Есть чувства, которым так и не нашлось слов ни в одном из известных языков. Их не опишешь, о них не расскажешь, их не объяснишь. Можно только пережить. И только испытавший поймет другого. Для остальных людей их попросту не существует, они не догадываются о них, не поймут, пока сами не встретятся лицом к лицу, да и потом тоже не смогут ничего сказать. В лучшем случае - почувствовать в другом такой же отпечаток этих невыразимых, но оставляющих след эмоций.
Вот и сейчас, слыша гулкие и частые удары собственного сердца, чувствуя каждый вдох и выдох и при этом не в силах сфокусировать взгляд даже на собственных ботинках, Гестия могла только сидеть, не понимая, что с ней происходит. Когда нужно бежать, когда тебе напрямую угрожают - все становится просто, мир сужается до необходимости выжить, борьбы. Когда все хорошо, думать вообще не надо. Сейчас все было странно. Тело испытывало стресс, боль, усталость, постоянное напряжение. Разум выдохся. Он больше не мог принимать парадоксы, пытаться осмыслить происходящее с точки зрения логики.
Они ни о чем не договаривались. Но завтра казалось таким далеким, нереальным, как целый век, что думать об этом не было сил. Гестия, наверное, предпочла бы просто закрыть глаза... И все, забыться, дать измученному организму отдохнуть. Решение придет само. С утра будут чистые, незамутненные мысли, покой, здравые рассуждения. Сейчас осталась только всепоглощающая усталость.
А вместе с ней налет безразличия, отстраненности. Сердце и разум отчетливо выстраивали вокруг себя барьер, пытаясь хоть как-то спасти себя от тягостных ощущений. Это было малодушно. Слабо. Но по-другому не получалось. Джонс, как и любой человек, не могла вечно находиться в состоянии неопределённости и страха - это слишком изматывало, как и непрерывная необходимость анализировать каждое слово, каждый вдох.
Волшебница даже не вздрогнула от звона разбившегося стекла, лишь как-то растерянно посмотрев на разлетевшиеся осколки, прежде чем опомниться, поправить юбку, волосы, утереть со щек все-таки пару выкатившихся соленых капель и, не выдержав, обнять себя руками, провожая мужчину взглядом.
Он был прав - они не понимали друг друга. И Гестия не знала, не могла даже представить, что такого должно было случиться, чтобы из многих, в их количестве сомневаться не приходилось, жертв ему захотелось еще больше искалечить именно её жизнь. С другой стороны, многие врачи сходились во мнении, что никогда не угадаешь, кого и на чем перемкнет. Собственно, поэтому не было оправданий для преступников. Жертва не виновата в том, что кого-то спровоцировала её внешность, походка, голос, в следующий раз такого человека переклинит, например, на красных пальто и он пойдет убивать каждого прохожего в них...
Именно так говорили ей прочитанные книги. Разговаривать с людьми на такие темы Джонс так и не решилась. Не нашла в себе сил. Даже с матерью. Даже с Марлин. Да даже с собой вслух. Каждый раз в первые полтора месяца после произошедшего, подходя к зеркалу, затягивая потуже пояс очередного платья или выбирая пару сережек, волшебница лишь мысленно напоминала себе, что не должна хотеть свести счеты с жизнью из-за чужого девиантного поведения. Мир, конечно, рухнул, но не прекратил существовать, чтобы из этих осколков нельзя было построить нечто новое и прекрасное.
Вот и сейчас нужно было заставить себя вспомнить это, слушая рассуждения о свободе, доме... Имела ли такая позиция право на существование? Да, безусловно. В этом не было ничего плохого. Ужасными были поступки. Можно любить без лишних мыслей, можно быть свободным от большинства стереотипов - например, магловские хиппи это неплохо доказали. Необязательно при этом грабить, убивать и насиловать. Поэтому понять этого человека можно было, принять - нет, никогда. Нельзя мириться с позицией насилия и смерти.
Гестия аккуратно пододвинулась ближе к краю, опустила ноги на пол, немного расфокусировано глядя на деревянные половицы в попытке собрать мысли. Что ему рассказать? Сидеть было уже невыносимо, слишком беспомощное положение, поэтому волшебница все-таки встала на ноги, все еще приобнимая себя за локти.
- Я родилась и выросла в Шотландии, училась на Рейвенкло, потом поступила в Салемский университет, несколько лет жила в Америке, - не зная, что еще сказать, отозвалась женщина, скорее бездумно, чем осознанно, просто делая пару шагов и останавливаясь у противоположного от окна конца стола, чтобы провести пальцами по шершавой поверхности, - И, наверное, мне действительно просто непредставима другая жизнь.
Сейчас ей хватило бы чуть сдвинуть руку, чтобы сжать в ладони чужую волшебную палочку. Но что бы это дало? Успеть её вскинуть, когда на тебя смотрят, а расстояние между ними чуть больше длины этого пресловутого стола? Даже при потрясающем везении, у нее не будет и пары секунд. Гестия видела, как тренирует Грюм, ему хватило бы около пары мгновений, чтобы в такой ситуации просто физически вырвать из рук палочку или сбить под локоть, что любое заклинание уйдет в потолок или стену. Если человек напротив уходил от авроров столько лет, с реакцией у него явно должно было быть не хуже.
Поэтому вместо этого волшебница просто обошла стол, нерешительно остановившись в паре шагов от подоконника, на котором сидел мужчина
- Я не голодна, не могу есть, когда... - Джонс даже едва заметно качнула головой, не зная, как это сказать, - Когда слишком устала или волнуюсь. Я очень переживаю за дочь, она, наверное, страшно перепугалась, когда я потеряла сознание, и сейчас осталась совсем одна, - наверное, было бы глупо взывать к человеколюбию того, кто детей похищал и, скорее всего, без сомнений убивал, но Гестия все равно сделала еще один маленький шаг, осторожно беря оборотня за руку, - Мне сложно оставлять её надолго без взрослых, я нужна ей, чтобы успокоить и иметь возможность завтра уйти. К тебе. Понимаешь?
Перекрёстки судеб
Сообщений 31 страница 53 из 53
Поделиться312020-08-20 23:34:31
Поделиться322020-08-21 19:20:43
Случаются в жизни такие моменты, когда хочется избавиться от сомнений – чего бы это ни стоило, каким бы опасным ни казалось. Хочется просто поставить точку и не мучиться никакими вопросами. Квинтус видел, что Гестии стоит лишь слегка протянуть руку – и она легко сможет схватиться за его волшебную палочку. Но оборотень не попытался опередить женщину, даже не привстал с подоконника.
Он просто наблюдал.
И если совсем недавно в подобной ситуации он прикидывал про себя варианты, как проще повернуть всё в свою пользу – примерно так зверь на охоте просчитывает путь добычи по перелеску, предугадывая каждый её шаг, и определяет траекторию броска – то теперь Уоррингтон просто устал. Быть может, ощути он настоящую угрозу, тело по привычке среагировало бы быстрее разума. Но при этом самым главным было понять – появится ли у Гестии сейчас искушение атаковать его. Сам волк не видел для этого ни малейшего повода. Какой смысл нападать на того, кто никак не может тебе повредить – да и не хочет? Если только ты сам не хочешь его сожрать, разумеется.
Но пока он смирился с тем, что поступки этой женщины остаются для него загадкой.
Поэтому Квинтус ждал. Лишь лениво пожал плечами.
- Университет, это, наверное, неплохо. Может быть, потом меня отец и отправил бы учиться дальше куда-нибудь. Вполне вероятно… Он очень увлекался идеями Гриндевальда и утверждал, что лишь чистокровные имеют право называться настоящими волшебниками. Так что очень надеялся, что я сделаю блестящую карьеру. Если взглянуть со стороны, всё, должно быть, вышло весьма забавно. Учиться мне пришлось, но немного не тому. Я учился выживать, уходить от охотников. И по-своему радоваться каждому прожитому дню. Первое время в моём положении последнее давалось особенно трудно.
…И ничего не произошло. Гестия вновь не попыталась напасть на него – хотя возможность имелась. Квинтусу было очень интересно, какое заклинание она решила бы использовать против него – стоило рискнуть хотя бы ради того, чтобы выяснить это.
Впрочем, то, как женщина приблизилась к нему и взяла его за руку, перечеркнуло все опасения.
Пусть оборотню и трудно было осознать, почему она медлит, с какой целью они должны ждать, напрасно тратя время, которого, быть может, в запасе совсем немного. Но, тем не менее, что бы она ни говорила о пережитом страхе, о боли, которую Уоррингтон ей причинил, зла ему Гестия не желала – теперь-то можно не сомневаться.
- Останься ещё ненадолго. Я тебя прошу, - волк насмешливо хмыкнул. Когда он в последний раз кого-то о чём-то просил? И не вспомнить уже. Он брал то, что хотел, как и положено хищнику. Терпел боль, смирялся с необходимостью спать урывками, когда приходилось отрываться от погони, привыкал к тому, что в стужу приходится коротать время у костра или согреваться заклинаниями, чтобы дожить до утра, принимал как должное возможность каждый день нарваться на чужое заклинание, отразить которое может попросту не успеть. Но он никогда никого ни о чём не просил. Когда ему становилось совсем погано, волк предпочитал молчать, не питая иллюзий на счёт того, что кто-нибудь испытает к нему сострадание. – А потом я провожу тебя к дочери, если обещаешь действительно прийти ко мне завтра. Я не стану требовать с тебя магической клятвы, потому что… - он поднял взгляд к низкому потолку, неожиданно почувствовал, что воздух становится слишком уж прохладным и, не глядя, толкнул раму, прикрывая створку. – Потому что не вижу в этом никакого смысла. Силой заставить тебя остаться я мог бы и сегодня.
Но пока он не давал Гестии возможности отойти. Сжал её руку, почти невольно, не задумываясь, потянул к себе.
Встречаться в Лондоне было опасно. Нет, волк не боялся опасности, по большей части он даже любил рисковать – потому что именно так наиболее отчётливо ощущал биение жизни, наиболее полно чувствовал каждое мгновение.
Но вот сейчас, надеясь увидеть эту женщину вновь, оборотень не мог позволить себе заигрывать с вечностью, не желал допускать даже малейшей вероятности, что по глупому стечению обстоятельств может не получить её.
- Завтра. В полдень. Гринвич. У входа в обсерваторию. Я буду ждать.
Само собой, он не предполагал задерживаться там. Никто не помешает потом аппарировать в безопасное место. Хотя… если откровенно, Квинтус не поручился бы, что где-то на свете для него сейчас есть полностью безопасные места.
Оборотень слегка опустил голову – он не пытался поцеловать Гестию, не пробовал даже вновь прижать к себе. Просто вдыхал её аромат, дотрагиваясь губами до прядей тёмных волос и не удивляясь, что сердце, только-только слегка замедлившее свой бег, вновь начинало стучать слишком уж часто.
- Не думаю, что зимой там гуляет много маглов. И вряд ли кто-то обратит на нас внимание. Но не опаздывай сильно, хорошо? Мне не хотелось бы долго там находиться, мало ли что может случиться. – Он произнёс это почти шёпотом. И закрыл глаза, получая странное, до сих совершенно незнакомое ему удовольствие от того, что приходится идти наперекор собственным желаниям. Однако при этом Уоррингтон всё-таки отдавал себе отчёт, что надеется – Гестия передумает.
Передумает, привлечёт к себе, позовёт обратно на старую кровать со смятым покрывалом. И тогда волк очень постарался бы её не разочаровать.
- Но если придётся, я буду ждать, сколько потребуется. Хоть следующего утра, правда.
Поделиться332020-08-21 21:30:31
Странно, но против воли губы все же сложились в грустное, горькое подобие улыбки при словах о Гриндевальде и чистоте крови. Интересно, видел ли этот человек тех, кого сломала война? Пожелал бы своему сыну так же лежать в стылой земле, сидеть в Азкабане или всю жизнь страдать от того, что сделал? Или еще лучше - оказаться в положении маглорожденных по этой идеологии?
Гестия от рождения не понимала, не могла принять сердцем и разумом подобных рассуждений. Наверное, потому что слышала рассказы матери о том, каким вернулся её собственный папа - сломленным, убитым и ожившим только, когда она появилась в дома четы Росс. Потом, конечно, пришли логические доводы, понимание устройства мира, но до этого было лишь интуитивное, данное будто бы от рождения осознание, что нет ничего важнее самого человека. Никакое происхождение не заменит личных качеств.
Об этом можно было бы дискутировать целую вечность. Но стоит ли? Стоит ли пытаться достучаться до того, кто никогда не поймет? Не захочет понять в силу того, что люди вообще любят придумывать себе "исключительность", как бы оправдывая свои животные желание - убивать, унижать и истязать. Только все это глупости. Нет исключительных. Есть обыкновенные мерзавцы, тираны, моральные калеки и глупцы, которые вновь пытаются утопить страну в крови.
Было бесполезно с ними о чем-то разговаривать, пока они сами не хлебнут сполна того горя, что несут или не прозреют как-либо еще, натолкнувшись на жестокие реалии. Нужно было воспитывать собственных детей, говорить с теми, кто хотя бы с какой-то вероятностью тебя услышит, потому что вопрос совсем не в идеологиях, а в том, чего каждый человек хочет в жизни. Вряд ли собеседник сейчас думал о политике, моралях или чем-то подобном.
- Умение радоваться жизни и ценить её полезно для всех, жаль, что постигать его приходится через беды, - все же заметила Джонс, не желая пускаться в рассуждения и споры, хотя в душе была не согласна.
Ей хотелось бы спросить, почему человек такого происхождения пустился в бега по лесам... Нет, почему решил убивать, грабить и истязать она не стала бы спрашивать. Это просто бессмысленно, если человек явно нравится его образ жизни и в том, что он делает, вины и раскаяния не видно.
От этого, правда, возникало еще больше вопросов о том, почему тогда вообще возможна сложившаяся сейчас ситуация. Гестия как ни крутила детали этой мозаики, получить целостную картину так и не смогла, будучи слишком уставшей от пережитых эмоций. Думать было действительно тяжело.
Волшебница подняла вопросительный взгляд на мужчину, его поведение не поддавалось какой-либо логике. Она не понимала, чего он добивается сейчас такой...просьбой. Действительно ведь просил, хотя и то, что не выпускал её руку, вызывало нерпиятные ассоциации, но, к счастью, еще не панику или страх. Все-таки стоять у окна было куда спокойнее, чем быть зажатой между стеной и пугающим тебя человеком. Пусть даже слова о мгаичесикх клятвах и силе заставляли усилием воли сглотнуть нервный комок, напоминая себе, что сейчас у нее все еще больше шансов уйти отсюда невредимой, чем казалось в самом начале.
- Хорошо, я останусь, - скорее машинально кивнула Гестия, у которой просто не было выбора и этот ответ оставался лишь формальностью - бежать некуда, да и возможности нет, - Я... обещаю прийти.
Ей не хотелось произносить этих слов, даже не скрепленных магией. Не хотелось и было сложно думать о завтрашнем дне, когда все мысли все равно вращались только вокруг необходимости оказаться дома, в безопасности, дать волю чувствам, обнять дочь и просто наконец расслабиться, не думать каждую секунду о том, что может случиться, пойти не так...
