отпустят, думаю. Можем, парней позвать. И наших, и хохлов, кто свободен будет. Они с Западной Украины почти все. Москалей терпеть не могут. А я с ними легко общаюсь. Даже на их мове научился немного… Ну, и твоих, кого захочешь. С тёткой меня познакомишь.
Надо было чем-то занять мысли, говорить о чём-то нейтральном. Не думать о том, чтобы вновь подойти к ней.
Впрочем, к столу Григорий всё-таки приблизился. Положил на него папку. Только теперь позволил себе  взглянуть на девушку.
- А скажи, почему ты передумала? Только честно. Я всё пойму, правда. Ты ещё совсем недавно от меня бегала, когда я тебя у госпиталя ждал. Мне просто знать надо, потому что со мной давно такого не было…

+2

57

Совершенно непроизвольно, девушка вздрогнула, чувствуя, как чужая рука настойчиво обнимает её за талию, сокращая расстояние просто до неприличного и не позволяя отстраниться.  Таисия ведь действительно никогда не целовалась, не смотрела, как это делают другие, не имея ни малейшего представления о том, что от неё хочет Григорий и от этого действительно теряясь. 
Кажется, это была первая в её жизни ситуация, когда действительно не осталось никаких мыслей, лишь испуганно замершее тело и собственные губы, едва заметно приоткрывшиеся от ощущения легко укуса. Пара мгновений, растянувшихся на целую вечность, ушли на то, чтобы все её существо просто осознало, что с ними происходит, успело полноценно испугаться, чувствуя прикосновение и то, как сминается подол легкого платья вместе с халатом. Девичья рука почти мгновенно уперлась в плечо Григория, со всех сил, что нашлись, пытаясь оттолкнуть и тут же, едва ощущая, как её отпустили, инстинктивно отступая на несколько шагов назад, пока не натолкнулась на подоконник.
Кажется, сердце было готово выпрыгнуть, взлетев куда-то в горло и мешая нормально дышать. Савенко буквально чувствовала, как кровь приливает к лицу, вынуждая судорожно прижать руку к ключицам, словно раздумывая, не постучать ли себе по груди, как будто поперхнулась. Где-то на краю сознания она понимала, что выглядит просто смешно и нелепо - испугавшаяся простого поцелуя, растерявшая всю свою серьезность и собранность, как сопливая школьница, просто потому, что действительно стало страшно, что у нее сейчас не хватит сил остановить мужчину. Или все-таки собственных ощущений?
Не важно... Ей не хотелось думаться о том, как она собирается бороться с собственным телом, которое даже сейчас не хотело делать вид, что все нормально.  Не нормально. Странно. И от этого тревожно. Даже возмущение куда-то отошло, когда пальцы машинально коснулись собственных губ, тут же отдергиваясь, словно обожглись.
Должно было быть мерзко. А было пугающе непонятно. Её ведь никто и никогда не целовал. Пытались, но получали хорошенькую взбучку. Свои же уважали, не лезли, не настаивали... Пашка и вовсе всегда ограничивался тем, что долго смотрел, как-то рассеянно и счастливо улыбался, а потом просто прижимал к себе и обнимал, стоя так по несколько минут, словно пытаясь навсегда запомнить это ощущение...
Голос Григория наконец вырвал её из этого странного наваждения, замешательства, заставляя тут же поправить волосы и попытаться вдохнуть поглубже. Вернуть на лицо спокойное выражение не получилось, поэтому Савенко просто попыталась сделать вид, что ей очень надо обойти стол, дабы оказаться на свободном пространстве кабинета, а не в узком просвете между столом и коном.  Просто хотелось как-то успокоить гулко стучащее сердце, сесть, разобрать по полочкам собственные мысли и ощущения, чтобы понять, как следует поступить.
И даже упоминание спирта сейчас было той спасительной ниточкой, чтобы на несколько минут остаться наедине с собой. Невелика цена – подделать записи.
- Нет, - девушка все же явно еще не до конца смогла взять себя в руки, машинально качнув головой, - Не умею, но я тебе принесу, научишь.
Вот уж действительно такое варварство с медикаментами ей проделывать не приходилось, но сейчас, честно, не очень волновало, потому что это была возможность просто выскользнуть за дверь тут же прислоняясь спиной к двери и просто размышляя о том, куда себя деть. Нет, мысли уже не путались, просто не сразу в голову приходило, как исполнить обещание. Да и как-то не нравилось ей, что впервые, начиная с младшей школы, она так откровенно потеряла самообладание, показывая собственные эмоции. Прятаться за спокойствием было привычно, это спасало во многих ситуациях, а тут давно привычный и знакомый щит вдруг дал ощутимую трещину.
