Даже если ты не работаешь с постоянным графиком, в пятнице все равно есть какое-то неуловимое очарование, маленький праздник на неделе, когда точно знаешь, что следующие два дня будут прекрасны, а сегодня нужно доделать все запланированное и отложенное. Не то чтобы Гестия много отодвигала, но сегодня у нее в ежедневнике была всего одна запись, да и то было только необходимо отдать мистеру Брауну восстановленное магическое зеркало, которое позволяло ему связываться с переехавшей в Америку дочерью. Совсем не сложная работа, которую волшебница закончила буквально за неделю, а сейчас поправляла перед зеркалом легкий повседневный макияж и одергивала отглаженный белый воротничок платья.
Перчатки, сумка, палочка, кошелек, зеркало, ключи... Мысли методично перебирали вещи, чтобы ничего не забыть, когда взгляд натолкнулся на вышедшую из комнаты дочь, заставляя женщину тяжело вздохнуть. Паулина в свои почти девять, конечно, была очаровательным существом, но, что уж отрицать, унаследовала от родителей и вполне очевидные черты - вечно забывать что-нибудь элементарное. Например, вынуть карандаш из пучка волос, а еще причесаться, хотя в остальном выглядела она безукоризненно - плотное шерстяное платье, теплые колготки, зимние ботинки, пальто, перекинутое через руку, а в другой небольшой портфельчик с тетрадками и карандашами, словно работать тут шла совсем не матушка.
- Что гениальное ты изобрела на этот раз? - улыбнулась Гестия, вынимая пишущую принадлежность и наблюдая, как ребенок смущается, чувствуя, что непослушные пряди спадают по плечам, а мать заботливо приглаживает их, - Надеюсь, не распылитель против темных магов. Это не гуманно.
Хотя и очень забавно... Джонс всегда удивлялась способности дочери придумывать что-то совершенно невероятное, а сейчас с интересом слушала историю о магическом кристалле, который должен был беречь от всех болезней. Вот если бы такой можно было сделать в реальности… Впрочем, застегивая пуговицы на собственном пальто, Гестия не исключала, что когда-нибудь из милой Паулы вырастет поистине гениальная волшебница, способная перевернуть этот мир с ног на голову и заставить поверить в возможность невозможного. Например, как она заявила ей позавчера - вылечить ликантропию или создать сыворотку, способную предотвратить заражение драконьей оспой. Конечно, в детстве все наивно мечтают, но уж Джонс-то точно знала, что чем смелее идея, тем упорнее её надо добиваться и не терять веры.
Иначе бы даже она сама здесь не стояла и не брала дочь за руку, выходя на лестничную площадку, чтобы аппарировать. Не было бы этой зимней улочки, прохожих на Косом и знакомой вывески. Не стояли бы здесь вместе, а пришлось бы вышивать какую-нибудь ерунду, играть на фортепиано и быть примерной чистокровной леди, а не успешным артефактологом и женой посла магической Британии, пусть и выходца из обычной семьи. Смелость города берет, а умение мечтать горы сдвигает. Надо только найти в себе силы не отступать, даже если никто не верит, что у тебя получится. Все будет так, как ты захочешь - эту истину Гестия с мужем пытались воспитать в дочери, которая сейчас восторженно предвкушала поход в кафе, а потом, как договаривались, по магазинам за новым платьем и волшебными красками.
Зайдя в помещение, волшебница бегло осмотрелась, замечая знакомую фигуру пожилого мужчины, который ей приветливо улыбался из-за столика, уютно устроившегося в углу между стеной и окном. все еще украшенного праздничными гирляндами.
- Миссис Джонс, - как истинный джентльмен он заботливо отодвинул ей стул и даже помог снять пальто, а позже и, назвав Паулу очаровательно маленькой леди, усадил девочку на мягкий диванчик, не забыв удивиться, как она выросла. С Уинфредом Брауном они давно сотрудничали и тот не был против, когда Гестия брала дочь с собой, тем более, что та вела себя тихо и просто рисовала что-нибудь в альбоме.
- Мистер Браун, простите, что заставила ждать, - женщина благодарно кивнула, присаживаясь на стул и поправляя волосы, прежде чем достать из сумки зеркало, уложенное в небольшую коробочку, - Я подправила настройку, все должно работать, но если будут сбои, пришлите сову.
Следующие пятнадцать минут были заняты вежливыми разговорами о погоде и заказом клубничного мороженого для Паулины и горячего шоколада для самой волшебницы, так как деньги за свою работу она уже получила еще в самом начале, а сейчас просто была рада немного поболтать, пока мужчина не начал собираться. В конце концов, у каждого свои дела, так что стоило любезно попрощаться, напоминая, как правильно ухаживать за артефактом, прежде чем остаться вдвоем за уютным столиком, рассматривая через окно прохожих на улице и с наслаждением вдыхая аромат напитка, что так приятно грел руки даже через большую керамическую кружку.
Гестия сегодня точно никуда не спешила. Ей нравилось просто сидеть, думать о чем-то своем, иногда отвлекаясь на легкие вопросы дочери и с улыбкой поясняя что-нибудь или выбирая подходящий для рисунка цвет. Карандаши с уходом мистера Брауна оказались разложены по всему столику, так что женщина могла спокойно взять любой из них, рассматривая и отмечая, что кончаются они все-таки поразительно быстро. Совсем недавно ведь новую коробку покупала... Правда, бумага в доме пропадала еще быстрее. Может, отдать Паулу в художественный кружок у маглов, про который они вчера говорили с мужем?
Или уж поискать кого-то из мастеров магического рисунка? Саму Гестии живописи учила, кажется, матушка, а черчению отец, когда увидел в ребенке талант к артефакторству. Можно было бы поступить так же, но сегодня Джонс не хотела об этом думать, откладывая карандаш и пододвигая к себе оставленное на столе меню. Мороженое она тоже любила, тем более, что сегодня никуда не надо было торопиться, а потом их ждал долгий поход по почти бесконечным лавочкам Косого Переулка, чтобы выбрать праздничное платье и еще пару мелочей для дома. Ну и немного различного сырья для артефактов, кажется, там как раз на днях должен был прийти её заказ с натуральными камнями...

Отредактировано Hestia Jones (2020-08-04 21:22:12)

Никогда нельзя было перестать поражаться разнообразию вкусов волшебных сладостей, в том числе и мороженого, так что Гестия просто медитативно листала страницы с красочными колдографиями, по-детски выбирая самое интересное и то, что еще не пробовала. Иногда ей нравилось радовать себя вот такими мелочами, когда никуда не нужно было спешить и можно было дать волю внутреннему ребенку, который радостно хлопал в ладоши при мысли о пралине с песочным печеньем и еще одной кружке горячего шоколада. Можно было попросить все это присыпать «звездочками» с кислинкой – они очаровательно сверкали и рассыпались тонким, едва ощутимым привкусом лимона на языке. Их Джонс любила еще с тех пор, как собственный папа садил её на колени вот в этом же зале и давал в руки то самое меню, позволяя выбрать любой понравившийся десерт.
Вот и сейчас волшебница как раз подняла голову, чтобы подозвать официантку, когда девушка в милом форменном платье аккуратно пододвинула рисунки Паулины, ставя на столик поднос с тортом. Дочь мгновенно отвлеклась от альбома, восторженно глядя на сладость огромными глазами – такую красоту ей только на день рождения дарили, да и то один раз в жизни. Обычно, родители не баловали изысками, тем более не совсем полезными для здоровья.
- Извините, я не… - Гестия даже не успела договорить, краем глаза замечая движения и через секунду чувствуя, как невидимая петля будто затягивается на шее, мешая дышать.
Треск несчастного карандаша больше напомнил ей то, как с хрустом ломается чья-то шея или позвоночник – вот так же, с надломом, медленно, пытаясь до конца удержаться. Так же погибает воля, выдержка, самообладание, постепенно перетекающее в панику, безысходность и отчаяние, которые были ей хорошо знакомы и ледяными иглами впились в кожу, на мгновение действительно мешая воздуху наполнить легкие.
Взгляд синих глаз невольно не мог оторваться от такого знакомого и в то же время изменившегося лица. Она видела его дважды – в доме у Марлин могла отвлечься, заняться раненной девочкой, Робертом, потом думать обо всем как о чем-то рядовом, что касается её исключительно как члена Ордена Феникса, абстрагироваться, почти не смотреть на лежащую фигуру на кровати, привычно накладывая перевязку и думая больше о травмах и маленьком рыжем авроре, которому нужна была помощь.
Сейчас такой возможности не было. Невольно память легко подкидывала образы из прошлого, когда чужая щека не была рассечена несколькими неровными шрамами, темные волосы назойливо падали на лоб, а губы складывались отнюдь не в любезную улыбку. Гестия слишком хорошо помнила это липкое чувство ужаса, отвращения, а потом боли и безвыходности. Сколько слез было пролито, чтобы забыть, вычеркнуть, смириться, пережить и больше не позволять сердцу вот так тревожно сжиматься, а кончикам пальцев нервно подрагивать. Она будто наяву ощутила тот летний ветер, теплый, но вызывающий лишь табун мурашек и желание обнять себя руками, спрятаться от всего мира. Закрыть глаза, убедить себя, что все это дурной сон.
К сожалению, это была реальность, в которой напротив неё сидел человек, чье имя Джонс предпочла бы видеть в списке подсудимых или заключенных в Азкабан, а точно не на расстоянии вытянутой от собственного ребенка.
- Сэр, уберите, пожалуйста, ногу, - голос Паулы резко вернул её к действительности, заставляя с тревогой посмотреть на то, как девочка совершенно наивно и ничего не подозревая пытается вытащить обломок красного карандаша, который ей был нужен для рисунка. И пусть торт на столе её явно интересовал больше, воспитание не позволяло что-то требовать и просить у матери при незнакомом взрослом.
По идее, сейчас нужно было срочно вызывать хит-визардов, Аврорат, кого угодно… Только вот Гестия отлично понимала, что любая попытка дотянуться до палочки может закончиться печально – уж в чести сидящего напротив точно нельзя было упрекнуть, хотя сейчас его модель поведения явно не укладывалась в привычную, чем пугала еще больше. Никогда не знаешь, что ожидать от таких людей. Но явно ничего хорошего.
- Что вы здесь делаете? – вопрос вышел каким-то неловким, слегка испуганным, но это легко можно было бы списать на обычное удивление, какое бывает у любого человека, не ожидавшего встретить кого-то знакомого, например, в чужой стране. И страх выдавало лишь учащенно бьющееся сердце, да нервная дрожь в пальцах, которую Джонс постаралась скрыть, убрав руки со стола и сжав подол платья на собственных коленях, пытаясь успокоиться и вернуть себе самообладание. Паниковать точно не стоило, нужно было всего лишь вызвать патруль…
Взгляд невольно скользнул по помещению, пытаясь выцепить хоть что-то. Если бы не дочь, вариантов была бы масса, но оставить ребенка даже на мгновение с преступником она не могла себе позволить, как и при нем что-то сказать ничего не подозревающей Пауле, которая вполне с искренним интересом и даже каким-то восторгом рассматривала незнакомца. Детей всегда почему-то восхищали люди, которые сначала не выглядят пугающими, но при этом имеют всякие шрамы или татуировки – они сразу придумывали им кучу историй о пиратах, разбойниках, Робин Гуде. Только вот сейчас, в свете всего, что Гестия знала об этом человеке, это выглядело очень циничной и злой шуткой.

