- Мне не нравится цвет стен.
Магдалина не юлила, нейтральное в её глазах сегодня действительно выглядело слишком нейтральным, спокойное - спокойным, холодное - холодным, пастельное - невыразительным. Визуально её, пожалуй, действительно не устраивало ровным счетом ничего, зато она активно пыталась отыскать удовольствие в том, чтобы быть в тот день особенно бескомпромиссной и прямолинейной, по-крайней мере, по отношению к тем, кого могла назвать своими подчиненными.
Она задумчиво сжимала пальцами подбородок, будто действительно сосредоточенно искала причину своей неприязни к палитре в помещении, и, разумеется, находила.
- Из-за него краски на холсте выглядят слишком бледными.
Худощавая дама на картине напротив поежилась, потерла щеки, будто могла таким образом сделать свой на века запечатленный живописцем в одном тоне румянец ярче, поправила масляные мазки горностаевого меха, обрамляющие приподнятую корсетом грудь, потупила подчеркнутый росчерком свинцовых белил взгляд, когда тот встретился с прямым и острым взором Магдалины.
- Милочка, не нужно пытаться это исправить. Вина, очевидно, не Ваша, а того идиота, который Вас сюда повесил. Дэмиан?
“Тот идиот”, все это время стоявший у Маг за спиной и считавшийся до поры одним из лучших галеристов в Европе, переминался с ноги на ногу и с ранимостью натуры свойственной всем молодым и творческим педерастам, которых не сажают только за счет активно напускаемого на себя облика альфонса при пожилой и фригидной матроне, обиженно сопел.
- Я подчеркнул индивидуальные особенности каждой картины и постарался собрать все пространство галереи в единое целое!
По умению патетично вскидывать руки он, пожалуй, мог составить конкуренцию и самой Магдалине. И да, она даже не сомневалась, что он говорил именно то, что делал, а делал именно то, что собирался, но, увы, в его работе слишком многое зависело от того, понравится или нет все тому, кто дает на неё деньги. В случае с семьей Реверте, пусть даже и выплачивающей из кошелька Эйвери, вопросы вкуса всегда решались с вероятностью пятьдесят на пятьдесят и, зачастую, совпадали с вопросами настроения. Последние у Маг было традиционно испорчено с самого утра и, традиционно, собственным мужем.
- Вы ничего не подчеркнули, Дэмиан. Вы все убили. Посмотрите на эту леди…
Магдалина шла вдоль стройных рядов от одной картины к другой и объясняла, что тени на портрете её пра-пра-пра-прабабушки лежат слишком густо, так что она выглядит натуральным призраком, хотя портрет совершенно точно писали при её жизни. Что композиция “Влюбленный рыцарь и ведьма” начисто утратила композиционное содержание, потому что в такой раме, естественно, ни один рыцарь ни в кого не влюбится. Что “Печальная танцовщица” времен позднего магического импрессионизма совсем лишилась всякой надежды во взгляде, бедняжка… Претензии падали и падали на голову несчастного галериста одна за другой, подавляя его творческие порывы, и заставляя их колыхаться, все слабея, огоньком догорающей свечи на сквозняке, но Магдалина, как ни странно, не чувствовала при этом никакого удовольствия.
- Завтра мы, совершенно точно не откроемся…
Огонек вдохновения в молодом человеке дернулся, затрепетал под новым порывом, но погас, оставив за собой только тонкую, стремительно тающую струйку дыма от фитиля. Галерист, в отличие от большинства портретов, которые поспешили покинуть до поры свои интерьеры, никуда деться не мог и обреченно тупил глаза в пол.
- Но… Но… Билеты, приглашения, фуршет, гости...
Магдалина задумалась. Не над потерянными закусками, как, наверно, её манерный работничек хотел бы верить, а скорее над своим состоянием и тем, что же она сама от себя сегодня хотела и почему даже классический метод доведения людей до исступления не делал её самоощущение даже чуточку гармоничнее. Пожалуй, как ни печально было это признавать, но собственная стервозность ей тоже приелась и было даже немного жаль, что на ней нельзя было сорваться, как на живом человеке.
- Ладно, Дэмиан… Я все понимаю, вы давно не были на родине и, должно быть, успели позабыть, насколько невзрачно местное освещение в залах. Пойдемте, выпьем кофе и вместе подумаем, как спасти ситуацию.
Кофе в кабинете, Магдалину, разумеется, не радовал тоже, но от воспылавшего почти что былым энтузиазмом галериста стало, как ни странно, чуть теплее на душе. Отпивая маленькими глотками терпкий и горький напиток, которым её угощали со всеми почестями и пиететом, она даже не старалась сразу отвечать на все предложения радикальным отказом, почти уверившись в том, что из-за бесконечных скандалов дома ей, очевидно, стало не хватать созидания.
Или, возможно, чего-то вроде умения давать людям второй шанс.
Или, страшно подумать, но демонстрации не-формальной доброты.
- Да, эта идея, кажется мне удачной, - бросила она, наконец, невпопад на одну из реплик, вызвав тем самым, на лице у своего галериста искреннее удивление.
- Серьезно, миссис Эйвери? Запахи? В смысле, да! Конечно! Я с вами полностью согласен, но в кратчайшие сроки провернуть подобное будет крайне сложно, и я честно, не знаю, кто бы мог…
Под его треп Магдалина успела переварить и осмыслить решение, которое случайно приняла, успела покрутить его со всех сторон, представить перед мысленным взором, чтобы счесть действительно неплохим и даже экстравагантным…
А еще оно, каким-то дивным образом сочеталось с той необычной созидательной меланхолией, которая, очевидно, нахлынула на неё в преддверии праздников.
Значит, давать второй шанс людям...
Где-то в этом городе, если Магдалине не изменяла память, делала свою карьеру парфюмера бывшая подстилка её брата. Может, это был знак?
- Дэмиан, - она встала, отставила чашечку и покачала головой, - Я спасу вас в этот раз, но искренне надеюсь, что больше Вы не совершите подобных промахов. Принесите мне летучий порох, я все улажу. Только, ради всего святого, к моему возвращению, купите нормальный кофе.
Кажется, Магдалине даже нравилось быть милосердной и благодушной и, войдя во вкус, она выступила из объятий зеленоватого пламени в камине аптеки Малпеппера восторженно-взволнованной.
- Marie! Моя милая! Только Вы можете спасти дело моей жизни от позора. Скажите, Вам когда-нибудь доводилось декорировать ароматами залы?