С другой стороны, это просто никак не укладывалось во все привычные нормы, но в следующий раз уже не выбьет почву из-под ног, так что Тася лишь тряхнула головой, отгоняя лишние мысли и легко делая несколько шагов по коридору до процедурной. Здесь в обычное время ставили прививки, делали перевязки при переломах, в стеклянном шкафу все так же мирно стояли несколько растворов для капельниц, пузатая бутылка со спиртом обнаружилась наполовину пустой, ну и ладно… Запишет, что швы обрабатывали.  И никто ей ничего не скажет, все они тут так или иначе были в чем-то виновны, но прикрывали друг друга по мелочи и по-человечески понимали, что нервы сдают.
Поэтому вернулась  Савенко уже спокойная, привычно прикрывая за собой дверь и оценивающе глядя на то, как мужчина сложил разлетевшиеся ранее листы бумаги. Не забыть бы потом их в порядок привести, не оставлять же так…
- Вот, надеюсь, хватит, - она легко поставила на стол бутылку со спиртом, а из тумбочки достала графин с водой, предварительно убедившись, что от нее не пахнет затхлостью, все равно иногда это помещение использовали, и граненный стакан. Раньше подобное нужно было, если пациенту надо дать выпить таблетку прямо здесь или просто помочь успокоиться. Теперь, когда вся посуда оказалась на столе, можно было обдумать вопрос.
Точнее, как не ответить резким и категоричным «нет». В её планы точно не входило праздновать подобное событие. Это как пир во время чумы… Что ей там радостного должно было быть? Кого звать? Да и всех же еще кормить, фальшиво улыбаться… Нет, это выше её сил и понимания. К тому же, компания сослуживцев Григория девушке точно не казалась приятной и скорее даже вызывала желание скривиться уже сейчас.
- Может, не будем никого звать? – все же попробовать стоило, - Я тебя с тётей познакомлю, просто посидим за столом, потанцуем – у нас пластинки есть, да и не будем особо праздновать. Просто я не очень люблю, когда народу много.
Да и по ней должно быть видно, что общество людей её тяготит в большинстве ситуаций. Как ни крути, Тася так и не смогла пересилить себя, чтобы делать вид, что ничего не изменилось, спокойно жить. Впрочем, её хмурость все списывали на юный возраст, впечатлительность, внезапно свалившуюся ответственность, потерю матери и брата, усталость… Каждый себе в голове придумывал подходящее объяснение, а Савенко не спешила их разубеждать. Так было проще жить и выполнять свой долг.
Она никогда и ни перед кем не оправдывалась, не объяснялась, а потому сейчас в непонимании нахмурилась, глядя на Григория. Вот уж действительно… внезапный вопрос. На который у нее не было готового ответа, в который можно было бы легко поверить. Это не отмазка, чтобы скрыть пропажу лекарств или позднюю прогулку. Конечно, девушка предполагала, что когда-нибудь её об этом спросят, но не сейчас же…
- Я не знала, как на тебя реагировать, - растерянно пожала плечами Тася, вновь присаживаясь на стул, - Не понимала, как себя вести. Да и не думала, что ты серьезно, а быть девочкой на пару ночей не согласна,  - ей ведь действительно тогда казалось, что каратель – это проблема на пару недель, потом он про нее забудет и все вновь станет, как раньше, никаких дополнительных сложностей, а вылилось вот во что… Не скажешь ведь, что передумала, потому что ей приказали, а так бы и близко не подошла, - Потом поговорила… с тётушкой, она давно меня замуж выдать хочет, говорит, что так лучше будет. Да и… не знаю, страшновато одной, а ты обещал заботиться и не обижать, предложение сделал настоящее, - Савенко все так не удержалась и нервно поправила рукава халата, не понимая, что еще должна сказать, - Деньги и все такое мне не нужны, этого и с моей работой больше, чем у почти всех в городе. 
Получилось как-то снова нелепо и нескладно, но она ведь не гениальная актриса и заранее речи не писала. Пыталась как-то собрать, выудить из памяти те доводы, что приводил капитан Артемьев и тётушка, которая и впрямь сначала головой, а потом как-то примирилась, тоже попыталась подбодрить, помочь подыскать слова и наскрести уверенности в себе. Все-таки родственница её всегда поддерживала, за что ей стоило сказать спасибо. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-10-18 21:25:15)

