Тесное соседство «Msaw Жtare» с Косым переулком чаще всего доставляло сплошные хлопоты – людской поток то и дело выносил на небольшой островок между Косым и Лютным самых разных пришельцев, любивших поглазеть на выставленные в витрине книги, а потом заглянуть в лавку и задавать идиотские вопросы.
Таких пришельцев «Msaw Жtare» встречала рядами безукоризненно ровных, аккуратных и скрупулезно обеспыливаемых книжных полок, ничуть не хуже, чем во «Флориш и Блоттс». Литература здесь была, разумеется, иного толка, но ничего такого, что нельзя было бы продавать напротив Гринготтса, Игорь в торговом зале не держал. В угоду читающей публике при входе даже был выставлен огромный короб с историей банковского дела от флорентийских гоблинов до наших дней, «Краткий справочник займов и кредитов» и «Налоговая декларация без боли».
Польза от соседства с Косым переулком, впрочем, тоже имелась. Например, если аппарировать с утра не сразу в лавку, а куда-нибудь в «Дырявый котел» или «Напитки и рагу», можно было до начала рабочего дня успеть решить практически все свои личные лондонские дела. Для этого, правда, нужно было пройти через весь Косой переулок, а это всегда представлялось Игорю сомнительным удовольствием.
Косой переулок шумел, звенел и источал множество разнообразных ароматов. Стоило выйти из «Дырявого Котла», и ты оказывался в мире, который так и норовил прилипнуть к тебе намертво и остаться с тобой на весь день. Игорь всегда старался ускорить этот момент и поскорее погрузиться в привязчивые, липнущие к мантии, забирающиеся в ноздри запахи; звенящие в ушах звуки, доносящиеся буквально отовсюду, и веселый гомон, поднимавшийся над потоком снующих по бесконечным лавкам, пабам и офисам волшебников и, как пресловутый лондонский туман, повисавший между первым и вторым этажами зданий.
Косой переулок, с утра набитый людьми настолько, что различить вывески или полюбоваться на фасады плотно притиснутых друг к другу зданий было совершенно невозможно, в голове Игоря оставался скорее картой запахов. Из «Напитков и рагу» неизвестно почему всегда несло дешевой, дурно приготовленной рыбной похлебкой. Игорь поморщился и ускорил шаг, но только для того, чтобы попасть в плен аптеки «Слаг и Джиггер». Из приоткрытой двери горько пахло полынью, мятой и слизью, кажется, флобберчервя, но Игорь не стал задерживаться, чтобы прояснить этот вопрос. «Пугающие путешествия» пахли страхами и нервным предвкушением, но это не настоящий запах, Игорь просто всегда его чувствовал, проходя мимо и неизменно вновь ускоряя шаг, чтобы побыстрее проскользнуть мимо тошнотворной смеси средства для чистки обуви и свежемолотого кофе из «Кофейного зернышка». «Чайный пакетик Розы Ли» и «Ботанические новинки Нолти» через дом на удивление гармонично сочетались друг с другом: от них пахнет травяными сборами, дорогим и не очень дорогим чаем и влажной, тепличной зеленью. С утра первой остановкой был именно «Чайный пакетик», но там Игорь провел не больше пяти минут – ему нужен был определенный чай для себя, чтобы хранился в лавке, и два тоже совершенно определенных чая для дома, которые нравились Софии. Вечером придется идти в другую сторону и заглянуть еще в «Кондитерскую Шугарплама».
Выходя из «Чайного пакетика» Игорь, как всегда, столкнулся с горсткой восхищенных детей, сгрудившихся у витрины «Бесконечной сказки», из которой им подмигивали разрисованные кукольные лица. Игорь поморщился и пошел дальше, мимо  «Основ врачевания Маллиграбс», от которых несло болезнью и нервозностью; мимо «Пива Белчера», пропахшего новинками книгоиздания «Флориш и Блоттс», к своей конечной остановке – к огромному белоснежному зданию Гринготтса, в тени которого лавку экзотических книг «Msaw Жtare» почти и не разобрать.
Игорь успел открыть лавку ровно в срок, но, повернув в замочной скважине тяжелый, большой ключ гоблинской работы, все равно кожей почувствовал, что так рано его в лавке не ждали. Он взмахнул палочкой, и полумрак торгового зала рассеялся, явив владельцу потрясающую, звенящую пустоту. К началу работы, как и каждое утро, все было готово. Все, кроме главного и единственного работника.
- Сребра! – позвал Игорь, но ничего неожиданно не произошло. Вообще ничего. Игорь перевернул табличку на двери, оповещая Косой и Лютный переулок, что лавка открыта, взмахом палочки оживил кассовый аппарат и учетную книгу со встрепенувшимся прытко-пишущим пером, и, поставив бумажный пакет с покупками на стойку, отправился на второй этаж, в небольшой зал с артефактами. Зал тоже был пуст, и Игорь разве что отметил, что, Сребра, как и собиралась, оттерла до блеска бокалы из венецианского стекла, которые, по красивому, но не правдивому, преданию могли скрыть любой яд, в том числе и тот, которым отравили – по другому красивому преданию - Лоренцо Чельси, пятьдесят восьмого венецианского дожа.
Домовиха, в чью святую обязанность входило явиться на зов хозяина, на зов Игоря в это утро не торопилась настолько, что нашлась только внизу, в кабинете Игоря. За сокрытием какого-то преступления. Когда Игорь открыл дверь, домовиха вздрогнула всем телом и повернулась к хозяину, прикрывая что-то всем своим худеньким существом.
- Сребра негодяйка, - тут же обезоружила она оппонента и правдоподобно повесила уши. – Гадюка. Гадина. Не лентяйка только. Христом богом клянусь, не лентяйка.
Игорь вскинул бровь. «Христом богом клянусь» пришло в лексикон домовихи оттуда же, откуда в его собственный пришло suka blyad’, - от дяди Георги, который когда-то водил дела с русским магизоологом. В устах домовихи такая клятва была едва ли не сильнее, чем в устах религиозного маггла.
- Что там у тебя? – спросил Игорь, заглядывая домовихе за спину. Спектакль не мог продолжаться долго: Сребра не имела права ничего от него прятать, и они оба об этом отлично знали.
- Подарок, хозяин, - потупившись, сообщила домовиха и отошла. На второй снизу книжной полке лежала заколка для волос с большой стекляшкой, прикинувшейся изумрудом. Заколку, очевидно, собирались припрятать за книги, но не успели.
- И от кого же ты получила такой подарок? – с интересом спросил Игорь, на ходу прикидывая, не явится ли к нему сегодня, чтобы отнять часа полтора жизни, хозяйка этой заколки.
- От друга, - важно сообщила домовиха и тут же пояснила. – Друг тоже домовик. Домовик из Косого переулка.
- Ясно, - кивнул Игорь. Значит, владелица заколки придет, если вообще придет, не к нему. Игорь взмахом волшебной палочки призвал заколку и, на всякий случай, осмотрел ее. Но заколка была не артефактом. И даже на что-нибудь простенькое, вроде отвода любопытных глаз, зачарована не была. Ее носили исключительно для того, чтобы украшать или держать волосы. Ну и еще для того, чтобы флиртовать с домовихами из Лютного переулка. – Забирай.
Он вернул заколку домовихе.
- Я затырю у себя, хозяин? – осторожно спросила Сребра, бережно прижимая дар к груди.
- Тырь, - вздохнул Игорь. – И дружбой с домовиком из Косого на рабочем месте не увлекайся.
- Да, хозяин, - снова понурилась Сребра, и, еще раз поклявшись тем самым богом, удалилась не то тырить подарок, не то все-таки работать.
Игорь забрал из торгового зала свои покупки, обслужил одного заглянувшего за своим заказом гоблина и снова спустился вниз, чтобы заняться восстановлением книги, отнимающей у читающего какие угодно воспоминания, по выбору мага, книгу зачаровавшего. Артефакт принесли накануне в крайне плачевном состоянии: вместо того, чтобы уничтожить воспоминания о любовнице, он с упорством кролика сжирал у неверного супруга владелицы воспоминания о том, как этот самый супруг ел капусту.
Решив, что проще всего будет очистить артефакт от чар вовсе, а потом наложить их заново, в соответствии с пожеланиями клиентки, Игорь освободил место на столе и принялся за работу. Он толком не понял, сколько прошло времени, когда в кабинете раздалась мелодичная трель колокольчика, сообщавшего, что явился кто-то из особых клиентов, и на зачарованной доске на миг проступила фамилия: Костелецкий.