Выходила из пламени в каминах Магдалина как правило так, будто сама в нём родилась и причем умудрилась сделать это не в форме премилого и беззащитного уродца, какими появлялись на свет человеческие дети, а сразу во всей своей броне из шелков, мехов и драгоценностей, с гордо поднятой головой и эффектно подчеркивающей природную красоту макияжем. Пара язычков скользнули из камина за ней вслед, ластясь к каблукам, по высоте проходившим вдоль самой кромки дозволенного приличиями, опали с подола платья и жалко погасли, забытые ей моментально, как, впрочем, и многое другое в подлунном мире.
Отсыпав драматичную почти что похвалу стоявшей за стойке девушке, чьей почти товаркой она как-то притворялась аж целых пару недель, когда навещала родительский дом в Гранаде, Магдалина готова была бы забыть и е, если бы она не являлась целью этого визита. В предприятиях сферы обслуживания ей, в этой стране, как минимум, супруге самого мистера Эйвери, куда больше по статусу подходило общаться непосредственно с их владельцами, поэтому она считала что этой русской невероятно, просто несказанно повезло.
К тому же она собиралась дать ей денег, а деньги, по мнению Маг, точно довершали то, что иногда не могли сделать статус, известность и происхождение - они внушали людям уважение и, хотелось бы верить, благоговейный трепет.
Конечно, на лице Мари ничего этого не отражалась, но, если говорить прямо, девушка и в лучшие свои годы напоминала Магдалине спектром эмоций дохлую рыбу, а сейчас, когда ненавистный испанке город выел из и без того не самого красивого лица последние краски, на нем решительно ничего невозможно было прочитать. Впрочем, не исключалось, что внутри там ничего и не было. Такое случалось среди выходцев из северных стран, чьи холодные зимы проникали своим обитателям в кровь, выстужали и замедляли её на целые поколения вперед, неважно, где те потом рождались. Мари, к тому же, была хорошо образована и, со слов Чеко, вообще являла превосходный образчик книжного опарыша, что тоже никогда не шло на пользу настоящей жизни. Хотя, нельзя было не признать, опарыш этот был в чем-то талантливый, а значит, небесполезный.
- Мне кажется, Вы сами не подозреваете свой потенциал, Marie.
Магдалина улыбалась, слегка покровительственно и очень мягко. Собственное отражение в стеклянной витрине рядом подсказывало, что благодушие и благородство ей очень и очень шло, жаль засвидетельствовать это было некому. В отличие от девчонки, Маг-то умела принимать и похвалу, и комплименты.
- Я до сих пор в восторге от того парфюма, который по чистой случайности приобрела у Вас несколько месяцев назад. Этот раскрывающийся через пару часов сандал…- Она поднесла запястье к своему лицу, прикрыла, как бы от удовольствия, глаза. Духи она сегодня надела не те, которые когда-то приготовила Долохова, но тоже хорошие и примерно на порядок более дорогие по случаю изначального намерения третировать своего галериста, - Моему супругу тоже очень понравилось. Он сказал, что такой шлейф идеально меня дополняет.
Ложь Магдалине давалась еще легче, чем показное благородство. Разумеется, ничего подобного мистер Эйвери ей не говорил, да и сказать не мог, поскольку большую часть времени на тот период супружеской жизни старательно делал вид, что едва ли замечает свое симпатичное, но бесконечно наскучившее за давностью лет приобретение к интерьеру. Стоило надеяться, что исчезновение очередной кругленькой суммы со своего счета, он бы аналогично не заметил. Или, наоборот, заметил бы, и хотя бы попытался сделать поводом для разговора.
- И поверьте, моя милая, я искренне полагаю, что если Вы умеете так подбирать ароматы к живым людям, то большого труда дополнить ими картины для Вас не составит. Я разумеется, щедро оплачу. Тем более, что заказ срочный. Может быть, прямо сейчас взглянете на моих подопечных?
Магдалина обвела взглядом удачно пустеющую лавку.
Удачно - потому что никого не пришлось просить удаляться, чтобы суметь забрать с собой аптекаршу. Такой жест бы не очень вязался с обновленным обликом Магдалины Созидательной.

Девчонка с возрастом начинала походить на отца.
Вряд ли это сравнение кого-то из них двоих обрадовало, но, не было никаких сомнений, что и не огорчило бы совершенно. К мнению окружающих Антонин, по крайней мере и насколько Магдалина знала, был совершенно равнодушен и, видимо, яблоко в этот раз упало не очень далеко от яблони. Долоховская индифферентность и нежелание растрачивать себя во внешнюю среду, вызывали у куда более эмоциональной, хотя и благовоспитанной донны, как правило, нечто среднее между жалостью и умилением, а временами выглядели даже легким фарсом. Будто кто-то решил не только рассказать ей анекдот про суровых русских, но и разыграть его в лицах, как не совсем понятную, но очень душевную комедию.
При этом, если к Антонину Маг испытывала весьма и весьма благосклонные чувства (как, впрочем, и к многим другим друзьям своего мужа), то его отпрыск продолжал в своем нежелании вести себя хоть чуть более мягко и женственно, играя по правилам деликатности и подобающих полу ужимок, ей казаться достаточно неказистым. Возможно, данное ощущение обострял еще и тот факт, что Магдалине довелось повидать, как у этого гадкого утенка горит в глазах огонь, а в грубовато стесанных чертах лица сквозит почти что полагающаяся молодой девушке нежность, но воспоминания об обстоятельствах, в которых все это происходило, выглядели скорее как отличное дополнение все к тому же анекдоту, не вызывая никакой ностальгии, кроме легкого, умилительного злорадства.
Чего тот анекдот не предполагал, так это того, что эта славянская порода умеет действительно аккуратно, как бы незаметно и исподтишка жалить. В шпильке о духах, желчи, по ощущению Магдалины было едва ли не больше, чем в том количестве, которое она сама успела вылить на несчастного Дэмиана в тот же день. Ахиллесовой пятой или, вернее, больной мозолью, основательно натертой за годы брака, для супруги Эйвери был и продолжал оставаться её не совсем благоверный муж, и любое не совсем уместное упоминание о нём практически незамедлительно вызывало острое желание, например, колесовать упомянувшего. Хотя бы про себя.
Магдалина улыбнулась, готовясь ответить на шпильку уколом шпаги, но потом напомнила самой себе о Магдалине Сострадательной и мягко и елейно прокомментировала:
- Вот видите, Marie, я же говорила - у Вас небывалый потенциал. Конечно, я Вас подожду.
Пока аптекарша исполняла какие-то свои, непонятные незнакомой с изнанкой сферы обслуживания Маг, дела, та прогуливалась вдоль витрины, изредка с любопытством посматривая на ту или иную склянку с цветным порошком, искрящейся жидкостью или уныло иссохшими, тонкими и покореженными своим замедленным умиранием листьями, и как бы невзначай оглашала дополнительные условия их пока что только на словах заключающегося контракта:
- Если Вы возьметесь за эту работу, то Вам, вероятно, придется также общаться с моим галеристом и не исключено, что наедине.
Чопорная Англия, конечно, шагала в этом отношении сравнительно в ногу со временем, но Магдалина, на удачу, всегда могла прикрыться чуть более консервативным воспитанием девушки из благородной семьи, да и из страны, об обычаях которой здесь мало кто ведал. Фехтование на словах, равно как и на шпагах стоило совершать аккуратно, прощупывая, а потом нанося удары по потенциально уязвимым местам соперника.
- Можете этого не смущаться. Никаких слухов не будет. Официально он состоит в отношениях с одной пожилой дамой, но на деле вся общественность в курсе, он голубой, как небеса над домом моего отца. Вы еще не забыли в этом городе, как выглядит нормальная погода? - Конечно, она свела все к погоде, будто после выпада сделала шаг назад. А на этом проклятом острове все разговоры, все равно положено было сводить к погоде.
Сделав пару шагов к камину, Магдалина отвязала с пояса расшитый золотом кисет с летучим порохом. При её состоянии просто нехорошо было пользоваться тем, что предлагали посетителям в заведениях, да и попросту она брезговала.
- Готовы?