+2

58

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
- Обещал… - Григорий повторил это негромко. И, если прислушаться, в его голосе можно было отыскать что-то вроде лёгкой иронии. – Сама понимаешь, заботиться смогу, пока нахожусь здесь. Ну, и пока жив.
Зачем Казанцев об этом упомянул? Уж точно не для того, чтобы девушка передумала. Не потому что сам испугался и готов был дать задний ход.
Чего там бояться-то? Того, что не сдержит своих обещаний? Но, как говорится, на войне как на войне. Война спишет любые прегрешения хотя бы потому, что здесь не так-то и просто дожить до завтрашнего дня, порой почти невозможно выполнить боевую задачу – куда уж оглядываться на личные отношения?
Так считали многие. И в карательном батальоне и, надо думать, среди тех, кто находился по ту сторону – среди красноармейцев и партизан.
Только вот сам Енот к числу этих людей не относился. Да, он честно служил Германии. И присягу, данную ей, нарушать не собирался – ни при каких обстоятельствах. Просто потому что – кем бы его ни считали другие – не считал себя сам тем дерьмом, которое болтается в прорубе туда-сюда, повинуясь капризам ветра.
Он выбрал сторону. И здесь в очередной раз можно вспомнить слова крупье, которые тот произносит, начиная игру – ставки сделаны, ставки больше не принимаются.
Но при этом, ставя на кон собственную жизнь, Гришка прекрасно осознавал и то, что дерётся он не за идею. Точнее говоря, не просто за идею – а за ту, при победе которой будет удобнее и лучше жить. Ему и тем, кто ему небезразличен.
И он не хотел врать этой девочке, если уж она и впрямь решила довериться ему, если он действительно окажется у неё первым. И пусть этот момент не был особенно принципиален для Казанцева – в такое-то время быть слишком принципиальным в мелочах уж точно не стоило, это весьма осложняло жизнь – он собирался оставаться честным. Перед самим собой – уж точно.
- Впрочем, твоя тётка права – никто лучшего в сегодняшних условиях не предложит. Ты прости, Тая, если это звучит очень уж цинично, как и разговоры о деньгах. Просто не хочу, чтобы ты питала какие-то иллюзии. И о своих возможностях говорю прямо.
Унтершарфюрер тоже уселся на прежнее место. Окинул взглядом бутылку со спиртом, графин и стакан.
- А закусить чего-нибудь найдётся? Я рейхсмарки с собой взял, подумал, что там, на танцах, купить можно будет… Глупо как-то было тащить с собой тушёнку или сахар, - Гришка издал короткий смешок. Взялся за графин, налил примерно полстакана воды. Чуть помедлил и добавил ещё немного. Затем тонкой струйкой влил в воду спирт из пузатой бутыли.
 
