В предрождественской суете было особое очарование веселого, разудалого хаоса, который врывался в будни и делил их надвое – на до и после Рождества. До Рождества позволялось сделать только самое важное: подбить итоги года, выбрать подарки, разок задержаться на работе, чтобы разобрать дела, до которых весь декабрь не доходили руки, сделать вид, что готовишься к ежегодным отчетам (если таковые имелись), посочувствовать коллегам, отправляющимся на праздники к не очень дорогим родственникам и выдохнуть так, чтобы все услышали, прежде чем идти домой в последний, решающий рабочий день перед Рождеством. Потому что после Рождества отсчет начинался сначала, хоть и был очень коротким: «Давай уже в следующем году», слышал Дож не меньше десятка раз, пока шел после обеда в свой кабинет. Вера в следующий год, до которого и оставалось-то всего ничего, была явлением настолько универсальным и всеохватным, что объединяла раз в году все Министерство Магии – от Визенгамота до Отдела Тайн.

Элфиас, впрочем, позволял Рождеству обманывать себя разве что в Хогвартсе. В Хогвартсе время – а следовательно, и будни тоже – было устроено особым образом, и во второй половине декабря в самом деле ускорялось. Дела, сделанные до конца года, точнее, до рождественских каникул, имели вес куда больший, чем вовремя разобранные рабочие документы, каким бы странным это ни казалось взрослым. Вовремя и без долгов завершенный семестр приносил удовлетворение, которое едва ли могло сравниться с удовольствием от вовремя завершенной работы, потому что работа не позволяла обнулять жизнь так же легко, как школа. После Хогвартса у них больше не было нового семестра или нового учебного года, чтобы отдохнуть и все начать сначала.

Памятуя об этом, Дож предпочитал все делать своевременно, и никаким предрождественским синдромом в действительности не страдал – просто из вежливости соглашался с коллегами, что кое-что и в самом деле можно будет отложить до следующего года, но на работе из солидарности все равно не задерживался. В предрождественскую неделю Элфиас всегда возвращался домой вовремя, потому что непременно что-нибудь обещал внуку: позавчера они ходили вместе выбирать маме подарок, вчера – за конфетами и подарком Альбусу, а сегодня Артур собирался поиграть с расширенной железной дорогой, которую ему подарил коллега Айрис, и почетным машинистом, которым должен был стать, разумеется, его дед. Элфиас с таким назначением даже не спорил – он много лет справлялся с должностью специального советника Визенгамота, не может быть, чтобы работа машиниста игрушечного поезда была ему не по плечу.

Волшебный поезд, впрочем, пришлось отложить: когда Элфиас вернулся домой, оказалось, что Айрис и Артур в порыве предрождественского энтузиазма успели спровадить домовиху с кухни, чтобы самостоятельно приготовить ужин. Готовка чего бы то ни было – с магией или без – никогда не была сильной стороной Айрис. Элфиас охотно готов был превозносить все прочие многочисленные таланты дочери: от доброты и чувства юмора до гениального аннулирования даже самого случайного волшебства уровня супруги дорогого Ксенофилиуса, но только не приготовленную ею еду. Тем более – спагетти. Тем более – по рецепту из его кулинарной книги, которую ему недавно привез в подарок из командировки приятель, работавший в департаменте международного магического сотрудничества.

Дожу пришлось взять на себя сначала соус, а потом и все остальное. И к тому времени, как он закончил и пригласил домовиху заняться образовавшимся после экспериментов дочери и внука безобразием, Айрис и Артур уже прекрасно справлялись с железной дорогой сами.

- Смотри, дедульк! – бодро окликнул его внук, когда Элфиас вошел в гостиную.  – Мы деревню построили уже. Сейчас мама еще гору сделает, и поезд через нее чух-чух-чух  и вжжжжжжжух!

Артур с таким удовольствием сделал вжжжжжжух ладонью, что Элфиас заулыбался, невольно представив, как вжжжжжух будет делать поезд, в данный момент на всех парах несущийся в чудесную страну Задиванья, где Артур обычно располагал для поезда какие-нибудь препятствия вроде своих носков, в которых ему вечно было жарко, когда они топили в комнате камин.

Элфиас оставил сладкую парочку развлекаться, условившись, что они поиграют еще полчаса и будут ужинать, и отправился в кабинет. В кабинете его ждало самое важное предпраздничное дело – упаковка подарков Артуру. Роскошная новая мантия, которую он заблаговременно заказал мадам Малкин для Айрис, уже давно ждала своего часа в золотой оберточной бумаге. Подарок для Альбуса – изящная чашка, нежным сопрано напоминавшая о своевременном приеме чая, – тоже был давным-давно упакован. Дамблдор любил говорить, что он дарит ему только очередные бесполезные носки, но Элфиас никогда не соглашался с этим утверждением – в мире было слишком много всевозможного хлама, который прекрасно подходил Альбусу по статусу.

Впрочем, упаковывать подарки Артуру было еще рано – он мог в любой момент ворваться в кабинет и испортить себе сюрприз. К тому же, на краю его рабочего стола, на небольшом свободном от пергаментов, записных книжек и обычных книг месте Артур забыл прекрасный повод зайти – своего маггловского рыцаря в полном облачении. Рыцаря притащила Айрис, в робкой надежде заинтересовать ребенка тем, что требовало воображения, а не магии. Счастье Артура превзошло все ее ожидания – рыцаря мгновенно повысили до самой-самой-самой-пресамой любимой игрушки на свете, дали ему нежное имя Ланселот и могли забыть его разве что в дедушкином кабинете, но только потому, что дедушка тоже был самым-самым-самым-пресамым любимым. В отсутствие дедушки Альбуса – совершенно точно.

Элфиас сверился с часами на каминной полке и решил, что вполне может потратить полчаса на то, чтобы заняться переводом с латыни. Когда он заглядывал в Олд Бейли в начале декабря, он соблазнился не только очередным маггловским экзерсисом в законодательстве, но и книжным магазином, где совершенно неожиданно увлекся чтением Ветхого Завета на латыни. Существовало, разумеется, великое множество переводов текста на английский – с ними можно было ознакомиться на той же самой полке в книжном, но Элфиас все равно принялся за свой, не в силах расстаться с таким увлекательным, пусть и совершенно не сложным, упражнением в знании языка.

Когда прытко-пишущее перо нетерпеливо затанцевало над пергаментом, в камине вспыхнуло зеленое пламя. «Элфиас, ты дома?», - спросила голова Альбуса Дамблдора, и Элфиас мгновенно отодвинул латынь в сторону. Они ежедневно общались с помощью камина, но Альбус никогда не начинал сеансы связи таким экстраординарным образом – так, словно случилось что-то совершенно обескураживающее.