Галерея, снаружи непримечательное здание в два этажа чуть в стороне от Косого переулка, внутри была заворожена на расширение пространства и долгие, уходящие вверх и вдаль анфилады залов петляли по ней причудливыми лабиринтами, разбегаясь от камина и пряча в скромных ответвлениях административные и хозяйственные комнаты. Магдалине нравилась динамика, поэтому она легко и охотно переделывала всю внутреннюю структуру, стоило только в коллекции появиться новому экземпляру, притом неважно, на временную или на постоянную экспозицию он прибывал.
Галеристам, занимавшимся концепциями оформления и расположения картин у Магдалины жилось, в целом, если не считать общения с руководством, хорошо. Она не жалела денег на подсобных рабочих, реализовывая самые смелые идеи и, по данным аналитической колонки “Пророка” на поддержание одной только геометрии помещений ежемесячно тратила не менее сотни галлеонов. Сколько стоило её целенаправленное изменение или чудачества в виде подвижных стен, охотно готовых углубиться или приблизиться, в зависимости от того, с какого ракурса посетителю хотелось рассмотреть картину, декораций бесконечного потолка или внезапно возникающей посреди помещения лесной тропинки, никто даже не брался считать и, в целом, делал абсолютно правильно.
В части перенятых Магдалиной у семьи Эйвери традиций совершенно точно значилась неприязнь к тому, когда в её дела лезли сверх меры.
Каминная зала для посетителей по новой идее проштрафившегося Дэмиана встречала прибывающих раскатами грома и нет-нет, но подсвечивающими стены вспышками зарниц. Магдалина обозначила свое мнение о таких декорациях в лицо галеристу, как “представление, достойное вшивого парижского кабаре”, но Марии, прошествовашей за ней из камина, озвучила другое:
- Огюст де Бризар. Пожалуй, самый известный колдомаринист восемнадцатого века. Будет у меня до марта.
Она хотела продолжить, но будто издалека пришедший раскат лишил её на секунду этой возможности, сбил с мысли и, вымученно улыбнувшись, Магдалина прокомментировала происходящие как:
- Несвойственный картинам звук мы уберем.
Прошло еще пара мгновений и залу осветил выступивший прямо из стены кроваво-красный всполох. В его свете на стенах, крупно и гротескно ожили картины. Щупальца кракенов потащили корабли на дно, крупные волны забились о деревянные борта парусников, под шквальным ветром трещали и гнулись мачты. Наступила темнота, а потом снова накатил гром, лишавший возможности говорить. В следующую паузу Магдалина выдохнула.
- Пойдемте.
Неприметный проход справа от бьющей, казалось бы, прямо в лицо смотрящему волны, уводил их в куда более светлое, но отнюдь не мирное помещение со сценами охотничей жизни. Псы в деревянных рамах бесконечно гнались за заламывающем рога оленем, обреченном умирать и воскресать в масляных красках холста, грузный повар потрошил одну за другой куропаток, вытаскивая из них прошедшие насквозь стрелы, мужчина в плотном кожаном камзоле верхом на лошади с палочкой прицеливался во вставшего на дыбы дромарога на фоне далекого горного пейзажа.
- Один из моих дальних родственников. До безумия любил поскакать по лесам за дичью и всегда таскал с собой своего несчастного живописца. Это уже из постоянной части экспозиции, хотя мне кажется, что и здесь Дэмиан перестарался.
Стены, оформленные с явным умыслом под “охотничий домик” в духе бревенчатого сруба не нравились Маг, как излишне перетягивающие на себя внимание слишком выразительной текстурой. Она думала “утопить” их в пространстве чуть вдаль, но тогда, со слов галериста, зал бы потерял индивидуальность. Возможно, у него с Магдалиной были слишком разные понятия на этот счет.
- Надеюсь, Вы правильно поймете меня, Marie, но говоря о декорировании этих помещений запахами, я не имею в виду прямые параллели. Мне больше бы хотелось подчеркнуть атмосферу картин, а не, скажем, - она сделала пару шагов вдаль и взмахнула рукой под полотном, на котором, пузырясь проступающим на лишенных уже шкуры боках жиром, крутился на вертеле прямо над костром крупный кабанчик, - испытывали чувство голода и стремились сбежать в Косой на обед.
Маг сделала слегка уставшее лицо человека, чьи исключительно благородные и чистые замыслы остаются не понятыми или понятыми неправильно всевозможной челядью в этом мире. Фактически, поскольку она успела убедить себя, что ей не нравится новое оформление галереи, Мария Долохова действительно могла помочь своей отчасти не случившейся родственнице приобрести некое подобие душевного равновесия. Но, безусловно, еще парочка комментариев на тему источников двусмысленностей в исполнении весьма непутевой дочери весьма импозантного мужчины, и никакие таланты и умения уже бы ни были приняты в расчет.
- Хотите пройтись по всем помещениям или выпьем кофе и обсудим смету? Дэмиан, наверняка в кабинете, постепенно подгрызает локти, ожидая нас.