Отредактировано Igor Karkaroff (2020-11-19 10:29:37)

Пожиратель жизненно важных для каждого человека воспоминаний о поедании капусты неохотно расставался со своей магией: детектив, до которых неверный муж клиентки Игоря был большой охотник, оказался удивительно восприимчивым к чарам, но работал преимущественно на их поглощение. За два десятилетия существования в книгу было уложено множество разнообразных заклинаний, и ни одно, как понял Игорь, не было ни извлечено, ни нейтрализовано. Ничего удивительного, что теперь книга не могла справиться с сильными переживаниями, вызванными успешной интрижкой на стороне.
В Британии Игорю вообще довольно часто приходилось работать с чужими изменами. Это была скучная и не очень интересная работа, потому что фантазия изменников и их мстительных вторых половин была утомительно однообразной. Сейчас он просто извлечет из книги каждое вложенное в нее заклинание, укрепит корешок, наложит руну, которая заставит артефакт не только пожирать чужую магию, но и отдавать ее, и, наконец, приступит к чарам. Это будет довольно долго и муторно, потому что книгу придется научить отделять воспоминания о двух любимых женщинах – жене и любовнице – и сохранять в памяти читателя только то, что имеет отношение к законному браку, но, в общем и целом, Игорь рассчитывал закончить к завтрашнему вечеру.
Его чары держались долго и редко давали сбои, поэтому клиентка, вероятнее всего, останется довольна и расскажет о нем своим приятельницам. Следовательно, в ближайшие полгода он сделает еще несколько таких книг, а потом мода на кару для изменников в этом кругу обеспеченных дам закончится, и в лавку потянутся их мужья-изменники, с тем, чтобы изготовить себе какое-нибудь хитромудрое алиби, в свою очередь, уничтожающее воспоминания их жен об отлучках и вечерах, проведенных на «работе».
В тесном и специфическом кругу лондонских клиентов Игоря мода была циклична и рано или поздно всегда возвращалась в исходную точку. Не привыкни он еще в юности, что в отцовскую лавку древностей чаще всего приходят отнюдь не за редкостями, а за самыми обыкновенными вещами, помогающими скрыть мелкую ложь, большое предательство и прочие нелицеприятные проявления человеческой натуры, Игорь непременно разочаровался бы в своей работе. Но он достаточно много времени провел с дядей Велко, чтобы понимать, что чаще всего артефактологи, державшие такие лавки, как у них, занимались вот такими глупостями, а не по-настоящему интересными случаями.
По-настоящему занятные артефакты приходили к нему через другой вход и гораздо реже. Они касались не измен, а проклятий, поглощения крови, точного проявления врагов, защиты ценностей и редкостей, в конце концов – мертвых. Иногда такие артефакты и сами были мертвыми – мертвыми, которые должны были хранить секреты живых. На такую работу уходило не в пример больше времени, платили за нее совсем другие деньги, но и интерес к ней был совершенно иным.
Взять хотя бы гобелены Костелецкого, предназначенные для того, чтобы поглощать темную магию, - потрепанный, но по-прежнему жадный артефакт, работать с которым было мучительным, изощренным удовольствием.
По привычке ничего новому клиенту не пообещав, Игорь в тот же вечер взялся за гобелены и невольно увлекся работой. В итоге получилось даже лучше, чем он надеялся: нити поддавались восстановлению, и, в порыве вдохновения, Игорь наложил аннигилирующие чары на каждую нить, а не на каждую четвертую, как было раньше. Еще одной встречи с Ignis Abyssus гобелены, разумеется, все равно бы не выдержали, но, вполне возможно, приняли бы этот удар более достойно.
Костелецкий спустился в подвал довольно быстро, и Игорь даже не успел закончить извлечение еще одного заклинания. Когда посетитель вошел, он как раз осторожно вел кончиком волшебной палочки по странице, неотрывно наблюдая за мелкой, едва различимой рябью, которая вибрировала над текстом, неохотно сдавая свои позиции. Игорь не поднял на Костелецкого головы, пока полностью не стянул эту рябь со страницы.
- Добрый, - кивнул Игорь, поднимая на гостя взгляд. – Уже нет. Прошу прощения, невозможно отвлечься, когда очищаешь предмет от чар.
Игорь сделал приглашающий жест, предлагая Костелецкому выбрать одно из двух кресел, предназначенных в его кабинете для редких посетителей. Если Костелецкий явился с пустыми руками, значит, его привело либо недовольство (маловероятно), либо вопросы (вполне вероятно), либо еще одно интересное предложение, от которого Игорь не собирался отказываться (наиболее вероятно). За интересную работу – если эта работа и правда будет таковой – он даже мог бы в этот раз сделать Костелецкому скидку.
Костелецкий, однако, как будто бы пришел по совершенно иному вопросу. Игорь вскинул бровь и привычным жестом убрал палочку.
- Ровным счетом ничего, - спокойно пояснил он, слегка пожав плечами. – Я заказывал эту вывеску сразу же после переезда. Планировал какое-то другое название, но наборщик напутал с кириллицей.
Раскрытая книга, временно оставленная без внимания, заскворчала, как масло на сковороде, и с еще неочищенной страницы соскользнуло несколько искр. Сложность работы с такими предметами состояла в том, что все поглощенные ими заклинания тесно переплетались между собой, и, избавив предмет от одного, необходимо было сразу же приниматься за следующее.
- Прошу прощения, - повторил Игорь и снова достал палочку. Он коснулся искрящей страницы и негромко обронил заклинание. Оно капнуло на страницу, словно вода на огонек, и искры тотчас исчезли. Игорь начертил кончиком палочки руну с причудливым, крутым изгибом, и над книгой поднялся купол подрагивающего воздуха. 
- Таким образом, - убирая палочку, заключил Игорь и вернул все внимание посетителю, - «Msaw Жtare», - он произнес это на английский манер, «мсо жта», с глубокими гласными на конце обоих слов, - не значит ровным счетом ничего. Но моим постоянным клиентам название не нужно, а новых обычно привлекает непривычное сочетание непривычных же букв.
Занятно, но мало кто за все эти годы спросил у Игоря, что значат эти буквы, рассыпанные на вывески в почти случайном порядке. Впрочем, почему почти. В совершенно случайном - наборщик даже не отрицал своей ошибки, а Игорю почему-то понравилась получившаяся нелепица. Притом настолько, что самого первого, пришедшего ему самому в голову, названия он уже даже не помнил.
Не менее занятным было то, что именно вопрос о вывеске послужил для Костелецкого предлогом зайти. Во-первых, потому, что клиенты редко нуждались в предлоге, чтобы прийти. Во-вторых, потому, что для такого вступления нужна была доля вполне искреннего любопытства, которого в большей части его клиентов уже давным-давно не было.
Будь Игорь из ушлых торговцев, любящих привлекать к себе внимание, он бы давно придумал для «Msaw Жtare» красивую легенду. Например, о возлюбленной наборщика магических вывесок, которая явилась к нему посреди рабочего дня и в порыве гнева или в порыве страсти наложила на вывеску проклятие. В такой истории владелец «Msaw Жtare» должен был появиться на следующий день, чтобы снять с вывески недобрые чары и забрать ее себе как трофей и лучшую рекламу своих услуг.
Но Игорь не любил привлекать к себе внимание. И в «Msaw Жtare», когда он купил эту лавку, не было ничего особенного: два этажа, втиснутые между двумя зданиями побольше, чуть наискосок от Гринготтса. В то время лавке требовался ремонт, а не красивая история, и они со Среброй расчищали оставшийся от прежних владельцев хлам, устанавливали книжные стеллажи и витрины для артефактов, раскладывали товар, разбирались с гоблинскими замками и коридором для особых посетителей.
- Увы, никакого изобретательного объяснения этой нелепице на вывеске я так и не придумал, - закончил Игорь. – Как ваши гобелены?

Отредактировано Igor Karkaroff (2020-11-19 11:49:08)

- Увы. Я ценю вас как клиента, но выдумывать на ходу не умею. Никакого секрета нет. Просто не произносите Msaw Жtare в полночь вблизи свежих могил, - с непроницаемым лицом пошутил Игорь, садясь за свой стол. 
Костелецкий необъяснимым образом ему почти нравился. Во всяком случае, он принес интересную, даже необычную работу – поглотители в Британии были редкой и почти всегда залетной птицей, а если передавались в семье от отца к сыну, как правило, истончались магией и теряли свои силы за ненадобностью. На памяти Игоря, никто из известных ему людей не использовал поглотители так активно, как Костелецкий в своей «Короне гоблина», и это добавляло работе редкого, почти забытого уже очарования – очарования вызова своим возможностям.
Пока гость перечислял заклинание, поглощенные гобеленами, Игорь слушал молча, чуть склонив набок голову. Неплохо, неплохо. Он не склонен был ни переоценивать, ни недооценивать свои возможности, но с гобеленами все же вышло гораздо лучше, чем он рассчитывал. Вероятно, даже гораздо лучше, чем рассчитывал Костелецкий, потому что гость не то чтобы оживился в буквальном смысле этого слова, но явно был доволен. Об этом говорил его смеющийся, резонирующий с непроницаемым, грубо скроенным лицом, взгляд. Такое проявление эмоций было Игорю вполне близко и понятно, и, возможно, следующую фразу его побудило произнести подспудное ощущение некоторого родства душ:
- Если вдруг вы перестанете быть довольны ими, - сказал Игорь, - приносите. Обслуживание – мой подарок за интересную работу.
От любезностей они довольно быстро перешли к делу, и за это Костелецкий поднялся в рейтинге клиентов «Msaw Жtare» еще выше. В нем, по крайней мере, не было кокетливого стремления обменяться новостями из жизни, как у Гали Габерски (чьи новости все равно заключались преимущественно в смене мужа, потому что «Игорь, ты не понимаешь, как он хорош»); изматывающего желания жаловаться на жизнь, как Эрика Томпсона; и, очевидно, изменяющей жены, нерадивых детей, выживающих из ума родителей, разочаровывающих братьев и сестер и прочих сомнительных родственников, у Костелецкого тоже не было.
- Египетского? – уточнил Игорь, хотя это слово в английском не могло бы его обмануть ни при каких обстоятельствах. – Вы имеете в виду подлинных египетских артефактов или тех, что пытались за них выдать еще со времен Карнарвона?
Вот оно и началось, заключил про себя Игорь, когда Костелецкий обронил заветное «поделиться тем, что не стоит знать близкому кругу». После вступления, анонсировавшего появление в истории покойной жены, Игорь ждал другого продолжения, но Костелецкий не разочаровал. Умершая жена и египетские артефакты? Занятно. Следует ли это понимать как то, что Костелецкий был женат на египтянке? Или на собирательнице артефактов? Или на артефактологе?
- Я внимательно слушаю, - чтобы разрешить все сомнения разом, кивнул Игорь. – И вы можете быть уверены, что я никогда не сплетничаю о своих клиентах. Иначе я бы здесь не сидел.
Вы даже не представляете, мистер Костелецкий, какие чудные клиенты у меня иногда бывают.

