Чарльзу не нравится, что Элоиза постоянно бегает к «дяде Эйдану». Ну ладно, пусть не постоянно, но с некоторой регулярностью. Он-то знает, что из себя представляет Эйвери на самом деле. Вряд ли Элли до конца понимает, что это за человек и чего от него можно ожидать. С другой стороны, она ведь эмпат, и при наличии недобрых намерений, должна их почувствовать. Значит, угрозы она не ощущает. И ведь не сказать, чтобы Эйдан сознательно мог попытаться её в этом обмануть: ему-то про особые таланты двоюродной племянницы ничего не известно. К счастью.

Чарльз Эйвери не доверяет. Во всяком случае, не до конца. Поэтому ещё больше ему не нравится, что даже во время их медового месяца Элли не забыла об Эйдане и сказала, что они обязательно должны купить ему подарок. Впрочем, Чарльзу и тут особо нечего было на это возразить — в конце концов, Эйдан, чем бы он там ни руководствовался, как заботливый дядюшка действительно помог им выбраться в отпуск в Ирландию Элоизе на радость. По идее, Чарльз должен был испытывать благодарность — но к ней примешивалась подозрительность, которая — возможно — граничила с ревностью. Потому что помимо того, что Чарльзу было известно о занимаемом Эйвери положении при Тёмном Лорде, он ещё был в курсе другой стороны репутации старого кобеля. Хотелось верить, что Эйдана заставят держать себя в руках если не отдалённые кровные связи с Элоизой, то присутствие в доме Магдалины, отгонявшей от супруга женщин не хуже любого цербера.

В целом, запретить Элли навещать дорогого дядюшку Чарльз, конечно, не мог, тем более что тогда пришлось бы объяснить ей причины, а рассказать он имел право далеко не всё. Оставалось уповать на эмпатию и благоразумие самой Элли. Или можно было бы сегодня сопроводить её на правах законного супруга — однако Чарльз предчувствовал, что это могло кончиться плохо. Так что он решил остаться дома и начать разгребать гору переписки, скопившейся у него в кабинете за время их отсутствия: он нарочно велел доставлять все письма в Суррей, чтобы ничто не омрачило их с Элли медовый месяц.

Когда Элоиза возвращается домой — позднее, чем того хотелось бы Чарльзу, — он сидит в своём кресле, поглядывая на часы и раздумывая, что могло задержать его молодую жену у этого хитрого жука. Вручить подарок и рассказать, как чудесно они провели отпуск — разве на это нужно так много времени? Чарльз уже почти начинает сердиться и достаёт сигару, чтобы привести мысли в порядок. Тогда-то и появляется Элли.

Чарльз уже издалека слышит, что что-то не так: с возвращением супруги в дом приходит суета, слишком торопливо звучат шаги за дверью. Сигару он откладывает на стол как раз вовремя, за секунду до того, как Элли взволнованным ураганчиком врывается в кабинет.

— Что он тебе сделал? — поднимаясь жене навстречу, одеревеневшим языком спрашивает Чарльз. Узнаю, что он хоть пальцем тебя тронул, убью гада. Но Элли уже бросается к нему на грудь, и Чарльз, конечно, тотчас обнимает её и прижимает к себе. Ему важно как можно скорее узнать, что случилось, но ей сейчас, в первую очередь, нужна его поддержка. Приходится запастись терпением. Элли, по счастью, начинает рассказывать почти сразу, ещё не успев отстраниться.

С первых же её слов Чарльзу становится несколько легче. Если дело ограничилось разговорами — это уже не так страшно. Но что особенного мог сказать ей этот хрен Эйвери, чтобы довести его девочку до такого состояния? Он не успевает спросить: поток слов сам прорывает плотину — Элли начинает сбивчиво объяснять.

«Эйдан — Пожиратель Смерти». Ладно, об этом она могла бы догадаться и сама. Но тот факт, что он раскрылся перед ней, внушает Чарльзу смутную тревогу. Просто так, без умысла, Эйвери бы этого не сделал. «Орден про тебя знает». Так вот оно что! И Доркас Медоуз… Нехорошо. Чарльз хмурится, пока Элли продолжает лопотать, упрашивая его никуда не уходить. Чарльз думает. Да, новости скверные, и с ними нужно хорошенько разобраться. И начистить мурло этому хмырю за то, что вывалил всё на Элли вместо того, чтобы рассказать ему. Но прежде всего — успокоить Элоизу. Потому что, когда она поднимает к нему лицо, в глазах у неё блестят слёзы. Страшно? Ну конечно, страшно.