…Прежде, до войны, ему приходилось пить много чего -  и неплохие игристые вина, которые большевики без зазрения совести начали именовать шампанским московского разлива, и портвейны, какие вряд ли можно было отыскать в первом попавшемся магазине, и, конечно, водку. Потом, в лагере, доставать выпивку получалось с трудом. Ну, конечно, сидел Григорий не по политической статье, общался с блатными – не фраер, в самом-то деле, какой-нибудь – все ходы и выходы знал. Так что и чем покрепче чифирка удавалось порой разжиться. Но именно спирт он стал пить в основном на войне. Впрочем, до того, как попасть на зону, Казанцев и самогон не жаловал, уверенный, что пьют эту сивуху только колхозники.
Но жизнь – штука забавная. Не зря говорят, что всё течёт, всё изменяется.
В Белоруссии как-то в одном маленьком городке – по правде говоря, каратель уже и забыл его название – им было приказано собрать всех евреев. Чтобы не было эксцессов – ну, кому нужна шумная возня, вопли, разбегающиеся, словно тараканы, люди? – последним объявили, что их переселяют в гетто, сказали взять с собой тёплые вещи и двухдневный запас еды. Потом погрузили в машины, вывезли в ближайший лесок – до песчаного карьера, что располагался меньше, чем в десяти километрах – и положили из пулемёта. Всё вроде бы просто.
Только вот один фармацевт просёк, в чём тут дело. Откуда он такой хитрый взялся – хрена с два разберёшься.  Но факт оставался фактом – и этот недоносок спрятал на чердаке старого одноэтажного здания с вывеской «Аптека» жену и троих детей.
Соседи заметили, донесли.
Начальство послало Григория и пару его сослуживцев проверить.
Он к тому времени уже давно понял, что кровь порой действительно опьяняет – от неё голова идёт кругом, а осознание того, что в данный момент тебе позволено всё, без ограничений, без поправок и без каких-либо запретов, делает мысли до странности лёгкими.
Еврейку они не тронули – просто пристрелили, слишком громко орала. Была бы ещё охота рисковать – ведь дойдёт до немцев, по головке за такое точно не погладят. Со славянами-то новые власти ещё кое-как ладили, а этих вообще за людей не считали… Узнают, что поимел такую вот дамочку, самого ещё в расход пустят под горячую руку.
А вот детям удалось выскочить на улицу по старой приставной лестнице.
По ним стреляли из карабинов прямо через окно, высадив прикладом стекло.
Потому как догнать всё равно вряд ли бы получилось. А если бы упустили, что тоже мало бы не показалось.
Стреляли и смеялись, прикидывая, с первого или со второго выстрела снимут.
Каждый смог записать себе на счёт изворотливого смуглого мальчишку.
В этой аптеке, помнится, отыскали похожую бутыль со спиртом.
Тарас потом разводил его и приговаривал:
- Чи не горілка, звичайно, а гівно вийде, але пити можна буде, якщо випити хочеться... *

   Гришка поднял стакан, задумчиво посмотрел на свет. Вроде нормально получилось. На вид жидкость вышла прозрачной.
- Как хочешь. Не по душе тебе гулянка, так и не станем устраивать. Я думал, ты с кем-то, кроме тётки, отметить ещё захочешь. Ты же здешняя вроде.
Он всё ещё опасался разглядывать доктора очень уж пристально – только-только удалось немного успокоиться, взять себя в руки. А так вот задержишь взгляд на её лице, опустишь чуть ниже, почти чувствуя, как дотрагиваешься до плеч и груди, и вновь придётся сдерживать себя, усилием воли заставлять оставаться на месте.
- А ты боишься, что если до свадьбы меня к себе подпустишь, я откажусь потом? – вопрос вырвался сам собой. Не было в нём никакого практического смысла. Казанцеву просто было интересно понять её, узнать, как она рассуждает, на что надеется, чего опасается.
- Это ты зря, я просто так словами не разбрасываюсь. Жизнь приучила, что за них отвечать нужно. Хотя бы и перед самим собой. Оформим всё, как полагается. И я не просто не обижать, я любить буду. Как ты там говорила? Звезду с неба? Достану. Всё, что захочешь. Ну, что, за нас, что ли?
Всё-таки вновь постарался поймать её взгляд. А потом выпил, глоток за глотком. Как ни странно, вкус получился почти мягким, как у нормальной водки. В самом конце всё-таки закашлялся, запил водой из графина – прямо из горлышка. После этого аккуратно поставил стакан на стол.
- Тебе не предложил, да? Но ты же вроде не по этой части?
Окружающий мир стал приятно-зыбким, не совсем реальным. Казанцев лишь подумал, что к утру это точно должно пройти, и стрелять он сможет вполне нормально, попадать – или не попадать – в зависимости от необходимости.
- Что деньги тебе не нужны, я понял. Но что я тебе хоть немного нравлюсь, ты тоже не сказала. Обидно.
Правда, после этих слов Енот улыбнулся, давая понять, что шутит. Хотя, как известно, любая шутка хранит в себе немного истины.