Отредактировано Igor Karkaroff (2020-11-25 10:35:17)

Из-под безупречного фасада самодовольства и самоуверенности, который поддерживали и дорогая, содержащая в себе некоторое заявление, одежда, и прямой, уверенный взгляд, странная нервозность, овладевшая вдруг Костелецким, проступала особенно выпукло и неестественно, но Игорь не подал вида, что это заметил. Только когда Иван вытащил пачку сигарет, не проронив ни слова, закрыл заклинанием все шкафы и стеллажи. Чудесное изобретение, Каркаровское наследие, элегантный выход для любителей покурить: дома Игорь по старой привычке выходил на улицу, а в лавке просто закрывал с помощью магии стены кабинета, превращая свою практически вторую библиотеку в курительную комнату. Молчаливым предложением гость мог и не воспользоваться, но сделать его Игорь, как курильщик, посчитал своим долгом. Впрочем, на самом деле он бы ничуть не удивился, если бы Костелецкий вообще не услышал шороха закрывающихся панелей, так он был сосредоточен на том, что собирался рассказать. Тем интереснее. Хотя все что угодно на белом свете было интереснее, чем книга, пожирающая воспоминания о капусте.
На краткий миг их взгляды – серьезные и непроницаемые – встретились, и Игорю показалось, что они с Костелецким определенно должны понять друг друга. Услышав знакомое слово, с характерным, неаслышным для уха британцев звенящим «з», Игорь улыбнулся, лишь чуть приподняв уголки губ.
- Mudozvon – отличное слово, - кивнул он. – Мой дядя в тридцатых водил дружбу с русским магозоологом. И обожал это слово разве что чуть меньше, чем sukablyad’.
Некоторые клиенты любили ощущать с ним общность. С такими, как Галя Габерски, общность основывалась на жизни, случайно проведенной практически вместе – на почтительном расстоянии, но на виду друг у друга. В Софии Галя, тогда еще молодая, амбициозная супруга местного магического ювелира, посоветовала ему, где взять украшения к Рождеству, на которое были приглашены его будущие родственники Теклу, а Игорь уничтожил воспоминания Галиного мужа о Галиной вероломной измене. В Лондоне Галя то притворно жаловалась на мужей, то ныла о погоде, то приносила восхитительные книги и отдавала их просто так, потому что в душе она всегда была, как утверждала, «немного Габерски», то есть «неприлично щедра душой». Игорь, в свою очередь, наложил проклятие на ее четвертого мужа, который имел наглость изменять Гале, к тому времени уже несколько расплывшейся, но все еще неприлично очаровательной и энергичной. С Галей они поддерживали иллюзию дружбы, в которую никто из них по-настоящему не верил. И это был долгий, в некотором смысле муторный путь, к которому Игорь, общаясь с клиентами, прибегал крайне редко. Куда больше ему нравилась естественная, ненатужная общность, вроде mudozvon’a и происхождения, которое наполовину утягивало Игоря куда-то на просторы сгоревшей в огне Российской Империи.
- Идет, - серьезно согласился Игорь и обратился в слух. Историю Иван начал издалека, но слушать все равно было интересно. Кроме того, Костелецкий был не похож на человека, испытывающего потребность делиться с посторонними ненужными подробностями своей жизни просто потому, что ему нравился, к примеру, звук собственного голоса. Не пользоваться стоп-словом, как, собственно, он и намеревался с самого начала, Игорю оказалось куда легче, чем он думал в начале, после красочного предисловия посетителя.
- Мистер Глосберг, судя по всему, был непростым человеком, - заметил Игорь, наблюдая за тем, как гость достает из внутреннего кармана мантии небольшой сверток драконьей кожи. – Одно время это было очень модно, особенно среди тех, кто мог позволить себе дорогие и неопасные подделки. Знаете, те самые первые, которые хлынули на рынок сразу после Карнарвона. Они были хорошо сделаны, имели кое-какую историю и, при наличии воображения, отлично вписывались в культы и домашние мистерии. Для большинства моих знакомых коллекционеров таких предметов было вполне достаточно…
Костелецкий развернул сверток и устроил его на столе между ними. Игорь переменил позу, подвигаясь поближе, но так, чтобы не касаться предмета руками. Неделю назад? Игорь не выдает некоторого удивления- жена Костелецкого, судя по его рассказу, скончалась не вчера и даже не в этом году. Как же хорошо должна была быть запрятана дверь в собственном доме, чтобы Иван обнаружил ее только неделю назад?
- … но мистер Глосберг к таким коллекционерам, судя по всему, не принадлежал, - задумчиво закончил свою мысль Игорь. Он осторожно повернул сверток, держа его за края, так, чтобы получше рассмотреть тонкий, даже изящный профиль мумии – элегантные неглубокие линии, в которых ни пылинки, ни малейшего следа времени. – Любимый, дорогой предмет. К тому же отлично сделанный. И очень давно. Видите, как она отполирована? Так, словно сделана вчера. Но именно это отличает новодел от подлинников. Сейчас все стремятся состарить, чтобы продать подороже. Пару-тройку тысяч лет назад магические мастера ценили в предметах иное. Ваш предмет, вероятнее всего, подлинный, - заключил Игорь, поднимая взгляд на Костелецкого. - Значит, во-первых, очень дорогой. Во-вторых, вполне вероятно, опасный. Культ Осириса – это в первую очередь культ умирающего и возрождающегося бога. Не сложно догадаться, что для обряда в таком случае необходимо мертвое тело. Желательно такое, которое может стать субститутом того, кто почитается как высшая сила. Фараона – в Древнем Египте. Облеченного властью или имеющего определенный статус, к примеру, в Британии, в которой жил мистер Глосберг. Следовательно, в данном случае мы с вами можем говорить о древних и не очень древних проклятиях, некромантии, ритуальной магии. Даже о магии крови. И это, замечу, опуская существование двери с аналогичным символом на ней. Возникают, таким образом, два вопроса. Что вы видели, когда коснулись этой геммы, мистер Костелецкий? И что вы теперь хотите с ней сделать?

