[icon]https://funkyimg.com/i/36Z2w.jpg[/icon][info]<div class="lzname"> <a href="http://stayalive.rolfor.ru/viewtopic.php?id=521">Элеонора Коветт</a> </div> <div class="lztit"><center> 37; Дурмстранг,<br>Локи | 1932, N</center></div> <div class="lzinfo">чистокровная <br>безутешная вдова <br><br><a href="http://stayalive.rolfor.ru/viewtopic.php?id=542">совиная почта</a></div> </li>[/info]
- Я всем сердцем благодарен вам за то, что вы собрались здесь, чтобы проводить в последний путь моего любимого дядю, - сказал Уигмар Коветт, обведя всех собравшихся многозначительно повлажневшим от настойки, которую он закапал в глаза перед тем, как они вышли из дома, полагая, что она этого не заметит, взглядом. – Я уверен, что говорю не только за себя, но и за мою дорогую тетушку…
Он обернулся к Элеоноре, и Элеонора лишь коротко кивнула, подтверждая очевидное – им обоим было все равно. Разве что досадно, что на проводы Коветта пришлось потратить столько денег, несмотря даже на последнюю волю покойного, не желавшего пышных похорон. Элеонора избавила себя от необходимости лить слезы и протирать глаза платочком вдовьей плотной вуалью, отводящей взор чрезмерно сочувствующих и не позволяющей смотреть ей в глаза.
Получив ее молчаливое согласие с трауром, наступившим в их сердцах, Уигмар вновь повернулся к собранию многочисленных знакомых, приятелей, коллег и бывших коллег Максимиллиана, словно сверял их со списком, который они составили с Элеонорой на следующий день после смерти Коветта.
- Наша семья обескровлена и обескуражена утратой, - вдохновенно продолжал Уигмар, все больше и больше входя в образ безутешного родственника. – Дядя Макс был не только моим дядей. Он был…
Уигмар на миг опустил взгляд и смахнул скупую слезу. Следовало признать, что он отменно держался: у него было приличествующее ситуации бледное лицо, легкий беспорядок в обычно содержащихся в идеальном состоянии пышных золотых кудрях, слегка трясущиеся от горя руки и блуждающий взгляд, как будто он, пребывая в скорби и растерянности, не мог сфокусироваться ни на ком конкретном.
- … он был мне как отец. Даже ближе, чем отец. Мой друг. Мой наставник.
«Мой запасной кошелек» было бы правильнее. Младший кузен моего отца – тоже вполне справедливо. Глава семьи, вынужденный отвечать за выходки племянника, в воспитание которого не было вложено ничего, кроме галлеонов, да и те Коветты потратили зря. Но Уигмара невозможно было заподозрить в злоупотреблении родственными узами. Не сейчас – не на торжественно строгих похоронах Максимиллиана Коветта, мужа и дяди, для которых дождливый октябрь послужил даже слишком хорошей декорацией, ловко маскировавшей за серебристой сеточкой мелкого дождя отсутствие чьего бы то ни было горя.
Уигмар вдохновенно распинался о своей дружбе с Максом, опуская неудобную для всех присутствующих правду, что последний раз он видел любимого родственника, друга и наставника еще до Рождества, когда заявился к ним с почти пустой бутылкой огневиски и какими-то невнятными претензиями, с которыми Макс оставил разбираться ее, а потом страшно обиделся, что она разобралась, прибегнув к магии, а не к целительной силе слова и глубочайшего родственного взаимопонимания. Элеонора, в свою очередь, безразлично рассматривала саркофаг, в котором покоилось единственное, что сохранилось от Коветта в целости, - сердце, и думала о том, что Макс, по всей видимости, боялся смерти и пышных похорон только потому, что предчувствовал, что ни у кого, кроме, как ни странно, дальних знакомых и не очень близких приятелей, не найдется для него ни капли искреннего сочувствия.
Элеонора скользнула взглядом по впечатлительным, для порядка хлюпающим носом женщинам и молчаливым мужчинам, которые наверняка, как сам Коветт на похоронах Эйвери, думали сейчас о собственной смерти, на долю секунды задержала взгляд на лице Эйдана Эйвери и вернула своему дорогому племяннику безраздельное внимание доброй тетушки, которая была слишком опустошена горем, чтобы произносить длинные речи. На самом деле, за утро у нее уже пересохло горло от этих бесконечных, все никак не кончающихся «нам так жаль», «как же так получилось, ведь он был так хорош с артефактами», «я всегда знал, что это увлечение его и погубит», «держись, дорогая, мы с тобой, если потребуется». Упаси Мерлин. Она все это затеяла не для того, чтобы потом до конца жизни отбиваться от доброжелателей.
«Если бы ты меньше времени тратила на этих своих сирот», - сказал ей Коветт за один час сорок пять минут до своей смерти, - «не исключено, что наш брак не пришел бы в такое непотребное состояние. Ты стала несносна. Ты тратишь на них много денег». Он говорил еще что-то, но в тот вечер это уже не имело никакого значения. Он и говорил об этом, в сущности, даже не зло – Коветт редко злился, если в кабинете его ждала новая безделушка, о которой он мечтал, потому что боялся потратить весь вечер на выяснение отношений и так не добраться до своего сокровища. Макс сам свернул эту беседу о детях и деньгах и за ужином даже был мил, не подозревая, что это не отменит вынесенного ему приговора. Семейная жизнь оказалась слишком утомительной. Элеонора уже довольно давно решила с ней покончить, и, в отличие от Коветта, она редко меняла принятые решения.
- … я прощаюсь с ним навсегда, - очевидно, подбираясь к концу своей тирады, нудил между тем Уигмар, - я прощаюсь с его большим сердцем…
Элеонора поморщилась, но под вуалью этого никто, разумеется, не заметил. Сердце у Коветта было точно таким же, как у всех остальных. Не больше и не меньше. Все остальные органы, впрочем, насколько можно было судить по стенам его кабинета, тоже были достаточно пропорциональными.
- … благодарю вас, благодарю покорно, от всего сердца… - Уигмар всхлипнул и прижал к ладонь к лицу. Его плечи дрогнули, откладывая конец этого фарса еще на несколько минут. – Я надеюсь, вы найдете сегодня вечером минутку, чтобы вспомнить дядю Макса добрым словом.
Молчаливые мужчины серьезно закивали, их жены закивали тоже, в знак солидарности, хотя у них едва ли было много воспоминаний о Коветте. Но Уигмара, очевидно, удовлетворило и то, и другое, потому что он, наконец, умолк и подошел к ней, предлагая ей свою руку, чтобы опереться.
- Ты что-нибудь скажешь, тетя? – спросил он. Он шарил взглядом по ее лицу и никак не мог взять в толк, почему он не может посмотреть ей в глаза. Элеонора покачала головой и сжала его руку, будто без слов сообщала любимому родственнику, что ей слишком тяжело, чтобы говорить о своей утрате. – Хорошо, - кивнул Уигмар. – Прошу простить… мы…
Обескровлены, опустошены, обезглавлены, обескуражены… Элеонора снова сжала его руку, чтобы Уигмар не пошел на второй круг, и он понятливо прикусил губу, едва сдерживая слезы.
Служитель похоронной конторы, едва сдержав вздох облегчения, занялся своими непосредственными обязанностями. Он взмахнул палочкой, и вспыхнувший вокруг саркофага огонь недвусмысленно обозначил, что и Максимиллиан Коветт наконец пересек последнюю финишную черту.
Лучше всего о бестолковой жизни Коветта говорило то, что никто после похорон не стал задерживаться надолго. Даже драгоценный обожаемый племянник, прикрывшийся тем, что ему невыносимо находиться в доме, где смерть забрала его почти отца, наставника и друга. Элеонора предполагала, что Уигмар довольно справедливо подозревал, что смерть могла забрать в этом доме и его, если бы он не перестал мозолить ей глаза.
Когда домовик закрыл дверь за последним нежеланным гостем, Элеонора с облегчением сняла вуаль, небрежно отбросила ее в сторону, даже не посмотрев, куда она упала, и с удовольствием расстегнула верхнюю пуговицу на своем плотном, черном платье с высоким воротом.
Отредактировано Eleanor Covett (2020-08-30 20:49:15)