Вообще-то о прямых параллелях Магдалина заговорила не просто так. Один прямолинейный олух с пассажами “бушующее море равно гроза” и “охота равно домик в лесу” у неё в наличии уже имелся, и, обращаясь за содействием к Долоховой, она никак не думала, что теперь число олухов возрастет, и они будут работать сметанной парой.
Несмотря на все свое предвзятое отношение к особям своего же пола, Маг считала, что женщины по природе в большинстве своем более гибки и артистичны в сравнении с мужчинами, и что творческое мышление положено им хотя бы как будущим матерям и своеобразным символам созидания и рождения, но, видимо, существовала ненулевая вероятность, что у драгоценной Marie остатки вдохновения, не выбитые циничным поступком Чеко, тратились на духи для людей.
Поэтому бушующее море с картин становилось равным соли и прохладе, а охотничья идиллия оказывалась эквивалентной лесу, хвойе и, святые покровители рода Реверте, еде.
Самое ужасное в довесок, пожалуй, заключалось в том, что о последней девчонка говорила так ясно и четко, с такими повторами, что становилось несомненным, что она настаивает.
Более того, настаивает не стесняясь и напрямую переча тому, что ей было сказано парой минут ранее. Сказано, чтобы не терять ясность, самой хозяйкой галереи.
Магдалина сделала вид, что засмотрелась на лицо одного из своих предков, который был, благо, слишком увлечен дромарогом, чтобы вступать в диалог и отвешивать комментарии, и в это время сосчитала от десяти до одного сначала по английски, а потом, почувствовав, что раздражение не спадает, еще и на родном. Испанский её всегда немного успокаивал.
- Marie, моя дорогая, возможно, Вы не расслышали. После какофонии в прошлом зале такое могло случиться, но мне не нравятся прямые параллели ни под каким предлогом и с никакими гипотезами об их уместности, - её голос прозвучал абсолютно спокойно, даже мягко. Таким тоном разговаривают с прихожанами монашки в монастырях или сиделки у кроватей тяжело больных. Она его почерпнула из того времени, когда ей приходилось уговаривать разбившего коленку Эрлинга не плакать, и расходовать его сейчас на чужое и далеко не так хорошо, как её сын, воспитанное дитя было кощунством, но делать было нечего. Эрлинг с разбитой коленкой должен был быть сильным и смелым, как настоящий мужчина. Дочь Долохова, по мнению Маг вполне могла хотя бы чуть-чуть постараться.
- Проявите фантазию. За неё я тоже готова заплатить. Возможно, когда Вы увидите другие залы, Вам станет понятно, почему прямолинейность в искусстве не совсем уместна.
Она прошла дальше, мимо кровавых и красочных сцен, часть из которых когда-то висели в кабинете её отца. Дверь перед ней приветливо и плавно распахнулась, и из проема полился холодный, тускло-серый свет, обволакивающий силуэт вступающего в него точно невесомой дымкой. Дымка струилась и по стенам, ускользая под неразличимый в сплошном тумане над головой потолок. В контрастных рамах этого зала, проступающие из крупных мазков и выразительных сине-голубых оттенков танцевали, то улыбаясь входящим, то вдруг посылая голодные хищные взгляды, прекрасные светловолосые девушки.
- А это уже почти наш современник и, к слову, Ваш соотечественник. Андрэ Левицкий. Вероятно, мог эмигрировать из страны с кем-то из Ваших родственников. Тоже поселился во Франции и всю свою короткую жизнь только и делал, что писал вейл. Судя по его дневникам, считал, что только они являют, насколько опасна бывает подлинная красота. По слухам, покончил с собой, не выдержав расставания со своей натурщицей из этой породы. Хотя в предсмертной записке писал о другом…
Девушка с ближайшей к Магдалине картины окинула её сначала холодным, надменным взглядом, а после из совершенных черт в неуловимое человеческим взглядом мгновение проступил острый, раззявленный клюв с тонким, нервно подрагивающим язычком внутри и точно сияющая кожа покрылась шероховатыми перьями. Маг ухмыльнулась той ухмылкой, которую невольно скопировала у своего мужа.
- Этот зал традиционно не любит женщин. Правда, мужчины в нем, если оказываются одни, можно сказать, никогда не видят картины целиком. Вероятно, это даже немного несправедливо, когда платишь за билет, - она еще немного постояла возле угрожающе метящего в её сторону клюва и позволила себе все-таки еще раз уточнить:
- Думаю, здесь становится совершенно понятно, что никакую очевидную ассоциацию с запахами построить нельзя, не так ли?

Признаться, в работах Левицкого сама Магдалина всегда больше прочего ценила именно эту скрытую и дикую необузданность, которую он не стеснялся писать, несмотря на свое безоговорочное поклонение объекту, её несущему. Не успев, ввиду непересекающихся хронологий жизненных путей с ним познакомиться, несмотря на то, что по уверению отца, одну из своих работ живописец поставил в особняк Реверте лично, Маг все равно заочно или, вернее, посмертно не могла не восхищаться такой честности перед самим собой. Но это восхищение пришло к ней не сразу. В те времена, когда одна из вейл висела всего лишь дополнением в интерьере одного из коридоров южного крыла, Магдалину куда больше подкупало то, что вся пойманная масляными мазками злоба бьется и мечется в прямоугольнике холста, совершенно бессильная и неспособная что-либо сделать. Маленькой принцессе из знатной испанской семьи понравилось тогда это ощущение чужой беспомощности и собственного, на её фоне спокойствия.
Долохова, не затыкавшаяся со своим бесценным мнением с самого первого зала, ту вейлу с картины из детства Магдалине чем-то напоминала. Не внешностью, разумеется, и даже не способностями к трансформации оной, - тут аптекарше не повезло так же, как и с сохранением исконных родовых связей и, видимо, фамильных средств, но, совершенно точно, попытками на каждом дюйме чужой территории успеть проявить себя. Такого, конечно, не припоминалось за Антонином, да и будучи якобы невестой Чеко в Гранаде девчонка казалась как-то поскромнее в свое время, но как знать, может, это было что-то сродни национального комплекса - попытка заявить себя везде, где только можно, раз уж из своего угла тебя вышвырнули. Или если ты не смог его отстоять.
Заметка о жизни Левицкого, конечно, была познавательной, даже романтичной и выдававшей в говорящем если не вкус, то хотя бы осведомленность в объекте, но Маг никак не могла припомнить, чтобы искала хоть кого-то на позицию гида в эти залы. А еще - когда последний раз встречала кого-то, кто наличием образования и эрудиции настолько нещадно пытается прикрыть отсутствие всего остального - в частности, положения, которое бы позволило бы действительно говорить с Магдалиной на равных. 
Дослушав призванный не то, чтобы её унизить, не то, чтобы потеребить собственную жалкую ностальгию по смутно родной родине, комментарий об Орсе, Магдалина отправила Долоховой взгляд, за улыбкой которого в тщательных пропорциях смешала пренебрежение и снисхождение и к ней самой, и к попыткам восхвалить казенную переделку вокзала на фоне глубоко личного и любимого, несмотря на все старания окружающих его испоганить, детища.
- Мне больше нравится Уффици. В ней чувствуется дух её первых владельцев, - определив, таким образом, еще раз свою позицию в пределах этих стен, раз уж кое-кто продолжал так настойчиво забывать о своей, Маг отошла от беснующейся вейлы и спокойно направилась мимо ей не менее агрессивных сестер.
- Впрочем, для того, чтобы осуществить свою мечту сделать что-то подобное, мне явно не хватает толкового персонала. Зато нет отбоя от советчиков, это правда.
Белесая дымка с пола окутывала подол её платья и постепенно закрывала хищные морды с щелкающими клювами. К тому моменту, когда следующий посетитель успеет попасть в зал они уже превратятся в хорошеньких танцовщиц. В этом была еще одна прелесть гения Левицкого. Глядя на его девушке было легко забыть, какими монстрами они являлись на самом деле. С живыми людьми подобное получалось не всегда.
Широкая белая дверь распахнулась им навстречу, пока только краем глаза открывая струящуюся по бамбуковой бумаге тушь в японском зале.
- Пойдемте, Marie, чем раньше вы ознакомитесь с экспозицией, тем раньше успеете обсудить свои идеи с моим галеристом. Уверен, ему они будут интересны.
Еще одна “теплая” как у земноводного улыбка, расцвела на губах Магдалины, отчетливо давая понять, что для неё самой в идеях парфюмера пока никакого интереса нет.