Смерть, – чужая, разумеется – с профессиональной точки зрения, всегда казалась Игорю куда перспективнее чужой жизни. Круговорот событий чужой жизни чаще всего утомлял, вызывал недоумение и, если и порождал работу, то преимущественно такую, как книга под подрагивающим магическим куполом, - связанную с мелким обманом, мелочным предательством и прочими не очень интересными Игорю вещами. Чужая смерть, напротив, была полна возможностей и перспектив. Со смертью или с узким пограничьем между бытием и небытием были связаны самые интересные заказы, за которые Игорь брался за годы своей практики. Включая, к примеру, гобелены Костелецкого. И вот эту новую, случайно доставшуюся им обоим в наследство от покойной супруги Ивана, египетскую загадку, от которой Игорь, пожалуй, непременно бы отказался, если бы не хладнокровный, очень здравый подход Костелецкого.
Культы и мистерии, домашняя некромантия и прочие заигрывания с мертвыми телами давно не имели для Игоря очарования, до некоторой степени присущего всякому, начинающему свой путь в сложном, странном, трудоемком ремесле, потому что чаще всего за ними не стояло ничего глубже желания развлечься, пощекотав нервы себе и своим гостям легким, безопасным соприкосновением с тем, что чаще всего лежало по ту сторону. С помощью таких практик его клиенты наживали себе преимущественно проблемы, притом весьма однообразные и неинтересные Игорю с профессиональной точки зрения. Скорее – приносящие стабильный доход.
Но мистер Глосберг, похоже, вполне мог оказаться современным hery seshta, – мастером таинства. А мог оказаться обыкновенным экзальтированным волшебником, количество которых в Британии росло в геометрической прогрессии. С мистера Глосберга, впрочем, и спрос был невелик – он был уже довольно давно и почти наверняка безвозвратно мертв. Дела иметь Игорю предстояло с Костелецким, и он бы не хотел, пожалуй, разочароваться, вдруг обнаружив где-нибудь у двери с древнеегипетским символом, что хозяин бойцовского клуба унаследовал от Глосбергов не только древнюю гемму, но и прибабах.
- Не возьмусь утверждать наверняка, что жертвоприношение будет обязательным условием, но это вполне возможно, - кивнул Игорь и добавил. – И так же возможно, что участник действа в вашем видении был обездвижен не с помощью заклинаний. То, что вы видели, без сомнения часть ритуала. Возможно, гемма хранит память о единичном событии в прошлом или, напротив, в нее записан некий образец… своего рода памятка для проводящего ритуал. Если это так, то человека внутри саркофага, вероятно, обездвижили с помощью какого-то вещества – древние ритуалы не любят лишней, суетливой и сиюминутной магии вроде обездвиживающих чар.
У Игоря даже была пара подходящих вариантов, которые всплыли в его голове из далекого, состоявшегося несколько лет назад разговора с гробовщиком Мансуром, в то время при каждом удобном случае возмущавшегося всплеском египтомании, захлестнувшим Лондон благодаря выставке, посвященной Тутанхамону, в Британском музее.
Сложность с геммой, а заодно и со всем остальным, что могло быть с ней связано, состояла в том, что сидя здесь, в собственном кабинете, Игорь никак не мог, даже опираясь на обстоятельный рассказ Ивана, поместить то, с чем ему предстояло иметь дело, в какой-то определенный кластер. Мистер Глосберг, к примеру, мог найти проклятый старинный саркофаг и адаптировать его под свои нужды, вполне осознавая механизм действия используемой им магии. А мог найти того, что превратил обыкновенный, немагический саркофаг, в опасного каменного пожирателя живой плоти, необходимого для темномагических ритуалов культа Осириса. Еще он мог получить саркофаг готовым новоделом, по случайности, и не иметь ни малейшего представления о том, где пролегали границы возможностей приобретенной им вещи. И, наконец, саркофаг мог вообще не существовать в действительности, потому что самым могущественным артефактом во всей истории все еще могла быть гемма, лежавшая прямо перед ним.
Вот с нее, пожалуй, и следует начать. Только нужно уладить формальности.
- Я понимаю ваши опасения, - кивнул Игорь – Я возьмусь. Об оплате поговорим после того, как работа будет выполнена.
Он взял с края стола перчатки из драконьей кожи и, надев их, положил гемму на ладонь. Она ощущалась в руке приятным весом и даже сквозь драконью кожу отдавала прохладой древних пирамид. Игорь вернул гемму на место и неторопливо начертил над ней две руны. Когда он закончил и отвел волшебную палочку, узор в воздухе проявился чуть ярче и медленно, словно сеточка, опустился на гемму, оплетая ее тонкими огненными линиями. Чем плотнее линии прилегали к предмету, тем темнее они становились, словно выгорали и вплавлялись в гемму.
- В саду у мистера Глосберга случайно не было какой-нибудь парковой пирамиды* или чего-нибудь похожего? Только дверь в кабинете? – спросил Игорь, поднимая взгляд на Костелецкого, чтобы не тратить даром время. Британцы, как, впрочем, и многие европейцы, в какой-то момент полюбили ставить в садах эти монструозные сооружения, которые изредка служили им усыпальницами. Если у Глосбергов было что-то подобное, вполне вероятно, помещение использовалось по назначению. Или, по крайней мере, хранило нечто, что подскажет, что ждет их с Костелецким, когда – если – они откроют потайную дверь в его доме.
– Смотрите, - Игорь указал кончиком палочки на оставшиеся нити, почерневшие, но еще не растаявшие на поверхности геммы. – Руны стали почти черными, это означает, что видение с саркофагом, вероятно, не было просто вашим видением, и гемма имеет отношение к танато-практике. К некромантии, если говорить точнее, только к очень редкой и древней. Тело, если оно понадобится, у вас есть на примете?

Отредактировано Igor Karkaroff (2021-01-23 20:08:31)

У каждого в Лютном переулке были свои маленькие и большие тайны, и каждый укрывал их от посторонних и любопытных глаз так, как умел – кто-то лучше, кто-то хуже. Владелец «Дистальной фаланги», к примеру, питал тайную любовь к «клетям изысканных и одиноких наслаждений», которую он наследовал от римских просвещенных богатеев Позднего Возрождения. Любовь эта была взыскательной и избирательной и требовала подлинного объекта страсти – «той самой клети, мистер Каркаров, понимаете? В ней, говорят, можно пережить удивительное». Игорь кивал, закрывал за Нисбетом дверь и садился писать своему римскому приятелю, чтобы он выискал у перекупщиков в Риме «ту самую клеть» и отправил ее в Британию. Кто-то в Лютном был не склонен к таким слабостям человеческой натуры, как Нисбет. Владелец аптеки на углу, к примеру, по понятным причинам желал своей вотчине безопасности. «Мне нужно что-то, что легко активировать; предпочтительно – чтобы у системы безопасности было несколько уровней. Есть некоторые особенности, мистер Каркаров, которые лучше вам оценить на месте». Игорь кивал, назначал время и шел в аптеку, где, под присмотром мистера Малпеппера несколько дней создавал многоуровневые защитные чары, которые активировала элегантно разворачивающая кожистые крылья железная летучая мышь. Игорь не задавал лишних вопросов – он хранил тайны, за которые ему платили деньги. И, кроме того, по счастливой случайности, Игорь никогда не испытывал к чужим жизням чрезмерного, болезненного интереса.
Но с «Короной гоблина» была вот какая штука: он много времени потратил на гобелены Костелецкого. Игорь своими руками очистил от пожираемой годами магии каждую нить и, хоть и не сумел восстановить первозданный облик рисунка, сумел невольно воссоздать историю бытования. История бытования – мощные, отлично скастованные темные чары – буквально разъедала поврежденные гобелены изнутри. Но если владелец «Короны гоблина» предпочитал считать себя обычным волшебником, не имеющим в запасе никакого подходящего материала… Что ж, Игорю оставалось только кивнуть и мысленно включить этот материал в счет. Вот Фарр обрадуется, когда он заявится к Бартс второй раз за месяц.
Игорь удержал непроницаемо вежливое выражение лица, услышав «кое-что похожее припоминаю», и вопрос о том, как хорошо, в таком случае, Иван вообще знал дом, в котором жил, он тоже удержал при себе – в конце концов, это, во-первых, его не касалось, а во-вторых, садовая пирамида, если использовалась мистером Глосбергом для ритуальных нужд, скорее всего, была укрыта от любопытствующих чем-то большим, чем обыкновенным местоположением в закрытой части сада. Впрочем, как бы то ни было, Иван готов был предоставить ему возможность взглянуть и на пирамиду, и на дверь собственными глазами, поэтому больше вопросов Игорь задавать не стал – в его кабинете, в конце концов, и вопросы, и ответы были не более чем умозрительными конструктами, работать с которыми ему не очень нравилось.
Последовавшей за этим шутке Игорь улыбается сдержанно, но вполне искренне – секреты пусть остаются секретами, а доля иронии ему в целом симпатична.
- Предполагаю, что телу необязательно быть добровольцем, готовым хлебнуть ритуальное вещество, - спокойно пояснил Игорь. – Телу, возможно, даже необязательно быть живым в полном смысле этого слова. В египетских танатопрактиках главное, чтобы сердце осталось внутри.
Фарр точно будет в восторге – он не Анубис, а сквиб-тюремщик мертвых в морге Сэнт Бартоломью. Он не похож на бога с шакальей головой, что невозмутимо взирает с росписей саркофагов и погребальных пелен, и тем более не похож на «мастера таинства». Игорь знает Фарра так много лет, что уже сейчас может предугадать, как взметнутся вверх его брови и как он скажет: «Охуеть не встать, мистер Игор», когда Игорь попросит у него тело, из которого нужно будет вынуть мозг, а затем и все внутренние органы, кроме сердца.
- В любом случае, материал у меня есть, - кивнул Игорь. – Тело не будет живым, это точно. Но пожертвование вашему саркофагу, если он существует и в нем нуждается, будет самым что ни на есть добровольным. Даже Анубис не смог бы придраться, - добавил он, и уголки его губ чуть дрогнули, обозначая иронию. У мертвых нет собственной воли – они всегда и во всем добровольцы, когда встают из могилы. В этом вся прелесть этой магии – в ее неожиданно простом и широком инструментарии.
- Что касается того, что может еще понадобиться для обряда… - Игорь задумчиво взглянул на гемму, все еще темневшую на столе перед ними. – Я бы предпочел сначала взглянуть на все своими глазами. Было бы хорошо, если у вас в самом деле есть такая возможность, сделать это сейчас. Так будет проще спланировать дальнейшие действия в том случае, если для ритуала потребуется то, что нуждается в предварительной подготовке.
Игорь не любил оставлять работу недоделанной, даже если эта работа была скучной и монотонной, вроде той, что покоилась сейчас на его столе под неподвижным, надежным золотым куполом руны. Но, помимо этого, он умел расставлять приоритеты: с книгой он может закончить и завтра, и вечером, вернувшись от Костелецкого, а вот если окажется, что для ритуала им необходима, скажем, мумия, созданная по всем правилам, раз уж живого добровольца у них нет, ждать придется несколько дольше, чем они с Костелецким могут предположить сейчас навскидку. Игорь вспоминает копии рисунков из «Описания Египта», фрагменты росписей на саркофагах, которые ему доводилось видеть, гладкие бока каноп и неяркие, твердой рукой начерченные миниатюры из «Книги мертвых» - мистер Глосберг оставил, кажется, занятную загадку. Для этой работы потребуется, наверное, совет Мансура. И перебрать кое-что из библиотеки. А еще, вероятно, – много льняной ткани, разогретой смолы и амулетов. Ах да, и тело, которое во все это придется обернуть.