Волшебница невольно сделала шаг вперед, чувствуя, как её тянут за руку и не успевая испугаться, когда поняла, что больше мужчина ничего не делает. Это было... странным, но все-таки облегчением. Все-таки, как бы горько ни было, Гестия ничего не могла поделать с инстинктивным напряжением, когда оборотень находился слишком близко. Она уже успела осознать, что обет действительно никак не мешает ему удерживать её, поэтому, наверное, еще сильнее хотела просто попасть домой, на мгновение представив, что больше не увидит Паулу, и даже от этой мимолетной мысли ощущая, как внутри все холодеет.
- Я постараюсь... не опаздывать, - ей это встречи совершенно не хотелось, но как отвечать на такие фразы, Джонс просто не представляла, интуитивно пытаясь выбрать те слова, тчо желает услышать собеседник, практически не задумываясь о том, как все это будет на самом деле, - Может, здесь есть камин, чтоб тебе не пришлось беспокоиться о том, как я доберусь домой и что тебя кто-то увидит?
Эта мысль пришла внезапно. Действительно ведь - у нее дома был работающий камин, ей стоило, если мужчина действительно согласен её отпустить, просто спросить у владельца этого странного заведения, можно ли воспользоваться здешним, чтобы оказаться в собственной гостиной. Это было бы намного проще и быстрее для всех, чем выходить на улицу, где все-таки была зима, а Гестия и так чувствовала себя неважно после всего произошедшего и прогулки по морозу, даже короткие, на пользу её здоровью точно бы не пошли.
Поделиться342020-08-22 17:13:32
- Никакого камина, Гестия. То есть, конечно, он тут есть. Но я не дам тебе им воспользоваться.
Оборотень так и не нашёл сил подняться с подоконника, отойти в сторону или хотя бы выпустить её руку. Но при этом до сих пор позволял себе лишь находиться рядом, ощущая её тепло и почти касаясь щеки губами. Мгновения текли, а он так и не мог понять, что же делать дальше, как поступить, чтобы не разбить в дребезги это хрупкое равновесие и в то же время всё-таки не отказаться от надежды получить её прямо сейчас, не дожидаясь завтра, которое, по крупному счёту, может никогда так и не наступить.
- Я тебе верю. Хотя у меня и нет никаких гарантий, в отличие от тебя. Я, правда, верю, что ты придёшь в полдень. И что не приведёшь с собой никого из Аврората. Потому что я не сомневаюсь – между нами существует нечто такое, что выше любых законов и любых принципов. Не знаю, как так получилось, но поделать с этим уже ничего не могу. Остаётся только смириться.
Квинтус не врал, не пытался играть красивыми словами. По крупному счёту, у него не было ни одной причины, чтобы это делать. Не чувствуй он и впрямь чего-то подобного, он просто взял бы Гестию без долгих разговоров, не заводя речь ни о каких обетах, ни о последующих встречах. Получил бы удовольствие – и отправился бы в свой лес. Всё было бы привычно и просто. И, если откровенно, в глубине души волк почти жалел, что не может поступить именно так. Что ему требуется большее.
Пожалуй, если бы Уоррингтон потрудился задуматься, он мог бы и согласиться с тем, что причиной всему стали лишь его собственные фантазии, расставаться с которыми было слишком уж больно. Но он точно был не в состоянии что-то анализировать и уж, тем более, делать выводы.
- Но если тебе помешают прийти? Если вдруг что-то пойдёт не так? Где мне тогда тебя искать? Я ведь даже не знаю точно, своим ли именем ты назвалась.
Он не счёл необходимым что-то придумывать, стараться утаить мотивы своего поведения. Зачем? Сейчас, как казалось Квинтусу, именно искренность определяла всё. Да и потом он попросту разучился прятаться за надуманными фразами, скрывать желания за недомолвками. В конце концов, в лесу слова значили немного – не от них зависело, доживёшь ли ты до завтрашнего дня, сумеешь ли выйти победителем из схватки. Жизнь хищников была в какой-то мере более честной, чем жизнь волшебников в Лондоне.
- Ты скажешь мне адрес. Я провожу тебя до дома. Это не намного дольше. И если у тебя не получится прийти, я буду знать, где тебя искать.
Да, Квинтус понимал, что у этой женщины была своя жизнь – та самая жизнь, плавное течение которой нарушила их встреча прошлым летом. В этой жизни волку вряд ли могло отыскаться место. И он даже – как бы странно это ни выглядело – отдавал себе отчёт в том, что не хочет ничего разрушать. Если брак Гестии был всего лишь соглашением, если его заключили по расчёту – пусть всё так и остаётся. Раз она хочет изредка видеться с оборотнем, он не станет мешать ей в остальное время делать вид, будто ничего не изменилось, встречать мужа из Министерства, общаться с подругами в кафе, прогуливаться с ребёнком. Он ведь стремился получить совсем немного – всего лишь чуть-чуть её нежности, всего лишь возможность иногда наслаждаться её телом, не вторгаясь никуда больше. Уоррингтон всё равно ведь не мог дать ничего взамен – не предлагать же, в самом деле, уйти вместе с ним в стаю?
Прежде он никогда не стал бы задумываться ни о чём подобном. Он всегда, походя, ломал чужие судьбы – и порой, если даже и обращал на окружающих внимание, мог лишь посмеяться между делом. И, собственное, не сомневался, что имеет на это полное право. Раз эти ублюдки изначально считали подобных ему зверями – вот именно со зверем им и приходилось иметь дело. Да и сейчас, разумеется, ничего не изменилось. Просто к Гестии он не мог относиться, как ко всем прочим.
- Тебе меня совсем не жалко, да? – Квинтус откинул назад голову, посмотрел в глаза собеседнице. Его взгляд был прямым и тяжёлым. Так мог бы смотреть попавший в капкан волк на человека, который имеет возможность освободить его. Или добить. – Я обещал, что сегодня не буду трогать тебя, и я стараюсь. – Он поднял её руку, прижал ладонь волшебницы к своей груди. А затем разжал пальцы, давая возможность отойти. Или остаться рядом с ним. – Но когда ты так близко, мне кажется, что я просто вспыхну, как грёбанный, мать его, феникс. Только вот возродиться из пепла вряд ли получится.
Поделиться352020-08-22 19:40:44
Чужие слова беспощадно, словно нож или топор, обрубили все мечты и иллюзии того, что этот человек действительно что-то понял, проявил к ней хоть каплю сострадания. Нет, все осталось по-прежнему: агрессор и жертва, похититель и похищенный. Просто приняло другую форму, но сути не поменялось и все остальное было лишь пылью, бесполезным конфетти, мусором, ничего не значащими фразами.
Да, он, может, быть действительно не хотел её убивать или калечить, но при этом не рассматривал как настоящего человека, имеющего право на личную свободу, мнение, чувства... Все должно было сводиться только к нему. И варианта, что Гестия не хочет не предполагалось, потому что для того, кто действительно считается с желаниями другого, не будет фразы "не позволю", словно зверьку или забавной игрушке. Развлечению. Что и требовалось доказать.
Волшебница не стала спорить или настаивать на том, что хочет уйти именно так, понимая, что это бесполезно, и просто отводя взгляд, хотя хотелось закрыть глаза, прижать пальцы свободной руки к губам и позволить слезам все-таки скатиться по щекам.
Это звучало так... иронично. Больно. Словно не набор звуков, а иголки.
Да, между ними было то, что нельзя описать простыми законами или принципами - безотчетный страх, рожденный насилием и собственной слабостью под давлением воспитания, и построенные из ничего иллюзии, жажда обладания. И если сама Джонс, наконец, попыталась ухватить эту мысль за хвост, чтобы хоть как-то объяснить поведение собеседника, то он сам явно не собирался по-настоящему пытаться её понять. Как личность она была ему не нужна, не интересна. Как трофей, как наградная ленточка, значок скаута. Что-то, что греет сердце, раз получил, смог, но при этом не собираешься делать что-то дальше - положил на полочку и забыл.
Не было смысла это обсуждать. Как об стену горох. Бесполезно. Для диалога нужен тот, кто хочет и может тебя слышать.
Гестия торопливо сморгнула крохотные соленые капли, осевшие на ресницах, прежде чем вновь повернуться к мужчине, пытаясь найти в себе силы на слова, которые были подобны очередным гвоздям в крышку её же гроба. Её душевных и физических ресурсов уже просто не хватало на какое-то сопротивление, осознание. Было горько и больно от собственной беспомощности, когда тебе, вроде как, говорят, что ты свободен, а по факту сильнее и сильнее затягивают удавку на шее, еще и добавляя издевательские слова о каких-то чувствах.
- Хорошо, ты меня проводишь, - отозвалась волшебница, понимая, что все это лишь глупость, пустое сотрясание воздуха, от её решения здесь ничего не зависит. По крайней мере, сейчас.
Гестия чувствовала невидимую тяжесть, в мгновение навалившуюся на плечи, стоило мужчине посмотреть ей в глаза. Жалко?... Было ли ему жалко Марлин, прижимающую окровавленную руку к груди? Было ли жалко маленькую девочку, которую он пытался похитить, а в итоге она потом слегла с воспалением легких и переломом руки? Было ли жалко её саму, когда угрожал непростительными или с силой раздвигал её колени?
Захотелось то ли залепить пощечину, то ли самой заплакать, чувствуя, как кончики пальцев руки, прижатой к чужой груди, предательски дрожат. Можно было бы отдернуть ладонь, прижать к себе, баюкать, словно действительно было больно, но Джонс не смогла, будучи просто настолько парализованной и ошарашенной такими… неподходящими словами, от которого её саму действительно чуть ли не трясло, а уголки губ все же задрожали. Жалко... Жалко потому, что он просто не может задрать ей юбку и повалить на кровать? За это должно быть жалко? За это она должна якобы чувствовать виноватой?
Нет, ей было не семнадцать. Она хлебнула настоящего чувства вины сполна, но даже тогда её собственный супруг никогда не смел спросить у нее что-то подобное. Потому что он её любил. По-настоящему. Не был ей одержим, как сидящий напротив.
- Это все, что тебе нужно? - не выдержав, глухо спросила Гестия, чувствуя, как дышать становится труднее, а в чужих глазах она вновь совершенно глупо пытается отыскать хоть каплю чего-то человеческого, - Я нужна тебе только, чтобы согласилась лечь с тобой в постель? Хорошо, давай, - волшебница сделала шаг назад, чувствуя, как по щекам начинают катиться слезы, а голос срывается, но не на крик, а на почти безучастный и отстраненный тон, - Давай, я потерплю, не буду вырываться или кричать. Делай все, что хочешь, я потерплю, если все встречи только для этого.
Ей действительно стало все равно. Наверное, в тот самый момент, как она почувствовала, что уже не может терпеть и просто рыдает, обнимая себя руками и уже, наплевав на все происходящее, закрывает глаза, не в силах ни думать, ни анализировать, ни бояться.
Нет, Джонс не испытывала иллюзий о том, что может быть по-другому. Она устала бегать от того гнетущего кошмара, устала с ним бороться - в ней, очевидно, изначально не видели человека и сейчас непонятно зачем царапали душу какими-то возвышенными словами, не имеющими ничего общего с реальными чувствами, лишь влечением. Что ж... пусть будет так. Хуже, чем в прошлый раз, он уже не сможет ей сделать, а тут можно будет просто закрыться в своих мыслях, отрешиться и отключиться, не пытаться даже как-то сопротивляться или бороться за свою жизнь.
Гестия и сама не поняла, в какой момент, забыв про любые приличия, просто опустилась на пол, прислоняясь спиной к ножке стула и по-детски утыкаясь лбом в колени, чувствуя как горячие капли все еще душат, обжигают щеки и остаются некрасивыми разводами на велюровой юбке. Ну и пусть... Не все ли равно?
- Я устала, Квинтус, просто устала, - она все-таки подняла покрасневшие глаза, в упор глядя на мужчину, - Если для тебя все просто и легко, я рада, но для меня это не так - и я не знаю, как еще сказать, что мне тяжело от того, что ты в прошлый сделал мне больно и теперь я боюсь близости. Боюсь. Просто физически не могу так быстро действительно принять всю ситуацию и осмыслить. Ты думал об этом полгода, я пытаюсь меньше чем за час. Это слишком внезапно. Я не успеваю ни понять что-то, ни осознать, ни действительно поверить. Пожалуйста, если тебе правда не все равно, дай мне хоть несколько минут об этом не думать, а разговаривать с тобой о чем-то другом, верить, что я не просто вещь, которую хотят взять себе и поиграть.
Поделиться362020-08-23 14:48:45
Было ли искушение согласиться?
Было.
Примерно такое же ощущение, пожалуй, испытывают гончие, когда щёлкает металлический карабин, натяжение поводка спадает, ошейник не врезается больше в шею, перехватывая дыхание, и их спускают на волю, в упоительно-сладкий полёт по лесному простору за ускользающей добычей.
Вольным волкам подобное ощущение незнакомо – обычно их ничего не сдерживает, им не на кого оглядываться, не у кого искать одобрения.
Квинтус сам – по своему собственному желанию – ограничил ту волю, которая почти за двадцать лет стала для него привычной, даже, можно сказать, естественной.
Он не собирался снова действовать против воли Гестии, не хотел причинять ей боль, заставляя силой подчиняться и удовлетворять его желание. Иначе… ну, к чему бы иначе он пытался что-то объяснить, доказать, вынуждал себя ждать и в самом прямом, в самом буквальном смысле не находил себе места, сходя с ума от стремления дотронуться до неё, встретить хоть малейший отклик, что выражался бы пусть даже в мимолётном прикосновении, во взгляде, в беглом поцелуе. Квинтусу требовалось хоть что-то, чтобы поддержать ощущение сказки – той самой головокружительно-пьяной мечты, в которую можно окунуться, не думая о последствиях.
Но, кроме этого, ему требовалось и попросту сбросить напряжение. Тело само по себе, даже помимо его воли, реагировало на присутствие Гестии. И чтобы слушать её, чтобы пытаться понять то, что она хочет сказать, волку было бы достаточно нескольких минут близости – они помогли бы избавиться от возбуждения, отвлечься от которого, просто глядя в окно или даже думая о возможной засаде, было невозможно.
Это возбуждение уже не казалось предвкушением удовольствия. Оно почти граничило с болью и слишком напоминало хорошо продуманную пытку. Этакую месть за тот летний день, о котором Уоррингтон столько мечтал, и воспоминания о котором, как выяснилось, согревали лишь его.
Поэтому когда Гестия сказала, что он может делать то, что захочет, оборотень встал с подоконника, усмехнулся – без сарказма, без злости, но и без особого веселья. Если над кем-то он и готов был смеяться, так только над самим собой.
- Ты сама разрешила. Так что, надеюсь, не сдохну. Хотя тебе плевать. Не заплачешь.
Что там она говорила совсем недавно? Что не хочет, чтобы он чувствовал себя собакой, которой выдают награду за хорошо исполненную команду? К сожалению, слова в данном случае оставались всего лишь словами. Квинтус дал эту клятву лишь с одной целью – чтобы она чувствовала себя безопасности, чтобы смогла поверить, что он не стремится убить или пойти наперекор её желаниям. Но вышло так, что теперь Гестия могла по своему настроению решать, подпускать ли его к себе, позволять ли хоть как-то выразить чувства, которые переполняли и рвались наружу – примерно так может разорвать магловский паровой котёл, если вовремя не открыть клапан и не выпустить пар. Причём неподчинение каралось смертью. И ей даже руки пачкать будет не нужно.