*

- Не водка, конечно, а говно получится, но пить можно будет, если выпить хочется...

+3

59

Если быть до конца откровенной хотя бы с самой собой, то Савенко просто не знала, что отвечать, лишь отводя взгляд. Ей не нужна была забота.... Она привыкла обходиться своими силами еще с тех пор, как осознала, что хочет быть врачом - всегда и всего добиваться, полагаясь исключительно на личные возможности. Никто не поможет, даже если захочет. Не вложит в твою голову знания, а в руки оружие в случае войны, не выстрелит за тебя, не замахнется или не наберется храбрости, чтобы нагло и правдоподобно врать тем, кто может убить тебя в следующее мгновение.
Поэтому, по крупному счету, ей от того, есть Григорий рядом или нет - особой разницы нет. Да и что он такого сделает, что она сама не сможет? Пригрозить солдатам? Справлялась уже полтора года как-то. И ни один ведь не рискнул. Даже сам каратель, что бы там себе ни воображал. Так что тут у них просто были бы разные методы воздействия, но общая суть не поменялась бы, как и результат. В крайнем случае, была бы пара трупов. В худшем - вообще никто бы из них ничего сделать не смог.
Куда больше для её защиты могли бы сделать ребята из отряда, если Таисия решила бы все бросить и просто уйти к ним. С ними и помирать было бы не страшно... А с Казанцева ей что? Только задание, только информация и призрачный шанс подобраться к гестаповцу... Совсем неравноценная сделка, если смотреть непредвзято, но выбор не предоставили. Да и вообще уплаченная на войне цена никогда не бывала справедливой или честной, но они уже слишком много отдали, чтобы отступать и бояться. К тому же, что такое человеческая жизнь или твое личное благо в сравнении со свободным будущем, вообще возможностью надеяться на это будущее? На семью, на образование, на нормальную жизнь? Все ведь воевали за то, чтобы у них был хоть призрачный шанс на исполнение своих мечтаний, какими бы они ни были. Никто не шел убивать и умирать просто так, у каждого за душой что-то было. И оно стоило очень многих жертв.
Только не объяснять же это Григорию? Вряд ли он оценит такой порыв откровенности. Вот и получалось, что говорить нечего, а врать в таких вещах Тася не умела, потому что не имела никакого опыта, чтобы хоть на что-то опираться и продумывать модель поведения, хоть сколько-то похожую на правду.
- Никто ничего другого и не предлагал, - буднично заметила девушка, в принципе, допуская, что это к счастью. Никому не приходило в голову, что единственному хирургу на весь город может быть нужно что-то такое. Чаще у нее самой просили. Или требовали. За что получали немаленькие проблемы.
И Савенко даже не было стыдно – она давно усвоила, что прогибаться на угрозы нельзя никогда, иначе об тебя вечно будут вытирать ноги.  Так или иначе ей удалось выстроить свою жизнь за все месяцы войны так, чтобы к ней опасались приближаться с откровенно дурными намерениями. Пусть сквозь зубы, но считаться с ней приходилось. Хотелось окружающим того или нет.  А до личных отношений дела никому не было. Таисия банально мало с кем общалась, редко выбиралась из госпиталя или из дома. Да и то скорее к отряду сбегает, чем с кем-то из оставшихся горожан и старых знакомых повидается. Разве что случайно встретятся.
Упоминание еды все же вырвало из задумчивости, подкидывая мысль, что она все-таки слишком рассеянная и забыла, что обещала покормить. Не то чтобы ей сильно хотелось, но своё слово в таких вещах девушка просто привыкла держать.  Это ведь не вопрос жизни и смерти, а просто банальная коммуникация, с которой у нее и так проблемы, надо же хоть что-то сделать, чтобы на лице разве что краской не написали, насколько ей неуютно от всей это ситуации и необходимости вести беседу, да еще и о свадьбе всерьез думать.
Честно говоря, от размышлений о последней в животе скручивался тугой и неприятный узел, так что точно следовало отвлечься на что-нибудь попроще.
- У меня есть картошка и лепешки,  я же обещала тебя угостить, - из сумки, которую пришлось вновь поставить себе на колени, Савенко и впрямь извлекла небольшой бумажный сверток, который положила на стол, развернув бумагу, чтобы можно было взять одну из сваренных «в мундире» картофелин или плоскую кругляшку теста, не особо румяного, но уж какое есть.