На долю секунды Игорю показалось, что портключ у Костелецкого сработал как-то неправильно, потому что ощущение стремительно сжимающегося вокруг пространства – постоянный спутник аппарации – никуда не делось, только чуть разомкнулось, оставляя немного воздуха для вдоха.
Игорь не то чтобы ожидал оказаться в гостиной с дубовыми панелями и тяжеловесными викторианскими диванами, на которых Глосберги когда-то наслаждались общением со своими разодетыми гостями, но, признаться, все равно был удивлен, когда свет от палочки Ивана разогнал темноту по углам винного погреба.
Оригинально.
Не без любопытства пробежав взглядом по помещению, Игорь отметил, что к содержанию погреба подходили с заслуживающей уважения педантичностью, да и собирали его совершенно явно не наобум. Было бы жаль потерять такую коллекцию, выставив ее защитным барьером между всем остальным домом и, скажем чрезмерно буйным или склонным к дионисийским возлияниям гостем.
- Благодарю, - улыбнулся Игорь. – Но я не из пугливых, не беспокойтесь.
Игорь почему-то задумался, не могла ли служить пирамида в саду – если она в самом деле была в саду, конечно, - для приблизительно тех же целей. Отличный каменный колпак, из которого можно при желании выйти в живописное уединение сада, а можно – не выйти вовсе. Чистокровные маги предыдущих столетий таким совершенно определенно не побрезговали бы. Что уж говорить, даже в Софии, друзья его дядь и отца, держали подобные вещицы. Правда, скорее для того, чтобы гость никогда не захотел – а точнее, не смог, - от них уйти.
Поскольку Игорь не сбрасывал со счетов версию, что покойный Глосберг был не более чем обыкновенным египтоманом, скупавшим безобидные, но древние и дорогие безделушки для собственного увеселения, с собой в небольшую дорожную сумку, он положил то, чем обычно пользовался, работая с обыкновенными, пусть даже и опасными артефактами – две пары перчаток из драконьей кожи в придачу к тем, которые почти всегда были у него на руках; несколько потертых денариев, зачарованных простенькой, но эффективно сдерживающей магию некоторых несложных артефактов руной; записную книжку с прытко пишущим пером на случай, если что-то придется зарисовать, чтобы потом поискать это в библиотеке; и зачарованный скальпель. Просто на всякий случай.
Еще Игорь взял с собой небольшую книжицу, которую несколько лет назад ему презентовал вдруг воспылавший обычно несвойственной ему национальной гордостью гробовщик Мансур. Небольшое, но пухлое и ужасно потрепанное издание с кучей заметок какого-то артефактолога на полях, наводившее Игоря на мысль, что кто-то когда-то пользовался им не для того, чтобы восхищаться элегантными канопами и золотыми украшениями, а для того, чтобы эти самые канопы и украшения выгодно купить и продать, стояло на полке в его кабинете «до востребования». Такими книгами Игорь не разбрасывался, даже если не сразу находил им более практичное, чем собственное любопытство, применение. А найти книжице применение стало такой неожиданной удачей, что Игорь в последний момент прихватил и ее тоже. И тоже – просто на всякий случай.
К счастью или к сожалению, Игорь недостаточно часто сталкивался в жизни с древнеегипетскими танатопрактиками, чтобы в полной мере оправдать возложенные на него Костелецким ожидания: «собирайте все, что вам может понадобиться, а я подожду вас на входе». Было бы замечательно и даже очень предусмотрительно с его стороны, например, иметь заранее собранную дорожную сумку на случай загадочного появления садовой пирамиды, стилизованной под гробницу египетских царей; или, скажем, экстренный чемоданчик для нейтрализации последствий действия артефакта, привезенного из Боготы; или, допустим, заготовленную заранее книжицу с рунами, зачаровывающими смертоносные безделушки вроде russian doll, в которой на каждую следующую игрушку было наложено все более и более серьезное проклятие. Даже странно, если вдуматься, что при такой обширной и многолетней практике ничего такого – кроме, разве что, записной книжки, - у Игоря так и не завелось Но что уж тут поделать. 
- С удовольствием бы задержался, - усмехнулся Игорь, - но ценность вашей коллекции, к сожалению, я могу оценить только по разбросу дат и стран на досках. Не пью.
Когда Игорь говорил, что он не пьет, это никогда не было вызовом. Пожалуй, ни для кого, кроме Эйвери. Он не пил просто так, потому что это был его собственный выбор, и никого не призывал этот выбор разделять.
Игорь помолчал, раздумывая. Разумно было бы начать с двери, потому что все вообще началось с этой двери, и про дверь было уже точно известно, что она существовала – неплохое начало для работы, а?
- Давайте начнем с двери, - предложил Игорь. – Дверь, возможно, хотя бы даст представление о том, чем вообще занимался мистер Глосберг.

Забавная была штука с этими британскими домами, давно не бьющимися сердцами старинных домениальных владений: видел один – видел все или почти все. Игорь был не склонен к обобщениям, зато уважал классификацию. И вот как раз классификации эти дома поддавались отлично: одни были похожи на древнегреческие храмы, другие – на взрыв в мастерской скульптора, разбросавший ударной волной по фасаду полуобнаженных кокетливых девиц, неправдоподобно могучих гигантов и пухлых младенцев с невинными кудряшками, третьи – на подражание не то древней гробнице, не то древнему дворцу, будто их владелец никак не мог определиться, фараон или сам Анубис должен был являться к нему в ночных кошмарах, а иные дома были просто всем сразу, одновременно, потому что слишком долго стояли на свете.
Глосберги, видимо, были из последней категории. И теперь, по крайней мере, было понятно, почему потайную дверь Иван обнаружил в собственном доме не сразу, а в существовании пирамиды в саду в какой-то момент даже как будто засомневался.
Тон их беседы – не в полном смысле светской, но миролюбивой, - неуловимо поменялся, стоило им с Иваном переступить порог его дома. Неуловимо поменялось и что-то в доме: будто что-то, запертое внутри старинных стен задержало дыхание, услышав их шаги. И воздух тут же потемнел и сгустился, но распознать это можно было, пожалуй, только в двух случаях – будучи хозяином дома или артефактологом в нем.
Они шли, нигде особенно не задерживаясь, но даже тех коротких мгновений, что они провели у семейной галереи Глосбергов, было достаточно, чтобы оживающие портреты потомственных золотодобытчиков успели рассмотреть Игоря с презрением, свойственным только очень богатым и очень чистокровным британцам – таким, которые могли себе позволить не думать о воспитании и подобающих манерах.
В любой другой, не связанной с работой ситуацией это вызвало бы у Игоря даже улыбку. Теперь же он просто скользнул по портретам взглядом, отмечая повторяющиеся на дамах фамильные украшения и приятно неизменный антураж богатства на мужских портретах. Всегда так много денег, что никогда не нужно было их считать. Интересно. Вас как сюда занесло, мистер Костелецкий? Глосберги, возможно, задавались тем же вопросом, потому что на Ивана они смотрели так же неприязненно, как на Игоря.
На площадке второго этажа Игорь ради интереса чуть замедлил шаг, увеличив расстояние между собой и Иваном на пару-тройку шагов. Как он и предполагал, его тут же словно выпустило из пузыря сгущенного воздуха, который скользнул следом за Иваном. Занятно. Но до кабинета мистера Глосберга они добрались без всяких приключений. Что бы под этими «приключениями» здесь не подразумевалось.
Мистер Глосберг, как оказалось, ничуть не отказывал себе в увлечении Древним Египтом. И даже не особенно его стеснялся. Скорее – напротив. Игорь остановился посреди кабинета, скользя взглядом по письменному столу Глосберга, где даже письма предлагалось вскрывать жезлом Осириса, по алебастровой шахматной доске, по корешкам книг на полках, тусклым золотом переплетов ловивших неяркий же солнечный свет. Даже привычных для британских аристократических деревянных панелей тут не было – не то храм, не то музей, не то просто прихоть богача. Игорь подошел к книжному шкафу, привлеченный небольшой статуэткой, напомнившей издалека крышку канопы. Так и есть – на полках, меж драгоценных фолиантов, расставленных не по темам, а по ранжиру, что, вероятно, говорило об их владельце даже чуть больше, чем он хотел бы, нашли приют крышки разнообразных каноп. Одна даже с тонкой длинной трещиной, пересекавшей обезьянью морду бога Хапи словно шрам, доставшийся в бою.
Иван чертыхнулся у него за спиной, привлекая внимание. Игорь обернулся и обнаружил хозяина дома за увлекательными и весьма эмоциональными поисками обещанной ему двери.
- Я артефактолог. Не усомнюсь, не беспокойтесь, - усмехнулся Игорь. – Интересный у вас дом, должен признаться. Как вам здесь живется, если без шуток?
Говоря это, Игорь подходит к письменному столу. Всегда велик соблазн поверить, что артефакт обладает свободой воли. Во-первых, вероятно, потому, что это тешит самолюбие создавшего его мага: словно его магический потенциал настолько велик, что он не отдает созданному предмету часть себя, а наделяет его собственной личностью, будто взятой в долг у мироздания. Во-вторых, возможно, потому, что никто не хочет признаваться в том, что как бы велик ни был волшебник, создавший артефакт, и как бы велик ни был артефакт, – размером с дом, например, - артефакт всегда не более чем предмет. Даже если очень большой. Поэтому Игорь ищет какую-нибудь зацепку. Дом – это немного мистер Глосберг. Немного – все мистеры Глосберги до него. Значит и ключ к этому дому лежит где-то здесь.
Взгляд падает на две статуи стражей, повернутые лицом к владельцу кабинета, - лицом к тому, кто будет сидеть за столом. И, соответственно, лицом к тому месту, где предположительно размещалась дверь с геммой. Странно. Игорь обошел стол и остановился у кресла, поднял взгляд вверх, туда, куда должен был смотреть мистер Глосберг. Напротив были только книжные полки, а на книжных полках – крышки от каноп. И ровно напротив – та самая крышка с трещиной.
- Не закрывайте дверь, пожалуйста. На всякий случай, - попросил Игорь и вышел из кабинета, оставив дверь открытой. Он прошел по коридору до портретов Глосбергов и остановился у первого. Последнего, если сказать точнее, потому что последним был тот самый мистер Глосберг, человек-музей. Он был изображен, разумеется, в своем кабинете. Естественно, у стола. И, предсказуемо, в позе открывателя древней гробницы. Но Игоря интересовал не горделиво приосанившийся при его появлении мужчина, а страж на столе. Второго мистер Глосберг закрывал своей спиной, но тот, что был виден, был изображен художником он был совершенно верно – лицом к зрителю, спиной к владельцу кабинета, если бы владелец кабинета сидел за своим столом. Так, чтобы уберечь этого самого владельца от грядущей беды.
Игорь удовлетворенно хмыкнул, еще раз встретившись взглядами с мистером Глосбергом. Отличный, дорогой портрет – вот где личность владельца была сохранена на славу и на века. Игорь вернулся в кабинет и снова подошел к столу.
- Такие статуи, -  рукой в перчатке поворачивая одного стража спиной к стене с предполагаемой дверью, пояснил Игорь, - ставили в гробницах. Чтобы берегли мертвых от осквернителей и мародеров. Вполне естественно, что стражи стояли спиной к гробнице, лицом – к грядущей опасности. А ваши стоят иначе. Правильно – только на портрете мистера Глосберга. Предполагаю, это потому, - Игорь поворачивает второго стража, и в тишине кабинета раздается отчетливый щелчок, будто открылся какой-то несуществующий механизм, а на стене медленно прорисовываются очертания двери, - что стерегут ваши стражи не мистера Глосберга, а кое-что другое. Например, дверь.
Выемка под гемму появляется на стене последней, как замочная скважина на всякой уважающей себя потайной двери.