Поэтому раз уж его спускали с поводка – только дурак бы не воспользовался. Потом – спустя четверть часа – после того забудется в угаре наслаждения, чувствуя в своих руках покорное тело, которое снилось ему ночами, он обязательно подумает о том, как вновь всё исправить.
Уоррингтон шагнул к женщине с единственной целью. Сгрести в охапку, бросить на кровать, смять платье, задирая юбку и впиваясь в губы Гестии поцелуем.
Именно в тот момент, когда он уже был готов схватить её, прижимая к себе, женщина опустилась на пол.
Ничего не стоило заставить её подняться, толкнуть к кровати, уложить на выцветшее скомканное покрывало. Но Квинтус просто стоял и смотрел, неожиданно слишком остро осознав, что всё-таки точно не хочет действовать так – через её слёзы, через ненависть, которую, скорее всего, она не сможет не ощутить.
- Хорошо.
Волк натолкнулся на её взгляд. Примерно так можно напороться на резкий удар в солнечное сплетение, сбивающий дыхание.
Тут и не знаешь, чего делать. Смеяться? Плакать? Просто уйти, оставив всё, как есть, и мучительно пытаясь забыть?
Квинтус присел на корточки рядом – сколько раз точно так же он пытался оказаться поближе к жертвам, чтобы заглянуть им в глаза, уловить отчаяние, попробовать на вкус чужой страх, что обострял все инстинкты?
И сам бы не ответил.
Но теперь этот страх обжигал, выбивал из колеи и уж точно не приносил удовольствия.
- Хорошо, - повторил он. Шумно выдохнул воздух и уселся на пол рядом. – О чём будем говорить? О погоде? Может, о Министерстве? О новых законах, благодаря которым меня могут завалить на месте и которые как раз и не оставляют мне времени? Или, может, рассказать тебе, как я живу в стае? Как мы делим добычу?
Оборотень не повышал голоса. Подвинулся чуть ближе, коснувшись плечом ножки стола.
- При этом ты будешь знать, о чём я думаю. А я пытаться отыскать совершенно ненужные и ничего не значащие слова. Кому сдалось это лицемерие?
Уоррингтон всё-таки протянул руку, дотронулся до её колена, едва касаясь, погладил мягкую ткань велюрового платья.
- Если бы я считал тебя вещью, мы бы сейчас не разговаривали, поверь. Ты не можешь простить мне того, что я причинил тебе боль? Так давай покончим с этим. Хочешь рассчитаться со мной? Возьми со стола палочку. Выбери заклинание – и вперёд. Всё равно же тебе это ничем не грозит.
Он тоже устал. Хотя бы потому, что ему никак не удавалось понять ситуацию. Он мог пытаться не трогать Гестию. Но не говорить, не думать, не чувствовать – это было уже слишком. Всё запутывалось только сильнее. Поэтому Квинтус не шутил – ведь если узел нельзя развязать, его разрубают.
Поделиться372020-08-23 22:14:24
Говорить на эмоциях - самое опасное в этой вселенной. Но в какой-то момент что-то надламывается, оглушая своим хрустом измученного тела и разума, не позволяя больше думать, бояться. У каждого свой "запас прочности" на ситуации, которые заставляют весь организм работать на пределе.
У Гестии он закончился. Внезапно. Словно спустили курок, выбили ящик из-под ног человека с петлей на шее, затягивая веревку на горле и одним движением переламывая позвонок, чтобы не умирать от асфиксии. Сил страдать уже не было. Не было и страха - только горечь и слезы, льющиеся бесконтрольно. Забирающие с собой всю ту боль, невысказанную, накопленную за полгода, за весь сегодняшний день. А вместе с тем непонимание, метания, страхи и просто невыносимое желание избавиться от этого груза любым способом.
Да, она понимала, что стоило молчать. Просто молчать, не давая никаких разрешений. Но, если честно, это тоже требовало выдержки, душевного ресурса, которого у нее просто не осталось. На смену ему пришло уже знакомое безразличие, отрешенность, равнодушие к собственному телу и судьбе. Если не боишься, не так больно. Пожалуй, Джонс готова была сделать, что угодно, лишь бы её оставили в покое, дали побыть собой, выплакаться.
Но вместо этого у нее был только старый дощатый пол, застилающие глаза слезы и тянущая боль в груди. Все казалось таким бессмысленным, если честно.
Зачем кричать, если тебя не слышат? Зачем бороться, если все равно выхода нет? Зачем пытаться что-то объяснить, если тебя никогда не поймут?
Гестия не знала, почти отсутствующим взглядом смотря перед собой и продолжая обнимать собственные колени. Кончики пальцев больше не дрожали, даже губы не сжимались в плотную линию, а сама она скорее действительно отрешилась от этого мира на несколько томительно долгих секунд, не чувствуя ничего.
Словно действительно кто-то все выжег. Слезы, чьи последние капли стекали по щекам или дрожали на ресницах, унесли с собой все эмоции, оставив лишь пронзительную пустоту, в которой не было места ни размышлениям, ни горестям. Ни-че-го. Абсолютно чистая голова, никаких лишних мыслей, только осознание абсурдности всей ситуации.
Можно было бы даже посмеяться, только не получалось. Что-то подобное она чувствовала и тогда, в июле, когда рыдать была уже не в силах, просто долго водя пальцем по узорам на плитке в ванной или в эгоистичном порыве глядя на пузырек со снотворным. Но тогда ей помогли Паула, родители, супруг. Здесь не было никого, чтобы заставить вынырнуть из этого бесконечного озера равнодушия к собственной жизни.
Разумом она понимала, что это опасно и стоит гнать прочь подобное состояние, но по факту могла лишь устало смотреть на севшего рядом мужчину и его руку у себя на колене. Ей не хотелось его бить. Никогда. Не было таких мыслей. Боль другого существа не облегчит собственную.
Гестия действительно не знала: он и впрямь не понимает, в чем проблема? С другой стороны, вряд ли в его жизни были люди с травмами, которым бы этот человек хотел помочь. Оправдывало ли это? Нисколько. Просто вносило ясность - они говорят на совершенно разных языках, в которых просто не хватает слов, чтобы все это описать.
- Я никогда не хотела с тобой рассчитаться, - через несколько мгновений молчаливого разглядывания все же тихо ответила волшебница, - И причинять тебе боль тоже не хотела и не хочу. Дело не в том, что я не могу простить - никогда даже не думала держать на кого-то зло, дело в том, что я не могу забыть. Ты не понимаешь, да? - грустная усмешка получилось как-то сама собой, хотя женщина все же, скорее инстинктивно, чем осознанно, накрыла чужую ладонь на колене своей.
Джонс устало отвела взгляд, пытаясь собраться с мыслями и как-то найти в себе остатки сил на то, чтобы попробовать поговорить понятными категориями.
- Еще полчаса назад я была уверена, что ты меня изнасилуешь и убьешь, - разговаривать, глядя на потолок, было проще, хотя и все равно тяжело, - Мне было страшно до потери сознания в буквальном смысле. Потом я очнулась здесь, не в силах изменить хоть что-то, и даже после обета ты и только ты решаешь мою судьбу - остаться мне или уйти, а если и уйти, то каким способом. И я..., - Гестия все-таки на секунду вновь прикрыла глаза, прежде чем сделать глубокий вдох и найти в себе силы, чтобы перевести взгляд на собеседника, - Я действительно устала от этих перепадов эмоций, резкого изменения ситуации, когда все меняется буквально за пару минут. Не успеваю даже осознать причин, не то что в полной мере принять и убедить не только разум, но и тело, что бояться нечего. Это не ненависть или желание сделать тебе больно в ответ, у меня действительно не получается забыть, особенно, когда все слишком похоже на нашу прошлую встречу.
Как еще сказать? Да, можно было бы сказать что-то короткое, но от этого не мене правдивое вроде: "я просто не хочу", только от этого причина не стала бы менее глубокой. Увы, "просто" в этой ситуации было неприменимо ни к чему. И дело было не в высоких духовных чувствах, а действительно в весьма прозаичном страхе тела, которое слишком легко проводило прямые параллели, заглушая все доводы разума. Все-таки все мысли, разум и любые достижения, что должны отличать человек от животного, теряются на фоне инстинктов и мышечной памяти, против которой не пойдешь.
Гестия могла бы рассказать про любовь... к мужу, к другому мужчине, к кому угодно... Но толку-то? Надо было бы честной хотя бы перед самой собой - она элементарно боялась. Боялась и все тут. Хотя, пожалуй, конкретно сейчас все-таки стало легче, слезы помогли сгладить все, оставив лишь усталость.
Отредактировано Hestia Jones (2020-08-24 22:09:54)
Поделиться382020-08-24 14:52:14
- Не понимаю, - честно признался Квинтус. Пока что он только смотрел на женщину, не отводил взгляда, чувствуя прикосновение её руки и не пытаясь ни придвинуться вплотную к ней, ни прервать поцелуем её объяснения, в которые он пытался вникнуть – искренне пытался – но, к сожалению, безуспешно. – Если кто-то причинят мне боль, я могу думать об этом. До тех пор, пока полностью не рассчитаюсь. Потом всё сразу проходит. И меня это больше не беспокоит. Как говорится, дело сделано, можно идти дальше.
Гестия ведь могла бы взять палочку, применить любое самое простое заклинание, которое вывело бы его из строя на несколько минут, и попытаться вызвать хит-визардов. И нельзя сказать, что Уоррингтон с самого начала упускал из вида подобную возможность. Просто он не привык отступать – если уж волк считал, что ему действительно что-то нужно, он шёл к цели до конца. Быть может, порой действовал слишком уж напористо, быть может, часто совершал ошибки. Но не отказывался от намеченного. Он привык рисковать. Более того, Квинтус вообще весьма смутно представлял себе, как можно получить что-то, имеющее ценность, не рискуя. Подобный подход уже стал частью его жизни. И обычно он пытался просчитать все возможности, взвесить «за» и «против», и только после этого действовать. Но то, что происходило сейчас, в привычную схему не вписывалось. Сейчас оборотень не мог оценивать степень опасности – как и целесообразность собственных поступков. Он принимал решения наугад, руководствуясь тем чутьём, что ведёт по следу, помогая загнать добычу, но вряд ли имеет шанс быть выраженным словами.
Волк мог допустить всё, что угодно, именно потому, что столкнулся с совершенно иным, недоступным ему образом мышления.
Но при этом не сомневался, что поступает правильно, давая собеседнице возможность выбирать самой, что именно делать дальше. Попытаться убить его? Навести охотников или Аврорат? Остаться с ним, а затем сдержать обещание и появиться завтра в Гринвиче?
- Свою судьбу решаешь ты сама. Только что у тебя был шанс поставить точку и вернуться к своему мужу. Ты не захотела этого делать. И здесь уж ничего не зависело от меня.
Или всё-таки зависело? Почему из всех возможностей Гестия остановилась именно на этой – не причинять ему никакого зла, не нарушать зыбкое равновесие?
У оборотня имелось лишь одно предположение – он всё-таки был ей не совсем безразличен.
В его представлении тогда – в их первую встречу – не произошло ничего совсем уж из ряда вон выходящего. Да, Квинтус не спорил – наверное, он вёл себя очень уж поспешно и, пожалуй, грубо. Не думал о том, что испытывала женщина. Но при этом он ведь не пытался убить или покалечить её. А угрозы… Да разве так угрожают? По крупному счёту, он просто развлекался – и развлекался вполне безобидно, не зная при этом, что какие-то высшие силы решат так над ним посмеяться и заставят навсегда запомнить жаркий июльский день.
Уоррингтон принадлежал той реальности, где и принуждение, и боль стали нормой. Он сам принимал как должное и драки, и необходимость постоянно оглядываться в поисках погони, и возможность в любой момент сцепиться со своими же, если кто-то вдруг ошибётся, нарушит неписанные законы, царящие в стае. После таких стычек приходилось отлёживаться, злиться, наспех готовить самые простые зелья, чтобы притупить боль. Но при этом злоба практически никогда не становилась отчаянием, не перерождалась в апатию. Она лишь заставляла поскорее подняться на ноги.
- Неужели ты не видишь, что я просто не хочу тебя потерять? Я – гоблин его подери! – боюсь этого. А я никогда и ничего не боялся.
Возможно, последнее и было преувеличением. Неважно. Факт оставался фактом – Квинтус действительно не хотел даже думать о том, что позволит ей воспользоваться здешним камином, а потом всё оставшееся время до завтрашнего полудня будет гадать, увидит ли Гестию когда-нибудь ещё раз. А если нет? Если не увидит? Если завтра она так и не появится, вопреки всем заверениям. Что тогда, а?
- Тебе ведь и правда нечего бояться. Я…- оборотень только теперь отвёл взгляд, сел чуть поудобнее, повернул голову, натолкнувшись затылком на край старого стола. – Я не знаю, что сделать, чтобы тебе это доказать. Дело ведь только в том, что ты сама не позволяешь своему телу в этом убедиться.
Уоррингтон не мог осознать причины её слёз. И не мог – и всё тут. В конце концов, возможности каждого не безграничны. И это осознание явно лежало за той чертой, что ограничивала возможности волка. Но при этом он чувствовал, что на сегодня следует остановиться и отпустить её. Хотя бы для того, чтобы купить ещё бутылку виски, забраться в лесную чащу и попытаться хоть как-то разобраться в себе самом, глядя на ясное зимнее небо и впитывая все те звуки, что порой могли создать иллюзию безопасности – стук дятла по старым стволам, скрип высохших деревьев, клёкот парящих в вышине хищных птиц.
Следовало пока что оставить всё, как есть.
Но Квинтус всё-таки не выдержал – вновь подался ближе, касаясь лицом тёмных волос.
- Мне кажется, что я узнал бы твой запах из тысячи, не перепутал бы ни с каким другим. Почувствовал бы, даже если бы не видел тебя. Может быть, в нём всё дело? Из-за него я не могу тебя забыть?
Его губы всё-таки дотронулись до влажной от недавних слёз щеки Гестии.
- Попробуй ни о чём не думать. У меня перед Полнолунием такое бывает. Ни спать, ни есть не могу, - поцелуй получился коротким, почти невесомым. Он словно бы был призван проверить реакцию женщины. - А это очень хорошо помогает. Даёт возможность расслабиться. И потом… ты же всё определяешь. Если скажешь, я вынужден буду остановиться.
Поделиться392020-08-24 19:47:03
Честно говоря, иногда Гестия завидовала тем, в чьем мире и жизни все настолько просто, что можно врезать пару раз кулаком в нос, чтобы забылось, отпустило... Она даже слышала парочку историй о том, как лучшая дружба начиналась с драки или вражды. Знала случаи, когда любовь рождалась буквально из ничего, подложенных кнопок, подножек... Но все это было в школе, когда все, в принципе, довольно просто - мир легко делится на черное и белое, а ты сам, непременно, главный герой истории.
Жаль, что потом так не получалось. Чем старше становишься, тем больше понимаешь - жизнь слишком сложна, чтобы за минуту, набив кому-нибудь пару шишек, забыть. Можно научиться подавать руку врагу. Прощать его. Но нельзя заставить себя забыть. Да и нужно ли?