С едой, в отличие от многих, у них с тётей проблем практически не было. Даже с учетом, что все консервы Таська относила ребятам из отряда. Круп вполне хватало, да и еще и небольшой паёк родственницы с её работы. Жили как-то. Тётя вообще была мастерицей на все руки, да и у самой девушки фантазии хватало, так что вот из горсти муки, стакана воды и щепотки соли получались вполне себе сносные лепешки, которыми можно было заменить хлеб, да и каши не так тоскливо есть. Ну, и просто на ночную смену удобно взять. С чаем, даже без сахара, очень хорошо утоляли голод, места много не занимали и вес был практически незаметным.
Если смотреть со стороны, то быть у них был более чем сносный и даже немного роскошный для нынешних условий. Но и работать на него приходилось очень много. Если бы еду еще не отдавала отряду и тем, кто нуждался, то даже вряд ли бы страдала от последствий голода, истощения. Особенно, коль стала бы нормально спать. Но Савенко явно не собиралась хорошо жить, когда нужно было отдавать все ресурсы для борьбы с захватчиками.
Только это не объяснение для Григория, который бы вряд ли понял, что ей просто не до встреч с кем-то из старых знакомых. А от большинства её и вовсе нынче тошнит. Жорка ведь был не единственным, кто продался фашистам. Кто в полицаи, кто просто добросовестно на них трудился, сдавал бывших соседей, спокойно смотрел на казни тех, кого когда-то называл друзьями или товарищами по работе. У нее не было сил ни душевных, ни физических на подобную мерзость. Да и времени тоже…
- Я мало с кем общаюсь, - пожать плечами получилось как-то самой, пока рука все же потянулась за одной картошкой.
Таисия с легкой задумчивостью смотрела на стакан, в котором мужчина смешал спирт и воду. Ей было даже почти интересно, в каких пропорциях это стоил делать, хоть на глаз и не особо определишь. Зато привычный вкус картофеля был очень кстати, чтобы за едой скрыть необходимость серьезно подумать, что ответить на такой внезапный вопрос о страхах. И не дать себе презрительно фыркнуть.
Ну, конечно, делать ей нечего, как бояться, что Григорий замуж не возьмет… Совсем не до этого в условиях войны, тут иные проблемы и опасения. Совсем. С другой стороны, у нее порой создавалось ощущение, что большинство людей её попросту не слышат или не понимают, как иностранный язык, если им ответить то, что действительно думаешь. Мол, да не бывает так, что это просто вопрос уважения к себе, своему телу и требование такого же отношения к собственной личности от окружающих. К её выбору. Её позиции. Зачем связываться с тем, кто не ценит тебя как человека, не будет прислушиваться и действительно разделять взгляд на жизнь? Вот разве что в случае приказа, сама бы она никогда на такое не подписалась.
- Я не считаю отношения до свадьбы правильными, если мужчина действительно любит женщину как человека, а не просто красивую оболочку, то не должно быть проблем оформить брак официально и уже после этого заводить детей, делить постель и прочее. Мне кажется, это элементарное уважение к тому, кого любишь. Пингвины вот камешки друг другу приносят, если те им нравятся, то они из них сначала гнездо строят, а потом яйца высиживают.  А люди же не животные, отношения должны быть основаны на общей жизни, быте и взглядах, не только телесной близости.
Нет, определенно, с объяснениями у нее всегда было не очень, но вот сейчас Тася, как ни странно, искренне пыталась донести свой взгляд на вещи. Ей ведь действительно, чтобы в ней видели личность, тогда и не будет множества страхов, что тебя изобьют, покалечат или просто наплюют на твою боль. А как доверять тому, кто тебя не уважает и считает вещью? В обычной жизни речь бы еще шла о взаимопонимании, общих взглядах на жизнь, но тут этим вряд ли стоило апеллировать, так что Савенко попыталась объяснить на более общих понятиях.
Вообще все это было странно и отдавало какой-то неправдоподобностью, но девушка постаралась не заострять на этом внимание, просто наблюдая за тем, как Григорий выпил то, что намешал. И даже выглядел нормально. Значит, стоит запомнить. Мало ли где пригодится
- Лучше вместо звёзд с неба просто не забывай, что если я что-то прошу или говорю, то это действительно важно для меня, я хочу быть услышанной и чтобы как-то вместе пришли к решению. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

