Начало года выдалось особенно бурным. Из-за принятия Декрета Крауча всё Министерство стояло на ушах. В законодательных структурах всё кипело и бурлило, словно в адских котлах. На беду, Департамент международного магического сотрудничества остаться в стороне никак не мог. Основные беды, конечно, сваливались на бюро интернационального законодательства, но, к некоторому сожалению Эйдана, все итоговые решения проходили через его рабочий стол и требовали его внимания и участия. К счастью, они с Роули являлись адептами одной религии, и это оставляло надежду хотя бы на то, что никакой крамолы в документах проскочить было не должно. Отчасти по этой причине третьего января Эйдан счёл возможным покинуть своё рабочее место умопомрачительно рано — то есть, строго вовремя. Правда, кое-какие бумаги, которые можно было выносить из Министерства, он прихватил с собой.

Второй немаловажной причиной была встреча с предполагаемой дочерью, назначенная на определённое время вечером того же дня. Вопрос был слишком значимым, чтобы им пренебрегать. Эйдан рассчитывал на то, что ему удастся, как минимум, найти с Сандрин Сэллоу общий язык — чтобы впоследствии выудить из этих непростых межличностных отношений с прелестным рыжеволосым созданием на аврорской службе максимум пользы для их дела. В идеале Сандрин должна была оказывать ему содействие сознательно и добровольно, но если исходить из того, с чем можно было работать на данный момент, Эйдан был согласен и на использование дочурки втёмную. Правда, она меньше всего походила на наивную дурочку, а это означало, что для достижения необходимого эффекта придётся потрудиться. Однако остановить Эйдана это, разумеется, не могло.

Сандрин явилась в Эйвери-мэнор точно к назначенному часу: пока Фобос суетился вокруг гостьи, Деймос доложил хозяину о её прибытии, поэтому Эйдан уже ожидал увидеть волшебницу, когда она появилась на пороге его кабинета. Магдалины, на удивление, не было дома, хотя по закону подлости она должна была почуять неладное и пропустить свидание с подругой. Эйдана всё устраивало.

Заслышав в коридоре тихие шаги, он сложил пергаменты, над которыми сидел, в аккуратную стопку, и убрал их в ящик стола, под ключ. Когда дверь кабинета распахнулась, он уже поднимался с места и застёгивал пуговицу пиджака.

— Добрый вечер, Сандрин. — Эйдан не улыбался, но всем своим видом демонстрировал вошедшей своё расположение. — Проходи, не стесняйся. Как дела на службе? Вокруг новых постановлений сейчас поднялось много шума, мои сотрудники остались без новогодних выходных.

Заполняя паузу не такими уж пустыми, учитывая глобальный характер нововведений, словами, Эйдан приблизился к Сандрин настолько, что смог мягко коснуться ладонью её спины в районе лопаток, жестом приглашая не задерживаться на пороге.

— Фобос, принеси ларец с нашими семейными драгоценностями, — велел он домовику, который тут же понятливо кивнул и исчез.

— Трудно было объяснить дома, где ты собралась скоротать вечер? — Эйдан, наконец, чуть улыбнулся, вспомнив о бдительном надзоре бабушки Сандрин во время приёма у Блетчли. — Или ты просто предпочла этого не делать?

Не то чтобы ему непременно нужен был ответ. Эйдан не собирался долго тянуть с основной целью визита молодой колдуньи. Нужно было лишь дождаться возвращения домовика с его ценным грузом.

В отличие от дома Блетчли, где они встретились в прошлый раз, сегодня территория не была нейтральной, однако держалась Сандрин примерно так же, как тогда — вежливо, уверенно, сдержанно и сравнительно свободно. Эйдану это нравилось. Ещё больше ему бы понравилось, если бы примерно так же всё осталось и после того, как она выйдет отсюда сегодня, в идеале — чуть более расслабленной. Впрочем, он отдавал себе отчёт в том, что этим вечером они вряд ли достигнут такого эффекта.

Узнать между делом, что аврор Сэллоу не присутствовала на вокзале во время грандиозного спектакля, устроенного там силами Пожирателей Смерти, было полезно и, в некотором смысле, даже приятно. Конечно, сам он участвовал в этом действе под оборотным зельем, а потому узнать его Сандрин в любом случае не смогла бы. Зато у неё не было и личных переживаний с места событий.

Так или иначе, акцентировать на этом внимание Эйдан пока не стал: тема заслуживала более подробной и обстоятельной беседы, но не теперь. Поэтому он ограничился тем, что ответил на комментарий волшебницы по поводу прерванного отпуска и ироничное замечание о сочувствии его сотрудникам понимающей усмешкой.

— Полагаю, всем сейчас приходится несладко, — примирительно сказал он, не торопясь садиться снова и пока оставаясь на ногах. Коллеги Сандрин, значит, были «взбудоражены». Хорошее слово, нейтральное и ёмкое, под ним можно скрыть любой ворох смыслов.

Сложно сказать, действительно ли Эйвери-мэнор, из которого его гостья успела увидеть лишь холл, лестницу на второй этаж, коридор и тот самый кабинет, в котором находилась, произвёл на волшебницу приятное впечатление, или она просто чувствовала внутреннюю потребность сделать ни к чему не обязывающий комплимент хозяину дома. Эйдан, тем не менее, улыбнулся. Думала ли Сандрин о том, что могла бы жить в этом особняке с детства? Наверняка думала. В следующий миг его лицо посерьёзнело.

— Как здоровье твоей мамы, Сандрин? — Эйдан не подумал об этом сразу, на том рождественском приёме, но осмыслил услышанное пост-фактум и сделал свои предварительные выводы. — Предположу, что, если она рассказала тебе о вероятности нашего родства, значит, она считает, что всё не очень хорошо.

И это было ещё мягко сказано. Избранная линия поведения требовала по возможности щадить нервы потенциальной дочери.

— Если ей нужна помощь… я мог бы поспособствовать её отправке за границу, если ей требуется участие колдомедиков специального профиля, которых, возможно, не хватает в Мунго. Независимо от того, какие результаты покажет наш предстоящий тест, — сдержанно уточнил Эйдан.

Словно эхом к его словам в кабинете снова появился домовик с увитым серебряными узорами ларцом, казавшимся ещё больше в тоненьких ручках ушастого создания. Фобос почтительно вручил ларец хозяину и испарился. Эйдан аккуратно поставил вместилище семейных реликвий на полированную поверхность стола.

— Здесь хранятся фамильные драгоценности рода Эйвери, — без лишнего пафоса пояснил Эйдан. — Открыть ларец может только тот, у кого уже есть один из зачарованных предметов, находящихся в собственности семьи.

Он коснулся крышки перстнем, который носил на руке. Изображённая на поверхности мантикора взмахнула крыльями и смирно уселась на задние лапы. Ларец открылся. Внутри находились, по большей части, украшения, как женские, так и мужские. Пробежавшись по ним взглядом, Эйдан выбрал кулон в виде крупной изумрудной капли на серебряной цепочке и протянул его Сандрин.

— Этот кулон носила моя бабушка. Он зачарован защитными чарами, обычным Protego. Но у него есть ещё одно дополнительное свойство: он теплеет, когда глава семьи хочет видеть его обладательницу.

Пока Сандрин смотрела на кулон, в руках Эйдана появилось ещё одно небольшое изделие из серебра — тонкий нож для бумаги с витой ручкой, заканчивавшейся изображением змеи. Правда, для разрезания бумаг его никто никогда не использовал. Вероятно, потому что его истинное назначение всё-таки было иным.

— Для признания владельца родовые артефакты требуют крови. Готова выяснить наверняка?

Эйдан прямо посмотрел Сандрин в глаза. Он знал, что она не передумает, но обязан был спросить.

Услышав о неизвестном проклятье, которое нашла на свою голову мать Сандрин, Эйдан, почему-то, не особенно удивился. Вивьен всегда удавалось вляпаться в самые беспросветные неприятности. Например, в тесное знакомство с ним. Дочь, в некотором смысле, шла по стопам матери. Угораздило же девочку стать аврором, а потом прийти, опять-таки, к нему.

Однако вместо того чтобы делиться своими мыслями, знать о которых Сандрин не полагалось, Эйдан лишь чуть нахмурился и кивнул. Строго говоря, не исключено, что в подобной ситуации требовалась помощь не колдомедика, а хорошего специалиста по тёмной магии, но такие, как правило, не торопятся помогать другим за здорово живёшь.

— В идеале стоило бы попытаться найти того, кто наложил это проклятье. Но, если это по каким-либо причинам невозможно, думаю, имеет смысл обратиться к скандинавским мастерам. У них хватает экспертов по неизвестным проклятьям. Я посмотрю, что можно сделать, — пообещал он. И, к сожалению, это обещание ему предстояло выполнить уже хотя бы потому, что оно отвечало его личным далекоидущим целям.

Кулон на тонкой цепочке был по-своему идеальным выбором, потому что, помимо всего прочего, создавал между ними особую симпатическую связь. И, кроме того, он понравился Сандрин.

Эйдан сознательно притушил улыбку, наблюдая за тем, с какой решимостью волшебница протянула ему руку. Он обхватил её своей ладонью — мягко, но безапелляционно.

— Нужна всего одна капля, — пояснил Эйдан, едва ли не в тот же миг уколов палец Сандрин тонким ножом с витой ручкой в виде змеи. Кровь выступила на коже в том месте, которого коснулся кончик лезвия. Эйдан уверенно и ловко направил руку девушки и чуть надавил ей на палец, заставляя каплю крови упасть ровно в нужный момент, чтобы она попала на вставленный в кулон камень.

Сначала ничего не происходило — только капля крови задержалась на поверхности изумруда, вместо того чтобы скатиться вниз под воздействием силы земного притяжения. А через пару мгновений она вдруг впиталась в камень. Изумруд полыхнул, и на несколько секунд его охватили языки холодного зелёного пламени: кулон признал новую владелицу. Эйдан за цепочку поднял его с поверхности стола.

— Что и требовалось доказать, — произнёс он с блуждающей по губам улыбкой. — Теперь он твой. Позволишь?

Эйдан сделал шаг, смещаясь дочери почти за спину, и едва коснулся её волос, разводя концы цепочки так, чтобы их можно было застегнуть у неё на шее, в то же время прекрасно отдавая себе отчёт, насколько удобным было его положение, чтобы сломать эту шейку, если бы он только этого хотел… Замочек щёлкнул, застёгиваясь. Эйдан снова сделал шаг, возвращаясь к такому положению, с которого он мог видеть лицо Сандрин, и мягко обхватил её за плечи на вытянутых руках.

— Теперь мы точно знаем, что ты моя дочь, — на мгновение улыбка проявилась у него на губах более отчётливо. Потом Эйдан прервал физический контакт, восстанавливая для них обоих права на личное пространство. — И я не откажу тебе в своём покровительстве. Но мне кое-что понадобится от тебя взамен.

Всему есть своя цена. Вряд ли Сандрин могла об этом не знать.

От помощи Сандрин не отказывалась, даже напротив, и это в некотором смысле подтверждало её готовность принять правила игры — что, разумеется, не могло не понравиться Эйдану. Выслушав пояснения волшебницы, он кивнул, подтверждая, что принял её слова к сведению и учтёт их при планировании дальнейших действий.

— Я не знаю, насколько быстро развивается проклятье, и не могу гарантировать исцеления, но я помогу организовать для Вивьен поездку к сведущим целителям, к которым вы ещё не обращались, — пообещал он. — Будем надеяться, что для этого ещё не слишком поздно.

На этом тему здоровья матери Сандрин на сегодня, пожалуй, можно было закрыть. Сама девушка сейчас интересовала Эйдана намного больше, потому что, в отличие от её матушки, пребывала в добром здравии и трезвости мышления, что, в совокупности с её родом деятельности, открывало немало любопытных перспектив.

Вопрос, заданный Сандрин, Эйдан счёл вполне уместным. Он подумал немного, прежде чем ответить.

— На этом кулоне нет никаких знаков, которые позволяли бы со стопроцентной уверенностью утверждать о его принадлежности роду Эйвери. Однако кое-кто из особо внимательных представителей чистокровных семейств может догадаться о его происхождении, — признал Эйдан. — Беспокоиться об этом не стоит. Эти люди, возможно, сделают свои предположения или даже выводы, но распространяться о них не будут.

«Они не так воспитаны», — не сказал, но мысленно добавил он, в то время как дочь понятливо приподняла волосы, чтобы облегчить ему задачу по застёгиванию цепочки у неё на шее.

Лёгкость, с которой Сандрин приняла наличие встречного условия, вдохновляла, а прозвучавшее с ноткой беззлобной иронии обращение «папа» заставило Эйдана умилённо усмехнуться.

— Не волнуйся, дорогая, я не потребую ничего сверх того, что ты можешь дать, — заверил он новообретённую дочь.
— Давай присядем, — Эйдан жестом указал на пару мягких кресел возле камина. — Нам есть, что обсудить. Не хочешь чего-нибудь выпить?

Он был почти уверен, что она откажется. Сандрин производила впечатление девушки, предпочитающей сохранять ясность мысли в сложных ситуациях, а не пропускать глоток огневиски «для храбрости».

Переместившись на новое место, Эйдан заложил ногу на ногу и снова посмотрел на волшебницу.

— У каждого старинного рода есть свои секреты, Сандрин. Как правило, чем древнее род, тем этих секретов больше. Если мы с тобой хотим достичь определённой степени откровенности, я как глава семьи должен быть уверен в том, что тайны Эйвери останутся тайнами и после того, как в них будет посвящена новая родственница — в нашем случае, ты. И, боюсь, простого обещания тут будет недостаточно.

Эйдан на несколько секунд перевёл взгляд на пламя, уютно вальсировавшее на потрескивающих поленьях в камине.

— Мне нужен Непреложный обет. Клятва в том, что ты не выдашь сознательно касающихся семьи Эйвери тайн и секретов, которые откроются тебе, начиная с этого момента.

Ничего сложного. Всего лишь вопрос безопасности — в первую очередь, его собственной и его единственного наследника — в особенности, учитывая, что кое-какие из этих тайн были у них общими.

Выраженное дочерью сомнение в возможности исцеления её матери развязывало Эйдану руки — по крайней мере, в том смысле, что в случае провала миссии по спасению Вивьен Сандрин, вероятно, не станет винить его в недостаточной оперативности. Это было неплохо и свидетельствовало о трезвой оценке ситуации, довольно необычной для девушки, мать которой находится на грани жизни и смерти. Возможно, впрочем, всё уже действительно зашло слишком далеко. Эйдан покачал головой. К этой теме они сегодня больше не вернутся, а завтра сначала должно наступить.

— Тисифона, — позвал он минуту спустя, когда Сандрин изъявила желание выпить кофе. Домовиха явилась секунды через три, как будто только и ждала, пока её призовут. — Сделай для Сандрин кофе, какой она захочет.

Эйдан мог бы сказать «для моей гостьи», но это было бы чересчур отстранённо и холодно. Или он мог бы сказать «для моей дочери», но эльфийка могла истолковать эти слова слишком широко и посчитать себя обязанной выполнять все требования Сандрин, а для этого пока было рановато.

— Ещё кое-что, Тисси, — продолжил Эйдан, когда его вновь обретённая дочь сообщила домовихе, какой кофе предпочитает. — Эрлинг дома?
— Нет, хозяин. Он появился примерно на четверть часа, но после снова куда-то ушёл. Куда, не говорил. Сказал, что ужинать не будет.
Значит, вернётся поздно. Эйдан на миг недовольно поджал губы: сын решил исчезнуть до крайности не вовремя.
— А миссис Эйвери? Уже вернулась?
— Минут пять назад, хозяин. Она прошла к себе и переодевается. Позвать?..
— Не сейчас. Немного позже, когда я скажу. Неси кофе.

Тисифона исчезла, а отец и дочь снова остались одни. По губам Эйдана скользнула кривая усмешка.

— Думаю, ты уже поняла, кто будет нашим свидетелем. Боюсь, тебе придётся пережить пару неприятных моментов. Что бы ни сказала Магдалина, не принимай это близко к сердцу, — то ли предупредил, то ли посоветовал он.

Эйдану, в целом, импонировала серьёзность, с которой Сандрин подошла к вопросу о Непреложном обете. Она не пыталась отказываться или уклоняться от выдвинутого им требования, что добавляло ей очков в глазах отца. В то же время, Сандрин вдумчиво отнеслась к деталям и с безукоризненной чёткостью вычленила потенциальные проблемные моменты. Однако никаких обещаний она ему ещё не давала, поэтому Эйдан предпочёл обойтись обтекаемыми формулировками, пока это было возможно.

— Тайны бывают разными, Сандрин, — мягко заметил он. — И оценивать их тоже можно по-разному. К тому же, я бы не хотел, чтобы ты поняла меня неправильно: не исключено, что большинства из них нам с тобой так никогда и не придётся коснуться. Однако, если однажды это всё же произойдёт, репутация рода Эйвери не должна пострадать. Как действующий глава семьи я обязан за этим проследить.

Тисифона появилась в кабинете снова и вручила Сандрин блюдце с чашкой, над которой витал ароматный парок.

— Я понимаю твои опасения, — тем временем продолжил Эйдан. — В жизни есть вещи, над которыми мы не властны. Если тебя заставят рассказать о чём-то, что может навредить семье, это не будет считаться нарушением обета — в том случае, разумеется, если ты не будешь испытывать желания выдать фамильную тайну или тайну одного из членов семьи и приложишь все усилия к тому, чтобы этого не произошло.

Насколько Эйдан успел понять дочь, это должно было её устроить. Получив от неё формальное согласие, он велел домовихе пригласить миссис Эйвери в кабинет. Маг вряд ли примчалась бы на его зов бегом, и это означало, что у Сандрин есть время, чтобы допить кофе, а у него — чтобы спросить её ещё кое о чём.

— Пока мы ждём мою супругу… Ты упомянула о потенциально незаконном характере наших семейных секретов. Не боишься, что среди них действительно могут найтись таковые? — Эйдан улыбнулся. — Ты ведь аврор. Вдруг ты узнаешь, к примеру, что я практикую тёмную магию и ритуальные жертвоприношения, или ем людей, или активно поддерживаю идеи Пожирателей Смерти? Уверена, что сможешь с этим жить?

Пока что всё это звучало как набор абстрактных тезисов, чем оно и являлось. Скрашивая ожидание, Эйдан взывал к воображению Сандрин. Впрочем, его в самом деле интересовало, что она думает об одной из подобных ситуаций и как полагает примириться с неудобной правдой, если таковая ей откроется.

Взметнувшиеся вверх брови Сандрин сообщили Эйдану о том, что новообретённая дочь была удивлена его решением рассказать супруге об их родстве. Она даже решила уточнить, правильно ли его поняла, и сделала это в невозмутимо-ироничной манере, заставившей его улыбнуться. Ответил он, впрочем, со всей серьёзностью.

— Разумеется, я планировал рассказать Магдалине о тебе в случае подтверждения нашего кровного родства. — Рано или поздно. Так уж вышло, что скорее рано. — Семья имеет значение, Сандрин. Какими бы сложными ни казались мои отношения с супругой, — хотя чего уж там сложного, — я ей доверяю. Не волнуйся, Маг не причинит тебе серьёзного вреда.

Во всяком случае, не должна. Правда, для этого придётся провести с ней обстоятельную беседу и разъяснить ситуацию во всех подробностях. Естественно, Магдалина всё равно будет не в восторге — но, возможно, и не станет всякий раз бросаться на Сандрин с намерением выцарапать ей глаза. А пару изощрённых колкостей от миссис Эйвери дочь как-нибудь переживёт. Самообладание она до сих пор проявляла достойное.

Выслушав провокационный ответ на провокационный вопрос, Эйдан улыбнулся снова. Давать прямых подтверждений догадкам дочери пока было нельзя.

— Какой потрясающей репутацией среди авроров пользуются чистокровные семьи, — усмехнувшись, прокомментировал он заявление Сандрин. — Или это только твоё мнение, основанное на личных представлениях обо мне? Весьма интригующее начало, должен сказать.

А ведь, по сути, она только что заявила ему, что, если гнёт тайн Эйвери станет для неё непосильным, она красиво уйдёт из жизни, нарушив Непреложный обет и отравив ему остаток существования в этом мире. Забавно. Но не очень. Другое дело, что запас прочности у этой девочки мог оказаться куда больше, чем она сама предполагала. Вопросы вызывали только запасы порядочности. Однако всё по порядку.