Матушка всегда говорила, что вторые шансы - это иллюзия. Совершивший однажды, когда-нибудь сделает снова. Этого не отнять. Каждое действие, каждое решение - это уже шаг в пустоту, когда нет обратного пути. Попробовав что-либо, человек уже не может снова жить так, словно этого не произошло в его судьбе. Будь то хорошее или плохое. Все оставляет свой след.
И сейчас Джонс чувствовала в этом какую-то горькую иронию, от которой то ли грустно смеяться, то ли плакать, а по факту получается только молчать, глядя перед собой.
Что еще она могла сказать?
На мгновение, на долю секунды попыталась представить, что действительно бы попробовала взять чужую палочку. Скорее всего, её бы просто выбили из рук - слова ничего не значат и непонятно, что у этого человека в голове. Мог просто сжать запястье, чтобы в очередной раз поиграться, доказать свою силу, несмотря на обет - это было бы вполне ожидаемо.
Но если уж идти дальше в теориях... Гестия покрепче обняла собственные колени, притягивая их к груди и мучительно пытаясь заставить фантазию допустить самые безумные варианты.
Хорошо, положим, у нее бы хватило духу... связать мужчину. Нападать на безоружного рука бы точно не поднялась. А дальше что? Открыть дверь, спуститься вниз, натолкнуться на хозяина этого места... Даже если бы ей удалось, например, выйти на улицу для аппарации или уговорить воспользоваться камином, то вызов хитов был бы бесполезен - оборотню бы отсюда помогли уйти. И, что более вероятно, весь её путь закончился бы просто на первом этаже, потому что, судя по услышанному, стражей правопорядка здесь никто точно не ждет и не позволит явно перепуганной и законопослушной женщине отсюда уйти с чужой палочкой, с учетом, что принес-то сюда её именно Квинтус и то, что она вышла без него, вызовет вопросы.
Нет, это все было бы полным провалом, который мог бы закончиться неизвестно чем, поэтому слова о том, что она решала свою судьбу были правдой лишь отчасти. Да, именно Гестия выбрала этот вариант событий, но только потому, что остальные, даже без какого-либо серьезного обдумывания, казались чистым безумством и саомубийством. Как ни крути, в этой ситуации единственным по-настоящему её решением было не причинять другому существу боль. Ни словами, ни заклинаниями.
Но отвечать волшебница не стала, лишь осторожно вытирая слезы и пытаясь осмыслить происходящее в полной мере. Эмоции схлынули, оставив действительно только внезапно навалившуюся тяжесть усталости и легкий налёт горечи.
- Вот, ты тоже боишься... - немного растерянно выдохнула Гестия, - Только я тоже не понимаю, почему. Без меня в твоей жизни вряд ли что-то изменится, тогда когда ты мог мою просто отнять, а этот страх, с которым мне пришлось жить полгода, не может уйти за десять минут, по щелчку пальцев. Даже если у меня есть гарантии в виде обета, а у тебя будут в виде моего адреса. Теперь понимаешь?
Она не знала, как еще попытаться обрисовать ситуацию более понятно. Да и зачем вообще это делать?
Наверное, потому что при всем случившемся Джонс не могла застаивть себя ненавидеть кого-либо, быть равнодушной к чужим... переживаниям. Как бы ни злилась, как бы ни боялась, но для нее было слишком естественно и привычно пытаться понять другого человека, раскрутить безумно длинную нить душевных терзаний. Ведь если они есть... значит, это не животное, не тот, кто переполнен болью и ненавистью, жаждой только убивать и калечить.
Нет, ни в коем случае, это не прибавляло симпатии или любви, но ведь если ты сам не можешь относиться к другим, несмотря на их поступки, по-человечески и гуманно, то как смеешь требовать это от кого-то другого? Гестия всегда считала, что человечность - это не врожденное качество. И правильным, когда все хорошо, может быть каждый. А когда сердце разрывается на клочки, действительно тяжело не упиваться собственной раной и болью, а пытаться вести беседу, диалог, воспринимать чужую картину мира, даже если она тебя пугает. Без понимания причин никогда не будет понимания действий и возможности их исправить.
Волшебница немного недоверчиво посмотрела на приблизившегося мужчину, но не отодвинулась, буквально чувствуя, как чужое дыхание легко, едва ощутимо, касается её собственных волос.
- Не знаю... Не знаю, как это может влиять на восприятие человека, - честно отозвалась Гестия, которая уже заметила, что нечто подобное уже слышала от этого человека, но обдумать не успела, на секунду замирая от прикосновения губ к своей щеке...
Это было слишком неожиданно. Но не пугающе. Воспринималось как нечто почти невинное, если бы не следующие слова. Так могла бы целовать её дочь, пытаясь утешить, или сестра, или мать. И сравнивать, конечно, не стоило, но, в отличие от всех прошлых действий собеседника, это хотя бы не вызывало абсолютно никакого, даже мимолетного страха или чувства безысходности.
Сидеть так было неудобно, поэтому Гестия все же вытянула ноги. Наверное, надо было встать, но хотелось только лечь, закрыть глаза и действительно ни о чем не думать хотя бы несколько минут.
- И ты правда остановишься, не станешь пытаться продолжить или уговорить? - и все же вопрос сам сорвался, заставляя полностью повернуть лицо к мужчине, вглядываясь в его глаза, словно там действительно можно было отыскать ответ, хоть он и был очевиден - нет, все не будет так легко. Ведь даже сегодня она уже столько раз сказала, что просто хочет домой, но её не слушали, продолжая настаивать на своем.
Отредактировано Hestia Jones (2020-08-24 22:16:47)
Поделиться402020-08-26 11:38:05
- Без тебя в моей жизни изменится всё.
Это не было ложью. Но как отыскать слова, чтобы всё объяснить, если ты не можешь ни упорядочить свои мысли, ни даже полностью понять чувства?
- Без тебя эта жизнь окажется пустой. Знаешь, я стал оборотнем давно… Летом пятьдесят девятого года. С тех пор я не позволял себе ни к кому привязываться. Потому что это слишком опасно – каждую привязанность, каждое увлечение можно использовать. Причём использовать против нас. Я не хотел давать лишние шансы тем, кто пытается упрятать меня в Азкабан.
Вот теперь даже Азкабан оставался всего лишь условностью, абстрактным названием. Потом – и скорее всего в самое ближайшее время – это изменится. Инстинкт самосохранения, который очень редко подводит хищников, вновь проснётся, вновь заставит оглядываться по сторонам, просчитывать каждый свой шаг, оценивать степень риска.
Потом – всё вернётся на круги своя.
Но не сейчас.
- Ты стала первой, кому удалось это изменить.
Гестия была близко – очень близко для того, чтобы произнести что-то ещё, как-то сформулировать то, что он стремился ей рассказать, заставляя прикоснуться к его чувствам и ответить на них. Пусть даже ответить не так, как хотелось волку. Любые эмоции лучше равнодушия. Здесь уж впору было подумать о том, что страх и отчаяние - это тоже, по крупному счёту, не так уж и плохо. Уж точно лучше безразличия. Или жалости.
- Конечно, ты не понимаешь. Мы же звери. Мы чувствуем по-другому. По-другому думаем. И любим тоже. Именно поэтому нас ненавидят. Потому что не понимают. Люди склонны ненавидеть то, что не могут понять. А твой запах и правда сводит с ума…
Кто бы знал, чего стоило сдерживать себя. Не слушать удары собственного сердца. Не обращать внимания на то, что дышать становится всё труднее. Не замечать, как мысли рассыпаются на осколки – точно так же, как стеклянная фляжка из-под виски, угодившая в стену.
Быть может, кто-то другой на месте Квинтуса посчитал бы подобную ситуацию унизительной – женщина ведь прекрасно знала, что ей стоит лишь протянуть руку, лишь поманить, дать понять, что она и впрямь готова подпустить оборотня к себе, и она получит его. Несложно было догадаться, что она может ставить любые условия, выдвигать какие угодно требования – в таком состоянии, в каком находился Уоррингтон теперь, он согласился бы, пожалуй, на что угодно, лишь бы она позволила лечь с ней в постель. Хотя наличие постели тут как раз и не было определяющим – можно, по крупному счёту, и прямо здесь, на полу. Волку, в общем-то без разницы. Если в их лагере ему приходило в голову поиметь какую-нибудь сучку, то Квинтус легко мог затащить её, например, в подлесок – и плевать на погоду. А уж с женщиной, возле которой он становился сам не свой от одной только возможности прикоснуться к ней, вообще не смотрел бы на подобные мелочи.
Только вот Гестии, судя по всему, это было совершенно неважно. Её не особенно волновало, что тот, кто находится рядом, мечтает вновь ощутить, как её губы приоткрываются ему навстречу, а руки помогают освободиться от одежды. Она ведь сама заставила его поверить в то, что всё возможно. Будь там – на поляне возле раскидистого дуба – всё иначе, возможно женщина и не засела бы в его памяти, не тревожила бы по ночам воспоминаниями. Она его боялась? Но тогда Уоррингтон этого не чувствовал. Он запомнил, как волшебница помогала ему снять рубашку, как её ладони скользили по его плечам, а поцелуи становились всё дольше…
И вот сейчас, на полу этой пыльной комнаты с затхлым воздухом, когда он с трудом сдерживал дрожь в руках и пытался заставить себя хоть как-то соображать, хоть немного просчитать дальнейшие действия, кто-то другой на месте Квинтуса – более принципиальный, более гордый и менее склонный идти на поводу у чувственных желаний – мог бы решить, что достойнее будет попросту отпустить Гестию.
Но волк уже привык рассуждать по-другому.
Да и шло бы оно на хрен, это достоинство.
Ему была нужна эта женщина – её тепло, её тело, прикосновения к которому он вспоминал ночь за ночью, устраиваясь в темноте в старом спальном мешке и слушая стук дождя или свист ветра.
И всё остальное не имело вообще никакого значения.
Поэтому когда волшебница посмотрела ему в глаза, он лишь усмехнулся – недоверчиво и немного неуверенно, словно ожидал уловить в её вопросе какой-то подвох.
В следующий момент его губы вновь дотронулись до щеки Гестии, и почти сразу Квинтус слегка наклонил голову, целуя её шею. Но и эти поцелуи могли показаться почти воздушным, едва различимым.
- Остановлюсь. Если ты потребуешь. Но, надеюсь, ты не захочешь так надо мной издеваться.
Его рука опустилась на плечо женщины, не удерживая её на месте, не мешая отодвинуться – было понятно, что оборотень просто стремится хоть как-то выразить свои чувства, меньше всего желая её напугать.
- Никого ещё так не хотел… Я постараюсь, чтобы сегодня тебе было хорошо со мной.
Отредактировано Quintus Warrington (2020-08-26 11:39:01)
Поделиться412020-08-26 19:00:40
Наверное, в детстве каждая девочка мечтает услышать что-то подобное: "Ты для меня всё. Моя жизнь без тебя бессмысленна". Только в реальности это не больше, чем красивые фразы, которыми сыпать может любой влюбленный мальчишка. И лишь с возрастом приходит понимание, что вестись на такое не стоит. Верить надо поступкам.
Тем, когда тебя действительно защищают, помогают, дают опору и поддержку, уважают тебя как личность. И ты взамен отдаешь то же самое. Именно это, в понимании Гестии, называлось чувствами, симпатией, любовью.
Вот и сейчас волшебница не понимала, на что ей эти слова? Вдохновиться и как школьница поверить, что она что-то действительно значит для этого человека? Вряд ли больше, чем красивая вещица, трофей, который хочется получить до умопомрачения. Что бы он ни говорил, а ничего, кроме желания обладать, Джонс не видела. И сколько бы мужчина ни повторял про чувства, по факту, все это меркло рядом с его собственным влечением, которое откровенно пугало Гестию, уже не знающую, как сказать прямее.
С другой стороны, был ли смысл? Её слов не слышали. И уж тем более не хотели понимать. Они просто ходили по кругу. По замкнутому пути диалога, который ни к чему не приведет.
Усталость во взгляде голубых глаз постепенно сменялась обреченностью, подергивалась тонкой поволокой безразличия. Какая разница, что она ему скажет в ответ на все эти признания? Джонс умела поддерживать вежливые беседы на любые темы, но стоило ли это делать здесь?
- Ненависть никого не сделала счастливым, как и страх, который её порождает чаще, чем непонимание, - глупо, наверное, это звучало для того, кто мог и любил убивать. И нет, Гестия не верила в то, что именно ненависть виновата в бесчинствах. Нет, виноваты люди и только люди, которые их творят. Что оборотни, что Пожиратели, что просто преступник, маньяки, террористы, мало кто из них действительно преследует какие-то великие цели мнимой справедливости, обычно, им просто нравится, они считают, что имеют на это право. И такое поведение одних порождает ненависть и недоверие к другим, совершенно нормальным и нуждающимся в помощи, а не злобе.
Но можно ли было рассуждать об этом сейчас? Наверное, не стоило. Но волшебница просто устала анализировать каждый жест, каждое слово. Мысли ворочались неохотно и вяло, все время натыкаясь на стену того, что вряд ли им удастся отсюда уйти, отчего становилось тошно.
Джонс даже не обращала внимания, что сидеть на полу становится зябко. Просто растерянно вытянула из-за уха прядь волос, машинально начиная заплетать её в тонкую косичку, это помогало хоть как-то сосредоточиться и отогнать совсем уж удручающие размышления.
Она могла бы сейчас просто замолчать, подтянуть колени к груди и не отвечать ни на что. Понадеяться на то, что оборотню надоест, он разозлится или просто уйдет. Но что-то внутри подсказывало - так не будет. Могут быть крики, могут угрозы, может еще что-нибудь - черт знает, что взбредет другому человеку в голову. И вероятность того, что её действительно при таком раскладе хотя бы выпустят отсюда стремилась к отрицательно величине.
Почти невесомое прикосновение чужих губ к щеке и шее заставило все-таки подавать желание горько усмехнуться.
Ну да, кто тут над кем издевается? Гестия поспорила бы, что при всем желании этот человек никогда бы не смог понять ни её страхов, ни усталости, ни просто желания все забыть и никогда не вспоминать. В его мире таких категорий просто не было.
Джонс не попыталась скинуть руку со своего плеча или отодвинуться, скорее принимая это как единственный вариант. Не менее горький и вызывающий глухое отчаяние в груди, но действительно единственный.
В конце концов еще пару минут назад она была готова потерпеть любую его грубость и боль, лишь бы просто потом оказаться дома. Что помешает сейчас так же отключиться? Очистить сознание, как на уроках окклюменции и больше ни о чем не думать, ничего не чувствовать, ни о чем не волноваться? У нее же получалось делать это со сложнейшими ментальными артефактами или когда кто-то настойчиво пытался выудить из её разума нужные воспоминания на экзаменах. Это было неприятно, но с болью их тоже учили справляться. А потом… потом у неё всегда есть банальный «обливейт»…
- Хорошо, - игнорируя то, как тревожно сжалось сердца и появилась неприятная горечь на языке, тихо ответила волшебница, садясь чуть более удобно и сгибая ноги в коленях, чтобы можно было удобно и всем корпусом повернуться к собеседнику, - Только, пожалуйста, будь аккуратнее, - она сама легко, почти невинно, но все же, чуть наклонившись, поцеловала мужчину, закрывая глаза, чтобы снова не захотелось плакать от осознания, насколько все это неправильно и даже просто страшно.
Поделиться422020-08-27 13:37:41
Иногда ты о чём-то мечтаешь, чего-то страстно ждёшь, к чему-то отчаянно стремишься – но не веришь, что это может произойти на самом деле, здесь и сейчас.
Так же случилось и с Квинтусом.
Он столько времени думал об этой женщине, что она и впрямь стала частью его жизни – причём лучшей частью. Именно её запах он старался вызвать в памяти, когда боль затуманивала разум. Прикосновения её губ пытался ощутить вновь и вновь, едва держась на ногах от усталости или надеясь преодолеть тяжёлое, похожее на похмельное, состояние после Полнолуния, когда хотелось просто отлежаться, побороть тошнотворную слабость и погрузиться в забытье.
Он ней вспоминал, закрывая глаза рядом с какой-нибудь шлюхой, чтобы наслаждение было более ярким.
Но вот теперь он с трудом мог поверить, что всё и впрямь происходит на самом деле. Что можно получить её прямо сейчас. Что между ними не стоит ни тот страх, о котором Гестия столько говорила, ни обет, который волк дал, чтобы помочь ей с этим страхом справиться.
Пару мгновений он просто смотрел на волшебницу, даже чуть отодвинулся в сторону, разрывая расстояние. Возможно, инстинктивно верил, что так станет лучше соображать. Возможно – просто хотел поймать её взгляд, убеждаясь, что она не шутит.
Уоррингтон ответил на поцелуй. Наверное, немного более нетерпеливо, чем рассчитывал и сам, потому что он не собирался просто побыстрее получить удовольствие, настояв на своём.
Ему хотелось растянуть этот день, пережить мгновение за мгновением, выпить каждое их них без остатка, как дорогое вино, наслаждаясь послевкусием.
Оборотень сам прервал этот поцелуй, ощущая, что ещё немного, и не сможет удержаться и не прикусить её губу. Не потому что ему хотелось причинить Гестии боль - просто эмоции били через край, требовали выхода.
Два-три коротких вдоха.
Воздух, казавшийся слишком густым и тягучим, чтобы так просто, не прилагая усилий, его выдохнуть.
Пара стремительных, гулких ударов сердца.
Немного затянувшееся молчание.
- Я постараюсь.
Он провёл кончиками пальцев по её щеке, на миг сжал белый воротник платья, словно хотел без лишних разговоров разорвать его. Впрочем, почти сразу же отпустил, разве что задержал руку на пуговице, словно не решаясь её расстегнуть.
- Я ведь тебе совсем не нужен, правда?
Квинтус и сам не знал, отчего произнёс это. То самое чутьё, каким славятся волки? Интуиция? Или обычная подозрительность?
Неважно. Важно то, что в любой иной ситуации с любой другой женщиной Квинтус попросту не стал бы даже думать ни о чём подобном. А если уж вдруг по какой-то причине и задумался бы, если бы происходящее не было ему совсем уж безразлично, и в голову вдруг отчего-то пришло, что его порыв может остаться без ответа, оборотню точно захотелось бы ударить, задрать юбку и попросту взять своё, думая лишь о том, чтобы ненадолго забыться в сладкой блаженной истоме. И плевать на чужие чувства, раз уж в них нет места самому Уоррингтону.
Но вот сейчас всё было по-другому. Он даже не хотел слышать ответа на свой вопрос. И лишь нетерпеливо качнул головой.
- Не надо. Ничего не говори.
Где-то там, за окном, раздался весёлый смех. Ему вторили громкие голоса и отзвуки музыки. Всё это едва касалось сознания, не заставляло даже на мгновение сосредотачиваться на себе.
Гестия не сказала ничего такого, что могло бы задеть волка. Но вместе с тем тот, кто привык наугад находить дорогу в чаще леса, определять лишь по одному ему видимым признакам опасность и замечать почти невидимые следы на снегу, мог почувствовать и недосказанность.
Впрочем, это уже детали. Каким бы ни оказался ответ, он ничего не изменил бы.
Уоррингтон стянул через голову свитер и, не глядя, бросил на пол.
- Иди сюда.
На то, чтобы подняться на ноги, оттолкнувшись рукой от пола, а затем присесть рядом с Гестией, ушло от силы пару секунд. А затем Квинтус подхватил её на руки, точно так же, как недавно в кафе, обняв правой рукой за талию и поддерживая левой под коленями. Сейчас он почти не чувствовал веса женщины.
Выпрямившись, постарался, как мог, аккуратно, чтобы не налететь на стол, шагнуть к постели. И уже в следующий момент – помещение не было слишком просторным, это уж точно – опустил волшебницу на край кровати. Оказавшись рядом – скомканную подушку пришлось нетерпеливо отбросить в сторону – нащупал молнию на её платье.
- Ты ведь так и не сказала мне, как тебе нравится. Если я буду пытаться понять сам, могу ошибиться.
Поделиться432020-08-27 16:52:46
Усталость постепенно перетекала в обреченность, но, к счастью, не апатию, не позволяя просто замкнуться в себе и игнорировать реальность.
Хотя, наверное, это было бы проще. Забыться, очистить разум, ни о чем не думать, не видеть картинки воспоминаний, не пытаться думать или анализировать. Это бы уберегло её собственный разум от извечной череды упреков, самокопания, чувства вины за то, что не выбрала бороться до последнего, пытаться выбраться самостоятельно. Иногда было очень сложно принимать логичные и более рациональные решения, когда буквально все твое существо хотело лишь одного - поддаться инстинкту бежать или драться. Кусаться, царапаться или просто завыть не хуже любого волка от отчаяния.
Только это бы не помогло. Такое поведение могла себе позволить перепуганная девочка-подросток, но не тот, кого ждет дома ребенок, а за плечами достаточно жизненного опыта, чтобы понять - это никак не поможет, не спасет, лишь ухудшит ситуацию и могила станет еще глубже.
Гестия искренне попыталась просто глубже дышать, открывая глаза и на пару сантиметров отстраняясь от мужчины. Она старательно цеплялась за самообладание, чтобы не дрожать, абстрагироваться от прошлого опыта и не видеть ничего плохого в том, как чужие пальцы касаются её щеки.
Но сердце все равно болезненно кольнуло от страха и, кажется, вдохнуть все же не получилось, когда Квинтус сжал воротник её платья. На краткое мгновение ей показалось, что сейчас снова послышится треск ткани, а спина ударится о твердой пол, выбивая из легких беспомощных всхлип. Это было бы неудивительно, но от этого не менее пугающе.
И за секунду эти образы действительно пронеслись в перед глазами, вызывая тревожный спазм в животе, когда захотелось хотя бы попытаться убежать, не оказаться снова в абсолютно беспомощном положении, будучи прижатой чужим телом.
Но все же ничего не произошло... Дышать стало легче, хотя Джонс с трудом сдержала желание снова закрыть глаза от облегчения. Сложно было вытравить подсознательный страх, ожидание боли, несмотря на все слова и убеждения. Она просто не могла поверить, что этот человек действительно может быть с ней хотя бы аккуратным, чтобы не причинить лишней боли - о том, что обойдется совсем без нее Гестия даже не мечтала, прекрасно зная, что её тело вряд ли сможет даже просто достаточно расслабиться.
И на этом фоне вопрос о том, нужен ли оборотень ей, звучал как-то очень странно и иронично. Её все еще не покидало ощущение, что у них не просто разное восприятие ситуации, а они живут в двух параллельных вселенных - грёзе и кошмаре. И могут общаться только словами, не в силах ни описать, ни показать, как выглядит их личный мир, потому что другой живет в абсолютно противоположном.
- Ты нужен мне, - тем не менее тихо, почти шепотом отозвалась волшебница, обнимая Квинтуса за шею, когда он взял её на руки.
Это не было совсем уж откровенной ложью. Не из любви или холодного расчета, чтобы усыпить чужую бдительность или склонить ситуацию в свою сторону. Наверное, поэтому и звучало так просто, без надуманности.
Без него она, скорее всего, даже не выберется отсюда, не то что дойдет до дома. Да, это совсем не то, что стоило говорить даже мысленно, но Гестия была реалисткой - у нее не было вариантов без палочки и верхней одежды самой выбраться из этой ситуации, если бы вдруг мужчине пришло в голову просто оставить её и уйти. Да, ей не пришлось бы бояться конкретно его, но это не отменило бы всех остальных опасностей. Так что из двух зол женщина, очевидно, выбирала наименьшее.
И, если честно, не смогла не отметить, что оборотень действительно старается её не пугать, не быть откровенно грубым, как в прошлый раз. Мог бы ведь и просто к кровати за руку потащить или не так аккуратно на нее опустить, ничего не спрашивать, просто притягивая к себе, как в первую встречу. Вряд ли бы у нее хватило духу от страха что-то ему сказать или попытаться оттолкнуть, но он, кажется, честно пытался не усугубить её испуг. Не панацея и не стирает прошлого опыта, как и не прибавляет желания или не делает ситуацию лучше, но хотя бы сердце не замирает от ужаса и не приходит отвратительная дрожь.
Хотя насчет последнего она все же насчет последнего вывод был слишком поспешным. Джонс едва ощутимо, но все же вздрогнула, когда почувствовала прикосновение к спине, где располагалась молния платья.
Сложно было внятно ответить на такой вопрос… Вряд ли бы его устроили слова о том, что ей просто не хочется, а согласилась вынужденно, не видя другого выхода. Но робкая надежда о том, что их правда услышат и, может быть, не будет так страшно и больно, как чудилось в тревожных и жутких снах, все-таки шевельнулась в груди, заставляя повернуть голову, глядя на собеседника и аккуратно целуя его в уголок губ.
- Просто не торопись, - все-таки время на то, чтобы не пугаться еще больше, было решающим фактором при любом раскладе, - И, пожалуйста, не игнорируй меня, если я попрошу что-нибудь изменить или подождать.
Все остальное действительно было сложно сформулировать, главным ведь было поверить, что сейчас вся его галантность и внимание не закончатся, что он сможет хотя бы попытаться её услышать, если что-то будет совсем невыносимым или откровенно заставляющим паниковать.
Поделиться442020-08-28 13:59:49
Именно так выглядит счастье?
Квинтус даже не задумывался о том, насколько искренне она произнесла эти слова – ему было необходимо услышать что-то подобное, и он услышал.
Услышал в тот момент, когда ничем ей не угрожал, когда даже не требовал ответа. И потому у волка попросту не было причин усомниться в том, что сказала Гестия.
Впрочем, даже если бы эти причины и нашлись, разве он принял бы их в расчёт?
Теперь – что бы ни случилось дальше, какие бы неожиданности ни подстерегали его – в копилке воспоминаний будет ещё несколько моментов. То, как она обнимает его за шею. Как мимолётно, почти робко целует, сидя рядом с ним на кровати. И как говорит о том, что он ей нужен. Оборотень мог бы поспорить – он никогда не забудет звук её голоса.
И неважно – правду говорила волшебница, или нет. Ничего уже не было важно, кроме возможности к ней прикасаться, ловить на своём лице её дыхание и понимать, что горячий пьяный бред, который частенько напоминали его грёзы, всё-таки может стать реальностью.
- Я ведь уже сказал, что всё будет так, как захочешь.
Уоррингтон снова удивился самому себе – удивление было смазанным, едва заметным, лишь слегка коснувшимся сознания. Но всё-таки… Сколько лет он уже не произносил ничего подобного? Пожалуй, в последний раз Квинтус мог заявить что-то такое только в Хогвартсе. Или чуть позже – когда стажировался в Министерстве. А другой жизни. В той, которую сам напрочь перечеркнул чужой – да и своей – кровью.
Он и не думал возвращаться к той жизни – ни в мыслях, ни в поступках. Но выходило так, что отголоски её время от времени бередили душу – во снах, в полуосознанных воспоминаниях, появлявшихся на грани забытья, и тревоживших разум россыпью ярких красок. И вот теперь, рядом с Гестией… Волк ведь чувствовал, что рядом с ней ему не место – возле подобной женщины должен быть тот, кем он мог бы стать, если бы оставался обычным волшебником, если бы его жизнь не перевернулась и не покатилась под откос.
Впрочем, случилось так, как случилось.
Раз ничего не исправить, значит, нет смысла и страдать.
Но всё-таки… Всё-таки несмотря на тот путь, что уже остался за спиной и сходить с которого Уоррингтон не собирался – несмотря на кровь, что он так легко проливал, на чужую боль, доставлявшую ему удовольствие, на нападения и погони, когда выжить помогало лишь осознание собственной силы, возможность разорвать противнику глотку – возле неё он готов был попытаться хоть ненадолго представить, что прошедших лет попросту не было.
- Если я тебе нужен, то…
Он просто не знал, как выразить то, что испытывает теперь. Ведь слова навсегда останутся лишь словами.
Раз Квинтус и впрямь был нужен Гестии, то он согласился бы на что угодно, лишь бы удержать это мгновение, наслаждаться им ещё долго.
Но как об этом сказать?
…Оборотень вновь поцеловал её, потянув вниз молнию на платье. Когда ему показалось, что эта молния заела, он нетерпеливо дёрнул её – и, как ни странно, это помогло. Поцелуй длился долго – во всяком случае, такое ощущение сложилось у самого волка. Впрочем, в такие моменты время – понятие весьма субъективное.
- Снимешь сама платье?
Он, наконец, отстранился, медленно провёл рукой по её груди, не сжимая пальцы, из последних сил стараясь не допустить, чтобы его прикосновения были слишком навязчивыми. А затем привстал, но практически сразу опустился на колени перед кроватью. Надеясь, что действует не особенно поспешно, расстегнул один за другим изящные зимние ботинки волшебницы и сбросил их на пол, даже не удосужившись проследить, куда они упали. Прижался губами к лодыжке Гестии, стараясь не сосредотачиваться на том, что её, на первый взгляд, простая просьба начинает казаться почти неисполнимой – не торопиться становилось всё труднее, как бы ни хотелось самому Квинтусу, чтобы происходящее не заканчивалось как можно дольше.
Шаги за дверью заставили оборотня резко вскинуть голову. И моментально его обожгла мысль о том, что волшебной палочки под рукой нет – она осталась на столе. И чтобы схватиться за неё, придётся потратить пару мгновений, которых может попросту не быть в запасе.
Шаги стихли, вероятно, кто-то из таких же посетителей этого гостеприимного дома, как и сам Уоррингтон, просто прошёл по направлению к лестнице, даже не задержавшись возле их комнаты.
- Если вдруг… мало ли… кто-нибудь тут появится, веди себя тихо. Не хочу, чтобы в тебя попало заклинание, которое будет предназначено мне
Оборотень встал, шагнул к столу, на всякий случай взял свою палочку и кинул на постель. По крупному счёту, предосторожность была излишней. Он почти не сомневался, что ещё через пару минут вряд ли в принципе заметит опасность, до тех пор, пока не станет слишком поздно.