Мой дом – моя крепость. Пещера, землянка, убогая лачуга на отшибе, прижавшийся боком к соседям городской дом, окруженный рвом замок или дворец с анфиладами пустых комнат – это не просто стены, окна, двери, крыша. Это простое, древнее как мир желание: желание укрыться от хищного зверя, от пронизывающего ветра и холодного осеннего дождя; желание давать жизнь и умирать не неприкаянным и беззащитным на обочине дороги, а в собственном, надежно защищенном месте, куда не допущены любопытные, опасные, вздорные незнакомцы. Четыре стены, внутри которых все было устроено сообразно желанию хозяина, давали уверенность в те времена, когда уверенности у человека ни в чем не было: ни в деспотичном самодурстве феодала, ни в огромном колесе истории, которому только дай сломать хребет случайно подвернувшемуся человечку.
На дом, который ни дать ни взять крепость, веками возлагали столько надежд, что не было ничего странного в том, что в конце концов в каждом свободном углу крепости поселились какие-нибудь кошмары: все, чего люди боялись, пробралось в их дом вместе с надеждой, разбрелось по темным углам и обосновалось там привидениями и боггартами, скрипом старых половиц, шорохами, шелестом, гуляющим по дому ветром. Как это часто случается с людьми, когда они берутся за что-то с надеждой, по их же собственной воле крепость постепенно превратилась в тюрьму.
Метафора Ивана про родственников почему-то Игоря позабавила, но позабавила в хорошем смысле: тем, что пришлась к месту и дала ответ на кое-какие вопросы об Иване как о домовладельце, и тем, что была созвучна собственным мыслями Игоря.
Классификации поддавались ведь не только британские дома, но и болгарские тоже. Только на острове дома чистокровных волшебников были небьющимися, давно обратившимися в камень сердцами, а в магической Софии, во всяком случае, в той, которую Игорь помнил по своей юности, дома чистокровных волшебников были сердцами пульсирующими, вырванными из чьей-то грудной клетки.
Родовая магия была Игорю знакома не понаслышке: еще до Софии, до долетевшего до них отзвука чужого недоброго слова, была на свете прабабка Костадинова, родня тетки Весы, что, разозлившись на сына, который привел в дом полукровку, в сердцах прокляла свой собственный род: чтобы тринадцать сыновей Костадиновых потеряли тринадцать жен. Мучительная агония старинного, чистокровного семейства, умершего окончательно, когда умерла Веса. Тринадцать сыновей, на которых глядел темный глаз прабабки, и в самом деле теряли своих жен: кого-то забирали тяжелые роды, кого-то – несчастный случай на самой свадьбе, кто-то сбегал с любовниками, кто-то попросту сходил с ума, не в силах глядеть на портреты Костадиновых, устав закрывать уши от шепота, слышавшегося в каждом углу большого дома.
Только что-то подсказывало Игорю, что дело здесь было в другом, и за складно, без спешки изложенной историей скрывалось что-то, больше похожее на военную кампанию, чем на трагедию безутешного вдовца: «привязна к наследникам», «заправлять», «настоящий хозяин», «объективно никто», «заполучить фамилию». Но мнения Игоря Иван спрашивал не об этом, а копаться в чужой жизни без спроса и надобности Игорь не любил.
- Да, вполне возможно, дело в родовой магии, - повернувшись к Ивану, спокойно ответил Игорь. Он не любил и не считал нужным скрывать правду или потенциально не радужные перспективы решения проблем от тех клиентов, с которыми решал деликатные вопросы. И лишь отчасти потому, что это занижало цену его услуг. В большей степени Игорь ценил доверие, потому что доверие между клиентом и артефактологом или малефиком позволяло продуктивно работать и получать устраивающий всех результат.
- Но необязательно, - продолжил Игорь. – Это может быть артефакт, давший сбой. Или артефакт, задуманный так, чтобы выживать из дома неугодных. Старый боггарт. Проклятие, наложенное ближайшими родственниками Глосбергов. Чтобы точно понять, что это, нужно осмотреть дом.
Из более насущных забот, впрочем, у них одна небольшая часть дома: потайная дверь, которая, раз уж они ее нашли, так и манит. Игорь подходит ближе и осматривает небольшую, гладко отполированную чужой рукой дверную ручку и, с особенным вниманием, идеально подогнанную под гемму выемку, повторяющую ее рисунок.
- Нет, - улыбнувшись одними уголками губ, качает головой Игорь, снова поворачиваясь к Ивану. – Все это я понял, пообщавшись с гробовщиком-египтянином. Несколько лет назад в Лондоне была выставка египетских погребальных сокровищ, пробудившая в нем небывалую любовь к родине и ее древним практикам. Могу я еще раз взглянуть на гемму?
Игорь взял у Ивана гемму и еще раз внимательно ее осмотрел. Не то чтобы за то время, что они говорили, на гемме появилось что-то новое, но всегда было интересно еще раз взглянуть на ключ, который оказался так близко к замочной скважине. Линии, которыми было очерчено спеленатое для погребения тело, как будто бы проступили четче, но виной тому могло быть просто более яркое, чем в его кабинете, освещение.
- Пока - ни малейшей, - не стал лукавить Игорь. – Но маловероятно, что древнее зло, если даже там и есть, находится буквально за этой дверью. Все-таки мистер Глосберг, судя по всему, сидел к нему спиной.
По молчаливому согласию, они все-таки решают открыть дверь. Зачем тянуть? Подготовиться к «древнему злу» все равно невозможно, даже если поднять из могил всех Глосбергов и притащить их сюда, как живой щит.
Игорь осторожно вставил гемму в предназначенную для нее выемку. Камень на секунду вспыхнул и тут же погас. Что-то щелкнуло в верхней части двери, потом в середине, и, наконец, где у ног, и створка двери чуть заметно отошла от косяка – так, словно открылась самая обычная, хоть и закрытая сложным замком дверь. И больше ничего не произошло: на них не хлынул божественный свет древних цивилизаций, не потянуло могильным холодом пирамид, из-за двери не протянулась костлявая рука изголодавшейся темной силы.
Зачарованного защитного амулета, который Игорь носил не снимая, разумеется, будет недостаточно, если за дверью было что-то серьезное, равно как недостаточно будет и сдерживающих магию артефактов денариев, которые он взял с собой. Но обратного пути, раз уж они открыли дверь, у них все равно не было, и Игорь распахнул дверь шире.
Внутри была кладовка. Или небольшая тайная библиотека. Или склад ненужных вещей – дорогая хламовка, но из тех, что обычно не показывают гостям. Оригинально. В небольшой комнате, открывшейся их взору, были только стеллажи, от пола до потолка, забитые книгами, какими-то египетскими артефактами или безделицами, обрисованными в полумраке одними контурами, и еще множеством вещей, назначение которых сложно было угадать от порога.
- А мистер Глосберг был большой оригинал, - заметил Игорь.