Все же она напоминала Магдалине своего отца. Не столько внешне и, упаси её покровительство её прабабки Марии Солиньи, не своими манерами, которые, пусть и были схожими у грубоватого Антонина, но все же больше подходили ему, как мужчине в солидном возрасте, а скорее той суховатой отстраненностью, с которой она реагировала на любое воздействие извне. Спокойствие в ней будто бы граничило с некой ленью, которую Долохова как бы переступала каждый раз, когда ей надо было открыть рот, чтобы что-то ответить. Будь она повыше рангом, и это бы выглядело чистой воды высокомерием, но пока больше походило на то, что ей попросту все равно на собеседника.
До поры ей было будто бы все равно и на Магдалину Эйвери. Будто аптекарша пошла просто потому, что её позвали, а в лавке все равно не было посетителей. Будто бы просто для поддержания некой заинтересованности в работе выдала несколько рекомендаций и бросила пару резковатых, но все равно обезличенных комментариев. Все в ней до поры было до омерзения нейтрально и серо, прямо как стены в обожаемом ею же Орсэ, но Маг еще не встречала за свою жизнь людей, которые оставались бы целиком равнодушны к её личности и, судя по тому, что эта русская дохлая рыбеха в какой-то момент открыла рот, чтобы напрямую осудить её вкус - так и не встретила.
Это было грубо. Откровенно. И, если честно, как-то так по-особенному задело Магдалину, что она даже задумалась, что для образа La Creadora можно было еще потянуть какое-то время. Оставаться стервой все еще было достаточно интересно и интригующе.
- Уже переходите на личности, Marie, - Маг не удержалась, чтобы повернувшись к девушке всем телом, улыбнуться шире. За её спиной гротескный головоногий моллюск из тех, что японцы именовали “ika”, весьма затейливо атаковал лодку со знатными дамами, отправившимися полюбоваться светом бумажных фонариков на фестиваль близ замка Мацуэ. Обо всей подоплеке действа сообщало долгое, витиеватое название гравюры, восторгавшее Маг едва ли не больше её содержания - столько патетики для описания сцены реализации извращенных фантазий с заурядным изнасилованием в контексте. Чем-то это напоминало и британское общество - много чопорности на поверхности, много грязи в основании.
- С этим здесь стоит быть осторожной. В Англии не любят такую откровенность. Эти снобы могут и не понять. Впрочем, - Магдалина отстегнула от пояса свою неизменно носимую на андалузский манер палочку, - мой галерист много времени прожил в Бельгии и этой вашей Франции, так что с ним можете быть более, чем откровенной. Примерно как со мной.
Она ласково, даже слегка по-матерински склонила голову на бок и отошла к одной из стен, тронув пространство между двумя сценами достаточно заурядной самурайской пошлости кончиком палочки. Гравюры сместились в сторону, а после, среагировав на хозяйку и её магию поползли в стороны.
- Пойдемте, Marie. Так и быть, я продемонстрирую Вам действительно мой вкус.
Открывшийся проем вел в небольшую, из-за полумрака внутри кажущуюся даже тесной комнату, освещенную только фосфоресцирующей краской, которой были покрыты полуколонны тематически разделяющие сцены на фресках, покрывавших стены. Температура здесь была выше примерно на пару градусов, чем в остальной галерее. Чуть выше держалась и влажность, и в золотистом свете, идущем от колонн, неплохо просматривалось, как в представлении наивного арабского средневековья выглядел захват испанцами Гранады. С неба на тогдашний город сыпались стрелы и кометы заклинаний, люди в легких белых плащах падали на копья конных рыцарей, какой-то чародей стоял на одной из башен, задирая отрубленную руку поверженного соперника с гротескно отрисованным на ней кольцом. Если бы не сюжет, вся эта живопись напоминала бы техникой исполнения не то детский рисунок, не то доступную для восприятия ребенком иллюстрацию в детской же книжке.
- Это целиком перенесенная комната из моего дома, - убирая палочку и медленно обходя стены, прокомментировала Маг. - Часть моего приданого на свадьбу. Когда Вы гостили у нас, её уже не было во дворце, и я мало кому её показываю в Галерее. В отличие от остальных залов, она никогда не меняется и не следует моде с точки зрения экспозиции, потому что искусство для меня, Marie, - это не то и не только то, как картина висит на стене. В моем детстве их вешали в лестничных пролетах и между книжных полок и всех это устраивало.
Еще раз задумчиво посмотрев на своего прадеда с чужой рукой над головой, Магдалина хмыкнула и хлопнула в ладоши.
- Ну, теперь-то уже настало время обсуждать вкусы с моим галеристом?

Несмотря на наивность живописи, детям в доме сеньора Реверте и Руиса до определенного возраста вход в эту комнату был закрыт, будто для того, чтобы воспринять тайны предков, требовался определенный уровень зрелости. За трехлетнего Серхио, которого десятилетняя Магдалина притащила за запретную дверь, сделав своим пособником в преступлении, и который не придумал ничего лучшего, чем разрыдаться при виде оторванной руки арабского мага, ей тогда здорово попало, но сквозь толщу лет этот инцидент воспринимался все равно как что-то милое. Вроде тех же карточных игр в “пятерочку” или “поймай ведьму”, в которые они играли в этой же комнате, когда чуть подросли, или наивных клятв, которые давали друг другу.
Нечто сокровенное крылось именно в этих стенах для них двоих и, оставайся комната в доме их детства и в те несколько лет назад, когда Серхио притащил в Гранаду гадкого утенка без родины и толком без родни, она бы, наверняка, стала свидетелем и того разговора, в котором младший брат объяснял старшей сестре, что все это - лишь элемент шутки. 
Её затянувшимся продолжением можно было считать, что теперь её предмет снова оказался в стенах дома в Гранаде, пусть и перенесенных магически под другое небо и с другими целями. Глядя на то, как, с как всегда отсутствующим выражением лица, Долохова осматривает фрески, Маг поймала себя на мысли, что испытывает нечто сродни умилению от всей этой сцены. Ей хотелось улыбаться, а еще, пожалуй, написать брату письмо о сегодняшнем дне и рассказать, как его разыгрываемая на спор пассия пыталась её оскорблять и учить жить.
О том, как девочка, которая годилась ей в дочери, внезапно решила, что корень всех бед в галерее - сама Магдалина, даже вопреки тому, что картины висели на этих стенах задолго до появления Долоховой в Лондоне, и тому, что хозяйка выставки сама позвала её решать текущую проблему, которую и заметила, вообще то, тоже сама. Широко растянув губы в улыбке, Маг, тем самым, подавила рвущийся смешок, но отказывать себе в крохотной шпильке все же не стала.
- Милая Marie, примерно четверть работ во всей галерее составлены из моего приданого, а большая часть из всех остальных находится в моей прямой собственности. Так что Ваши выводы просто очаровательны, - открывшийся проем, в который они вошли, давно закрылся за ними, и снова пришлось снимать палочку с пояса, чтобы коснуться, теперь абсолютно ровной, покрашенной на вид выцветшей охрой стены, - Но мне нравится, что вы считаете, что у меня есть сердце. В последнее время я встречаю все больше людей, которые в этом сомневаются. Мой галерист, к слову, из их числа. А еще он склонен к некоторым перформансам. Ну, в этом Вы уже могли убедиться.
Стена слегка завибрировав, отъехала в сторону. На этот раз за ней больше не было бледного зала с японской эротикой, такой же наивной на вид и такой же жуткой по сути, как и реконкиста Гранады.
Кабинет управленца с письменным столом и массивным креслом, место в котором занимала чаще всего сама Магдалина, был разыгран в заурядном для этих мест викторианском стиле, со всей полагающейся ему ненавязчивой лепниной под высоким потолком, тяжелой мебелью с резными ножками и обязательным в магическом мире камином.
- Хотите чаю, Marie? - Маг уверенной поступью вошла внутрь, обернувшись на гостью и как бы не замечая подскочившего от стола с разложенной на нем схемой комнат галериста, хотя и не могла не отметить, насколько тот бледен, и как смешно, что твой школьный первогодка, еще не до конца понимающий границы дозволенного в новом обществе, тот вытянулся при хозяйке.
- Дэмиан, организуйте чай, пока будете рассказывать мисс Долоховой, почему Вы обставили залы в том виде, в котором они есть сейчас, раз она любезно согласилась нам помочь.
Теперь Магдалина удостоила молодого человека взглядом, но вскользь, как бы по касательной оценив сам факт наличия кого-то еще в комнате, пока шла к своему столу. Последнее желание созидать и благодетельствовать в ней спало, едва она перешагнула порог комнаты с фресками, теперь ей казалось забавным понаблюдать за тем, как Долохова изничтожит чувство прекрасного её галериста.