А после этого Квинтус принялся раздеваться. Сначала разулся – шнурки путались, и один из них пожелал развязаться лишь в самый последний момент, когда волк был готов его разрезать, напрочь забыв о том, что оставил нож на столике в кафе. Затем стянул джинсы. Под конец настала очередь тёмно-зелёных трусов-боксеров, которые он с какой-то радости надел сегодня, собираясь в город, хотя обычно не особенно переживал по поводу отсутствия нижнего белья.
- Зря ты отказалась от вина. Сейчас было бы весьма кстати.
Поделиться452020-08-28 16:49:26
Едва заметная, но все же грустная улыбка тронула губы при словах о том, что все будет так, как она захочет. Но Гестия тут же чуть опустила голову, прячась то ли от собственных мыслей, то ли от щемящего в груди чувства безысходности.
Все, чего ей действительно хотелось - никогда не встречать этого человека, остаться в тот летний день дома или пойти кататься на лодке с Паулой и родителями супруга. Они могли бы смеяться, купаться, кататься на самодельных качелях рядом с домом, любоваться цветами на ухоженных клумбах, а потом, закутавшись в плед, на веранде ждать возвращения отца и мужа с работы. Тогда бы она его обнимала, целовала, улыбалась в ответ на преподнесенные сережки с топазами и приглашение на званый ужин к одному из министерских коллег.
Но ничего из этой счастливой сказки не произошло, будучи перечеркнуто еще тогда, в июле, жестокой реальностью, в которой ей не удалось в ту ночь даже глаз сомкнуть, а сейчас все старые раны будто бы медленно и с каким-то садистским удовольствием вскрывали.
Нет, это уже была не паника, скорее глухое отчаяние, принятие неизбежного и смирение, но от этого не менее горькое и болезненное.
И все же волшебница не отстранилась от поцелуя, не очень уверенно отвечая на него, постепенно пытаясь очистить голову от всех мыслей, которые приносили лишь дискомфорт и никак при ээтом не могли повлиять на ситуацию. Пустые размышления и воспоминания не сделают этот мир лучше, а причинять себе лишнюю боль осколками прошлого Джонс не хотела, тут и в реальности хватало чего пугаться.
Гестия не могла не отмечать, как с тихим звуком расходится молния, а прохладный воздух комнаты щекочет кожу, покрывающуюся мурашками от слов мужчины.
Разумом она понимала, что сейчас её действительно об этом просят, а не засталяют, держа в руках палочку, но все же... Все же было тяжело контролировать реакции тела, которое смогло увидеть ситуацию под другим углом, только когда Квинтус неожиданно опустился на колени, снимая её ботинки и прижимаясь губам к лодыжке, отчего женщина все же опомнилась, понимая, что не стоит позволять воспоминаниям вновь разрушить относительное спокойствие ситуации, когда страх не перерастал в панический ужас, а лишь тугой пружиной тревоги сжался где-то в груди.
Пальцы аккуратно сжали подол, все же стягивая теплую и плотную ткань через голову. Сразу же захотелось повести плечами от прохлады и обнять себя руками, потому что корсаж, слегка утягивающий талию и чуть приподнимающий грудь для правильного силуэта платья вместе с сетчатым, пусть и многослойным, подъюбником не особо грели.
Особенно с учетом, что от слов о том, что сюда может кто-то войти, Гестия немного испуганно посмотрела сначала на дверь, а потом на собеседника, который взял палочку.
Нет, она уде поняла, что, по крайней мере в данный момент, он не станет снова её связывать или применять другие ары, но все же избавиться от инстинктивной реакции было сложно. Тем более, когда все же пришлось нервно сглотнуть и отвести взгляд, пытаясь уговорить себя снять колготки, которые давали ей хоть какую-то иллюзию тепла и спокойствия.
Черная ткань крайне неохотно поддалась, отчего волшебница все же поежилась и подтянула босые ноги на кровать, потому что даже дощатый пол сейчас казался слишком холодным. Или это её просто все-таки била мелкая, едва заметная дрожь страха от понимания, что с каждым мгновением у нее все хуже и хуже получается контролировать собственное тело, которое хотело забиться в угол, замотаться в одеяло и, наплевав на все доводы рассудка о том, что другого пути домой нет, просто не подпускать к себе никого.
И Джонс прекрасно осознавала, что если сейчас её, даже не желая напугать, вновь зажмут между стеной и чужим телом или прижмут к кровати, то нервы не выдержат, выдавая вновь неконтролируемый страх и слезы. Но этого нельзя было допустить, поэтому, собрав все остатки воли, Гестия все же сама встала с постели, игнорируя мелкую дрожь в пальцах.
- Но вино ведь не главное, - тихо заметила волшебница, набравшись смелости и аккуратно обнимая мужчину за плечи, чувствуя под пальцами теплую кожу и просто прижимаясь к чужой груди, чтобы снизу вверх посмотреть в глаза, - Можно я дальше не буду раздеваться? Пожалуйста.
Не позволяя сразу ответить возможным отказом, помня о прошлой встрече, Джонс сама, уже куда более уверенно, поцеловала собеседника. У нее все еще не было никакой уверенности в том, что его настроение не изменится. Как и не было понимания, где лежит та граница, в пределах которой он действительно готов её слушать, а потому вместе "хочу" все-таки звучало почти робкое и вопросительное "можно", доказывающее, что ситуацией все равно владеет именно оборотень. Или же создавая видимость того, что это просто беспокойство о том, как и ему бы хотелось её видеть. Причину этого вопроса наверняка знала только сама волшебница.
Поделиться462020-08-29 18:58:24
Он стоял и смотрел, как женщина поднимается с кровати. Взгляд волка – пристальный, настойчивый, пусть и подёрнутый лёгкой мечтательной дымкой – старался не упустить ни одной детали. Квинтус хотел запомнить всё, до мельчайших подробностей – то, как тёмные волосы ложатся на её плечи, как приподнимает полуоткрытую грудь корсаж, как скрывает её бёдра сетчатая нижняя юбка.
Ему не удалось ответить, потому что даже простое «да» нужно было ещё заставить себя произнести, постаравшись собраться с мыслями и осознать, что хочет от него Гестия.
А последнее сейчас давалось слишком уж непросто.
Да и что бы он мог сказать? Что так, не раздеваясь полностью, пусть и превратившись, наконец, из сладкой и почти нереальной грёзы в женщину, до которой можно было дотронуться, она всё-таки оставалась почти недоступной, не давая полностью насладиться своим телом, и потому заводила только сильнее? Пожалуй, это не было бы полной правдой – сильнее подхлестнуть его возбуждение было теперь вряд ли возможно. Он ведь не врал, когда говорил, что мало кого в этой жизни хотел так же непреодолимо. И уж точно никогда не пытался так долго сдерживать себя, стараясь не напугать напором, не вызвать ненависти или отвращения, которые подчас порождает страх.
Волк почувствовал, как её руки легли к нему на плечи – сейчас, когда он избавился от одежды, все прикосновения казались особенно пронзительными – и прижал женщину к себе, стараясь сделать это не очень уж резко и по возможности не грубо. Да и на поцелуй он очень хотел ответить неторопливо, даже нежно. Но сам ощущал, что получается всё не совсем так, как надо, не так, как он намеревался сделать. Тело реагировало само, и практически каждый его порыв приходилось сдерживать. И это тоже становилось похоже на длительную пытку, прекращать которую не желал сам Квинтус.
Его рука смяла подъюбник, приподнимая его край, и уверенно устремилась вверх по бедру, пока пальцы не коснулись тонкой ткани трусиков. Оставалось только ухватить эту ткань и рывком дёрнуть вниз, что Уоррингтон и сделал. Именно в этот момент его неожиданно обожгла полная злости мысль о том, что кто-то может проделывать это едва ли не каждый вечер, легко, по щелчку пальцев, получая то, о чём оборотень грезил месяцами, ради чего готов был рисковать и мучительно пытаться что-то изменить в себе.
Эта мысль не притупляла удовольствие, не сглаживала остроту момента. Она лишь подхлёстывала и без того распалённое воображение и заставляла полностью отпустить и чувства, и разум, перестать, наконец, контролировать каждый свой шаг.
Впрочем, последнего Квинтус себе всё-таки не позволил. Он подался ближе к кровати, опустился на покрывало, край которого сполз на пол, открывая белую, но явно не самую новую простыню, и увлёк за собой Гестию – но сделал это настолько мягко, насколько уж получилось.
Хотелось лишь одного – взять её, сейчас, в этот самый момент, не медля дольше и дав, наконец, полную волю инстинктам. Проблема состояла лишь в одном – оборотню требовалось, чтобы она сама попросила об этом. Он даже не думал об обете – в конце концов, волшебница согласилась на близость. Да и не в этом дело, по крупному счёту. Все расчёты уже казались чем-то надуманным, а такое понятие как осторожность попросту не имело смысла. Ему всего лишь казалось необходимым, чтобы она испытывала точно такое же влечение. Иначе та сказка, в которой он жил в последнее время, могла бы разбиться, не выдержав встречи с реальностью.
- Я тебя никому не отдам. Пока я жив, я буду рядом, Гестия. Так или иначе, я буду возвращаться к тебе.
Признание? Угроза? Волк и сам не смог бы определить. Сжав запястья, он прижал её руки к кровати , но почти сразу же от пустил - сердце успело сделать лишь несколько торопливых ударов.
Он вновь поймал губы женщины, пытаясь сделать этот поцелуй осторожным и ласковым. А затем чуть наклонил голову, целуя шею и грудь вдоль границы корсажа.
- Скажи мне сама, когда этого захочешь.
Квинтус выдохнул эти слова на грани слышимости, заставил себя оторваться от неё, сесть на постели, отодвигаясь в сторону. Приподнял вверх воздушные нижние юбки, отчаянно пытаясь не запутаться в них, чтобы не было искушения попросту их сорвать. Затем, наклонившись, прижался губами к колену Гестии. Чуть прикусил её кожу, почти уверенный в том, что боли этот укус не принесёт. Следующий поцелуй обжёг внутреннюю сторону бедра. Оборотень очень надеялся, что не слишком спешит, поднимаясь всё выше и настойчиво лаская губами и языком её тело.
Поделиться472020-08-29 23:19:46
Некоторые с виду совершенно безобидные действия и прикосновения имеют свойство обжигать не хуже раскаленного металла или же резко возвращать в реальность, словно ушат холодной воды, от которого потом еще долго потряхивает и морозит даже в тепле.
Вот и сейчас, чувствуя, как ей отвечают на поцелуй, а чужая рука уверенно сминает несколько слоев тонких невесомых юбок, Гестия могла бы поклясться, что все её мысли внезапно налились невероятной тяжестью и при этом раскалились добела, тугим обручем боли обжигая виски. Ей бы действительно хотелось что-то сказать против, но получилось только вздрогнуть, неосознанное желая то ли отстраниться, то ли просто переступить с ноги на ногу, чтобы почувствовать холодный пол и попытаться взять себя в руки, сохраняя трезвость мышления и не позволяя рассудку погрузиться в смесь какого-то подсознательного ужаса, от которого деревенели мышцы, и стремления наоборот побыстрее со всем закончить, просто перетерпев боль.
Это были два совершенно не сочетающихся желания и страха, которые требовали абсолютно противоположного - либо за счёт остатков смелости сейчас самой действовать, либо как можно дольше тянуть время. И от этого становилось, если честно, в разы хуже, когда все доводы разума вступают в прямой конфликт с ощущениями тела, нежелающего мириться со своей долей и участью.
И все же, против собственного организма идти сложно даже самым прекрасным ментальным магам, а уж хрупкой и напуганной волшебнице тем более при ощущении, как ноги будто бы наливаются свинцом от ощущения, что им приходится сделать шаг к кровати вслед за оборотнем, а в следующее мгновение обнаженные лопатки легко могут почувствовать довольно грубую ткань выцветшего покрывала.
И, пожалуй, Джонс сейчас бы очень многое отдала, чтобы мир перестал быть таким пронзительно ярким, а тело не отзывалось на малейшее прикосновение, словно натянутая струна, только и ждущая момента лопнуть, рассекая чужие мальцы в мясо и вырывая крик. Даже воздух словно сгустился, оседая лавандовым дымком где-то в легких и мешая нормально дышать, оставляя лишь рванные и короткие вдохи через нос, будто бы после долгого бега.
Но при этом все происходящее до разума доходило крайне неохотно, медленно, не позволяя адекватно реагировать, а потому смысл сказанных слов отразился в голубых глазах лишь вместе с испугом от того, как мужчина прижал её запястья к кровати. Может быть, это действительно было лишь на пару мгновений, но для и без того уставшей нервной системы этого было достаточно, чтобы тут же зажмуриться, внутренне подбираясь и ожидая какой-то грубости. Не может быть все так хорошо и гладко.
Возможно, ей бы даже было легче просто и открыто бояться этого человека, пытаться отползти или как-то защититься вместо того, чтобы просто гадать, действительно ли он останется таким аккуратным до конца или это напускная маска, и ждать подвоха. У нее не было бы никаких разногласий тела и мыслей, которые бы всё равно свелись к единственному порыву - уцелеть, не было бы времени на долгие размышления и моральные терзания.
Но вместо этого были лишь теплые прикосновения губ к чувствительной коже, вынуждающие все-таки пропустить один вдох, чувствуя, как удары собственного сердца становятся гулкими, а глаза снова открываются, показывая чуть подрагивающий от несоответствия домыслов и действительности мир. Точнее простой и низкий потолок маленькой комнатки.
Собственные пальцы невольно скомкали покрывало, даже не замечая, как дыхание все же сбивается. То ли от на мгновение всколыхнувшейся паники и желания немедленно свести ноги и сесть, давая себе возможность прийти в себя и поверить, что сейчас не произойдет ничего из кошмаров, посещающих её в самые темные ночи. То ли уж беспощадно оборвать все нити мыслей, позволяя на пару мгновений окунуться в чистейший ужас, чтобы потом все закончилось и можно было уже вдоволь наплакаться в одиночестве, пытаясь хоть как-то осмыслить то, что казалось пьяным бредом самого бездарного режиссера магловского кино.
Но, как это бывает всегда, на деле у нее получилось лишь шумно выдохнуть, чувствуя, как непроизвольно, но все же спина чуть прогибается в пояснице. Может быть, от слишком, почти до боли напряженных мышц. Может быть, желая, чтобы остальное тело тоже попыталось сделать хоть что-то, как-то отреагировать на происходящее.
- Я хочу тебя, - не выдержав, выдохнула волшебница, сама не узнавая свой чуть дрогнувший голос и только сейчас осознавая, что инстинктивно вновь потянулась к плечам мужчины, сжав их даже чуть сильнее, чем следовало, - Сейчас.
И, наверное, это было самым правильным решением – разом обрубить все страхи, больше не мучить себя ожиданием боли или агрессии, пока получилось хоть на краткое мгновение об этом забыть. Не позволить себе снова испугаться от какого-нибудь неосторожного действия, причиняя дополнительный дискомфорт и не испытывая на прочность небезграничное терпение мужчины. Сделать это, пока смирение и принятие ситуации не переросли в отчаяние и не заставили окончательно утратить связь с реальностью.