Отредактировано Hestia Jones (2020-08-07 12:40:03)

Есть такое чувство, которое невозможно описать. Оно похоже на невероятную смесь тревоги, страха, боли, недоверия и какой-то сжимающей сердце тоски. Той, что невидимым зверем скребется в душе, воет от бессилия и рвет когтями грудную клетку, пытаясь вырваться, заставить кричать, но вместо этого получается только сглатывать противный комок тошноты, чувствуя, как не получается вдохнуть полной грудью и хочется просто кинуться вперед. Прижать к себе дочь, активировать порт-ключ и оказаться за много миль отсюда где-нибудь в родительском доме, чтобы её саму, как маленькую девочку, защитил отец, убедил, что все нормально.
Только ничего не нормально, когда сердце пропускает удар при виде того, как доверчиво Палуина улыбается человеку, которого видит впервые в жизни, позволяет ему прикасаться к своим волосам, довольная тем, что ей вернулся красный карандаш, столь необходимый для рисунка. Глупая-глупая маленькая девочка, которой не закричишь вот сейчас - беги, зови на помощь, сделай хоть что-нибудь. В такие моменты Гестия очень жалела, что просто не умеет общаться мысленно. Как сказать столько важного, как просто подозвать к себе ребенка, чтобы она крепко взяла её за руку и перенеслась вместе с ней в безопасное место?
Совершенно некстати вспомнилась история о найденном убитом соседском мальчике, а потом рассказы Марлин, которая во все это вляпалась тоже из-за желания спасти ребенка от этого... преступника. Назвать бы более крепким словом, но Джонс старалась сохранять спокойствия, понимая, что эмоции её сейчас не спасут, в отличие от четко продуманного плана. Здесь у нее было преимущество - он не сможет в открытую угрожать ей или дочери палочкой, не схватит и не аппарирует неизвестно куда - слишком много народа, которому бы только придумать, как сообщить, что сюда срочно нужен патруль авроров или хотя бы хит-визардов, а лучше всех и сразу. Для надежности.
На крайний случай ей бы самой хоть как-то достать палочку или что-нибудь поострее, чтобы можно было под видом задумчивости нацарапать простенький символ, вызывая Орден. Если бессильны силовые структуры, то надо полагаться на друзей - один раз же уже удалось поймать, так и здесь... лишь бы успеть, пока в очередной раз не случилось чего-то непоправимого.
Но все тщательно собранное спокойствие, самообладание, попытки построить план действий разлетелись на мелкие ошметки буквально в одно мгновение, в одно слово, от которого её замутило. Почему-то? Он сейчас серьезно или так изысканно издевается?
Действительно... почему-то... Может быть, потому что он её ограбил, связал, угрожал непростительными и смертью, изнасиловал и собирался сделать это еще раз? От чего же там было сбегать? Нестерпимым, практически непреодолимым желанием было встать, накричать, чувствуя, как к глазам подступаю слезы, кинуть в ему в лицо вот эту пустую чашку из-под горячего шоколада, чтобы осколки располосовали и вторую щеку.
- А можно я разрежу торт? - звонкий голос заставил Гестию вздрогнуть, в непонимании глядя на дочь, которая вообще не понимала, что происходит, но точно знала, что хочет сладкого, а глупые взрослые опять непонятно чем занимаются.
- Да, конечно, только осторожно, - на то, чтобы совладать с собой и аккуратно пододвинуть к ребенку поднос, на котором уместился и торт, и нож, и несколько блюдечек, ушли все силы. Но это помогло сконцентрироваться.
Волшебница глубоко вдохнула, понимая, что сейчас её истерика может привести к слишком плачевным последствиям не только для нее, но и для всех окружающих. В первую очередь, для Паулины, которая, словно якорь, прочно держала её в реальности и не позволяла потерять контроль. Не сегодня. Нет, ни на секунду нельзя позволить эмоциям взять вверх, даже если абсолютно странное поведение этого мужчины её пугало.
В прошлый раз он тоже начал с цветов, так что сейчас его любезность ничего не значила, но все же Джонс не понимала, в чем смысл показываться ей так открыто - среди толпы народа. Искренне верит в то, что она никак не сможет позвать на помощь или обратить на себя внимание? Что творится в голове у подобных личностей было сложно предположить, и это пугало вдвойне. И вызывать у них агрессию точно не стоило. Только непонятно, что может на неё спровоцировать.
- Я не пью виски, - в очередной раз удивляясь собственному спокойствию, ответила Гестия, забирая у девочки блюдце с кусочком торта, чтобы не позволить дочери даже потянуться еще раз к сидящему рядом мужчине, а сама ставя его перед ним, - Паула, купи мне, пожалуйста, еще горячий шоколад, - это был единственный способ хоть как-то её обезопасить, вручив золотой галлеон и дождавшись, пока спрыгнет с дивана, наградив мать удивленным взглядом, но, к счастью, не став возражать.
- Вам было хорошо, а мне вы сделали больно, - какой-то подсознательный опыт, прочитанные книги ей услужливо напоминали, что припоминать все преступления, поддаваться порыву начать обвинять и кричать - плохой вариант. С любым агрессивным существом повышать голос и демонстрировать, что ты враждебно настроен подобно гибели, кинется ведь... Но молчать тоже было бы странно, еще опаснее и невыносимее играть в то, что ничего необычного не происходит, а потому волшебница искренне постаралась пройти по той грани, когда врачи разговаривают с эмоционально неуравновешенным человеком, пытаясь убедить его бросить нож или просто подойти к ним, - Меня зовут Гестия, но я не понимаю, что вам нужно и зачем вы пришли сейчас.
Она могла бы, как делают многие в опасных ситуациях, начать говорить, чтобы он немедленно убрался, иначе вызовет хитов. Это бы не факт, что сработало даже с нормальны законопослушным мужчиной, а уж с преступником... Нет, Джонс была не настолько глупа, чтобы так провоцировать чужую агрессию, заставляя этого человека попытаться взять кого-нибудь в заложники или просто убежать. Ей нужно было время. Здесь, в отличие от ситуации полгода назад, были люди и открыто навредить ей не получится, а вот у нее вполне может появиться шанс вызвать авроров, чтобы раз и навсегда закончить эту жуткую историю, поэтому стоило действовать осторожнее и более продуманно, игнорируя собственный страх и болезненный воспоминания.

Отредактировано Hestia Jones (2020-08-07 22:03:03)

Если честно, не вздрогнуть стоило огромных усилий, когда, кажется, Гестия на мгновение забыла, как дышать, увидев руках собеседника нож и только через несколько секунд осознавая, что тот лишь столь странным образом решил съесть торт, не используя чайные ложечки, которые мирно покоились на подносе. И даже смысл его слов дошел не сразу, хотя вряд ли бы это могло что-то изменить.
В ответ на них почему-то хотелось то ли истерически рассмеяться, то ли заплакать. Даже простая, сухая и безликая статистика говорила, что это глупость - большинство подобных случаев заканчивались вполне прозаично, когда потом тела, в лучшем случае, находили в канаве, устанавливали множественные травмы, может быть, последствия пыточных заклятий. Но чаще - просто стояли штампы "пропала без вести". И сколько этих объявлений, у маглов и магов, было в последние годы - ушла и не вернулась... Гестия не была подростком, чтобы верить в подобное. Особенно, этому человеку. Особенно, вспоминая Марлин, перепуганную и с раненной рукой, озвучивающую попавшие в нее заклятия... выбитую дверь... разгром в доме.
От воспоминаний стало не по себе, так что, пытаясь скрыть усилившуюся дрожь в пальцах, Джонс все же торопливо пододвинула к себе собственное блюдце с тортом, аккуратно отламывая кусочек чайной ложкой и стараясь дышать ровно. Дыхание - это главное в том, чтобы не дать истерике взять вверх над разумом. Ей нужно было держать ситуацию под контролем и срочно что-то придумать.
Волшебница немного повернула голову, чтобы краем глаза зацепить то, как Паулина стоит в небольшой очереди у прилавка, заодно разглядывая сладости под стеклом. Может быть, она как раз задержится еще чуть-чуть. Гестии нужны были эти несколько минут, чтобы банально оценить собственные шансы. Может быть, когда дочь будет передавать ей кружку, то будет возможность сжать её тонкую руку, прижимая к простой плетеной фенечке на собственном запястье - по опыту, дороге украшения Гестия не зачаровывала, предпочитая бесполезные безделушки. И тогда они были бы в безопасности, дома, за несколькими слоями барьеров и различных защит. Можно было бы вызвать ДОМП или хотя бы уехать на несколько месяцев, от греха подальше, к родителям в Шотландию, в их доме им точно даже война не страшна.
Но все мысли, словно испуганные птицы, услышавшие резкий звук, буквально испарились, когда мужчина внезапно пододвинулся ближе. И инстинктивно захотелось отпрянуть, даже закричать, оттолкнуть, вскочить, но Гестия только замерла, чувствуя, как паника сковывает по рукам и ногам от прикосновения к её запястью. Даже дрожь в таком состоянии прекратилась, просто поддаваясь парализующему ужасу и тому, как сбивается дыхание, а из взгляда практически пропадает хоть какое-то осознание происходящего, оставляя лишь животное желание не двигаться, словно это может спасти.
Это было слишком похоже на их прошлую встречу... На то, как он сжал её запястье и дальше дороги назад уже не было, весь мир словно рушился, осыпаясь цветными осколками ей под ноги, обнажая воспоминания, которые женщина старательно гнала прочь, а сейчас не могла избавиться от встающих перед глазами картинок. Она будто бы слышала совсем не его нынешние слова, а вернулась туда.. в летний день, в жару и обещание её убить, если закричит. В прикосновение шершавой древесины к щеке, упоминание непростительных, стягивающие руки веревки и ощущение абсолютной беспомощности, загнанности, необходимости безукоризненно подчиняться, просто надеясь потянуть время, чтобы сбежать и выжить.
На мгновение Гестии даже показалось, что сейчас земля уйдет из-под ног при словах о том, что мужчина хотел её найти… Зачем? Что бы что с ней сделать? Истерика неприятной тяжестью давила на грудь, а к глазам все же подступали непрошенные слезы. Джонс не была аврором, её не готовили к такому, а от желания начать лепетать что-то судорожное и банальное вроде: «оставьте меня, пожалуйста, в покое» удерживало только понимание, что это бесполезно и только усугубит ситуацию. За прошедшие полгода ей пришлось прочитать, для собственного спокойствия, достаточно книг по банальной магловской психологии, чтобы понимать, что происходит с ней самой в стрессовых ситуациях и как хоть немного помочь себе. Например, сейчас попытаться взять себя в руки.
Она лишь медленно вдохнула, мысленно считая до пяти и пытаясь собрать разбежавшиеся мысли в хоть сколько-то внятную фразу, а также найти в себе силы поднять взгляд на лицо мужчины, чье поведение сейчас её пугало даже больше – никогда не знаешь, когда вся эта напускная вежливость может вновь смениться агрессией и угрозами, как в прошлый раз. Гестия уже это проходила и теперь просто физически не могла хоть на мгновение это забыть.
- Мне не нужны украшения, не нужно ни новых, ни старых, - голос даже, к собственной чести, не дрогнул, хотя и звучал глуше, чем раньше, осторожнее из-за страха, что любое случайное слово может стать искрой, кинутой в на политые бензином щепки, - Если… если вы хотите поговорить, можно я отправлю дочь домой? Она ничего не знает и никого не вызовет.
Разум, хоть немного преодолевший первый всплеск паники, сейчас судорожно пытался сообразить что-нибудь толковое. Однажды у нее получилось выиграть время и даже собственное здоровье, сейчас было необходимо любыми способами спасти Паулу. Если малышка пострадает, Гестии просто незачем будет жить, а себя не так жалко, тем более, странное поведение мужчины все-таки, пока что, не могло вылиться в открытую агрессию на глазах у всего кафе, а вот в шантаж очень даже, поэтому, пользуясь моментом, лучше было хоть как-то обезопасить дочь.
- Пожалуйста, - собрав все остатки воли, Гестия все же аккуратно коснулась второй, свободной рукой запястья собеседника, пытаясь руководствоваться, как и в прошлый раз, хоть какими-то знаниями о том, что простые прикосновение могут вызывать подобие доверия, - И мы поговорим обо всем, о чем захотите… Мне больше, правда, ничего не нужно.