Магдалина в те моменты, когда не пребывала в свойственном себе душевном смятении от скуки, не ругалась с мужем и не пыталась выместить послевкусие от этих склок на окружающих, вообще-то считала себя достаточно рассудительным человеком, если и лишенным деловой хватки, то хотя бы умеющим не пустить все, что имела, быку под хвост. Да, некогда открытая ей галерея, была изначально чем-то средним между прихотью, невозможностью вместить приданое в Эйвери-мэнор и попыткой утихомирить откровенную ревность со стороны уже висевших там картин к портретам новоиспеченных родственников, но со временем стала испанке если не домом, то напоминанием о нем.
Несмотря на почти отсутствующий доход, выставки картин по балансу понемногу получалось держать хотя бы на непритязательном нуле, да и самой Маг нравилось отдыхать в месте, где давно умершие или даже никогда не существовавшие в одном с ней мире персонажи, двигались, разговаривали, делились эмоциями. Среди картин она отдыхала. Прогуливаясь по залам после закрытия в одиночестве, она могла поснимать привычные для себя маски, подпитаться переданными в масле, туши, пастели эмоциями и даже иногда послушать советы от никак или мало с ней связанных людей, даже если это были советы её пра-пра-бабки, которая раз за разом рекомендовала убить мужа.
Галерея была, без малого, Её Местом в этом городе, и, слушая то, как с эпатажем циркового артиста Дэмиан пытается раскрыть еще одному человеку величие своего замысла, Магдалина примерно понимала, какое ощущение вызывает у неё проделанная им “работа”. Оно было таким, будто в её детские покои кто-то впустил стадо фестралов, которые наследили когтистыми лапами на простынях, разбросали везде остатки недоеденной падали, наложили по углам смрадные кучи и удалились.
Галерист, конечно, пока еще был здесь, но, кажется, после наводящих вопросов Долоховой, был бы не против и исчезнуть, хотя по инерции все еще пытался что-то отстаивать. Это выглядело занятно, но, конечно, больше жалко. Особенно, если учесть то, с какой невозмутимостью с ним общалась русская.
Пылкие натуры, Маг хорошо помнила об этом по своему брату, от такой индифферентности уставали легко и быстро, чужая апатия, как морская губка - воду, будто высасывала их жизненные силы, и, ради приличия отпив маленький глоточек очередного мерзкого чая, Магдалина попыталась развлечь себя еще и игрой о том, кто из двух её подрядных рабочих сдастся первым. Не то из некой неожиданной для нее женской солидарности, не то из природной мстительности, которая сейчас могла быть направлена только на галериста, она внутренне болела за Долохову, и даже осталась слегка разочарована тем, что вместо того, чтобы дожать малохольного педика, та прибегла к мнению третьей стороны.
За тем как горит огонь, течет вода и собачатся мало знакомые ей люди Маг все-таки могла смотреть вечно.
Отодвинув чашечку, она вздохнула и приняла на себя опять тот покровительственно-снисходительный вид, облаченная в который заявилась в аптеку Мальпеппера парой часов назад. Русская вряд ли заметила в ней перемену, хотя, впрочем, по её каменному, будто замороженному выражению лица все равно ничего нельзя было понять. Наверно, так и было когда-то кем-то задумано, и Маг решила при случае как-нибудь невзначай поинтересоваться у Антонина об особенности воспитания детей в их семье, но пока воспитывать здесь надлежало никак не Marie.
- Я очень люблю свои картины, - отвлеченно, издалека и будто бы слегка отвлекшись на погоду за окном начала отвечать на вопрос русской Магдалина, - и мне хотелось бы, чтобы мои зрители разделяли эту любовь, но чтобы любить, нужно безусловно, увидеть. Не обязательно даже моими глазами, но хотя бы просто - увидеть. Без фантасмагории и эпатажа вокруг, прочувствовать эмоцию заложенную автором или какую-то глубоко личную, но никак не навязанную окружающим декором. Да мандрагора Вас побери, Дэмиан! Пусть это будут даже серые стены, как этом любимом мисс Долоховой Орсэ, только бы картины на них не терялись.
Магдалина позволила себе самую малость вспылить и даже постучала пальцами для пущего эффекта по подлокотнику кресла.
- Совершенно понятно, что завтра Галерею мы не откроем, поэтому дабы не позорить Вашу репутацию скандалом, Дэмиан, мы поступим так. Мисс Долохова подбирает к картинам запахи, какие сочтеты нужными, не обращая внимания на все то, что Вы наворотили вокруг, а Вы, в свою очередь, думаете о том, как и на какой цвет стен их развесить согласно им. Без наворотов и чудачеств - только цвет, свет, оттенки, ниши. Думаю, будет справедливо, если величину Вашего гонорара мы сформируем по результатам работы, а Вам, Marie, если Вы, конечно, согласитесь, я предложу для ознакомления свой стандартный контракт, сумму в который сможете вписать сами.
Разумеется, за собой Маг оставляла право эту сумму впоследствии оспорить, но глядя на то, как поникает и увядает этот манерный педераст, ей хотелось еще чуть-чуть побыть Магдалиной Созидательной. Хотя бы перед самой собой, раз уж обмануть никого этим образом здесь все равно не удавалось.