60

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Кроме самых первых месяцев войны, когда в числе красноармейцев Григорий попал на фронт, он не был на передовой. Но всё равно прекрасно знал, что такое боевые действия – в тылу шанс сдохнуть был ничуть не меньше. Здесь так же приходилось постоянно держать палец на спусковом крючке автомата, здесь так же взрывались гранаты, и так же можно было напороться на противника. И если на передовой всё предельно ясно – вот тут свои, вот там, чуть дальше, враги – то здесь за каждым углом, за каждым перелеском можно было нарваться на ту сволочь, что всё ещё упорно сопротивлялась новой власти.
Зачем? Этот вопрос Казанцев уже не задавал себе. В начале, когда он только-только стал работать на немцев и не мог не чувствовать отношение местных – что в Белоруссии, что здесь, неважно – он искренне старался понять, что заставляет людей, оказавшихся в глубоком тылу, брошенных своей армией в буквальном смысле слова на произвол судьбы, браться за оружие, подставлять под пули и себя, и свои семьи. Сейчас, когда Фейербах выбрал его в качестве помощника, понять противников, чтобы иметь возможность думать так же, как думают они, просчитывать заранее их действия и подбирать верные слова, чтобы они действительно захотели сотрудничать, было бы весьма кстати. Да вот только у Гришки не получалось – говорили-то они вроде на одном языке, но и желания, и понятия, и цели оставались совершенно разными. Где уж тут отыскать точки соприкосновения…
Но самым главным оставалось то, что здесь, так далеко от линии фронта, что о новых покорённых городах можно было узнать лишь из газет или сводок новостей по радио, война тоже была настоящей.
Что и говорить – Таисии тоже приходилось непросто. Раненые поступали один за другим – особенно после бандитских налётов. Ей, как и Казанцеву, приходилось и не досыпать, и забывать о еде. Но всё-таки госпиталь – не лесная чаща, которую тебе нужно очистить от партизанского отребья. Может эта девочка представить себе, каково это – когда приказ гонит тебя вперёд, а обречённые люди, засевшие где-нибудь у кромки болота, стараются подороже продать свои жизни и безостановочно, до последнего патрона, строчат из единственного пулемёта и рвутся в атаку с гранатами? Когда нужно перегруппироваться под этим огнём, чтобы хоть как-то обойти их и самим  не увязнуть в грёбанном болоте? Когда хочется просто лежать, прижимаясь лицом к земле – но приходится вставать и лезть под пули, потому что в противном случае всё, что ты пережил до того, все твои заслуги, все те моменты, когда ты точно так же рисковал башкой и пёр напролом, в миг обесценятся. И хорошо, если потом не пристрелят свои же…
Не испытав всего этого, можно было и говорить о правильных или неправильных отношениях, о допустимом и недопустимом.
Да и сейчас. Намного проще было сейчас, когда Казанцев полностью зависел от настроения гауптштурмфюрера? Стоит признаться, тут Гришке повезло – гестаповец оказался человеком предсказуемым и образованным, он мог ценить, когда ему – а стало быть, и Германии – служат от души. И умел помнить добро.
Однако это не отменяло необходимости по первому требованию выполнить любой приказ. Не освобождало от обязанности порой едва ли не сутками – с короткими перерывами на сон – пачкать руки в крови и повторять одни и те же вопросы. Раз за разом.
Повторять и бить. Или окунать в тот самый чан с холодной водой, что унтершарфюреру и впрямь доставляло своеобразное удовольствие – по крайней мере, можно было немного остудиться самому.
Или прижигать калёным железом чужую кожу, бить молотком по пальцам, затягивать удавку на шее, на несколько мгновений подвешивая к потолку, а затем, когда человек начнёт задыхаться, вновь бросать его на цементный пол, позволяя глотнуть воздуха.