Потайная каморка такая маленькая, что огонька Люмоса от волшебной палочки Ивана вполне достаточно, чтобы осветить её всю. Во всяком случае, вполне достаточно для того, чтобы понять, что любое древнее зло, окажись оно тут, давно задохнулось бы от пыли и свихнулось от одиночества. Но тем интереснее – в отличие от Ивана, который, кажется, немного разочарован тем, что на них не вывалилась никакая египетская мумия, жаждущая не то мести, не то отмщения, Игорь пока не склонен разочаровываться в находке окончательно. Ведь по какой-то причине гемма, открывавшая дверь, всё-таки была зачарована, и ужасное видение Ивану было послано артефактом явно не для того, чтобы привести его в обыкновенную хламовку.   
Впрочем, справедливости ради, сам Игорь тоже не ожидал обнаружить за дверью кладовку: он не ждал этих битком набитых полок, статуэток Осириса, ковчега… увлечение мистера Глосберга Древним Египтом простирается на сколько хватает глаз. Игорь тоже зажигает огонёк на кончике своей волшебной палочки. Они с Иваном исследуют стеллажи по разные стороны от входа, оборачиваясь друг к другу и сопоставляя свои находки. Ивану везёт больше – в то время как Игорь находит лишь пару книг по мумификации, пустые, не очень искусно выполненные канопы и амулеты, которые заворачивают в ткань для обёртывания покойника, Иван натыкается на свиток с печатью.
Игорь подходит ближе и внимательно рассматривает подсвеченные Люмосом рисунки. Одного этого папируса, вероятно, при каком-то несчастливом стечении обстоятельств было бы достаточно, чтобы мистер Глосберг столкнулся с британским магическим законодательством во всей его красе. Но мистеру Глосбергу, очевидно, удавалось этой встречи благополучно избегать, и это Игорю не менее интересно, чем назначение самой комнаты – профессиональная деформация, не иначе.
- Похоже, наш, - согласился Игорь. – И, судя по всему, у мистера Глосберга всё было так же серьёзно, как в древнеегипетских преданиях.
Загадка, пожалуй, даже древнее пирамид, чем так подкупала людей история двух братьев – пребывающего в благости Осириса и завистливого владыки пустынь Сета. Вражда, на которой покоилась некоторая часть мировой истории, общий знаменатель для магов, магглов, сквибов, прошлого, настоящего и, вероятно, будущего – универсальный двигатель мироздания. Сет позавидовал Осирису и не то запер его в саркофаге, который впоследствии счастливо утопил в Ниле, не то разрубил тело брата на четырнадцать частей, которые разбросал по всему Египту. Мистер Глосберг, очевидно, придерживался более кровавой версии. И неудивительно, в сущности: на развёрнутом Иваном папирусе описана она была весьма красочно.
- А вот это, кажется, использовалось для погребения, - заметил Игорь через пару минут, демонстрируя Ивану снятые с нижней полки стеллажа небольшие досочки со стилизованными портретами. Игорь, правда, нисколько не сомневался, что ни при каких, даже самых идеальных, обстоятельствах никого на этих портретах было не узнать: уж слишком безлико выглаженными восковыми красками выглядели черты их лиц, слишком пустыми были глаза и слишком похожими друг на друга были эти лица. Если кого-то с такими дощечками и хоронили, то явно того, о чьей загробной жизни мистер Глосберг нисколько не заботился.
Вернувшись к Ивану, Игорь продолжил двигаться по его стороне комнаты: на том стеллаже, что он осмотрел, ничего интересного не было, а вот Ивану, кажется, повезло обнаружить приметы «древнего зла». Вот только древнее зло здесь приобретало то облик зловещего, исповедуемого прямо в сердце Британии, культа, то украшенный перьями образ костюмированной вечеринки.
Пользуясь тем, что на нём всё ещё были перчатки из драконьей кожи, Игорь осмотрел один из обнаруженных Иваном костюмов. Яркая, с египетским узором ткань, траченная докси, но навскидку – дорогая. После всего, что Игорь уже увидел в доме Глосбергов, он бы даже рискнул предположить – слишком дорогая для обыкновенной вечеринки.
- Не похоже, если честно, что это для вечеринки, - заметил Игорь. – По крайней мере, не для обыкнове…
И Игорь, и Иван обрывают разговор на полуслове, когда от случайного взмаха рукой волшебная палочка Ивана выхватывает то, что в потайной каморке может навести жути больше, чем любое покрывшееся пылью древнее зло или артефакт. Целая стена газетных вырезок, открыток, неоживающих – видимо, маггловских – колдофотографий… Взгляд выхватывает крупные заголовки, набранные зазывным шрифтом: «Проклятие фараонов?», «Зовите нового мистера Картера: загадочные убийства на станции», «Зловещий дух фараона…». Коллекция кажется на первый взгляд упорядоченной, но слова в заголовках и вырезках Игорь понимает не все: метро? подземка? какая станция? Речь о маггловском Лондоне. О маггловских, видимо, женщинах. Если просто пробежать по вырезкам взглядом, читая по диагонали, только чтобы схватить суть, становится ясно, что больший интерес для мистера Глосберга представляло знакомство магглов с неким существом, напоминавшим фараона, призрак или мумию (здесь мнения разных изданий варьировались). Игорь тоже переводит взгляд на Ивана.
- А вот и древнее зло, - задумчиво произнёс Игорь, потому что больше сказать ему пока нечего - он удивлён ничуть не меньше Костелецкого.
Возможно, конечно, что мистер Глосберг просто использовал для своих ритуалов магглов, а магглы списывали это на блуждающее по «подземке» древнее зло; а возможно, что сам ритуал и состоял в запугивании и блуждании по маггловскому Лондону, которое завершалось в каком-то определённом месте. А ещё очень может быть, что всё гораздо проще и в данном случае мистера Глосберга привлекла готовая загадка, созвучная его интересам, – загадка маггловского Лондона, просто по какой-то причине на эту стену не попало её решение.
- Знаете, что такое метро? – спросил Игорь тоном, подразумевавшим, что его собственные представления об этом исчерпываются газетными вырезками, и добавил то, что было очевидно из снимков и заметок, - что-то кроме того, что там есть поезда и станция «Британский музей»?

Чёрно-белый поезд с неоживающих колдографий смотрел на Игоря с укоризной. С той же укоризной на Игоря обычно смотрели дети в Тыргу-Муреш: что, значит, ты закончил школу и совсем-совсем не знаешь, какой знак ищут соломонары*, когда ходят по деревням? Ну посмотри повнимательнее, точно не такой, как у Николае? А мороя* правда можно убить только одним колом? А моя Заплатка станет приколичем*, если ты её из могилки поднимешь, или ты собаку поднять не можешь? А почему тогда душа становится приколичем?..
Поезд, конечно, не мог сказать Игорю «знаешь, не такой уж ты и умный, как мама говорит», но это нисколько не мешало ему ощущать себя всё менее и менее вооружённым знанием. Ещё менее вооружённым знанием, чем в общении с детьми Тыргу-Муреш. Настолько менее вооружённым, что, откровенно говоря, практически непроходимым идиотом.
Сам Игорь ведь вырос в чистокровной семье, которая своим чистокровием гордилась с вызовом и напоказ – не зря же все его дядья и отец погибли за Гриндевальда, так ни разу и не задумавшись о правильности своего выбора. Деньги и чистая кровь – когда-то каждый в Софии знал, чем Каркаровы меряют благополучие и успешность. Ничего удивительного, что о том, как жили магглы, в том же городе, совсем рядом с ними, Каркаровы не знали и знать не хотели. Может, там тоже был метрополитен? Может, метрополитен вообще был обязательным условием в любом большом маггловском городе? Для чего-то же им понадобились эти тоннели и поезда под землёй.
«Мать городов», конечно, была неплохая рабочая версия, но почему-то у Игоря складывалось ощущение, что кое-какие занятия – пару-тройку, не больше, было бы глупо делать поспешные выводы о человеке, – по расшифровке древних письменностей Костелецкий задвинул в пользу более полезных и прикладных предметов. А вот мистер Глосберг, хоть и был, по словам Ивана, не из магглолюбов, явно в предмете разбирался превосходно: по крайней мере, чем дольше Игорь смотрел на развешенные на стене снимки, тем крепче была его уверенность в том, что за этой развеской скрывалась какая-то система, а не просто любопытство. К тому же, если чистокровный, богатый волшебник, увлекающийся древними танатопрактиками и мистериями исчезнувшей цивилизации, развешивает у себя за потайной дверью снимки маггловского метрополитена, это явно означает, что метрополитен представляет для него интерес и, вероятнее всего, хотя бы относительно – практический.
Игорь подошёл ближе вслед за Костелецким, но остановился с другой стороны, там, где фотографии были снабжены текстом. В тексте Игорь надеялся отыскать что-нибудь из тех слов, которые бормотал, пока Игорь работал в морге, сквиб из Сент-Бартоломью – единственный его источник познаний о жизни разного рода не-волшебников. Знакомых слов было тревожно мало, и Игорь вернулся к своим первоначальным догадкам.
- На город не похоже, - задумчиво отозвался Игорь. – Скорее на подземный тоннель. Или систему тоннелей, потому что вот тут пишут про какие-то линии.
Нисколько не помогало то, что снимки делали, конечно же, магглы для магглов, поэтому и ракурсы были выбраны эффектные с точки зрения того, кто без всяких лишних пояснений знал, о чём идёт речь. Например, под заголовком «Зловещий дух фараона пугает жителей лондонской подземки!» красовался общий вид платформы с поездом и какая-то тень на дальнем плане, которая немного – очень отдалённо, если подключить воображение, - напоминала размытый силуэт человека.
Будь снимок оживающим, можно было бы точно сказать, запечатлел ли фотограф призрака или просто допустил ошибку в работе. Но даже Игорю было совершенно очевидно, что, будь снимок оживающим, вся загадка метрополитена рухнула бы, разрешившись сама собой – легче всего ведь было верить в то, что никогда не видел своими глазами. Особенно если речь шла о призраках, духах фараонов и прочей ерунде. Магглы, строго говоря, когда дело доходило до проклятий и духов, вообще были, насколько Игорь мог судить, существами впечатлительными и внушаемыми. В отличие от мистера Глосберга, который после такой внушительной коллекции артефактов и потайных дверей просто не мог оказаться наивным профаном.
- Может быть, мистеру Глосбергу было что-то известно об этом «духе фараона»? – не забыв поставить в воздухе скептические кавычки, озвучил Игорь свои первые предположения. – Это может быть артефакт. Собственно, даже часть ритуалов, которые он проводил. Такое, конечно, привлекло бы внимание Министерства, но у меня складывается ощущение, что для Глосбергов это не стало бы большой проблемой.
Игорь хотел уточнить, когда Глосберг умер, чтобы сориентироваться во времени и понять, успел ли он разгадать загадку маггловской подземки или Глосберга с духом фараона разлучила банальная смерть, но не успел:  кто-то – и явно не древнее зло – подёргал Игоря за брючину.
Обернувшись, Игорь увидел домовика Костелецкого. Донельзя напуганного и встревоженного домовика, следует заметить. Он беспокойно сплетал и расплетал длинные пальцы-веточки и то и дело оглядывался на хозяина, видимо, возлагая всю надежду на Игоря. Игорю это совершенно не понравилось.
- Ты опоздал, - спокойно заметил Игорь. – Дверь мы уже открыли. И ничего не случилось.
- Другую дверь, - бормотнул домовик, боязливо озираясь по сторонам. – Плохое там. Там плохое. Очень плохое.
- Какую другую дверь? – Игорь нахмурился, и голос его стал холоднее – он не очень любил общаться с домовиками, которых не знал. Чужие домовики могли много знать, но вечно боялись, заламывали себе руки и всё время теряли нить разговора.
- Ту, - округлил глаза домовик и на всякий случай отступил на шаг назад.
- Иван, вы знали, что здесь ещё одна дверь? – погромче, привлекая внимание Костелецкого, спросил Игорь. – И вот за ней, похоже, и таится древнее зло. Пока, правда, я не уверен, стоит ли вас с этим поздравлять.
- Там плохое… Не надо… мистер Костелеки… там плохое… - беспомощно забормотал, пытаясь уйти в несознанку, домовик.