[indent] Строго говоря, интерес к событиям в галерее у Магдалины действительно подутих, когда стало понятно, что все в ней идет если не хорошо, то приемлемо, любимым картинам больше ничто не угрожает, жертвой моды они не станут и их выразительность не умрет, проиграв в битве с экстравагантностью оформления. Другими словами, совсем недолго последив за тем, как стерва-Долохова усмиряет педераста-Дэмиана, и устав от этого представления, как и от многих других, Маг почти полностью отошла от дел и только изредка подписывала чеки, вскоре добавив к этому занятию еще и привычную мстительность - по слухам, Эйдан начал все чаще ужинать с некой блондинкой из министерских кругов.
[indent] Привычно отвлекшись на мужа, Магдалина подрастеряла не только интерес к галерее, но и стремление дальше развлекать себя созидательностью. Никакой нужды в её покровительстве больше не было, как не было и настроения изображать, будто бы оная существовала изначально в качестве большем, чем прихоть, и только для вида попристутствовав на демонстрации того, как изменилась первая пара-тройка залов, от всех остальных она удалилась, брякнув на прощание что-то вроде: “Вы отлично справляетесь, Marie”.
[indent] Вернее, о том, что это было именно прощание, Магдалина поначалу не догадывалась и сама, еще убежденная, что в итоге уличит минутку поблагодарить Долохову хотя бы за то, что в зал с японской гравюрой ей захотелось привести мужа, а может и за то, что самой ей стало приятно посещать в галерее больше, чем одно помещение. Не исключено, что в глубине души, Маг почти готова была признать, что эта русская была не так безнадежна, как они с Серхио когда-то вдвоем решили, но в жизни одной обосновавшейся на чужбине испанки, как это часто бывало, случился Эйдан Эйвери, и как мулета на традиционном для семейства его жены развлечении, отвлек все внимание на себя.
[indent] Началось все с того, что он не то сделал вид, не то действительно забыл, когда галерея должна переоткрыться, продолжилось все той же неведомой блондинкой, а завершилось - не менее предсказуемо - на том, что на культурную премьеру сезона он заурядно опоздал. Разумеется, как решила Маг, из-за блондинки и, разумеется, сразу после этого решения она уже не могла думать ни о сладких пудровых ароматах подле танцовщиц-вейл, ни о том, насколько хищно зазвучала в новом исполнении охота её прадедов.
[indent] Расшаркиваясь с гостями и улыбаясь со знакомыми, она держалась за бокалы с игристым вином, как утопающий за обломок мачты и страстно хотела напиться всякий раз, когда кто-то спрашивал её о муже.
[indent] Задерживается.
[indent]  [indent] Министерство не щадит.
[indent]  [indent]  [indent] Ответственность, понимаете.
[indent] О зуде в определенном месте среди такого общества и таких картин говорить было не принято, хотя, Маг была в этом свято убеждена, половина сотворенных работ на нем и зиждилось. Левицкий со своими вейлами этого хотя бы не скрывал, как и донельзя прямолинейные японцы. 
[indent] Итого, начисто позабыв и о своей любви к искусству, и о банальной признательности к чужому труду, подавляющую часть вечера Магдалина провела в мыслях о том, что если Эйдан больше не утруждает себя тем, чтобы делить с ней постель, то мог бы хотя бы постараться в свете изобразить, что они пока еще муж и жена. Она же, в конце концов, посещала эти его дурацкие министерские приемы, с их вечной угадайкой, кого из собравшихся прошмандовок её идиот успел оттрахать.
[indent] Чем больше проходило времени с момента открытия, тем сложнее ей было делать вид, что разговоры и похвалы её вкусу интересуют Маг больше, чем сполохи огня в каминах, возвещающие о прибытии новых гостей, и только раз, обернувшись на очередной из них, она поймала взглядом Долохову, но, впрочем, едва ли зацепив даже периферийным зрением столь же быстро потеряв её из виду.
[indent] Эйдан Эйвери все-таки соизволил явиться, перечеркнув значимость галереи и всех людей в ней об новую, назревающую ссору.

Магдалину, разумеется, не обманула небрежная отговорка Эйдана о якобы задержавших его делах государственной важности. Впрочем, он почти не сомневался, что ход мыслей его дражайшей супруги не изменился бы, даже если бы он в самом деле засиделся над свитками и пергаментами в министерстве — она бы всё равно продолжила подозревать его в адюльтере и выедать ему по этому поводу мозг чайной ложечкой. А раз так, то зачем себе в чём-то отказывать, верно?

О своём понимании истинных причин его опоздания Маг не преминула сообщить в завуалированной форме, сославшись на Тони. В своём заместителе и коллеге по тёмным делам Эйдан был уверен настолько, что не сомневался: поинтересуйся у него Магдалина в самом деле, где запропастился её ненаглядный супруг, Блетчли не моргнув глазом ответил бы, что тому пришлось задержаться в министерстве, чтобы лично ответить на какое-нибудь срочное письмо из Вашингтона чрезвычайной важности. Потому что Энтони Блетчли меньше кого бы то ни было был заинтересован в том, чтобы подставлять вышестоящего во всех доступных им иерархиях товарища и толкать его под бронепоезд по имени Магдалина.

Словом, когда Маг с милейшей, почти любовной улыбкой выкатила ему этот пробный шар, предвещавший скандал в скором будущем, Эйдан не стал ни в чём винить Тони, а вместо этого не менее любовно улыбнулся жене в ответ.

— Разумеется: он об этом и не знал. Я отпустил его пораньше, а потом прилетел этот внезапный срочный запрос.

Эйдан не пытался обмануть Магдалину точно так же, как она не пыталась ему поверить. Весь их диалог напоминал заезженную театральную постановку, в которой герои обмениваются давно знакомыми залу обыденными репликами, не озвучивая вслух ни единой из своих истинных мыслей, — это понимали как оба Эйвери, так и, вероятно, все, кто имел бесстыдство вслушиваться в их разговор. Зато всё было безукоризненно чинно, прилично и полностью в рамках типичных светских ужимок. Балаган.

Однако репутацию надо постоянно поддерживать, и это работа, которой не следует пренебрегать, когда ты возглавляешь один из влиятельных министерских департаментов, поэтому Эйдан нырнул в омут культурного сборища с полным осознанием необходимости и полезности этого плавания среди голодных до жареных сенсаций акул. Говоря откровенно, он делал это не без удовольствия: о чём бы ни судачили злые языки, они с Магдалиной были в центре внимания и выглядели в нём абсолютно достойно и весьма органично. Да и акул крупнее Эйвери в этих залах было ещё поискать.

Перемещаясь по галерее в обществе супруги, Эйдан охотно приветствовал всех, кого Магдалина посчитала заслуживающими чести быть приглашёнными на открытие, улыбался всем встречным и поперечным и шутил, что считает всё это не более, чем скромным увлечением своей супруги, чтобы потом прибавить, что у неё к этому настоящий талант, и она вложила в эту галерею всю душу.

Работа? Скорее, милое маленькое хобби. Но как продуманно и тонко скомпонованы картины и с каким вкусом обставлены залы. Твои труды стоили того, дорогая. А вы уже видели зал испанских мастеров? Прелестно? Я бы так не сказал. Это восхитительно.

