Фон Дорны. Эта фамилия была на слуху — в особенности раньше, лет двадцать пять назад, во времена бурного расцвета и, увы, скоропостижного заката Геллерта Гриндевальда. Именно из-за связей с ним этот род снова привлёк к себе внимание уже совсем недавно, в начале текущего года, — но уже не столь обширное и масштабное, как прежде, ограниченное, по большей части, пределами магической Австрии. В местном Министерстве в это время случился период активных закулисных интриг, проверок и рокировок, по исходу которых глава рода фон Дорнов застрял под домашним арестом, где и пребывал до сих пор, в то время как его сын, Хайнрих фон Дорн, умудрился выйти сухим из воды и даже добиться видного поста в Департаменте международных отношений. Не исключено, впрочем, что таким образом от него попросту хотели избавиться, отправив его в дипломатическую ссылку на далёкие британские острова: когда наказать человека формально не за что, можно поощрить его так, что мало не покажется. На месте австрийских властей Эйдан и сам поступил бы точно так же.
В результате сейчас он имел удовольствие — сомнительное, надо сказать, — наблюдать за тем, как этот младший фон Дорн заигрывает с Беллой, не стесняя своей эксцентричной натуры и небрежно расчерчивая острые углы в любой произвольно избранной точке пространства, по поводу и без. Не самая полезная черта для дипломата, но, вероятно, удобный навык для того, кто привык пробивать себе путь к вершине, расталкивая локтями недружественное окружение.
Если в первые мгновения от осаживающего ответа Эйдана удерживало любопытство и понимание, что с этим человеком ему придётся иметь дело по долгу службы, то уже спустя пару секунд, потраченных на оценку сопутствующих возможностей, Эйдан нашёл новые аргументы для проявления терпимости к этому занятному экземпляру. Фон Дорны были своего рода айсбергом: одна часть над водой, ещё девять — в тёмных глубинах. И то, что скрывалось где-то там, далеко внизу, могло представлять живейший интерес для тех, кто сейчас выступал под знамёнами Лорда Волдеморта. Поэтому, перехватив чуть вопросительный взгляд Беллатрикс, Эйдан ответил ей едва заметным кивком из-за спины австрийца. Да, этого берём.
И Белла тут же взяла инициативу в свои руки, не только проявив безупречное владение светскими манерами, но и обнаружив отнюдь не поверхностные знания о роде фон Дорнов — что, возможно, было не так уж невероятно, однако вовсе не подразумевалось само собой. Принадлежность к роду Блэков явно сыграла свою положительную роль в её осведомлённости. Эйдан не мог не оценить и сам выбор темы, ненавязчиво подкинутой Беллой: она зашла с безопасной, даже лестной стороны, миновав упоминания об очевидном и известном всем, как секрет полишинеля, — и при этом сразу наметила направление, которое могло представлять для них интерес. Эйдан мысленно аплодировал. Канаты заброшены, кошки зацепились за борт, бери его на абордаж, Белла. Он уже предвидел, что фон Дорн может быстро посчитать его третьим лишним, но с его присутствием австрийскому послу придётся примириться: чего Эйвери точно не собирался делать, так это оставлять свою протеже один на один с этим монстром неизвестной породы. В конце концов, на этот вечер ответственность за Беллатрикс Лестрейндж лежала на нём.
Хайнрих, тем временем, с запозданием выпустил тонкую кисть Беллы.
— Не знаю, что там с европейским сообществом, — явно сквозившее в его голосе пренебрежение, очевидно, предназначалось именно этому сообществу, но никак не собеседнице, — но фон Дорн всегда узнает леди Блэк.
Новоиспечённый австрийский посол снова это сделал: заполнил собой пространство, незаметно вклинившись между Беллой и Эйданом, что провоцировало у последнего стойкое желание ухватить фон Дорна за шкирку и переставить его на полшага обратно. К сожалению, на данный момент это решение было неподходящим.
— Леди теперь уже Лестрейндж, — с вкрадчивой настойчивостью уточнил Эйдан. — Хотя фамильное сходство, несомненно, неопровержимо.
— Я услышал вас с первого раза, господин Цербер, — недовольно, если не сказать капризно, высказал Хайнрих, который, Эйвери не сомневался, прекрасно уловил суть его замечания. Эйдан мягко усмехнулся и перевёл взгляд на свою спутницу.
— Если развить эту мысль, герр фон Дорн только что назначил вас, Белла, Персефоной. — Всё ещё слонявшийся поблизости греческий посол глянул на обоих мужчин с толикой неодобрения, но их это совершенно не взволновало. — Что делает самого герра фон Дорна… Пирифоем, я полагаю.
Познания волшебников в античной мифологии далеко не всегда были достаточно глубоки, чтобы в полной мере оценить этот выпад: Пирифой был древним царём, спустившимся в Тартар, чтобы похитить у Аида его супругу, прекрасную юную Персефону, однако угодил в ловушку и остался в мире мёртвых навсегда.
Фон Дорн одарил Эйдана проницательным взглядом, причём его брови снова пустились в пляс — мимика у него была весьма подвижная.
— Предпочитаю быть Гермесом, — ответил он, — и беспрепятственно перемещаться между Олимпом и Тартаром.
— Это меня вполне устроит, — великодушно заметил Эйдан, хотя его дозволения Хайнрих спрашивать явно не собирался. К тому же, он уже вновь повернулся к Белле.
— Вы в самом деле знакомы с трудами моего отца? — в его голосе звучали нотки изумления, смешанного с любопытством. — И какие же фундаментальные магические науки вас привлекают, Белла? — это обращение он подхватил с лёгкостью вседозволенности. — Ритуалистика? Некромантия? Для вашего маленького острова это как манящий запретный плод, не так ли? Запретное всегда манит.
Эйдану не очень понравилось, как прозвучали эти слова, учитывая взгляд, обращённый при этом на его спутницу — слишком юную для фон Дорна и совершенно точно слишком замужнюю. Возможно, для этого наглого австрийца таких нелепых ограничений попросту не существовало. Или, может быть, ему чересчур нравилось бесить окружающих.
— Если вы прибыли в Вену исключительно ради того, чтобы вкусить от этого плода, то немного опоздали, — тем временем, продолжал распинаться перед Беллой Хайнрих. — Примерно на год. Так уж вышло, что мой отец сейчас никого не принимает, в противном случае я мог бы вас познакомить. Он наверняка не отказал бы вам в паре лекций на основе своих изысканий.
...for change. And in the bad times I fear myself.
