Ночные дежурства в Мунго обладают определенным шармом. Дневная суета из визитеров, стажеров, просто спросивших, симулянтов и отделавшихся легким испугом вдруг растворяется как мираж в пустыни. Коридоры пустеют, палаты погружаются в сонное оцепенение, только изредка что-то вскрикнут заблудившиеся в своих кошмарах безумцы да прошелестит как призрак дежурный целитель с обходом. Идеальное время. Будь на то ее воля – Алекто выбирала себе исключительно ночные смены – доктор Ноктюрн – это звучит не без очарования, хоть и вычурно.
Но мир проклят графиками. И потому ночные дежурства чередуются с обыкновенными днями в строго определенном ритме. Раз. Два-три. Раз. Два-три. Раз. Два-три. Прямо вальс по строчкам сменного расписания. И можно было бы примириться с этим старым мотивом и принять такой ритм, если бы случайные обстоятельства – врывающиеся вихрем дневной суеты и сминающие хрупкую ткань ночного философского больничного анабиоза.
Сегодняшнее обстоятельства звали… Да, никак его не звали, не представился. Рухнул бесформенным кулем через камин в приемный покой, четверть часа, как началась ночная смена. При осмотре было обнаружено слабое дыхание, сердцебиение, помутившиеся сознание, вывернутые заклятием колени, роспись из ударов магической плети на спине, ножевое ранение в боку, с краями раны, буквально кричавшими об отравленном или зачарованном лезвии, и вросшие в шкатулку сандалового дерева пальцы рук. В общем, вечер у неизвестного, однозначно был нескучным, и все в его виде сияло намеками, что и ночной смене скучать не придется.
Ночная смена неотложки оценила неизвестного как «раз дышит и умирать в ближайшие несколько минут не планирует, сразу можно на четвертый» и с рук на руки сбыли анонимного пациента дежурным по отделению.
Ночью грани реальности зыбче, границы между мирами неустойчивее. Ночью бестелесные духи сильнее, а чары обманчивее. И потому многие древние ритуалы так любят темноту. Еще некоторая магия сильнее, когда впитывает боль и страх, и чувство обреченности. И эти эмоции прочно въелись в стены Мунго, а вечер движется к закату.
И блуждать в лабиринте висящих на новом пациенте проклятий Алекто не желает. Стабилизировать, чтоб отошел от грани смерти, и пусть спит до утра. При свете дня, когда тут полный кворум, разбираться будет сподручнее.
Но у её коллег другое мнение. Магглокровки без должного уважения к редким чарам и с большими амбициями - они хотят разобраться с висящими на анониме чарами сами и сейчас.
- Нас всего трое на отделение, а случай не экстренный, - отстранённо пытается достучаться до здравого смысла коллег Алекто.
Но холода тона не хватает, чтобы остудить жар любопытства. Коллеги исправляют, что их не всего, а аж целых трое. Один распутывает чары, второй ассистируют, а третий - третьему, так уж и быть, не повезло, остаётся дежурным. Кто-то ведь должен приглядывать за остальными больными на этаже.
Резьба из незнакомых знаков по дереву шкатулки, в которую намертво впились пальцы больного, и ощутимый флёр древней магии не внушают доверия. И потому Алекто легко соглашается быть тем самым третьим дежурным, уступая коллегам право рискнуть убиться о чужие проклятия. Тем более время обхода.
Предоставив коллегам и новенькому друг другу, Алекто уходит проверить состоянии остальных на этаже.
Сейчас у них относительно тихо. Зима, видимо, время без компромиссов и полутонов. Травмы от заклятий получаются либо лёгкие, чтоб сразу отпустить домой, либо насмерть. Полутона, требующие стационарного лечения, нынче редкость. И потому часть этажа, где обычно лежат пациенты без повреждения рассудка, почти пусто, все лишь тринадцать. И все спят. Обход этой части этажа получается быстрым, Алекто фиксирует в картах отсутствие ухудшений и кризисов. Все спокойно.
В крыле повредившихся разумом о магию картина ярче. Но лишь чуть. Сонный анабиоз пытается царить и здесь, но не все ему подвластны. Кто-то мечется во сне, пытаясь убежать от личных призраков, кто-то спорит с персональными галлюцинациями, кто-то просто хрипит или плачет. Но истинного буйства нет, и хуже никому не стало. Да, и - воздадим должное талантам местных зельеваров - бессонницей почти никто не терзается.
До конца обхода оставалось проверить одного сумасшедшего. Он спал, когда Алекто заглянула в палату. Диагностические чары показывали, что все нормально, ухудшений нет, наведенный магией сон спокоен. Алекто собиралась уйти, и тут относительная тишина коридоров была нарушена странным звуком, будто бы шелест будто бы шёлка по нешлифованным камням только гораздо громче. И в нос ударяет странный запах, будто бы прямо тут, в палате начали бальзамирование тела. "Что они натво..." - сверкнуло в голове у Алекто, но поймать мысль она не успевает. Пациент как игрушка из шкатулки подскакивает с кровати и в один прыжок оказывается рядом с ней, хватко вцепляясь в плечо.
- Слышишь? - невидящим взглядом сомнамбулы впиваясь в Алекто, интересуется больной. Он прислушивается, улавливая сквозь шелест и тишину что-то только ему слышимое. А потом начинает повторять одни и те же слова, вторя какому-то своему внутреннему ритму. Проклятие без палочки? Но нет воздействия, кроме боли в плече. Пророчество – гораздо больше похоже. Но почему он повторяет? Призыв – но к кому. Сумасшедший срывается в крик, твердя непонятные слова чужого – существующего ли – языка. И это безумие уже опасно. Алекто свободной рукой дотягивается до палочки, чтобы погрузить больного в сон. Встревоженное сознание поддается только с третьей попытки. Алекто высвобождает плечо из цепкой, как лапки паука, хватки и выскакивает в коридор, прикрыв дверь. Левитацией тела на кровать она занимается уже через приоткрытую дверь. Она бы с удовольствием бы бросила этого сумасшедшего на полу, но все-таки он пациент, и потому приходится проявить заботу. Закончив возиться, Алекто плотно запирает дверь. «И что за ночка?» - хочется подумать Кэрроу, но вместо собственных мыслей в голове продолжают звенеть чужие слова. Безумие заразно? Алекто трясет головой, чтобы избавиться от наваждения.
И тут тишину прорезает пронзительный крик. Отчаянный – будто предсмертный. Гулкий – эхом отдающийся от стен.
«Кто из больных? Кому хуже? Все ведь было в порядке?» - мысли бьются как в лихорадке, пока Кэрроу бежит по коридору туда, откуда раздался крик. И лишь добежав, понимает, что кричали не из палаты, а из смотровой. Из той самой, где ее коллеги так самонадеянно решили распутывать вязь проклятий. Доигрались, глупенькие.
Очень осторожно, держа наготове палочку, внутренне готовясь к встречи с любой дрянью, Алекто заглядывает в смотровую и видит вместо комнаты руины среди пустыни и бескрайний горизонт. Портал? Иллюзия? Что они натворили?
Алекто захлопывает дверь и на всякий случай создает толстую глухую стенку, блокирующую дверь в комнату и отсекающую ее от остального пространства. Главное, чтобы это нечто не успело вылезти раньше. Хотя нет, главное сообразить, что делать. Кэрроу чертит вокруг себя простейшее защитное заклинание – не закроет, так предупредит – и садится прямо на пол, как какая-то полукровка. Родня в гробах переворачивается от таких манер, наверное, а впрочем – не до этого. Кэрроу медленно перебирает в голове события последних всего лишь трех минут, пытаясь уловить в мутном потоке впечатлений хоть какие-то детали. Канва событий в голове уже сложилась – сандаловое дерево в руках пациента – деревянный ящик с сюрпризом – и в этот ящик сыграли ее коллеги – неосторожно? Глупо? Самонадеянно? Да, какая разница. Вопрос, что делать с последствиями, был важнее поиска мотивов. А вот причины понять хотелось бы.
Алекто смотрит на закрывшую комнату глухую стену. Вроде пока еще прочная. Прислушивается, оглядывается – сонный анабиоз и почти идеальная тишина, будто бы ничего и не случилось. Но защитное заклинание хорошо бы обновить. И, наверное, хорошо бы позвать кого-то из дежурных по другим этажам, сообщить главному по отделению и возможно в Министерство – но что именно сообщать? О том, что неизвестно кто принес что-то, и это как-то вызвало нечто с непонятными последствиями. Отличная картина событий – ждет ее после таких историй палата по соседству с сегодняшним новоявленным пророком.
Алекто еще раз по песчинкам перебирает память. Узор по сандалу, безумные мантры пациента, шорох, песок, форма руин – от всего этого обжигающим ветром веет каким-то восточным проклятием. Экзотика – собственных знаний, о которой было чуть меньше, чем воды в пустыне. Восток для Алекто начался и заканчивался кофеем в гостиной Катарины Забини и рафинированными, только лишь, чтоб развлечь леди, пустынными легендами в исполнении ее самой или ее сына. Слишком мало. Может спросить? Мысль звучит еще безумнее, чем идея попытаться соблюсти инструкции. Но в этом безумии не маячат силуэты правопорядка, и потому оно выглядит чуть более притягательным. Алекто сомневается еще десяток минут. А решившись, еще пару десятков минут выводит очень вежливое и пространное письмо с тремя абзацами реверансов и извинением за позднее время, сотней слов расшаркиваний с напоминанием о знакомстве и о, мягко скажем, не частных встречах в доме миссис Забини, и между делом короткий вопрос – вот исключительно из любопытства – не будет ли любезен, джентльмен, помочь с переводом странной фразы, которую она услышала от пациента. Алекто пытается максимально точно воспроизвести слова безумца. Хотя, возможно, это лишь пустые звуки. Кэрроу поспешно царапает еще два абзаца реверансов, пытаясь придать письму хоть какой-то намек на пристойный вид, чтоб за него хотя бы в светском обществе не прокляли. Она торопливо спускается вниз. Стойка привет-ведьмы ночью пустует, но дежурные совы есть. Строптивая птица умудряется клюнуть ее за пальцы, прежде чем взять послание. Проклятое пернатое успевает улететь за мгновение до того, как Алекто передумала. Лучше бы она порвала письмо, но поздно. Алекто возвращается на этаж с мыслями о том, что она только что умножила свои проблемы, а до конца смены вся ночь. Со всем проклятым шармом ночного дежурства в Мунго.