И что – при такой жизни, в таких условиях есть место для принципов? Что вообще значат все эти официальные бумаги, принятые когда-то нормы, традиционные приличия?
Все эти условности хороши для мирной жизни, для тех, кто может позволить себе роскошь планировать завтрашний день.
Да, Гришка тоже планировал – точнее говоря, пытался прикинуть, как оно всё может получиться в будущем. Потом – когда они победят, когда Фейербах и впрямь возьмёт его к себе, чтобы помогать налаживать новую мирную жизнь… Но до этой мирной жизни предстояло ещё пройти столько, что мало не покажется. И не факт, что удастся это сделать и сохранить голову на плечах.
Гришка взял картофелину в мундире, очищать не стал, закусил прямо так, лишь подумав о том, что было бы неплохо её подсолить. Только теперь он полностью осознал, насколько проголодался за день.
- Значит, никого и не будем звать. Ребята потом захотят, конечно, чтобы я проставился. Но это уж мои проблемы.
Может, так оно и лучше. К чему зря тратить и время, и деньги? Нет, конечно, Казанцев мог позволить себе и стол накрыть, и попросить отпустить тех парней, что не находились на дежурстве или не были посланы на задание… Но ведь ещё и из начальства кто-нибудь притащится, начнут на Таю пялиться… Да на хрен. Лучше и впрямь всё по-тихому отметить и перебраться в постель.
- Мы не животные – это точно. Животные не убивают за идею. Да и ради развлечения тоже – вряд ли. Были бы мы животными, всё стало бы куда проще. И думаю, куда честнее. Без этих вот идеологических выкрутасов и борьбы за родину. Поймал добычу, спарился, оставил потомство, порвал – сколько можешь – врагов. Никаких лозунгов…
Отломил кусок лепёшки. Больше ничего брать не стал – не лишать же Таисию ужина? Вернётся к себе, отрежет сала. Хлеб тоже, вроде, ещё оставался.
- Знаешь, я как-то приказ нарушил. Единственный раз, пожалуй. Это на каком-то сраном хуторе было. Мы получили распоряжение положить всех. Ну, в избе народ постреляли, я выхожу, а там за собачьей будкой пацанчик лет двенадцати с серым кобелём обнимается, забились в углу и трясутся. Хрен знает, чего перемкнуло, я очередью цепь перебил и сказал, в лес пиздуйте, чтобы не видел вас… Благо во дворе больше никого не было.
Хотелось закурить. Гришка уже собирался достать портсигар, но тут вспомнил о том, что доктор не переносит запах табака. Так в очередной раз и оставил эту затею.
- Никому до сих пор не рассказывал. Просто вспомнилось. Так что нет, Тая, мы не животные. Иначе не получали бы удовольствия от происходящего. А просто дрались бы за жизнь. А мы – если честно – порой получаем. На какой стороне бы ни были.
Казанцев протянул руку, чуть наклонился вперёд, поймал запястье сидевшей напротив него девушки и слегка сжал пальцы.
- Я бы – вот честно – что угодно отдал, чтобы ты меня сейчас попросила остаться. Потому что когда в кого-то влюблён, о принципах думаешь в последнюю очередь. Но ты так и не сказала, что я тебе хотя бы нравлюсь. Да я, к слову, и чувствую. Не хочешь ты меня, потому и рассуждаешь много. Знаешь, это такое внутреннее ощущение – я, когда до войны магазины и склады на гоп-стоп брал, к нему всегда прислушивался. Но да, я тебя услышал. Поэтому, пожалуй, пойду…
Григорий отпустил её руку, поднялся с места и подошёл к шкафу, чтобы взять шинель.
Оделся спокойно, не торопясь, застегнул все пуговицы, затянул ремень, надвинул на глаза кепи, в очередной раз вспомнив шапку-ушанку, что оставалась в его комнате для утреннего маскарада. Что ни говорите, погоде она соответствовала больше.
И направился к двери – даже на миг обернулся, словно и впрямь думал, что доктор может его остановить.

Отредактировано Quintus Warrington (2020-10-22 16:55:08)

+2


Вы здесь » Marauders: stay alive » Архив альтернативы » Vae victis


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно