Marauders: stay alive

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Marauders: stay alive » Архив альтернативы » Vae victis


Vae victis

Сообщений 1 страница 30 из 69

1

VAE VICTIS


Vim vi repellere licet

http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/t797273.jpg

Участники: Григорий Казанцев, Таисия Савенко

Дата и время: 25 декаря 1942-го

Место: Псков, госпиталь

Сюжет: война показывает истинные лица всех людей, особенно,
когда непонятно, на чьей стороне будет победа.

Warning! Могут присутствовать спорные идеологические моменты, описания ранений, хирургических операций и прочих нелицеприятных подробностей военного времени и медицинских учреждений. Возможно, кто-нибудь умрёт...

Vae victis - горе побежденным
Vim vi repellere licet - на насилие позволительно отвечать силой

[nick]Taisiya Savenko[/nick][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info][status]партбилет под сердцем[/status]

Отредактировано Hestia Jones (2020-09-03 21:00:12)

+4

2

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://a.radikal.ru/a22/2009/84/f6edd8e0ac53.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]

- Ну, что, добегался, начальник? – он неторопливо подошёл к лежавшему на земле политруку и ударил сапогом, заставляя согнуться пополам и подтянуть колени к животу.
- Хорош уже, Гришка. Пошли, давай. Сейчас ведь перестреляют на хрен…
Казанцев уже собирался врезать ублюдку снова. Просто для того, чтобы полностью прочувствовать, что точка невозврата пройдена.
Всё.
Назад оглядываться бессмысленно.
Но вместо этого в упор посмотрел на говорившего. Рядовой Смоляков – высокий, светловолосый, совсем молодой – затравленно озирался по сторонам, словно ожидал, что из-за полуоблетевшего кустарника появятся красноармейцы, которых послали по их души.
«Ведь за арийца сойдёт, падла…»
Мысль была мимолётной, лишённой злости или даже раздражения. Тем более, что Смоляков был прав – развлекаться точно не время.
Казанцев рванул с плеча ППШ, уже предчувствуя отдачу от выстрела. Палец привычно лёг на спусковой крючок – но в следующий момент бывший боец Красной Армии неожиданно подумал, что патроны лучше напрасно не тратить.
Улыбнулся, плюнув на землю. Почесал кое-как выбритую щёку. И вернул автомат на место, закинув ремень на плечо. Вытащил из-за голенища финский нож с наборной рукоятью. Чуть приподняв бровь, окинул вопросительным взглядом спутников. 
Кто-то отвернулся. Кто-то, молча, уставился себе под ноги… Они всё ещё боялись. Они и дезертировать-то решили от страха. Потому что понимали – то, что немцы возьмут Москву, лишь вопрос времени.
- Слышь, Гринь, а вдруг фрицы в этих своих листовках брешут? Вдруг положат нас, и вся недолга…
Казанцев даже не поднял головы.
Отточенное лезвие ножа мягко, почти без усилия вошло в шею политрука. Когда потянул рукоять на себя, тёплая кровь брызнула на гимнастёрку, упала тяжёлыми каплями на лицо. Григорий равнодушно стёр их ладонью.
- Ну, вот сейчас и узнаем. Говорят, если перейти на их сторону с оружием, шнапса точно нальют. И пожрать дадут.

   …Обычно ему не снилось прошлое. И настоящее тоже – не снилось. Он или проваливался в тёмный омут, где не было ни мыслей, ни чувств, ни желаний. Или погружался в пьяные и порой весьма причудливые грёзы, не имеющие никакого отношения к реальности. Но вот сейчас, вынырнув из забытья, унтершарфюрер поймал себя на том, что всё ещё чувствует тот зябкий ветер и ощущает то самое отчаянное, почти обречённое веселье, что заставило его осенью сорок первого перечеркнуть всю прошлую жизнь.
Странно.
Григорий ведь ни о чём не жалел.
Он смотрел на низкий потолок, понимая, что боль – горячая, пульсирующая, но пока не нестерпимая – постепенно тоже просыпается, становясь всё сильнее.
За окном была ночь. Впрочем, в это время года ночь наступает так рано, что который теперь час, оставалось только гадать.
   …Воспоминания о случившемся накануне пришли сразу – практически вместе с болью.
Смех, доносившийся через приоткрытые окна.
Патефон, заливавший вечер отголосками музыки.
Яркие, праздничные пятна света, отблесками ложившиеся на чистый снег…
Казанцев тогда ещё сунул папиросу в рот, вытащил зажигалку и прикурил. Затянулся, выпустил в небо струйку дыма. А затем услышал, как распахнулась дверь, выплеснув на морозную улицу звуки вальса и аромат поджаренных колбасок.
Гауптштурмфюрер Фейербах – по своему обыкновению, в штатском – вышел на крыльцо, улыбаясь и держа в руках бутылку вина.
Гриша снова затянулся, мимоходом подумав о том, что тоже нажрётся в честь Рождества – как только предоставится возможность. А пока хотелось просто оказаться в тепле. И при возможности перекусить.
- Waschbaer*, - Фейербах рассмеялся, встретившись с ним взглядом, снисходительно махнул рукой, подзывая к себе.
Казанцев ещё успел подумать, что такой удачи и не ожидал. Если немцы нальют прямо сейчас – да ещё и запустят внутрь, чтобы отогреться – значит, праздник и впрямь удался.
Он бросил окурок в снег, поправил пряжку ремня на поясе и сделал пару шагов по направлению к дому, откуда вышел гестаповец. От приглашений таких людей, знаете ли, отказываются только идиоты.
Порыв ветра подхватил колкую снежную крупу, бросил в лицо, развернул во всю длину флаг со свастикой на крыше здания.
Именно в этот момент всё началось.
Торопливо застрочили автоматы, прорезая ночь вспышками огня. Чуть поодаль рванула граната. Кто-то закричал – и не понять, на каком языке.
Что ж за блядство-то? Именно сегодня этих скотов и надо было ждать. Как подпустили-то?
Григорий бросился к дому – к Фейербаху, что кинул на снег бутылку и схватился за кобуру – когда нападавшие показались из-за угла.
Был в этом расчёт? Вряд ли. Скорее мгновенное осознание того, что от этого человека зависит его судьба. Скольких бы пособников партизан ни положил Казанцев, как бы ни щёлкал каблуками и ни орал «Хайль», заметил его только гауптштурмфюрер. Заметил, выделил из толпы тех, кого бывшие соотечественники называли за глаза фашистскими холуями, а сами немцы, как ни доказывай верность, как ни пачкайся в крови, никогда не сочли бы равными.  Выделил – и приблизил к себе, потребовав помощника из русских, что умел бы проводить допросы и доходчиво объяснять пленным на родном языке, что от них нужно.
Несколько шагов, пара ступеней. Шмайссер, что заговорил короткими очередями, когда Казанцев оказался между гауптштурмфюрером и бандитами.
Больше он ничего не помнил.
   …Григорий откинул одеяло и сел, спустив ноги на пол. Поморщился, заметив кровь, что выступила на бинтах, стягивавших грудь. Огляделся – и, несмотря на боль, улыбнулся, заметив на стуле возле койки плитку шоколада, банку тушёнки и бутылку шнапса.
Выходит, Фейербах жив. Выходит, оценил. Зер гут, дорогие товарищи.
Рождество-то отметить никогда не поздно…
Он потянулся к бутылке, открутил пробку и сделал несколько жадных глотков из горлышка. Вместе с той химией, которой его накачали, точно должно было помочь…
Единственно вот жрать тоже хотелось. Хороший признак, как говорят. Надо бы только нож отыскать, чтобы открыть банку.
Казанцев встал, мысленно порадовавшись тому, что на нём уже были кальсоны, а, стало быть, не нужно ни искать их, ни заворачиваться в одеяло, чтобы не бегать по госпиталю с голой задницей. Придержался рукой за спинку стула, потому что палата качнулась перед глазами, и удержать равновесие стало слишком уж сложно. Глубоко втянул в себя воздух и медленно, вдоль стены, направился к выходу.
Ему надо было раздобыть нож. Ну, и отлить по дороге. Не вставать же ради последнего потом ещё раз?
    … Выйдя из туалета, Григорий остановился, не зная, куда направиться. Коридор был тёмным и пустым. Лишь из-под одной двери вырывалась полоска тусклого света. Туда он и пошёл, стараясь всё так же придерживаться за стену.
- Эй, есть кто живой? – он даже не вспомнил о том, что можно было бы и постучаться. Толкнул дверь, переступая порог. – С праздничком.

*Енот

Отредактировано Quintus Warrington (2020-09-04 23:31:39)

+2

3

Таких, как она, всегда называли… правильными девочками. Она все еще стягивала волосы в две косички, чтобы удобнее было спрятать их под медицинскую шапочку, долго мыла руки и каждый вечер, как бы ни устала, обязательно читала книги или объясняла что-нибудь Лидке. Та, конечно, мало что понимала, больше кивала и ждала, когда Таисия, чтоб её, Николаевна соизволит устать настолько, что заберется с ногами на кушетку в процедурной и отключится. Правда, все равно потом заботливо накрывала шалью, оставляла что-нибудь попить в стакане на столе и обязательно закрывала дверь на ключ, чтобы никто не потревожил.
Тася уже сроднилась с высокими потолками госпиталя, жесткой постелью и отсутствием необходимости возвращаться домой. Да дома-то уже давно не было… Еще в первые дни в него угодила зажигательная, забрав с собой и Димку, и маму. А папу забрал фронт еще на Финской. Оставалась только тётя Вера, которая и заботливо поделилась одеждой, и в нос иногда целовала, и даже шутила, мол, с вот такую девку вырастили, а замуж отдать не успели, но ничего, она с этим разберется.
Доктор Савенко, а в последние годы её звали исключительно так, могла в ответ только грустно улыбаться. Замуж ей не хотелось. Не до этого было, когда там, за окном, люди каждый день умирают, а она может помочь. И это ведь не пустые слова…
Разве знала тогда, полтора года назад, что закрытая досрочно сессия после пятого курса обеспечит ей совсем не веселое лето с родными, а войну? Просилась ведь взять её в полевую службу, умоляла в пункте, обещала, что справится, показывала военный билет со званием, присвоенным еще в университете, но нет… определили в госпиталь. К гражданским. Потому что рук не хватало, все отделение хирурги разнесли две бомбы еще на третий день боев, пришлось переехать в бывший корпус акушерства и гинекологии, только там еще созранились нормальные операционные.
И эту незатейливую историю Таисия порой прокручивала в голове, в очередной раз открывая глаза и понимая, что все-таки уснула, да при чем на стуле, уткнувшись носом в хозрасчетную книгу. Ей, как единственному, после смерти Андрея Павловича в этом августе, хирургу дежурить вообще не полагалось, но толку мучить пожилую Марфу Игнатьевну, у которой еще дети дома? Все равно ведь сама Савенко никуда не уйдет.
Настольная лампа приветливым мягким светом залила разложенные на столе листочки с пометками и ровным почерком заполненную ведомость по расходу медицинских препаратов. Каждая колбочка, каждый пузырек, каждый бинт подлежал учету.  И тем приятнее, если честно, было аккуратно, все тем же красным карандашом – чернил не держали, исправить собственноручно написанную единицу на двойку или четверку. 
Таисия приучилась сначала все поправить, переписать на отдельную бумажку разностью и только после этого с величайшей осторожностью заматывать хрупкие стеклянные бутылочки в шаль, укладывать в сумку, засыпать сверху чем-нибудь еще для вида, а потом вечером таки иногда выходить из госпиталя, ссылаясь на необходимость проведать тётушку. И действительно шла к знакомой квартире, поднималась по каменным ступенькам, стучала и заходила, так что вряд ли у кого-то возникали вопросы.
Другое дело, что там её давно ждал еще и Юрка, больно уж бодрый для того, кого она летом с того света достала, приноровившийся лазать в окно второго этажа и всегда приносивший ворох вопросов, на который Таська садилась пистаь ответ, пока бывшего одноклассника тётя пыталась покормить, складывала почти всю еду из дома в сумку, а потом туда же принесенные лекарства.
Тяжелее приходилось, когда все вещи нужно было оставить, а самой тоже вылезти через окно в темный переулочек и, слыша, как стучит собственное сердце, бежать по опустевшим улицам, глуша стук собственной подошвы о мягкий снег. В такие ночи ей становилось особенно тревожно. От антисанитарных условий, от того, что прихваченные с работы хирургические инструменты могут быть не так тщательно обработаны, что кто-нибудь услышит, что нет нормального наркоза, обезболивающего, что резать приходится на живую, что порой теряется сознание от болевого шока. Потом, сидя в родном отделении госпиталя, грея все еще трясущиеся руки, Савенко радовалась, что все выжили. Это было для нее самым желанным подарком – получить от Юрчика короткое: «да очухался, скоро встанет. Ты сама держись».
А что ей еще оставалось, кроме как держаться? Сжимать зубы и забывать обо всем, оказываясь в операционной. Потому что нельзя было позволить себе вспомнить, что перед тобой лежит ублюдок, стрелявший в своих же. В парнишек твоего возраста и младше, в детей, в бывших сослуживцев. Нельзя и все. 
Ей не стоило ничего пару раз допустить врачебную ошибку, никто бы не удивился, не стал быть считать «полицаев» или сильно по ним плакать. Но у Таси рука все равно не поднималась, хоть саму её режьте, но нет… Если нужно, она потом лучше честно придушит подушкой или подскажет товарищам, где подкараулить, но не беспомощного под наркозом и на операционном столе угробит.
Вот и сейчас воспоминания о сегодняшнем дне отозвались глухой усталостью в ногах, на которых пришлось стоять несколько часов к ряду, а сейчас её и бежать надо будет. Черт знает, насколько задремала.  А ведь это был просто идеальный вечер – больше половины фрицев точно упьется до синих птичек перед глазами, два офицера после налета лежат у нее по койкам дальше по коридору, очнутся, по вкаченной от души дозе наркоза на долгую операцию, не раньше завтрашнего дня и вряд ли вспомнят последние минуты перед тем, как отключились.
Савенко осторожно открыла один из шкафчиков, куда складывались личные вещи больных. Ключ в замке повернулся почти бесшумно. Оружие, выданное немцами, всегда забирали, но вот покуситься на личное, именное, вряд ли кто-то мог, они всегда смирно лежали у врачей, пока владелец не потребует отдать, даже если еще не выписывается. Или почти всегда. Иногда ведь в пылу неожиданного боя все теряется.
Тася за почти два года так делала всего лишь несколько раз, за закономерность даже педантичные фризы не могли счесть, но сейчас её сердце все-таки ухнуло куда-то в пятки от того, как предательски скрипнула дверь, заставляя тут же обернуться, глядя на вошедшего. 
- Вы зачем встали? – это сорвалось даже прежде, чем Савенко успела что-то обдумать, по привычке отмечая выступившую на повязках кровь, - У вас же швы могут разойтись.
Нет, шила она точно добропорядочно и на совесть, но, ёлки-палки, если вскакивать через пару часов после операции, то огрести последствий можно. Вот оно ему надо? 
Словно это было в порядке вещей, ничем не выдавая откровенной опасности ситуации, Таисия положила пистолет на стол, прямо радом с учетной книгой, прежде чем обойти мебель и приблизиться к так «удачно» подстреленному вместо еще одного офицера мужчине.
- Давайте, я помогу. Вам надо сесть, - девушка кивнула на единственный имевшийся в комнате стул, будучи готовой действительно помочь до него дойти, потому что пациент держался за стену и вообще ходить ему действительно не рекомендовалось, - А мне вас осмотреть, раз выступила кровь. Что-то случилось? Где-то болит?
Иначе какие силы его понесли гулять посреди ночи? Тем более в таком состоянии. Может, все-таки в голову что-то попало? Вроде, нет, взгляд не шалый, осознанный, даже от наркоза уже отошел… Вот ведь живучий. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-09-04 09:04:17)

+2

4

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://a.radikal.ru/a22/2009/84/f6edd8e0ac53.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер
[/info]

- Простите, доктор.
Григорий постоял у порога. Глаза пару секунд привыкали к рассеянному свету, что в первый момент казался слишком ярким после  сумрака пустого коридора.
- Не беспокойтесь.  Ничего не случилось. Я в порядке. Если уж выжил, то и не помру. Меня вон пару месяцев назад осколком гранаты задело. Но там по касательной прошло, только мышцы разорвало. Один урод старый кинул, когда мы его внучку к офицеру на допрос повели.
Он улыбнулся. Получилось немного неуверенно – всё-таки чувствовал себя Казанцев паршиво – но явно добродушно.
Взгляд упал на пистолет, что девушка положила на стол. Впрочем, то, как она это сделала – спокойно, по-хозяйски – обрубало почти все возможные сомнения в том, что медик имеет право прикасаться к именному оружию.
- Хорошая волына*, - только и заметил со знанием дела Казанцев и направился к стулу. – Сам доберусь, не переживайте.
Он даже отошёл от стены, стараясь идти ровно. Будь расстояние более значительным, ему пришлось бы всё-таки за что-нибудь придержаться, потому что слабость никуда не девалась, да и окружающие предметы выглядели какими-то нечёткими, почти аморфными. Кажется, только что они стояли на месте, и вот теперь начинают сдвигаться куда-то. И сам чёрт не поймёт, куда следует шагнуть, чтобы не налететь на какой-нибудь паскудный угол или не опрокинуть неизвестно как нарисовавшуюся на пути тумбочку.
Но сейчас, когда Гриша был уверен, что выкарабкается – не из таких передряг выбирался, честное слово! – он точно не был готов принимать помощь от девушки. Тем более такой симпатичной и очень молодой. Судя по всему, раза в два его моложе.
Строго говоря, последнее-то особого значения не имело. В том смысле, что карателю нравились не только и не столько девчонки, сколько нормальные женщины – такие, каких, например, он мог встречать, когда жил в Москве. Такие пахли хорошими духами, носили дорогие чулки и не думали каждый день о том, чем накормить ораву голодных детей. Они разбирались в музыке, ходили по театрам и проводили немало времени перед зеркалом.
- Я вас помню. Это ж вы пулю доставали, верно?
Ещё несколько минут назад – когда только очнулся – Казанцев был уверен, что память не сохранила ничего после нападения. Но вот теперь, глядя на врача, мог поручиться, что именно она наклонялась над ним перед тем, как его отключили с помощью наркоза. Он не запомнил ни боли, ни голосов. Не поймал себя на том, что испытывает страх или надежду. Ничего, собственно говоря, не было. Только казавшийся слишком резким свет – и эти глаза.
Всё-таки усевшись на стул – мир вновь чуть качнулся, но потом относительно быстро встал на место – он вдруг почувствовал, что замёрз. Пол был холодным. Да и воздух в госпитале оставался пронизывающе-зябким. Хотя, может, унтершарфюреру это просто казалось.
- Меня Григорием зовут. А герр Фейербах – ну, вы слышали наверняка, его ещё для борьбы с партизанами прислали – называет Вашбер… Ну, енот, по-немецки.
Казанцев издал короткий смешок и невольно откинулся на спинку. Стёр ладонью с лица неожиданно выступивший липкий пот.

   …Он и раньше знал, что такое боль. Та, что похожа на свинцовую тяжесть, что не даёт возможности двигаться и даже думать. Он привык бороться с этой болью до самого последнего момента, не обращать внимания на мелкие раны, не замечать озноба и принимать как должное обречённую усталость, когда не хватало сил даже смыть  чужую запекшуюся кровь, прежде чем упасть на койку и забыться в коротком сне. А потом снова нужно было вставать, заправлять постель в казарме, брать автомат и выходить на построение. Прыгать в накрытый брезентом кузов машины и трястись по ухабам, проклиная недоделанных партизан и подонков, что обеспечивали их жратвой, скрывая в своих убогих домишках и вынуждая снова и снова нажимать на спусковой крючок.
Обычно тех, кого признавали пособниками коммунистов, выводили на склон какого-нибудь оврага и выставляли в ряд.
Всех.
Сколько населения оставалось в деревне или селе – столько и сгоняли. Бабы, дети, старики… Мужиков, ясное дело, было немного. Большинство мобилизовали ещё при старой власти.
Виселиц-то на всех не напасёшься.
Вот и приходилось стрелять короткими очередями. Собственно говоря, всё просто. Передёргиваешь затвор. И нажимаешь на спусковой крючок, услышав приказ офицера.
Поначалу все реагируют по-разному. Кто-то замыкается в себе и мучается по ночам кошмарами. Кто-то лезет в петлю и проклинает тот день, когда решил сменить лагерную робу на форму зондер-батальона. Кто-то – как Григорий – чувствует почти болезненный лихорадочный кураж.
Потом все привыкают.
Одно поселение, другое, третье.
Иногда немцы приказывали экономить патроны. Собирали местных в просторном сарае, забивали окна и двери. И поджигали. Из автоматов добивали только тех, кто пытался выскочить.
Первое время вопли били по нервам.
На второй-третий-десятый раз можно было просто курить и следить за тем, чтобы ни одна падла не сбежала.
Раньше или позже всё становится рутиной. А чтобы ни у кого не съехала крыша прямо сразу, фрицы после каждой такой вот операции наливали по стакану.
От этих кровавых и уже надоевших будней Григория спас гауптштурмфюрер. С ним было повеселее – всё лучше, чем мочить местных крестьян, которых Казанцев считал тупее и бесполезнее скота.
Впрочем, и ответственности было больше.

- Мне там поесть передали и выпить… Я проснулся – вещей моих рядом нет. Тушёнку открыть нечем. Может, поужинаете со мной, доктор? Рождество же. Вчера вот отметить не дали, сволочи, - он хотел пригладить ладонью коротко остриженные тёмные волосы, но только скривился от острой боли, проколовшей грудь при попытке повыше поднять правую руку.
Хорошенькая девушка… Нет, даже не так. Хорошенькая – не то слово. Скорее – интересная, запоминающаяся. Впрочем, говорить что-то подобное вслух Гриша не спешил. Он ещё во время недавней ходки – освободился-то всего два года назад – усвоил, что лепила** заслуживает уважения. От людей в белых халатах  зависит не только сдохнешь ты или нет – подчас они решают и то, насколько комфортно ты сможешь устроиться, если оклемаешься.
- И мне бы укольчик ещё. Со шнапсом-то вообще хорошо будет. Можно, доктор? А с меня шоколад. Настоящий, немецкий, не дерьмо советское.

*

*волына – ствол
** лепила – врач на зоне

Отредактировано Quintus Warrington (2020-09-04 23:32:21)

+2

5

Порой Тася ловила себя на странных мыслях. Ей, возможно, от усталости, начинало чудиться, что ничего не случилось - все полтора года были страшным сном, бредом, кошмаром. Не было бомбежек, не было криков и стонов умирающих, не было приставленного ей ко лбу пару раз оружия. Только спокойные учебные дежурства в Ленинграде, где приходилось терпеливо объяснять пациенту, почему не надо вставать и спорить с врачом.
Но стоило все эти мимолетные наваждения рассеивались почти мгновенно, стоило прозвучать упоминанию допросов, гранат, а памяти подкинуть картинки зверств, которые тут стали нормой, что порой хотелось вколоть самой себе смертельную дозу снотворного и больше никогда не открывать глаза в мире, где нечеловеческих усилий стоило напоминать себе, что судить этих ублюдков будет не она. Хотя, что уж греха таить, показания даст и на казнь бы пришла. Самой дожить бы только.
- Вам не стоило вставать, - вздохнула девушка, тем не менее не препятствуя "героическому" желанию идти самостоятельно.
Будь перед ней кто-то из своих, Юрка, Павел Петрович, капитан Артемьев вообще бы возражений не принимала - подхватила и все тут, усаживая, а лучше укладывая и не слушая ничего, потому что там не было выбора, а их попытки лечиться самим порой вызывали у нее шок и ужас. Да, она старалась написать, расписать все инструкции на случай первой помощи, дать указания, но все равно порой волосы дыбом были готовы встать, когда видела очередные "труды" ребят или их браваду. Ну да, когда им отлеживаться по койкам, когда родину спасать надо, фрицев бить? О том, что толку от раненных в бою немного все, конечно, забывали.
Но сейчас Савенко лишь привычно отмечала в походке мужчины, что от операции и наркоза он отошел не до конца, держится паршиво, соображает тоже не очень. И ведь это к лучшему? Или ему просто компании не хватает - на ночь глядя поболтать пробило? Такое тоже случается, она привыкла, но обычно с этим разбиралась Лидка - симпатичной медсестре как-то легче душу изливать, чем угрюмому хирургу, который шуток не понимает и разговаривать не любит.
- Да, я, - кивнула Тася, вновь обходя стол и выдвигая верхний ящик, где мирно лежала коробочка с чистыми градусниками. Выглядел мужчина не очень и долг не позволял наплевать на все, занимаясь своими делами, хотя она имела на это полное право, - Держите, измерьте температуру, вдруг, воспаление пошло, - Савенко протянула собеседнику градусник, считая его достаточно взрослым и адекватным, чтобы справиться с такой простой задачей.
Честно говоря, ей было известно, и как его зовут, и кто он, и чем отличился. Такова уж работа - все пациенты были записаны поименно, а некоторых она и вовсе знала отнюдь не потому, что спасала им жизнь, а потому, что её же товарищи эту жизнь бы с радостью отняли. Имен было много. Суть одна - рано или поздно за предательство прилетит пуля в лоб. Не сейчас или не от них, так когда родной город освободят. А его обязательно освободят, по-другому быть не могло.
И от того мысль, что из-за этого человека они упустили возможность отправить на тот свет того, по чьему приказу теперь каждую минуту приходилось тревожно оглядываться и с тревогой входить в знакомую дверь, ожидая не родные лица, а засаду, казалась горькой и злой. Особенно, после трудного дня и еще более трудной предстоящей ночи, чьи минуты следовало тратить совсем по-другому.
- Я понимаю по-немецки, - скорее машинально заметила, пытаясь сообразить, как лучше поступить сейчас, - Меня зовут Таисия, но можете продолжать называть доктором.
В последнем обращении не было ничего удивительного. Особенно, если сидящий перед ней пытался хотя бы с виду походить на немцев, которым служил цепной собакой. Те и вовсе первое время смотрели на неё огромными глазами, не понимая, как подступиться и обратиться - с одной стороны, девушка, так и просилось на язык что-нибудь фривольное или нарочито галантное; с другой, у них в культуре прочно закрепился образ того, что к специалисту принято обращаться по профессии и фамилии. Другое дело, что женщина-хирург у них тоже вызывала небольшой шок. Но привыкли, куда деваться-то было? Вот и стала доктором Савенко, чему, если честно, была рада. Хотя та же Лидка порой млела от их попыток сказать русское имя с полувосхищённым "фройляйн".
Тася после подобного с ней могла неделю не разговаривать, не реагируя на обиженное: "да что я сделала-то?". Ей стоило больших усилий, чтобы наградить в ответ только хмурым взглядом, а не выплюнуть с отвращением: "родину продала". У Лидки ведь жених был. Служил. Может быть, еще даже живой. И Савенко такого понять и принять не могла. Может, как говорила та же Лида, просто мелкой была - у них разница была около пары лет, но сама девушка где-то на подсознательном уровне не могла даже фальшиво улыбаться немцам, не было у нее таких сил, да те, к счастью, и привыкли к угрюмости и молчанию - работала и ладно.
Сейчас же приходилось вообще все мысли гнать прочь, беря со стола ножницы и подходя к сидящему мужчине.
- Я только посмотрю, - по привычке предупредила Тася, которая знала, что пациентам спокойнее, когда они понимают, что с ними происходит.
Бинт надрезала совсем чуть-чуть, лишь чтобы начать аккуратно его снимать, не повредив при этом. Она знала, что его можно прокипятить, потом просушить и снова использовать. В условиях категорической нехватки медикаментов для товарищей это было настоящим подарком, как и то, что фрицы подобное списывали в утиль, не задумываясь, были слишком брезгливы. Поэтому сейчас Таисия использованный бинт отложила на стол, критическим взглядом окидывая собственную работу.
Швы лежали ровно, не сместились, не разошлись, исправно стягивая поврежденные участки. Края только припухли сильнее обычного и даже в свете лампы казались уж больно красными. Безусловно, в госпитале все было стерильно, раны они обработали, но что-то уже могло попасть, принесли-то его не сразу, да и оперировали позже других. Сначала пришлось заниматься самими немцами.
- Тихо, без резких движений, - беззлобно, но все же шикнула Савенко, когда Григорий в очередной раз попытался поднять руку, показывая ей, как двигаются чудом не задетые мышцы под стянутой кожей, - Вам вообще лучше бы руке дать несколько дней полного покоя. Левой будете пользоваться.
Это была не рекомендация, не просьба. Утверждение, не подлежащее обжалованию. Если придется, она ему вообще руку намертво зафиксирует, но сейчас лишь отстранилась, привычно отходя к пронумерованным шкафчикам и доставая из одного из них просто большую стеклянную бутылку соляного раствора.
- Вещи вам вернут с утра, попросите медсестру, если будут нужны, - даже не оборачиваясь на Григория, отозвалась девушка, ополаскивая руки с помощью теплой воды из кувшина и таза, стоящего на тумбе, прежде чем взять чистую марлю и смочить её в растворе.
Эффективнее было бы наложить такую повязку на открытую рану, но что имеем, тем и распоряжаемся, тратить на него спирт или лекарства сверх того, что уже шло на операцию Тася не собиралась. Были случаи и тяжелее, а еще сейчас из-за активности товарищей возникнут проблемы с поставками и медикаменты нужно экономить. Ей же самой будет нечем друзей лечить, если все на мелочи переведет.
- Пару дней походите так, - она осторожно приложила мокрую ткань к швам, прежде чем сноровисто и привычно наложить повязку уже чистым бинтом, ни капли не стесняясь и вообще не обращая внимания на то, что пациента следовало бы одеть получше. Врач беспристрастен, ей хоть бы голышом ходил было бы все равно, интересовал только результат, когда проверила тугость повязки, - Рукой постарайтесь не двигать, соблюдать постельный режим. Шнапс, к слову, не рекомендую, если растревожите швы, крови может быть больше после алкоголя.
Вот теперь все. Точно все. Тася отстранилась, разглядывая повязку и только сейчас в полной мере осознавая слова про еду, на которые организм тотчас отозвался необходимостью сглотнуть. Пара вареных картофелин почти сутки назад были очень и очень скромным завтраком. Савенко, как и все, порядком отощала, а уж той же тушенки или какого-либо другого мяса не видела с конца прошлого лета. И нет, не потому, что врачам еды не давали. Как раз её-то паек был на порядок лучше многих, но почти весь отдавала либо товарищам, либо голодающим в городе, либо тёте. Ну не хватало у нее равнодушия и цинизма самой ходить сытой, когда вокруг люди с голоду пухнут, а бойцам силы нужнее.
- Я могу вам дать обычный нож, консервного, простите, нет, - предложила Таисия, понимая, что, по-хорошему, надо было развернуть мужчину и отправить спать на койку, самой побыстрее собирая сумку, надевая валенки и топая по пустующим улицам до Юрки. Но если ей еще стоять несколько часов где-нибудь в неотапливаемом помещении, то поесть точно стоило... Хотя принимать подобное предложение было не очень правильно, - Вы спать сможете или настолько плохо, что от боли и встали? Я не могу поставить вам что-то без серьезных оснований, вы же понимаете, что потом придется отчитываться, на что ушли лекарства.[nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+3

6

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://a.radikal.ru/a22/2009/84/f6edd8e0ac53.jpg[/icon][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign]
- У вас красивое имя, доктор Таисия. Я рад нашему знакомству. И… спасибо.
Григорий взял градусник, кое-как засунул подмышку, наблюдая за девушкой.
Когда их часть перебросили к Пскову, он почти сразу узнал, что в местном госпитале работает молодая женщина-хирург. Только вот до сих пор ему везло – все партизанские пули проходили мимо. Несмотря на то, что лишь карательными акциями против мирного населения задания не ограничивались…
…Здесь они прочёсывали лес только дважды. Но прежде – ещё в Белоруссии – зондер-батальон часто использовали непосредственно против большевицких бандитов.
Обычно шли цепью на небольшом расстоянии друг от друга. И поливали окрестности огнём, реагируя на малейшее движение, на любой звук. Здесь уж немцы давали добро на то, чтобы не жалеть патроны. Лучше истратить лишнюю обойму, чем позволить хоть кому-то из этих выродков порваться.
Сапоги спасали от холода только первое время. Потом ноги начинали замерзать, проваливаясь в снег. Этот снег забивался за голенища. Ветер так и норовил забраться под шинель. Низкие ветки пытались хлестнуть по лицу, а поваленные деревья щетинились сухими старыми сучьями. И приходилось перелезать через них, стараясь не напороться на острые обломки.
Руки в кожаных перчатках быстро леденели, но нельзя было ни убрать их в карманы, ни отогреть дыханием – приходилось держать перед собой снятое с предохранителя оружие, чтобы иметь возможность выстрелить при малейшей необходимости. После таких вот вылазок, вернувшись в казарму, хотелось только стянуть сапоги, бросить на пол одежду и провалиться в глубокий сон, отогреваясь под одеялом. Правда вот, от личного состава требовали, чтобы на утро сапоги были начищены, оружие проверено и смазано, а мундир выглядел хотя бы не особенно мятым.
Строго говоря, и самому Казанцеву не хотелось, чтобы его называли русской свиньёй. Лучше уж не доспать час, чем потом выслушивать, с каким дерьмом приходится работать местному офицерью. Уж в выражениях они  точно не стеснялись. И попробуй-ка что-нибудь возрази…
Но тут-то хоть были перспективы. Как говорится, знаешь, за что страдаешь. Когда закончится война, многие немцы получат в этих краях землю. И чтобы жить на этой земле, им точно потребуются те, кто знает местный уклад. К слову, Фейербах как-то уже намекал на это. Гауптштурмфюрер рассчитывал задержаться в России подольше, и однажды  – словно бы невзначай – бросил, что после победы ему потребуется управляющий, который сможет приструнить проявляющих норов работников.
Что ни говорите, это не то же, что валить деревья в тайге – а товарищи большевики Гришке только это и предлагали.
- Да хоть смотрите, хоть режьте заново, вам-то виднее, - беззлобно усмехнулся каратель, давая возможность Таисии снять повязку и обработать рану. – Только если уж там и правда что-то серьёзное было, вы, доктор, так и скажите, когда спросят. Что, типа, мог сдохнуть Казанцев, с того света, считайте, вытащили… Немцы же не дураки, они всё запоминают и учитывают. А мне повышение точно не помешает, чтобы и паёк получше, и вообще…
Григорий отвёл взгляд, заметив, что врач подносит к ране бинт, пропитанный чем-то из бутыли, которую только что она извлекла из шкафа. Спирт?
Впрочем, если спирт – хорошо. Можно будет слегка добавить, когда шнапс закончится.
Однако ничего особенного он не почувствовал. Шов не начало сильно щипать, повреждённую кожу не обожгло болью.
- Гауптшутрмфюрер - он мужик с понятиями. И недоносков этих, что по лесам прячутся, однозначно выкурит, и своих не забудет.
Не оставалось сомнений, что хирург – тоже не дурочка. И дело не в том, что он могла достать пулю и залатать дырку в теле. Сейчас Григорий думал о том, что эта девушка – такая серьёзная, хоть и совсем молодая – работала на ту же власть, что и он сам. Значит, понимала, что к чему. Не обольщалась глупыми идеями, на которые были щедры коммунисты.
Но если у тебя есть что-то в голове, если ты не боишься увидеть происходящее теперь без прикрас, не обманываясь ложными надеждами, сразу станет понятно – то, что немецкую армию отбросили от Москвы, можно назвать случайностью. И больше эта случайность не повторится. А ставить надо на победителей.
- Я о вещах заговорил только потому, что там папиросы должны остаться. И зажигалка. Трофейная. На ней ещё гравировка – к двадцатилетию революции.
Он издал короткий смешок. Повернул голову к окну, почувствовав, как по коже пробегает неприятный холодок. Впрочем, судя по всему, рама была закрыта.
Ничего, ерунда всё – и озноб пройдёт, и швы не разойдутся. На Грише всё, как на собаке, всегда заживало.
- Мы под Гомелем тогда были. Подпольщиков накрыли – как раз перед тем, как нас сюда перекинули. Так я с этим подонком потолковал так, что потом рука неделю заживала, всю кожу содрал, пока бил. С тех пор, если с кем поговорить надо, всегда перчатки надеваю… При нём и не было ничего – только пистолет и зажигалка. Ну, личное оружие мне, ясное дело, иметь пока не положено. А всё остальное можно спокойно себе брать. В этом нас не ограничивают… Что еду, если в деревню какую зайдём, что побрякушки – пожалуйста, если найдём, всё наше.
Выпитый недавно шнапс всё-таки слегка ударил в голову. Конечно, доза была смешной – он точно не влил в себя больше ста грамм. В обычном состоянии каратель даже не почувствовал бы. Но после ранения, после операции, едва отойдя от наркоза, он не мог пить, не закусывая, совсем уж без последствий.
Между тем, причина его разговорчивости скрывалась не только в этом. Девочка выглядела привлекательной – не слишком приветливой, да. Но от этого потрогать её хотелось только сильнее. Просто слегка залезть под халатик. Посмотреть, что там под ним находится. Может, выздороветь побыстрее удастся. И Казанцев не сомневался, что всё сказанное им доктор поймёт так, как надо. Сообразит, что унтершарфюрер явно не бедствует, что сумел устроиться совсем неплохо при новой власти. А, стало быть, есть резон познакомиться с ним поближе.
Конечно, такая женщина могла гулять и с кем-нибудь из немцев. Но не зря ведь говорят – на войне, как на войне. Тут слишком быстро всё меняется. Надо ловить шанс, пока есть возможность.
У Григория в кармане мундира лежало золотое колечко с красивым красным камешком. Он снял его с убитой девчонки в Белоруссии, когда затягивался крепким табаком и проходил вдоль рва с расстрелянными жителями. Казанцев не помнил ни лица этой девчонки, ни названия поселения. Помнил только, что удивился – откуда у девки из подобной дыры могут быть дорогие цацки. Но и это удивление быстро растворилось в привычной усталости, в необходимости ехать дальше, трястись по бездорожью в кузове грузовика, погружаясь даже против воли в лёгкую, почти воздушную, дремоту.
Взгляд скользнул по руке доктора.
Вроде должно подойти.
- Таисия, - он понизил голос, словно хотел попросить о чём-то не совсем законном. – Возле моей койки в палате стоит бутылка. Ну, и тушёнка с шоколадом. Давайте всё-таки отметим Рождество?.. Я бы и сам принёс, но, боюсь, буду ходить слишком долго.
Григорий чуть смущённо улыбнулся, кое-как вытащил градусник – хоть правую руку и сказали не поднимать, но не просить же врача помогать ещё в таких мелочах?
- И – если можно – найдите мне что-нибудь, во что можно одеться. А то, боюсь, я копыта от холода откину. С уколом мы можем подождать. Я же всё понимаю. Мне не надо, чтобы у вас неприятности были. Если уж будет невмоготу,  тогда и скажу. Пока-то я спать не собираюсь.

Отредактировано Quintus Warrington (2020-09-06 01:46:54)

+3

7

- Ничего серьезного, но руку потерять могли, - спокойно отозвалась девушка, чувствуя лишь то, как в груди шевельнулась глухая злоба от того, что кто-то думает о повышении, - Если не начнет гнить, срастется почти как новая, - и если не убьют раньше. 
И, наверное, будь это кто-то из своих её бы так слова не задели - все мужчины убивали. На войне убивали даже дети, взять того же Шурика, которому и четырнадцать-то стукнуло месяц назад, а гранату он от души метнуть мог чисто на желании отомстить за отца на фронте и изнасилованную сестру. Но вот мириться с тем, что кто-то убивает просто ради устрашения, косит ни в чем неповинных - это сложнее.  Ну и кидается грудью защищать немцев, оккупантов, палачей - это тоже не вызывало симпатии.
Таська, честно, привыкла слушать все разговоры о том, как многим хочется положить её товарищей. Нарастила на сердце достаточно крепкую броню из мыслей о том, что платить по счетам за отнятые жизни будут все. За слезы, за страдания, за отмороженные зимой пальцы, за каждую поломанную судьбу. Но для этого ей нужно каждый раз находить в себе мужество молчать, лишь запоминая имена и лица, откладывая в копилку памяти каждую мелочь, которая может помочь. Даже из пустой болтовни той же Лидки, что соловьем заливалась об очередном вечере в компании кого-нибудь, кто ей даже помаду как-то подарил, можно было извлечь что-то полезное, но для этого приходилось сжимать зубы и слушать, делая вид, что не хочется то ли врезать, то ли отойти, чтобы не вырвало от отвращения.
Савенко, на всякий случай, чтобы не залепить хорошую затрещину, занялась простыми, но понятными делами. Пропитанный кровью бинт аккуратно свернула, убрала в ящик стола, бутылку с соляным раствором вернула в шкаф, ножницы в стаканчик с карандашами.  Ей так было проще сосредоточиться на том, что нужно записать расход нового бинта, а для этого все-таки лучше было принести еще один стул.
Благо, идти далеко не пришлось - столик дежурной медсестры, сейчас пустующий, располагался в коридоре буквально в паре шагов от небольшой комнаты условно выделенной под кладовую, какие сейчас пришлось располагать буквально по всему этажу, пронумеровав дверцы, чтобы можно было в любой момент, что-нибудь найти или просто удобно рассортировать и личные вещи пациентов, и лекарства, и какие-то хозяйственные принадлежности вроде чистого белья для постелей.
- Вернут вам вашу зажигалку и папиросы, не переживайте, - Тася аккуратно подтащила стул к противоположному концу стола, чтобы удобно сесть и пододвинуть к себе книгу учета.
На самом деле, это была просто толстая тетрадь, расчерченная вручную еще Андреем Михаловичем, первые страницы он же и заполнял и порой, когда становилось совсем уже невмоготу, Савенко или кто-то из медсестре их даже открывали, вспоминая доброго и улыбчивого старичка, с тем не менее уверенными и не дрожащими при операциях руками. Он им всем тут отца заменил и при бомбежках, и когда первое время учил не шарахаться от оккупантов с оружием, а сразу ставить себя не как дворовых собачек, пресмыкающихся перед новой властью, а специалистов. "Люди в креслах меняются, любовь проходит и уходит, а образование с вами останется, его не продать и не купить. Цените сами и себя обесценивать не позволяйте," - именно эта фраза во многом помогала помнить, что в операционной и вообще в госпитале царь и бог именно врач, и здесь жизнь любого, даже самого прекрасно вооруженного или высокопоставленного ублюдка у них в руках.
Так что сейчас Таисия лишь посильнее сжала карандаш, выводя запись о расходе бинта и все-таки мимоходом вписывая двойку вместо единицы. Один чистый заберет с собой, парням пригодится, лишним уж точно не будет. А ей хоть какая-то радость в утешение от того, что пистолет лежащий буквально в десятке сантиметров без патронов. С другой стороны, меньше соблазнов. Пристрелить мужчину сейчас означало бы очень глупо попасться, если на первом этаже все же будет слышно. Нет, лучше сейчас она сделает это мысленно, чтобы стало легче.
Девушка закрыла тетрадь, тоже убирая её в стол и закрывая верхний ящик на ключ. Осторожность лишней не будет. Ей крайне не хотелось, чтобы, например, пока придется отойти, Григорию от скуки пришло в голову полистать страницы и обнаружить очевидное несовпадение в количестве потраченных на него же бинтов. Как бы ни устала, а о безопасности Савенко не забывала никогда – жизни товарищей ей были слишком дороги. И если, например, себя не очень жалко – все равно ничего не скажет, то вот тётю, к которой бы тоже обязательно пришли, подставлять не хотелось. И Лидку. Та, конечно, коза и дурочка, но безобидная же.
- Вам нужно спать, сон помогает выздоровлению, - вздохнула Тася, понимая, что спровадить нежелательно лицо так быстро не удастся, но принимая градусник и задумчиво глядя на ртутный столбик, - И температура у вас немного повышенная, если к утру не спадет, придется вам на койке еще пару недель полежать.
Не то чтобы ей хотелось его или кого-то подобного лечить и лицезреть так долго, но выбирать не приходилось, так что сейчас Савенко просто встала, чтобы положить градусник в небольшой контейнер, где уже лежала пара таких же – с утра отдаст Лиде, чтобы продезинфицировала.  А сейчас надо было что-то решать с внезапно бодрствующий Григорием, которого и пристрелить не получится, и в койку он идти не желает – не силой же тащить. Можно было бы сослаться на дела. Но где гарантия, что правда уйдет и будет смирно лежать в палате до утра? Да и есть хотелось.
Была слабая надежда, что напьется и уснет, тогда можно будет позвать дежуривших внизу, чтобы помогли до постели дотащить. Те хотя бы не выпивали на посту и знали приказ помогать докторам в таких случаях, коль из медперсонала тут остались только женщины.
- Хорошо, давайте отметим, только недолго, мне еще переучет проводить и обход сделать нужно, - этот вариант казался самым оптимальным и, в принципе, даже был правдивым. Учет она сделает – все, что нужно возьмет, и обход тоже – только совсем не местных больных.
В самом дальнем шкафу хранились «ничейные» вещи – кто-то погиб, кто-то пропал, что-то просто было найдено и так не выяснили хозяина. Никому они особо были не нужны, так что девушка с чистой совестью из влекла оттуда старую рубашку, которую как сорочку обычно надевали под гимнастерку. В принципе, ничего лучше тут и не было. Могла, конечно, отдать одежду самого карателя, но стирать её никто и не стал бы – рук не хватало, а надевать окровавленное после ранения было бы странно и негигиенично.
- Ничего другого нет, - Таисия положила перед мужчиной аккуратно свернутую рубашку, - Подождите пару минут, я все принесу.
Все-таки выйти в пустующий темный коридор было хорошей идеей, можно было немного выдохнуть, пытаясь вспомнить, в какую палату она сама же определила мужчину после операции. Не то чтобы было много вариантов, в этой рекреации пригодными для рядовых были только три. И прелесть была в том, что все, кроме самого Григория, мирно спали даже без наркоза, а вот ему почему-то захотелось встать.
Крайняя палата встретила её вообще пустотой, из всех шести коек расправлена была только одна, рядом с которой, собственно, и стоял стул с принесенными «передачками». Вчера Савенко отсюда лично последнего пациента, так что теперь было невозможно ошибиться, кому принадлежат немногочисленные пожитки.
Нож нашелся на положенном месте в столе дежурного – им вскрывали и письма, и срезали старые перевязки, и те же консервы открывали, если у кого-то они были. Делиться со своими было негласным правилом – все равно медики, по большей части, были довольно изолированы, общались только внутри своего круга, если не считать тех, у кого хоть кто-то из семьи остался. Тася справедливо рассудила, что открыть тушенку самостоятельно мужчина не сможет – сама же видела состояние руки, так что пришлось приложить немного собственных усилий, хотя банка поддалась неохотно, явно будучи сделанной на совесть.  И так её нести стало в разы неудобнее, хорошо хоть недалеко.
-  Ложек, к сожалению, нет, - честно предупредила девушка, оставив дверь в коридор приоткрытой – вдруг еще что-нибудь случится, и поставив все принесенное на стол, только нож аккуратно положила на открытую консервы, чтобы ничего не испачкал, - Вам помочь или вы левой справитесь? [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

8

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://a.radikal.ru/a22/2009/84/f6edd8e0ac53.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер [/info]

- Да лучше сдохнуть, чем без руки-то остаться. На кой чёрт я кому нужен был бы? Так что я у вас в долгу, доктор.
Казанцев улыбнулся, но, приглядевшись к нему повнимательнее, можно было легко понять, что унтершарфюрер и не думает шутить. Каким бы исполнительным и толковым ни считали его немцы, замену, надо думать, нашли бы быстро. А каким образом он мог быть полезен новой власти, не имея возможности держать «Шмайссер»,  у Григория даже и предположить не получалось. Строго говоря, он и не умел ничего больше. Даже на немецком он, хоть и научился говорить довольно бегло, в жизни не прочитал бы никакого серьёзного документа. И уж точно не перевёл бы грамотно…
Забавная штука, жизнь, если вдуматься. Когда-то – кажется уже тысячу лет назад, в совсем иной реальности, иной жизни – он учился в гимназии, играл с барышнями в снежки такими вот сказочными зимними вечерами, читал им стихи.
Правда, закончилось всё очень быстро – после того, как началось это пакостное серое безвременье, когда к власти пришло оголтелое тупое быдло.
Отец, Иван Казанцев, сгинул ещё в Первую Мировую. Мать горевала не слишком долго – в восемнадцатом она вышла замуж снова – и не за кого-то там, а за товарища комиссара, благодаря которому им удалось получить новые документы и сойти за вполне лояльных большевикам разночинцев, не имеющих никакого отношения к дворянскому сословию. Потом, спустя годы, Григорий много раз оглядывался назад, мучительно пытаясь понять, отчего всё получилось так, как получилось – отчего они не попытались вырваться из этой ублюдочной страны? Отчего он сам не подался в Добровольческую Армию, чтобы уже тогда начать бить эту сволочь, которая объявила себя законной властью?
Может, потому, что и защищать-то, собственно, было нечего? При царе-батюшке ни землями, ни титулами предки не обладали, а чтобы выехать за границу, тоже требовались деньги – хотя бы для того, чтобы поначалу обустроиться на новом месте. Казанцев просто плыл по течению, приспосабливался, как мог. Но, конечно, драться за коммунистов в жизни не стал бы – он решил драться за самого себя.
Строго говоря, Грише везло. И везло долго – больше десяти лет. Скольких нэпманов с подельниками взяли на гоп-стоп, скольких свидетелей положили – он даже и не вспомнил бы. Да, если откровенно, вспоминать и не пытался. Да и потом, когда принялись закручивать гайки и начали бороться с врагами народа, он плевал на их лозунги, никогда не обращал внимания на законы и не боялся, что раньше и ли позже к подъезду подкатит «воронок». Жил одним днём, не жалел, не копил, бросал деньги на ветер.
Впрочем, Фортуна – дама капризная. Она может отвернуться в тот самый момент, когда ты окончательно поверишь в её благосклонность. Так было и с Казанцевым – взяли его на ограблении продуктового склада, хотя дельце казалось непыльным и почти безопасным. Другие эпизоды пришить не смогли, потому дали честно заслуженный червонец и отправили валить лес.
Вышел Григорий через семь лет. Стуканул «хозяину»* на вора в законе, что готовил побег, вот за хорошее поведение срок и скостили. По-правде сказать, на него – блатного, честного, ненавидящего мусоров – так никто и не подумал. Говорят, потом прописали под нарами какого-то бруска**, решив, что это он ссучился.
   …Стараясь не особенно тревожить правую руку – в конце концов, доктор знает, что говорит – Казанцев кое-как натянул рубашку. Не скажешь, что стало намного теплее,  но всё-таки сквозняк чувствовался уже не так остро. Хотя, может, и не было никакого сквозняка – может, та самая температура, о которой говорила Таисия, давала о себе знать, пробегая по коже холодком.
Да ернуда всё, пройдёт.
Рука болела. Нельзя сказать, что совсем уж нестерпимо, но всё-таки тупая тянущая надсадная боль постоянно давала о себе знать. Что, как ни странно, совсем не мешало чувствовать себя довольным. Да что там – довольным! Почти счастливым. Всё пошло совсем не так, как ожидал каратель, но, если вдуматься, куда лучше, чем он даже мог бы вообразить двумя днями раньше.
Мало того, что он выжил при нападении бандитов, так ещё и успел среагировать вовремя – теперь гауптштурмфюрер будет однозначно уверен, что на Енота можно положиться. Значит, наверняка станет поручать задания более ответственные, чем просто пострелять тех, кто помогал продовольствием врагу, или выбить показания на допросе. Может, и впрямь, в звании ещё повысят.
К тому же несколько дней точно можно будет поваляться на койке и отоспаться. А сейчас ещё и праздничек отметить с красивой девушкой.
Как тут не радоваться-то?
- Спасибо, доктор. – Григорий подвинулся поближе к столу. Но к консервам не потянулся, открутил крышку у бутылки с яблочным шнапсом – сделать это было одной рукой не слишком удобно, но он справился. Спрашивать стакан или кружку не стал – решил не наглеть. Будь в этой комнатёнке какая-нибудь посуда, наверняка девушка сама бы её выставила. – За знакомство! – он с удовольствием сделал несколько глотков из горлышка. Надо сказать, шнапс пился куда мягче, чем водка. И уж тем более, чем самогон, которым время от времени удавалось разжиться у местных жителей. Иногда вместе с квашенной капустой и солёными огурцами можно было отыскать где-нибудь в подполе сало или масло, что, кстати, становилось значительным дополнением к пайку, который у служивших в зондер-батальоне был весьма неплохим. – Вы не волнуйтесь, я справлюсь. Сами угощайтесь.
Он поставил бутылку на стол, кое-как подцепил ножом кусок мяса из банки – это была говядина, покрытая небольшим слоем жирка и залитая ароматным застывшим бульоном – и осторожно отправил в рот. А после этого подвинул банку ближе к девушке.
- Вот кто бы мог предположить, как оно всё повернётся… Когда эти твари пальбу устроили, я думал, что всё, капут мне. Хоть напоследок хотел положить их побольше. Ведь двум смертям не бывать, правда?
Девушка была не особенно улыбчивой и явно не склонной к долгим разговорам. Впрочем, Казанцева это совершенно не смущало. Он болтал с самым непринуждённым видом, как будто они были знакомы уже давным-давно и вдруг неожиданно встретились после долгой разлуки. Его взгляд, всё ещё немного рассеянный, вновь остановился на собеседнице, задержался на её лице, опустился чуть ниже, скользнув по груди.
- Вы красивая, Таисия. Мне повезло. Не каждому посчастливится лечиться у врача, глядя на которого сразу начинаешь чувствовать себя здоровым.
Он произнёс это просто так, без всяких задних мыслей – Грише всего лишь нравилось смотреть на неё. Примерно так же можно рассматривать картинки из глянцевых журналов, какие порой листали офицеры.
- Если что, вы не обижайтесь. Я со всем уважением. Хотя, наверное, вы что-то подобное уже много раз слышали, - он потянулся за шоколадом, разорвал обертку – вышло не слишком ровно, но Казанцева это совершенно не заботило. – У меня в тумбочке ещё галеты оставались, жалко сейчас за ними не сбегать.
Ему искренне хотелось развеселить девушку, заставить её засмеяться. Будь перед ним обычная шалава – такие  обладают особым чутьём и сами на тебя вешаются, когда в кармане есть хрусты – он уж точно знал бы что говорить и что делать. Но вот с такими, как Таисия, судьба и до войны редко сводила Григория. Поэтому он даже замолчал ненадолго, прикидывая, что бы ещё можно было выдать забавного. К сожалению, мысли унтершарфюрера крутились исключительно около службы.
- О, а знаете почему герр Фейербах меня Енотом прозвал? – он даже не попытался сдержать весёлый смешок. – Короче, парторга с местной швейной фабрики поймали не так давно. Слышали же, наверное? Его повесили ещё перед комендатурой… Так мне с ним потолковать приказали, что б выяснить, кто его прятал, и с кем он вообще связан. Ну, там чан такой большой есть с холодной водой. Я мундир снял, чтобы не намочить, и парторга башкой в этот чан… Передержал маленько. Тот уж и пузыри пускать перестал. А гауптштурмфюрер заходит и говорит – чего ты, типа, дурак, его полощешь, как енот, он же откинется скоро… Вот так и пристало.
Конечно, Гришу вряд ли кто-то похвалил бы, если бы узнали, что он рассказывает посторонним о происходящем в гестаповском подвале. Пусть даже о мелочах. Но с другой-то стороны, разве доктор посторонняя? Она вон скольких с того света вытянула.
- Ну, что? Как говорится, между первой и второй перерывчик небольшой?

*

* Начальник ИТУ
** Новичок

+2

9

Аккуратно присев на стул, девушка скорее по профессионально привычке окинула собеседника внимательным взглядом. Рубашку надел слегка криво, но с больной рукой это неудивительно, общая координация движений сильных нарушений не имеет и легкая, едва заметная заторможенность, вполне характерна для тех, кто только отходит от наркоза. Ничего выдающегося и особо интересного.
По идее, алкоголь стоило запретить. Чисто из-за того, что в сочетании с некоторыми препаратами могли возникнуть осложнения, а голову и так ведет после операции, но, честно, стоять над еще одним предателем, как над пятилетним карапузом, и читать ему лекции не было сил. А отнять бутылку она банально не могла.
Точнее могла. Но не стала бы. Карие глаза с усталостью и плохо скрываемым равнодушием смотрели на откручиваемую пробку. Своим, честно, ей и самой иногда приходилось вливать что-нибудь покрепче, чтобы хоть как-то затуманить разум в отсутствии нормальной анестезии, они все равно мгновенно трезвели, если резать по живой ткани. А иногда ведь ампутации приходилось проводить. Но в остальных случаях они, к счастью, медицинские рекомендации исполняли беспрекословно.
Как ни странно, немцы тоже. Те даже порой сами выспрашивали что-нибудь, уточняли, можно ли, берегли свое здоровье. С людьми вроде Григория, как показала практика, сложно было говорить, например, о некрозе тканей или расширении сосудов. Но ведь честно же предупредила... а дальше - сам себе хозяин.
Тася все же перевела взгляд на темнеющее за окном зимнее небо, чтобы не смущать другого человека, пока он ест. Пялиться было просто неприлично, особенно, когда собственный желудок болезненно тянуло. Ей хотелось есть. Когда занимаешься делами, работой, спасением жизней - все отходит на второй план, забывается, отодвигается куда-то в закоулки разума и почти не тревожит, если не считать слабости и иногда кружащейся головы. Но когда реальность непозволительно близко, приходится прилагать усилия, чтобы думать о мальчишках, ждущих её помощи, а не смотреть голодными глазами на другого человека.
- Спасибо, - и все же отказываться было неразумно. И вряд ли возможно.
Савенко осторожно взяла нож, подцепляя первый попавшийся кусок и, на всякий случай, держа вторую ладонь раскрытой, чтобы случайно ничего не уронить на стол или на халат. Честно говоря, полтора года без мяса не казались такими уж голодными и унылыми, пока снова не начинаешь его есть. Даже холодным. Даже с застывшим жиром, понимая, что вот нельзя... нельзя с пустым желудком такое. Тошнить же будет. Или просто заболит. Жирное после голодовок, даже кратковременных и неспециальных, нельзя. Но отказаться, правда, выше сил уставшей за почти сутки на ногах девушки.
Тем более, когда тушенка все-таки занимала, заставляя отложить нож, чтобы уберечь себя от соблазна взять еще, когда весь организм требовал на инстинктивном уровне попытаться съесть больше, пока дают, хотя Тася напомнила себе, что надо прожевать хоть это.
И заодно так удачно смолчать, потому что говорить не было физической возможности. Даже не поперхнулась, хотя порыв такой был весьма отчетливый.
Нет, слова о нападении товарищей её не волновали. Привычка - слышала от каждого попадающего сюда солдата и офицера что-то подобное чуть ли не сутки напролет или даже когда уже везла его в операционную, некоторые таки умудрялись болтать и ругаться даже тогда, в бреду, в горячке, но словом покрепче назвать русских партизан хотели. Это в какой-то мере вызывало гордость за парней и весь проделанный труд - пусть боятся, пусть знают, что война не закончилась и за свою землю они будут стоять до последнего.
Но замечание о красоте заставило вскинуть взгляд, в котором на долю мгновения промелькнуло удивление и недоумение, впрочем, тут же умело спрятанные. Показывать настоящие эмоции Савенко точно не хотела – слишком много неоправданных рисков. Врач не должен о таком разговаривать.
Именно так она, в целом, отвечала всем. И фрицам, и своим. Хотя, честно, на фоне той же Лидки, следящей за собой и строящей глазки специально, она откровенно выглядела невзрачной. В отряде – да, других девчонок не было, но там и не до таких вот бесед было. Если получалось вырваться хотя бы на несколько часов, то только успеть всех осмотреть, подлатать кого-то одного-двух, а потом в спешке возвращаться, чтобы хоть сколько-то поспать.
Нет, конечно, был еще Пашка… Пашка, берущий её лицо в свои теплые ладони, ласково водящий пальцем по скулам и крыльям носа, словно пытаясь навсегда запомнить. Пашка рисовал её портреты. Лепил маленькие фигурки. Дарил цветы, называя самой красивой девушкой на свете. Кружил на руках, когда гуляли в парке. Показывал контуры облаков, напоминающие животных. Давал батон, чтоб покормить уток в пруду, а сам все смотрел-смотрел… бесконечно долго и мечтательно. Совсем не так, как Григорий сейчас.
Только Пашка умер. Еще до войны… Слег от туберкулеза, оставив ей только тетрадь со стихами и нарисованными карандашом портреты. Таська её хранила. Когда было невыносимо – читала вслух, Лидка тогда даже замолкала и тоже прислушивалась…
- Не стоит, - все же качнула головой девушка, - Дело не в красоте, а в том, что вам надо выздоравливать по-настоящему и моя задача – проследить за этим, так что ешьте, вашему организму нужны силы, - она отодвинула от себя банку с тушенкой, понимая, что больше ей нельзя, даже если очень хочется. Еще работать долго, нужно стоять на ногах, а не сгибаться пополам от боли в животе – это и без нее товарищи сделают.
Тем более ей очень захотелось, чтобы мужчина хоть ненадолго замолчал, будучи занят едой. Слышать историю о том, как замучили человека, которого она знала – сомнительное удовольствие. Было чудом и подвигом, что их не сдали. Савенко не сомневалась, что у них все будут молчать до последнего, но сердце все равно каждый раз тревожно сжималось. И больно было. Даже от невозможности похоронить по-человечески. Капитан Артемьев тогда все-таки организовал минуту молчания, хотя и сам утверждал, что плакать они все потом будут – после победы. Только вот каждый понимал, что дожить до нее – тоже задача не из легких.
- Если хотите, могу вас тоже Енотом называть, - без какого-либо веселья выдала девушка, внезапно прислушиваясь к звукам в коридоре.
Больничную тишину она знала почти по нотам. Как стучат сапоги дежурных, как бряцает оружие, как открываются скрипучие двери палат, как приходит Лидка, если забыла что-нибудь или решила не возвращаться домой, где мать называет её фрицевской подстилкой. И потому безошибочно угадывала новые шаги. Почти неслышные. Легкие.
- Я сейчас вернусь,  там, вроде, кто-то еще встал, может, помощь нужна, - предупредила девушка, поднимаясь на ноги и выходя в коридор, хотя прекрасно знала, кого принесла нелегкая, а потом закрывая за собой дверь.
Если присылали Шурика, легко взбиравшегося по пожарной лестнице и залезающего во всегда незапертое окно процедурной, то дело было дрянью. Очень большой и страшной дрянью. Настолько, что кто-нибудь оставался ждать её у тети, если вдруг придет, а мальчонка прибегал, чтобы точно не разминуться или сразу из госпиталя по переулкам провести до новой стоянки. Меняли они её часто. Потому и были живы.
- Уходи, - развернуть его надо было немедленно, схватив за плечи и оглядываясь на лестницу, ведущую на первый этаж, но по ней, к счастью, никто не поднимался. Голос сам собой понизился до едва слышимого шепота, так что пришлось наклониться к уху пацана, - Жди у бывшего служебного. Бегом. Вот, держите, и ложитесь, вам нельзя вставать, - последнюю фразу же пришлось произнести нарочито громко.
Тася не стала ждать, зная, что из комнаты коридор не просматривается, а потому вновь возвращаясь, зная, что Шурка не станет задавать вопросов, но заканчивать надо было побыстрее. И это вопрос жизни и смерти. Возможно, двух. Если добром от полуночного гостя не получится избавиться. 
- Видите, вроде, ночь, а работы как всегда по горло, - почти виновато выдала Савенко, заправляя прядь волос за ухо и вновь присаживаясь за стол, - Не вам одному сегодня не спится, а на всех не разорваться.
[nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

10

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://a.radikal.ru/a22/2009/84/f6edd8e0ac53.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
…На фронт Григорий ушёл летом сорок первого, не дожидаясь повестки из военкомата. До войны – после того, как освободился – он промышлял случайными заработками, но ни в какие слишком уж отчаянные дела старался не ввязываться,  понимая, что мусора его пасут. На мелочь они ещё могли закрыть глаза, поскольку Казанцев готов был подкидывать им время от времени наводочки на более крупную дичь – в конце концов, земля слухами полнится. Услышал что-то в шалмане, обдумал, сопоставил факты…
Впрочем, риск и тут был большой – если бы кто-нибудь из блатных что-то заподозрил, убрали бы сразу, никто и разбираться особенно не стал бы. А ведь как говорится, всё тайное раньше или позже становится явным.
Но это ещё не было самым поганым. Хуже оказалось другое. Вынужденный волей-неволей с ними сотрудничать - а куда бы он делся, после того, как один раз сдал законного вора, чтобы освободиться пораньше? – Григорий от души ненавидел всех краснозадых. Его блевать тянуло при одном взгляде на них, от их чёртовых новостей по радио, от фанатичной и – на его взгляд – совершенно нездоровой любви к товарищу Сталину. И это был замкнутый круг, из которого не вырваться. Перестанешь сливать информацию, мусора быстро определят обратно на лесоповал – уж найдут за что, с этим у них проблем никогда не было. Не перестанешь – вычислят свои же, с кем пил чифирок, сидя на шконке, и ходил когда-то на дело. Если раньше сам не сдохнешь от отвращения…
Так что решение свалить на передовую было чистой воды бегством. Тем более, что немцы рвались к Москве, и Казанцев не сомневался ни на минуту, что к концу осени они уже парадом пройдут по столице. И это значило, что нужно успеть оказаться на стороне победителя, разрубив одним ударом запутанный клубок неразрешимых проблем. Это был шанс начать новую жизнь, вырваться из болота, что засасывало всё глубже и глубже…
И вот сейчас, закусывая немецкими консервами шнапс, унтершарфюрер ни на миг не сомневался в правильности принятого решения.
Странно, но факт – пусть немцы порой и смотрели свысока на местных, Григория не тошнило от новой власти. Он уставал, ему приходилось жить в казарме и постоянно выполнять ту работу, о которую никто из истинных арийцев не желал пачкать руки.
Ну, и плевать. Проливать кровь – преимущественно чужую, хотя и свою тоже – он никогда не боялся. Кормили хорошо – уж явно не сравнить с той пайкой, которую от доброты душевной выделяли большевички, когда он чалился. Но самое главное заключалось в том, что в жизни появилась хоть какая-то перспектива, возможность начать всё с начала.
- Да как скажете, доктор. Но по мне уж лучше Гришей зовите. Я же просто так рассказал, чтобы развеселить вас. А то у нас праздник, а вы такая грустная. Я понимаю, что устаёте с нами, поэтому и говорю, что отдохнуть тоже надо. Никуда ваш обход не денется…
Он глотнул ещё из бутылки, с аппетитом закусил мясом, поудобнее устроившись на стуле. Впрочем, как бы ни старался, кусок застывшего бульона всё-таки сорвался с ножа и упал на пол.
- Вот же сука, мать твою, - беззлобно выругался каратель и почти виновато поднял глаза на девушку. – Вы уж извините…
Услышав шаги в коридоре, он обернулся к двери – ну, как на зло, честное слово. Казанцев только-только собирался понастойчивее предложить Таисии выпить. Глядишь, и подобреет. 
С подобными женщинами Григорию общаться прежде не доводилось. В хорошие годы рядом всегда крутились какие-нибудь шмары. Но их Енот серьёзно не воспринимал, прекрасно понимая, что подобные дамочки будут с ним лишь до той поры, пока он может водить их по кабакам и дарить побрякушки. Развлекаться – развлекался, но и не обманывал себя, не придумывал несуществующие чувства. Теперь вот возможностей приятно провести время тоже было хоть отбавляй. Бабы на карателей сами вешались, надеясь, что так получат шанс сохранить и жизнь, и добро. Но вот серьёзные образованные девочки, с которыми считались даже немецкие офицеры, ему не попадались.
И хрен тут разберёшь, чего ей вообще надо, и как к ней подъехать…
Когда Таисия вышла, он   невольно постарался прислушаться, чтобы понять, кого принесла нелёгкая. Не спится им, видите ли. Так бы и врезал – да пусть хотя бы с левой, всё равно бы зубов не досчитались.
Услышать удалось лишь голос доктора, напоминавшей очередному пациенту, что тот должен лежать. Ну, и ладно… Хоть на пороге не нарисуется, вечерок не испортит.
Григорий задумчиво почесал щёку, мимоходом подумав о том, что с утра надо будет как-нибудь побриться. Ему-то, собственно, без разницы. А вот начальство всегда весьма требовательно относилось к внешнему виду личного состава. Так что и в госпитале расслабляться особо не стоит.
- Подождёт работа, доктор. Вы вон шоколад так и не попробовали да и шнапса не выпили. Не зря же герр Фейербах велел всё это мне передать? Если такие люди угощают, грех отказываться. Правильно? - заметил Казанцев, стоило девушке переступить порог помещения. Строго говоря, он не был уверен, что передача была именно от гестаповца. Но кто бы ещё мог проявить к нему внимание, определённо не представлял себе.
- Кстати, а  вас как можно называть? Тая? Или Тася? – унтершарфюрер снова улыбнулся. Выпивка не избавляла от боли, но всё-таки притупляла её. Вкатить бы какой-нибудь укольчик, так и вообще до утра о ране не вспоминал бы, если бы не пришлось потревожить руку. Но нельзя – так нельзя. Ничего не поделаешь, лекарство, ясное дело, под учётом, за всё отчитываться надо. Казанцев, конечно, не думал, что для него пожалели бы ампулу обезболивающего – всё-таки, как ни крутите, он считал себя почти героем – но говорить об этом хирургу не хотел. Потерпит, в конце концов. Не начинать же знакомство со споров и пререканий?
– Хотя фройляйн Таисия - звучит прекрасно.  - Он всё-таки отломил себе кусок чёрного шоколада и слегка отодвинулся от стола, словно бы желая показать, что оставшимися продуктами доктор может распоряжаться по своему усмотрению.
- Знаете, фройляйн Таисия, я думаю, нашу часть пока не будут никуда перебрасывать. Тут и так хватает работы. И пока мы с этой работой окончательно не справимся, передислоцировать батальон вряд ли станут.  А тут сами видите – бандит на бандите. Даже Рождество отпраздновать не дали. Знают ведь, когда нападать, ублюдки.
И мысли вроде не особо путались. И в сон пока не клонило. Но всё-таки шнапс действовал сильнее, чем обычно. И выпил-то всего ничего – а уже не так просто подбирать слова, и приходится постоянно контролировать себя, чтобы не ляпнуть чего лишнего.
- Я это к чему… Я почти уверен, что у нас будет ещё время узнать друг друга получше. И подружиться. Вы же не против, правда?
   Сейчас его взгляд - даже против воли - был пристальным, настойчивым и вполне откровенным. Собеседница нравилась Григорию - хотя бы потому, что он любил всё новое. И эта девочка точно могла внести разнообразие в его жизнь. Ведь со временем, как ни крутите, обыденностью становится даже война, даже осознание того, что пуля какой-нибудь партизанской паскуды заранее предназначена для тебя. С этим можно научиться жить. 
Научиться жить без новых впечатлений куда сложнее. 

Отредактировано Quintus Warrington (2020-09-07 23:50:45)

+2

11

Интересно, если бы слова о том, что работа подождет, Тася сказала какому-нибудь раненому или даже самому Григорию часов шесть назад, он бы считал так же? А если офицеру? Да и, честно, у неё вся жизнь - сплошная работа.
Смена не закончится, когда гаснет свет в операционной или хрустит свежий снег под ногами, если есть минутка прогуляться во внутреннем дворе или дойти до дома. Даже заползая под одеяло или сидя в промозглых подвалах, куда иногда забивались товарищи, если было совсем невмоготу или надо было быть в городе, чтобы подготовить очередную вылазку, грея руки о металлическую кружку с кипятком или крепким чаем, Тася продолжала работать. Думать, волноваться. Ей часто приходилось придумывать уже по ходу пьесы, как говорится, чем заменить из подручного необходимые инструменты, препараты или просто те же бинты. Фиксировать сломанные руки и ноги чем попало, лишь бы ровно и в правильном положении. Шить совсем не хирургическими иглами, зато прокаленными и точно чистыми. И уж подождать все это точно не могло.
Но разве это объяснишь человеку, который вряд ли когда-то хоть мимолетно бы подумал о спасении чужих жизней просто так, не за повышение и паёк получше? Тася была уверена, что мужчине в принципе непонятна такая позиция, когда она, фактически, все полтора годы войны жила для других - на себя не оставалось времени и сил.
- Мне нельзя пить, но за шоколад спасибо, - все же ответила девушка, решив отломить небольшой кусочек и занять им тянущую боль в желудке, который требовал пищи, но приходилось в очередной раз ему отказывать.
Но шнапс ей точно было противопоказано даже нюхать - развезет так, что потом не встанет. А ей еще оперировать сегодня. Да и вообще к алкоголю у Савенко было предвзятое отношение - она признавала его необходимость и даже незаменимость в каких-то сложных ситуациях, например, когда другого обезболивающего просто не было. Но пить добровольно? Да ни за что на свете. Зря что ли им на кафедре анатомии наглядно показывали, чем это чревато? И просто хватало картин вокруг - словно выпивка поможет забыться, а на деле все становилось только хуже.
Тем не менее шоколад немного примирял её с необходимостью сейчас молчать. Он, в принципе, неплохо притуплял чувства голода и давал пищу для мозга, что ей было куда важнее. Иногда Тася уже даже не пыталась отрицать, что и к собственному организму стала относиться с сухим и прагматичным расчетом - иначе бы точно начала себя жалеть, а этого было допустить нельзя. Жалость ничем не поможет.
Но в ответ на вопрос о том, как её можно называть, девушка все же не удержалась и вопросительно чуть приподняла правую бровь, глядя на собеседника. Он ничего не перепутал? Впрочем через мгновение на лицо вернулось все то же спокойное и уставшее выражение.
-  Таисия. Можно Таисия Николаевна, если вам не нравится доктор. Можете еще доктор Савенко - так меня называют большинство ваших... сослуживцев и начальство, - да, ядовитое "товарищей" все-таки уж очень просилось, но она вовремя прикусила собственный язык, - Сокращают, конечно, и Тасей, и Таей, но я не помню, чтобы мы перешли «на ты» для таких обращений. 
Её в прямом смысле воротило от слащавого и приторно кокетливого "фройляйн". Пусть так обращаются к Лидке, к певичкам в кафе, к еще кому-нибудь, кто будет млеть и смеяться в ответ. Для нее, спасавшей жизни ежедневно, это звучало унизительно, прочно ассоциируясь с теми, кого солдаты могли легко зажать в каком-нибудь углу. К ней они присматривались настороженно, а порой даже с подобием какой-то благодарности - кто успел тут полежать на койках. Могли тот же шоколад пару раз принести, но и все. Никаких погулять и попыток перешагнуть границу врач-пациент.
В чем-то Таисия была благодарна за это своей работе - белый халат обезличивает. Тем более, что было просто не до того, чтобы даже думать о своей привлекательности - волосы под медицинскую шапочку, все остальное - под хирургическую рубашку. А вне стен больницы ей было не с кем общаться, кроме своих. Но там тоже для всех она скорее была врачом, к которому кощунственно подойти с такими вот вопросами, когда она либо штопает товарища, либо сама едва на ногах стоит от усталости.
- Тогда вам стоит набираться сил и больше спать, чтобы выздороветь. Потом еще придется сколько-то разрабатывать руку.
А, может, и не придется… Савенко бы поставила свой любимый и дорогой во всех смыслах слова, денег стоил и впрямь немало и был подарен на совершеннолетие, анатомический атлас, что в следующий раз Григорию так не повезет – отделаться лишь одним пулевым, да еще и без серьезных последствий в будущем. И это была не злая мысль о мести, а скорее сухое замечание в собственной голове, потому что планы своих товарищей она тоже неплохо знала. В них не значилось сохранить жизнь предателям родины, а, значит, раз так любит быть рядом с фрицевскими офицерами, то точно попадет под раздачу в ближайшее время. Или лично. Если, например, сказать Артемьеву о таком удачном стечении обстоятельств как ранение.
Но цепочка размышлений, словно ребенок на велосипеде, на всем ходу врезалась в реальность, где Таисии категорически не нравились чужие слова. Так и тянуло огрызнуться. В гробу она видала таких… друзей. Если бы ей было надо таким образом вытянуть информацию, то уж явно не из командира карателей, с таким и Лидка справится, если тонко намекнуть о том же шоколаде или, если быть беспристрастной, вполне симпатичной внешности. Даже ничего делать не придется – только слушать потом восторженный щебет медсестры.
- Не думаю, что вам стоит со мной дружить, - звучало спокойно, как нечто само собой разумеющееся, словно объяснение маленькому ребенку, - Мне кажется, вы устали и вам пора спать, - максимально нейтрально, но при этом не терпящим возражений тоном продолжила девушка, поднимаясь из-за стола, - Я могу помочь вам дойти до палаты. А завтра, если хотите, поищите себе друзей.
Ей не хотелось ходить по тонкой грани этой темы. Мужчина проспится, забудет все, а сейчас он пьян – после наркоза алкоголь сильно в голову ударяет. Потом даже не вспомнит о таком, вокруг полно тех, на кого смотреть приятно, и кто совсем не против такого поведения. А у Таси дела. Работа. И ненависть к таким подонкам – не выдержит ведь и врежет когда-нибудь, и тогда вся история закончится. Такого «счастья» точно не надо. Она слишком хорошо себя знала, чтобы так рисковать.
- Уже поздно, - девушка, переборов внутреннее желание просто указать на дверь, все-таки обошла стол, остановившись рядом с собеседником, потому что по коридору ему, наверное, действительно было бы сложно пройти одному и лучше было помочь, -  Пойдемте, вам нужен отдых, чтобы все быстрее зажило, а у меня дел невпроворот. Увы, рождественские духи их за меня точно не сделают и вас волшебным поцелуем в лоб не исцелят. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

12

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://a.radikal.ru/a22/2009/84/f6edd8e0ac53.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Забавно всё получалось…
Ладно, предположим, такие вот воспитанные умные девочки старались держаться от Гриши подальше, когда он брал на гоп-стоп склады и магазины, а потом гулял от души. 
Весёлое, что ни говорите, было время. Сделал дело – и хотя бы папу-тройку недель можно не считать деньги, лить рекой и вино, и водку, менять баб каждую ночь. Правда, перспектив никаких. Точнее говоря, в перспективе имелся шанс только нарваться на пулю очередного товарища или отхватить немаленький срок.
Теперь так гулять не удавалось. Приходилось выполнять приказы, вскакивать по команде, разряжать обойму за обоймой в тех, кого прежде мог считать соотечественниками - кто говорил на одном с ним языке и жил в одной стране - после того, как кто-нибудь из офицеров лениво махнёт рукой, не удосужившись произнести распоряжение вслух. Но теперь – день за днём, шаг за шагом – Григорий строил свою новую жизнь. Жизнь, при которой потом, после победы, он сумеет выиграть по крупному, став одним из тех, без кого немцы попросту не удержатся на этой земле, не сумеют ни подавить окончательное сопротивление, ни освоиться настолько, чтобы ощущать себя не пришедшими на год-другой захватчиками, а настоящими хозяевами.
Какой-нибудь особо принципиальный недоносок – из тех, что пускали под откос эшелоны или устраивали пальбу, нападая на немецкие патрули – сказал бы, что Казанцев продался врагам за жратву, за возможность жить, наплевав на своих предков и забыв о том, что в прошлую войну его отец погиб на германском фронте. И это не было бы правдой. Точнее – не всей правдой. Потому что никто не отменял ещё и пьяного ощущения вседозволенности, которое трудно было не испытать, выпрыгивая из кузова грузовика на околице очередной обречённой деревни и привычно, не задумываясь, передёргивая затвор.
Когда он нажимал на курок прежде, он считался преступником. Сейчас же Енот был представителем новой власти.
И почему теперь-то Таисия Николаевна отказывается завести с ним близкое знакомство?
Первым было предположение о том, что она как-то догадалась о его прошлом. Григорий уже сталкивался с таким – некоторые красотки, интеллигентные, знающие себе цену, меньше всего хотели крутить романы с бывшим заключённым.
Но… как бы она могла узнать-то? Когда Казанцев согласился служить в зондер-батальоне, свою биографию, хоть и в сильно сокращённом варианте, рассказал, справедливо полагая, что нацисты сочтут любого обиженного советской властью неплохим помощником. Но вряд ли кто-то стал бы обсуждать унтершарфюрера с доктором. Да и, несмотря на то, что отмотал в лагере семь лет, блатных наколок Григорий не делал – ни куполов на спине, ни перстней на пальцах. Не хотел лишних особых примет. И пусть друзья-приятели смотрели на него косо, ему было по барабану. Под систему он никогда не прогибался. Ну, во всяком случае, до сих пор. Сейчас-то, уже надев военную форму, Григорий наколол на левом плече руны, что носили в петлицах сослуживцы из числа арийцев. Чтобы стать совсем уж своим, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что он навсегда связал жизнь с Великой Германией. Хотя…  учитывая все карательные акции, в каких он принял участие за последний год, вряд ли кто-то усомнился бы в том, что хода назад у Григория нет. Такое не прощают.
- И – почему? По какой причине, доктор, вы считаете, что мне нужно поискать других друзей?
Если честно, её слова не могли не задеть. Сколько ни пытался, он всё-таки не мог вспомнить, чтобы о Савенко говорили, будто она гуляет с кем-то из немцев. И в чём тогда проблема?
- Дело в том, что я не получил пока офицерского звания? Так это же дело времени.
Он поднял взгляд, рассматривая остановившуюся рядом с ним девушку. Невесело хмыкнул. Как она спешит от него избавиться… Даже до палаты довести готова.
- Я всегда добиваюсь того, чего хочу, Таисия Николаевна. Можете поверить.
Он всё-таки поднялся со стула – было не слишком удобно запрокидывать голову и смотреть на неё снизу вверх.
Последние слова, по крупному счёту, правдой не были. Приходилось и отступать, и отказываться от своих планов, и соглашаться на компромиссы. Но именно сейчас почему-то подобные воспоминания отошли на второй план и выглядели совершенно несущественными.
Важной была эта ночь, тишина, казавшаяся после устроенной недавно стрельбы такой пронзительной, плавно падающий за окном снег и уверенность в том, что теперь-то всё пойдёт так, как надо.
Закрывая собой гауптштурмфюрера, он рискнул, поддался мгновенному порыву – и, надо думать, выиграл.
- Дружить со мной не так плохо, как вы думаете. О чём вы мечтаете, доктор, а? Вы только скажите, я постараюсь исполнить пожелание.
Мучительно хотелось закурить, затянуться разок-другой крепким табаком. Сильно пьяным себя Григорий не чувствовал – но немного собраться с мыслями не мешало бы, чтобы получше объяснить этой девочке, насколько она ошибается.
- Всё будет. И угощение на стол, и цацки какие понравятся. Достану, не сомневайтесь. Да и не зову я вас сразу к себе в койку. Я же вижу, вы женщина порядочная, не какая-нибудь шалава.
Он честно не понимал, чего Таисия так ломается. В конце концов, одним хозяевам служат, пусть и разную работу выполняют. Но тут уж, как говорится, каждому своё.
- Разве что могли бы халатик снять, чтобы мне сны хорошие в праздник снились.
Он протянул здоровую руку и в подтверждение своих слов попытался расстегнуть верхнюю пуговицу надетого на девушку белого халата.
- Ну, и поцеловать вместо рождественского духа. Тогда уж я точно исцелюсь, обещаю.
Григорий слегка наклонился, касаясь губами губ доктора. Не слишком настойчиво, скорее, даже осторожно, словно бы ожидая её реакции.
В голове навязчиво крутился весёлый маршик, пластинку с которым Фейербах часто ставил, когда разбирал бумаги в соседней комнате, поручив Казанцеву подготовить для беседы с ним очередного подозреваемого в связях с бандитами. Чтобы вопли не отвлекали.
«Holdrio, duwiduwidi, ha-ha-ha, Ju-vi du-vi-di, ha-ha-ha…» *
Строчки забавного припева без конца повторялись, принося с собой такое лёгкое, такое приподнятое настроение, что боль от недавней раны сейчас почти не тревожила.

*

* Песня «Schwarzbraun ist die Haselnuss»

+2

13

Иногда некоторые вопросы лучше не задавать. По крайней мере, если не готов получить на них искренний ответ.
А Тасе сейчас ох как захотелось сказать вот честно, от души, что же мешает ей дружить с такими мерзавцами, которые каждый день убивают тех, с кем жили на соседней улице, ходили в ту же школу или играли во дворе с мячом.  Тех, кто променял семью, родину, собственную гордость и честь не просто на кусок хлеба и жизнь, а на возможность издеваться над бывшими товарищами и согражданами. Она могла понять тех, кто боится оказаться сопротивление захватчикам - против инстинкта выживания пойти не просто, да и не надо. Достаточно того, что и без того малые дети и бабы брались за оружие, пока вот такие "мужчины" стелились ковриком перед фашистами. 
На мгновение Савенко даже представила, что вот сейчас в лицо выскажет все накипевшее за полтора года. Но тут же опомнилась, прикусывая язык в прямом смысле и сохраняя на лице невозмутимое выражение. Разве что руки на груди скрестила, снисходительно глядя на еще сидящего мужчину, словно тут сморозил несусветную глупость вроде того, что соль сладкая.
К сожалению, Таисия слишком хорошо понимала, что даже у стен есть уши и если сейчас дать волю чувствам - проблем потом не оберешься. По закону подлости, обязательно, именно в этот момент дежурным солдатам захочется сделать обход, какому-нибудь пациенту, тоже из лояльных немцев, попросить воды, Лидке вернуться за сумкой. Да что угодно случится, но обязательно так, чтобы это услышал тот, кому не полагается и перед кем потом будет не оправдаться. Поэтому самым правильным было делать вид, что весь этот фарс для нее обыденность и отшивать особо назойливых приходится чуть ли не ежедневно.
- Неудачу приношу, - все-таки коротко усмехнулась Савенко, - А вы, кажется, планировали жить долго и счастливо. Поэтому не стоит рисковать.
Самое смешное, что Тася не преувеличивала и уж тем более не врала. Так действительно, к сожалению, сложилось. Пашка, милый-милый Пашка, умер на больничной койке, Славик, веселый и бойкий паренек, сын директора местной школы, бежал еще в первые дни оккупации, чудом избежав расстрела вместе с родителями, потом дарил ей цветы за то, что две недели его прятала по чердакам и подвалам, но по итогу тоже погиб, попавшись на попытке повредить телефонные линии. Да и большинство обычных друзей она тоже потеряла...  не сумела спасти. В блокаде осталась лучшая подруга, которая тоже непонятно, выжила ли. Мама и брат погибли при бомбежке. Одна у нее из дорогих близких тётя осталась, да ребята из отряда, но все они понимали, включая саму Савенко, что каждый день играют со смертью.
Так что точно не стоило с ней связываться. И это еще без учета того, что сама могла бы угробить, если бы захотела.   
А слова об офицерском звании и вовсе казались смешными. Да с такой логикой ему в детсад или октябрята пора... Хотя, нет, кажется, и там с этим получше. Нужны бы ей были эти погоны, пайки и звания - давно бы засматривалась на тех же немцев, уж они явно были куда более перспективны в этом вопросе. И, коль так захотелось бы, Тася не сомневалась - ей бы Лидка и платье одолжила, и щипцы для волос, и даже помаду с пудрой чисто за отдежуренные смены и выгораживание её загулов с каким-нибудь очередным "героем".  Но только Савенко даже думать о всерьез, без приступа тошноты, о таком не могла. А уж о карателях или полицаях тем более..
Даже к самим фашистам ей было проще относиться беспристрастно - они воюют за свою власть и свою страну, но, как говорится, больше врагов мы ненавидим только предателей.
- Das blaue vom Himmel versprechen*, - девушка абсолютно спокойно смотрела на вставшего собеседника, чуть приподняв голову, не разрывая зрительного контакта и даже не думая отступать.  Ей было даже интересно, действительно ли он её поймет, - Вот о том и мечтаю.
Честно, Таисия поймала себя на мимолетной злорадной мысли, мол, вот так хочешь выслужиться перед фрицами, так кичишься тем, что тебе дадут повышение, а хоть элементарные-то вещи понимаешь, видишь эту иронию и насмешку в словах на языке тех, кому продал родину? Конечно, в университете говорили, что смеяться над незнанием - недостойно человека образованного, но тут было просто невозможно смолчать. Да и, честно, с чего бы ей вообще смотреть на таких, как Григорий? В большинстве своем, грязных, невоспитанных и просто палачей. Даже по-немецки они, скорее всего, знают с десяток слов сплошных приказов и все.  Это даже без учета, что так-то собеседник ей в отцы мог сгодиться.
Но вот то, как чужая рука потянулась к её халату, заставило Савенко все же сделать шаг назад. Нет, она не сомневалась, что сумеет защититься – тут много ума не надо, чтобы знать, куда бить, да и просто можно закричать – в ночной тишине солдаты её услышат и прибегут. Только вот чужая наглость и самоуверенность все равно поражали.  Как и отвратительное воспитание, чтобы разговаривать с ней такими словами, откровенно намекая, что отношения сейчас – это сугубо практичная сделка. Как будто она действительно дешевая девка из публичного дома, чтобы её можно было купить украшениями или едой. Уж в этом её работа кормила достаточно, чтобы не испытывать нужды. Другое дело, что это все Тася сама отдавала партизанам или тёте, но это было её собственное решение.
И поэтому звонкая пощечина стала вполне закономерным итогом такого поведения, как и медленно закипающая в груди ярость, когда Савенко сверлила гневным взглядом мужчину, на чьей щеке вполне остался, пусть и нечеткий – сил не хватало, но покрасневший след на коже. Хотела бы действительно ударить – взяла бы со стола бутылку, так это скорее было выражением своего негодования и указание, что кое-кто слишком много о себе думает.
- Еще раз так сделаете - я позову солдат, - предупредила Таисия, - А сейчас идите в постель, вы пьяны и не до конца отошли от наркоза – проспитесь. Может быть, с утра вас посетят более разумные мысли и вы поймете, что ни одна приличная девушка никак по-другому не ответит человеку, которого видит второй раз в жизни, а в первый ей его едва живого привезли. 
Она не собиралась больше заострять на этом внимание, демонстрируя всем своим видом, что инцидент исчерпан и возвращаться к этой теме не следует. Впрочем, на дальнейший конфликт тоже не провоцировала, помня, что перед ней, в первую очередь, пациент, которому нужно оказать помощь, да и правда человек может не особо соображать. И не таких дурных видала. Да и у того же мужчины грехов хватало, чтобы винить за них, потому что на их фоне подобное казалось вообще мелочью.
- Тушенку вам завтра в кашу с утра добавят – не пропадать же добру, а шнапс и шоколад я принесу, не утруждайте руку и ложитесь отдыхать, - спокойно и как будто ничего не случилось продолжила Савенко, - Если что-нибудь потребуется, попросите у медсестры, я завтра вечером приду осмотреть ваши швы.
[nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

*

Das blaue vom Himmel versprechen - дословно с немецкого: "пообещать достать синеву с неба".
В более привычном эквиваленте и литературным переводе подразумевает аналог выражения: "достать луну с неба".

Отредактировано Hestia Jones (2020-09-10 11:56:53)

+2

14

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://a.radikal.ru/a22/2009/84/f6edd8e0ac53.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Секунду-другую он просто смотрел в упор на хирурга. Инстинктивно потёр левую щёку, которая слегка горела после удара. Слова как-то не сразу находились.
Странным было то, что не появилось желания ударить в ответ, даже рука в кулак не сжалась.  Злость растворилась в необычном для Григория чувстве, которое очень напоминало растерянность.
Так с ним редко кто отваживался обходиться. Точнее говоря, на его памяти никто и не пробовал.
Была в своё время одна – Надежда… Любила ходить по театрам, пила дорогое вино и носила беличью шубку. У неё были светло-русые локоны, ей нравились шёлковые платья, тонкие чулки и шоколадные конфеты. А ещё она пахла необычными духами – это был сладкий, дурманящий, цветочный аромат, так непохожий на запах долбанной «Красной Москвы», которой брызгались девки со всех окрестных фабрик.
Казанцев приносил ей шампанское, дарил взятые на гоп-стопе побрякушки и водил по кабакам. Не влюблялся, нет. Отдавал себе отчет в том, что Надя гуляет с ним, вероятно, только ради красивой и лёгкой жизни, какой не может её обеспечить муж, работавший учителем в одной из московских школ. Но всё-таки увлекался, окунался, как в омут, в эти встречи. Не жалел денег, не боялся рисковать.
Надежда прибегала на свидания, часто оставалась  до утра в съёмных комнатах и много смеялась, слушая патефон.
По-своему Гриша – даже против воли – привязался к ней.
Когда его посадили, она не написала ни одного письма.
Это была единственная женщина, которую он запомнил на годы, выделил из череды случайных знакомых, время от времени деливших с ним постель.
Но даже она никогда не пыталась ударить Казанцева, хоть он, бывало, и чудил по пьяни. А попыталась бы, он бы точно врезал ей от души, чтобы навсегда запомнила, как можно себя вести, а как – определённо нельзя.
Что там Таисия такое говорила недавно? О небе, о синеве? Слова Григорий понимал и мог даже говорить на немецком относительно бегло. Не более того. Запрещённого Гейне в подлиннике точно не прочитал бы.
И поди, разберись, чего она конкретно хотела…
Мысли – разрозненные, обрывочные – никак не желали подкидывать нужный ответ.
- Не надо пугать меня солдатами. Меня ими семь лет на лесоповале пугали. Да и здесь, когда в плен сдался, тоже дерьма нахлебаться пришлось.
В голосе не чувствовалось злости. Как не чувствовалось ни отчаяния, ни надрыва. Что было, то прошло, смысла-то психовать. Каждый сам выбирает ту дорогу, по которой ему придётся пройти. И Григорий выбрал свою – раз и навсегда. Так что он не пытался жалеть себя – просто констатировал факт.
 
… Немцы тогда рвались к Москве, каждый день продвигались всё дальше и дальше. В плен попадали многие. Впрочем, большинство просто отставало от своих частей, оказывалось в окружении, увязало в болотах, где было нечего жрать. Да и тухлая вода отдавала тиной и была покрыта зеленоватой ряской.
С оружием в руках, приведя с собой почти всё отделение – шесть человек – и завалив политрука, приходили всё-таки немногие. Фрицы это оценили, как Казанцев и рассчитывал.
Потом.
Не сразу.
Сначала забрали ППШ. И стали бить. Попросту развлекаясь и не слушая никаких объяснений, которые на ломаном немецком он пытался выдать в первый момент. Сколько это продолжалось? Да хрен его знает. В такие моменты не существует понятия времени, не остаётся ни воспоминаний, ни надежд на будущее. Есть только боль и вкус собственной крови во рту. И желание, чтобы всё закончилось – так или иначе.
Всё и закончилось – только вот легче не стало.
Промозглый продуваемый всеми ветрами пустырь, охраняемый автоматчиками. Ни жратвы, ни возможности согреться. Ломота в избитом теле, надсадный кашель и постоянный озноб.
Воды, к слову, тоже не было. Хотя Григорий пил бы её даже ледяную, разбивая застывшую корку и жадно глотая влагу, обжигавшую холодом пересохшее горло.
А потом – сколько времени прошло, сам чёрт не разберёт, но, кажется, были сумерки – его пригласили для разговора. Надо было записать обращение к красноармейцам с призывом сложить оружие.
« Я, Григорий Иванович Казанцев, ваш боевой товарищ, родившийся в Москве и не желающий далее защищать сталинский режим, честно говорю вам, друзья -  я не пожалел о том, что сдался на милость Великой Германии…»
Он зачитал весь текст, от начала до конца. Получил стакан водки, миску с горячим супом и несколько сигарет.
Выкурив первую в пару затяжек – табак был крепким, сухим и горел почти моментально – поинтересовался:
- Что-то ещё?
Герр оберст посмеялся, налил снова. А потом Казанцеву дали автомат. И поставили перед ним какого-то парня. Такого же избитого, едва державшегося на ногах. Но, судя по всему, голодного и трезвого.
Григорий понимал, что и его держат на мушке. Что стоит чуть замешкаться или отклонить дуло в сторону, и самого прошьёт очередь.
Он только улыбнулся. Бросил окурок на заледеневшую землю. Наступил на него сапогом и – долго, с удовольствием, почти не ощущая отдачи - нажал на спусковой крючок.
Потом будет служба в полицейском отряде. Потом – зондер-батальон. Но началось всё тогда – промозглой осенью сорок первого, в лихорадочном кураже, рождённом мыслью о том, что жизнь пока продолжается.
 
… Ему всегда нравились недотроги. Смысла-то увлекаться шмарами, которых каждый может поиметь? Вот и теперь Енот почти невольно улыбнулся. Не особо радостно, скорее, чуть насмешливо. Он всё ещё чувствовал вкус её губ и близость тела. После всего случившегося за последние сутки – нападения бандитов, ранения,  операции – это не било по нервам, не делало желание взять её прямо сейчас слишком уж острым. Но всё-таки пробуждало воображение. А оно у Казанцева – бывшего дворянина, бывшего гимназиста и бывшего налётчика – всегда оставалось бурным.
- Я запомню, Таисия Николаевна. Двух встреч мало. Проблема только в том, что до нашей первой встречи меня чуть не завалила какая-то партизанская падла. Но, надеюсь, до третьей всё-таки доживу. Извините, если что не так. А шоколад – это для вас. Пригодится ведь после обхода?
Странно, но Григорий не обижался. Наоборот, он был бы даже слегка разочарован, если бы девушка так сразу прыгнула в его постель. Согласился бы – безусловно. Но на утро, пожалуй,  забыл бы о случившемся.
Он шагнул к выходу – получилось не слишком уверенно, но всё-таки вполне ровно, несмотря на то, что помещение вновь качнулось перед глазами.
Остановившись у двери, невольно поднял правую руку, чтобы придержаться о косяк. Обернулся.
- И… доктор… Охрана бы ничего мне не пришила. Вы это знаете. Я это знаю. И я ухожу только потому, что вы так захотели. Меня испугать сложно. Меня можно… - он на миг задумался, выбирая нужное слово, - впечатлить. У вас получилось. И что там вам надо достать с неба – я достану.
   Казанцев с первого раза отыскал нужную палату. Улёгся на койку, кое-как завернувшись в одеяло. Сон пришёл быстро. И в этом сне он всё ещё смотрел в карие глаза и пытался расстегнуть белый халат...

+2

15

Честно говоря, время имеет удивительное свойство - то замедлять свой бег, то пролетать так, что и не уследишь. Тася давно заменила календари отсчетом дней по текущим делам, пациентам, планам следующих вылазок или наоборот случайно услышанных у немцев обсуждений. К счастью, учеба в медицинском имела одно неоспоримое преимущество перед любыми другими профессиями - сразу учила держать в голове огромное количество информации, вычленять главное, быстро писать, запоминать почти с первого прочтения по несколько десятков страниц, чтобы потом сдать зачет на следующий же день после лекции. И сейчас эти навыки были как никогда полезны, потому что приходилось сводить мысленно кучу данных, задач и ничего не забывать, все учитывать и продумывать до мелочей.
Единственным, кто немного внёс коррективы в устоявшийся за полтора года распорядок все-таки стал упрямый Григорий, из-за которого пришлось даже почаще начать пользоваться служебным входом, чтобы в холле или на улице не пересечься с мужчиной. Пусть это и случалось всего пару раз, да и тогда Савенко ничего не стоило вежливо отказаться от странных попыток завязать разговор и вновь подарить шоколадку, все равно жизнь научила, что судьбу лучше не испытывать. Нет, карателя Тася и не думала бояться, тут она сама себе была врагом пострашнее, потому что ведь тоже имеет определенный нервный ресурс, который старательно проверяли на прочность.
Впрочем, тот же капитан Артемьев сделал это куда успешнее...Девушка двое суток не спала, когда увидела его едва дышащим. Да и то последнее помогло определить только зеркальце - настолько сильно его зацепило. Вот и все последние недели с Рождества из её головы не шло бледное лицо, залитые кровью доски наскоро сколоченного стола, молча перетягивающие жгутами крупные сосуды ребята из отряда. Честно... она за себя так не боялась, как за политрука, когда каждый день первой её мыслью после пробуждения было - только был жив, только бы протянул эту ночь. Но Шурик ей исправно сообщал, что жив. Даже вскоре очнулся, пытался в пару её сильно участившихся визитов шутить, несмотря на то, что без медикаментов процесс восстановления шел крайне медленно и неохотно, но воровать лекарство после налета партизан было слишком опасно, поэтому приходилось полагаться только на здоровье самого командира и Таськины навыки. Это при том, что у нее еще с пяток раненных ребят было, чуть больше слегка задетых и поцарапанных. Но все упорно обещали жить и понемногу шли на поправку.
Вот и сегодня, собрав в сумку минимальный набор в виде скальпеля, хирургических шприцов, пары разных игл и операционных ножниц и прикрыв все это богатство тряпьем - парням тоже нужно было приносить и рубашки, и портки, и носки банально, Савенко сверху накидала еще и все скопленное с пайка за последние дни, чтобы принести. Надо было осмотреть швы на ребятах, у двоих уже даже снять, а у Артемьева проверить, что все нормально, а то неделю назад ей все же пришлось вскрыть воспалившиеся швы, вычистить оттуда весь гной, установить дренаж и просто обработать всю рану заново, прежде чем стянуть. Хотелось верить, что теперь все будет нормально, а то им капитан живым и здоровым нужен, хотя, будем честны, даже в таком состоянии он умудрялся координировать действия остальных и даже саму Таську, как маленькую, пару раз отчитал за неразумные риски, отмахнувшись от наивного "все же обошлось".
И как же было приятно хоть иногда приходить и видеть, что все хорошо. Что все идут на поправку, не надо никого срочно спасать, а можно просто порадовать принесенными продуктами, получить в ответ искренние улыбки, благодарность, а потом, отогревая руки после зимнего мороза о металлическую кружку с горячим чаем, послушать пару бытовых веселых рассказов и случаев за последние дни. В этом было что-то особенно уютное, родное, заставляющее не только разумом, но и душой понимать, за что она каждый раз рискует жизнью – вот за такие моменты. За то, чтобы все и у всех было хорошо – не было войны, никому не приходили похоронки, никого не считали «животным» как это укладывалось в идеологию немцев. Чтобы все было почти как раньше, только лучше, светлее, мудрее.
Она часто думала, осматривая капитана Артемьева и попутно рассказывая ему все, что слышала, видела, знала или запомнила, о том, как когда-нибудь, после победы, если доживет, вернется в университет, обнимает декана кафедры – Михаила Григорьевича, чьи труды по анатомии читала как сказку перед сном, и будет оперировать где-нибудь в чистой больнице, слыша родную речь и получая заслуженное уважение медика, а не косые взгляды и шепотки от большинства окружающих. 
Именно такие мысли грели и по дороге назад, когда сумка заметно полегчала, а под ногами хрустел снег. Зима выдалась суровой, так что все равно надо было побыстрее оказаться дома. Шурка вон вообще с отрядом остался ночевать, и пришлось топать обратно самой – ей-то завтра, то есть уже сегодня, на работу. Вряд ли немцы оценят, если Савенко не появится в положенные часы в госпитале, а для этого надо было хоть немного поспать.   
Благо, оставалось пройти всего пару кварталов, сворачивая в знакомый с детства переулочек и внезапно останавливаясь, натолкнувшись взглядом на две фигуры. Обычно, здесь отродясь никто не ходил – уж маршруты патрулей Тася с товарищами выучила наизусть, а о их смене тоже все узнавали своевременно. И, к сожалению, шагнуть назад и обойти другим путем она просто не успела.
- Ты чего здесь шляешься? – мысленно захотелось ругнуться, да покрепче и мысленно спросить провидение: «за что?», - В комендатуру дорогу забыла?
За какие грехи именно этому подонку посчастливилось сегодня оказаться здесь. Патлатую светлую голову Жоры она недолюбливала еще до войны – он был самым настоящим позором их пионерской дружины. В комсомол его, собственно, и не взяли. Но парень не особо расстроился – его вообще мало интересовала учеба и работа, а вот подраться за школой или пострелять из рогатки – самое оно. Жаль, что вместо последней у него теперь была настоящая винтовка и повязка полицая на руке, как и у его незнакомого товарища.
- Я иду с работы, пропустите, у меня разрешение есть, - была слабая надежда, что, как и с немецкими солдатами, бумаги с печатью хватит, чтобы пройти и забыть, но, кажется её слова были проигнорированы, судя по вытянувшемуся лицу старого знакомого, который и раньше-то соображал не очень, а сейчас, запах дешевого табака и самогона был весьма красноречив, кажется, вообще плохо понимал. 
- Да брешет она все, - новый голос раздался как-то совсем рядом, что Савенко инстинктивно отступила, когда её самым наглым образом попытались схватить за предплечье, - Стой, иначе стрелять буду.
А дальше получилось как-то само, когда Жорка, видимо, все-таки не пропив все мозги и успев осознать, что перед ним не просто нарушитель, а тоже давняя знакомая, от души огревшая его дневником по затылку еще во втором классе и, словно назло, даже при отце-коммунисте хорошо устроившаяся при новой власти, решил свести счеты, будучи вдохновленным и численным преимуществом, резко схватил её за руку, попытавшись заломить ту за спину. Инстинктивно о себе дали знать привычки, вбитые ребятами из отряда, знания из института и с военной подготовки – вторая ладонь, ребром ударила по беззащитному кадыку, слишком хорошо выступающему из-под короткого воротника форменной куртки, заставляя парня согнуться, кашляя от неспособности сделать нормальный вдох.
Сама Тася машинально отскочила. На краткий момент её перепуганный взгляд столкнулся с расширившимися от удивления глазами второго полицая. Тот явно не ожидал такого, спьяну не успевая так быстро соображать, чем и воспользовалась Савенко, не помня себя от испуга выскакивая из переулка и заворачивая на соседнюю улицу. Было как-то плевать на то, что в валенках бежать неудобно, а собственное сердце стучало в ушах оглушительнее любого выстрела, особенно, когда сзади все-таки раздался крик опомнившегося парня, который не стал помогать напарнику, а вполне справедливо решил, что такое с рук спускать какой-то девке просто нельзя. Тем более, если он считал, что она врет.
Благо, хоть был нетрезвым и стрелять в темноте не стал бы. Умереть вот так было бы совсем бездарно, с учетом, что она и так краем глаза, повернув голову, видела, что расстояние между ней и преследователем все-таки сокращается, отчего паника отчетливо начинала бить по нервам. Правда, так и не успев окрепнуть, потому что Таисия в прямом смысле врезалась в кого-то, почти сразу же теряя равновесие и просто падая, почувствовав лишь как примятый снег болезненно ударяет по копчику и инстинктивно выставленным рукам. Впрочем, единственной и очень горькой мыслью было то, что, возможно, если бы ей выстрелили в спину, то проблем было бы меньше. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-09-10 20:04:02)

+2

16

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Вечер был поздним, морозным… Настоящий русский зимний вечер, один из тех, что бывают перед Крещением. Хотя… какой вечер? Уже ночь.
Григорий бросил окурок в снег, выдохнул в тёмное небо струйку дыма и начал застёгивать шинель.
Холодно, твою мать. Он только сейчас это и почувствовал. Поначалу, оказавшись  - уставший и разгорячённый - на улице, просто с удовольствием курил, окунаясь в стылый воздух.
Застегнув все пуговицы, он натянул перчатки и неторопливо вышел на заснеженную дорогу.
Денёк выдался непростым. Впрочем, простых в последнее время и не бывало. И жаловаться на это унтершарфюрер даже не думал. По крупному счёту, всё складывалось, как нельзя лучше.
После того, как он подлечился в госпитале, Фейербах полностью забрал Казанцева в своё распоряжение и поселил в том здании, которое было отдано теперь под нужды Гестапо. До этого по иронии судьбы здесь располагался горком. Небольшой двухэтажный дом, скрипучая деревянная лестница, пара кабинетов на втором этаже, несколько – на первом. И просторный подвал, разделённый на два отсека, где, поменяв двери и притащив кое-какие приспособления, можно было держать подозреваемых и проводить допросы. Григорию поставили койку и тумбочку в одной из комнат первого этажа, сам гапутштурмфюрер обосновался на втором. Лишними обязанностями он Казанцева не нагружал – благо и основных хватало. Ну, а если требовалось иногда сварить кофе – Фейербах мог пить его с утра до вечера – или почистить герру начальнику сапоги, так это, что ни говорите, куда лучше, чем жить в казарме и через день подставляться под пули.
Хотя, конечно, всё относительно. Порой и здесь бывало так тяжело, что от усталости тряслись руки, и чтобы прикурить, приходилось прежде сломать три-четыре спички, безуспешно чиркая по коробку. Или пару минут, матерясь, пытаться крутануть колёсико зажигалки. Час за часом – тусклый свет, одни и те же вопросы, повторять которые попросту нет сил, потому что слова постепенно начинают терять смысл. Чужая кровь, что в самом прямом смысле пачкает руки и порой падает тяжёлыми тёплыми каплями на лицо. Необходимость бить, снова и снова, когда у самого уже перехватывает дыхание, а боль в не так давно раненой руке становится слишком явной, чтобы её попросту игнорировать. Пот, щиплющий глаза, который приходится смывать холодной водой из того самого чана, куда Григорий частенько окунал головы задержанных, задавая всё те же вопросы.
Мундир он предпочитал снимать и вешать вбитый в стену крючок, чтобы не намочить и не испачкать. А вот рубашки надо было отдавать в стирку каждый день, благо хоть не самому приходилось этим заниматься – местные бабы выполняли работу на совесть.
   …Сегодня они допрашивали какого-то мальчишку, что крутился неподалёку от офицерского клуба перед Рождеством. Его видели несколько человек, вычислить труда не составило. Парню было лет шестнадцать, его звали Никитой. Никита Зарубин, так и не успевший закончить псковскую среднюю школу. Судя по тому, в каком состоянии Енот его оставил, вряд ли данный факт будет и дальше пацана особенно тревожить.
Да и без разницы. До утра не подохнет, а не заговорит на рассвете – так и до виселицы недалеко. Гауптштурмфюрер явно собрался вздёрнуть паскуду перед комендатурой с традиционной табличкой – «Он помогал партизанам». Строго говоря, сам Гриша не стал бы ждать и до завтрашнего дня. Убил бы прямо сейчас. Потому что этот малолетний ублюдок все нервы вымотал – он просто молчал. Не оправдывался. Не ругался даже. Не орал. Разве только стонал время от времени. И все силы, потраченные на него, уходили словно бы в пустоту.
   … Казанцев шёл по безлюдной улице. Надо было немного проветриться, прежде, чем завалиться спать. После допроса – Фейербах уже поднялся к себе, дверь в подвал была закрыта, и Енот не забыл потушить там свет – он всё-таки успел накатить стакан. Просто чтобы снять напряжение. Чтобы усталость отошла на второй план, и можно было выдохнуть и подумать о чём-то приятном. Закусил солёным огурцом. Налил вдогон ещё немного, запил рассольчиком. Потом подумал, что два раза не пьют – дурная примета. И добавил ещё чуть-чуть. Подхватил шинель, потуже затянул ремень и вышел на мороз.
Недавняя рана болела – это была тупая тянущая боль, которая должна была пройти к утру. Как тут, твою мать, беречь руку? Волей-неволей порой забудешься и ударишь с правой.
- …Банда занималась тёмными делами и за ней следило Губчека… - пропел себе под нос унтершарфюрер, только сейчас вспомнив, что оружия при нём нет. Не считать же оружием складной нож в кармане, пусть лезвие его было широким и хорошо заточенным?
Да и по хрену. Всё равно скоро вернётся.
- Темнота ночная, только ветер воет, а в развале собрался совет…
И вот здесь он услышал крик, требовавший остановиться - Казанцев как раз поднял голову к ясному звёздному небу, в очередной раз удивляясь тому, что зимой созвездия выглядят совершенно иначе.
"Вот же бляди… Не спится им."
Нет, просто свернуть в переулок и сделать вид, что ничего не слышал, Григорий не мог. Хоть пока и не знал, как сумеет остановить беглеца без автомата. Но он взялся служить немцам. От их победы зависит и его будущее. А победа не приходит просто так, к ней идут небольшими шагами. От одной маленькой удачи – к другой.
Поэтому он ускорил шаг, пусть сапоги и скользили по примятому снегу. Повернул за угол, пытаясь разглядеть в мутном свете фонаря, что происходит… В это самый момент – стоило ему выйти на кое-как освещённую улицу - на него кто-то налетел.
Рука инстинктивно сжалась в кулак, чтобы по привычке сначала врезать, а потом уж и разобраться, что к чему. Но когда Казанцев сфокусировал взгляд на упавшей девушке, невольно подумал, что выпитый самогон сыграл с ним злую шутку.
Такого не бывает.
И, тем не менее, вот она – доктор Савенко.
- Таисия? – пару мгновений он просто смотрел на хирурга. Потом шагнул к ней и хотел уже подать руку в перчатке, чтобы помочь подняться, но отвлёкся, лишь теперь обратив внимание на преследователей. Дело было даже не в том, что усталость вкупе с выпитым притупляли реакцию. Просто он не ожидал увидеть здесь именно её – женщину, которую раза два после выписки пытался встретить у госпиталя, чтобы пригласить погулять. Или сходить в кино – немцы часто крутили новые фильмы. Или просто посидеть за хорошо накрытым столом. Потому что так и не смог полностью избавиться от мыслей о ней – они засели занозой в сознании.
- Стоять. – Григорий смотрел на полицаев. И когда один из них, держа наперевес винтовку, пропустил в пылу погони его слова мимо ушей, шагнул ему навстречу. Чтобы понять происходящее, не нужно было обладать богатым воображением. Сам прежде частенько патрулировал улицы. И сам редко когда пропускал красоток,  гулявших в комендантский час. – Ты чего, сука, под балдой, что ли? Я тебе, обиженному, такой объебон устрою, мало не покажется.
И когда парень, подбежав, всё-таки остановился – в какой-то момент Казанцеву показалось, что, не разобравшись, тот готов выстрелить - он ударил по воронёному дулу, отводя его вправо и вниз.
- Да вы чего, она сама на нас напала…
-  Ты мне фуфло не втюхивай. Или на кругосветку нарваться хочешь? Не вопрос же. На шару прямо сегодня получишь. Герр Фейербах по моей наколке точно устроит. Зовут как?
Эсэсовская форма с пустыми петлицами – тем, кого набирали в батальон на покорённых территориях руны носить не полагалось – впечатление произвела. Патрульный замешкался, поправил белую повязку на рукаве.
- Ну, Дементьев. Станислав… А то Жорик, - он мотнул головой в сторону напарника, который, прокашлявшись, только теперь  сумел кое-как добежать до них.
Злости Казанцев не испытывал. Дело, как говорится, житейское. Поэтому голос звучал почти равнодушно, хоть, пожалуй, и чуть громче, чем при обычном разговоре – просто, чтобы привлечь внимание.
- Вали отсюда, Дементьев. И Жорика с собой забирай. Свободны. А если какие вопросы остались, так зайди завтра к нам, - усмехнулся с таким видом, словно ощущал в этот момент себя настоящим хозяином жизни. – В здание бывшего горкома. Спроси унтершарфюрера Казанцева. Там и потолкуем. – После чего слегка приподнял руку, давая понять, что разговор окончен. – Хайль Гитлер! – и обернулся к доктору. – Что-то слишком поздно моцион совершаете, Таисия Николаевна. Комендантский час и впрямь нехорошо нарушать. Да ещё вон говорят, на полицейских нападаете.