Или, что было бы совсем нежелательно, тело не взяло вверх над доводами рассудка, стирая все мысленные рамки и либо действительно поддаваясь в панику, либо все же принимая чужие прикосновения как данность и переставая хоть как-то связывать происходящее с реальностью, а не странным наваждением. Потому что поверить в происходящее до конца все еще не получалось, не хватало времени все осмыслить и принять, а от того и оставалось это странное ощущение нереальности.
Отредактировано Hestia Jones (2020-08-30 11:56:38)
Поделиться482020-08-30 23:37:11
Это был сладкий бред, затягивающий в себя, как напоминающее лесную поляну болото может затянуть неосторожного путника. Впрочем, в неосторожности волк не смог бы обвинить себя – он ведь прекрасно отдавал себе отчёт о происходящем с самого начала. Он сознательно соглашался пойти на любой риск, лишь бы получить Гестию. Тем не менее, ему и впрямь казалось, что вырваться из этого плена у него уже не получится. Жизнь разделилась на «до» и «после». Ведь только что оборотень не врал – пока будет жив, он попросту не сможет её забыть. И будет возвращаться, чтобы снова увидеть, чтобы окунуться в собственные мечты, которые, как оказалось, всё же могут принимать вполне реальные очертания.
Квинтус был почти уверен, что её тело отзывается на его прикосновения. Именно это он и надеялся ощутить, теряя возможность рассуждать и полностью погружаясь в наваждение – когда уже ничего не имело значения, кроме возможности взять эту женщину.
Он почувствовал, как руки волшебницы сжимают его плечи – и расценил это лишь как подтверждение того, что происходящее не оставляет её равнодушной. Но всё-таки – вопреки ожиданиям и сумасшедшей, основанной лишь на его иллюзиях надежде - больше всего сейчас он боялся услышать требование остановиться и оставить её в покое. Что делать в таком случае он попросту не знал – наплевать на этот обет, всё равно ведь умирать когда-то, не правд ли? Просить её, снова говоря о своих чувствах?
Уоррингтон даже не хотел думать об этом. Да, к слову, и не мог. Ни думать, ни рассуждать, ни строить планы.
Реальность сузилась до одного единственного мгновения. До возможности ласкать её тело. До желания, что сводило с ума, но сдерживать которое пока что всё-таки получалось.
Если честно, то он не сразу поверил, услышав её слова – в первый момент даже мог предположить, что они оказались лишь плодом разгорячённого воображения. Потому что происходящее слишком уж напоминало его жаркие сны.
Впрочем, явь это или грёзы, было уже неважно.
Он сел на постели, жадно глотнул воздух, предельно остро ощущая все запахи – пыли, плесени, лаванды. И, конечно, запах лежавшей на постели женщины – той женщины, о которой волк столько времени думал…
Пару секунд он просто смотрел на Гестию – взгляд касался её губ, пробегал по краю корсажа, останавливался на тёмных прядях волос, в беспорядке лежавших на смятом покрывале.
Квинтус лишком долго ждал этого момента, чтобы не замереть хоть ненадолго, не пережить его в полной мере, прежде, чем и оно станет воспоминанием.
А после этого – когда ждать дальше стало невозможным, когда все инстинкты требовали наброситься на неё, прижать к постели и, возможно, схватить зубами за нежную кожу, чтобы уж точно показать, что дёргаться слишком опасно, он лишь опустился сверху, целуя Гестию в губы, неторопливо, глубоко, без остатка отдаваясь этому поцелую.
И почти сразу вошёл в неё – не так медленно, как хотел бы. Сдерживать себя и дальше было невозможно – у каждого есть свой предел. Но всё-таки оборотень очень старался не причинять ей боли и двигаться не слишком резко. Поначалу это даже получалось. Мысли от том, что всё должно продолжаться, как можно дольше – сумбурные, обрывочные, но всё же подчинявшие себе - заставляли останавливаться, сжимая её бёдра, касаясь губами щеки и ловя горячее дыхание.
- Я тебя люблю, - успел прошептать Квинтус, прежде, чем его с головой накрыла волна наслаждения, пробегая по телу дрожью и отдаваясь невольным стоном.
…Он лёг рядом, тщетно стараясь унять бешеные удары сердца. Уткнулся лицом в её волосы, ловя себя на том, что всё ещё сжимает левой рукой верхний слой воздушного подъюбника.
- Мне кажется, это был самый лучший раз за всю мою жизнь. Надеюсь, ты тоже кончила… Я могу и дольше. Просто ждал сегодня очень долго. А ты слишком уж хороша...
Сейчас ничего больше не хотелось – только находиться рядом. Ощущать близость её тела, пытаясь отдышаться.
Волк даже поленился смахнуть каплю пота пробежавшую по виску.
Если бы у него ещё осталась способность удивляться – оборотень удивился бы. Тому, что всё ещё испытывает к Гестии странную, почти болезненную, нежность. Тому, что не обвиняет её ни в чём - даже в том, что по сути изменил самому себе, отказываясь от прошлых привычек.
Поделиться492020-08-31 11:06:12
Порой люди даже не подозревают, сколько у них может быть сил, почему в каких-то ситуациях они до последнего цепляются за остатки сознания или самообладания, когда, казалось бы, проще было отпустить, забыться или сдаться. Никогда не знаешь наверняка, что заставляет все еще бороться, тратить все доступные ресурсы на то, чтобы оставаться в реальности, вопреки всем желаниям собственного разума и тела.
Гестия, наверное, не смогла бы даже под пытками ответить, почему просто не закрыла глаза, не спряталась в коконе беспечных воспоминаний. Она ведь умела очищать сознание, запираться в своем маленьком внутреннем мире, чтобы ни один человек или даже сильнейшая боль не могли её оттуда вытащить.
Вместо этого реальность наоборот становилась слишком яркой. Время, кажется, можно было разлить по стакан, словно остатки воды в графине на столе. В рассеянном зимнем свете из окна все казалось каким-то... почти призрачным, сновидением. Тревожным и непонятным, но тем, от которого не получается очнуться, сколько ли зажмуривайся.
И, может быть, поэтому и было необходимо, словно из глупой веры, что если сделать иначЕ, то это поможет, не отводить взгляда от оборотня, севшего на постели. Краткие секунды слишком хорошо отпечатывались в памяти, ловя каждую мелочь, каждый собственный частый вздох и удар сердца, навсегда сохраняя это почти неконтролируемое желание попробовать отползти из страха, что вот сейчас все разрушится, обнажая жестокую реальность, где снова будет только боль и отчаяние.
От этого было неожиданно ощущать, как её не прижимают с силой к продавленному матрасу, не заставляют шире развести колени и даже не перехватывают запястья, а лишь целуют так, что губы все же сами приоткрываются навстречу, даже если просто из желания хоть как-то заглушить краткий, но болезненный стон.
Сколько ни убеждай тело, а оно все равно слишком хорошо помнит прошлую грубость, чтобы расслабиться, а не напрягать мышцы, заставляя Гестию вздрогнуть, с силой обнимая мужчину за шею в попытка просто найти опору и правда доказать себе, что все не так страшно.
Безусловно, о каком-либо удовольствии речь не шла, но Джонс не чувствовала этой щемящей пустоты и безразличия в груди, когда было все равно на собственную жизнь и тела. Не хотелось закрыть глаза или заплакать от боли, страха за собственную жизнь или просто жалости к себе.
Весь мир сузился лишь до собственного рванного дыхания, ощущения теплой кожи под пальцами и того странного чувства нереальности, когда тело почему-то кажется ... немного чужим. Ненастоящим. Как будто действительно во сне, когда все, вроде, происходит с тобой, но нет привычного спектра чувств, чтобы до конца поверить в случившееся. И, наверное, будь это действительно ночным наваждением, от слов о любви Гетсия бы точно проснулась, растерянно глядя на собственную спальню и потом мучительно долго пытаясь понять, что же её разбудило.
Но вместо этого пришла усталость, внезапно навалившаяся на плечи и разбившаяся слабостью по всему телу. Вернулась опустошенность, когда не осознаешь, почему же так тяжело, а в голове нет ни одной мысли. Не получается сосредоточиться даже на чем-то простом.
Инстинктивно, ощутив свободу, волшебница перевернулась на бок, чуть сгибая ноги в коленях и борясь с детским порывом свернуться в клубочек и накрыться одеялом, чтобы попытаться хоть как-то разобраться в случившемся и том, как жить дальше. Если в прошлый раз, все было понятно - просто выжить, сбежать, а потом плакать и пытаться сшить разорванную на лоскутки душу, то сейчас... сейчас это было больше похоже на действие медицинского препарата, наркоза, от которого сложно и долго приходится приходить в себя, хотя, казалось бы, ничего особого для организма не произошло, не было боли или чего-то подобного.
Наверное, следовало что-то сказать. Хотя бы попроситься домой или просто больше её не трогать, когда память все-таки внезапно подкинула слова из прошлого о том, что ему вполне могло стать мало одного раза. Но сил на разговоры не было. Как любой человек, переживший достаточно стрессовую ситуацию, начиная от встречи в кафе и заканчивая мучительное ожидание куда больших страданий, оказавшись в относительной безопасности Гестия чувствовала полный упадок сил и потребность в каком-то душевном тепле, якоре, который напомнит, что все хорошо, все закончилось...
Скорее инстинктивно, всего лишь действительно пытаясь поверить, что хотя бы сейчас им и впрямь больше ничего не угрожает и можно наконец дать волю слабости, Джонс все-таки уткнулась носом в чужое плечо, закрывая глаза и машинально обнимая мужчину. Плакать не хотелось, ей нужны были лишь несколько минут тишины, чтобы хоть как-то совладать с собой, найти какие-то силы на слова и самые простые действия вроде одевания. Но пока их не было. Только звук собственного постепенно выравнивающегося дыхания и безграничная усталость.
Поделиться502020-09-01 13:10:55
Сколько прошло времени? Пара минут? Полчаса?
Квинтус не знал. Он просто потихоньку приходил в себя, пытаясь унять отчаянно бьющееся сердце и восстановить прерывистое дыхание.
Наконец, заставил себя разжать пальцы, выпуская воздушную ткань её нижней юбки. Постарался сфокусировать взгляд на блеклых обоях.
Так или иначе, приходилось возвращаться в реальность. Но сейчас возвращение это не было ни болезненным, ни тяжёлым. Всё происходило совсем не так, как в те дни, когда волк ходил к местным шлюхам и, задирая юбку одной из них, убеждал себя в том, что рядом с ним находится та волшебница... До сих пор он ведь не знал даже её имени.
Вот тогда вновь окунаться грубый мир, где правят не иллюзии, а необходимость выживать, было очень непросто. Страсть проходила, оставляя после себя горьковатый привкус пепла и мутное опустошение.
Но тогда – не сейчас.
Сейчас клонившийся к сумеркам зимний день – солнце ещё не скатилось за горизонт, но зимой темнеет быстро, и если перевалило за полдень, то вечер явно не за горами – представлялся всё таким же пленительно-сладким, подёрнутым завесой упоительных грёз. Эти грёзы сплетались теперь с явью, делали окружающий мир до странности похожим на ночные видения – и заставляли его выглядеть почти идеальным, ровно таким, какой Квинтус столько раз пытался себе представить.
Не зря ведь говорят, что желания – если желать всем сердцем – не могут не сбыться.
И пусть Гестия ничего не сказала – то, как она прижалась к плечу оборотня, как обняла его, было красноречивее всяких слов. По крайней мере, для Уоррингтона.
- Я об этом давно мечтал. Рад, что тебе тоже понравилось. Знаешь, теперь мне ничего не страшно. Я ведь всё думал, что так и не успею отыскать тебя…
И впрямь – дальше хоть трава не расти. Без разницы, что там будет завтра – да пусть и не завтра, пусть прямо сейчас. Совершенно неважно, кто нарисуется на пороге комнаты через пару мгновений – авроры, хит-визарды, и те, и другие? Не имеет никакого значения, по крупному-то счёту, успеет ли волк схватить волшебную палочку и отразить их заклинания.
Он не сомневался, что лучше, чем сейчас, вряд ли когда-либо будет. А раз так – что он, собственно, теряет при любом раскладе?
…Квинтус всё-таки осторожно отстранился, мимолётно коснувшись губами щеки женщины. Неохотно встал с кровати, потянулся и сделал шаг по направлению к двери.
- Подожди, я сейчас.
Впрочем, почти сразу же остановился. Будь он с какой-нибудь продажной девкой, даже и не стал бы задумываться ни о чём подобном. Но вот то, как на него смотрела – и как оценивала – Гестия, было для оборотня важным. Окинув комнату взглядом, заметил на полу возле самой кровати, рядом со своими джинсами, скомканные трусы. Надел. Вытащил из кармана куртки – она так и лежала на стуле - несколько монет. И только после этого вышел в коридор…
Вернулся Уоррингтон быстро. Явно заходил в соседнюю комнату. Впрочем, никаких голосов слышно не было – здесь точно привыкли решать всё за закрытыми дверями и не обсуждать во всеуслышание даже пустяки.
- Всё-таки, мне кажется, это не будет лишним.
В левой руке оборотня была бутылка игристого. В правой – два бокала на тонких ножках, которые, на первый взгляд, выглядели даже почти чистыми. Во всяком случае, если особенно не придираться, на них нельзя было рассмотреть ни пыли, ни мутноватых разводов.
Квинтус плотно прикрыл дверь, приблизился к кровати и небрежно бросил бокалы на окончательно смявшееся покрывало, что наполовину съехало на дощатый пол.
Уселся, чуть наклонил бутылку и снял оплётку с горлышка. После этого слегка качнул пробку, придержал её, а затем попросту позволил выйти с негромким хлопком. Над бутылкой показался чуть заметный белый дымок и брызги пены, что тщетно пыталась вырваться на свободу.
- Я помню, что ты спешишь к дочери. Что её нужно успокоить, чтобы мы могли увидеться завтра, но я тебя недолго не задержу, - он наклонился к волшебнице, вновь целуя её – смутные отголоски желания лишь слегка всколыхнулись в душе. Недавнее наслаждение было слишком полным, чтобы отойти от него так быстро.
- Потому что мне необходимо, чтобы ты пришла. Я буду ждать…
Уоррингтон взял один из бокалов, наполнил его – пена всё-таки пролилась через край и стекла на постель – и протянул женщине.
- Знаешь… - Квинтус запрокинул голову, глядя на низкий потолок с пятнами плесени. Улыбнулся. Если бы кто-то увидел сейчас взгляд волка, то смог бы заметить, что обычная настороженность исчезла – этот взгляд был если не тёплым, то вполне человеческим, лишённым той ледяной ярости, что свойственна хищнику, думающему лишь о том, как загнать добычу. – Ты, пожалуй, лучшее, что было моей жизни. Мне, правда, жаль, что в тот раз вышло всё так… Мы не можем изменить прошлое. Но будущее-то в нашей власти. И я хочу, чтобы тебе всегда было хорошо со мной. И я… - порву глотку кому угодно ради этого, …- сделаю всё, чтобы ты никогда не пожалела о том, что мы встретились снова.
Поделиться512020-09-01 22:11:02
Тишина убаюкивала. Укутывала, укрывала мягким одеялом покоя и абсолютной чистотой мыслей, когда все переживания отходили на второй план, позволяя почувствовать, как расслабляется каждая мышца в уставшем теле. И, пожалуй, на какие-то краткие минуты Гестия даже почти задремала или хотя бы просто полностью отключилась от реальности.