Отредактировано Hestia Jones (2020-08-09 17:22:24)

Сколько бы люди ни кричали о том, что они высшие существа, не имеющее ничего общего с животными, часть инстинктов не вытравить никакому воспитанию, обществу и придуманным нормам. Легко ведь рассуждать где-нибудь в безопасности о том, как правильно себя вести, как отвечать, что можно, а что нельзя. Когда по спине пробегает холод, заставляющий руки неметь, а на горло словно накинута петля, все забывается... Никто не станет думать о том, как нужно поступить. В таких ситуациях силу имеет только заложенное самой природой - попытаться всеми силами избежать опасности, смерти, боли, увечий, защитить собственного ребенка. Иногда для этого надо драться, забывая о превосходящей силе противника. В других случаях бежать или маскироваться, используя все ресурсы, пока все твое существо кричит об опасности, мгновенно забывая все правильные идеи и выверенные планы.
Даже тело банально играет против, не позволяя ни отпрянуть, ни даже просто дышать полной грудью. Гестия не имела возможности отпрянуть, упираясь спиной в спинку стула, не могла заставить себя попытаться высвободить собственное запястье, удерживаемая страхом повторения уже знакомой ситуации. Да, здесь вместо волшебной палочки к её горлу вполне мог оказаться приставлен нож, так небрежно кинутый на столик. И вряд ли кто-то осмелился бы помешать этому человеку - все бы испуганно замерли. Может быть, даже бы не смогли вызвать хит-визардов или авроров. В таких ситуациях все иллюзии о героизме окружающих очень быстро проходят, оставляя лишь сухое осознание - рассчитывать надо только на себя. И даже не на Орден, который можно было бы вызвать, если бы были свободнее руки или хотя бы палочка. Но был только категорически маленькое расстояние между ней и собеседником.
И от его усмешки стало как-то совсем не по себе, как и от слов, хотя они скорее вызывали всплеск недоумения, который из-за страха превращался лишь в самые простые вопросы. Он правда не понимает? Это рождало лишь одну мысль, далеко не в пользу эмоциональной и психической устойчивости мужчины, что, в свою очередь, лишь подогревало ужас и опасения. Самое страшное - это когда ты не понимаешь, чего ждать. Агрессии? Угроз? Если даже в прошлый раз она хоть как-то, примерно, понимала мотивы, желания, пусть и пугающие, но весьма прозаичные и простые, то сейчас терялась. Это все было слишком странно... Не поддавалось какой-то стандартной модели или описанию из учебника по той же самообороне.
И очень хотелось позволить наконец чувствам взять вверх - заплакать от непозволительной близости, заставляющей внутренности скручиваться в тугой и болезненный узел, от желания просто выговориться, что пугает её именно он. Его прошлые угрозы. Причиненная боль. Принуждение. Случай с Марлин. Немаленький список преступлений, по которым её просили ответить на пару вопросов, пытаясь соотнести с другими делами. Даже то, что он её искал. Что она зачем-то ему нужна. Все это пугало до подступающей к горлу тошноты. И невозможности даже ответить, просто качая головой.
Нет, она не станет говорить все это. Просто из желания жить и понимания, что все это вызовет агрессию. Люди, которые уверенны, что ничего плохого не сделали, не могут спокойно реагировать, когда им в лицо говоришь, что они виноваты. С ними надо, как с маленькими детьми, аккуратно все объяснять и разжевывать. Но Гестия не хотела и не могла этого сейчас сделать, пытаясь сконцентрироваться лишь на одной мысли - отправить Паулину домой. И попытаться сбежать самой.
Особенно острой необходимость это стало, когда прикосновение чужих губ буквально обожгло руку, заставляя тут же, против последних доводов рассудки, притянуть её к себе, словно стараясь спрятаться, закрыться, сгруппироваться и не позволить больше к себе прикоснуться.
И все-таки Джонс опомнилась, попытавшись замаскировать этот жест за тем, что просто стала развязывать фенечку, пытаясь снять её с запястья.
- Да, это порт-ключ. Она сама умеет им пользоваться, - голос все же дрогнул, а пальцы нервно подрагивали и все никак не могли справиться с простенькими узлами ниток, чтобы снять импровизированный браслет.
Мысли хаотично путались от перспектив вновь оказаться наедине с этим человеком, да еще и где-то в Лютном. Воображение мигом нарисовало вполне логичное завершение подобной встречи, не скупясь на подробности, отчего мгновенно стало дурно, тогда фенечка все же поддалась, цветной лентой скользнув в руку волшебницы, которая скорее инстинктивно, чем осознанно положила её на стол между собой и собеседником, сама же на мгновение прикрывая глаза и чувствуя тяжесть в груди. Дышать стало действительно тяжело, а мысли словно испарились, оставляя лишь ощущение того, как тело почему-то начинает казаться совершенно чужим.
- Мне… нехорошо, - слова вырвались сами собой в инстинктивной попытке найти помощь, потому что даже сквозь прикрытые веки мир будто бы закружился, когда в следующую секунду Гестия почувствовала, что уже не может удержать себя в вертикальном положении, заваливаясь в сторону и не чувствую удара плечом об пол, не слыша испуганного оханья посетителей за соседними столиками и не ощущая даже того, как собственный ребенок подбегает, пытаясь её поднять и попять, что вообще произошло.
Паула действительно уже просто возвращалась с купленной кружкой горячего шоколада, которую так и не выпустила из рук, расплескав напиток из-за того что судорожно отшатнулась от матери, к которой шла, а та внезапно потеряла сознание. Для восьмилетней девочки это выглядело вдвойне пугающим, потому как ничего подобного она никогда не видела и не знала, как себя вести, а здесь даже знакомых взрослых не было, а потому приходилось лишь испуганно и растерянно озираться, надеясь, то ли что здесь окажется врач, то ли кто-нибудь, кто сможет ей помочь.