— Не бойся, Элли. Мы здесь, с нами всё в порядке, так? — Чарльз обхватывает её личико ладонями и мягко вытирает побежавшие по щекам слёзы. — Мы что-нибудь обязательно придумаем. Давай присядем.

Он ведёт Элоизу к небольшому диванчику-кушетке и садится там вместе с ней, не выпуская Элли из объятий, потому что знает, что так ей будет спокойнее.

— Эйдан не сказал, как давно Орден в курсе? Вряд ли они узнали только вчера, а мы с тобой спокойно отгуляли свадьбу, чудесно провели медовый месяц, и никто ни разу нас не побеспокоил. Может быть, всё совсем не так страшно, как тебе представляется.

Может быть, всё ещё страшнее. До сих пор Чарльз так удачно держался в тени, что заподозрить его в связях с Пожирателями Смерти не приходило в голову даже его сыну-аврору. А теперь…

— К тому же, не можем ведь мы с тобой вечно сидеть дома. А если я не выйду на работу, это будет выглядеть подозрительно и только подтвердит, будто мне есть, чего опасаться. Но ты же знаешь меня, Элли. В таких вещах я не ошибаюсь, — Чарльз на мгновение привлекает её к себе и целует в волосы. — У них на меня ничего нет, они ничего не могут мне сделать. Не говоря уже о том, что Орден — такая же неофициальная организация, как и наша. И, соответственно, незаконная.

Правда, именно это может измениться, если министром магии вдруг станет кандидат из Ордена. Да ещё женщина. Хуже того — эмпат, распознавшая в Элли тот же дар. Вот это Чарльзу уже совсем не нравится, эта информация всплыть не должна. Если Медоуз передаст её всему Ордену — это может привести к совсем не нужным проблемам для него и Элоизы. Однако Элли права: неприятностей будет намного больше, если госпожа Медоуз займёт пост министра. Потому что нет таких законов, которые нельзя переписать. Уж лучше пусть остаётся Крауч — его, как ни парадоксально, можно было посчитать за более нейтрального кандидата. Интересно, какие у этой Медоуз шансы? Видимо, придётся поговорить с Эйвери ещё и об этом. Чарльз только ещё не решил — до того, как даст ему по роже, или после.

Элли хмурится, и Чарльз видит, что эта мысль её до сих пор даже не посещала, поэтому теперь она досадует на себя за неосмотрительность. Это так трогательно, что он снова чуть крепче прижимает её к себе, поглаживая по плечу.

— Ничего страшного, не переживай. Это не так важно. Послушай, Элли… — Чарльз запинается на мгновение, подбирает слова. — На первый взгляд, это выглядит пугающе, но на самом деле всё необязательно обстоит именно так.

Сложно будет убедить Элоизу сейчас, это очевидно. Ведь она права: он действительно говорил ей, что никто ничего не узнает. И не узнал бы, если бы не случай. А ведь Пожиратели смерти своих не бросают. По крайней мере, не живыми — и, конечно, не из альтруистических соображений, а следуя прагматическому расчёту: взятый в плен сторонник может выдать всё, что знает, как бы он ни был хорош в сопротивлении ментальным воздействиям. Когда борьба за сохранность информации ведётся с таким сильным волшебником, как Альбус Дамблдор, выдержать её под силу немногим. Может быть, разве что, самому Риддлу, хотя Чарльз не уверен даже в этом.

Как бы там ни было, что случилось, то случилось. Какие шаги может предпринять Орден? Элли уже строит версии, и те, что она озвучивает, действительно первыми приходят на ум. Но первая мысль — необязательно самая верная. Их противники позиционируют себя как сторону света. Если они хотя бы для видимости придерживаются соответствующих высокоморальных принципов, они должны быть разборчивы в средствах. К сожалению, полагаться на это можно было бы только в идеальном мире, населённом идеальными людьми, а Чарльз ещё не настолько выжил из ума, чтобы верить в сказки об ангелах во плоти. Нет, им противостоят обычные волшебники, точно так же способные на любую подлость и низость, как и все представители рода человеческого. Разумеется, во имя достижения благой высокой цели, которая их всех оправдает ещё при жизни. Тьфу. Одной из причин, по которым Чарльз когда-то давно принял сторону Риддла, было отсутствие лицемерия. Том не обещал мира во всём мире и справедливости для всех, его цели были прозрачнее и честнее. Методы вот, правда, подкачали. Но он хотя бы не натягивал на себя белые перчатки и не утверждал, что делает это ради общего блага.

Так что предположения Элли, возможно, были даже слишком мягкими применительно к реальной жизни. И всё же, лучше бы она задержалась на этих рассуждениях, чем двигалась дальше, — но, по закону подлости, именно это и происходит.

От следующих слов Элоизы Чарльз, на лице которого уже залегла тень, сдвигает брови к переносице, отчего его лицо приобретает жёсткие, несгибаемые черты.

— Даже не думай об этом, — его голос звучит безапелляционно, даже резковато, потому что дело касается безопасности Элли, и он совершенно однозначно не хочет впутывать её в эти разборки и подвергать ещё большей угрозе. — Не хватало ещё, чтобы кто-то использовал тебя в качестве лакмусовой бумажки для выявления орденцев. Это элементарно небезопасно, а твоя эмпатия не настолько сильна. Доркас Медоуз уже знает о твоих способностях, но это не повод выставлять их напоказ — не говоря уже о том, что рядом с Эйданом ты всегда будешь на виду и, значит, под прицелом. Я не могу этого допустить, Элли. Не вздумай предлагать это ему, ты меня поняла?

Чарльз говорит строго, точно с ребёнком, но не замечает этого, потому что напряжение слишком высоко, а сам вопрос — слишком острый, чтобы отвлекаться на такие детали. И ещё потому, что он страшно зол — не столько на жизненную несправедливость, сколько на Эйвери, который довёл Элоизу до слёз и до таких вот «замечательных» идей.

А Элли, между тем, со свойственной ей доверчивостью выкладывает новую порцию опасений и тревог, всхлипывая от обиды и чересчур мощного потока нахлынувших эмоций. Она очень хочет ребёнка, Чарльз это понимает. Трудно даже представить, какое отчаяние у Элоизы может вызвать вынужденный отказ от этой мечты, помноженный на ощущение постоянной опасности. Сочетание тяжёлое и губительное, и с этим тоже нужно что-то делать. Но как он теперь может с уверенностью что-то ей обещать? Его маленький эмпат почувствует ложь, и будет только ещё хуже… Эта мысль проносится по задворкам сознания Чарльза, перекрываемая раздражением и злостью. Так быть просто не должно. Он ведь обещал сделать Элли счастливой. Если это не в его силах, то зачем она с ним?

— Не говори глупостей, — всё ещё строго обрывает жену Чарльз, но смягчается, глядя на её растерянное кукольное личико, и уже мягче прибавляет:
— Элли… Мы справимся. Этот их Орден не может быть таким уж большим и страшным. Мы нейтрализуем их, через Эйдана подчиним себе министерство, и ничто не будет угрожать ни нам, ни нашим детям. И я не хочу, чтобы ты снова начинала пить зелье.

«Это не так опасно, как тебе кажется», — говорит Элли, снова приплетая следом «дядю Эйдана», и Чарльз чувствует, как вмиг начинает закипать. Такое рвение со стороны Элли могло бы быть даже милым, если бы речь не шла о настолько серьёзных вещах. Но Элоиза, кажется, не чувствует разницы между прогулкой с шишугой и выслеживанием членов Ордена.

— Ну, разумеется, — скептически произносит Чарльз. — Ещё опаснее. И уж точно опаснее, чем сейчас кажется тебе. А твой ненаглядный дядя Эйдан уже присмотрел за тобой так, что ты прибежала домой в слезах.

И за это он точно ответит. Нужно же ему было наговорить Элли столько всего и сразу. Кстати… Уж не Эйдан ли заронил в её веснушчатую головку эти семена энтузиазма и идеи о том, как можно помочь Пожирателям Смерти и, возможно, ему лично в «опознании» сторонников Дамблдора? Ну, "дядя Эйдан", ну, погоди!

Чем дальше, тем сильнее Чарльз уверяется в том, что его догадка верна. Но тогда выходит, что этот хитрый жук знает про Элли? Не невозможно, если ему рассказал Риддл, но… Не успевает Чарльз додумать эту мысль, как его умница и красавица только что не топает ножкой в возмущении, чтобы продемонстрировать, насколько она, может быть, сильнее Медоуз.

— Элли! — одёргивает её Чарльз. — Ты ведёшь себя, как ребёнок. Что за романтические фантазии? Эмпатия — такой же навык, как и любой другой, и, если ты хочешь её использовать, нужно учиться ею управлять — но точно не так, бросаясь в омут очертя голову. Ты понятия не имеешь, как они действуют и на что способны. Тебя тоже могут попытаться на чём-то подловить, выведать информацию; может быть, даже похитить. Я очень благодарен тебе за то, что ты указала на Марлин и Кингсли, но теперь ситуация изменилась. Хватит. Больше никаких шпионских игр, ты меня поняла? И лучше, если ты не будешь выходить из дома одна. Пусть тебя сопровождает Бамбер.

Если кто-нибудь захочет его шантажировать, то самый удобный и действенный способ сделать это связан с Элоизой. Эта мысль вызывает у Чарльза такую тревогу, что он предпочёл бы посадить свою супругу под замок и не выпускать даже в сад с шишугой без охраны. Соответственно, и его интонации сейчас звучат жёстче, чем в любом из других разговоров с Элли до сих пор. Сложно сохранять спокойствие, когда боишься за жизнь близкого человека и одновременно представляешь, как набьёшь кому-то морду.

Чарльз встаёт с места, возвращается к столу, берёт сигару и закуривает, выпуская плотные клубы сизого дыма. Сейчас это нужно — даст небольшую передышку, поможет привести в порядок мысли.

— Я всегда осторожен, Элли. Но ты права: теперь придётся быть ещё осторожнее — и мне, и тебе. Но принимать пациентов дома я не могу, такая перемена будет выглядеть по меньшей мере странно — как признание, что нам есть, что скрывать и чего бояться. Нет.

Пара неспешных шагов, и Чарльз останавливается возле окна, смотрит на бегущие по небу рваные облака — но поворачивается к Элли, когда она задаёт неожиданный для него вопрос.

— Рассердится? Нет, не бойся. Утечка информации произошла не по моей вине, — другое дело, что будет с тем, кто проболтался. — Тёмному Лорду не в чем нас упрекнуть.

Слова Элли об Эйвери, о котором Орден «тоже знает», медленно добираются до Чарльза через завесу струящегося дыма. Он не задумывался об этом, но ведь правда: та история с Боунсом была как-то завязана на Эйдана, потому Риддл и был им так недоволен. И Боунс, выходит, знал, с кем имеет дело. То есть, про Эйвери орден знает как минимум с июня — и они до сих пор ничего не предприняли. Почему?

Однако и этот вопрос меркнет на фоне невинного замечания Элоизы о том, о чём она «забыла» рассказать ему раньше.

— Значит, дриада, — очень медленно, угрожающе повторяет Чарльз. Теперь всё встало на свои места. Да, Эйвери точно догадался. Он нарочно рассказал так много, чтобы заставить Элли искать способы оказаться полезной, и даже «заботливо» подкинул ей пару идеек, с какой стороны взяться за дело — да ещё и так, чтобы извлечь из этого выгоду лично для себя, пока идёт его избирательная кампания. — Сукин сын.

Элли капризничает, как ребёнок. Вернее, нет: в детстве она так себя обычно не вела. Во всяком случае, не в его присутствии. Все эти «не хочу», «нечестно», «я не ребёнок» и выглядят, и звучат совершенно по-детски, остаётся ещё только топнуть ножкой и надуть губки. Стоит ли удивляться, что Чарльз в эти мгновения чувствует себя строгим родителем бунтующего подростка? Но Элли ему не дочь, она — его жена. И, кажется, настало время напомнить ей об этом — равно как и о том, что этот статус требует соответствующего поведения. Потому что Элоиза абсолютно права: она не ребёнок и должна бы понимать, что он не стал бы делать что-то неприятное для неё без повода. К тому же, присутствие домовика едва ли так уж серьёзно ограничит её свободу: эльфы умеют быть незаметными. Но нет, нужно устроить сцену, продемонстрировать своё возмущение и взбрыкнуть, как норовистая лошадка. «Ничего нельзя», смотрите-ка. А ведь он ещё ничего всерьёз ей не запретил.

— Элоиза, прекрати это немедленно, — с прохладцей в голосе велит Чарльз. — Если хочешь, чтобы к тебе не относились, как к ребёнку, веди себя соответственно. Ты моя жена, и, когда речь идёт о таких важных вещах, должна меня слушаться. Не так уж много я от тебя прошу. Всё, что от тебя требуется, — держаться подальше от пожирательских и орденских дел и не выискивать для себя лишних неприятностей. Неужели это так сложно?

Разумеется, сложно: ведь это точно то, против чего всей душой протестует Элли. Она хочет ощущать себя полезной и нужной, и это стремление Чарльз может понять. Но она нужна ему живой и здоровой, нужна рядом, на его стороне — и так, чтобы он не сходил с ума каждую минуту, гадая, где она и что с ней. Он, наверное, сможет объяснить это Элли лучше, когда остынет — когда они оба остынут. Но сейчас эмоции достигают пика, и справиться с ними нелегко.

Как нарочно, будто бы чтобы позлить его ещё больше, Элоиза вновь поминает своего драгоценного дядю Эйдана. Он-то весь из себя хороший и замечательный, воспринимает её всерьёз. Не то, что ты, Чарльз. Ты теперь сатрап, самодур и душитель свободы. Замечательно.

— Да твоему дяде Эйдану просто наплевать, если с тобой что-нибудь случится, — сквозь зубы сцеживает он. Злость захлёстывает Чарльза, и он чувствует, что должен выплеснуть её. Но не на Элли, ни в коем случае не на Элли. Как удачно, что тут не нужно долго докапываться до корня проблемы, — всё известно и ясно, как белый день. Пора поговорить с «дядей Эйданом» и кое-что ему втолковать. Элоиза — не маленькая беззащитная девочка, которую можно безнаказанно использовать в своих махинациях. За неё есть кому заступиться.

— Но ничего, мы это исправим, — Чарльз опускает недокуренную сигару в пепельницу. К чему откладывать? Момента удачнее невозможно и придумать. — Я скоро вернусь, — сообщает он Элоизе и, не произнося больше ни слова и ничего не объясняя, быстрым, чеканным шагом выходит из кабинета.

Путь его недолог: магические перемещения — удобная штука. Один из домовиков Эйвери-мэнора открывает перед ним дверь.
— Где твой хозяин? — мрачно рычит Чарльз.
— У себя в кабинете, я сейчас о вас доложу, сэр, — лопочет эльф, но алхимику нет дела до ушастого создания: этот дом он знает и сразу уверенно направляется к лестнице на второй этаж. Эйвери выходит к нему навстречу раньше, чем его непрошенный гость успевает добраться до кабинета.
— Чарльз Поттер собственной персоной! Какая неожиданная встреча, — вы только посмотрите на него, он ещё усмехается. — Чем обязан?
— Сейчас узнаешь, — кулак Чарльза прилетает Эйдану в скулу, безо всяких прелюдий и светских любезностей. Удар хороший: Эйвери отшатывается назад, не теряет равновесие только потому, что вовремя успевает ухватиться за стену, вскидывает на Чарльза взгляд, полный… да плевать он хотел, чего именно. У Чарльза есть цель, и сейчас его не сдержать.
— Не смей. Приближаться. К моей. Жене, — отчётливо, раздельно произносит он, занося руку для нового удара. Но Эйдан не из тех, кто готов подставить вторую щёку: он блокирует выпад, ненадолго удерживая запястье Чарльза.
— Это будет затруднительно, ведь она сама бегает ко мне на чай. Может, тебе стоит лучше за ней смотреть?
Чарльз бьёт левой в корпус. Эйвери сгибается, но ухитряется зацепиться за его руку, затаскивает в клинч и бьёт свободной сзади по почкам. Чарльз рычит, стискивает его, Эйдан толкается от стены, пытаясь освободиться, и вот они оба уже катятся по начищенному до блеска паркету, осыпая друг друга тумаками.

Спустя четверть часа двое Пожирателей смерти сидят на полу, прислонившись спинами к стене, и тяжело дышат. У Эйдана рассечена скула и порван рукав рубашки, Чарльз потирает ушибленную челюсть, безуспешно пытаясь нащупать пуговицу на воротнике.
— Полегчало? — спрашивает Эйвери.
— Ещё раз попытаешься впутать Элли в свои дела — убью, — мрачно отвечает Чарльз.
— И ты ещё удивляешься, что общаться с ней мне нравится больше, чем с тобой, — фыркает Эйдан и отмахивается. — Да не пытался я её ни во что втянуть. Если уж на то пошло, ты сам втянул Элоизу глубже некуда, когда женился на ней. И нечего перекладывать свою головную боль на других. Мне и собственной хватает, — кивок куда-то в сторону спален.
Несколько секунд они молчат.
— Тогда, в июне, когда к вам приходил Лорд, — это правда было только из-за того, что ты ошибся в Боунсе? — вдруг спрашивает Чарльз. Эйдан морщится.
— Том ошибся в нём не меньше. Но не может же Великий Тёмный Лорд признать, что он в чём-то допустил промах. Он очень легко находит виноватых, как будто ты не знаешь.
— В школе вы вроде дружили.
Эйдан расхохотался.
— Что, задумался, не выйдет ли вам с Элли боком очередная оплошность старого школьного приятеля? — улыбка неожиданно резко сошла с лица Эйвери. — На твоём месте, если Орден начнёт до тебя докапываться, я бы попытался с ними договориться. Это не невозможно.
— Говоришь из личного опыта? И что ты сделал, чтобы тебя не трогали? Уж не ты ли сдал им меня?
— Обижаешь. Мне удалось установить с ними своего рода вооружённый нейтралитет, не прибегая к столь радикальным мерам, — Эйдан молчит, смотрит на Чарльза, и в его взгляде явственно читается: «Так ты правда не знаешь!» — Нет, это сделал не я. Элойшес.
— Врёшь.
Эйдан вздыхает — и рассказывает в подробностях о ночи пожара в лесном доме Боунсов. Он говорит о таких вещах, о которых вряд ли стал бы в другой ситуации. И Чарльз верит.
— Виски? — спрашивает Эйвери под занавес своего рассказа.
— Не буду я с тобой пить, — угрюмо отрезает Чарльз. Эйдан усмехается.
— Как хочешь. Мир? — он протягивает алхимику ладонь, и Чарльз, помедлив, всё-таки её пожимает — очень крепко, и удерживая на следующие несколько мгновений.
— Но только при условии, что ты не будешь впутывать Элоизу в свои игры.
— Какие игры?
— Я тебе сейчас вторую скулу подправлю.
— Ладно тебе, — жизнерадостно ухмыляется Эйвери и поднимается на ноги. — Шучу. Так и быть, постараюсь говорить с ней только о шишугах и женских шляпках. Но она заслуживает того, чтобы знать больше, Чарльз.
— Без тебя разберусь.

*
Когда он возвращается домой, навстречу боязливо выползает Тинкер: домовик хорошо знаком с характером хозяина и опасается получить на орехи, подвернувшись под горячую руку. Но Чарльз всегда ограничивался устным порицанием, не наказывая эльфа как-либо иначе, поэтому противоречивые чувства ушастого служителя дома всё же заставляют его вылезти из укрытия и показаться хозяину на глаза.

— Где миссис Поттер? — спрашивает Чарльз, и кончики ушей Тинкера робко приподнимаются.
— Она в библиотеке, господин.
— Что она делала после моего ухода?
— Госпожа пла-а-акала, — округляя глаза и понижая голос, сообщает домовик, словно выкладывает страшную тайну. — Потом попросила зелье от головной боли, и Тинкер принёс. А потом Тинкер ушёл, потому что госпожа так велела.
Чарльз хмуро кивает.
— Иди. Я позову, если понадобишься.

Он идёт прямо в библиотеку. Чуть медлит перед дверью, прислушивается — и тихо заходит внутрь. Негромко тявкает Меропа — мимо такого стража незамеченным точно не пройдёшь, только вряд ли шишуга сможет защитить хозяйку в случае серьёзной опасности. Элли, похоже, дремала, утомившись своими переживаниями, и теперь просыпается, не сразу отличая сон от яви. А вот сбитую руку — надо же — заметить успевает. Чарльз не спешит подходить, даёт время ей и себе. Элоиза тоже делает движение, как будто хочет подняться ему навстречу, но замирает в нерешительности.
— Навестил твоего дядю Эйдана. Надо было поговорить, — честно отвечает Чарльз и, наконец, медленно приближается к жене. — Всё нормально.
Чарльз не легиллимент и не умеет читать мысли, но шестым чувством угадывает, о чём думает Элли — или о чём думала в его отсутствие. Имея за плечами один неудачный брак, поневоле начнёшь сравнивать. Наверняка ссоры с Дамианом были у них элементом повседневной жизни. И наверняка она боится, как бы её новый брак, до сих пор казавшийся таким счастливым, не обернулся катастрофой.
Подойдя, Чарльз останавливается перед Элоизой, смотрит в ещё заплаканное лицо, а мгновение спустя наклоняется, чтобы её обнять.
— Прости, Элли, я напугал тебя. Я просто… беспокоюсь за тебя. Не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится.

Когда он говорит, где побывал за время своего отсутствия, Элли удивляется. Интересно, что же подумала она? Вряд ли что он уединялся у себя в лаборатории, усиленно изобретая новое зелье от мигрени. Даже лучшие из женщин склонны надумывать себе невесть что.

Быстро соотнеся сбитые костяшки пальцев с озвученным пунктом назначения, Элли как будто бы пугается и, действительно, выражает своё беспокойство вслух — за кого бы вы подумали? Вот именно. Чарльзу остаётся только снова и снова недоумевать, чем этот хитрый жук купил его Элоизу. Впрочем, определённая практическая польза от него в самом деле случалась. Элли так радовалась возможности провести медовый месяц в Ирландии. Да и Келли он, очевидно, и правда вытащил из лап Ордена — и это несмотря на то, что из мальчишки уже успели вытрясти всё, что он знал, так что со стороны Пожирателей Смерти логичнее было бы просто от него избавиться. Чарльза вдруг пробивает озноб: знает ли об этом Том? Элойшес — родной брат Элли и в некотором смысле может считаться его подопечным, а тут такой косяк. Когда что-то подобное случилось с Эйвери, больше всего досталось беременной Магдалине… Чарльз с тревогой смотрит на Элли, вспоминает о её эмпатии и старательно гасит эту вспышку, возвращается мыслями к их собственному камню преткновения, известному как «дядя Эйдан». В порядке ли он?

— Да что с ним сделается, — фыркает Чарльз. Живучая слизеринская сволочь. В принципе, как и все они. Но тут Элли обнимает его, и Чарльз смягчается. Тем более, что она успела пересмотреть свои взгляды и обещает быть послушной девочкой. Здорово же она, должно быть, перепугалась из-за этой размолвки! Чарльз мягко гладит жену по спине и целует куда-то в волосы. Вот так бы и сразу. Ну, зачем нужно было устраивать этот концерт? Он уже не злится, прижимает Элоизу к себе чуть плотнее, прежде чем отпустить. Им ещё нужно кое-что друг другу сказать, и делать это объективно удобнее не в ухо, а глядя друг на друга.

— Я не сержусь, Элли, я понимаю, как тебе непросто усидеть на месте после такого переполоха, — устроенного дядей Эйданом, будь он неладен, — но нам сейчас нужно постараться вести себя, как обычно, не предпринимая ничего особенного и не привлекая к себе дополнительного внимания. Хорошо? — Чарльз обхватывает кукольное личико Элоизы ладонями, мягко приподнимает к себе и целует её в губы.

— Ничего необратимого пока не произошло, и мы не допустим, чтобы оно случилось.

Чарльз произносит эту фразу утвердительно вполне осознанно, чтобы она звучала более весомо. Он и в самом деле верит, что такое возможно, — не потому, что Эйвери как-то сумел договориться с Орденом, а потому что он, Чарльз, на протяжении стольких лет не навлекал на себя и тени подозрений. Он найдёт выход. Возможно, при необходимости ему даже удастся вывернуть всё так, будто Келли что-то неверно понял — или что-то неверно поняли те, кто его допрашивал. Кроме того, он колдомедик. Едва ли его можно упрекнуть в чём-то запрещённом, тем более что он не участвовал ни в одной из громких операций по закошмариванию населения магической Британии заскучавшим Тёмным Лордом. Подкопаться к нему будет очень и очень сложно… если только не действовать грязно, через Элли. Элли, которая уже велит домовику тащить бадьян. Зачем? Чарльз не сразу вспоминает про сбитую «об дядю Эйдана» руку.

— Это ерунда, Элли, — отнекивается он, но всё же позволяет супруге заняться его собственным ремеслом и за собой поухаживать — чувствует, что это будет Элоизе приятно. Да и ему самому, впрочем, тоже.

— И чем же это на сей раз? — практически успокоившись, интересуется Чарльз, когда Элли вспоминает об их с сыном семейном сходстве. — Что, Бен тоже так и не смог завязать с драками после школы?

Чарльз шутит, разумеется. Бенедикт — аврор, ему по службе положено ввязываться в баталии с преступниками, — правда, несколько иного толка. А сам он ни в каких «боевых» действиях не замечен, и эта короткая драка с Эйданом — скорее исключение, чем правило.

Постепенно всё успокаивается, утихает, как море после бури, и вот над их гаванью снова сияет солнце и дует безмятежный лёгкий ветерок. И Элли снова превращается из капризного ребёнка в нежную фейри, окружающую своего мужа искренней заботой, — и вот она уже соглашается с его просьбой — смягчённой, впрочем — по возможности не встревать в неприятности. Чарльза, однако, не покидают некоторые опасения по этому поводу: понятно, что сейчас Элоиза взволнована и, может быть, напугана их первой размолвкой, а потому готова пообещать что угодно. Но не потянет ли её на приключения, когда всё немного успокоится? Её деятельной натуре будет сложно усидеть на месте, особенно при неизбежном ощущении, будто она остаётся в стороне — ведь не может же Чарльз ходить с ней за ручку постоянно, хоть в клинику, хоть к Тёмному Лорду. И потом, женщины всегда умудряются найти себе повод для беспокойства, даже если на самом деле его нет, — а это, к сожалению, не про их ситуацию.

Но хотя бы сейчас они пришли к согласию, и потому надежда есть. Омрачать примирение новым витком переживаний и подробным разбором правил дальнейшего поведения для них обоих Чарльзу совсем не хочется. Так что он протягивает Элоизе руку и позволяет ей по-женски позаботиться об устранении последствий небольшой драки, произошедшей между ним и «дядей Эйданом», о котором она больше благоразумно не упоминает.

— Бадьян всегда щиплет, Элли, — спокойно подтверждает Чарльз и не может сдержать улыбку, когда она начинает дуть на его костяшки пальцев. Она и сама заметно веселеет по мере того, как всякие видимые напоминания об этом инциденте стираются из реальности и уходят в прошлое, и начинает беззаботно щебетать, делясь с ним своими воспоминаниями о сходном эпизоде из своего прошлого — того, в котором тоже не обошлось без Поттера. Только другого.

— Так вот как всё было. Профессор Кеттлбёрн после этого случая написал мне письмо о том, что Бен подрался с Блетчли в «Трёх мётлах», и советовал подумать о том, как направить его энергию в мирное русло. О твоём участии в этой сцене они оба скромно умолчали.

Чарльз слушает с искренним интересом, в рассказах Элоизы всегда бывает немало занимательных моментов. Про подростковые симпатии Бена он уже в курсе, это не новость — он отмечает только хронологические отсечки. Четвёртый курс Элли и «совсем взрослый» Бенедикт. А она уже тогда думала о танцах с его отцом! Бедный мальчик, у него с самого начала не было шансов.

— Держу пари, Бен надеялся произвести на тебя впечатление, — говорит Чарльз и качает головой. — Кто бы мог подумать тогда, что всё так обернётся?

Про семейную вспыльчивость Элли, конечно, права, и это не то, чем Чарльз гордится, однако он убеждён, что и он сам, и его сын попали на красно-золотой факультет вовсе не поэтому. Хотя, возможно, и поэтому тоже?

— У нас говорили, что Гриффиндор — это диагноз. Видимо, с тех пор мало что изменилось.

Чарльз улыбается, когда вспоминает о тех временах. Тогда всё было так понятно и просто. Свой факультет, чужой, кубок школы, экзамены… Впрочем, ведь это именно тогда он познакомился с Томом Риддлом — такая необычная и такая судьбоносная встреча. Кто же мог знать, к чему всё это приведёт…

— Я помню тот рождественский приём, — улыбается Чарльз, обращаясь к более приятным воспоминаниям и отгоняя от себя несвоевременные мысли. — Мы с тобой танцевали вальс, и сначала ты была такая торжественная и многозначительная, а к концу сияла, как маленькая звёздочка в платье с кружевами.

О чём она мечтала и что представляла себе тогда? Чарльз даже сейчас не рискует спрашивать её об этом — чтобы не тревожить смутных призраков одержимости. Элли и Келли никогда не были абсолютно обычными детьми, он всегда это знал. Но им всегда удавалось удержать свои клинические шкалы в пределах нормы — во всяком случае, для остального мира. Пусть так оно и остаётся.