Обескураживающее и в самом деле случилось, и впервые на памяти Элфиаса время действительно было рассечено на «до» и «после», только совсем не такое воодушевляющее, как всем казалось еще несколько часов назад. Нападение на поезд! Не нужно было объяснять, кто именно напал на поезд. И на какой поезд – тоже не нужно было. Двадцать третьего декабря только один поезд мог волновать Альбуса Дамблдора настолько, что он решил с ним связаться, - тот, который вез его учеников. Альбус ярился в пламени камина, Элфиас пытался его успокоить, Альбус вверил ему разговор с ДОМП, и Элфиас собирался выполнить поручение, но в голове, пока он говорил и делал нужные вещи, все никак не укладывалось, что кто-то мог напасть на детей. На беззащитных детей, среди которых были чистокровные, из тех самых священных семейств, что мнили себя лучше других. Драккл раздери, там мог быть его внук! Дети знакомых! Друзей! Хотелось связаться сразу со всеми, но было еще не время – каким бы циничным это не казалось, оплакивать мертвых и выискивать живых было еще рано. Еще оставались дела.

Элфиас уже не мог сказать точно, сколько было времени, когда на пороге его кабинета, распахнув дверь так, словно за ней гналось целое воинство, появилась бледная как мел Айрис с магическим приемником в руке.

- На Хогсмид напали! – выдохнула она и вытянула вперед руку с приемником как неопровержимое доказательство.

- … НЕ АППАРИРУЙТЕ сюда, это крайне опасно, если у вас нет специальной подготовки. Оставайтесь с нами, мы будем вести прямой репортаж с места событий, - вещала маленькая коробочка в руках у дочери, и Элфиас впервые в жизни не нашел для нее никакого подходящего ответа.

Спагетти и соус в тот вечер остыли, забытые на кухне. Элфиас вспомнил о том, что они так и не поужинали, только ранним утром, когда домовиха заботливо принесла ему чашку кофе в кабинет. Кофе горчил на языке, но в свете почти бессонной ночи, которую он провел, то слушая с Айрис все новости подряд, то успокаивая напуганного и ничего не понимающего во взрослой суматохе Артура, то общаясь со знакомыми из ДОМП, это было даже хорошо – непривычный, яркий вкус бодрил ровно так, как было нужно.

Предпраздничная суета двадцать четвертого декабря сменилась суетой отнюдь не праздной. Перенесли несколько слушаний, которыми планировали завершить год, чтобы подбить хорошие показатели раскрываемости преступлений; Министерство разом пришло в состояние гудящего муравейника, и все нелюбимые родственники были забыты – главное, чтобы они были не на вокзале и не в Хогсмиде, главное, чтобы они были живы, а с остальным разберемся потом.

Все, что Дож мог сделать, чтобы хоть как-то помочь – держать руку на пульсе, слушать и наблюдать. Маловероятно, что он мог обнаружить то, чего Альбус еще не знал, но совершенно бездействовать ему тоже не хотелось – с отложенными слушаниями и заблаговременно завершенными еще до этой катастрофы делами как специальный советник Визенгамота он был совершенно бесполезным.

В отличие от коллег из ДОМП, обливиаторов и отдела выработки объяснений для магглов, Элфиас двадцать четвертого декабря даже не задержался на работе, и от этого испытал острый укол вины перед тем, как шагнуть в камин. Ему не сиделось на месте, но для него не было никакой работы. Это ведь была даже не война, где законники необходимы хотя бы до какой-то степени. Это был просто теракт – бессмысленный, жестокий, абсолютно обескураживающий.

Они поужинали без изысков и особого аппетита, спасенными домовихой вчерашними спагетти, невпопад отвечая на вопросы Артура, который все еще планировал Рождество. Это было противоестественно, но Элфиас и Айрис не сговариваясь решили, что не станут портить ребенку праздник. О том, каким страшным был семьдесят седьмой на самом деле, за пределами их дома, Артур узнает, если им всем повезет, позже, из учебников истории.

После ужина, заручившись помощью Айрис, нейтрализовавшей Артура развивающими играми, Элфиас отправился в кабинет запаковывать подарки внуку. Но не успел даже достать упаковочную бумагу, когда камин, прямо как вчера, вспыхнул во внеурочное время ярким зеленым пламенем. Только на этот раз, слава Мерлину, это был не Альбус с очередными ужасными новостями, а усталый Эдгар Боунс. Боунс хотел с ним поговорить, и Элфиас не видел ни одного повода для отказа. К тому же поговорить им и в самом деле было о чем, раз уж Эдгар отыскал его дома и не стал откладывать до встречи в Министерстве.

В ожидании гостя, чтобы избежать бесцельного ожидания, Элфиас снова сел за перевод Ветхого Завета. Четверти часа до того, как камин вспыхнул, оповещая о прибытии гостя, Дожу хватило, чтобы дойти от начала первой главы до пророческого «И привели его в Иерусалим, и он умер там». Прытко-пишущее перо замерло над пергаментом, поставив точку, и Элфиас встал из-за стола навстречу гостю, мимоходом подвинув с края стола все так же забытого Артуром рыцаря.

Боунс выглядел неважно, но это было более чем объяснимо. Элфиас тепло улыбнулся нежданному гостю и покачал головой, словно говоря, что принять его – это меньшее, что он мог сделать.

- Ну что ты, Эдгар, - отозвался Элфиас, подходя к Боунсу и протягивая ему руку для рукопожатия. – Пожалуйста, располагайся и чувствуй себя как дома.

Дож смерил Эдагара вдумчивым взглядом. Он предупредил Айрис, что у них будет гость, и даже предполагал, что гость будет голодным и измученным, но масштаб проблемы в полной мере обнаружил себя только сейчас.

- Рискну предположить, - заметил Элфиас, - что до всяких дел и разговоров тебе вовсе не повредит ужин и бокальчик чего-нибудь покрепче, Эдгар. Что скажешь?

Боунс, вероятно, хотел поговорить или о чем-то его попросить. Было бы неплохо представлять хотя бы примерно, о чем именно, но Эдфиас не торопил события. Оставлять главу штаб-квартиры стирателей памяти, явившегося к нему поздним вечером и явно не из уютного семейного гнездышка, без ужина, виски и хоть какого-то сочувствия, которого у Элфиаса за сутки накопилось более чем достаточно, было бы преступлением. И Элфиас не собирался его совершать.

- Благодарю, - Элфиас слегка склонил голову и тоже скользнул взглядом по полком, вслед за взглядом Эдгара. – Моя единственная коллекция, которую я собираю всю жизнь. И еще кулинарные книги, - добродушно усмехнулся Дож и добавил, - моя дочь утверждает, что от них есть хотя бы какая-то практическая польза.

Отредактировано Elphias Doge (2020-09-13 11:57:24)

Боунс как будто балансировал на тонкой грани между реальностью, в которой он наверняка смертельно устал, и темным междумирьем, превратившим канун Рождества в траурный день. Во всяком случае, так Элфиасу на миг показалось в неярком всполохе угасающего в камине пламени. В других обстоятельствах Дож, вероятно, из вежливости предпочел бы сделать вид, что не заметил усталости или урчащего живота гостя, чтобы его не смущать. Но после Кингс-Кросса и Хогсмида было как-то не до того, и Элфиас, не тратя времени, взмахом палочки снова разжег камин. Пламя весело заплясало на поленьях, и лизнуло ноги теплом.

- Тогда сделаем вот что, - невозмутимо продолжил Элфиас, мягко беря гостя под локоть и разворачивая его в сторону двух больших кресел у камина, - ты подождешь здесь, и, во всяком случае, согреешься. А я займусь ужином. Поужинаем здесь, вместе, когда я вернусь, а после поговорим, как и собирались. Плед, - добавил Элфиас то, что было самоочевидным, указывая на свернутый вчетверо плед на спинке одного из кресел. Айрис с детства любила здесь читать, обложившись маленькими подушками и укутавшись до самого носа.

- Не представляю, что тебе пришлось увидеть, - честно признался Элфиас. По долгу службы он видел разное – работа в Визенгамоте была щедра на всевозможные преступления, которые совершали самые разные волшебники по самым разным причинам. Их влекли запах крови, жажда мести, желание восстановить справедливость, страсть к легкой наживе – все то же самое, с чем попадали магглы в Олд Бейли, нравилось это волшебному сообществу или нет. Но никакое, даже самое кровавое преступление, нельзя было сопоставить с нападением на целую деревню в канун Рождества – с нападением на беззащитных, счастливых, не ожидающих от жизни удара под дых людей. И тем более – с нападением на детей. Элфиас сегодня видел и слышал достаточно, чтобы не желать представлять, что случилось на вокзале и в каком виде он остался стирателям памяти.

– Мои… из моих знакомых, кажется, никто. Никто, с кем я смог связаться, - поправил себя Дож и тут же спохватился, вспомнив, что у Эдгара были еще младшие брат и сестра. – С Амелией, надеюсь, ничего не случилось? И с родителями? – потемнев лицом, спросил Дож. Может быть, в этом и было все дело? Но едва ли с таким горем из всех знакомых на свете Эдгар выбрал бы его.

Вчера ночью они с Айрис признались друг другу, что им обоим было несколько стыдно радоваться тому, что Артур пока не ходил в школу. И когда все это случилось, он был дома и играл с железной дорогой, а не мчался в поезде, предвкушая рождественские подарки. Айрис потом расплакалась, потому что их скромная, неуместная радость не могла вернуть никаким другим родителям и бабушкам с дедушками их обожаемых детей, но в темные времена, которые накрыли Магическую Британию, отказаться от своей радости они тоже не могли. «Может быть, когда он пойдет в школу, это все уже закончится», - сказала вчера Айрис перед тем, как пойти спать. Или, точнее, пытаться уснуть. «Может быть», - сказал Элфиас дочери, хотя очень сильно в этом сомневался.

- Айрис может шутить сколько угодно, - мягко улыбнулся Элфиас, возвращаясь к заботам о госте, - но никто другой, исключая домовиху, в этом доме все равно не готовит. К слову, об этом… я был бы ужасным хозяином, - даже в такие темные времена, - если бы не спросил. У меня есть две чудесные обновки в коллекции, и я экспериментирую с итальянской и восточнославянской кухней. Что предпочтешь? Рискну заметить, что мы с Айрис продегустировали эти славянские супы с непроизносимыми названиями, и, должен сказать, они прекрасно подходят для зимнего вечера. Даже такого, как этот.

Это был странный вопрос – ужасно будничный, если не сказать хуже, светский. Но ровно такие странные вопросы держали их всех в реальности. За такие вещи нужно было цепляться, чтобы не сойти с ума от тревоги. Эдгар, как бы то ни было, был у них в гостях, и усталому путнику полагался ужин, который принесет ему хоть сколько-нибудь удовлетворения, помимо самого примитивного.

Получив от гостя ответ, Элфиас коротко кивнул и отправился на кухню колдовать над своими поваренными книгами. Разумеется, он мог доверить ужин домовихе – она прекрасно готовила (во всяком случае, куда лучше, чем Айрис), но для дорогих гостей при любых обстоятельствах Элфиас готовил лично, и, кроме того, возня на кухне всегда приводила его мысли в порядок: в том, чтобы получить результат, следуя инструкции, была успокаивающая гармония, которой так часто недоставало миру вокруг.

Пока глава семейства искал гармонию на кухне, самый юный Дож искал совсем другое. Вчера, когда мама с дедушкой засуетились, заволновались и устроили непонятно что, чего Артур до сих пор смертельно боялся, он хотел взять своего рыцаря и пойти играть в тыгыдык, потому что недавно мама принесла ему настоящего ненастоящего дракона, и Артуру не терпелось во что-нибудь с ним поиграть. В сражение! В спасение принцессы! У дракона, которого можно было оживить самостоятельно, был перед всеми другими один неоспоримый плюс – можно было не просить маму и дедушку, чтобы дракон был такой-то и такой-то. Можно было менять его самому на ходу.

Мама сказала, что у дедушки будут гости, и поэтому ни в коем случае нельзя ходить к дедушке в кабинет и мешаться. Мама так и сказала: «Ни в коем случае, Арти». Сегодня мама была не такая как вчера, и это немного Артура успокаивало, но все-таки не настолько похожа на саму себя, чтобы он отнесся к ее словам очень уж серьезно. Тем более что он отлично видел, что дедушка ушел на кухню. Значит, он не был занят со своим гостем. Значит, гость тоже был свободен от дедушки. И дедушкин кабинет.

Дедушкин кабинет был стратегически важной точкой в поисках рыцаря, потому что на нем поиски и завершались. Артур уже перерыл весь дом, но так и не нашел игрушку. Значит, он оставил ее у дедушки. И что плохого, если он просто быстренько зайдет, поздоровается, заберет рыцаря и уйдет?

Артур на всякий случай, ради приличия, поскребся в дверь кабинета, и вошел, приоткрыв для себя только маленькую щелочку. Дедушкин гость был на месте, и Артур даже знал, как его зовут.

- Здр… здравствуйте, - пробормотал Артур и покраснел до ушей, потому что дедушкиным гостем был дядя Эдгар Боунс. Мама говорила, что дядя Эдгар Боунс делает очень важную работу в Министерстве, и Артур воображал себе не больше не меньше, как борьбу со Злом, словно дядя Эдгар Боунс был рыцарем, а Зло – драконом. Какими еще важными делами могли заниматься в Министерстве? Не бумажки же перекладывать, как дедушка?!

- Я… я рыцаря ищу, - пояснил цель своего визита Артур, переминаясь с ноги на ногу.

Отредактировано Elphias Doge (2020-09-15 12:19:49)

Когда дядя Эдгар Боунс вдруг встал с кресла и к-а-а-а-а-а-к пошел к нему, Артур немного растерялся. Он-то думал, он просто тихонечко заберет рыцаря и уйдет, чтобы никому не мешать и чтобы никто его не ругал за то, что он зашел, ни у кого не спросив. Но рыцарь куда-то спрятался, и быстро схватить его все равно бы не получилось. А дядя Эдгар Боунс вроде как был совсем не против его компании. Был бы против, просто моргнул бы из кресла и все.

Не то чтобы у Артура был особенно обширный опыт моргающих из кресла взрослых, но к своим семи годам он отлично знал, что у взрослых есть право не общаться с кем-то, если им не хочется. Не ходить куда-то, если хочется играть или читать книжку, и не делать вид, что тебе ужасненько интересно, о чем там говорят те, кто держит тебя за руку. Быть взрослым вообще должно быть за-ме-ча-тель-но, и Артур даже тайком мечтал о том, чтобы побыстрее им стать. Вернее, до вчерашнего вечера он мечтал об этом не тайком, потому что вчера мама, укладывая его спать, почему-то заплакала и что-то сказала про то, что лучше бы ему пока не взрослеть. Артур не очень понял, к чему это было, но мама так редко плакала, что он все равно впечатлился и до утра переживал.

Когда дядя Эдгар Боунс встал с кресла и к-а-а-а-а-а-к пошел к нему, Артур, конечно, обо всем этом забыл. Он вообще только и успел, что сложить ладошку лодочкой, как его учил дедушка, и не выглядеть совсем уж красным помидором, когда дядя Эдгар Боунс пожал ему руку. Дядя Эдгар (поздоровавшись, Артур мысленно избавил нового друга от фамилии и ненужных формальностей) предложил поискать рыцаря вместе, и Артур с энтузиазмом ухватился за такие поиски и помчался осматривать подоконник. Он отодвинул тяжелые портьеры, но рыцаря не нашел: на подоконнике у дедушки были только книжки. Разочароваться в этом, впрочем, Артур не успел – ощущение, что они вместе с дядей Эдгаром, а не он один, очень его успокаивало. Вчера дедушка и мама из-за чего-то сильно расстроились, но никто ничего ему не сказал. И сегодня за завтраком и потом Артуру иногда казалось, что мама с дедушкой как будто хранят какой-то секретик, а он немножко один.

- Нету, - разочарованно сообщил Артур дяде Эдгару. Но сдаваться они не собирались, и следующим местом, которое предложил дядя Эдгар, был дедушкин стол. Артуру нравилось, что дедушка никогда не ругался, если он иногда очень-очень случайно и совсем-совсем не нарочно что-нибудь на его столе переставлял. А еще Артуру очень нравились дедушкины книжки и всякие пергаменты и перья. Когда волшебное перышко плясало по пергаменту, записывая дедушкины мысли, Артур сидел очень тихо. Иногда дедушка разрешал ему посидеть с ним в большом кресле и посмотреть на перышко. Перышко писало быстро и непонятно, и Артур не особенно старался вникнуть в суть – ему просто нравилось смотреть. И на перышко, и на дедушку, который, когда работал или читал за столом, казался ему очень серьезным. Таким, каким почти никогда дома не был.

- Нашел! – торжествующе провозгласил Артур и повернулся, чтобы продемонстрировать дяде Эдгару свою находку. – Он спрятался просто, - пояснил Артур. Рыцарь, конечно, не оживал, и спрятаться не мог, но Артуру все равно нравилось думать, что рыцарь способен на всякие проделки. Таким он его и придумал.

Дядя Эдгар должен был сильно порадоваться вместе с ним, а вместо этого он протянул Артуру сверток. Наверное, там был настоящий подарок. Точно. Рождество же. Артур зачем-то посмотрел на свои руки, в которых он держал рыцаря, и нерешительно взял сверток. Сверток был довольно большой для того, чтобы им с рыцарем стало тесно в руках у Артура, поэтому мальчик был очень благодарен понятливому другу, освободившему его от ноши. Рыцаря Артур бы кому попало не доверил, но дядя Эдгар был хороший, и мальчик вручил любимца без сомнений, бережно вложив его в протянутые ладони, и даже не забыл сказать «спасибо», чем особенно гордился в сложившейся неожиданной ситуации.

В свертке был гиппогриф. Настоящий! Ненастоящий настоящий гиппогриф! Артур просиял. Он осторожно протянул указательный палец и погладил свой расчудесненький подарок по холке. Гиппогриф ожил, смешно встряхнувшись, как будто только проснулся, и, к восторгу Артура, поклонился ему. Артур тоже поклонился гиппогрифу в ответ – он так и знал, что они сразу друг другу понравятся.

- Жалко, что рыцарь не живой, - на миг пригорюнился Артур. – Но дедушка, наверное, что-то придумает… А как он потом прилетит обратно? – спросил Артур, зачарованно рассматривая гиппогрифа и нежно поглаживая его крылышки. Гиппогрифу такое, кажется, нравилось. – Спасибо большое! – повторил Артур. – Такой здоровский!..

… Из всех восточнославянских блюд, которые были в его распоряжении благодаря кулинарной книге, Элфиас выбрал тот, в котором уже был уверен. Borscht – красный, довольно жидкий суп, в название которого как будто произвольно закинули согласных, не пригодившихся для других слов. Звучало диковато и ужасно сложно, но готовить его на самом деле было песней. Особенно на собственной кухне, где Элфиас самолично предусмотрел все на все случаи жизни.

Поразмыслив и запустив процесс приготовления ужина с помощью магии, Дож все же привлек к работе и домовиху, чтобы сэкономить время. Ему совсем не хотелось, чтобы его уставший гость уснул у него в кабинете голодным. Хотя вариант, что Эдгар рано или поздно уснет у него в кабинете, Элфиас совершенно не исключал.

К супу, потому что Элфиас не любил, когда его гости оказывались за столом перед неизбежностью, он добавил еще стейки с овощным гарниром, чайник крепкого, ароматного чая из его запасов на особый случай и печенья с шоколадной начинкой. В угощении Дожи всегда предпочитали щедрость и разнообразие. А с крепкими напитками они разберутся, когда Элфиас вернется в кабинет – единственную алкогольную зону в их доме.

Элфиасу показалось, что он был на кухне совсем недолго, но, как выяснилось, когда они с домовихой и плывущими перед ней угощениями торжественной процессией вошли в кабинет, времени было вполне достаточно, чтобы Артур пробрался в кабинет и занял Эдгара играми с рыцарем и кружащимся под потолком гиппогрифом. Элфиас не помнил, чтобы гиппогриф был в числе игрушек его внука, и, по оставшейся на полу обертке, сделал вывод, что с этим постарался Эдагр, решивший под Рождество, даже такое исключительное, не ходить в гости с пустыми руками. Рядом с Артуром Эдгар, вопреки всему, выглядел не то чтобы отдохнувшим, но как будто бы посветлевшим лицом.

- Смотри, дедульк! – только мимоходом обернувшись к деду, провозгласил Артур и махнул рукой в сторону гиппогрифа. – Дядя Эдгар подарил такого здоровского! Спасибо! Здоровский же, да?

Артур метнулся не то к деду, не то к Эдгару, и мог бы легко уничтожить весь ужин, но невозмутимая домовиха, готовая, как Элфиасу иногда казалось, буквально ко всему, одним отточенным движением спасла весь ужин. Элфиас приобнял внука за худенькое плечико, удерживая его рядом с собой.

- Чудесный гиппогриф, - согласился Элфиас и улыбнулся Эдгару. – Может быть, ты немного поиграешь с ним в гостиной? Дядя Эдгар вернулся с работы, и ему было бы хорошо покушать и…

- И взрослые разговоры, - тоном умудренного опытом старца закончил Артур, вздохнул, кивнул и, порывисто обняв Эдгара, умчался, не забыв прихватить рыцаря и удостовериться, что гиппогриф следует за ним.

- Присмотри за ними, будь добра, - обращаясь к домовихе, попросил Элфиас. Она вежливо склонила голову и, щелчком длинных, тонких пальцев поставив всю еду на круглый стол у кресла, удалилась.

- Спасибо за подарок, - обращаясь уже к Боунсу, сказал Элфиас и сделал приглашающий жест в сторону стола. – Борщч, - указав на суп, пояснил он. – Или как-то так. На мой взгляд, в это название просто бросили ненужных букв. Какие-нибудь предпочтения относительно алкоголя?

Элфиас взмахом палочки открыл за спиной Эдгара небольшой бар, прятавшийся за полками с сувенирной лабудой из его заграничных поездок разной давности. Когда он уходил готовить для Боунса ужин, ему казалось, что важнее всего поскорее выяснить, зачем Эдгар пришел и о чем он хочет поговорить. Теперь Элфиас неожиданно задумался о том, что куда более значительным, возможно, было то, что Эдгар вообще выбрал прийти к нему. После всех ужасов, которые он увидел, после сотрясения и трещины в ребре у сестры, поврежденной руки и разорванного сухожилия у брата, ушибов, синяков, царапин, опоздавших родителей и дочки, у которой, как и у Артура, еще был запас времени до школы.

- Я все думаю о твоих, - сказал Элфиас, дождавшись, когда определится с выбором. – Мне очень жаль. Хотя «жаль», разумеется, не то слово, просто лучшего на этот случай, увы, не придумано. Я бы хотел, чтобы этот год, что у Эмбер до школы, что-то в самом деле решил, - помолчав, добавил он.

Невозможно было не думать о том, что будет ждать школьников после зимних каникул. Что будет ждать их всех. С чем они будут отправлять детей обратно в Хогвартс, с какими мыслями встречать летом. Как Эдгар будет собирать Эмбер в школу в следующем году. Вопросы отнюдь не праздные. Но и вполовину не такие насущные, как тот, который нападения поставили ребром: доживут ли они до следующего года вообще?..

Элфиас улыбнулся и пожал плечами. Никакого секрета в воспитании Артура не было. Разве что вынужденное общение преимущественно со взрослыми, как хотелось верить Элфиасу, взрастило в нем удивительное чувство такта – они с Айрис, помнится, выдохнули с облегчением и даже испытали гордость, когда торг, прежде занимавший не менее получаса, вдруг превратился в приятное общение с маленьким, но уже очень взрослым и разумным джентльменом.

- И правда, - кивнул Дож, соглашаясь с тем, что Рождество в этом году хотя бы для кого-то должно было стать не траурным днем. – Мы, естественно, ничего Артуру не говорили, и он разве что расстроился из-за того, что расстроились мы.

Сколько бы раз они ни повторили, что Рождество должно было остаться Рождеством, ничего бы не изменилось, и Рождество едва ли стало бы вдруг лучше. Артур, как и многие другие дети, которым непостижимым образом повезло избежать прикосновения смерти, откроет свои подарки и будет радоваться празднику как обычно. О тех, других, кому повезло гораздо меньше, он узнает позже. А вот взрослые будут праздновать с мертвецами. Эта мысль никак не покидала Элфиаса, хотя сейчас, в разговоре с Эдгаром, она только мешала: Боунс, заглядывавший в чужие воспоминания и опустошенные смертью глаза, хотел от него совсем не смятения и горя – за таким не приходят к всего лишь хорошим знакомым.

Когда Эдгар занялся супом с непроизносимым названием, – борщчш, для порядка про себя повторил Элфиас, - Дож направился к бару. В соответствии с пожеланием гостя, он выбрал для него что-нибудь покрепче – отличный, пусть и без особых изысков, огневиски, который в его доме был совершенно не заслуженно непопулярен. Элфиас разлил огневиски по бокалам и, поставив один перед гостем, тоже сел за стол. С учетом теснившихся на столешнице угощений, места для двоих было не так уж и много, но для предполагаемого серьезного разговора по душам это было даже хорошо.

Эдгар ел быстро и с явным удовольствием, и Элфиас порадовался, что предусмотрел и такой вариант развития событий: в изящной небесно-голубой супнице диковинного супа было более чем достаточно, чтобы накормить одного голодного Боунса. Сам он собирался ограничиться огневиски и чаем.

- Всегда рад, - мягко улыбнулся Элфиас, когда Эдгар справился с первым блюдом. – Не уверен, что суп придумывали специально для таких вечеров, конечно. В книге вообще отмечено, что его не едят разве что летом. Но нам так мало известно о повседневной жизни восточных славян, что я не готов строить никаких убедительных теорий.

Разговоры о детях, супе и прочих мелочах только оттягивали неизбежное, но Элфиас решил, что не будет торопить гостя и требовать, чтобы Эдгар перешел к главному, не закончив с ужином. Опыт подсказывал Элфиасу, что в данном случае обложка и пролог имели значение не меньшее, а может быть, даже большее, чем основная часть повествования. Чем дольше Эдгар говорил, тем очевиднее становилось, зачем он пришел, и тем меньше наводящих вопросов, которые должны были привести их к предмету встречи, оставалось у Элфиаса.

По долгу службы Дож привык чутко прислушиваться к чужим словам: невиновные редко говорили «я не верил, что однажды до такого дойдет» или «я никогда не думал, что кто-либо из них способен зайти так далеко»; невиновные не пытались подвесить на каждое свое слово спасительный грузик общественной значимости и некоторого общего направления мысли, которое просто витало в воздухе и как будто бы снимало вину с каждого по отдельности и со всех вместе. Невиновные говорили просто, даже если очень сильно боялись, что их в чем-нибудь обвинят. Правда, которую они сами знали, избавляла их от необходимости витиевато пояснять, что именно они имели в виду.

Элфиас слушал внимательно, не перебивая, давая Эдгару говорить сколько угодно и что угодно – ровно так, как сам Боунс хотел. Он разве что позволил себе настороженное выражение лица, которого мог бы легко избежать, как делал всегда на работе. Ему хотелось увидеть, как Эдгар, продолжая говорить, присматривается к нему, будто что-то проверяет. Это было хорошим знаком, а хорошие знаки в сложившихся обстоятельствах были не лишними.

Боунс умолк, и в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь обыкновенными, привычными звуками дома, продолжавшего жить вокруг них: приглушенные голоса откуда-то из гостиной, треск пламени в камине, ветер за окном. Элфиас внимательно посмотрел на Эдгара. Ошибиться было нельзя, но он был совершенно уверен, что не ошибается в Боунсе. Сегодняшний вечер предоставил ему множество возможностей в этом убедиться.

- Может быть, - спокойно сказал Элфиас, не отводя взгляда от глаз Эдгара, - это даже те респектабельные люди, которых мы с удовольствием и без всяких сожалений угощаем ужином и принимаем в своем доме в поздний, темный час.

Боунс поперхнулся, но это не сбило Элфиаса с толку. Он невозмутимо взял у Эдгара тарелку и, бросив взгляд в сторону супницы поинтересовался так, словно никакого откровения в их разговоре еще не случилось:
- Добавки?

Следовательно, добавки. Элфиас взмахом палочки подогрел начавший было остывать суп и, аккуратно, чтобы ничего не запачкать, отложив в сторону крышку супницы, вновь наполнил тарелку Эдгара, а потом подошел к нему, чтобы поставить суп перед ним. Во всех этих действиях, кроме самого простого и очевидного желания накормить гостя как следует, было еще одно – Элфиасу хотелось получить формальный предлог для того, чтобы подойти к Боунсу и, прежде чем снова сесть за стол, Дож коротко ободряюще сжал плечо Эдгара.

- Я понимаю, Эдгар, но заблуждение не есть глупость, - мягко сказал Элфиас, садясь. Ему не хотелось, чтобы Эдгар вдруг решил, что он оказался в такой неприятной и, прямо скажем, опасной ситуации один. Элфиас вообще крайне редко отказывал кому бы то ни было в помощи. Никогда – если в самом деле мог помочь и человек был ему симпатичен. Эдгару, кажется, он все же мог помочь, и даже приблизительно представлял, как это сделать, чтобы польза от этого была не только Боунсу. Темные времена, в конце концов, требовали более прагматичных решений.

- Мы все, бывает, заблуждаемся, - спокойно продолжил Дож, беря бокал с огневиски. – Даже самый респектабельный и благонадежный волшебник не застрахован от ошибок. К тому же, сложно не признать, что в риторике, которой пользуются со времен Гриндевальда, есть нечто привлекательное и взывающее к той части нас, чистокровных, которой всегда будет казаться, что даже трава в прежние годы была зеленее, потому что у полукровных волшебников и магглов было меньше прав. Пока все это не более чем умозрительный конструкт, нам кажется, что мы можем заплатить любую цену за будущее, похожее и превосходящее славное прошлое, и идти так далеко, как потребуется. На деле же, к счастью, только единицы-радикалисты готовы идти до конца.

Элфиас ничуть не кривил душой: он отлично понимал, чем чистокровных респектабельных волшебников привлекали самые радикальные, гнусные, неизбежно ведущие к терактам и трагедиям идеи. Не менее хорошо он понимал и то, что почти всегда (за исключением таких случаев, как рождественская бойня, возможно) чистокровные респектабельные волшебники распоряжались чужими жизнями как фигурками в шахматах – ничего не испытывая ни к кому, кроме собственного клана, они легко отдавали пешки, чтобы выиграть партию. Для многих это вообще был единственный способ мыслить и существовать в мире. К счастью, не для всех. Элфиасу повезло знать немало замечательных чистокровных волшебников. Впрочем, в уточнениях его знакомые обычно не нуждались – немало замечательных волшебников и точка. Боунсы – родители и дети – были ровно такими волшебниками. И Эдгар был тому одновременно опровержением и доказательством.

Дожу казалось, что он буквально кожей ощущал гадливость, которую испытывал Эдгар по отношению к самому себе, и он хотел бы облегчить его совесть, но понимал, что снять добровольно, хоть и почти случайно, по глупости водруженную на себя ношу, может только сам Боунс. Все, чем он может помочь, - не оставлять Эдгара в одиночестве. В буквальном и метафорическом.

- Давай попробуем разобраться с самого начала. С того, как ты искал их близости и принял их помощь. И вместе подумаем, как нам быть дальше.

Если бы Боунс был маленьким мальчиком, ему можно было бы пообещать, что все непременно будет хорошо; что чувство вины рано или поздно исчезнет, растает, смоется добрыми делами; что совесть однажды затихнет и перестанет терзать душу. Но Боунс был взрослым, пусть даже и выглядел сейчас совсем как уставший, измотанный мальчишка, и, самое главное, никто сейчас не мог взять на себя смелость обещать кому-нибудь светлое завтра. Пожалуй, даже обещать, что завтра наступит вообще.

Неравнодушие нынче принарядилось презанятным образом: в убийц, предателей, лжецов, оборотней, не нуждавшихся в оборотном зелье. В тех, кто поставил перед обществом кривое зеркало и показал им их самих, готовых убивать детей, приехавших на зимние каникулы, ради того, чтобы сделать Магической Британии очищающее кровопускание.

Эдгар Боунс, к сожалению, был не единственным сочувствующим – держаться вместе, доверять управление магическим обществом только «настоящим» волшебникам, с чистой кровью и приобретенным с молоком матери пониманием, что магия – это дар и тончайшая материя, а не фокусы на базарной площади. Такое могло нравится продавцу лавки в Косом переулке из обедневших чистокровных волшебников, рассчитывающих обрести былое величие и состояние, поднявшись на торговле саженцами магических растений; младшему сыну, которому не суждено унаследовать ничего, кроме самого края шлейфа побед старшего брата, любимца чистокровного отца; амбициозного умника, лучшего выпускника школы; старосты факультета, уверовавшего в собственную власть; пожилой ностальгирующей парочки где-нибудь в предместье Лондона, живущей в магической деревне и никогда не сталкивавшейся ни с магглами, ни с настоящими полукровками. Неравнодушные к судьбе магической Британии пока не просили у таких ничего, кроме сочувствия и понимания, но даже этого, как показывал пример Эдгара, могло оказаться достаточно, чтобы однажды пойти на удобную, весьма комфортную сделку с совестью.

Не все ведь готовы были убивать за то, чтобы однажды проснуться в обществе, в котором чистая кровь ценилась превыше ума, душевной щедрости, способностей, заслуг. Не все готовы были устранять несогласных одних взмахом палочки со вспышкой Авады на конце. От эдгаров боунсов требовалось всего лишь поддержать тех, кто готов был идти до самого конца: оказать маленькую, как будто бы незаметную услугу, чтобы помочь замести следы или устроить наиболее выгодное стечение обстоятельств. Должно  быть, внутри момента это даже не казалось эдгарам боунсам сделкой с совестью – так, обыкновенный компромисс, коими полнятся будни всех взрослых людей.

Будущее, которое рисовалось эдгарам боунсам в мечтах было ярким, как оживающая праздничная картинка из детской книжки: однажды они все проснутся в мире, где для того, чтобы что-то из себя представлять, необязательно будет быть умным, добрым, щедрым, даже талантливым. Только чистокровным. Но, как маггловская инквизиция никогда не была исключительно страхом перед ведьмами, так и война за чистокровие не была войной за магию как изысканную, сложную практику, которую можно доверить лишь тем, кто умеет с ней обращаться. Светлое будущее не ждало эдгаров боунсов. Светлое будущее было уготовано лишь тем, кто и сейчас жил неплохо, едва ли ощущая на себе все тяготы жизни в обществе, как будто бы толерантном к инаковости.

Элфиас пригубил огневиски и задумчиво кивнул – его собственные мысли вплетались в то, что говорил Эдгар, составляя картину не то что безрадостную, но и совершенно определенно чреватую последствиями.

- Очень кстати в складывающейся ситуации заручиться помощью главы штаб-квартиры стирателей памяти – больше никогда не придется думать, как заполучить убедительное алиби, - заключил Дож. Вопрос только, что общего было у неравнодушных к судьбе магической Британии и международного департамента. Кроме чистокровного главы департамента, разумеется, который, дослужившись до такой высокой должности, просто не мог быть равнодушным к судьбе страны, представляемой им на международной арене.

- После этих двух терактов, - начал Элфиас, не отводя взгляда от Эдгара, но так, как если бы он был его другом, нуждающимся в помощи, а не подозреваемым на допросе, - к тебе еще не обращались?

Обо всем этом следовало как можно скорее сообщить Альбусу. Они присматривались к Эдгару и хотели предложить ему сторону других неравнодушных, но Пожиратели Смерти их опередили. Почти опередили. Только они ошиблись, и, судя по всему, сами еще об этом не знали. Вероятно, после такого Рождества они попросят у Эдгара что-то более значительное - что-то, что навсегда их свяжет. Тогда отбить Боунса станет гораздо сложнее. Им и сейчас, как думалось Дожу, просто везло, и Боунс был живым и здоровым только благодаря удаче или тому, что Пожиратели тщательно отбирали тех, кому поручали дела поважнее, чем анонимные больничные листы. Иначе Эдгар не сидел бы здесь живым и здоровым. Живым и здоровым Эдгар и должен был остаться.

- Нет, они о тебе не забудут, - с неудовольствием согласился Элфиас. – Но им не следует знать, что ты хочешь, чтобы о тебе забыли, пока мы не будем уверены, что ты и твоя семья в безопасности.

Как бы велик ни был соблазн задать Эдгару все вопросы сразу, следовало сдержаться, чтобы не превратить доверительную беседу в допрос с пристрастием. Допроса Элфиас хотел меньше всего: допросы уничтожали доверие и устанавливали строгую иерархию, в которой у участников чаще всего не было шанса поменяться местами. На такой почве можно было взрастить неравнодушие к судьбе страны и круги доверия, но никак не дружбу. Допросы, в конце концов, как бы сильно в это ни верили в Визенгамоте, на самом деле едва ли делали мир лучше.

Боунс, к тому же, очень устал. С каждой минутой, с каждым новым поворотом в их разговоре эта усталость становилась все более сильной и очевидной. Лимит на этот вечер был почти исчерпан, и Элфиас скорее бы предпочел, чтобы Эдгар ушел от него измотанным, но успокоенным, чем выпотрошенным до самого последнего темного закоулка души.

Дож тоже нахмурился. Он поставил бокал с огневиски на стол и достал волшебную палочку. Легкий взмах рукой привел в движение чайную пару и неуместно нарядный чайничек, который, разумеется, потребовалось подогреть снова. Огневиски был хорош, но крепкий чай наводил порядок в мыслях гораздо лучше.

- Если они будут продолжать привлекать тебя только к делам, не требующим глубокого погружения, - возразил Элфиас, сплетая пальцы в замок перед чашкой дымящегося чая, - они рано или поздно поймут, что зря потратили ресурс на твое продвижение по карьерной лестнице. И вообще на всю работу с тобой. Ты не рядовой стиратель памяти, в конце концов, и отнюдь не рядовой волшебник.

Хотя лучше было бы, если бы Эдгар был самым что ни на есть заурядным. Заурядные волшебники, как, впрочем, и заурядные магглы, крайне редко попадали в неприятности, и еще реже обнаруживали себя в таких ситуациях, в какой сегодня нашел себя Эдгар Боунс. Гениальность или даже способности, превосходящие средние, были в чем-то похожи на ловушку – они обязывали, связывали по рукам и ногам и шептали на ухо, что их никак нельзя было потратить зря, на что-нибудь меньшее, чем великие деяния по перекройке мироустройства.

- Эти теракты, боюсь, отличный повод проверить, годен ли ты для следующего круга доверия, - Элфиас едва заметно скривился. Круги доверия почему-то напоминали Элфиасу о маггловских сектах, которыми некоторое время назад увлекалась по какой-то наполовину служебной необходимости Айрис. В кругах доверия ощущалось полное отсутствие этого самого доверия и необходимость подчиняться железной воле, эти круги нарисовавшей. Круг – форма, замкнутая в самой себе.

- И ты должен быть годен, - негромко, но твердо сказал Элфиас. – Это единственный шанс заполучить хоть какое-то преимущество.

К тому же, это в самом деле был и шанс узнать что-то новое об этих самых кругах. Хотя бы попытаться понять, как они устроены и из кого состоят. Сколько таких боунсов ждут своего часа, своего страшного теракта, чтобы быть проверенными на прочность и лояльность.

- Если эти теракты – начало чего-то большего, на стирателей памяти наверняка возложены определенные надежды, - задумчиво обронил Элфиас и машинально, как делал всегда, когда размышлял, потер указательным пальцем висок. – На тебя, я предполагаю, тоже. Крайне удачно, - помолчав, улыбнулся Элфиас, - что мы с тобой порой обедаем вместе. И ничего подозрительного в нашем общении ни для кого не будет.

При упоминании Эльзы, Элфиас качнул головой, но все же снова улыбнулся. Ресурс Ордена был совсем не таким большим, как им всем бы хотелось, но кое-что они могли сделать, не вынуждая миссис Боунс покидать любимый дом. По крайней мере, пока.

- Вам необязательно уезжать. И волновать Эльзу раньше времени, возможно, тоже не стоит. На дом можно наложить дополнительные защитные чары, например. И позаботиться о том, чтобы при необходимости Эльза и дети были быстро доставлены в безопасное место.

Элфиасу казалось, что, хоть он и не рисковал женой и дочерью, связавшись с радикалистами, ему все равно знакомо то, что должен был сейчас испытывать Эдгар: беспомощность перед тем, что несоизмеримо больше, чем один-единственный волшебник, каким бы сильным и умным он ни был. Если бы много лет назад он мог наложить на дом защитные чары, чтобы в него не смогла войти драконья оспа, или заполучил бы портключ, который смог бы унести Кандиду от смерти, он сделал бы все, что потребовалось, не задумываясь ни секунды. Но у него была только решимость сделать этот выбор, а не он сам. И даже в эту решимость годы со временем внесли свои коррективы.

Эдгар задавал встречные вопросы с объяснимой осторожностью, очевидно, подразумевая, что на ответы какими-то высшими силами, выстраивающими мир в соответствии со своими собственными кругами доверия, наложен гриф «секретно». Элфиас вполне понимал как сущность вопросов, так и осторожность, с какой они был заданы, но не имел, увы, никакого уютно конспирологического ответа, снимающего с Эдгара всю ответственность за свои поступки отныне и впредь. Признать, что Боунс куда-то «ввязался», значило позволить допущение, что и на этот раз у Эдгара не было никакого выбора, хотя выбор в действительности был: Элфиас не отказывался от своего обещания и собирался помочь Эдгару всем, что было в его силах, но это не делало Боунса ни его личным должником, ни должником Ордена. В Орден вступали по доброй воле, а не в уплату долговых обязательств.

- Преимущество для тебя, - мягко повторил Дож то, что уже говорил пару минут назад. – Преимущество для меня, потому что мне нужно время, чтобы понять, что именно я могу сделать для безопасности твоей семьи.

При всем желании Элфиас не мог бы сказать больше: тайны, которые он хранил, принадлежали не ему одному, и даже не будь для их хранителей никаких магических обетов, он не стал бы ставить под угрозу жизни других людей, и так рисковавших в борьбе за то, чтобы люди могли спокойно засыпать в своих постелях, веря в завтрашний день. Визит Эдгара в этом смысле был не только неожиданностью, но и неожиданностью, так или иначе ставившей Дожа в неприятное положение, из которого было только два выхода: аккуратно говорить правду или городить неаккуратную ложь, которая обречена была выплыть наружу, если их сотрудничество с Эдгаром вдруг окажется плодотворным.

- Я понимаю твое беспокойство, - продолжил Элфиас, не отводя от Боунса взгляда, потому что лгать он не любил и не собирался. – Но я не готов сейчас ответить на твои вопросы, увы. Просто потому, что я пока не знаю на них ответов. Я обещаю, что сделаю все, чтобы с твоей семьей ничего не случилось, но пока не могу сказать, как именно я это сделаю. Мне известны некоторые безопасные места, кроме самого очевидного, но, чтобы удостовериться, что они готовы принять Эльзу и детей, а при необходимости, возможно, также твоих родителей и брата с сестрой, мне нужно некоторое время. Время, которое ты можешь выиграть нам всем, увы, только сотрудничая с теми, с кем сотрудничать больше не хочешь.

Совершенно не так Дож представлял себе их с Боунсом разговор, в котором могла появиться – так или иначе – необходимость намекнуть Эдгару на существование силы, пытающейся противостоять творящемуся в Британии беспределу. Главный разговор об этом, к тому же, в любом случае оставался за Альбусом. Но у Альбуса сейчас дел и забот было более чем достаточно: Дож ничуть не сомневался, что в нападения на Хогсмид и, тем более, в нападение на студентов, вцепятся все, кому выгодно или давно хотелось вцепиться в директора Хогвартса. Дож мог бы назвать немало таких имен, даже будь обстановка в Британии в целом более благополучной. Горе и заботы множились и без необходимости убедиться, что Боунс пригоден для того, чтобы вступить в Орден.

Элфиас вновь сцепил пальцы в замок. Ему совсем не нравилось, что нынешние времена требовали от них не только скрытности, но и лжи. Во времена, когда ложь становилась обязательным условием для выживания, ни закону, ни порядку места попросту не было, и Дож ощущал себя если не лишним, то, во всяком случае, бесполезным в большинстве дел.