И всё в таком духе. И нет, язык у него не отсыхал рассыпаться в этих ничего не значащих комментариях, точно так же, как и честно лгать Магдалине в глаза о причинах своей задержки. Между прочим, галерея действительно выглядела достойно, и, судя по тому, как изменилось лицо Маг при их приближении к очередной паре праздношатающихся бездельников (ах, простите: ценителей искусства!), эти двое и впрямь внесли существенный вклад в то, чтобы детище Магдалины приобрело божеский вид. Причём это в глубине души, по-видимому, признавала даже сама Маг, потому что, представляя ему Долохову, она явно нарочно постаралась максимально снизить планку и обрубить все возможные связи с собой, назвав «необыкновенно талантливого парфюмера» консультантом своего галериста. Галерист в этот момент гордо приосанился, будто считал всё содеянное своим единоличным достижением. Эйдан, кажется, видел этого хлыща мельком как-то раз — и быстро понял, что оставлять Магдалину с ним наедине вполне безопасно.

— Так вы и есть та самая мисс Долохова, — обрадовался Эйдан, решив, однако, воздержаться от любых прикосновений. — Магдалина много мне о вас рассказывала. А вот Антонин ни словом не обмолвился о том, что у него есть такая талантливая дочь. Мои комплименты, впечатляющая работа.

— Мистер Эйвери, вам правда нравится? Мы полностью изменили концепцию внутреннего пространства. Пришлось изрядно потрудиться, но, согласитесь, галерея буквально преобразилась, — некстати вклинился Дэмиан, делая полшага вперёд и пытаясь незаметно вытеснить Долохову из зоны внимания Эйдана. — И всё это благодаря чуткому руководству миссис Эйвери и вашему покровительству. Как приятно видеть, что в наше время ещё остались люди, столь неравнодушные к искусству… — продолжая разливаться соловьём, галерист сделал ещё полшажка вперёд, заглядывая в глаза супругу своей официальной работодательницы, но Эйдан пресёк этот поток словоизвержения.

— Да, на этот раз мне действительно нравится, — заявил он. — Но в нынешнем убранстве галереи совсем не чувствуется вашего стиля… — И это всё объясняет. — Дэмиан, верно?

— Да, мистер Эйвери, — оживился этот представитель «творческой» среды, — я тоже с самого начала говорил, что нужно всё сделать иначе…

— Так вот, Дэмиан, — снова оборвал его Эйдан и придвинулся к галеристу поближе, что тот мог ошибочно счесть за проявление встречного внимания или даже намёк — как, вероятно, и поступил, потому что всем своим естеством потянулся к мужу хозяйки коллекции. — Я чрезвычайно рад нынешней смене концепции и считаю, что это достижение необходимо отметить шампанским. — Эйдан наклонился ещё чуть ближе к Дэмиану и душевно приобнял его одной рукой за плечи. — И, если это звучало недостаточно доходчиво, скажу прямо: скройся и не попадайся мне сегодня на глаза. А лучше сделай так, чтобы я тебя вообще больше не видел.

Галерист дёрнулся, как будто неожиданно получил удар хлыстом, моргнул, посмотрел на Эйдана, потом на Магдалину, потом на Марию и снова моргнул.

— С вами всё в порядке? Может быть, стоит выйти на воздух? — отстранившись, елейно уточнил Эйдан. Дэмиан, снова переменившийся в лице, нервно мотнул головой.
— Схожу за шампанским, — буркнул галерист, явно оскорблённый в лучших чувствах, и, кое-как откланявшись, скрылся в толпе гостей, бормоча что-то невнятное себе под нос.

— Надеюсь, ты больше не планировала пользоваться услугами этого павлина, дорогая. Не думаю, что он вернётся, — удовлетворённо кивнув, подвёл черту Эйдан.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/89/652143.jpg[/icon]

[indent] Собственно, все случаи, когда Эйдан старался испортить вечер своей жене, проходили по примерно одному и тому же сценарию: он припирался от какой-то бляди, не особенно стараясь это скрыть, выставлял Магдалину дурой, портил что-то, принадлежащее ей, и, наконец, провоцировал скандал. Скандал, ввиду публичности жизни супругов Эйвери, приходилось откладывать до того момента, пока они останутся наедине, а, следовательно, к тому моменту по характеру исполнения ссора начинала напоминать извержение вулкана, но и это было уже частью их своеобразного стиля, казалось бы, обязательного к исполнению.
[indent] В день переоткрытия галереи, первые два пункта программы, как Маг успела заметить, они с мужем миновали быстро и крайне эффективно. После амбре из алкоголя и чужих духов, безо всякого стеснения предъявленных ей вместо входного билета прямо с порога, Эйдан не мог не намекнуть, что его супруга ни черта не понимает в сверхсрочной государственной работе, что, в переводе на их внутренний язык взаимных издевательств означало, что ему решительно наплевать на её догадки об истинной причине его опоздания. До порчи её собственности ждать, вероятно, оставалось недолго, и, когда лавирование по залам привело Эйвери к оформителям галереи, объект, разумеется, нашелся.
[indent] Понятно, что Дэмиан тоже перегнул палку, когда решился повилять перед мужем Магдалины своей петушиной задницей. Понятно, что при всех недостатках её супруга, он все же не дошел еще до тех степеней идиотии, которая позволяет спокойно переносить льстивую словоохотливость в смеси с гормональной активностью, но, как было принято говорить в этих краях: Мерлин, Эйдан! Ты мог бы сначала озадачиться тем, насколько он мне нужен!
[indent] Возможно, если бы рядом не стояла Долохова, то Магдалина бы даже произнесла это вслух или хотя бы змеиным полушепотом, но из-за третьего лица ей пришлось ограничиться лишь ничего не значащим подергиванием плечами: мол, ей было все равно.
[indent] Отчасти - это даже не было неправдой. На своем галеристе она уже давно поставила крест и, если честно, уже начала подыскивать себе нового, но сам принцип и само отношение мужа действовали как сдвиги тектонических плит в земной коре - все наращивая и наращивая внутреннее давление.
[indent] От Эйдана оставалось дождаться только последнего шага. Только реального повода для скандала и, судя по тому, каким заинтересованным в некий миг стал взгляд супруга на их собеседницу, - Маг уже знала, в чем этот повод будет заключаться.
[indent] Знала и не могла поверить. Драккл с ним, что Долохова не была выдающейся красавицей, - вкусовые предпочтения, как и наличие у супруга рассудка в принципе, давно вызывали определенные сомнения, - но девчонка ведь действительно была дочерью Антонина, даже если они и не питали друг к другу особо теплых чувств. Она самому Эйдану годилась в дочери, и это все дополнительно усугублялось тем, что Магдалина вообще-то тоже стояла рядом, что не влезало уже ни в какие рамки.
[indent] Улыбка на собственном лице ощущалась уже как резиновая и, в который раз, подправив её очередным бессмысленным напряжением мышц, Маг решила, что она тоже может нарушать их с Эйданом негласные правила, раз уж он себе позволяет.
[indent] - Может, мне тоже стоит сходить на воздух, дорогой? Или еще за шампанским?
[indent] Она помотала в воздухе наполовину пустым бокалом, и сквозь свободные от жидкости края посмотрела на мужа, а потом на Мари. Кажется, само мироздание рекомендовало Магдалине Эйвери сегодня слегка напиться.