+2

17

Боль от удара о притоптанный снег резанула по копчику, не будучи особо смягченной даже зимней одеждой. Впрочем, сейчас это волновало чуть ли не меньше всего, особенно, когда перепуганный взгляд машинально выцепил в мутном свете фонарей военную форму на том, кто стал причиной её падения. На мгновение показалось, что сердце подпрыгнуло куда-то к горлу. Это же надо быть настолько "везучей"...
То, что она умудрилась найти неприятности в буквальном смысле на ровном месте неприятно резануло не только по самолюбию, но и самообладанию. Одно дело - пара полупьяных, от которых еще был шанс даже банально убежать. Совсем другое - когда теперь уже у троих служителей "власти" появятся к ней вопросы. И если Жорка с товарищем, максимум, могли её потащить в ту же комендатуру и там бы им самим влетело, что не стали смотреть разрешение и задержали честных граждан, то тут просто сказать: "извините, задержалась на работе" не поможет. Хотя бы потому, что госпиталь в другой стороне. И двое не слишком соображающих парней это бы не заметили, а форму идиотам не дают...
И довершило "идеальный" вечер внезапное звучание собственного имени, заставляя мысленно похоронить себя. Умница, Тася, что еще сказать? Из всех ублюдков этого города ты смогла нарваться именно на тех двух, что тебя знают и имеют личные претензии... Ладно, Жорик - он просто заочно недолюбливал и ту же Лидку и еще нескольких девчонок, с которыми был знаком до войны и тут они оказались полезнее, чем его жажда всех перестрелять. Но вот с бывшим пациентом Савенко встречаться совершенно не хотела даже днем, а уж тем более в комендантский час.
Честно говоря, в такой ситуации она предпочла бы налететь даже на кого-нибудь из немцев. У тех хотя бы правила были, и они им следовали - есть бумажка с разрешением, скажут больше не бегать от полицаев, а тем выговор за пьянство на работе. Может, даже бы оружие отобрали. А с соотечественниками, дорвавшимися до власти и возможности безнаказанно применять силу, не поручишься, чем все кончится.
Тем не менее выяснять на практике Тася совершенно не хотела, поспешно поднимаясь на ноги, лишь скривившись от боли ушиба. На всякий случай, даже сделала полшага в сторону, чтобы хоть как-то видеть всех присутствующих. 
Честно, её удивило то, как внезапно мужчина ударил по дулу винтовки и потребовал с двух "напарников" представиться. Вот уж точно было неожиданно. Привычнее и логичнее сюда встало требование разъяснения и документов со всех присутствующих. С другой стороны, наверное, она и впрямь слишком много времени проводит в обществе фрицев - это у них привычки все упорядочить и понять, "свои" сначала делают - потом выясняют, кто виноват. Или вообще не собираются никого слушать. Так даже чаще бывает.
Наверное, именно поэтому Таисия не попыталась и слова вставить в беседу, из которой улавливала только чужие интонации и оправдания полицаев. Тирада Григория для нее звучала, наверное, как для большинства населения тот самый немецкий – ничего непонятно, но очень страшно. Вот уж подобным выражениям её точно нигде не учили, и даже ребята в отряде, если уж случалось прибегать к крепкому словцу, говорили иначе, у них был не то чтобы лучше или приличнее лексикон, всего лишь иной. Порой даже забавно включающий вкрапления того же немецкого, только очень исковерканные.
Но главная мысль, что сейчас её этим двум не отдадут до разума дошла предельно ясно. Это, определенно, было лучше, потому что мужчина хотя бы выглядел более вменяемым. Из двух зол, конечно, лучше вообще не выбирать, но таких вариантов не было, так что, очевидно, надо было довольствоваться наименьшим.   
Хотя от резкого нацистского приветствия Савенко непроизвольно вздрогнула. Уж очень неуместно и внезапно оно звучало на ночной улице. И привыкла она его слышать, в основном, из уст немцев, да и то вот не среди ночи зимой, когда изо рта вырывались облачка пара, а тело только сейчас вспомнило, что ему холодно и, в целом, они все в снегу. Тася попыталась оттряхнуть хотя бы варежки, потому что руки и без этого уже не особо чувствовала – на них ведь тоже пришелся удар об землю и частично вес тела. 
На всякий случай, девушка хотя бы мельком осмотрела себя – вся в снегу, но ничего фатального. И, к счастью, сумка хоть и соскользнула с плеча, но ничего из нее не вылетело – искать хирургические инструменты в снегу ночью было бы очень крайне неприятно и непрактично. Сейчас же было достаточно просто поднять свою ношу и снова накинуть ремень на плечо. Одежду от снега отряхнет позже.
- У меня правда есть разрешение, - наконец, опомнившись выдала девушка, аккуратно снимая варежки и уже не чувствуя мороза, потому что пальцы и так слушались плохо и уже давно покраснели. Собственно, из-за этого открыть сумку получилось не с первого раза, как и достать из её кармана на пуговице аккуратно сложенную бумажку, которую Савенко протянула мужчине, - Вот.  Но меня не стали слушать.
И, в отличие от многих подделок, как качественных, так и не очень, у Таисии этот документ был настоящим и, несмотря на то, что таскала она его везде с собой и иногда  показывала, оставался в хорошем состоянии, читался легко, как и печать не стерлась. Подобное разрешение давали, в основном, тем, кто был связан с военными и кого могли вызвать в любое время суток куда-нибудь. Ей же такое выписали еще в сорок первом, когда стало понятно, что операции могут затягиваться до поздней ночи, а хирург им всем нужен выспавшийся и адекватный, поэтому должен доходить хотя бы иногда спать домой. Правда, злоупотреблять не советовали, но, к счастью, в большинстве случаев она обходила патрули стороной.
- И я просто защищалась, никто не давал им права меня хватать, я ничего не нарушала, - формально уж точно. Разрешение есть – значит, можно. Причину нахождения в такое время с неё не спрашивали, поэтому Тася пока пыталась, на всякий случай, вспомнить, кто живет в той стороне. Испытывать удачу на то, что Григорий поверит в очевидное несовпадение истории про позднюю работу, точно не стоило.
Как и начинать судорожно оправдываться – это было главной ошибкой любого, кому было что скрывать, поэтому Савенко попыталась просто успокоиться. После бега это было несколько проблемно, как и просто хотелось домой. В тепло. Погреться. Тут идти-то осталось совсем чуть-чуть.   
- Спасибо… за помощь, - все же так или иначе мужчины выглядел куда более адекватным и уж точно не вел себя, как полицаи, так что стоило сделать над собой усилие, чтобы поблагодарить за то, что вмешался, хотя бы условно, на её стороне, - Если все в порядке, можно я пойду?
Наивно, конечно, но надежда умирает последней, так что Таисия все же осторожно протянула руку, желая забрать свое разрешение, снова натянуть уже заледеневшие варежки и наконец без дальнейших приключений как можно скорее добраться до родной квартиры, согреть чайник и забраться под несколько одеял сразу, чтобы зубы перестали стучать. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

18

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Документ Григорий взял, окинул беглым взглядом, но вдаваться в подробности явно не стал. Вновь поднял глаза на девушку.
- Да я верю, что здесь всё в порядке. Другое дело, что бумаги выдаются с определённой целью. Солдат Рейха, получивших ранение, оставили бы в госпиталь. При необходимости осмотреть на месте кого-то из офицерского состава, вас отвезли бы на машине. Я заблуждаюсь?
Нет, Казанцев ни в чём не обвинял доктора. Он прекрасно понимал, что если есть официальное разрешение на нарушение каких-то правил – того же комендантского часа – то есть искушение использовать его и в своих целях. Всё нормально, все мы люди, как говорится. Другое дело, что его по личным причинам весьма занимал вопрос – куда же это так поздно ходила Савенко?
- Хайль! –  отозвались почти одновременно полицаи. Нарываться на неприятности они явно не стремились. И потому, не особо торопясь, чтобы не потерять достоинство, решили исчезнуть. Быть может, они и сомневались – имел ли в принципе право унтершарфюрер мешать им, но, вероятнее всего, выяснять это в Гестапо не хотели. Да и по крупному счёту, мало кто захотел бы. Они пошли вверх по улице – пока что молча. Только Станислав выругался, поскользнувшись.  Придержался за фонарный столб, закинул на плечо винтовку. И, не оборачиваясь, двинулся дальше. Жорка плёлся следом. Вот он-то как раз оглянулся, не то желая запомнить Казанцева, не то – убедиться, что Таисии повезло не просто так, и что она наверняка крутит романы с эсэсовцами.
Енот уже не думал об этих ребятах – свалили, и свалили.
Он втянул в себя морозный воздух, выдохнул облачко пара вместе с запахом самогона. Жаль, но каждый день шнапсом начальство угощать не будет. Приходится пить то, что проще всего достать. А уж самогоном, салом и соленьями можно было разжиться и в городе. Надо знать, где искать. С Гриши за это даже не просили рейхсмарки. Рады были, если возьмёт своё и оставит в покое.
- Мне отчего-то кажется, что я не заблуждаюсь доктор, - сам же и ответил на свой вопрос. Переступил с ноги на ногу, чувствуя, что уже начинает замерзать. В немцах его всё устраивало. Только вот форму для здешней зимы стоило бы выдавать потеплее. Впрочем, зимы-то от силы полтора месяца осталось. А до следующей осени Москву уж точно возьмут – по-другому и быть не может. – Я знаю, где вы живёте. И знаю, в какой стороне находится госпиталь. Пусть я и попал в этот город не так давно, но ориентироваться уже научился. Поэтому, мне кажется, логично предположить, что пока доберётесь, встретитесь с ещё одним патрулём. И у этого патруля могут появиться аналогичные вопросы.
Он ронял слова медленно, явно показывая, что никуда не спешит. И, не скрывая, что наслаждается ситуацией.
Казанцев и впрямь наводил справки о хирурге. Не поленился как-то наведаться в госпиталь, поговорить с дежурившими там солдатами и расспросить одну из медсестёр – изредка, когда выдавались относительно свободные часы, Фейербах отпускал его отоспаться или прогуляться по городу, а сам занимался  бумагами. Солдаты были немцами из числа служащих Вермахта. Русского, носившего форму Ваффен-СС – пусть он и оказался старше по званию – встретили с прохладным равнодушием. Но всё-таки соизволили ответить, что не замечали, чтобы доктор Савенко путалась с кем-то – вероятно, предположили, что это может быть важным для очередного расследования. Да и медсестра не внесла ясности и ничего нового не рассказала. Григорию удалось в тот день выяснить, что у Таисии есть тётка, и что в госпиталь к ней, бывает, захаживает какой-то мальчишка – не то родственник, не то знакомый. Тут ж не знаешь, что и думать… Ведь если она и впрямь не спит тайком ни с кем из начальства, почему тогда не хочет встречаться с Григорием?
- И у меня предложение, - вернул бумагу с печатью, поправил зимнее кепи, подтянув за козырёк и опустив пониже на лоб. Вот сейчас очень хотелось оказаться в тепле, скрыться от ледяного ветра, обжигавшего кожу. – Я вас провожу до дома. Только мне надо взять автомат. Простите, Таисия Николаевна, после недавнего нападения без оружия чувствую себя неуютно. Заодно чуть-чуть погреемся, перекусим, идёт?
Строго говоря, ему не запрещалось приводить кого-то в свою комнату. Тем более – доктора, что вытаскивала с того света многих из тех, кто служил в Вермахте или СС. Так что Казанцев вполне искренне считал, что неприятностей у него быть не должно. Гауптштурмфюрер сам иногда приказывал притащить кого-нибудь из местных девок посвежее и посговорчивее. Ну, а чего особенного? Ключи от подвала им же не выдают, да и секретные архивы не показывают… Еноту разок тоже удалось поразвлечься и зажать в углу одну из этих красоток, когда та уже собиралась выходить, застёгивая на ходу платье и поправляя чулки. Она даже и не отбивалась особенно. А звали… Как её звали-то? Уже и не вспомнишь, хоть и прошло всего несколько дней.
- Отказы не принимаются, доктор. Давайте откровенно. Вы же не думаете, что я упущу подобный случай? Вы так настойчиво не желаете общаться со мной, что я был бы идиотом, если бы не использовал этот шанс.
Голова немного кружилась – от усталости, от недосыпа. И от того, что происходящее всё ещё казалось чем-то нереальным, иллюзией, которая может проявиться только во сне.
Забавная штука жизнь, если вдуматься. Порой она выкидывает такие фортели, что остаётся только диву даваться. Думал ли Григорий, уходя летом сорок первого на фронт, что всё задуманное им действительно воплотится, что монета, как говорится, упадёт на орла? Он рассчитывал при первой же возможности перейти на ту сторону линии фронта, осознав с самого начала, что Германию не остановить, что именно её победа даст людям вроде него – которым уже нечего терять да и надеяться тоже, в общем, не на что – возможность начать с нуля, зачеркнуть всё, что было прежде, и переписать жизнь заново.
Зачеркнуть, может, и вышло. А вот забыть – нет. Да и как забудешь те годы, что провёл за колючей проволокой, вставая в пять утра на развод под белым слепящим светом прожекторов? Как забудешь жёсткие нары, лай овчарок, крики вертухаев, манившую к себе запретку и скудную пайку, которой хватало лишь на то, чтобы как-то протянуть день и добраться к вечеру до барака?
На пустом месте он, что ли, начал сдавать своих мусорам, хоть и понимал, что это путь в никуда? Просто Казанцев понимал ещё и то, что больше так не может – всё, с него довольно. Он должен или вены заточкой порезать, или хоть как-то вырваться. И положил бы он на все эти понятия, с которыми так носились законные воры…
Да, прошлое осталось с ним.
Но вот теперь, несмотря на косые взгляды местных, на невозможность в полной мере стать одним из тех, кто по праву именовался новой властью, на необходимость работать, выматываясь до тошноты и не имея права совершать ошибки, он чувствовал, что выиграл по-крупному.
И сейчас это чувство было особенно пронзительным.
- Не беспокойтесь. Не в казарму приглашаю, - он попытался поймать взгляд карих глаз, усмехнулся, смахнув с её плеча налипший снег.  – Я теперь при местном Гестапо. В начале недели герра Фейербаха по окрестностям возил. Баранку-то крутить умею. Разобраться надо было, кто бандитов продовольствием снабжает. А машины у немцев хорошие. Даже по нашему бездорожью прут, как по московскому проспекту.
С виду сказано это было рассеянно, словно бы мимоходом. Но не похвастаться Казанцев просто не мог.
- Пойдёмте? – и он протянул девушке левую руку, предлагая на неё опереться. Хотелось прикоснуться, вновь ощутить её близость. Она уже достаточно держала Казанцева на расстоянии – хватит уже. Умом-то он понимал, что девчонка раза в два моложе, что может относиться ко всему не так просто, как сам Григорий. Но под напором эмоций доводы разума частенько замолкают. А эмоции эти подхлёстывало ещё и то, что Таисия и впрямь была другой, слишком уж сильно отличавшейся от женщин, с которыми унтершарфюрер спал прежде. И образована куда лучше, чем сам он, и явно не стремится понравиться и что-то с этого получить. И не поймёшь, чего ей вообще надо.  – По дороге как раз и расскажете, куда и зачем ходили в столь поздний час. И не стоит меня благодарить. По сути одно дело делаем.

+3

19

Уже не в первый раз захотелось мысленно спросить судьбу и мироздание, где и в чем она так успела провиниться. Слишком много радовалась? Слишком спокойные были последние дни? Что и в какой момент пошло не так?
И если эти риторические вопросы крутились в голове, то язык пришлось прикусить, чтобы не огрызнуться на тему, какой же он, Григорий, молодец - названия улиц читать умеет и запомнил их небольшой и уцелевший центр города, который сейчас все еще по большей части был в очень плачевном состоянии. Не зря же большинство работающих были заняты именно разбором завалов после бомбежек, строительством и какими-то ремонтными работами. Вот почему именно ему сегодня приспичило тут прогуляться? Был бы это кто-нибудь из немецких рядовых, стольких бы проблем избежала.
Честно, грешным делом даже прикинула, что, возможно, с пьяным Жорой сладить было бы попроще. Уж запугать его точно было легче - достаточно выхватить из сумки скальпель и приставить к горлу или еще куда-нибудь, а им самим заслониться от второго полицая, чтоб не стрелял.  С другой стороны, если все пойдет плохо, что мешает ей попробовать сделать то же самое и с карателем? У него еще и рука не до конца восстановилась - это уж она точно знала, да и, чисто в теории, в лучшее времена она могла себе позволить сделать и хирургическое вскрытие, разрезая всю грудную клетку. Конечно, "пациент" при этом точно не сопротивлялся, но уж куда бить Тася отлично представляла.
Девушка наградила удаляющихся полицаев тяжелым взглядом исподлобья, так и не зная, что ей сейчас делать.  Уж точно не пытаться бежать и не подавать виду, что что-то не так. Ну, кроме того, что она вся стоит в снегу, замерзает и, кажется, все-таки сляжет с простудой. И так уже сопли и легкий кашель были еще с прошлой недели, а тут зима возьмет свое, и хрупкое от стрессов и неполноценного питания здоровье точно даст трещину.
С одной стороны, можно было бы вообще гордо молчать. Начинать судорожно оправдываться точно не стоил. С другой, что тут скажешь? Лучше правду. Или почти правду. Вот уж заявление в стиле: "Извините, я тут солдат Красной Армии, которые мечтают вас убить, лечила, -  явно бы оценили только пулей в лоб после нескольких часов или суток "разговоров" где-нибудь в застенках. 
- Вы удивительно наблюдательны, - сдержанно и даже не сквозь зубы заметила Савенко, пытаясь не дать защитной реакции в виде желания сказать что-нибудь ядовитое вырваться наружу.
Пальцы начинали синеть. Варежки и без того были тонковаты - все приличные и теплые отдала ребятам, а без них и вовсе становилось плохо. Хотелось спрятать руки в карманы старенького пальто. Или, игнорируя, что пальцы плохо гнутся, сжать кулак, чтобы хоть немного разогнать кровь. Впрочем, там и так уже было обморожение - надо было добираться до тепла и побыстрее. Хирург без мелкой моторики абсолютно бесполезен.
Если честно, Таисия даже не столько обращала внимание на тон собеседника, сколько ей хотелось просто уже что-нибудь сделать - пойти, побежать, что угодно. Стоять было уж очень некомфортно по весьма прозаичным климатическим причинам. И это с условием, что её тётушка укутала аж в три шали. Впрочем, два теплых платка на голове тоже уже не особо спасали, уши тоже придется растирать. Все-таки такие долгие прогулки были очень плохим вариантом даже не с точки зрения нарушения комендантского часа.
И слова о том, что Григорий её проводит вызывали справедливое негодование, которое хоть сколько-то обожгло грудь. Козел. На более крепкие слова у нее фантазии не хватало. Но вот парнокопытным она его точно была готова назвать и вслух, если продолжит в том же духе.
Впрочем,  а чего еще стоило ждать от ненормального, которому нравится убивать и мучить людей? Можно было в очередной раз порадоваться своей "удачливости" - из всех этому психу захотелось привязаться именно к ней. И что такого принципиального? Лидка в разы красивее. А если тянет на мелких, так есть и более ухоженные девчонки даже младше. Савенко, в силу ограниченного опыта общения с людьми, не всегда понимала, почему им так втемяшиваются в голову некоторые идеи или мысли. Сталкивалась неоднократно, но чтобы это было направлено именно на нее - впервые. Если честно, совершенно не нравилось.
- Вы были бы приличным и воспитанным мужчиной, - поджав губы, все же отозвалась Таисия, забирая документ и тем не менее понимая, что сейчас у нее есть более насущные вопросы, чем какие-то там походы за автоматом. Тепло было бы очень кстати.
Как ни крутите, а вряд ли Григорий жил один, так что заорать там всегда можно будет, как и наконец размять пальцы, которые уже с трудом свернули разрешение, заталкивая его в сумку и понимая, что в светлой комнате её точно будет нельзя открывать. Ни при каких условиях. Да и, к счастью, вряд ли понадобится - задерживать её надолго у него точно нет никакого права, ей еще на работу завтра. То есть уже сегодня...
И все же девушка не могла не перевести настороженного взгляда на чужую руку, которая смахнула снег с её плеча. Если бы попытался сжать – точно бы не удержалась и тоже врезала по горлу или кадыку. Это было уже почти рефлексом. Таисия в принципе не любила прикосновения, реагируя на них негативно еще в мирное время, а сейчас это стало граничить с паранойей и почти фобией. Впрочем, закрытых тесных пространств Савенко тоже опасалась – ей просо не нравилось чувствовать себя в чем-то ограниченной.
В этом контексте слова о Гестапо вообще звучали просто «идеально». Спасибо, что еще сказать? Вот именно визита туда ей для счастья и не хватало… Естественно, то, что даже послушным новой власти гражданам страшно к этому зданию подходить, Григорий торжественно проигнорировал. Действительно, какая мелочь – заботиться о чужом комфорте. Вот заходить туда Тася точно не хотелось.  Утешало лишь то, что, судя по всему, во время рейда, на который мужчина выезжал, никого из их ребят не нашли, она лично их всех сегодня видела.
- Надеюсь, это недалеко, - все-таки было уж очень холодно. 
На предложенную руку девушка пару мгновений оценивающе смотрела, но все же решила, что предательство контактным и воздушно-капельным не передается, так что аккуратно взяла спутника за предплечье, второй придерживая ремень собственной сумки, чтобы не билась о бедро при ходьбе.
Не то чтобы ей хотелось что-то сейчас рассказывать – тратить тепло было непозволительной роскошью, как и молчать, потому что это могло быть воспринято неправильно, поэтому мысли все же судорожно перебирали варианты, которые при проверке бы доказали правдивость её слов. Савенко ведь не только к ребятам из отряда бегала – у нее хватало дел и среди старых знакомых, друзей, приятелей тёти. В конце концов, мама Шурика сейчас болела, её тоже надо было бы навестить в ближайшее время. Жаль, что жили они совсем в другой стороне. Приходилось еще срочно сопоставлять адреса. Как говорил Артемьев – если уж врешь, то ври качественно и ничего не забывай.
- Я ходила проведать детей Марфы Игнатьевны, нашей старшей медсестры, у нее у сына живот сильно болел – боялись, что аппендикс воспалился, тогда пришлось бы оперировать, но, к счастью, все обошлось, с мальчиком все хорошо. К сожалению, мы не можем даже родственников привести в госпиталь, не положено, а отказать в помощи коллегам было бы некрасиво с моей стороны, тем более, что мне ничего не стоит осмотреть ребенка и помочь, если что.
Это было почти правдой. Пухлощекая женщина средних лет действительно осталась одна с детьми, так что Тася часто её подменяла на ночных дежурствах и два дня назад действительно приходила потому, что у младшего несколько часов не переставая болел живот. Сегодня тоже заходила, правда, намного раньше, чтобы проведать паренька. Вдруг, все-таки не просто от счастья переел консервов после полутора лет паршивого питания.  Вообще подобное не занимало много времени, но откуда же это знать тому, кто понятия не имеет, как проводится пальпация и осмотр? К тому же, всегда можно было сослаться на последний незаконченный курс, чтобы выбить себе послабления в виде: «мне нужно было все еще раз проверить».
[nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-09-13 11:19:42)

+3

20

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]

- Это рядом. Здание бывшего горкома. Мы недавно туда переехали. Заворачиваем за угол и по прямой… Я покурить вышел. Устал, как собака. Вот и решил проветриться перед сном – и тут крики. Ну, и побежал, хоть и без оружия. Думал, опять какая-то мразь партизанская  по городу шляется…
Надо было только свернуть с освещённой центральной улицы и пройти немного по переулку. Тогда двухэтажный особнячок, явно построенный ещё в прошлом веке, окажется как раз по левую руку.
- У меня там своя комната на первом этаже. Можно на примусе воду вскипятить, чайку заварить… Хотя зачем нужен чай, если остался самогон? – Казанцев весело рассмеялся, поднимая воротник шинели, чтобы хоть как-то защититься от холода. – Чая, как говорится, много не выпьёшь. Не правда ли, Таисия Николаевна?
Он не следил за временем, не пытался взглянуть на часы. Хотя часы – круглые, серебряные, на кожаном ремешке – охватывали левое запястье. Эти часы Григорий получил совсем недавно, когда уже служил при Фейербахе, во время одного из обысков в Пскове. Женщину обвинили в том, что она прятала у себя – сколько уж времени, с тех пор, как немецкие войска захватили город – двух евреев. Евреев и правда нашли. Пристрелили прямо во дворе перед домом, отчего-то именно в этот раз Фейербах отступил от своих привычек и решил не проводить показательную казнь. А вот дамочку потом вздёрнули. Енот лично вытащил её  в халате на улицу, бросил на мёрзлую землю и ударил сапогом по почкам – не особо сильно, ненависти к ней Казанцев не испытывал, но гауптштурмфюрер наблюдал за происходящим из окна машины, так что проявить усердие было нелишним. Машину припарковали прямо возле входа, но гестаповцу не хотелось без особой надобности выходить наружу, ветер в этот день был слишком уж сильным.
Потом, когда бабёнку увезли, квартиру перевернули вверх дном. Жила она небедно, говорят, муж прежде был каким-то учёным, его самого на момент стремительного наступления в городе не оказалось.
Несколько картин и музыкальную шкатулку Фейербах забрал себе, чтобы послать семье в Лейпциг, а вот часы, взвесив в руке, неожиданно протянул Казанцеву. Потом посмеялся ещё, сверил время со своими и сказал подкрутить стрелки, чтобы Гришка никогда и никуда не опаздывал.
К слову, он не опаздывал и прежде. Не просыпал, не напивался настолько, чтобы  это хоть как-то отражалось на службе. Но за подарок, ясное дело, поблагодарил, щёлкнул каблуками, крикнул, что Германия превыше всего. И теперь таскал часы повсюду с собой, не забывая каждый день заводить на ночь.
- Таисия Николаевна, я не люблю ходить вокруг да около. И сразу скажу, что слова ваши я проверю. Поговорю и с вашей медсестрой, и с её детьми. Уточню когда вы вышли из госпиталя, когда пришли к ним. И в котором часу отправились домой. И знаете, почему я это сделаю?
Приближаясь к нужному зданию, Григорий заметил в свете фонаря часовых, что, как и положено, стояли у входа. Солдаты Вермахта, которым было приказано охранять территорию. Большой флаг над козырьком, где на красном фоне можно было рассмотреть чёткие контуры чёрной свастики в белом круге, трепетал на морозном ветру. Этот флаг – как и все нацистские штандарты – внушал странное спокойствие, ощущение предопределённости будущего. Когда Казанцев ловил себя на этом, сам искренне удивлялся. Его совершенно не вдохновляли никакие политические идеи, ему было в принципе чуждо то понятие, которое многие именовали патриотизмом. Но вот перед мощью Третьего Рейха он испытывал что-то вроде восхищения, которое заставляло вполне искренне вскидывать руку в нацистском приветствии и гордиться тем, что он уже вполне свободно понимает немецкую речь. Чёрт его знает, почему так получилось – унтершарфюрер точно не пытался разобраться, принимая собственные чувства как данность. Но факт оставался фактом – нынешняя власть не вызывала такого неприятия, как отступившие на восток «товарищи». Более того, эта власть пробуждала в Казанцеве нечто похожее на своеобразную преданность от осознания, что деваться ему уже некуда, что он навсегда связал свою жизнь с тем порядком, который захватчики пытались установить на земле, некогда подвластной большевикам.
- Потому что, доктор, во время ведения боевых действий помощь хирурга требуется не только тем, кто служит правительству. Порой и бандитам не обойтись без неё. И они могут идти на шантаж, манипулировать честными людьми, заставлять, даже против желания, действовать в их интересах. И чтобы защитить этих честных людей, мы должны всё проверять и перепроверять.
Он остановился у невысокой – в три ступени – лестницы, что вела к тяжёлым деревянным дверям. Взглянул на спутницу. Это был долгий, задумчивый, даже, можно сказать, мечтательный взгляд.
- Но это так… Просто рассуждения. Не берите в голову. – Улыбнулся. Помолчал пару мгновений, словно бы и не замёрз, и не  стремился побыстрее оказаться в тепле.
Григорий прекрасно понимал, что рассуждения его не стоят и выеденного яйца. Ну, кто он такой, чтобы чего-то там проверять и делать выводы? Казанцев всего лишь исполнял приказы. Бил, когда надо было вытрясти из кого-то показания. Нажимал на спусковой крючок, когда требовали пристрелить кого-нибудь из бывших соотечественников. Неплохо водил машину – здесь, кстати, он не соврал. Ну, и выполнял всякие поручения по мелочи. Вести дознание ему точно не давали полномочий.
Но, твою мать, как же приятно было показать Таисии, что он может принимать решения и выводить на чистую воду преступников. Что к его мнению начальство и впрямь прислушивается.
К слову, охрана, уже прекрасно знавшая Казанцева в лицо, останавливать его и не думала. Да и присутствие женщины солдат не удивило – вероятно, они решили, что гестаповский начальник решил провести ещё одну весёлую ночь, потому и отправил подручного за очередной гулящей девкой.
- Прошу!
Подниматься по ступеням к центральному входу Енот не стал. Прошёл чуть дальше вдоль здания к небольшой металлической двери, достал из кармана форменных брюк ключи – для этого пришлось расстегнуть шинель, что он проделал, не снимая перчаток, которые, впрочем,  практически не спасали от мороза. Тысячи острых ледяных иголок, казалось, впивались в пальцы, причиняя боль. Но всё-таки Григорий старался действовать без суеты, неторопливо.
Один из ключей, который унтершарфюрер безошибочно выбрал из связки, мягко повернулся в замке. Каратель толкнул дверь и отступил в сторону, пропуская доктора в коридор освещённый белым светом тусклой лампочки.
- Первая дверь справа.

    …В комнате было тепло. Когда Казанцев включил свет – он тоже был неярким, будто единственной свисавшей с потолка лампочке не хватало мощности – стало возможным рассмотреть тесное помещение. Аккуратно заправленная койка, на которой поверх одеяла лежал автомат. Тумбочка рядом – на ней расположилась бутыль с мутноватым самогоном, гранёный стакан, банка с солёными огурцами, котелок, примус Ювель 33 и советский радиоприёмник, явно позаимствованный при очередном обыске. Пара стульев и пустой стеллаж в углу, в котором прежде, вероятно, хранили папки с документами. На одной из стен, покрашенных кремовой, почти белой краской, что слегка посерела и кое-где облупилась от времени, висел большой плакат  с изображением военного в каске и призывом вступать в ряды Ваффен-СС.
- Будьте, как дома. – Григорий снял шинель, повесил её на вбитый возле входа гвоздь и повернулся к спутнице. Сделал шаг по направлению к ней, сокращая расстояние примерно до полуметра. – Ну, что? Чай, Таисия Николаевна? Или, может быть, всё-таки чего-нибудь покрепче в такой мороз-то? – он вновь стоял и смотрел в упор на девушку. Пристально, не отрываясь. Потом заставил себя отвести взгляд, кивнуть в сторону тумбочки. – Есть сардины, сыр и хлеб. И даже баночка мёда. Располагайтесь. Давайте я помогу снять пальто.

+2

21

"Потрясающий героизм", - мысленно фыркнула девушка при словах о том, как Григорий героически бросился без оружия в переулок, думая, что там партизаны. И, по факту, он не ошибся, но, естественно, сознаваться в этом стал бы только самоубийца, так что Таисия лишь молча прикидывала, почему господам офицерам пришлось переехать в здание бывшего горкома.
Неужели, места мало? Или захотели выделиться, показав свою важность? Конечно. Куда же тут без отдельного учреждения для палачей... С другой стороны, это даже удобнее. Меньше шанса зацепить кого-нибудь из гражданских, если захочется кинуть ту же гранату в окно. 
Последнее было скорее такой напускной бравадой и чем-то бытовым. За последние полтора года Савенко привыкла уже машинально оценивать почти все помещения с точки зрения того, насколько удобно из них либо сбежать, либо пробраться туда с улицы. Это было чем-то рядовым и бытовым, что уже не требовало усилий. Так вот тот же Юрка перебирался до её окна по пожарной лестнице и соседскому балкону и даже с помощью веревок мог что-нибудь тяжелое спустить, если потребуется.  Вот и здание Гестапо тоже было проще оценивать так цинично, а не думать о том, что там происходит ежедневно.
- Курение сужает сосуды - повышается риск обморожения, зима нынче суровая, - мимолетно заметила Тася, пряча собственные пальцы в рукава, хотя уже побелели. Вот у нее самой как раз уже наблюдалась первая степень обморожения, и с этим надо было что-то срочно делать. Иначе не сможет работать, а тогда и жить не на что будет. Это точно будет самый бездарный провал, когда она лишится и дохода, и еды, и возможности добывать для ребят информацию и медикаменты, да и оказывать им ту же медицинскую помощь.
Безусловно, все было еще не так плохо - даже волдыри пока не появились, но это ведь вопрос времени, и Савенко не хотела его терять. Наверное, поэтому и не пыталась возражать такому приглашению изначально. Честно, она не верила, что Григорий осмелится сделать ей что-то плохое, а вот хотя бы минут пятнадцать в тепле сейчас были бы очень кстати. Не спасут, но не дадут ситуации ухудшиться. И надо будет обязательно все-таки раздобыть где-нибудь нормальные теплые рукавицы.
- Проверяйте, это же ваша работа, - едва заметно пожала плечами хирург, не видя смысла отпираться и принимая будто бы как должное подобные заявления от спутника. По-другому быть не могло. И даже если очень хотелось сказать что-нибудь колючее, приходилось прикусывать кончик языка.
И её совершенно не интересовали все эти рассказы о партизанах, о том, как им нужна помощь. Только они никого не шантажировали. Но откуда же об этом знать "доблестным" служителям правопорядка? По крайней мере, уж тех, кому ребята из её отряда угрожали, точно было не спросить, да и не были они мирными гражданскими, а такими же ублюдками, продавшими свою страну, честь и ближних. И Тася уж точно не верила в то, что тот же Артемьев может, например, отдать приказ, чтобы шантажом заставить да хоть ту же Лидку, например, что-то ему принести. Скорее уж воспользоваться собственной хитростью и глупостью некоторых - это да, врать им всем приходилось, но гражданским они не угрожали.
К тому же, если бы ее пугали проверки, она бы тут не стояла. И если бы не умела от них скрываться и продумывать все до мельчайших деталей. Первые несколько месяцев к ней вообще солдат приставляли - ничего, и их обдурили, и обошли. Не в первый и не в последний раз, как говорится. Врачей в принципе довольно часто трясли с различными проверками, почти штатными обысками, вдруг, украли что-нибудь. Так же трясли и работников в комендатуре, у кого был доступ к документам, чтобы не скопировали, не взяли бланков, не перерисовали и не переписали что-нибудь. Это стало такой же рутиной, как больничная каша с утра, так что не пугало.
Точнее не так. Таисию это не пугало по причине, что ей хоть и было что скрывать, но вот уж подкопаться к этому ресурсами одного Григория точно невозможно. Марфа Игнатьевна была на дежурстве, из госпиталя сама Савенко вышла, как обычно, минут за двадцать до самого комендантского часа, могла очень неспешно пройтись до дома коллеги, а там только шестилетний Ванька, которому, собственно, и было плохо, но он честно скажет, что была и живот трогала - большего от пацана в силу возраста не добиться, а за окном зимой темнее рано - совсем не показатель времени. Была еще Юля, ей уже стукнуло тринадцать, но она была примерной девочкой-пионеркой и секреты хранить умела, когда Тася её просила говорить, что задерживалась у них намного дольше, чем в реальности. Впрочем, для надежности - мало ли как обмануть ребенка могут - Савенко объясняла эту "большую-большую тайну" и просьбу о помощи довольно легко - ей нужно прикрытие, чтобы немцы думали, что работает она совсем допоздна и иногда давали чуть больше продуктов, которыми Савенко честно делилась в том числе и с медсестрами. Врать, конечно, было не хорошо, но это ведь была ложь лишь отчасти, да и простые и понятные ребенку категории, чтобы не было лишних вопросов при любом варианте.
Наверное, поэтому сейчас Таисия чувствовала себя почти спокойно, зная, что к ней не прикопаться с помощью простой проверки. Почти - было ключевым словом. Все равно она с недоверием посмотрела на невысокое крыльцо и уж больно улыбчивого спутника. И философский и безразличный взгляд охраны ей тоже не нравилось, словно было в порядке вещей, что Григорий возвращается посреди ночи, когда вышел только покурить, с посторонними.
Тем не менее даже в такой ситуации воспитание давало о себе знать, так что девушка попыталась посильнее топнуть ногами, чтобы сбить основную массу снега с валенок, прежде чем зайти внутрь. Было бы абсолютным свинством оставлять тут лужи. Звучало, конечно, смешно с условием, что, возможно, на этом самом полу порой разливалось что-нибудь пострашнее грязного растаявшего снега, но ведь уважение к другим - это уважение и к самому себе, а себя Савенко уж точно причисляла к людям образованным, тактичным и умеющим оставаться верным своим принципам и воспитанию в любой ситуации.
Щеки почти сразу начало покалывать от теплого воздуха в помещении, а вот пальцы нет... Те уже потеряли чувствительность, что было крайне плохо и, в основном, сейчас Таисия как раз думала о них. Наверное, волновалась даже не от самого факта, что находится в Гестапо и где-то наверху спит человек, пристрелить которого мечтает весь их отряд, а именно от возможности остаться без рабочих рук на смене, если ничего не сделает в ближайшее время.
И все же по привычке она окинула коридор взглядом, пытаясь сообразить, где здесь может быть лестница, и только после этого заходя в указанную комнату. Забавно, но местная обстановка не сильно отличалась от той, что была у самой Савенко в общежитии при университете, только им подобную узкую комнату приходилось делить на двоих с соседкой и сокурсницей, и там уж точно не было немецких плакатов. В остальном же, она прекрасно знала о подобном быте, проведя в нем и сама несколько лет. И первым правилом всегда было – не таскать грязь. Убираться и без того приходилось часто, так что Тася все же неуклюже сняла валенки, поставив их к тоже скинутой с плеча сумке сбоку от двери и оставаясь в паре шерстяных носков, надетых еще поверх теплый чулок, чтобы уж точно ноги не обморозить. А вот с руками все было хуже…
Наверное, поэтому гордость заткнулась, напоминая, что они и пуговицы-то с трудом расстегнули, все же немного недоверчиво поворачиваясь к мужчине спиной и позволяя ему помочь снять пальто.
- Спасибо, - а вот платки с головы стянуть получилось совсем уж неаккуратно и неловко из-за негнущихся фаланг. Темные волосы, пусть и заплетенные в привычные косички, завязанные уже не ленточками, а отрывками простой белой ткани, когда-то бывшей старой простыней, все равно растрепались и теперь тонкие пушистые пряди создавали вокруг головы смешной «одуванчиковый» ореол. 
- Мне сейчас нельзя алкоголь, иначе могу без рук остаться. Видите, - она все-таки показала побелевшие и совершенно негнущиеся пальцы на руках, - Я пальцы отморозила и, если вы мне поможете, буду вам благодарна. Мне бы ткань или вату на них положить, а потом замотать чем-нибудь, например, марлей, чтобы отогревались равномерно и не слишком резко, и лучше чаю крепкого или хотя бы просто горячей воды попить, - в идеале было бы еще и сладкого, но настолько наглеть и просить что-то Таисии было банально неудобно. И непривычно. Она привыкла оказывать медицинскую помощь всем, но сама редко в ней нуждалась и уж тем более никогда не оказывалась в ситуации, где такое важное дело надо было доверить кому-то, кто не имеет к госпиталю и её близким никакого отношения.
[nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign]

Отредактировано Hestia Jones (2020-09-13 20:35:34)

+2

22

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Стоя за спиной у Таисии, Казанцев с трудом подавил желание схватить её за талию и прижать к себе, самому сорвать платок с её головы, зарыться лицом в волосы. Сегодня он точно заслужил возможность немного отдохнуть, прежде, чем провалиться на несколько часов в глубокий тяжёлый сон. Вставать-то всё равно придётся на рассвете, и можно было лишь надеяться, что завтрашний день будет чуть полегче предыдущего. Что гауптштурмфюреру самому надоест возиться с мальчишкой, и он ещё до полудня прикажет передать его в комендатуру, чтобы там начали заниматься подготовкой к казни. Хотя чего особо готовиться-то? Петлю на шею накинуть и местных согнать, чтобы знали, как карается неподчинение?
Мысли о службе постоянно крутились в голове – никуда от них не денешься. Хочешь – пей, хочешь – смотри на красивых женщин, без разницы. Всё равно время от времени будешь ловить себя на том, что думаешь, с кем может быть связана очередная паскуда, которая сидит теперь в подвале, и как все эти контакты выбить. Потому что порой казалось, что они попросту не чувствуют боли. Сломать нос, ударить молотком по руке, засунуть башку в ледяную воду – это действовало далеко не всегда. И приходилось курить, стряхивая пепел на цементный пол, вытирать пот рукавом рубашки  и мучительно соображать, что бы ещё придумать для этой сволочи. Пожалуй, было бы легче, если бы Григорий их понимал, если бы он мог прочувствовать те причины, по которым они были готовы встать к стенке вместо того, чтобы получить шанс на нормальную жизнь, с хорошим пайком и вполне приличными денежными выплатами. Да и не просто встать к стенке – а ещё и валяться перед этим в холодном подвале, сутки-другие, мечтая о смерти.
Но он, как ни пытался, понять не мог, не мог определить мотивы, а, стало быть, частенько не мог и предугадать, каких ещё фортелей следует ожидать. И вот это было дерьмово. Потому что обманывать доверие герра начальника ему точно не хотелось.
Впрочем, иногда-то надо позволять себе отдохнуть, верно? Хоть изредка стоит заставлять себя отключаться – и идти на поводу у эмоций. Иначе можно попросту свихнуться.
Но вот сейчас Енот всё-таки первому импульсу не поддался. Помог доктору освободиться от верхней одежды,  помедлил буквально мгновение и всё-таки шагнул назад. После чего повесил пальто поверх своей шинели, из кармана которой вытащил складной нож.
- Послушать вас, так ничего нельзя. Ни покурить, ни выпить, - весело отозвался каратель, вспомнил, наконец, что забыл снять форменный головной убор, потянул его за козырёк и бросил на один из стульев. – Мы ж так вообще копыта откинем, если начнём только кипяточком согреваться. – На миг обернулся, наблюдая за тем, как девушка снимает платки. И, стоило той заговорить о замёрзших руках, моментально стал серьёзным. – Подождите, сейчас всё будет.
Совершенно забыв о том, что не поменял сорочку, на которой оставались размытые и уже подсохшие красновато-бурые пятна – Казанцев ведь собирался всего лишь пройтись по улице и через четверть часа завалиться в постель – он расстегнул мундир, взял с тумбочки котелок и наполнил его из ведра, что стояло возле окна. Бегать за водой каждый раз, как только захочется пить, унтершарфюреру было определённо лень, тем более, что до туалета требовалось пройти до конца коридора. А если под утро сушняк начнётся, а отлить не приспичит? Что, просто так бежать, что ли? Поэтому он наливал воду заранее, хватало её на пару дней, если не больше.
На то, чтобы чиркнуть спичкой и разжечь немецкий примус – почти новый, ему от силы было пару лет, и его выдали со склада – ушло совсем немного времени. Грише его даже прочищать не пришлось – и так работал неплохо. И затем полез в тумбочку, вытащил жестяную коробку с заваркой, банку, больше, чем на половину полную мёдом, завёрнутую в газету буханку хлеба и небольшой кусочек сыра. Всё это он сложил рядом с примусом. И, присев на корточки, продолжил копаться в тумбочке. Впрочем, совсем скоро он достал бинт и немного ваты, поднялся и кинул всё в изголовье кровати. Взяв Шмайссер, поставил его рядом, прислонив к стене.
- К слову, вы могли бы не разуваться. В комнате тепло, но это первый этаж, пол холодный. Вот вата, вот бинт. Нам выдают на всякий случай – по пустякам-то вас отвлекать не будешь. Так что приходится как-то справляться самим. Идите сюда. Тут будет удобнее, я помогу.
Шагнув к столу – вода ещё не закипала, хотя Казанцев и налил совсем немного, пожалуй, чуть больше стакана – плеснул себе ещё из бутыли. Согреваться чайком ему точно не хотелось.
- Мне кажется, это и вам не повредило бы, но настаивать не буду. Ну, за Великую Германию!  – Выпил залпом – там и было-то граммов сто, ну, может, чуть больше – поморщился от резкого вкуса и, поспешно отогнув угол газеты, отломил кусок свежего ещё хлеба, поднёс к лицу, вдохнул запах и с удовольствием сунул в рот. – После шнапса это барахло вообще не пьётся.
На душе было как-то неспокойно. Гриша и сам поначалу не мог понять – почему. Всё же отлично складывалось. Он столько думал об этой девочке, и вот по воле случая встретил её в тот момент, когда и не рассчитывал совершенно. Это ли не везение?
Но всё-таки что-то цепляло изнутри, какое-то неприятное внутренне сомнение, которое каратель не мог выразить словами – оно просто доставляло неудобство и мешало наслаждаться неожиданной удачей.
Взгляд снова упал на автомат – бездумно и совершенно случайно. Именно в этот момент Казанцев вспомнил, как на столе доктора в рождественский вечер лежал «Вальтер».
Это не его потом искали? Енот не был уверен, но он не мог не сопоставить этот случай с тем, что доктор ещё и блуждала по улицам в комендантский час.
Всего лишь наблюдение, пока не перерастающее в уверенность. Всего лишь обычное подозрение, свойственное всем мнительным людям – а как тут не стать мнительным, если постоянно имеешь дело с бандитской швалью, с  их пособниками, что скорее отдадут продовольствие партизанам, чем немецким солдатам, будут распространять ублюдочные листовки с советской пропагандой, врать в глаза, говоря о верности Рейху, и, между делом, нападать на патрули?
-  Чай сейчас будет готов. Скажите, Таисия Николаевна, а дом этой вашей… как её?... Игнатьевны - очень далеко от того  места, где мы с вами встретились?

+2

23

Совершенно машинально Тася попыталась пригладить волосы, прическа после рабочего дня всегда оставлялась желать лучшего. Ребята и коллеги, конечно, только смеялись, ласково называя её именно Одуванчиком, так уж повелось еще с её школьных лет. Но сейчас ей было неловко стоять растрепанной перед практически незнакомым человеком. Куда привычнее был бы медицинский халат и шапочка, под которую легко спрятать эти почти пионерские косички. Ей точно такие же мама заплетала.
Только там еще были настоящие ленты... Черные, тонкие, но удобно укладывающие локоны в "корзинку" или глупые "баранки" с двух сторон. Многие девчонки еще тогда пытались красиво уложить волосы, подколоть невидимками, надеть шляпку. А сейчас и вовсе предпочитали пытаться следовать немецкой моде, завивали, укладывали под тонкую сеточку, пытались быстро научиться следовать кое-как найденным журналам или хотя бы рисункам с плакатов. Естественно, у кого такая возможность была. И желание.
У Таси последнего точно не наблюдалось, как и времени или умения. Наверное, поэтому её и воспринимали всерьез только в хирургическом халате, а так...в жизни она была скорее похожа на первокурсницу. Да и то, потому что у школьниц и выпускниц не бывает такого тяжелого взгляда и мешков под глазами от хронического недосыпа. Не то чтобы когда-то это волновало Савенко - её ценили не за внешность, а за практические навыки и знания, но все же сейчас появилось чувство, что она не знает, куда себя деть. Прямо как в детстве, когда её подруга впервые в гости позвала. Григорий ей ведь и правда по возрасту мог бы и в отцы сгодиться.
Правда, эта аналогия сюда совсем не подходила, когда, еще раз окинув всю комнату, взгляд остановился на бурых пятнах на мужской сорочке. Нет, безусловно, Таисия и сама бывала в таком виде после операций. Только она на них жизни спасала, а он, если не отнимал, то точно делал невыносимыми настолько, что и смерть кажется избавлением. И напрягало именно понимание этого, а не вид засохшей крови. К последней девушка слишком давно привыкла, как и к трупам, и другим ужасам войны. 
- Алкоголь не согревает, а только приглушает ощущение холода, отчего повышается риск получить более серьезные травмы. Вплоть до некроза тканей, - все же заметила девушка, которой было элементарно проще вести разговор на знакомые темы. Хотя вряд ли карателю были интересные такие нюансы. Чтобы калечить и убивать много ума не надо.
Возможно, с последним тезисом бы поспорил завкафедры, вспоминая, что самыми искусными хирургами долгое время были палачи. И это было предельно логично, одно умение очень логично вытекает из другого, знания человеческой анатомии очень помогают как пытать, так и спасать. Но что-то подсказывало, что ни Григорию, ни большинству его "друзей" такие знания даром были не нужны и действовали они по старинке, грубо и топорно. Не исключено, что в прямом смысле тем самым топором. Но узнавать, честно, не особо хотелось.
Все еще не зная, куда деваться, Таисия неловко переступила с ноги на ногу, наблюдая за действиями хозяина комнаты. Тело постепенно отогревалось, а вместе с тепло приходила и усталость от долгого дня, который еще и не закончился. Нет, спать не хотелось, просто мышцы вспомнили, что уж очень много они сегодня стояли на ногах и ходили.
- Так грязь же принесу, мокро все будет, - совершенно искренне заметила Савенко, из которой даже война не смогла вытравить воспитания, твердившего, что в любой ситуации надо вести себя достойно. По чужому дому ходить в валенках, с которых все равно скоро потечет, точно не стоило. Это было неприлично. Правильные, а именно такой её всю жизнь воспитывали, девочки так не поступают, даже если готовы при этом набить морду фашистам и полицаям. Война войной, а чистота – залог здоровья.
К тому же в шерстяных носках поверх зимних чулок действительно не ощущалось никаких сквозняков, которые обычно ползли по полу зимой.  Или она еще просто не отошла от разницы температур на улице и в помещении.
В любом случай Савенко, понадеявшись, что ведет себя не слишком нагло, аккуратно положила платки на свободный стул, прежде чем с легким недоумением посмотреть на кинутые на кровать бинт и вату. Объективно, за столом было бы удобнее – это уж она точно знала по практическому опыту. С другой стороны, столешница была совсем небольшой, а там и так уже расположились продукты и примус. Могла банально обжечься, если рукой дернет случайно.
Конечно, сидеть в грязной юбке на чужой постели было тоже не очень хорошо, но Таисия понадеялась, что пальто её немного спасло и снега на подоле не осталось. Правда, с её маленьким ростом, если сесть поудобнее, а не у самого края, ноги уже до пола не доставали. Это все еще почему-то напоминало ей университетское общежитие, так что девушка решила позволить себе маленькую вольность и придвинулась вплотную спиной к стене. Заодно и ноги теперь точно не стояли на полу.
- Спасибо, - заранее поблагодарила чисто из вежливости и дурацкого ощущения, что её каким-то образом занесло в гости к друзьям родителей без самих родителей, не привыкла она к подобному стилю общения и вообще ситуациям, - Только не очень плотно и туго, пожалуйста, не надо перетягивать сосуды.
Если честно, она не знала, насколько вообще Григорий понимает, что делать, а объяснять уж слишком подробно, как совсем ребенку или тому же Шурику было бы странно. Вроде как, взрослый человек, должен иметь хоть какие-то знания, пусть даже основанные чисто на собственном жизненном опыте.
Впрочем, подобные мысли показались совсем неважными, когда мужчина задал вопрос. Тася не испугалась, лишь задумчиво и чуть растерянно посмотрела на собственные ступни в вязанных тётушкой лично носках. Честно ведь пыталась вспомнить, она ведь с часами никогда не ходила и особо не засекала, так что могла только по собственным ощущениям ориентироваться.
- Минут тридцать, если летом. Сейчас, наверное, около сорока шагом, - прикинула Савенко, исходя из того, что до госпиталя Марфа Игнатьевна доходила за час, а шаг у нее в силу возраста и телосложения был весьма неспешный, - Может, дворами быстрее получится, но я не уверена, что там сейчас можно пройти, завалов еще много. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

24

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]

- Грязь утром убрали бы. Зря, что ли, немцы местных баб на работу сгоняют? Просто так их кормить?
Григорий выдал это вполне беззлобно, с удовольствием наблюдая за девушкой. Прежде ему доводилось встречать её только в госпитале или на улице, и вот такой – с растрёпанными косичками, в которые вместо лент были вплетены обрывки белой ткани, в вязаных носках и с замёрзшими руками – Казанцев доктора ещё не видел.
Она ведь и впрямь нравилась карателю. Именно потому, что не бегала за немцами, не пыталась никого очаровать, не прыгала в постель к первому встречному. Конечно, его ничуть не смутила бы возможность встречаться с женщиной, которая гуляла раньше с кем-то из представителей новой власти. Но на проституток он успел насмотреться в своей жизни. Гриша уж точно их не осуждал, частенько пользовался услугами, но вот воспринимать серьёзно, так чтобы увлекаться, думать о них, прокручивать в голове сказанные фразы, точно уже не мог. Потому что прекрасно знал цену подобным отношениям. На тебя будут смотреть едва ли не с восхищением, тебя могут обслуживать – частенько очень неплохо, можно сказать, на высшем уровне – но когда тебе станет хреново, когда попросту закончатся деньги, или судьба посмеётся в очередной раз, приложив мордой о стол и кинув на шконку, о тебе просто забудут. Сразу вычеркнут из памяти. Ровно до того момента, пока ты вновь не окажешься на коне.
Енот, к слову, подобное положение вещей считал вполне закономерным, его это не обижало и не напрягало. Всё правильно, всё логично, ничего, как говорится, не попишешь. Другое дело, что сейчас – когда война уж точно не продлится слишком долго, когда он вот-вот поймает шанс обрести в жизни хоть какую-то стабильность, и уже сумел получить пусть небольшое, но влияние, возможность определять судьбы ближних – ему хотелось большего. Хотелось, как мальчишке, с головой окунуться в омут влюблённости, дарить подарки, бегать на свидания – пусть, вымотавшись за день, пусть даже, рискуя нарваться где-нибудь в тупике на пулю очередной бандитской сволочи. Пожалуй, подобные желания можно было бы назвать необычными для человека его возраста, но, скорее всего, дело было лишь в том, что Казанцев уже давно – с тех самых пор, как учился в гимназии  – не испытывал ничего подобного.
Было необходимо хоть как-то наверстать упущенное.
- Хорошо смотритесь у меня на кровати, ещё бы кофточку снять – и я бы часами любовался. Помните, как у Гумилёва, которого расстреляли эти суки?
Пару мгновений Казанцев стоял в шаге от кровати. Просто смотрел на Таисию. Тая – так ему нравилось называть девушку про себя.
- И, околдованный луной,
Окованный тобой,
Я буду счастлив тишиной
И мраком, и судьбой…

Нет, его сомнения никуда не делись. В последнее время Казанцев видел врага едва ли не в каждом.  А могло ли быть по-другому? Он что, не понимал, как многие за глаза отзывались о нём, называя предателем и мразью? Не замечал, как относятся к новой власти, не соображая, что именно немцы вырвали эти страну из рук коммунистов, которые планомерно топили её в своих дерьмовых идеях и орали о сраном интернационализме? Да Гришка лучше станет прислуживать тем, кто называет себя истинными арийцами, чем брататься с быдлом, которое большевики именовали народом.
Для него ведь не было секретом, что когда тех, кто помогал партизанам, вешали на площади, этот народ не столько ликовал, сколько цепенел от страха. Или рвался в бой – чтобы отомстить за своих.
Енот этим «своим» никогда не был. Ни для кого - до сих пор.
Ни царское, ни временное правительство у него не имелось ни малейшего резона защищать – те и не предлагали Казанцеву ничего, разве что охотно приняли бы его жизнь как вклад в «белое» дело.
Большевики – тут и говорить не о чем.
Только Третий Рейх подбросил ему какую-то перспективу. Хоть что-то, чтобы вырваться из тягостных, беспросветных будней, когда каждый день можно было или напороться на перо бывшего подельника, или отхватить новый срок.
И за эту перспективу он готов бы убивать, поливать огнём из автомата любого, кто только подумает о том, чтобы перебежать ему дорогу и начать помогать обречённой советской власти.
Поэтому подозревал унтершарфюрер всех. Подмечал любые странности и возможные несостыковки, пытался вывести на чистую воду всякого, кто только подумал о том, что гипотетически может приносить пользу бандитам.
И будь рядом с ним кто угодно другой, Григорий радовался бы своим подозрениям – иногда его даже забавляло, когда отдельные факты, разрозненные свидетельства и наблюдения складывались в мозаику и давали возможность увидеть общую картину.
Но меньше всего ему хотелось бы считать Таисию одной из них – из тех, кого он с удовольствием, от души, бил на допросах, заставлял умываться кровью и отдавал раньше или позже на казнь. Или убивал там же, в подвале – такое тоже случалось по отмашке гауптштурмфюрера, которому, судя по всему, доставляло удовольствие порой за этим наблюдать. Именно поэтому требовалось убедиться в том, что он ошибается, что с этой девочкой всё чисто.
Казанцев опустился рядом с ней на кровать. Взял доктора за руку. Секунду-другую просто держал запястье, не слишком сжимая, но и не давая возможности освободиться.
- Вам нужно найти рукавицы потеплее. А ещё лучше – не ходить ночью по городу. Тогда и с полицией проблем не будет.
Затем он отщипнул немного ваты, осторожно её расправил, положил тонким слоем на побелевшие пальцы.
- Держите руку ровнее.
И подвинул к себе бинт. Вот тут и потребовался складной нож – унтершарфюрер вытащил его из кармана брюк, открыл, разрезал упаковку и бросил нож, не убирая лезвие, на постель. Наложить нормально повязку получилось не сразу. Поначалу она всё норовила соскользнуть, и Казанцеву пришлось повторить попытку два раза, прежде, чем всё вышло не слишком криво и относительно плотно. Кое-как закрепил бинт, стараясь, как и просили, затягивать не очень сильно. Оторвал от остального мотка, завязал.
- Не знаю, правильно ли и удобно, но я старался…
Вода в котелке закипала – она начала уже шуметь.
- Надеюсь, чай с мёдом поможет вам согреться окончательно. А то больше получаса по такому морозу – не самая лучшая вечерняя прогулка.
И ведь, если честно, он был бы рад поверить. Был бы рад ни о чём больше не думать и принять как факт, что доктор действительно ходила щупать живот какому-то мальчишке, и задержалась там допоздна.
Со второй рукой прошло уже попроще. На самом деле, Енот просто привык обрабатывать свои собственные раны – ведь если всего лишь порвана кожа и слегка задеты мышцы, достаточно продезинфицировать и перевязать потуже. Кровотечение остановится, да и воспалиться не должно. Так что сейчас надо было просто приноровиться…
- Вот же, блядь… - поднявшись с кровати, чтобы насыпать в котелок заварки, он вдруг опустил глаза и заметил буроватые пятна на рубашке. – Простите, Таисия Николаевна.
Каратель всё-таки выключил примус, сыпанул в кипяток щедрую порцию чая, покосился на стакан, из которого только что пил самогон, но решил, что его можно не споласкивать.
- Не успел вечером переодеться, - вновь полез в тумбочку, вытащил чистую рубаху и снял мундир. – Каждый день так. Вечно перепачкаешься, как последнее швайне. Ну, а что делать, если работа такая? Я же не нарочно…
Ничуть не смущаясь, не спеша, переоделся. В конце концов, не так давно Савенко его оперировала. Чего она там не рассмотрела-то? Да и не штаны Гриша, в конце концов, снимал.
- Хотите, могу и чифирку сообразить, раз вы самогон не пьёте? Одно время только им и спасался. – Казанцев издал вполне весёлый смешок и кивнул в сторону тумбочки. Надевать вновь мундир так и не стал, тот остался висеть на спинке стула. – Прошу к столу, угощайтесь. Кстати, доктор, а что у вас в сумке, можно полюбопытствовать?

Отредактировано Quintus Warrington (2020-09-16 01:35:18)

+3

25

- Вам тут еще спать и этой грязью дышать, - невозмутимо отозвалась девушка, как будто ей было привычно вот так объяснять основы гигиены как здорового образа жизни.
В конце концов, это заметили еще древние цивилизации, но почему-то не могут усовить её соотечественники. Что ж с ними, в конце концов, не так? Неужели так сложно запомнить, что в помещении в обуви не ходят. Есть домашние тапочки, есть носки, если пол холодный, но это точно не повод разносить грязь и заразу, даже если через несколько чаос веё уберут. Вот из таких мелочей и складывается жизнь, здоровье, привычки, судьба... Тася искренне не понимала, как можно так халатно относиться к своему имуществу, чудому труду и вообще всему окружающему. Она бы его выставила за порог, если бы подумал пройтись даже по коридору в ботинках дальше коврика у двери. Это уж точно никого с лучшей стороны не характеризовало, даже если было прикрыто заботой о её здоровье. Не заболеет. Пусть даже не надеется.
Не то чтобы Таисия не ругала за подобное поведение и своих мальчишек, но тут все же было неловко. Даже капитана Артемьева иногда могла отчитать, как ребенка, но тот был родным, знакомым, на него можно было ворчать чисто из любви и желания хоть как-то сделать быт отряда цивильным и безопасным с точки зрения врача. Грязь ведь впрямь является рассадником заразы, а массового заболевания им точно не потянуть в условиях войны. Было бы очень обидно умереть от какой-нибудь заразной дряни, а не в борьбе за правое дело. Так что нечего пренебрегать санитарными нормами.
На слова о кровати и Гумилеве Савенко вопроситльно чуть приподняла бровь, прежде чем тяжело вздохнуть и едва сдержать порыв закатить глаза, но просто покачала головой. Во-первых, ничего снимать она точно не собиралась и уже сказала, что "друзей" Григорий может поискать в другом месте, ей такие точно без надобности. Во-вторых, поэта расстреляли всего через год после её рождения, у матери с отцом, конечно, оставались некоторые книги, которые Тася читала, считая, что у истинного искусства нет никакого отношения к политике и это так-то наследие их нации, но наизусть помнила не так уж много в силу того, что банально часть сборников не уцелела, да и было достаточно другой информации, которую нужно держать в голове.
- Не знала, что вы цените поэзию, но, думаю, мне по души немного другие строки, - потому что её мне читал человек, которого я действительно любила. Но говорить об этом точно не стоило.
- Средь них одной, пленительней, чем сказка,
Великий жрец оказывал почет.
Он позабыл, что красота влечет,
Что опьяняет красная повязка.

Сдержать беззлобную и скорее грустную усмешку все-таки не получилось. Очень уж странно выглядела ситуация, в пору было бы как раз в какую-нибудь книжку записать: читать друг другу стихи, мечтая пристрелить. Хотя последнее было больше красивым оборотом. Савенко о таком точно не мечтала, воспринимая такие меры как необходимость и справедливое наказание для тех, кто убивает ни в чем неповинных людей и продался врагу. И особенно тонкой иронией была та самая красная повязка. Уж явно не об этом писал поэт,  но так сложилось, что и флаг врага, и родной были алыми, широкие отрезы ткани, порой обхватывающие предплечье кого-то из военных нового порядка, тоже имели кровавый оттенок. Называется, понимайте, как хотите.
Да, это была ирония на грани. Очень тонкой и опасной грани. Но ведь поэтика такая штука, что тут слов из песни не выкинешь, да и автор товарищами порицался, так что уж заподозрить в пропаганде его было нельзя.
Можно было, конечно, процитировать ту же Цветаеву или что-то из стихов Пашки, которые грели сердце даже больше. Но нет, из вредности, из банального подросткового желания чуть ли не язык показать, хотелось ответить все тем же Гумилёвым. Это было как спорить о чем-то великом на примере конфет или бытовых мелочей. Прятать за словами куда более глубокий смысл. Так они порой спорили с профессором по философии, когда уж очень хотелось обсудить разные темы, не укладывающиеся в программу. Пытливый юный ум требовал дискуссий, рассуждений, жаждал знаний и возможности разобраться в этом мире, даже путем перенесения аналогий на совсем иные предметы и явления.
На опустившегося рядом мужчину Таисия смотрела спокойно. Так же, как в госпитале, словно он все ещё был ее пациентом, а не наоборот. Снисходительно наблюдала за тем, как берет ее запястье. Нет, безусловно, Григория стоило бояться, но такова уж была природа девушки, что при мыслях о медицинских манипуляциях собственные эмоции куда-то отступали, уступая место профессионализму.
- У меня нет других, - честно ответила Савенко, - Дом ещё при первых бомбежках уничтожили, что нашли по старью у тети и знакомых, то и ношу. Да и что же, теперь совсем людей не лечить, если работать приходится до ночи?
Савенко ведь и впрямь не врала, не видела в этом смысла - любой, кто нынче работал на немцев, знал, что они дотошны в плане выполнения норм. Если положено быть столько-то часов, то ни минутой меньше, даже если все дела уже сделаны, а в последнее время и вовсе рабочий день для всех продлили, так что деваться было некуда. Тася и сама была бы рада ходить днём, не рисковать каждый раз, но выбора ей не предоставили, как и каких-то человеческих выходных. Мало ли кому и когда станет плохо, нападут партизаны - врач должен быть на посту. Но ведь и гражданских не оставить.... Они все, даже циничная Лидка, так или иначе взяли на себя это бремя, пытаясь оказывать элементарную помощь, давать советы, консультировать. Все равно каждый медик, каждый настоящий медик, не мог избавиться от какого-то груза ответственности, даже если и старался задвинуть все чувства подальше.
Савенко послушно держала ладонь, чуть разведя пальцы, чтобы на них было удобнее накладывать вату и завязывать бинт. На удивление, у карателя получалось неплохо. Конечно, она бы сама сделала это быстрее, но вот Григорий явно не занимался подобным, так что, пожалуй, если бы на ее месте сидел, например, преподаватель, то, может быть, даже засчитал бы и на зачёте такое на троечку. С учётом, отсутствия практики, очень достойно. Вот уж чужие таланты, даже врагов, Тася точно умела признавать.
- Спасибо, - кивнула девушка, - Чай будет очень кстати. И все хорошо и даже почти правильно, - это можно было бы считать похвалой, судя по спокойному тону без капли иронии или насмешки. Главное ведь было сделать  не по учебнику, а чтобы держалось.
Вторая рука даже аккуратно получилось. Таисия на пробу пошевелила пальцами. Гнуться не желали, но их движению ничего не мешало и даже появилось лёгкое покалывание, что свидетельствовало о том, что чувствительность постепенно возвращается. И это, несомненно, радовало.  Как и перспектива горячего сладкого напитка. В чем-то она ещё оставалась ребенком, который очень любит и ценит такие мелочи.
Тем более, когда все вокруг постоянно напоминает о смерти и страданиях множества людей. В том числе и рубашка, которую мужчина стянул через голову, но Тася не стала заострять на этом внимание - уж человеческое тело ее давно не смущало, тем более, что Григория она сама оперировала и перевязывала.
Вместо этого Савенко аккуратно встала, подходя к столу и задумчиво глядя на котелок с чаем и стакан, который бы стоило ополоснуть. Но просить об этом было неловко и, наверное, уж слишком нагло, поэтому девушка просто аккуратно, взяв собственный же платок со стула и свернув его в несколько раз, хоть это и было сложно, сняла котелок с примуса.
- Нет, спасибо, чая мне хватит, - честно говоря, значение предложенного слова она просто не знала, но предполагала, что тоже что-то вряд ли полезное, поэтому лишь попыталась осторожно налить себе напиток в стакан, решив что капли самогона на дне ей сильно не испортят общий вкус.
Только вот пальцы слушались плохо, а потом несколько капель кипятка все же пролились, падая ей чуть выше только что наложенной повязки и заставляя ойкнуть. Впрочем, в остальном обошлось без приключений, и котелок Тася спокойно отставила, чтобы вернуть платок на спинку стула и наконец сесть. Пить такое горячее точно было нельзя, так что пока можно было подождать, заодно и пальцы отогреются.
Вопрос о содержимом сумки заставил Савенко поднять взгляд на собеседника, а потом обернуться к двери, где она оставила свою ношу. Идти до нее не хотелось, как и открывать. С другой стороны, если ее поймают на откровенной лжи, то все кончится здесь и сейчас очень печально.
- Инструменты, если бы пришлось мальчика оперировать на месте, они там в рубашки завёрнуты - другой чистой ткани не нашлось. Иглы, хирургические нитки, это которые бумажные свёртки, если будете смотреть, пожалуйста, на столе, а то потеряются.  По мелочи - документы, карандаш, тетрадка, я в ней записи веду. Кажется, ещё нож складной был, если я его в госпитале не забыла.
Безусловно, там были ещё всякие мелочи вроде старых газет, в которые Таисия иногда заворачивала консервы, скрепки, что-то ещё незначительное.[nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

26

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
- Вы хорошо знаете Гумилёва? Странно. Он ведь был запрещён в этой стране. Так что вы меня тоже удивили.
Казанцев наблюдал за тем, как доктор наливает чай. Хотел было шагнуть к тумбочке и помочь – с забинтованными руками делать это было вряд ли удобно – но решил не мешать, раз уж не догадался нам наполнить стакан заранее, отвлекшись на испачканную рубашку. По-хорошему, следовало бы сходить в душ. Но оставлять девушку одну было бы совсем глупо – так что унтершарфюрер эту мысль сразу отбросил. Успеет ещё помыться. В крайнем случае, утром встанет пораньше. Он слегка приподнял левую руку, желая взглянуть на часы и прикинуть, сколько времени у него останется на сон, но потом забросил и эту затею.  Какая, собственно, разница? Пару часов отдохнёт – и ладно. Тяжело, конечно, днём будет, но, кто знает, может судьба – ну, или Фейербах – в очередной раз проявит милость, и удастся освободиться пораньше.
- Я учился в гимназии и довольно много читал тогда. Даже успел её закончить, пока не началось всё это дерьмо, которое потом стали называть революцией. И уж дальше всё пошло совсем не так, как я планировал. Будь жив отец, быть может, я бы сейчас гулял где-нибудь по Парижу. Но отца убили немцы ещё в Первую Мировую, так что с Парижем не вышло, - Григорий улыбнулся – и в этой улыбке не получилось бы отыскать ни горечи, ни печали. Так, пожалуй, может улыбаться человек, которого вполне устраивает существующее положение вещей. – Но многое из того, что читал в детстве, я помню. Несмотря на то, что ваши товарищи коммунисты упрятали меня в тайгу на десять лет. То, что я освободился немного раньше, только моя заслуга…
Он всё-таки вновь подошёл к кровати, взял нож, которым только что разрезал упаковку бинта. Развернул хлеб и отрезал несколько ровных и не слишком тонких кусков. Один из них щедро намазал желтоватым, чуть засахарившимся мёдом. После чего положил нож на газету.
- И я не думаю, что Николай Степанович вкладывал в эти строки какой-то двойной смысл. Он писал о любви. Ну, или о влечении, ведь одно очень трудно порой отличить от другого… Но, что ни говорите, повязки со свастикой впечатляют. И если вы читали Оду д’Аннуцио, то, пожалуй, можете сделать вывод, что к идеям фашизма, как к таковым, он не был равнодушен.
Казанцев весьма критично осмотрел бутыль самогона, прикидывая, сколько уже успел выпить за сегодняшний вечер. В конце концов, завтра ему требовалось не просто проснуться и не просто спуститься в подвал. Там ведь ещё придётся поработать – и, возможно, поработать весьма активно.
Но выходило так, что добавить ещё немного казалось не просто допустимым, а даже необходимым. Поэтому Гриша взял бутылку, хлебнул из горлышка, после этого достал из банки солёный огурец – он с детства любил такие, хрустящие, чуть забродившие, кисловатые, с травами и чесноком – закусил и, осмотревшись, потянулся к грязной рубашке, чтобы вытереть руку от рассола. И затем уселся на кровать – напротив опустившейся на стул девушки.
- Впрочем, это всё лирика, Таисия Николаевна. Или, может быть, вы всё-таки позволите называть вас Таей? Мне кажется, так звучит более нежно и… доверительно, что ли. Потому что мне бы хотелось, чтобы мы доверяли друг другу.
Он смотрел в упор на хирурга – взгляд был откровенно-заинтересованным, немного пьяным и почти весёлым. Очередная порция выпивки, как и положено, заставила воспринимать мир чуть более отвлечённо и чуть более оптимистично.
Вряд ли уж она связана с бандитами напрямую. Даже если и бродит одна по ночам, даже если из госпиталя пропало личное оружие одного из раненых офицеров, даже если носит в своей сумке необходимые для операции инструменты, как сама только что призналась. Этих «даже» набиралось всё больше и больше. Порой Фейербах приказывал тащить на допрос и куда за меньшее. Впрочем, девушка выглядела столь невозмутимой, что можно было легко поддаться её уверенности и согласиться с тем, что она говорит правду.
Если только заранее не продумывала ответы на большинство возможных вопросов.
Кто-то же ведь партизан наверняка лечит… Надо бы, к слову, предложить герру начальнику поднять архивы госпиталя, если какие-то уцелели. Посмотреть, кто работал там раньше. Может быть, тут появится хоть какая-то зацепка…
К слову, Еноту порой самому становилось смешно. Думал ли он когда-нибудь, что станет рассуждать так, как его бывшие враги, те, кого он презрительно называл мусорами? Но как говорится, всё течёт, всё изменяется. Пришла, выходит, пора Казанцева побыть на стороне закона.
- Договорились, проверять буду аккуратно. Ничего не потеряю. Но я даже не сомневаюсь, что могу этого и не делать – потому что найду именно то, что вы мне и сказали. Не вижу ни малейшего смысла обманывать меня по этому вопросу.
Гриша положил ногу на ногу, мимоходом не без удовольствия отметил, как тусклый свет единственной лампочки отражается в начищенных сапогах. Сапоги эти – хромовые, почти новые – тоже были трофейными, привезёнными из Белоруссии. Там, к слову, разгуляться удалось неплохо. Партизаны бесновались, не хуже, чем здесь, подпольщики вылезали, как грибы после дождя. И ясное дело, что дёргали их за ниточки, скорее всего, из Москвы. Потому зондер-батальон и перебрасывали с места на место. И, надо сказать, доверие они всегда старались оправдать, выполняли приказы на совесть. Потому как деваться-то было некуда. Если уж пошёл служить немцам, следует не раздумывать, а подчиняться – чего бы от тебя ни потребовали. Передумать, повернуть назад, переиграть всё – не получится. Тем более, что тактика выжженной земли – а их роты действительно подчас оставляли за собой выжженную землю – действительно приносила плоды. Многих бандитов удавалось уничтожить.
   …Григорий мог очень хорошо – до мельчайших подробностей – представить себе, как расстёгивает её кофту, пуговицу за пуговицей, как приподнимает юбку, прикасаясь к плотным чулкам, как прижимается губами к её шее.
- Но я легко допущу, что в остальном вы не слишком откровенны. Я тут на днях общался и с вашими медсёстрами, и с солдатами, которые дежурят в госпитале. Вы не знали? Вам не рассказывали?
Он провёл ладонью по своему затылку, приглаживая коротко остриженные тёмные волосы, задумчиво почесал указательным пальцем переносицу, словно бы пытаясь подобрать нужные слова.
- Помните тот пропавший пистолет? Это не он у вас рождественским вечером на столе лежал? – Казанцев устало потянулся, и это движение отозвалось тянущей тупой болью в не окончательно зажившей ещё руке. – Знаете, Тая, сейчас там, внизу, - он указал на пол, – сидит парнишка. Намного моложе вас. Надеюсь, что завтра утром его повесят, потому что я честно устал с ним возиться. Этот недоносок молчит – что хочешь с ним делай. А вы сами сказали, что руку надо разрабатывать постепенно…
Как тут вызвать её на откровенность? Или хотя бы просто заставить испугаться, сбить это напускное спокойствие? Как угадать, не ложный ли след он взял?
- Я это к тому, что на его месте может оказаться каждый. Не вы, не подумайте. Вы много сделали на благо нового порядка, вы спасаете жизни солдатам Рейха. Но некоторые моменты кажутся мне очень подозрительными. Я не обладаю реальной властью, я не имею права принимать решения о задержании, но, поверьте, если я поделюсь своими подозрениями, к моему мнению могут прислушаться. Вина того, кто проводит свою последнюю ночь в подвале, только в том, что он крутился рядом с офицерским клубом в ночь нападения. Как вы думаете, чтобы выяснить, не используют ли преступники вас в своих целях, трудно будет добиться ареста мальчишки, который, как говорят, всё время болтается рядом с вами? Или хорошенькой медсестры, которая готова лечь под каждого, кто носит офицерские погоны? Или, может быть, вашей тётушки? Я вам не угрожаю, Тая. Я просто говорю о том, что нам всё-таки лучше стать друзьями. Хоть вы и продолжаете от этого так решительно отказываться. В таком случае я, быть может, и забуду об очень уж странных совпадениях…
В последнем Казанцев откровенно врал. Не забыл бы. Он слишком ненавидел партизан, чтобы наплевать на подозрения, если они оказались обоснованными. Но прояви девушка к нему симпатию, отнесись с пониманием, он бы постарался при необходимости сделать так, чтобы она не только не пострадала, а ещё и выглядела бы в глазах их хозяев настоящей сторонницей Великой Германии. И Енот был почти уверен, что у него вышло бы это провернуть. Правда, сейчас он попросту не мог определить – накручивает ли сам себя, действительно ли к ней следует присмотреться более тщательно. Выпитое всё-таки давало о себе знать, как и прошедший день, проведённый на ногах, практически без возможности нормально перекусить.
- Я даже не помню, чтобы вы называли меня по имени. Садитесь поближе, - он хлопнул по одеялу рядом с собой. – Пейте чай,  угощайтесь… Не бойтесь, я не кусаюсь, если ещё не заметили. До меня даже дотронуться можно -  и ничего плохого не случится.

+2

27

- Мои родители очень любили стихи, мне нужно было что-то читать перед сном, - едва заметно пожала плечами Савенко, не став углубляться в подробности.
Мать с отцом никогда не были птицами высокого полета - всего лишь медсестра и часовщик. Но, наверное, именно от них ей досталась прекрасная мелкая моторика, любовь к деталям и медицине. Это взращивалось буквально с рождения, когда папа показывал самые разные механизмы, мама за ужином рассказывала истории из госпиталя, а вечером маленькую Таську укладывали в постель, поправляли одеяло и по памяти, порой вдвоем, читали самые разные поэтические строки.
Они всегда говорили, что надо быть именно человеком. Рассказывали об искусстве, хотя и безмерно гордились своей дочерью, когда она счастливо красовалась со звездочкой октябренка, потом носила пионерский галстук, а следом её одну из первых приняли в комсомол. Жаль, что о вступлении в партию так и не успела рассказать - отец погиб в Финскую, мать в первые дни этой войны, когда было уже как-то не до политики, все пытались спасать раненных, вытаскивать жертв из-под завалов после бомбежек, пока одна из них не унесла жизни родительницы и брата.... Димка был совсем маленький и порой мерещился ей в чертах других мальчишек, которым девушка отдавала большую часть своего пайка, если не относила его в отряд.
От стакана с чаем поднимался хорошо заметные пар, так что Таисия все же не смогла удержаться, поднося к нему правую забинтованную руку и чувствуя, как марля постепенно начинает пропитываться влагой. Еще пару секунд можно было так посидеть, просто наслаждаясь тепло и возвращающейся к пальцам чувствительность, но потом ладонь все же пришлось убрать. Теплая и горячая вода была главным врагов сосудов после обморожения и именно эту ошибку чаще всего совершали люди, пытаясь быстрее согреть конечности и травмируя их тем самым еще больше. Терпение. И время. Если не было волдырей, то все дальше будет хорошо и через дней 5-7 только кожа слегка шелушиться будет.
Рассказ мужчины об учебе в гимназии и рассуждения о поэте Савенко слушала, запоминала, но сама задумчиво смотрела на темный силуэт окна. У нее была еще со студенчества привычка фиксировать любую информацию, потом разбирать уже в более подходящей обстановке, так что не было нужды уделять все внимание собеседнику. Сегодня был слишком длинный, как, впрочем, и все последние, день. И ей бы хотелось его побыстрее закончить - ничего ценного Григорий ей все равно не скажет. Он не фрицевский офицер, чтобы по пьяни или в бреду сболтнуть что-то важное, а чужая биография была скорее таким...вспомогательным фактором, чтобы, если что, представлять, как общаться. Или куда давить. Один из профессоров любил повторять, что чтобы убить человека достаточно неплохо знать анатомию или приложить побольше силы, но чтобы сломать - надо знать его самого. Ломать карателя было бы бессмысленно, но мало ли... Вдруг, капитану Артемьеву захочется послушать, чтобы музыкально поскрипеть зубами.
Девушка постепенно начинала шевелить пальцами, желая разогнать кровь и все-таки поскорее пойти домой. Завтра еще на работу, надо хоть сколько-то поспать, вымыться и завтра не забыть пару тетрадок и атлас, она обещала Шурке начать рассказывать о гуморальной регуляции, а с картинками было как-то сподручнее. Честно говоря, этот мальчик приносил в её жизнь краски, заставлял смеяться и улыбаться, трепля его по рыжим волосам и объясняя, как правильно делать перевязку или промывать раны. Он был толковым. Очень толковым. В свои четырнадцать по навыкам почти сравнялся с той же Лидкой, только вот в теории хромал, а без знаний пациента угробить легче, чем вылечить, так что сейчас, как бы ни отпихивался, Таисия упорно старалась вложить в юную голову хотя бы базовый минимум.
Но обращение к ней мужчины заставило Савенко перевести на него взгляд. Как маленький, вот честно… Слова «нет» совсем не понимает? На каком еще языке ему объяснить, что девушку, согласную гулять, принимать подарки и смеяться над его кровавыми историями, может поискать в другом месте. Подальше от Таси. 
- Я вам уже говорила, мне не нравится то, что вы пытаетесь… сократить дистанцию. Безусловно, можете не называть меня постоянно по имени и отчеству, но помните, что мы не друзья и не приятели, чтобы обращаться как к школьной приятельнице.
Или девке из кабаре… Нет. Для Савенко это было совершенно немыслимо. Её с семнадцати лет профессора, светила науки, намного старше и умнее, называли по имени и отчеству, потому что так принято в медицинской среде и к этому приучали с первого курса в институте. И тут какой-то там каратель, палач возомнил, что ему хочется… Доверия? Или как он там сказал? Нежности? А польку ему здесь не станцевать или, может, сразу ноги раздвинуть? Таисия терпеть подобного не могла. Если ей захочется, чтобы её ласково называли, например, Таей или Тасенькой, она об этом скажет, попросит или разрешит. 
Где их таких наглых вообще набирают? Или это власть так в голову ударяет? Так ничего, она припомнит, кто тут тоже может решать, кому жить, а кому нет. И чьими усилиями он находится на этой должности – могла ведь вытащить с того света, но руку не спасти, так и вышвырнули бы на улицу… Даром не был бы нужен немцам. Но, конечно, какая там благодарность? Какое там уважение к специалисту, если видеть в ней симпатичную куколку и трофей? Усталость легко перетекала в глухое раздражение. И это даже без учета того, что подобных Григорию девушка просто презирала.
Очень захотелось все-таки сказать что-нибудь ядовитое, глядя, как вольготно расположился мужчина, закинув ногу на ногу, но Савенко себя сдерживала. Как и от желания вопросительно выгнуть бровь. Она не ослышалась? Он осмелился ей только что её упрекнуть во лжи? Не стоило этого делать, внутри мигом свернулась тугая пружина глухой злобы вместо опасения и страха. Если тебя начинают загонять в угол, так надо тяпнуть посильнее, а лучше сразу вцепиться в глотку. Или прострелить голову. Или повернуть голову до щелчка, ломая зуб второго шейного позвонка, пережимая продолговатый мозг, переходящий в спинной и пережимая все, что отвечает за дыхание и кровообращение. Это совсем не сложно. И, если знать и сделать достаточно резко, то даже сил много не понадобится. Даже пальцы освобождать от бинтов не придется.
Тем не менее Тася молчала. Не зажималась, не напряглась, не стала нервно оглядываться, наоборот даже сложила руки на груди, невозмутимо откидываясь на спинку стула и будто бы копируя поведение самого собеседника. Разве что голову чуть склонила к правому плечу, словно вежливо дожидаясь, пока он закончит рассказывать веселую сказку, а не угрозы её родственникам и близким.
- Это все, что вы хотели сказать? – вежливо, словно о погоде осведомилась девушка, вновь выпрямляясь, чтобы было удобнее смотреть мужчине в глаза, - Мило, - нет, жесткая, совершенно несвойственная девочкам её возраста, улыбка все же на доли секунд скользнула по губам, будто она разговаривала с маленьким неразумным ребенком, который сказал что-то очень неприличное и сейчас ему нужно было объяснить, - Но нет, пистолет не тот. Если интересно, можете попросить результаты проверок у герра Файербаха. Уверена, он не откажет вам в милости сходить и поговорить еще раз с солдатами, который вытаскивали его сослуживца и видели взрыв гранаты, от которой господин офицер получил множественные осколочные ранения, но, к счастью, выжил.  Если вам интересно, все личное оружие записывается при поступлении, вальтера там не было изначально, его начали искать как раз после того, как мы с Лидой выяснили звания всех пострадавших и стали сопоставлять списки того, что с ними было и того, что полагается иметь при себе. 
Если бы её было так просто поймать за руку – не сидела бы здесь, уже полтора года не просто работая на немцев, но и пользуясь их уважением, доверием, почти дружбой. Несмотря на юный возраст, Таисия знала, что хочешь что-то спрячь – сделай прямо под носом. Еще лучше, ничего не исправлять, а заранее продумать до мелочей. Ну кто заподозрит её в краже, если она с честным видом с утра придет и скажет, что вот так и так протоколы норм не соответствуют, значит, что-то было утеряно. Пошли обыски, прошерстили все места, где случились несколько нападений в рождественский вечер, но, конечно же, никто не помнил, было ли при офицере оружие, там бы его жизнь спасти, а потом в книгу просто занесли только одежду. Слава всем силам, уж имя на том оружии, что лежало у нее на столе, каратель точно не видел, а так они и впрямь совпадали по модели с тем, что мирно вернулся к своему менее травмированному владельцу.
- Но, если хотите, я вам по дружбе все же посоветую вспомнить, что своими подозрениями я тоже могу поделиться. Знаете, однажды, когда вас сюда еще не прислали, нам удалось поймать двух ребят, что воровали лекарства, пробираясь через окно в процедурную. А вы так интересно ходили посреди ночи, так безошибочно нашли комнату, где хранятся препараты и оружие.  И так вовремя оказались рядом с герром Файербахом, никто не успел среагировать, а вы будто бы все заранее знали. Может, партизан не удается поймать, потому что их снабжает информацией кто-то из ваших? Очень ведь удобно.
Таисия все же встала со стула, уверенно подходя к кровати и останавливаясь напротив собеседника, все еще глядя ему в глаза, просто теперь сверх вниз.
- Можем, пойти прямо сейчас. Уверена, он с интересом выслушает и поднимет прошлые дела, когда я консультировала доблестных офицеров о возможных травмах у бандитов или же о помощи с поимкой воров, имела честь как раз после Рождества иметь с ним аналогичную беседу, чтобы поставить на учет все медикаменты, которые могли бы потребоваться бандитам, так приятно, когда мне прислушиваются такие люди. Я ценю вашу верность и всеми силами хочу посодействовать победе, так что давайте лучше работать вместе, я верю в вашу доблесть и готова во всем помочь, если вдруг вам потребуется консультация врача. Вы можете проверять все, что хотите, но тогда позвольте и мне это сделать, Григорий, - она даже специально выделила обращение, садясь рядом на кровать и вновь склоняя голову к плечу, - Ну, идем? Или лучше вы сделаете мне обещанный чай с медом и почитаем еще стихи Николая Степановича? Я еще очень Марину Цветаеву люблю, там тоже много про любовь.
Понимала ли, что рискует? Безусловно. Но лучшая защита – это нападение. И знания. В последнем у нее точно было преимущество. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

Отредактировано Hestia Jones (2020-09-16 21:57:32)

+2

28

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер

[/info]
Несколько гулких ударов сердца.
Пара глубоких вздохов.
Гришка порой говорил себе, что пить следует поменьше. Он не топил в выпивке совесть, не пытался забыться, смывая с души кровь, как делали многие его сослуживцы. Он не ощущал вины в принципе, не чувствовал, что предал кого-то.
Да кого, мать твою?
Землю? Вот она – эта земля. Стоят рощи, колосятся поля, текут реки. Земле, знаете ли, без разницы, кто там издаёт указы.
Народ? Да имел он это народ. Казанцев ведь никогда не был его частью, ни на миг не испытал единства с ним.
Так о каком предательстве можно говорить?
Нет, не было ни сожалений, ни переживаний. Ни стремления затянуть петлю на шее. Последним, кстати, некоторые грешили – особенно новобранцы. То пытаются повеситься в сортире на ремне после первого расстрела. То пустить в себя пулю.
Григория блевать от таких тянуло. А ещё – бить. Долго, монотонно, раз за разом, не чувствуя боли в разбитом кулаке, не обращая внимания, как от усталости сбивается дыхание.  Просто опускать и опускать кулак на ублюдка, пока хватает сил.
Потому что именно из-за таких они могли порой пропустить в лесу – когда шли цепью, подставляясь под пули, под разрывы гранат и треск пулемётов – какую-нибудь партизанскую паскуду. Ведь тем, кто умывался по ночам соплями и сношался с выдуманной абстракцией, именуемой совестью, ничего не стоило сделать вид, что не заметили пару человек, пробирающихся по болоту. Как ничего не стоило и помочь сбежать пленному. Или дать возможность закопать тело казнённого пособника партизан, что должно было, разлагаясь, болтаться на ветру наглядным примером того, как не стоит себя вести… А ведь всё это, каждая ошибка – хоть осознанная, а хоть и невольная -  повышали в результате возможность сдохнуть у тех парней, кто, как и Енот, честно, от души служил Германии. Делал своё дело, не жаловался, не пытался удавиться или выбить себе мозги по той причине, что этому самому народу не нравится его форма – или то, что он щёлкает каблуками перед немцами.
Не нравится? Так утритесь и надейтесь, что Казанцеву не прикажут прострелить башку именно вам. Потому что он выполнит приказ беспрекословно.
Но, несмотря на отсутствие любых чувств, даже мимолетно напоминающих раскаяние, несмотря на азарт, что не может не пробуждаться в душе, когда ты имеешь полное право плавно нажать на спусковой крючок, услышав, как командир кричит: « Feuer!», несмотря даже на возможность безнаказанно грабить тех, кого они расстреливали, Гриша любил нажраться. Просто от усталости – потому что вставать частенько приходилось на рассвете, потому что от отдачи очень быстро начинало болеть плечо. Потому что тяжело постоянно пачкать руки в крови и слышать стоны. Безотносительно чувства вины и надуманных философских категорий. Просто – тяжело. Пусть ты перед собой ни в чём и не виноват. А уж перед Германией – тем более.
Но вот сегодня он смотрел на Таисию и понимал, что надо бы немного попридержать коней, пить поменьше.
Потому что поначалу он просто не мог сообразить, как отреагировать на её слова.
Точнее говоря, первой реакцией было попросту врезать от души – так, чтобы на губах выступила кровь, а на глазах слёзы. Именно так он порой и поступал с Надькой, когда та выбивала Гришу из колеи, требуя слишком уж многого. Вот и теперь рука непроизвольно сжималась в кулак, а разум тщетно искал подходящие слова.
Слегка подняв голову, он смотрел снизу вверх на доктора, что остановилась около его кровати, и мучительно прокручивал в голове услышанное.
Что? Его, Казанцева, эта хорошенькая сучка пыталась обвинить в том, будто он сливает сведения красножопым выродкам? Серьёзно? Да за такое убивают – причём медленно, растягивая удовольствие на часы.
- А давай, бля. Пошли. И посмотрим, кого он скажет поставить к стенке.
Енот не боялся гауптштурмфюрера. Если бы тот верил пустым сплетням и доносам, то всех его подручных стило бы уже искать на виселице. Бумага, как говорится, всё стерпит. И чтобы обвинить честного человека в том, чего он не совершал, много ума не требовалось. Так партизанским пособникам ничего не стоило бы разобраться с любым из тех, кого они называли предателями.
Григорий это знал.
И собеседница это наверняка знала. Ему не стоило даже пытаться объяснять и зря потрясать воздух.
Был импульс – схватить её за руку и просто дёрнуть на себя. Лишить возможности смотреть на него сверху вниз. Но пока каратель прикидывал, стоит ли этому импульсу поддаваться, доктор сама присела рядом с ним на кровать.
- Меня напугать не получится. И на понт взять – тоже. Не такие пытались.
И это было правдой. Конечно, Казанцева никогда не обвиняли открыто в том, что это он сдал законного вора «хозяину», когда братва уже подготовила побег. Как никто потом не пытался утверждать, что через него в мусарню поступают сведения о налётах. Но ведь сомнения порой хуже конкретных предъяв. И он научился замечать эти сомнения. И подставлять слишком уж внимательных корешей первым. Подставлять так, чтобы потом только валить на глушняк, без вариантов.
- Так что придётся дистанцию сокращать, если и правда ценишь мою верность. Кстати, «на ты» тоже можно перейти. И знаешь, Тая, что я скажу? Я редко под кого прогибаюсь, -  не отрываясь от взгляда карих глаз, положил ладонь на её плечо, словно бы опасаясь, что она вновь поднимется и отойдёт, и стараясь заранее её удержать. – Под …- баб, - женщин точно до сих пор никогда. Да только вся проблема в том, что я тебя захотел ещё там, в госпитале. Многие от умных бесятся, а я наоборот на таких западаю. Я на тупых прошмандовок за свою жизнь столько насмотрелся,  что они мне поперёк горла уже. А на тебя у меня встаёт сразу, стоит тебе только поближе подойти. Можешь прямо этой ночью убедиться.
И – нет. Савенко унтершарфюрер  не верил. Это можно было списать для самого себя на интуицию, на разыгравшееся воображение, на то, что тут каждый второй, похоже, готов помогать этой бандитской сволочи. Строго говоря, кроме самого себя он по жизни редко кому в принципе доверял. Но вот сейчас не обманывал. Он готов был забыть и непонимание, и обиды – по крайней мере, до тех пор, пока не проспится, не соберётся с мыслями, не поймёт, что к чему. Хотя… какая разница-то? Трезвый или не очень, он всё равно захочет затащить её в постель.
Вот и попробуй, разберись со всем этим дерьмом и не слети с катушек.
Рука с плеча переместилась чуть выше, уверенно легла на шею девушки. Впрочем, пальцы каратель не сжимал. Просто смотрел в её глаза. Медлил. Мгновение. Другое. Третье.
- «И что тому костёр остылый, кому разлука ремесло?..» – всё-таки усмехнулся. Точнее говоря, заставил себя усмехнуться. Вышло вполне уверенно, но не особо радостно. – Нас ведь обратно в Белоруссию перекинуть могут, здесь-то должны быстро разобраться. – Подвинулся ближе к доктору, чуть наклонил голову, не убирая руку и прижимаясь к её губам поцелуем. Не таким, как в их первую – точнее говоря, вторую – встречу в госпитале. Сейчас этот поцелуй был настойчивым, даже, пожалуй, жадным. Правда, продолжался он не особо долго. Григорий сам прервал его.
- Хлеб с мёдом на тумбочке. Можешь не вставать, я сейчас подам вместе с чаем. А что не так – вперёд. Иди, жалуйся. Грохнут меня  - значит, судьба такая. Но я эту власть не предавал, Тая. И, думаю, ты это знаешь.

+2

29

"Не путай смелость и дурость", - именно так ей часто говорил отец, если им случилось куда-нибудь брести, обсуждая литературу или реальных людей. Таисию с детства занимали достаточно интересные философские вопросы. Возможно, ей было бы лучше радоваться чему-нибудь попроще. Но выросла бы она такой, если бы вместо книг выбирала куклы? Если бы не клянчила с родителей читать по памяти поэтические строки? Если бы ей потуже не затягивали косички, шутя, что хоть так на детском личике должна появиться улыбка.
Савенко всегда была хмурой и серьезной девочкой. Слишком серьезной для того, кому бы еще жить и жить, не пытаясь задумываться о будущем, гнаться за красивыми платьями, комфортом и весельем. Ходить с той же Лидкой на танцы, слушать пластинки и укладывать волосы перед зеркалом. К сожалению, так не получалось. Тася не могла не думать о том, что тоже в ответе за то, что происходит вокруг. У нее не хватало какого-то внутреннего цинизма и лицемерия на такое поведение. Ей давила на плечи ответственность, которую она сама себя взяла, от души давая клятву Гиппократа в семнадцать лет. И пионера, и комсомольца, и члена партии. И просто хорошего человека. Она ведь обещала маме и папе, что не забудет о том, что нельзя менять вечное на мимолетное.
Наверное, поэтому сейчас ей было проще, даже понимая все риски и опасность, попытаться ответить агрессией на угрозы, а не послушанием. Таисия не могла найти в себе силы на улыбки фрицам и их подхалимам, на слабость... Даже показную. Если один раз позволить пройтись по своей гордости и достоинству в сапогах, то это вечно убегать. Да ни за что... И уж точно не перед тем, кто ей самой жизнью обязан, но благополучно об этом забыл.
И её совсем не пугал ответ с руганью. Если бы мужчина поднялся, Таська бы первая шагнула к двери, ничуть не испугавшись какого-то там немца. В своей правоте она всегда была уверена. Как и в том, что на нее ничего не найдут. Никак.  Это стало уже второй натурой - уничтожать любые следы, продумывать любые вопросы и мелочи. Она не могла позволить себе ошибиться. А немцы в такое понятие, как "седьмое чувство" не верили, да и в силу своей культуры не видели в ней, вчерашнем подростке, какую-нибудь угрозу, тем более, что много раз уже приставляли и стражу, и проводили проверки. Григорий не первый и не последний, кто пытался её шантажировать. Это стало тоже дикой, но нормой - давать отпор любому, кто осмелится недооценить её, посчитав очередной пугливой и симпатичной девочкой.
Тем не менее бить в прямом смысле Таисия не стремилась, понимая, что это глупо, да и не нужно. У нее, безусловно, были возможности навредить, для этого не надо было иметь безукоризненной физической подготовки – достаточно лишь захотеть и вспомнить курс анатомии. Но зачем? Зачем ей проблемы? Лишь показать мужчине, как и многим до него, что не на ту наткнулся, чтобы её можно было заставить следовать своим желаниям лишь одними словами и наглостью.
Да и, если честно, Савенко не могла не отметить, что собеседник все же слегка присмирел, уже не заикаясь о пытках и допросах родных. Нет, безусловно, не забыл, но язык попридержал. И это к лучшему – все-таки при всей своей выдержке, Тася отдавала себе отчет, что сейчас ей не хочется мотать нервы себе. Это ничего не даст. Ни информации, ни практической пользы, а силы надо экономить.
Так что она просто спокойно сидела на краю кровати, почти мирно сложив руки на коленях и глядя на собеседника, словно он только что не пытался намекнуть на её возможную помощь партизанам, что было прямой дорогой на виселицу.
- Тогда и вы не пытайтесь запугать меня, - невозмутимо ответила девушка в тон Григорию, которого ей все-таки было приятно видеть уже не таким невозмутимым и самоуверенным. Это было её личной маленькой победой, греющей сердце и душу. Всегда приятно чувствовать то, что ты можешь менять ситуацию и заставлять подобных людей вспоминать, что их власть ограничены и очень условна.
Да, полицаи и вот такие служащие карательных батальонов могли пугать мирное население, чем безнаказанно пользовались, но относиться к себе подобным образом Савенко никогда бы не позволила, прекрасно зная цену собственным знаниям и навыкам – она стоила с десяток таких вот «служителей порядка», потому что их единственная польза была в устрашении и выполнении грязной работу. Кончатся эти – найдут новых, а её так просто не заменишь. Да, немцы, в теории, могут потребовать прислать им врача, если с ней что-то случится. Но когда он еще приедет? Доедет ли вообще? Они предпочитали не выяснять. Поэтому её позиции были относительно прочнее, чем просто умение стрелять. К тому же, это дело нехитрое. 
На опустившуюся ей на плечо руку Таисия даже не повернула головы, хотя внутренне пришлось побороть желание немедленно её скинуть. Нет уж, такой слабости и проявлений эмоций он не дождется – пусть довольствуется ледяным спокойствием и легким налетом снисхождения. Даже будучи ниже мужчины, Савенко могла легко смотреть на него будто бы сверху вниз.
- Будьте добры, избавьте меня от подобных подробностей и предложений, - сдержанно, стараясь не скривиться, ответила Тася, - Ими вы оскорбляете меня и демонстрируете неуважение. Делить постель с мужчиной, не будучи в браке, это явно не показатель благовоспитанности любой девушки, даже от пылких чувств, а с вашей стороны полнейшая бестактность и показатель того, что интересует вас совсем не ум или образование.
Савенко и не думала переходить «на ты», как и пугаться, даже когда чужая рука переместилась ей на шею. Наоборот, даже чуть приподняла подбородок, упрямо и нарочито спокойно глядя в глаза Григорию. Мол, и что дальше?
Безусловно, она чувствовала, как чуть быстрее бьется собственное сердце, но это был не страх. Вызов. Мужчине. И себе. Савенко прекрасно помнила, как несколько раз ей приставляли дуло заряженного оружия ко лбу, но даже тогда ей удалось холодно смотреть на солдат, так что сейчас подобное казалось едва ли не детским лепетом. Она давно привыкла рассчитывать только на себя, принимая как данность, что умеет себя защищать от бывших соотечественников, которые так же, как и каратель сейчас, пытались применить физическую силу или мнимую власть, чтобы добиться своего.
Но вот ответить подходящими поэтическими строками, которые так и вертелись на языке, к сожалению, просто не успела, только чудом удержав руку, уже сжавшуюся в кулак, несмотря на плохо гнущиеся пальцы. Даже сквозь бинты и вату она могла бы ударить мужчину по кадыку, сбивая нормальное дыхание и причиняя короткую резкую боль, чтобы отскочить, но сейчас лишь сжала собственные губы в плотную линию, чтобы не было соблазна укусить до крови.
- Так вы цените и уважаете тех, кто спас вам жизнь и руку, чтобы вы могли сейчас получить эту должность, - холодно заметила девушка, резко скидывая чужую руку с собственной шеи и вытирая тыльной стороной собственной ладони губы, словно желая избавиться от малейшего напоминания о поцелуе, - Вы прекрасно знаете, что и я никого не предавала. Спасибо, не утруждайтесь, - она сама встала с кровати, - Мне от вас ничего не нужно, ни чая, ни меда, я дойду домой сама. Благодарю за гостеприимство и помощь с руками.
Таисия не собиралась закатывать истерики, кричать, просто молча подошла к стулу и накинула на голову шерстяной платок, демонстративно не обращая внимания на мужчину, словно его и не было.  Ей не нужно было никакого скандала, она вообще привыкла делать, а не болтать, так что не собиралась делиться какими-то своими мыслями. Дойдет завтра или даже сегодня и до немцев, и до Шурки, чтобы забрать к себе в госпиталь на постоянной основе от греха подальше. И не её дело, как Григорий будет с этим разбираться - нечего было принимать видимую доброту за слабость и бесхребетность, пытаясь диктовать свои условия. [nick]Taisiya Savenko[/nick][status]партбилет под сердцем[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/85/626483.jpg[/icon][sign]И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
[/sign][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Таисия Савенко </a> </div> <div class="lztit"><center> 22 года;</center></div> <div class="lzinfo">"Тася" <br>Бывшая студентка ЛМИ, кафедры общей и госпитальной хирургии, подпольщица<br><br><a href="ссылка на вашу почту">полевая почта</a></div> </li>[/info]

+2

30

[nick]Grigory Kazantsev[/nick][status]…его живьём можно не брать[/status][icon]https://b.radikal.ru/b41/2009/89/38b51cdb41ab.jpg[/icon][sign]Нет, Германия, время не врёт,
Мы судьбой за тебя отвечали…

[/sign][info]Григорий Казанцев
42 года
"Waschbaer"
унтершарфюрер зондер-батальона Дирлевангер
[/info]
Григорий прекрасно понимал, что она нужна немцам. И не мог не видеть - Таисия знает себе цену, потому и ведёт себя так смело. Обычно женщины рядом с ним терялись. Некоторые, просто испуганно замирали, позволяя деть всё, что угодно, и не пытаясь никак остановить, если Казанцев, не церемонясь, зажимал их в углу и, без лишних предисловий, залезал под юбку. Бывали и такие, что сами провоцировали на близость. Подобные связи редко затягивались дольше, чем на неделю. Каратель ввязывался в такие отношения лишь для того, чтобы немного расслабиться и получить какое-никакое удовольствие. О привязанности речи точно не шло… То есть встречались, конечно, и принципиальные бабёнки. Одна стерва даже, было дело, за ружьё схватилась – а сначала выставила бутылку на стол, миску с горячей картошкой, капустки квашенной из погреба притащила. Бегала, улыбалась, тёрлась, словно бы невзначай, о него грудью. А когда Гришка уже и забыл, где положил автомат, расстегнул мундир и, закусив, как положено, уже раздумывал не пора ли отправиться в спальню или всё-таки лучше накатить ещё стакан, та выхватила откуда-то двустволку. Повезло – когда она попыталась выстрелить в первый раз, вышла осечка. Случись по-другому, быть может, Енот так и остался бы навсегда в той глухой белорусской деревеньке. Выяснилось потом, что эта дивчина до войны крутила любовь с сыном председателя колхоза. Тот потом подался в партизаны – и их отряд зондер-батальон положил как раз накануне.
Её потом повесили. Григорий, если честно, тогда перепугался – думал, сам огребёт за то, что шляется где ни попадя. Но, как ни странно, обер-лейтенант, командовавший казнью, его даже по плечу похлопал, сказал, что, типа, молодец, вывел на чистую воду пособницу бандитов…
За последнее время он привык сталкиваться с отчаянием, безнадёжностью и страхом. Порой – с циничным расчётом или показным весельем. Но Казанцев уже и не помнил, когда женщины вели себя с достоинством, не демонстрируя ни ненависти, ни покорности…
Он сидел на кровати, молча наблюдал за Таисией. Полез в карман брюк, вытащил недорогой медный портсигар со стёршейся за годы дарственной надписью. Какому-то Савелию Борисовичу на какой-то там юбилей. Откинув крышку – вышло немного резко, почти нервно, так, что содержимое едва не просыпалось на пол – выхватил папиросу и стал задумчиво мять, крутя между большим и указательным пальцами. Затем, не глядя, кинул портсигар на подушку, достал зажигалку – ту самую, тоже трофейную, и, кажется, позолоченную. Прикуривать не спешил.
Гриша и правда не знал, как себя вести с ней. Ну, вот чего сейчас-то не понравилось? Он же вроде почти что в любви признался. Может, и не стихами, но жизнь – это вам не поэма. Здесь всё грубее и проще, осязаемее. Сейчас не то время, чтобы купаться в иллюзиях. Сейчас надо выживать – как уж получается, на переделе сил, не думая ни о каких отвлечённых понятиях. Проливать кровь – и лучше чужую, а не свою – радоваться, когда на столе перед тобой оказываются свежие консервы и мягкий хлеб, пить тот же самогон, чтобы хоть как-то поднять настроение. Ну, и ложиться в постель, не теряя напрасно ускользающие мгновения и не упуская случая, если вдруг удалось ощутить что-то вроде влюблённости – лёгкой, как зыбкий весенний туман, но кружащей голову похлеще самой крепкой выпивки. Ведь, что ни говорите, без влюблённости любые развлечения кажутся пресными – с кем угодно валяйся на перинках, через пару дней не захочешь и вспоминать об этом.
К Савенко его тянуло. Дело было даже не в том, что доктор, судя по всему, была лет на двадцать моложе – строго говоря, каратель не особо увлекался совсем уж молодыми девчонками. И уж точно не в том, что она пользовалась уважением у немцев.
Гриша, пожалуй, и сам точно не смог бы сформулировать, почему уже две недели не может выкинуть её из головы. Почему его привлекает даже то, что хирург выглядит вечно такой серьёзной, что увидеть улыбку на её лице кажется подчас попросту нереальным. Почему ему так хочется прикоснуться к женщине, которая всячески избегает встреч с ним и прямо заявляет, что друзей он может поискать в другом месте…
Если честно Казанцев редко искал причины собственных чувств. Копаться в своей душе, быть может, и будет какой-то резон после войны. Но сейчас, когда любой день в самом буквальном смысле мог стать последним, когда попросту не оставалось времени на разную ерунду, он предпочитал отбросить причины в сторону и напрямую заняться следствиями.
- Подождите, - он всё-таки поднялся с кровати и приблизился к девушке. Перейти снова «на вы» было совсем несложно. В конце концов, все эти обращения – такая мелочь. – Ну, что вы так, Таисия Николаевна. Я же ничего плохого не сделал. Может, не так выразился, что-то не то сказал…
Он остановился около двери – теперь, если бы доктор хотела выйти в коридор, ей непременно пришлось бы пройти мимо Казанцева. Всё-таки сунул папиросу в рот, прикурил, глубоко затягиваясь и выпуская в потолок струйку дыма. Табак был сухим и ароматным. Его крепкий, чуть сладковатый запах почти моментально наполнил комнату.
Чего она там говорила? Что нормальная девка не ляжет ни с кем в постель до свадьбы? Шутила, что ли? Или правда ещё ни с кем не спала?
Вот это весёленькая история… Выходит, если не врёт, Гришка у неё первым будет?
- Правда, простите, погорячился. Я ж говорю, безумный день сегодня был. А тут вы… Я же о вас уже сколько дней думаю. Вот и не сдержался.
Раскаяния Казанцев не чувствовал. Он и впрямь был уверен, что не сказал и не сделал ничего особенного. Ну, признался, что был бы рад переспать с ней. Ну, поцеловал. Большое преступление – прямо подрасстрельную статью шить можно.
К тому же сомнения его – ничем не подкреплённые, лишённые каких бы то ни было доказательств – всё-таки не оставляли Енота в покое. Очень уж гладко у неё всё выходило. На каждый вопрос моментально находился ответ – вроде бы правильный и логичный. Но каратель не мог отделаться от ощущения, что всё получается слишком уж просто, без сучка, без задоринки. Конечно, он не следователь, не ему со всем этим разбираться, но… Если Таисия и впрямь вляпалась во что-то, единственным человеком, кто помог бы ей не очутиться на виселице вместе с партизанами, мог бы стать, как ни странно, именно Казанцев, с которым доктор подчёркнуто держала дистанцию и которого откровенно не желала подпускать к себе. Само собой, он попробовал бы сделать это не из жалости, и даже не из благодарности – просто она нужна была Григорию живой, он уж столько раз пытался представить, как она будет выглядеть без одежды, как станет шептать его имя, и насколько нежной окажется на ощупь её кожа, что если в мире существует хоть какая-то справедливость, его фантазии непременно должны были бы воплотиться в жизнь. И окажись, что девушка и впрямь в чём-то замешана, то лучше бы ему узнать об этом первому. А если причиной всех подозрений стала мнительность, разыгравшаяся из-за выпивки и недосыпа, то останется только выдохнуть с облегчением и признать, что хирург по-настоящему умная баба, ведь можно только восхищаться тем, как ловко она сумела занять тёплое место при новой власти – и это в её-то возрасте.
- Бес попутал, как говорится. Вы не думайте, я же всё понимаю. Можем и в комендатуру сходить, я разве против. Пусть там все документы, как положено, оформят. 
Это было ничуть не сложнее, чем извиняться перед немцами за то, что не успели вовремя взять отстреливавшегося подпольщика, и тот успел снести себе выстрелом половину башки. Или за то, что в России такой мерзкий климат – и у господ офицеров никак не заведётся машина. Или что, мать твою, прямо перед тем, как тебе выйти на дежурство, какая-то сволочь успела прилепить листовку с кремлёвской агитацией на доску объявлений. Вроде ты ни черта и не виноват, но всегда проще заранее попросить прощения и в очередной раз расписаться в лояльности.
Так же и здесь – с Гришки не убудет, а девочка, может быть, перестанет злиться. Проще будет подобраться поближе. И никто ведь не мешает между делом слегка тряхнуть мелкого сучонка, который за ней всё время бегает. Или потолковать по душам со шлюшкой-медсестрой.
Столбик пепла сорвался с сигареты и упал на пол. Унтершарфюрер даже внимания не обратил.
Он всё ещё чувствовал недавний поцелуй, пусть даже Тая на него и не ответила, да ещё и вытерла губы с таким видом, словно её вот-вот тошнить начнёт.
Да мелочи, привыкнет.
Лёгкое возбуждение приятным теплом гуляло в крови, заставляло забыть об усталости.
- Всё равно я вас одну ночью не отпущу. Сейчас оденусь, и пойдём вместе. Выпейте пока чай, он как раз остыл. Не отказывайтесь. Пожалуйста.
Взгляд светлых глаз оставался прямым и заинтересованным. Можно даже сказать, оценивающим. А вот голос звучал вполне искренне, словно Казанцев и впрямь сожалел о случившемся, и готов был на что угодно, лишь бы девушка сменила гнев на милость.

+3


Вы здесь » Marauders: stay alive » Архив альтернативы » Vae victis


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно