Нельзя сказать, чтобы рабочее совещание в узком формате, внезапно появившееся в расписании главы Департамента международного магического сотрудничества по инициативе Министра Магии, стало для Эйдана сюрпризом. Нет, он этого ждал. Правда, до последнего момента в его душе слабо теплилась надежда на то, что этого разговора им удастся избежать: благодаря Краучу-старшему, так удачно нашалившему со своим Декретом, в эти январские дни работы у всех было невпроворот, а хаоса в лавинообразно нарастающем потоке бумаг — и того больше. Уповая на это обстоятельство, Эйдан в глубине души надеялся, что один-единственный лист пергамента может легко проскользнуть незамеченным среди множества других. Однако то ли Минчуму больше было нечем заняться, то ли какой-то лизоблюд в аппарате министра в стремлении выслужиться обратил внимание начальника на то самое заявление, но незамеченным оно не осталось. Во всяком случае, Эйдан полагал, что дело именно в нём, потому что иных причин для внепланового совещания он не находил, тем более что плановое состоялось не далее как пару дней назад.

Документ, который грозил доставить обеим сторонам немало хлопот, содержал в себе — всего-то — запрос на въезд в магическую Британию для одного иностранного гражданина и никогда не попал бы на стол к самому Министру Магии, если бы означенный гражданин не был тем, кем являлся. Райнхард фон Дорн, 98 лет от роду, в былые времена пользовался славой одного из ближайших соратников Гриндевальда, за что и провёл последние три десятка лет «в заточении» в стенах собственного поместья в австрийских Альпах. Не в тюрьме, заметьте — потому что неопровержимых доказательств его виновности в поистине тяжёлых преступлениях представлено так и не было. Однако в причастности этого человека к делам Гриндевальда не сомневался никто — включая Лорда Волдеморта, весьма заинтересованного в знакомстве с господином фон Дорном-старшим, от которого, как они предполагали, можно было почерпнуть немало занятных сведений о крайне любопытных реликвиях — таких, как Дары смерти, например.

Загвоздка заключалась в том, что раньше к Райнхарду фон Дорну было не подобраться, но теперь у них появился шанс. Все сроки давности вышли, и Райнхард больше не был ограничен в своих перемещениях. Или почти не был — потому что даже при отсутствии официальных запретов добиться официальных разрешений подчас так же невозможно, как вызвать сочувствие у дементора. Но Эйдан никогда не верил в наличие невозможного, считая этот концепт опасной, ложной идеей, сковывающей сознание и направленной на создание ненужных ограничений. Любую стену можно обойти, перепрыгнуть, подвинуть или сломать. Ничего невозможного в этом нет, надо лишь найти подходящий способ.

В случае с Райнхардом фон Дорном сделать это было лучше поскорее, пока местные власти не нашли повода снова упечь его подальше и поглубже. К тому же, о содействии в переезде волшебника из Австрии на Британские острова просил и небезызвестный Хайнрих фон Дорн, безбедно проживавший на территории Англии в качестве австрийского посланника и приходившийся Райнхарду, немного-немало, родным сыном.

Приглашение почтить своим присутствием кабинет начальника всея Министерства было не самым хорошим знаком, но и не самым плохим. Оно означало, что без хлопот в этом деле не обойтись, однако было бы хуже, если бы прошение вернулось без всяких пояснений и с единственной пометкой — «отказано». Однако пока этого не произошло, а исход игры не предрешён до тех пор, пока она не доиграна.

Примерно в этих сферах и вращались мысли Эйдана, в то время как один из министерских лифтов вёз его и его ассистента с пятого уровня на первый, в вотчину Минчума. Целеустремлённо прошагав по пурпурной ковровой дорожке прямиком к кабинету с табличкой «Министр Магии Г. Минчум», Эйвери с уверенным видом миновал приёмную, требовательно стукнул костяшками пальцев по двери и распахнул её, не дожидаясь ответа, в своеобразном компромиссе между вежливостью и презрением.

— Доброго дня, господин Министр. Вы что-то хотели? — со всей присущей ему любезностью осведомился Эйдан. А мысленно прибавил: «Чувствуйте себя как дома, не стесняйтесь».

Минчум выглядел примерно так, как и полагалось выглядеть Министру Магии, допустившему принятие Декрета Крауча и считавшему, что он всё делает правильно: утомлённым чужим непониманием и возросшим количеством проблем, но искренне уверенным в своей правоте. Умилительное сочетание.

Господин Министр изволил любезно предложить ему стул, хотя и по другую сторону стола, но поближе к себе, чем Эйвери тут же не без удовольствия воспользовался — возможность максимально сократить расстояние, как он считал, играла ему на руку, потому что Эйдан безоговорочно верил: при столкновении с Гарольдом Минчумом его собственное личное пространство не прогнётся и не подвинется. Превосходящая должность Министра Магии в данном случае значения не имела, потому что никакого номинального превосходства со стороны собеседника он не ощущал. Скорее, наоборот.

Следуя мановению руки босса, его помощник, Джон, с достоинством опустился на стул рядом с ним, продолжив, будто Цербер, охранять захваченную с собой папку с документами, которые могли понадобиться или не понадобиться в беседе с официальным лидером всея Министерства. Джона Эйдан притащил с собой, в основном, потому что мальчик подавал большие надежды, и негоже было лишать его такого развлечения, как присутствие при общении с самим Минчумом… раз уж Эрлинг отказался пойти по этой стезе.

Ожидания Эйдана оправдались: речь действительно пошла о том самом запросе, на который господину Министру так некстати оказалось неугодно закрыть глаза. Весьма печальное обстоятельство, но Эйвери никогда не отказывал несчастным заблудшим душам в праве попытаться встать на путь исправления. Он даже готов был протянуть руку помощи тому, кто, казалось бы, безнадёжно заблудился в тумане домыслов и заблуждений, и вывести его на свет прямоты и ясности суждений.

Подавшись вперёд, Эйдан принял из рук Министра прекрасно знакомый ему пергамент и пробежался по нему глазами с таким видом, словно пытался вникнуть в смысл вроде бы знакомых, но уже благополучно забытых строчек.

— Да, разумеется, — наконец, изрёк он, возвращая всё ещё не завизированный «высшей инстанцией» документ Минчуму.

— Господину фон Дорну-старшему наскучило пребывание в родной стране, поэтому он хочет нанести нам визит в целях ознакомления с богатой культурой и историческим наследием Соединённого Королевства, — невозмутимо пояснил Эйвери, решив начать с того, что лежало на поверхности.

В конце концов, если Минчума что-то не устраивает, пусть скажет об этом сам. Поводов облегчать ему эту задачу Эйдан не находил. Зато он мог сразу расставить акценты в более выгодном ключе, чем и поспешил воспользоваться.

— Как вам, вероятно, известно, герр фон Дорн ныне является главой старинного чистокровного австрийского рода. До недавнего времени он был несколько ограничен в своих передвижениях в силу необоснованных подозрений в его адрес, и потому наши законы обязывают нас к согласованию его визита на территорию Великобритании на высшем уровне, что означает необходимость получения вашего официального высочайшего одобрения, господин Министр. Как и в случае визита любого в равной степени значительного представителя иностранного государства.

В сущности, каждое сказанное слово всецело соответствовало истине, поэтому даже самый придирчивый критик не смог бы подловить Эйвери на уклонении от правды. Важна была общая тональность — а она выдавала за пастораль то, что на деле более походило на мистерию в жанре страстей по Гриндевальду. Однако упоминать это имя Эйдан отнюдь не торопился.

Отредактировано Aedan Avery (2020-09-11 23:52:31)

Минчум наблюдал за ним, не давая волю эмоциям, но и не скрывая своего неудовольствия, однако Эйвери не принадлежал к числу людей, которых способны смутить чужие неодобрительные взгляды. Его вообще было довольно сложно чем-нибудь смутить: годы аристократической выучки, дипломатической практики и общения с Милордом сделали его броню практически непробиваемой для абсолютно большей части человечества — что уж говорить о Министре, к которому он не испытывал хоть сколько-нибудь стойкого и весомого почтения.

Вот и сейчас Минчум сидел почти напротив него, беспокойно — и, по мнению Эйдана, бессмысленно — хватаясь за отдельные пергаменты, будто надеялся найти в них опору для продолжения беседы, которую сам же и затеял. Со стороны это выглядело примерно как попытка заглянуть в шпаргалку на экзамене, в ходе которого экзаменатор задремал и поддался сонной иллюзии, что это он — студент, а не наоборот.

— «Касается» — верное слово, — спокойно заметил Эйдан, позволив главе Министерства Магии сформулировать свои опасения и аргументы против визита Райнхарда фон Дорна, которого он по понятным причинам полагал фигурой почти одиозной и, по всей видимости, нежеланной на территории магической Британии — если допустить, конечно, что соответствующие «желания» формировались на высшем министерском уровне. Однако у Эйдана была своя точка зрения на то, где определялись и принимались подобные решения.

— Точная степень этого соприкосновения так никогда и не была установлена или подтверждена достаточно убедительно, чтобы власти Австрии сочли возможным отправить герра фон Дорна в Нурменгард, — напомнил он отчасти скучающим тоном, каким следовало говорить о событиях, обсуждённых уже сотни раз, во всех разрезах и под любыми соусами. — К тому же, Геллерт Гриндевальд, связи с которым приписывают герру фон Дорну, сидит в тюрьме уже более тридцати лет. Поведение Райнхарда фон Дорна за всё это время не даёт оснований полагать, что от него следует ожидать злого умысла — тем более, на чужой для него территории. Австрийские власти, к слову, полностью сняли с него все прежние ограничения. На всякий случай я запросил у них официальное подтверждение по этому вопросу. Вот оно.

На этом месте помощник Эйвери расторопно протянул ему нужный пергамент из своей папки, который глава Департамента международного магического сотрудничества тут же перенаправил Минчуму, после чего откинулся на спинку стула, сохранив прямоту осанки, но принимая при этом несколько более расслабленную позу.

— Если позволите высказать моё личное мнение по этому поводу, господин Министр, я более чем уверен, что фон Дорн попросту устал от косых взглядов, которые бросают на него у него на родине серые обыватели, привыкшие доверять слухам и раздутым газетным сенсациям больше, чем фактам и здравому смыслу. Вам, без сомнения, известно, какая репутация закрепилась за этим человеком в Австрии. Подозреваю, что жить в вечном затворничестве или постоянно слушать, как люди шепчутся у тебя за спиной, желая тебе мучительной смерти, в равной степени утомительно. Поэтому не стоит удивляться желанию герра фон Дорна сменить обстановку и разнообразить свой досуг поездкой в страну, где не каждый узнает его в лицо или пожелает плюнуть в спину. Признаться, я не нахожу в этом ничего предосудительного.

Его речь текла плавно и неторопливо, с уверенностью тихой полноводной реки, заполняющей русло и необратимо направляющей свои воды к океану как символу заветной цели.

— Однако, возможно, я чего-то не понимаю. В этом случае буду премного благодарен вам, если вы разъясните мне суть проблемы. Что именно вызывает у вас опасения? Вы ожидаете от нашего гостя какой-то провокации? Но что он мог бы сделать? — на лице Эйдана отразилась лёгкая степень беспокойства — разумеется, наигранного, но достаточно сдержанного, чтобы это не слишком бросалось собеседнику в глаза.

Пока Министр смотрел на предъявленный ему лист пергамента, Эйдан смотрел на Министра и думал о том, как неудачно всё сложилось несколько лет назад, когда другой перспективный кандидат на это кресло пал смертью храбрых в бюрократической войне, так и не добравшись до вершины. Печальная история. Печальная со всех сторон. Однако Эйдан не был склонен предаваться меланхолии и сожалениям о несбывшемся. Настоящее занимало его куда больше. В настоящем у него была цель, и он готов был сделать очень многое для того, чтобы её достичь. Минчум мог бы запомнить это ещё со школы. Не нужно перебегать дорогу Эйвери. Может быть больно — даже если не сразу. Эйдан умел дожидаться подходящего момента.

Мимоходом он подумал, что любопытно было бы узнать — считает ли Минчум, что превзошёл его? Гордится, наверное, тем, что втиснул свою задницу в кресло аж самого Министра Магии? Эйдан надеялся, что хоть немного гордится. Гордые люди его успокаивали — с такими всегда понятно, где погладить и на что надавить. Минчуму, правда, хотелось надавить, скорее на горло — что могло бы решить множество проблем, между прочим. Но делать этого в министерских стенах и при свидетелях, пожалуй, всё-таки не следовало.

А потом Министр заговорил, и Эйдан подумал, что, возможно, приоритеты всё же следует пересмотреть. Ну, подумаешь, одно маленькое убийство одного маленького Министра одной маленькой страны. Никто и не заметит.

Вообще-то, некоторые вещи, которые говорил Минчум, казались Эйвери довольно забавными. Например, эта «наша с вами страна». Уж какая там «наша»! Власть принадлежит тому, кто умеет её удержать, а министры меняются слишком часто. В неспокойные времена, вроде нынешних, они, вдобавок склонны покидать свой пост весьма скоропостижно… И знал бы ты, дорогой мой, сколько членов «антиправительственной группировки» нахватало твоё правительство. Мы были здесь до твоего появления — и останемся здесь после тебя.

Документ перекочевал из рук Министра обратно в папку к Джону, а Эйдан едва уловимо качнул головой.

— Преступления Гриндевальда не имеют…

Минчум перебил его. До крайности, вопиюще невежливо. Эйдан никогда не любил невеж. Особенно самоуверенных невеж, позволяющих себе повышать голос на него. Право делать это безнаказанно было навсегда отдано одному человеку, который ничего не забыл в пыльных министерских кабинетах.

Глаза Эйдана сверкнули холодным тяжёлым блеском, однако в остальном выражение его лица практически не переменилось: он продолжал смотреть на Минчума, как удав на кролика, с лёгким намёком на улыбку при мысли о добром ужине. В такие моменты Эйдан, как правило, напоминал себе о том, что у него есть цель, и он выиграет, если добьётся её, а не бросит собеседнику в лицо перчатку своего негодования. Это тоже могло бы быть приятно, но, по большей части, его собеседники подобной чести просто не заслуживали. Поэтому он спокойно дождался, пока Министр в очередной раз дойдёт до точки.

— Всё? — с почти пугающей мягкостью в голосе уточнил Эйдан. — Теперь вы закончили? Я могу говорить? Отлично.

Эйдан неторопливо повернулся к помощнику. Тот старательно держал лицо, но глаза у него смеялись.

— Джон, будь так любезен, подожди меня в приёмной. — И посплетничай заодно с тем славным мальчиком, который сидит за дверью.

Эйвери провожал помощника взглядом до тех пор, пока они с Минчумом не остались в помещении одни. Дверь Джон за собой благоразумно прикрыл поплотнее. Только после этого Эйдан снова повернулся к своему, с позволения сказать, начальнику.

— Я предложил бы взглянуть на ситуацию с другой стороны, — как ни в чём не бывало продолжил он.
— Пожиратели Смерти, несомненно, заинтересуются визитом фон Дорна. — Уж в этом-то он был абсолютно убеждён. — Однако простых граждан много, а наш гость — один. Мы говорим о всего одном волшебнике, который не может даже пересечь наших границ без нашего ведома. Приставить надёжную охрану к единственному человеку намного проще, чем защитить всех — тем более, когда невозможно предсказать заранее, куда ударит следующая молния.

Эйдан сделал короткую паузу, давая Минчуму шанс проникнуться смыслом его слов, прежде чем продолжить.

— Конечно, провал стал бы позором. Но неужели вы, господин Министр, настолько не верите в способность наших авроров защитить одного-единственного волшебника от гипотетического нападения? К тому же, представьте себе, что будет, когда наши парни благополучно отразят нападение на иностранного гостя — если оно произойдёт, разумеется. Это можно будет представить как громкий успех, который оценят не только в Британии, но и на уровне мирового магического сообщества. Не исключено, что Райнхард фон Дорн ещё поможет нам в поимке парочки Пожирателей Смерти и раскрытии этой преступной сети.

И с этим ещё тоже предстояло разобраться. Но это будет потом. Сейчас Эйдану нужна была всего одна подпись Минчума, и ради неё он готов был пожертвовать даже несколькими дополнительными минутами своего времени. А это, согласитесь, большая жертва.

Быть Министром Магии — почётная и весьма угнетающая обязанность. Министр — как король на шахматной доске — обладает большим уважением и является приоритетным объектом для охраны, но, как никто, скован в своих движениях. Он одинок, а один в поле не воин. Если бы на верхушке Министерства сейчас находился волшебник из их «джентльменского клуба», как его называл Яксли, он пользовался бы мощной поддержкой со стороны Пожирателей Смерти (и всё равно был бы несвободен в принятии самостоятельных решений). Но какие силы стояли за Минчумом?

Гарольд, вероятно, и сам ощущал недостаток опоры, и это вынуждало его дёргаться и извиваться, как уж на сковородке. Ему и в самом деле было не позавидовать: господину Министру достались до крайности неудобные времена. Никакой возможности тихо отсидеться в своём мягком кресле и войти в историю как славному и мудрому правителю. Потому что что бы он ни сделал, всё будет неправильно. Восстановить стабильность по щелчку пальцев ему точно не удастся, а это неминуемо означало период смуты, страхов, отсутствия уверенности в завтрашнем дне — и, в конечном итоге, незавидную участь одного из множества управленцев, не способных взять ситуацию под контроль. И это ещё в не самом худшем случае.

— Гриндевальд никогда не был один, — негромко возразил Эйдан. За что-то ведь фон Дорна посадили под замок — но такой аргумент в этом споре мог бы выйти боком, поэтому глава международного департамента предпочёл о нём умолчать и сделать упор на другом аспекте. — И о его появлении никто не знал заранее. Мир не был к нему подготовлен. Мы же, напротив, предупреждены, а, значит, вооружены и можем принять все необходимые превентивные меры.

Выпады Минчума в целом приобретали всё более агрессивный характер и всё больше тяготели к переходу на личности, что между делом давало Эйдану возможность восхититься собственным терпением — потому что надо быть святым, чтобы не влепить Аваду в лоб одному спесивому параноику в кресле Министра. Во всяком случае, он оценивал ситуацию именно так.

— В свою очередь, должен заметить, что не понимаю, каким образом появление герра фон Дорна увеличит число потерь здесь, в Соединённом Королевстве. Дипломатический статус его сына в нашей стране оправдывает наше повышенное внимание к его семье. Мы имеем все права и возможности для того, чтобы приставить к Райнхарду фон Дорну усиленную охрану, департамент правопорядка не откажет в такой услуге ни международному сообществу, ни собственному правительству. Тем более, что для Крауча это прекрасная возможность проявить себя и показать, что на что-то он всё-таки ещё годится — помимо разрешения Непростительных и завинчивания гаек для мирного населения. Людям иногда нужен не только кнут, но и хоть немного хороших новостей. Разумеется, мы не можем быть уверены, что Пожиратели Смерти нападут на нашего заморского гостя. Но если этого не произойдёт, то не о чем и переживать, а если это случится — наши ребята будут готовы дать им отпор и уж как минимум смогут отразить атаку этих дьяволов.

В некотором смысле, Эйдан, разумеется, понимал опасения Минчума — уж кому, как не ему, было знать, насколько обоснованными они были на самом деле. Министр наверняка даже не догадывался, насколько он близок к корню зла. Но, к сожалению, всё равно продолжал буянить и дошёл в своих порывах до того, что пригрозил ему — ему! — потерей должности. Плохая, плохая идея.

Я сейчас твою жизнь на кон поставлю.

Эйдан выдержал паузу и улыбнулся, понимающе и почти сочувственно.

— Вы боитесь, Гарольд? — намеренно отбрасывая должность и звание, уточнил он, потому что именно такое обращение как нельзя лучше соответствовало внутреннему посылу того, что он собирался сказать. — Вы имеете на это право — как человек. Но вы ещё и Министр Магии, и положение обязывает вас вести себя соответственно. Или вы хотите показать своим избирателям, что трясётесь от страха, как и они? Что власть магической Британии так же напугана, слаба и беспомощна, как любой среднестатистический обыватель?

Слова хлестали Министра равнодушными плетями, холодно, бесстрастно и беспощадно. Эйдан не повышал голоса и не поддавался эмоциям — он просто бил, уверенно нанося удары один за одним.

— Суровые времена требуют решительных действий. Если вам не хватает смелости взять на себя ответственность за одного иностранного гостя, то как граждане магической Британии должны оценивать ваше право нести ответственность за целую страну?

И вот теперь, когда он провёл Минчуму маленький сеанс экзекуции, можно было последовать собственной заявленной доктрине и предъявить после кнута пряник.

— Я разделяю ваше беспокойство, господин Министр, — заверил его Эйдан. — И я точно так же разделю с вами бремя ответственности — как и руководитель каждого департамента британского Министерства Магии. У вашего корабля есть экипаж, готовый действовать при любой погоде, и в штиль, и в шторм. Но решения должен принимать капитан.

Последние несколько минут, глядя на Министра, Эйдан мысленно развлекал себя тем, что делал ставки сам с собой. Взорвётся или не взорвётся? Поставит, наконец, свою подпись на этом чёртовом пергаменте или нет? Попытается выставить его из кабинета в порыве чувств или придумает способ поторговаться?

Минчум, которого не могли не задевать его слова, не повёлся на его маленькую провокацию, в связи с чем Эйвери ощутил даже лёгкое разочарование. Ему совсем не нужно было злить Министра, но он бы с удовольствием посмотрел на то, как тот стучит кулаком по столу и бьётся в нервном припадке. Было немного жаль, что до этого так и не дошло. Во всяком случае, пока.

В отсутствие настоящего зрелищного шоу интерес могли вызывать, разве что, мотивы Минчума и внутренние аргументы, заставившие его удержаться от несанкционированного всплеска праведного негодования. Однако Эйдан мог лишь гадать, было ли то молчаливой распиской в недостатке влияния Министра в собственном Министерстве или далекоидущим расчётом, требовавшем от Минчума затаиться сейчас, чтобы что-то выиграть позднее. Эйдан ставил на первый вариант, но он всегда был слишком осторожен, чтобы расслабляться и преждевременно сбрасывать со счетов другие возможности. Как ни крути, а Министром Гарольд всё-таки стал, и присутствовал шанс, что эту победу ему обеспечило не только случайное везение.

Однако относиться к нему с подобающим его должности уважением Эйдану было сложно. Министр-полукровка противоречил доктрине Пожирателей Смерти самим фактом своего существования. И ладно бы если бы он хотя бы ради самого себя пытался завоевать расположение высокопоставленных представителей чистокровных семей в Министерстве — но Минчум не делал даже этого. Вместо попыток найти с ними общий язык, он, по-видимому, предпочитал вступить с ними в единоборство и почему-то полагал, что, если устраивать его сеансы наедине, то схватка действительно пойдёт один на один. Но это была только видимость.

Если человек становится слишком неудобен, его всегда можно убрать. Минчум уверенно двигался по этому пути в направлении скоропостижного отхода в мир иной, однако пока ещё не пересёк «финишную» черту и топтался где-то на грани фола. Он создавал много хлопот — в том плане, что на него приходилось тратить много времени, а выслушивать раздражённые отповеди от какого-то выскочки было сомнительным развлечением. Так что жизнь Минчума уже давно была на кону в этой затянувшейся игре. Но до сих пор он, в целом, делал то, что от него требовалось, а лучшее, как известно, враг хорошего. И всё же Эйдан не мог не представлять выражение лица господина Министра в те минуты, когда он узнает, что половину его Министерства составляют именно те, с кем он неосмотрительно решил бороться. Жаль только, наслаждаться зрелищем придётся недолго, потому что эти минуты должны стать последними в его жизни. Зато Эйдан был более чем уверен, что, как минимум, Тео, Розье и Мальсибер — а вероятно, и ещё несколько единомышленников — в полной мере разделят с ним эту радость.

Правда, Минчум ничего этого знать не мог, а потому он, хотя и сдерживал свои особо разрушительные порывы, но всё же не отказывался от них совсем и в данный момент бушевал, устраивая главе Департамента международных отношений локальную бурю в стакане.

Как бы ни хотелось Эйдану возразить на очередной всплеск негодования Министра и заставить эту волну разбиться о волнолом его контраргументов — одним из которых было то самое непробиваемое спокойствие, которое, как он знал, должно было бесить Минчума больше всего, потому что сам он того же не ощущал — он сдержался по одной простой причине: Министр взял в руки перо. Со стороны он производил впечатление человека, чаша терпения которого вот-вот переполнится, а потому любая капля сейчас могла привести к необратимым последствиям. Так что Эйдан воздержался от комментариев, хотя ему было что сказать насчёт «абсолютно непредсказуемых» действий и «дерзких пиратов», а уж о том, какие доли порядка и хаоса они оба привносят в этот мир, он знал побольше Минчума. Однако доводить собственное мнение до его сведения было совершенно не обязательно.

Слова Министра расходились с делом: он продолжал бушевать, а его рука в это время выводила на пергаменте его имя, за чем Эйвери наблюдал с затаённым удовольствием. Несколько меньше его порадовала сделанная Минчумом приписка в конце документа. Вот ведь поганец.

Эйдан понимал, что он делает. Господин Министр старался хоть как-то задокументировать общую разделённую ответственность и подстелить себе соломки, заранее перевесив часть собак на глав департаментов на случай провала. «Провал» был неминуем, и Эйдану об этом было прекрасно известно, но он не был один и не сомневался, что сможет придумать, как выкрутиться из этой истории с минимальными потерями. Сейчас он добился своего, и на данный момент это было главное.

— Разумеется, — ответил Эйдан со сдержанным кивком. — Благодарю, господин Министр, я сделаю всё, что в моих силах, и даже немного сверх того. Репутация нашей страны не пострадает.

«А вот насчёт твоей я бы не был так уверен», — прибавил он в мыслях. Оставалось лишь дождаться, когда Минчум протянет ему этот несчастный лист со своей официальной визой, чтобы откланяться и удалиться из этого порядком надоевшего ему кабинета — с достоинством и, как водится, со всей любезностью.