Отредактировано Igor Karkaroff (2021-07-01 13:14:54)

В общем и целом Игорь ценил чужое доверие: доверие между артефактологом и его клиентом приятно и – за неимением лучшего слова – даже как-то уютно сужало широкую практику и обезличенно внушительный список клиентов до одной-единственной семьи или вовсе – одного-единственного человека. Было в таких доверительных отношениях между мастером и его заказчиком что-то от старой магической Софии, когда богатые чистокровные семьи могли себе позволить (и охотно это делали) частного, собственного артефактолога, который обслуживал исключительно их нужды по отравлению неугодных невесток, удачному посмертному разделу имущества троюродного дядюшки и так далее, и так далее, по бесконечному списку человеческих добродетелей вниз, к самому тёмному дну души.
С иными доверившимися у Игоря устанавливались даже почти дружеские отношения, как, например, с разговорчивой и требовательной Галей Габерски. С другими, как с Бьярне Дидирексеном, отношения были доверительными, но ужасно стерильными даже по меркам Игоря – здравствуйте, спасибо, до свидания. Неплохо, но только если такого клиента ты унаследовал от отца и точно знаешь, чего от него ждать. Были ещё доверившиеся радостно, как Алессандро Пини, и постоянно расширяющие список своих нужд и потребностей – шагнувшие от зачарованной куколки-защитницы для маленькой дочки до подмены по заказу изготовленного прытко-пишущего пера для двоюродного деда, собиравшегося ваять завещание.
О доверии, иными словами, Игорь знал не так уж и мало, но, вынужден был признаться, что ещё ни разу за десятилетия его практики никто не доверял ему настолько, чтобы прятаться за него и вытирать сопли. Вероятно, то просто было весьма счастливое стечение обстоятельств.
Мешать эльфу Костелецкого, впрочем, Игорь не стал: Мелвин – так, видимо, его звали – явно знал больше, чем мог сказать, и демонстрировал завидную, даже заслуживающую похвалы привязанность к своему владельцу. Довольно странное обстоятельство, надо заметить, принимая во внимание то, что, судя по болтовне, Мелвин до Ивана принадлежал покойному мистеру Глосбергу.
Болтовню эльфа Игорь слушает внимательно и серьёзно, подмечая то, что может пригодиться: плохое, чёрное, движется, страх, показало домовику его смерть, зашило рот, охраняло, не имело тела. Спрашивать у эльфа, был ли это боггарт, призрак или дементор было логично, но, по мнению Игоря, довольно бесполезно – всё, что Мелвин знал, он всё равно вывалил на них в своих сбивчивых описаниях, из которых не следовало, что у домовика хватило ума и смелости долго тварь рассматривать. Стоило бы это обсудить с Костелецким, но Иван проявляет нетерпение, а Игорь ждёт. Ждёт момента, когда станет ясно, что с наскока эту дверь не открыть. Даже удивительно, что в конце концов такой момент не приходит, и дверь, казавшаяся несколько минут назад загадочной и неприступной, открывается от одного удара Ивана – верхняя часть колоды сдвигается, и замок со щелчком выходит из пазов, ржавая, явно давно никем не используемая дверь, слегка приоткрывается, приглашая войти. И, судя по тому, как Мелвин снова хватается за штанину Игоря, приглашение это очень обманчивое.
- У вас защитный амулет, разумеется, есть? – уточняет Игорь то, что уточнять, в принципе, и не требуется, но пока он здесь не с дружеским визитом, а на работе, всё-таки необходимо. Прежде чем шагнуть в открытую дверь за Иваном, Игорь достал волшебную палочку и по привычке вложил её в руку, спрятав рукоять в рукав – опыт и годы практики подсказывали, что с огненной плетью - его обычным оружием против сомнительных телесных сущностей - так управляться проще сподручнее всего.
За дверью, конечно, снова оказалось не мировое зло. Даже близко нет. Просто полутёмный, узкий коридор в одного человека с низким, у них с Иваном и вовсе почти на голове лежащим, потолком. Никакая тварь из полумрака не протянула к ним свою руку, и гораздо актуальнее, чем огненная плеть или зачарованный на защиту амулет здесь был обыкновенный Люмос.
Огонёк на конце палочки Игоря высветил узор на стенах: иероглифы, чуть ниже уровня плеча стёртые так, словно стену часто полировали ладонями; египетские божки и разные сцены в верхнем ярусе, на уровне глаз. Игорь узнал заупокойный ритуал, потому что это было в общем-то не так уж сложно, и посмертный суд. Несколько тревожило, что были и ещё символы и сцены. Об их общем смысле можно было догадываться, но догадываться было мало, потому что приблизительно всё, что они видели в кабинете мистера Глосберга, несло тот же самый смысл – жизнь быстротечна, все мы скоро умрём, кто-то – возможно, именно ты, посетитель, - уже совсем скоро и бессмысленно.
- Похоже на Книгу Мёртвых, но не возьмусь утверждать, - сказал Игорь, обращаясь к Ивану. Домовик шагал между ними, попеременно цепляясь то за Костелецкого, то за Игоря, и всё бормотал, что они делают плохое, не надо, лучше назад. Бормотал, правда, всё тише и тише, и когда ботинок хозяина оказался на первой ступени лестницы, как-то окончательно притих.
Лестница была короткой. Да и весь путь, кажется, тоже, просто темнота, на которую едва-едва хватало Люмоса, и низкий потолок меняли ощущение пространства и протяженности пути. Игорь насчитал всего шесть ступеней, которые, без всякого предупреждения, как маленькая речка, неожиданно выходившая сразу в какой-нибудь безбрежный океан, открывались огромным круглым залом со статуями.
Статуй было три, и, после путешествия по коридору и кабинету Глосберга, было не так уж сложно угадать, что именно они означали: на троне восседал большой, в полтора человеческих роста, Осирис в короне атеф с жезлом и плетью, а перед ним, по обе стороны от огромных весов с двумя чашами, стояли ибисоголовый Тот с анхом и посохом, и шакалоголовый Анубис. Огромные весы были сделаны из золота или просто покрыты позолотой – разбираться у Игоря не было ни времени, ни желания, тут бы понять, что это вообще было, сукаблять: демонстрация чистокровия и богатства, или в самом деле какой-то ритуал.
На одной чаше весов, как это водилось на суде Осириса, лежало сердце. Вполне себе анатомическое сердце, Игорь бы даже не удивился, если бы артефакт был сделан из настоящего сердца, только раза в два увеличенного с помощью магии и хорошенько ею же обработанного. Сердце, видимо, заинтересовало не одного Игоря. И даже прежде, чем оно заинтересовало Игоря и Ивана, оно привлекло внимание Мелвина. Наверное, не по злому умыслу, а потому что чаша весов была самой высокой точкой, которая в принципе умещалась в мировосприятие домовика.
- Стой, - успел только окрикнуть Игорь, но и он, и Иван остались неуслышанными: Мелвин успел схватиться за сердце и исчез из комнаты с лёгким хлопком аппарации.
- Сукаблять, - выдохнул Игорь и перевёл взгляд на Костелецкого – его же был дом, в конце концов, ему и решать, пойдут они за домовиком или не так уж он был полезен в хозяйстве, только сопли размазывал.