Ей было необходимо ни о чем не думать, не переживать, не бояться. Весь организм требовал хоть какого-то отдыха, пусть и такого краткого, когда нет ничего, что могло бы их потревожить. Слишком много всего произошло, слишком большая нагрузка на нервную систему, при чем совершенно незапланированная. И еще даже не закончившаяся.
Джонс прислушивалась к собственному выравнивающемуся сердцебиению, приглушенным звукам улочки за окном, чужому дыханию... Открывать глаза не хотелось почти до боли. Словно с потоком зрительной информации вернутся все страхи и тяжелые мысли. От последних точно было не сбежать, никуда не деться от себя самой. Но разве она не заслужила хотя бы несколько минут эмоциональной тишины?
Но голос Квинтуса мгновенно порушил этот хрупкий стеклянный купол, которым волшебница пыталась оградить себя от внешнего мира, и вернул в реальность, где она все еще не могла найти в себе сил даже чтобы встать. Но открыть глаза все же пришлось.
Честно, Гестии не хотелось говорить. Может, из страха, что все-таки не удержится и снова расплачется от начавшего разрастаться в груди чувства стыда и вины. Может, просто настолько устала, что сдавали нервы по любому поводу. Она не могла побъяснить причину такого самочувствия точно, но отлично понимала, что ей нужно время... То самое, которое у нее уже во второй раз беспощадно отобрали.
Джонс даже не стала пытаться сесть и уж тем более встать, слегка расфокусированным и потерянным взглядом наблюдая за действиями мужчины. В голове все еще была звенщая пустота. Скорее всего, это просто осталось защитной реакцией - не давать себе думать о случившемся, чтобы не усугублять ситуацию. И без тяжких раздумий хватало проблем, эмоций и вполне прозаичных желаний тела.
В кратковременной тишине волшебница все же осторожно перевернулась на спину, глядя на низкий потолок и даже не моргая. Хотелось в душ. И отключиться, забыться, чтобы завтра открыть глаза и обнаружить, что все это был сон, навеянный бредом температуры или даже лихорадки от сильной простуды. Тогда бы хватило горячего чая с сахаром, объятий дочери, чтобы переключиться и начать заниматься привычными делами.
Но вместо этого пришлось усилием воли заставить себя сесть, спустить босые пятки на дощатый холодный пол, окинуть пустым и почти безразличным взглядом комнату, на мгновение задерживаясь на собственном платье и колготках. Цепочка действия по одеванию требовала от нее слишком больших усилий, заставить себя приложить которые Гестия, пока, была не в состоянии, давая себе небольшую фору и позволяя просто растерянно попытаться пригладить волосы.
Она даже не пыталась анализировать, куда ушел оборотень, зачем ей чего-то ждать. В принципе, это было то самое смирение и безразличие, которого стоило бояться и ни в коем случае не допускать, но что уж теперь сделаешь? Выкарабкаться из него сейчас волшебница явно была не в состоянии, просто потерявшись во всем случившемся и осознавая лишь то, что безумно хочет домой и забыться. Ей нужно было побыть наедине с собой. Жизненно необходимо, чтобы не сойти с ума.
На вернувшегося с бутылкой мужчину Джонс все же подняла взгляд, аккуратно отвечая на поцелуй, а потом молча наблюдая за всеми манипуляциями, не особо понимая смысл сказанных слов и пару мгновений глядя на протянутый бокал, но все же решаясь аккуратно его взять.
Пузырьки в напитке лопались, примерно, как её собственная жизнь – идут-идут вверх, а потом хлоп – и все, больше ничего нет. Еще в начале прошлого лета она была уверенна в том, что практически ничего не изменится – Паулина просто будет взрослеть, Пожирателей они обязательно победят, супруг будет вовремя возвращаться из всех рабочих поездок. Это казалось таким естественным и незыблемым, а на деле рухнуло буквально за несколько минут. Человек, сидящий рядом, разрушил то, что она строила два десятка лет за какие-то жалкие часы и, кажется, был искренне этому рад, не видя никаких проблем.
Наверное, многие бы за это захотели ударить или просто жалеть себя. Гестия же пыталась всколыхнуть в себе хоть какие-то эмоции, но чувствовала лишь безграничную усталость и апатию, которую изо всех оставшихся сил пыталась скрыть, хотя бы глотнул алкоголь и чувствуя легкую горечь на языке.
- Я буду рада, если завтра… если завтра мы сможем погулять и поговорить, - все же отозвалась волшебница, ей просто было банально больно чувствовать себя кем-то вроде девушки легкого поведения, вся цель встреч с которой сводилась к постели, а как особо злая ирония звучали слова о чувствах и любви. Это ведь неправда. Любовь… любовь – это больше, чем просто не причинять другому человеку боли, - Прости, я просто очень устала, - волшебница все-таки прикрыла глаза, растерянно потирая переносицу, - И, кажется, уже засыпаю, не стоило мне пить, - как ни крути, а даже глоток алкоголя в подобном состоянии лишь добавлял спутанности мыслей и тяжести в голове, так что Джонс аккуратно поставила почти полный бокал на пол.
И только сейчас тело почему-то вспомнило, что им еще и весьма прохладно, заставляя машинально обнять себя руками и взглядом поискать так и оставшееся сиротливо лежать у стены платье, которое было все-таки достаточно теплым. Наверное, было бы глупо спрашивать разрешения, поэтому Гестия все же сама аккуратно расправила вещь, прежде чем привычно надеть, чувствуя, как велюр приятно ложится на кожу, согревая.
- Помоги мне, пожалуйста, застегнуть молнию, - просьба казалась такой глупой, но тянуться сейчас сама себе за спину волшебница совсем не хотела.
Поделиться522020-09-03 00:40:46
- Мы можем погулять и поговорить. Почему бы и нет? Только подальше от хит-визардов, если ты не хочешь, чтобы наша прогулка завершилась слишком быстро, - волк усмехнулся почти беззаботно. Так, словно сказанное было всего лишь шуткой. Словно подобная встреча не могла оказаться для него смертельно опасной. Наполнив свой бокал, с удовольствием выпил прохладное вино, которое, по крупному счёту, оказалось вполне неплохим, особенно учитывая, что публика здесь появлялась обычно не самая притязательная. Впрочем, для старых знакомых Гедеон всегда держал в запасе несколько бутылок выпивки получше, прекрасно понимая, что тем, кто живёт одним днём, кто не привык считать деньги, но не готов напрасно тратить время, в голову может прийти любой каприз…
Игристое было освежающе-кисловатым, лишённым приторных оттенков. Оно снимало усталость и делало мысли непередаваемо-легкими – словно те пузырьки, что так приятно лопались на языке, помогая утолять жажду.
Да, Квинтус тоже устал, но сейчас эта усталость была почти приятной, она напоминала сладкую чувственную лень, когда хочется прислушиваться лишь к желаниям тела, никуда не спешить, ни о чём не думать – просто проживать этот день мгновение за мгновением, смакуя послевкусие каждого из них.
Он подлил себе ещё немного, выпил снова, почти физически ощущая, как напряжение уходит, растворяется в игристом, как ложка сахара может раствориться в стакане с горячем чаем.
Уоррингтону доставляло удовольствие наблюдать за Гестией – за тем, как она ставит на пол бокал, как протягивает руку к платью и начинает одеваться. Но всё-таки он и сам ощутил, что становится прохладно. Да, впрочем, и не это главное. Волшебница хотела домой – и оборотень обещал проводить её. Строго говоря, заставлять её задерживаться здесь, Квинтус и не стремился. Не потому что ему не хотелось и дальше находиться рядом, ощущать её тепло и впитывать в себя запах, который до сих пор не давал возможности трезво, без иллюзий, без самообмана взглянуть на происходящее. Просто, говорят, некоторых птиц нельзя держать в клетке, чтобы они не затосковали.
Волк мало что понимал в птицах – знал только, как нужно ставить силки, чтобы отыскать хоть какую-то еду, если разжиться человечиной было слишком уж опасно – но он точно не желал делать Гестию несчастной. Её боль – как и страх – не приносили удовольствия. Мысли о них до крови царапали душу, заставляя мучиться самому, стараясь определить наугад, как нужно поступить и что следует сказать.
Поэтому он всё-таки поднялся с постели. Поставил на дощатый пол бутылку – по её запотевшей поверхности стекали прозрачные капли – и надел джинсы, подняв их с пола. Потом отыскал носки – один каким-то образом завалился под кровать, пришлось присаживаться на корточки, чтобы достать его - и обулся. Сейчас оставалось только радоваться, что недавно не разрезал запутавшиеся шнурки. Хотя… мелочи. Связал бы, даже не прибегая к магии. Первый раз, что ли?
Волк отыскал взглядом свитер – тот валялся ярким красным пятном возле стола. Поднял, кое-как отряхнул, заметив на рукаве пыль. И в этот момент услышал просьбу Гестии.
Приблизившись снова к кровати, Квинтус бросил свитер в изголовье, а сам уселся рядом с волшебницей. Взялся за язычок молнии и потянул его вверх.
И как тут было не наклониться, не опустить лицо в тёмную россыпь её волос, почти неосознанно, едва ли не против собственной воли, обнимая женщину за талию и прижимаясь губами к её шее?
- С тобой трудно остановиться. Я мог бы делать это снова и снова.
Прикосновение губ к её коже было долгим и почти пугающе-нежным – во всяком случае, сам Уоррингтон немного боялся нового для него чувства, твердившего, что не следует думать лишь о собственном удовольствии, пусть даже влечение, пока ещё не слишком острое, но всё же вполне явное, вполне осознанное вновь начало просыпаться в теле. Оборотень помедлил совсем немного. А затем всё-таки заставил себя застегнуть платье до конца – сейчас молния не заедала, шла мягко, несмотря на то, что волк дёрнул её очень уж поспешно, не давая шанса собственным желаниям вырваться на свободу.
- Тебе надо назвать адрес.
Он заставил голос звучать ровно, почти спокойно. Даже сумел улыбнуться. Наклонившись, поднял с пола недопитый Гестией бокал и опустошил его одним глотком. Только потом вспомнил, что сам так и не оделся до конца. Надел плотный шерстяной свитер – шерсть была мягкой, или, возможно, Квинтус уже просто привык и не замечал, как она колет тело. Главное – тепло даже без заклинаний. Остальное – мелочи.
- Если ты…- оборотень замолчал. Он, и правда, не имел прежде представления, что произносить что-то подобное куда сложнее, чем бить и принуждать, настаивая на своём. – Если хочешь уйти, так пошли…
…Потом осталось только взять волшебную палочку, что спряталась в складках одеяла, подойти к окну, поднять со стула кожаную куртку и протянуть женщине. И улыбнуться – не столько уверенно, сколько обречённо. Время – штука обманчивая. Когда ты счастлив, трудно заставить себя двигаться дальше, соглашаясь с тем, что утекающие мгновения удержать невозможно.
Отредактировано Quintus Warrington (2020-09-03 01:14:12)
Поделиться532020-09-03 19:41:23
Наверное, в другой ситуации ей стоило первым делом подумать о том, что именно присутствием хит-визардов и стоило все это завершить, но сейчас Гестия не могла найти в себе сил даже на такую простую мысль. Мир постепенно утрачивал последние яркие краски и оттенки эмоций, скатывая все в единое полотно безразличия.
Оставалась только безнадежная усталость, от которой все мышцы наливались свинцом и действия казались предательски медленными. А еще все-таки ощущение того, что все её желания сейчас сводились то ли к горячей ванне, чтобы вода унесла это мерзкое ощущение...грязи, испорченности, то ли к необходимости лечь и не шевелиться вообще. Вроде, уже и не было той тянущей боли, с которой она столкнулась летом, но весь организм будто бы продолжал противиться случившемуся, не сумев ни принять, ни уж тем более простить такого поддавшемуся слабости разуму, который и сейчас малодушно оставлял их на произвол судьбы, устав анализировать и бояться.
С другой стороны, разве уже будет хуже?
Эта мысль каким-то равнодушным звоном отозвалась в голове, пока Гестия все же закончила надевать колготки и попыталась отыскать взглядом отброшенные куда-то ботинки.
Сейчас она действовала скорее машинально, чем осознанно, задав себе единственную цель - одеться. Больше это не требовало осмысления, тело ориентировалось на мышечную память, пытаясь игнорировать неприятные ощущения и сосредоточиться на самом простом, чтобы просто не расплакаться. Нельзя. Нельзя, даже если в глаза будто насыпали песка.
И просить мужчину о чем-то было ошибкой. Это Гестия осознала, когда спина инстинктивно выпрямилась, напряглась, вновь чувствуя поцелуи на шее и то, как чужая рука обнимает за талию. На мгновение волшебница даже прикрыла глаза, уже успев смириться, что её отсюда просто не выпустят, пока не наиграются вдоволь. И ощущение того, что молния все-таки полностью сошлась, принесло, пожалуй, самое большое облегчение за сегодня. Все-таки у Джонс нервы были отнюдь не железные и чуть не сдали уже второй раз за день.
Как ни крути, она все еще боялась. Да, не так ярко и до панического ужаса, скорее неосознанно, подсознательно. Это был тот животный страх, который появляется у битой собаки, которая, безусловно, постепенно учится доверять новым людям, но до определенного момента всегда будет прижимать уши к голове, если чужая рука совершит слишком резкое движение, похожее на замах или что-то подобное. К тому же, женщина не могла поручиться, что еще придет в голову оборотню. Фактически, обет сдерживал его только от причинения прямого вреда и изнасилования, нарушить обещание и, например, украсть и просто запереть её где-нибудь ему никто бы не помешал. Как и просто никуда не выпускать из этой комнаты.
И пусть все это даже не смогло оформиться в конкретные мысли, но заставляло опасаться, а на фоне этого сердце радостно встрепенуться от слов, что они могут уйти. Он правда их отпустит? Честно? Не шутит? Не издевается?
Гестия вскинула взгляд на мужчину, держащего в руках куртку, с трудом скрыв и недоверие, и какую-то глупую надежду. Да, она потом будет корить себя за подобные чувства, свойственные совсем уж сломленным людям, но сейчас ей действительно было так предательски радостно от того, что все закончится, больше не придется бояться и терпеть, что от этого в груди словно появлялось тепло.
- Это недалеко от Косого, - уточнила волшебница, называя улицу и номер дома, прежде чем подняться, и наконец надеть ботинки.
Было… так непривычно легко. Хотелось побыстрее выпорхнуть из внезапно ставшей еще более тесной комнаты, вдохнуть морозный воздух. Может быть, это был подсознательный страх, что стоит хоть на секундочку задержаться, и Квинтус передумает, не позволит отсюда уйти… От этого была почти болезненная потребность побыстрее выйти, убежать, сделать хоть что-то. Но приходилось терпеть, понимая, что это может быть неправильно истолковано и тогда они точно никуда не уйдут и домой не вернутся.
- Спасибо, - она все-таки благодарно кивнула, принимая куртку и аккуратно надевая её, хотя вещь явно была велика. Но хотя бы тепло. Возможно, Гестия и так простыла, но так хоть ситуация не усугубится, - Это очень заботливо с твоей стороны. Пойдем? – Джонс, словно для гарантии, осторожно взяла мужчину за руку, потянув к двери.