Возвращаться в реальность всегда было тяжело. Убаюкивающая тьма, где нет ни тревог, ни лишних мыслей казалась такой притягательной, манила, убеждала, что лучше остаться в ней. И, наверное, каждому знакомо это странное чувство на грани действительности и сна, когда разум еще не до конца освободился от плена грез, но уже постепенно начинает что-то чувствовать, слышать, различать звуки и другие мелочи, пытающиеся вырвать его из собственного плена.
Сквозь мягкую пелену забытья, еще до того, как даже попыталась оформиться первая осознанная мысль, легко пробился аромат затхлости, сырости, дешевого мешочка с лавандой, какие обычно кладут в шкаф с одеждой для сада и просто вещами, которые потом пойдут на тряпки. В нем было что-то приторное и в тоже время достаточно резкое, чтобы оседать неуловимой горечью на языке и в обычной жизни вынуждать поморщиться, но сейчас лишь настойчиво вытягивать сознание в реальность, добавляя к этому запаху боль в плече от удара об пол.
Жесткость матраса, какую-то слегка шероховатую, грубого плетения ткань, которой касались ладони. Неприятно, буквально каждой клеточкой тела прочувствованные простенькие балки не самым правильным образом сколоченной кровати - местами она банально была неровной, чтобы чувствовать, как своим весом продавливаешь и одеяло, и далеко не новый матрац. Или это так просто обострились ощущения из-за отсутствия зрения, которое было для большинства людей основным источником информации.
Первой и странной мыслью было то, что её по-прежнему мутит. То ли от того самого запаха лаванды, то ли от того, что все-таки раньше никогда не приходилось терять сознание. Да даже то, что произошло Гестия осознала не сразу, голова была поразительно тяжелой и отзывалась болью на попытки сообразить, что происходит. Тем не менее воспоминания больно резанули, заставляя тут же распахнуть глаза.
И мгновенно пожалеть об этом, чувствуя, как сердце пропускает удар, а вдохнуть не получается от того, что именно в этот момент чужие пальцы едва ощутимо коснулись её щеки, а лицо мужчины оказалось слишком близко. Джонс инстинктивно, раньше, чем успела что-то сообразить и даже полноценно испугаться, отпрянула, увеличивая расстояние между ними и только после этого понимая, как тяжело и затравленно дышит, с чистым, абсолютно животным ужасом глядя на другого человека, который сейчас ей казался опаснее самой жуткой твари из бестиария "охотников".
Взгляд судорожно метнулся по обстановке, пробегаясь по обшарпанным стенам, задернутым окнам, небольшому столику, стульям, закрытой двери и останавливаясь на брошенной около подушке волшебной палочке. Не её. От чего и вовсе все внутри похолодело. Ни порт-ключа, ни хоть какого-то оружия. Её сейчас даже не волновало то, что зимними ботинками она пачкает выцветшее покрывало, инстинктивно пытаясь хоть немного контролировать ситуацию, оказаться в более удобно положении, чтобы, если что, хотя бы попробовать сопротивляться или бежать, а для этого нужно было хотя бы сесть, но получилось только приподняться на локте, не отводя взгляда от мужчины, словно боясь, что тот действительно может агрессивно среагировать на любое движение.
Мысли будто бы лихорадочно бились о клетку черепной коробки, не сумев собраться даже в хоть сколько-то внятную фразу из-за ощущения, как собственное сердце стучит чуть ли не области горла и мешает даже внятно говорить. Да и что она должна была сказать, когда, честно, даже не поняла от испуга суть чужого вопроса, лишь машинально отметив движение бледных губ на лице похитителя. И так некстати вспомнились и все печальные дела, и полицейские сводки у маглов, и даже просто история с той же Марлин. Пусть здесь и все выглядело даже почти жилым, но Гестия не могла точно сказать, где находится, есть ли там, за дверью, люди, которые, хотя бы в теории, могли бы ей помочь. Нет… Хотя бы просто люди, живые, думающие, способные на какое-то подобие сострадания.
- Где… где моя дочь? – голос казался каким-то чужим, приглушенным, а в горле першило, словно её заставили глотнуть вместо воды песок, но это все равно было первым, глубоко инстинктивным желанием и беспокойством – за ребенка, за родную кровь, даже не за себя. Поздно беспокоиться о себе, когда буквально чувствуешь холодное дыхание старухи с косой на своем затылке. Или это уже просто игры напуганного до полусмерти разума.
Джонс не смогла бы разобраться, даже если бы хотела, а сейчас просто пыталась, как и любой человек, оказавшийся в ситуации, где его жизнь гипотетически висит на волоске, придумать хоть что-то. Она могла бы попробовать резко метнуться в сторону, попытаться схватить чужую палочку, но вряд ли бы успела что-то сделать – слишком мало было расстояние между ней и мужчиной, который был в несколько раз сильнее и, скорее всего, мог сломать ей запястье, просто посильнее сжав. Так что рассчитывать на заклинания явно не стоило, как и на то, что здесь каким-то чудом нет антиаппарационного барьера, а дверь, скорее всего, закрыта. От этой мысли стало совсем не по себе.
- Можно мне воды? – с трудом, но волшебница все же нашла в себе силы подавить панику и желание задать совершенно глупый вопрос в стиле: «что вы со мной сделаете», потому что разум еще отчаянно пытался бороться, выдавая все прочитанное и уже замеченное за этим человеком.
К тому же, в горле действительно першило настолько, что нормально разговаривать было трудно, да и просто хотелось хоть как-то увеличить расстояние между ними, потому что сзади была только холодная стена и даже бежать банально было бы некуда.

Отредактировано Hestia Jones (2020-08-10 17:16:15)

Порой слова вызывают ровно противоположный эффект. Вот и сейчас Гестии хотелось только оказаться как можно дальше отсюда, а не прижиматься спиной к холодной стене, чувствуя, как сдерживать подкатывающую истерику становится все сложнее из-за чужих прикосновений. Если в прошлый раз у неё еще была какая-то надежда сбежать до того, как с ней что-то сделают, то сейчас не было даже вариантов, отчего хотелось просто оставить все доводы рассудка, поддаваясь эмоциям.
И все же что-то не давало. Удерживало, заставляя пусть и тяжело дышать, не смея лишний раз дернуться, но все же пытаться оценивать ситуацию, которая все-таки выглядела странно. Модель поведения мужчины никак не соответствовала ни тому, с чем уже однажды столкнулась сама Джонс, ни последствиями у Марлин или в фонде, о случае в котором ей тоже любезно поведали, так как не было в этом чего-то сверхсекретного. Нет, безусловно, не стоило обманываться видимым миролюбием опасного преступника, да еще и, скорее всего, оборотня, судя по речи и паре других косвенных признаков, которые они все пытались еще после всех нападений свести в единую картину.
Но успокоиться не получалось, даже известие о том, что Паулина дома, принесло лишь мимолетное облегчение, словно с плеч свалился один камень. Только вот там же все равно осталось множество других - догадок, теорий, просто прозаичных страхов, которые никуда не ушли. Не могли уйти, когда некуда бежать, нечем ударить и разум просто не видит вариантов, чувствуя себя зверем, загнанным в угол, но даже без клыков и когтей, чтобы попробовать сражаться до последнего. Не нужно было великого ума, чтобы понимать, что те же физические силы здесь слишком не равны даже для попытки оттолкнуть, не то что нанести какой-либо существенный вред. А колдовать без палочки она, к сожалению, не умела.
И слова о том, что здесь все свои совсем не успокаивали, а лишь вынуждали нервно сглотнуть, понимая, что и помощи искать у кого-то бессмысленно, даже если бы каким-то чудом дверь оказалась не заперта. Но все же то, что мужчина отодвинулось позволило Гестии осторожно сесть, даже вновь придвинувшись к краю кровати, чтобы спустить ноги в ботинках на пол, хотя напряженного взгляда от фигуры похитителя она все еще не отводила. По крайней мере, так было легче заставить себя подумать, проанализировать хоть что-нибудь.
- Спасибо, - скорее по привычке кивнула волшебница, осторожно беря графин чуть подрагивающими пальцами и поднося к губам, на секунду замедлившись, прежде чем все же сделать небольшой глоток.
Вода успокаивала. Это было давно известно – не получается у человека паниковать и пить одновременно, а хоть сколько-то соображающая голова ей сейчас была жизненно необходима, чтобы элементарно сколько-то игнорировать близость пугающего человека, которому ничего не стоило сейчас даже просто её ударить или с силой прижать к кровати. Но вместо этого он разговаривал, будто бы даже оправдывался. Как бы это ни звучало…
Джонс только сейчас, делая еще один небольшой глоток, поймала себя на мысли, что знает этот тон. Только вот говорят им обычно совсем не преступники. Так делает её собственная дочь, когда не может уснуть. Таким приходит супруг, задержавшись на несколько дней в и без того долго командировке. И именно так разговаривает она сама с матерью, все еще иногда сетующей на то, сколько талантов загублено во имя любви.
- Нет, я не хочу, - Гестия не знала, что делать с этим открытием, опустив графин на колени и просто глядя на то, как собственные пальцы сжимают стеклянные стенки. Она понимала, что сейчас ей нужно что-то сделать, что-то сказать, пока у нее еще есть на это шанс.
Как бы глупо и странно ни звучало, большинство книг именно это и советовали – разговаривайте. Пока у вас есть возможность, говорите, не кричите. А еще лучше сделайте то, что выбивается из ожидаемой модели поведения. И Джонс старательно пыталась перекрутить всю головоломку в обратном порядке, раз уж так посмеялась судьба, и в прошлый раз от травм её спасло то, что теперь мужчина вспоминает явно не с желанием найти и убить за побег. Только сейчас это не подходило. Совсем.
И если выбить из агрессии было не так уж сложно, то вот не вызвать её в ответ – совсем не та задача, которая поддается легко и сходу, когда собственные мысли путаются и, в общем-то, концентрируются только на одном – необходимости всеми силами попытаться сбежать, даже если для этого придется разбить этот самый графин о чужую голову.
- Вы правда не хотите мне вреда? – насколько это было возможно, спокойно спросила волшебница, ловя взгляд голубых глаз и не позволяя разорвать зрительный контакт, - В прошлый раз вы сказали, что убьете меня, - Гестия не собиралась обвинять, понимая, что это плохо кончится, просто напомнила, стараясь максимально понятными категориями общаться с собеседником, - И сделали мне больно, даже ненамеренно, - звучало очень издевательски в контексте всего случившегося, но Джонс не могла задавать свои правила игры, лишь пытаясь изменить акценты в уже имеющихся, где требовалось последовательно пройти ситуацию от и до, выводя собеседника на диалог, а не агрессию, - Поэтому мне страшно, я боюсь.
Не было смысла отрицать очевидное, но любую правду и действительно можно преподнести по-разному. Наверное, именно поэтому женщина говорила спокойно, размеренно, без надрыва или обвинения, почти как с маленьким ребенком, которому пыталась объяснить, что, например, кошку надо гладить аккуратно.
- Скажи, ты правда пришел не за тем, чтобы снова причинить мне боль? – она специально постаралась сделать вопрос менее формальные, не таким отстраненно-вежливым, даже почти доверительным. Придерживая одной рукой графин, Гестия все же нашла в себе смелость мягко коснуться чужой ладони, как и в прошлый раз, переплетая пальцы, и при этом не давая отвести взгляда, - Ты остановишься, если я попрошу, не заставишь меня снова плакать? Я могу тебе верить? – пожалуй, последнее слово было ключевым. У нее не было ни одной причины это делать, но Джонс не кричала и не пыталась это доказать, словно спрашивая у самого мужчины, потому что только так, осторожно и ненавязчиво, можно было хотя бы попытаться направить чужие мысли, не нарвавшись на агрессию.

Отредактировано Hestia Jones (2020-08-13 19:41:55)

Говорят, доверие - самая хрупкая вещь во многих мирах. Но можно ли сломать то, чего не было изначально? Гестия не могла заставить себя поверить чужим словам, даже если бы очень захотела - ей было и будет, чего бояться, даже если не смерти. Есть вещи куда хуже простой и быстрой кончины. И, наверное, этого было не понять тому, кто никогда не бывал на месте беззащитного существа, с которым могут сделать все, что угодно, не чувствовал этого щемящего ужаса, трепета от осознания, что даже твое собственное дыхание может спровоцировать другого причинить тебе боль.
Просто невозможно поверить в собственную безопасность при таких условиях, хотя вот в слова о том, что ему было без разницы Джонс охотно верила. Не было смысла врать, скрывать такую очевидную вещь как то, что тогда она была всего лишь развлечением, подвернувшимся под руку. Но любовь? Нет.. не любовь. Влюбленность. Сам того не зная мужчина подобрал очень верное слово. Влюбленность не любовь. Как и одержимость, навязчивое желание - это не то светлое чувство, дающее силы жить и вставать после каждого падения. Влюбленность - это срывать самые красивые цветы, любовь - бережно выращивать их в собственном саду. Влюбленные причиняют боль, любящие разделяют её пополам. Уж эти оттенки Гестия знала... Потому что сама умела любить. И когда-то влюблялась, будучи несмышленой девочкой.
И, безусловно, время может изменить одно чувство на другое, но это все равно труд. Труд, на который пойдут немногие. Неблагодарный, тяжелый, коверкающий тебя. Только в сказках любить просто. В реальности это всегда работа над собой с обоих сторон. Влюбленность же, чаще всего, требует исключительно внимания к себе, к своим сказкам, иллюзиям, ожиданиям, желаниям...
Тем не менее Джонс не спешила отвечать или отводить взгляд, хотя и вздрогнула, чувствуя, как её обнимают. Между ними все еще оставался графин с водой, но как-то он не очень спасал, когда тело все же инстинктивно напрягается, помня прошлую боль и ситуацию, начинавшуюся точно так же. Вопреки доводам рассудка мышцы не хотели расслабляться, даже делать подобие комфорта, нарочито выпрямляя спину и тревожно замирая от прикосновения чужих губ к чувствительной коже шеи.
Не вытравить было какого-то животного страха, подсознательного ужаса, что он сейчас снова грубо толкнет её на спину, не позволяя ни сбежать, ни даже толком сопротивляться. От фантомных ощущения острых камешков, впивающихся в лопатки, в горле вновь встал комок, не позволивший бы даже при желании что-то сказать. Да и что? Затравленное: "да, я хочу, чтобы ты остановился, не трогал меня"? Кто бы дал гарантию, что это хотя бы не спровоцирует злость? Соврать снова, чтобы потом пожинать плоды чужого влечения и собственной беспомощности? Это была патовая ситуация, из которой Гестия просто не видела выхода.
И чужие слова с уверенным "будет" все-таки заставили волшебницу обреченно закрыть глаза, чувствуя, как дрожь возвращается, от пальцев перебираясь на плечи. Очень хотелось просто обнять себя руками, подтянуть колени к груди и забиться куда-нибудь в угол, сжавшись в комок и стараясь отгородиться от всего мира. Но не было возможности даже снова увеличить расстояние между ними, чувствуя, как отчаянно стучит сердце, а вместе с ним и бьется жилка на шее.
Только когда мужчина немного отстранился, Джонс поняла, что нужно дышать, вновь чувствуя бьющий в нос горьковатый аромат лаванды, а также сырости. Это хоть немного возвращало в реальность, в которой, увы, вряд ли существовало что-то, заставившее бы её поверить, что этот человек не наплюет на её состояние и боль ради собственного удовлетворения. Наивно было бы просить отпустить домой. Никто на такое не пойдет. На этом и заканчивалось его "все, что хочешь". Все, что она действительно хотела - это оказаться как можно дальше отсюда, в безопасности с дочерью и никогда не вспоминать ни встречу летом, ни сегодняшний день.
Гестия все же не выдержала, торопливо вновь поднося графин к губам и делая небольшой глоток воды, чтобы хоть немного успокоиться и недоверчиво посмотреть на собеседника.
- Ты действительно готов поклясться? Магически? – это было действительно неожиданно. В пустые слова она никогда бы не поверила – их нарушают все, тем более те, кто и законы-то ни во что не ставит. Но магическая клятва – это совершенно другое.
Безусловно, симпатии никак не прибавит, не вытравит инстинктивного страха от ощущения чужой власти над собой или прикосновений, но все же понимание того, что тебя действительно не могут убить, искалечить, шантажировать или снова взять силой дает какое-никакое спокойствие, гарантию.
Джонс, если честно, просто растерялась. На мгновение ей даже показалось, что все это дурной сон, уж больно нереально было все происходящее, когда человек, явно убивший много кого, изнасиловавший её саму, напавший на Марлин, ранивший Роберта теперь, кажется, действительно пытался убедить её в том, что ничего плохого не сделает. Разумеется, плохого в его понимании.
- Ты можешь дать мне клятву, что больше никогда не возьмешь меня силой или под угрозами и шантажом? И не причинишь вреда ни мне, ни моей дочери? - голос невольно все же дрогнул, то ли от недоверия, то ли от отчаянной надежды.
Ох, как сейчас бы ругались все преподаватели, учащие, что формулировки – это святое, но Гестии, честно говоря, было просто не до них. Разум схватился за эту мысль как за единственную спасительную нить, пытаясь не утонуть в страхе и чувстве безысходности. У нее просто не было сил и возможности сейчас придумать что-то более правильное, более корректное и точное, когда все мысли сводились только к тому, чтобы не повторилась ситуация полугодовой давности и ребенок был в безопасности.

Иногда кажется, что тишину можно потрогать руками. Пропустить сквозь пальцы, как воду, или наоборот запутаться в ней, точно плотном переплетении нитей чужих мыслей, которые, увы, никак не угадать. Человеческая душа - потемки. Порой пугающие, порой до дрожи привлекательные и притягательные, что хочется снова и снова гадать о том, что прячется за молчанием, думать, достраивать, воздвигать целые теории о принципах мышления другого человека.
И если раньше Гестию это занимало - в детстве она любила представлять, как живут другие люди, что чувствуют и как мыслят - то сейчас стало жизненной необходимостью. Потребностью хоть как-то попытаться предсказать ситуацию, которая, к сожалению, не поддавалась какому-либо описанию или привычному шаблону, пугая своей неизвестностью и непредсказуемостью.
Волшебница не пыталась нарушить эту тишину, несмотря на то, что чувствовала себя явно неуютно, понимая, что было очень опрометчиво с её стороны даже заикнуться от таком. Но ведь надежду, эту глупую-глупую надежду, свойственную каждому живому существу, порой просто невозможно удержать. Только она дает силы и смелости там, где впору просто смириться с болью и смертью. Но нет... что-то не дает, заставляет держать себя в руках и почему-то до самых последних секунд верить. Верить в то, что выживешь, выкарабкаешься и сможешь снова радоваться жизни, солнцу, небу над головой, обнять любимых и обязательно хоть немного изменить этот мир.
И на секунду Джонс даже не поверила в то, что собеседник вот так легко соглашается дать клятву и отстраняется, встает с кровати, переставая откровенно нервировать её. Это было странно... Не поддавалось какой-либо логике. Но когда порывы человеческой души вообще поддавались описанию? Как никто не знает, что спровоцирует другого на агрессию, так и практически нельзя предположить, что зацепит что-то внутри, вынуждая отказаться от привычных рамок. Это не угадать. Можно только интуитивно чувствовать, научиться ловить неуловимые изменения чужого настроения.
Вот и сейчас, немного растерянно глядя на рассеянный зимний свет, пролившийся на пол из окна, Гестия испытывала необъяснимое... Ей была хорошо знакома чужая боль, её отголоски, этот неуловимый надрыв, когда говорить не должен, а слова сами рвутся. Только она не привыкла чувствовать это от тех, кто без малейшего сомнения убивал, грабил и насиловал. Обычно у многих из них просто не хватало эмоционального диапазона на такое, как защитная реакция психики. С другой стороны, Джонс вообще никогда не общалась с по-настоящему опасными людьми, столько лет, если верить Аврорату, находящимися вне закона.
Но вот слова, признание в оборотничестве заставили волшебницу удивленно посмотреть на мужчину. Он правда видит проблему только в этом? Мерлин, если честно, она даже не думала об этом. Да хоть оборотень, хоть сквиб, хоть вампир, хоть обычный волшебник - суть совсем не в этом. Суть в том, что этот человек мог её убить, причинить боль, свести с ума, похитить, в конце концов. И зверь внутри тут вряд ли был причиной всему происходящему.
- Нет, дело не в этом, - отвечать Гестия не собиралась, но слова как-то сами вырвались, выйдя какими-то неловкими, наверное, потому что искренность никогда не бывает красивой и продуманной, - Я не знала, что ты... волк. И боюсь не поэтому, - она все же нервно заправила прядь волос за ухо, не зная, как донести мысль, которая была для нее естественна всю жизнь, чтобы сейчас это не выглядело надуманно и высокопарно, - Мне, правда, не важно, волк ты, сквиб, вампир, магл или кто-то еще. Это никак не влияет на мое отношение, я...я боюсь поступков, не расы или внутренней сути, только поступков
Джонс ведь действительно не врала. Привыкла всю жизнь судить людей по их действиям, стремлениям, а не рождению или случайному заболеванию. Никто не выбирал каким ему родиться или стать в результате несчастного случая, но каждый выбирает, как ему поступить. И сейчас, если бы перед ней был совершенно обычный волшебник, она бы боялась точно так же. Ничуть не меньше.
И все же ей было трудно не напрячься, когда мужчины взял в руки палочку, но, к счастью, просто вышел за дверь. У многих, наверное, первой мыслью было бы кинуться следом, попытаться сбежать, но Гестия еще не настолько поддалась панике и, как ни странно, даже сейчас чувствовала лишь фоновую тревогу, напряжение, но уже не тот всеобъемлющий ужас. Мысли стали более упорядоченными. Настолько, что она даже успела дойти до стола и поставить на него графин, так было спокойнее.
На двух вошедших волшебница посмотрела несколько удивленно. Невольно возник неприятный вопрос: если бы она кричала и звала на помощь, этот пожилой человек оставался бы таким же спокойным и равнодушным, словно ничего необычного не происходит? Попытался бы он ей помочь? Ответ напрашивался очень печальный. Гестия до последнего старалась верить в людей, но тут каким-то шестым чувством понимала, что все её слезы и мольбы не были бы услышаны в случае чего, и от этого осознания становилось не по себе.
За те пару минут одиночества она, к сожалению, физически бы не успела придумать что-то действительно правильное, сумевшее бы предотвратить любую агрессию в её сторону, но хотя бы попыталась, поэтому сейчас осторожно взяла мужчину за руку и несколько помедлила, собираясь с мыслями. Честно говоря, давать клятвы или даже видеть, как это происходит, ей никогда не приходилось, а оттого, как бы глупо это ни звучало, присутствовала какая-то неловкость и неуверенность. Особенно, от понимания, что это на всю жизнь, хоть и в одностороннем порядке.
- Ты обещаешь, что не нанесешь мне и моей дочери травм и не причинишь специально боли ни физически, ни с помощью магии или ментальных чар? И не будешь меня насиловать или принуждать через угрозы или шантаж?
Нужно было формулировать точнее, осторожнее, оговаривать все условия – но это надо было делать на бумаге, не торопясь, не спеша и не боясь, что вот сейчас мужчина может просто передумать или разозлиться, а потому получилось как-то слишком поспешно, некрасиво и не очень складно.

Некоторые мгновения растягиваются на маленькую вечность, будто бы отпечатываясь где-то на подкорке мозга. Каждая мелочь врезается в память. Каждый вдох. Каждых взмах ресниц. Мимолетное изменение в лице другого человека, отчего собственное сердце вновь предательски пропускает удар. Весь мир словно сужается до томительного, пугающего ожидания, которое может в прямом смысле оборвать твою жизнь.
Ничего не мешало мужчине коротко взмахнуть палочкой, чтобы лишить её любой возможности сопротивляться или действительно убить. Фактически, сейчас от нее ничего не зависело. Наверное, от этого и было действительно страшно, а время словно замедлило свой бег, растягиваясь на бесконечные мириады секунд тишины.
Гестия вскинула недоверчивый взгляд на собеседника, почувствовав, как его пальцы чуть сильнее сжимают её руку, но не до боли, даже наоборот, словно на контрасте прикосновение, поглаживание по запястью выглядели вполне безобидно. Если не брать во внимание слова, от которых Джонс, если честно, мысленно подобралась, готовясь к тому, что сейчас весь этот странный спектакль закончится, обернувшись одним из кошмаров, что порой посещали её за прошедшие полгода в особо темные ночи, когда приходилось ночевать одной в квартире и даже работа до изнеможения совершенно не помогала.
Разумом она понимала, что в чем-то похититель прав - он мог сделать с ней все, что угодно. Но какая-то другая, рациональная часть продолжала твердить о прочитанных книгах, о разных отклонениях в психике, когда человек просто вынуждает другого вести себя так, как ему хочется, не применяя при этом прямого насилия или же наоборот просто желая изобразить видимое миролюбие, чтобы страх и боль потом были ярче от резкой перемены. Не стоило ничем обманываться. Нельзя было верить тому, кто убивал так же легко, как выпивал стакан воды.
И все же при виде того, как красное пламя обвивает их руки, Гестия почувствовала, как будто невидимая петля на шее все же ослабла, позволяя чуть более спокойно дышать от осознания, что вот теперь, с этой секунды, ей не грозит хотя бы закончить свою жизнь в это следующее мгновение. Или мужчина не сможет внезапно её ударить, передумать или сделать что-нибудь еще. Да, были варианты обойти не такая уж точную формулировку обета, но это потребовало времени и внешних ресурсов, которые внушали надежду, что тогда Джонс успеет хоть что-нибудь предпринять.
Хотя, безусловно, тело все-таки инстинктивно напряглось, почувствовав, как их заставляют вновь сократить расстояние и тянут к столу. В голове невольно пронеслись панические мысли, вызвавшие очередной спазм в животе. Она еще банально не успела полностью поверить в то, что действительно теперь находится в относительной безопасности, что уже точно не повторятся события прошлого и не случится ничего подобного. Для этого требовалось время, которого её снова лишили, не позволяя даже попытаться успокоиться, а вызывая новую волну страха.
- Нет, поступки определяются нами, - попыталась судорожно возразить волшебница, надеясь, что это отвлечет собеседника, - Иначе бы все вели себя одинаково или очень похоже. Каждый сам выбирает, как поступить, и это не зависит от того, кем он родился или стал, - она могла бы продолжать эту дискуссию довольно долго.
Джонс с детства знала, что когда люди говорят, что у ни не было других вариантов, то на самом деле подразумевается лишь оправдание того, почему они сделали что-то плохое, ведь варинты-то есть всегда, другое дело, что они многим не нравятся, а отовраться, что их "вынудили" всегда проще. Гестия даже к себе в этом вопросе была неумолима - она понимала, что даже при первой встрече с этим человеком у нее тоже было несколько моделей поведения, которые могли бы привести к совершенно непредсказуемому результату каждая, и приходилось выбирать ту, что спасла бы. Но при этом никто и ничто не оправдывал этой слабости, безволия, отсутствия борьбы. Наверное, из этого и росло паршивое чувство - из осознания, что все равно каждый принял сам это решение - напасть и не бороться до последнего, умерев, но не опозорив себя.  И никто, кроме нее самой, не был ответственен за этот выбор.
Но обдумать эту горькую мысль не позволив поцелуй, от которого ладонь Гестии инстинктивно уперлась мужчине в плечо, впрочем, так и оставшись там, не пытаясь оттолкнуть, хотя волшебница никак не пыталась ответить на столь наглое вторжение в её личное пространство, скорее, ошарашенно и испуганно замерев. 
Воздуха все же категорически не хватало, так что Джонс потребовалось пару секунд, чтобы просто осознать чужие слова и усилием воли подавить в себе панику, чтобы сохранить хотя бы подобие внешнего спокойствия и не начать вырываться, разумом понимая, что сейчас все-таки против её воли мужчина не сможет этого сделать.
- Квинтус… - впервые за все время чужое имя все-таки сорвалось с губ, до этого Гестия даже мысленно не обращалась к этому человеку как-либо, кроме обезличенных местоимений и воспоминаний, образов, - Мне.. мне нужно время, понимаешь? – осторожно, но волшебница все же убрала руку с плеча собеседника, проводя кончиками пальцев по скуле мужчины и прямо смотря тому в глаза, -  Я не хочу быть всего лишь наградой или трофеем, и не хочу видеть в тебе только того, кто меня пугал,- пальцы все же невольно скользнули ниже, очерчивая контур челюсти и замирая на шее, прежде чем, переборов внутренний протест, аккуратно, почти невесомом сама поцеловала его в самый уголок губ, - Я хочу узнать тебя как человека. Выпить с тобой, поговорить. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя… собакой, - он сам так выразился, - Которой дают подачку или награду за команду.  Понимаешь?
Это было… сложно. Сложно заставить говорить себя спокойно, разглядывая светлую радужку чужих глаз, унимать собственную дрожь в пальцах и просто мысленно надеяться на то, что у неё все-таки получится достучаться до чужого разума, потому как, что уж отрицать, Гестия прекрасно понимала, что и без возможности нанести прямой вред этот человек опасен и может просто сейчас аппарировать в неизвестном направлении вместе с ней и запереть где-нибудь, лишая какого-либо выбора, что в теории не будет ни угрозой, ни шантажом и не попадет под обет.

Если бы все происходящее показали в магловском кино или вложили в сюжет какой-либо повести, Гестия бы сама же первая сказала, что все это выдумки и так не может случиться на самом деле. Она бы никогда не поверила, что человек, для которого насилие было нормой, действительно сейчас говорит то, что было бы привычно слышать от супруга, влюбленного однокурсника, но никак не от преступника, в том числе причинившего боль и ей самой.
Можно ли было в это поверить?
Наверное, да. Только не как наивная девочка, которой достаточно сказать, что все было случайностью и никогда не повторится. Нет, на такое Джонс бы никогда не повелась, зная, что настроение переменчиво и даже тот, кто верит, что "любит" может оказаться настоящим монстром. И для подтверждения не нужно было выдумывать кучу страшилок - можно было просто взглянуть в те же магловские газеты, послушать истории реальных женщин.
И все же поведение этого человека не укладывалось ни в один известных шаблонов. Не поддавалось какой-либо логике, чтобы предположить его дальнейшие действия. С одной стороны, он, вроде как, действительно дал ей обет, не сделал сейчас ничего плохого, хотя мог бы. С другой, Гестия слишком хорошо помнила и в прошлый раз его напускное миролюбие, даже вежливость, чтобы заставить себя поверить и расслабиться. Никто ведь не знает, что в голову у другого, чтобы точно быть уверенным, например, что давая формулировку обета, оборотень не знал, как её обойти.
Непредставимо было, что собеседник действительно мог настолько проникнуться чувствами к случайной встречной, но другого логического, да и какого-нибудь еще, объяснения не находилось.
Тем не менее Джонс почувствовала, как напряжение хоть немного уходит, лишь когда мужчина отпустил её и сам отошел. Как ни крути, можно убедить разум, занять его другими размышлениями, но тело не обманешь - оно слишком хорошо помнит боль, чувство беспомощности, страх, а после разъедающую, уничтожающую пустоту. И это не вытравить, не убрать, не уничтожить даже супругу, не то что тому, кто стал причиной этого ужаса.
Волшебница невольно заметила оставленную на столе палочку. Можно было бы попробовать её взять, понадеяться на удачу и эффект неожиданности... Только она слишком живо могла представить, как в тесной комнате мужчине хватит пары шагов, чтобы вновь оказаться рядом и просто выбить у нее из рук любое оружие. Это было бы слишком наивно считать, что даже якобы влюбленный он перестал быть опасным. В конце концов, даже скорость реакции у них наверняка была слишком разной. И все же было слишком сложно побороть в себе глубоко инстинктивное желание сейчас схватить волшебную палочку и попробовать сбежать.
- Я не знаю, правда, -  слова сорвались с губ раньше, чем Гестия успела их обдумать, тут же понимая, какую глупость сморозила и поворачиваясь к окну, чтобы хоть немного успокоиться, собраться с мыслями, делая глубокий вдох. Руки все-таки непроизвольно сжали край стола, перенося вес тела на него, прежде чем Джонс все же нашла в себе силы вновь посмотреть на собеседника, - Не знаю тебя совсем. Ни твоих мотивов, даже чтобы сейчас все это сделать и прийти ко мне, ни твоей жизни или желаний. Не понимаю, но хочу понять, чтобы не бояться.
Честно говоря, её сил уже просто не хватало на то, чтобы взвешивать и обдумывать каждое слово. Она хотела домой, в безопасность. К людям, которых понимала. Не гадать, что у них на уме, не ждать подвоха или удара. Не пересиливать себя каждую секунду, не бороться со слезами, а успокоиться, выпить умиротворяющий бальзам и просто отгородиться от мира. Слишком много страхов, стресса, воспоминаний, и держать себя в руках все-таки было сложно.
Тем не менее Гестия все же нашла в себе силы, чтобы, на мгновение прикрыть глаза, прежде чем отойти от стола, так и оставив на ней чужую палочку, даже не попытавшись к ней притронуться, и аккуратно присесть на край кровати. Пара секунд внутренней борьбы, уговоров, нехотя, но позволили ей осторожно пододвинуться ближе к мужчине, понимая, что в противном случае он вполне может сделать это сам. И просто на уровне ощущений действия, которым сам отдаешь отчет, все-таки пугают меньше, даже если имеют ровно такой же результат.
- Я занимаюсь разными артефактами, но, в основном, зеркалами или чем-то на их основе, - наверное, это и сам Квинтус мог предположить, если действительно так часто вспоминал их первую встречу. Хотя, скорее всего, подобные детали, как краски, деревянные рамки давно потерялись в куда более важных впечатлениях, - Это естественно для матери - защищать своего ребенка, - она даже как-то неловко пожала плечами, не представляя, что когда-либо могла поступить иначе. Паула была ей дороже собственной жизни, а её безопасность всегда была важнее.
На вопрос об отце Джонс все же не стала отвечать, понимая, что это может не слишком хорошо закончиться. Да и вообще не стоило рассказывать что-либо о супруге, ради его него же. Конечно, он не какой-нибудь магл или немощный волшебник, чтобы, если что, не суметь за себя и за них с дочерью постоять, но все же не буди лихо, пока оно тихо, поэтому не стоило говорить тому, кто скрывался от закона и Министерства о том, что её муж почти что чиновник, ну уж точно представляет всю эту околесицу Крауча на международной арене, даже если сам в корне не согласен. Такая уж работа.
- Нет, спасибо, - волшебница чуть качнула головой, - Это...очень заботливо с твоей стороны, но не стоит утруждаться. Ты часто бываешь здесь? Где мы вообще?
Несмотря на то, что сердце уже билось почти спокойно, Джонс все же хотела понимать, где находится, как отсюда можно попасть домой. Где-то в глубине души у нее все еще теплилась робкая надежда снова обнять Паулу, расцеловать её, прижать к себе и никогда не отпускать. Может быть, даже уехать пожить к собственной матери на пару месяцев, чтобы коокнчтаельно успокоиться, отлежаться, погулять по родным местам в Шотландии, проветрить голову от всех лишних мыслей.

Лютный? Гестия, к счастью, не была маленькой девочкой, чтобы пугаться только одного названия, порой даже сама сюда заходила, если искала что-то редкое, хотя, в ее случае, совсем не запрещённое, но все же действительно здесь бывала не так часто. Скорее по привычке, даже попробовала представить, где здесь есть заведение, в котором бы позволили воспользоваться камином. Особенно, с условием, что даже наличных денег у нее с собой не было, а расплачиваться украшениями не слишком безопасно и слишком неприлично для уважающей себя чистокровной волшебницы. Как, впрочем, и ходить по таким улицам одной и без зимней одежды и палочки. Это явно не вписывалось в рамки этикета, который ей старательно прививали с детства.
А вот слова собеседника, как ни странно, напоминали тот самый пресловутый этикет, когда джентльмен провожает даму. Только в контексте ситуации подобное звучало скорее как очень злая и ироничная шутка. Особенно, с учётом, что показывать преступнику свое местожительства точно не стоило, и теперь, если он действительно ее отпустит, непременно стоило уехать хотя бы на пару месяцев к родителям. А лучше закончить эту историю, не вздрагивать ночами и не мучаться от кошмаров. Только вот...
Это было сложно сделать даже сейчас, когда на горле словно вновь слегка затянули петлю при упоминании авроров. Она просто не знала, что может себе додумать другой человек, на что разозлиться. Это напоминало хождение по минному полю, когда каждый миг может стать последним и после самого маленького шага готовишься прощаться с жизнью. Гестия, к своему стыду и страху, уже вполне могла придумать несколько вариантов действительно обойти обет, не прикладывая при этом особых усилий.
И, что уж скрывать, ни улыбка мужчина, ни тем более его слова о постели или Азкабане не приносили ей облегчения, не делали ситуацию более комфортной, когда она только-только начала думать, что у них может получиться спокойно поговорить.
Невольно захотелось отругать себя за наивность. Глупость. Совершенно детская и дурацкая надежда, когда какой-то частью души до конца не можешь проверить, что есть сказки, заканчивающиеся плохо. И  в тридцать лет себя за такое надо бить, а хочется только плакать, чувствуя, как кончики пальцев снова начинают подрагивать. Слезы - это недопустимая слабость в такой ситуации, и они абсолютно бесполезны.
- Квинтус, послушай... - собраться с мыслями всё-таки было слишком тяжело, как и сглотнуть нервный комок, вставший поперек горла, - Я тоже долго тебя вспоминала, только для меня это было .. страшно. И я понимаю, верю, что ты не хочешь мне ничего плохого, но, пожалуйста, дай мне время к тебе привыкнуть, узнать тебя и...- пришлось вдохнуть поглубже, чтобы перебороть желание просто замолчать, обнять себя руками и отодвинуться, - И поверить не только разумом, но и телом. Пожалуйста. Я ничего, кроме времени на это, не прошу.
Она понимала, что все это звучит наивно и, наверное, даже жалко для того, кто не привык церемониться и обращать внимание на эмоции других людей, но ничего с собой поделать не смогла. Да, можно было просто вечно говорить "нет", раз теперь ее защищал обет, но Гестия не была дурочкой, чтобы верить в святость и безграничное терпение, но сейчас, честно говоря, думала только о сегодняшнем дне, чтобы просто оказаться в безопасности, не испытывая этого удушающего чувства беспомощности и страха. По-другому, даже если бы не было много способа уйти, вряд ли бы могло получиться сейчас, когда все нервы были натянуты, словно струны, а эмоции требовали выхода, но не могли его получить.
И все же волшебница не отдернула руку, позволяя мужчине прижаться щекой к собственной ладони и даже почти невесомо поглаживая его. Невольно, он повторил жест, который был ей знаком ещё со студенческих лет. Только так обычно делал супруг, порой потом просто укладывая голову ей на колени и позволяя ласково перебирать волосы. Только вот вряд ли сейчас собеседник хотел именно такого времяпровождения.
- Если хочешь и у тебя будет время, я могу тебе рассказать больше об артефактах, - сама не зная зачем предложила женщина, которой было проще сфокусировать внимание на чем-то простом и понятном, а не информации, что ее собеседник с юных лет увлекался запрещенными книгами, заклинаниями и черт ещё знает чем. Воспоминания о словах про непростительные были ещё слишком свежи для спокойных размышлений о подобном, - А на кого ты стажировался?
Ей действительно не хотелось думать о том, что родители могут поощрять увлечения темной магией, походы в Лютный, укоренение от закона. Да, это была реальность, в которой приходилось жить, но страшно было представить, сколько вот таких мальчиков и девочек в каждом курсе Хогвартса. Сколько их сейчас ходит по этим магазинчикам. А потом Аврорат не справляется, пропадают чужие дети, умирают невинные...
Протянутую фляжку Джонс все же взяла, даже сделала небольшой глоток, не поморщившись, но возвращая не обратно. Виски она пила редко, пару раз с отцом ещё сразу после окончания университета, да и вообще алкоголь был скорее только по праздникам, чем какой-то частью обычной жизни.
- Он работает в Министерстве, - да мало ли кто там есть... Всех и не упомнишь. Мелкий клерк, сотрудник департамента хозяйства, просто чей-то секретарь... - Не охотник, не аврор, и не имеет никакого отношения к ДОМП, - она не знала, что ещё должна ответить. К чему эти вопросы? Да, она любит своего мужа, но сказать об этом было бы странно, как и соврать. Ложь в таких вопросах слишком хорошо чувствовалась. С другой стороны, мало ли чистокровных браков по расчету, когда нет пылких чувств, ни отрицательных, ни положительных. Лучше пусть останется видимость именно этого варианта.
- И он ничего о тебе не знает, - у нее ведь так и не хватило смелости признаться, - Почему ты спрашиваешь об этом? Сейчас я все равно здесь.
Неуверенно, но Джонс все же чуть пододвинулась, прислоняясь спиной к стене и вытягивая ноги. При ее небольшом росте она могла почти полностью сидеть на кровати, задумчиво глядя на собственные зимние ботинки.
- Спасибо, что отправил мою дочь домой, - внезапно выдала Гестия, даже не для того, чтобы нарушить тишину, а потому что действительно осознала, что, в теории, оборотень вполне мог забрать не только ее, но и Паулу, если бы хотел шантажировать. Мог бы вообще ничего не делать и восьмилетняя девочка осталась бы одна в кафе, но, пока что, выходило, что все не так печально.

Непроизвольно волшебница чуть вздрогнула от чужого смеха. Уж она-то точно не видела в этой ситуации ничего веселого, растерянно глядя на собеседника. Да и, в принципе, в очередной раз убеждаясь, что совершенно не понимает этого человека, и это достаточно сильно нервирует.
Гестия честно хотела избежать разговоров о супруге, чтобы обезопасить его. Хотя, наверное, это выглядело глупо. Что могло угрожать послу, пережившему уже несколько покушений в разных странах и даже в родной Британии? С другой стороны, бережного бог бережет. Джонс бы никогда не простила себе, если бы из-за неё что-то случилось с возлюбленным или с их дочерью. Никто их них не должен был пострадать из-за всей этой ситуации, выхода из которой, если честно, женщина просто не видела. Точнее, из текущего положения, чтобы все-таки оказаться дома, обнять родных и больше никогда их не отпускать.
И в этом контексте слова о стажировке в департаменте международного сотрудничества казались горькой иронией судьбы. Действительно... если бы все сложилось по-другому, Квинтус мог бы приходить к ним по выходным, играть с Паулиной, беседовать с мужем о текущих делах. Быть может, даже бы ездили семьями за город, как бывало с особо близкими коллегами, которые давно стали лучшими друзьями. Где-то в ином ответвлении времени ей бы не пришлось его бояться, а ему вряд ли бы в голову ударила мысль заглядываться на чужую супругу.
Но, к сожалению, они были здесь - в той временной линии, где Гестии стоило огромных трудов сохранять подобие спокойствия, когда мужчина подвинулся ближе и положил руку ей на колено. Очень хотелось тут же встать, скинуть чужую ладонь, обнять себя руками и уйти. Куда угодно. Даже на мороз. Пусть будет воспаление легких, пусть простуда, пусть обморожение, но только бы вновь это удушающее чувство беспомощности и страха.
И, если честно, больше всего на свете ей хотелось честно и открыто спросить: неужели он сам себя не слышит? Как можно считать, что кто-то был бы доволен, если бы его связали, обокрали и угрожали убить? Волшебница могла бы допустить, что собеседник просто не помнит всего случившегося, если это было для него обыденностью, но нет же... Он же сам признавал, что хотел просто развлечься, не думая ни о чем, кроме собственного удовольствия, сам угрожал, чтобы пресечь возможное сопротивление.  Неужели в его картине мире было достаточно того, что произошло, для возникновения каких-либо добрых чувств? 
Гестия хотела бы спросить, но не могла найти в себе сил, потому что все эти мысли вновь возвращали её в прошлое, заставляя чувствовать отчаяние и привкус собственной крови во рту, от слишком сильно прикушенного языка, во избежание неосторожных, продиктованных болью слов, которые грозились сорваться с губ в любой момент. Она не была каменной или железной, у нее все еще билось сердце, рвущееся на клочки от мысли, что в чьем-то мире все так просто - достаточно сказать: "прости".
Но это не поможет. Не вытравит ужаса. Не вернет выплаканных слез. Не заставит снова полюбить летние прогулки по окрестностям. Он вырвал у нее кусочек души и жизни, чтобы какое-то слово, даже произнесенное тысячу раз, могло это изменить.
- Пожалуйста, не надо, - слишком уж внезапно, с неконтролируемыми нотками паники выдохнула Джонс, инстинктивно останавливая чужую руку и удерживая её за запястье, действительно боясь, что на колене она долго не задержится, но еще не решаясь попробовать отстранить - было просто страшно. Это слишком отдавало прошлым, вызывало прямые ассоциации и страхи, заставляющие сердце биться чаще, а тело напрягаться и замирать от растекающегося по венам холодного ужаса, -  Мне, правда, плохо, - стараясь вернуть в голос спокойствие, Гестия все же неуверенно посмотрела в глаза собеседнику, пытаясь найти там хоть каплю понимания реальной ситуации, - И нет, это не "просто" - это тяжело, Квинтус. Тяжело каждый раз вздрагивать даже от прикосновений родителей, просыпаться от кошмаров и бояться, видя в каждом мужчине того, кто так же может просто захотеть развлечься за твой счет, приставить палочку к горлу или просто уложить в постель, потому что понравилась. Это не просто... , - голос все-таки дрогнул, потому что сдерживаться уже было невозможно.
Просто? Просто! Ей хотелось истерически смеяться, но вместо этого тело ощутимо била крупная дрожь, заставляя все-таки обхватить себя руками и закрыть глаза. Она не могла бороться с тем, как её трясло, как под сомкнутыми веками щиплет от не выкатившихся слез. Нельзя... нельзя плакать, а для этого пришлось сделать шумный вдох, задерживая дыхание и считая до десяти, прежде чем снова открыть глаза, спешно вытирая тыльной стороной ладони соленые капли, скопившиеся в уголках.
Вдох. Выдох. Волшебница просто смотрела на выцветший потолок, пытаясь справиться с истерикой, которая все отчетливее рвалась из груди, мешая дышать и мыслить. Честно говоря, было сложно даже заставлять себя держать глаза открытыми, думать, а не просто смириться, обнять колени руками и просто ни на что не реагировать. Пусть бы что угодно делал, бросил, трогал, целовал, ей было бы уже все равно. Хотелось спрятаться в свой разум, как в кокон, почти применяя навыки окклюменции, чтобы просто очистить сознание и уже ни на что не реагировать.
- Извини, мне... мне просто правда больно об этом вспоминать, - спустя несколько секунд молчания выдохнула Гестия, переводя взгляд на мужчину и аккуратно протягивая руку, чтобы провести рукой по черным волосам, убеждая то ли себя, что он действительно не кинется на нее, то ли его, что она адекватно воспринимает реальность и не собирается панически забиваться в угол и кричать, - Я понимаю, что ты живешь по-другому, у тебя нет времени... Но, пожалуйста, хотя бы сегодня дай мне время. Я готова быть с тобой, правда, но сейчас слишком устала, это все...очень внезапно.
Наверное, все-таки выучка в ментальной магии что-то давала... помогала как-то абстрагироваться, в тоже время сохраняя какое-то присутствие духа, подбирать слова. Иначе бы Джонс никогда в жизни не смогла осторожно, аккуратно, можно даже сказать робко, чуть наклониться, чтобы поцеловать мужчину в лоб, как делала с собственной дочерью, когда пыталась успокоить.

На мгновение ей даже не поверилось, что действительно не нужно прикладывать никаких физических усилий, чтобы остановить чужую ладонь, что не приходится панически пытаться сгруппироваться, обнимая себя руками. Гестия так и замерла, боясь нарушить слишком хрупкое мгновение, в котором у нее еще сохранялась иллюзия контроля хотя бы над собственным телом и разумом, который был на грани истерики и из последних сил старался в нее не упасть, понимая, что это действительно будет конец.
Как бы горько ни звучало, волшебница понимала - её нервы сейчас, подобно струнам, лопнут. Не выдержат того напряжения, что разбило их заново склеенный из осколков мир. Полгода кропотливой работы над собой, борьбы со страхами и собственным телом, действительно напрягающимся от каждого прикосновения, даже родителей - здесь Гестия не врала. Ей стоило огромных усилий сохранять видимость того, что в тот летний день у нее, как и было написано в заявлении, только сняли украшения. Прятать слезы. Придумывать отговорки. Часами сидеть в ванной. Разговаривать с самой собой. Вести дневники. Рисовать. Просто пытаться сшить разодранную в клочки душу, швы на которой разошлись в одно мгновение, возвращая всё отчаяние и страх.
Она просто физически не могла заставить свое тело поверить в то, что этот человек не сможет причинить им вреда. Разум помнил клятву - мышцы помнили только боль. И ничего из этого не облегчало ситуацию, когда Гестия могла лишь вновь прикрыть глаза, едва заметно кивая, что да, он сейчас делает ей хуже. Сильно хуже.
Джонс попыталась представить лицо Паулины. Вспомнить, как крохотные ручки сжимают её плечи - дочь была единственной, кого женщина ни на минуту не боялась подпустить к себе, от чьих пальцев не вздрагивала, кто мог даже меньше чем через сутки после всего случившегося забираться к ней под одеяло и внезапно обнимать, мило сопя куда-то в область лопаток. Ради нее, ради Паулы Гестия ловила себя за руку трижды, когда грешным делом забредала мысль, что можно замкнуться в себе и наконец перестать чувствовать эту щемящую боль в груди. Только её маленькое солнце помогало супругу учить Гестию снова улыбаться, смеяться, гулять по траве босиком и просто жить в первые недели. Потом стало легче. Но это потом. Без дочери она бы уже никогда не стала вновь собой - той волшебницей, что готова дарить тепло и понимание каждому, вытаскивать из самых глубоких душевных ран. Паула вытащила её саму, даже не поняв этого...
Вот и сейчас образ смеющейся крохи дал ей силы снова открыть глаза, унимая дрожь в пальцах и глядя на мужчину, пытаясь не выдать всех эмоций, что всколыхнули его слова.
Правда ли?
Правда ли она когда-нибудь сможет заставить себя хотя бы не вздрагивать от его неосторожных фраз? Даже не прикосновений...
Наверное, да.  Возможно, сможет... Сможет найти в себе силы и простить, по-настоящему простить всю ту боль, пережитую и заставившую совершенно по-другому взглянуть на мир. Простить за себя, но только за себя...
Готова ли хоть на минуту допустить мысль, что ляжет с ним в постель по собственному желанию, а не из необходимости защитить близких?
Гестия не могла даже внятно сформулировать этот мысленный вопрос, чувствуя удушающую волную паники и шумно вдыхая. А скупое "завтра" горчило желчью от безвыходности. Как и слова о поцелуе.
И все же сейчас ей было слишком сложно думать о чем-то, кроме здесь и сейчас. Размышления о будущем просто бессмысленны, когда все твое существо подчиняется лишь одному порыву - всеми силами выйти из ситуации. Либо действительно оказаться в безопасности. Либо уйти в себя, хоть как-то пытаясь спасти рассудок.  Волшебница просто не смогла бы даже под пытками ответить на простейший вопрос о завтрашнем дне - не до того было.
Неуверенно, но Гестия еще чуть подалась вперед, робко, почти по-детски касаясь чужих. Пара томительных мгновений все-таки позволили ей справиться с бьющимся в ушах током крови, чтобы осторожно углубить поцелуй, словно и не было подрагивающих кончиков пальцев и отчетливого привкуса отчаяние, от которого создавалось фантомное ощущение, что вот сейчас, стоит только отстраниться, мир рухнет, сердце остановится...Возможно именно поэтому Джонс немного выпрямилась, оставляя расстояние между лицом мужчины и своим лишь в несколько сантиметров, только когда легкие обожгло от недостатка кислорода.
Со стороны она легко бы сошла за человека, которого только что извлекли из-под завалов после катастрофы - настолько расширенными от шока и страха были глаза, тяжелым дыхание и панически мечущиеся мысли. Словно Гестия просто не могла поверить, что жива, прежде чем аккуратно отстраниться, бессильно вновь откидываясь спиной на холодную стену и машинально  сжимая пальцы правой руки в кулак, будто бы пытаясь этим простым действием вернуть себя в реальность.
- Я, правда, устала и хочу...хочу все обдумать, - через несколько гулких ударов сердца тихо отозвалась Джонс, понимая, что сейчас действительно все её мысли сводились ни к моралям, ни даже к тем самым страхам, а просто к необходимости побыть с собой наедине, дать волю эмоциям, слезам. А еще лучше после этого всего обнять дочь и забыться хотя бы до утра, позволяя телу и разуму утонуть в спасительной тьме сновидений, - Мне станет легче, если ты... если ты сможешь не трогать меня. Я буду... благодарна тебе за это.
Как бы дико ни звучали последние слова, измученное стрессом тело действительно чувствовало какое-то подобие нездоровой, вынужденной, но все-таки благодарности за потенциальную возможность хоть немного принадлежать себе. Она даже когда-то читала, что такое бывает у жертв, заложников по отношению к преступникам, когда психика просто пытается защититься и начинает радоваться тому, что им сохранили жизнь... Сейчас было тоже самое. Неправильное. Вдвойне нездоровое и болезненное. Но никуда не девающееся чувство того, что они бы кусок души отдали как плату, лишь бы их действительно оставили, отстранились, позволяя попробовать прийти в себя.

Отредактировано Hestia Jones (2020-08-19 22:10:21)