Лёгкие шаги возвестили о приближении Магдалины, и через пару секунд дверь распахнулась. Хозяин особняка поднялся супруге навстречу. Она с порога оценила обстановку и адресовала мужу взгляд, полный любви, нежности и жажды кровавой расправы.

— Эйдан, тебе не кажется, что это переходит все границы? — вкрадчивым, почти мурлыкающим тоном осведомилась Магдалина. — Раньше ты хотя бы не приводил своих девиц в наш дом.
Несмотря на не самый лёгкий нрав, миссис Эйвери была умной женщиной. Она сразу поняла, что здесь всё не так просто, и в этот миг пыталась сложить свои догадки с калейдоскопом фактов, чтобы расставить всё по своим местам. Эйдан подошёл к ней, положил ладонь благоверной на поясницу и легко поцеловал в уголок губ.
— В мой дом, Маг, — мягко поправил он. — И я буду приводить сюда всех, кого посчитаю нужным.
Уловив яростный отблеск в глазах жены, Эйдан плавным движением поймал её запястье и удержал руку ниже уровня груди, одновременно крепче прижимая супругу к себе.
— Уж тем более это касается тех, кто состоит со мной в прямом кровном родстве. Знакомься, Магдалина: Сандрин Сэллоу, моя дочь, аврор.
Брови миссис Эйвери выразительно изогнулись.
— И что Сандрин Сэллоу, твоя дочь, аврор, делает в нашем доме? — почти прошипела она. Эйдан от души улыбнулся. Упрямая.
— Обожаю, когда ты злишься, — констатировал он и применил запретный приём, коснувшись губами шеи Маг. Она немного взбрыкнула, но не всерьёз. — Сандрин надеется на моё отцовское покровительство — в Министерстве, по большей части, — заговорщицкий взгляд Эйдана скользнул по лицу дочери. — И даже готова ради этого принести Непреложный обет о сохранности тайн и непричинении вреда нашей семье. Но нам нужен свидетель. Не откажешь мне в такой малости, любовь моя?

Магдалина задумалась. Окинула прохладным, почти нескрываемо презрительным взглядом рыжую волшебницу напротив, изогнула губы в жёсткой усмешке и медленно кивнула.
— Хорошо. Это я могу. Но за это ты будешь должен мне… любимый.
Эйдан улыбнулся.
— Спасибо, Маг.
Она знала, за что. Он поцеловал её в висок и отпустил, снова оборачиваясь к дочери.

— Сандрин?
Эйдан посмотрел ей в глаза, ища в них подтверждение тому, что её решимость никуда не исчезла, — и протянул дочери руку.

Маг была, конечно, не в восторге от присутствия внебрачной дочери Эйдана в Эйвери-мэноре. Даже несмотря на то, что дочь была взрослой и появилась на свет до официального заключения брака и вообще до их знакомства. Даже несмотря на то, что Сандрин вела себя потрясающе разумно и не поддавалась на провокации Магдалины. Вероятно, именно поэтому — вследствие собственного неудовольствия — миссис Эйвери не отказалась от выполнения ответственной миссии засвидетельствовать заключение Непреложного обета: как и любой магический контракт, он накладывал на Сандрин определённые обязательства и, в конечном счёте, грозил усложнить ей жизнь. Это Магдалина готова была сделать с радостью. К тому же, при всех острых углах в их взаимоотношениях, Маг носила фамилию Эйвери, была осведомлена об основной тайне супруга и сына, которого Эйдан старательно приобщал к делу, и не могла желать, чтобы их семья угодила под молох правосудия. Иными словами, поспособствовать Непреложному обету новоявленной падчерицы было в интересах Магдалины.

Сандрин решительно посмотрела на него, их руки соприкоснулись. Палочка Маг была направлена на их сплетение. Эйдан едва различимо кивнул дочери в знак ободрения. Потом он начал озвучивать вопросы, задававшие форму клятвы. Сандрин отвечала на них, скрупулёзно повторяя всё от начала до конца, не упуская ни малейших деталей, а в одном месте даже ввернула собственное уточнение о самообороне. Оно, впрочем, было справедливым, и Эйдан мысленно усмехнулся, подумав о том, что в случае ухода с аврорской службы стоило бы определить Сандрин в Бюро международного магического законодательства. Вот уж кто не упустил бы ни одной детали при составлении правовых текстов и договоров.

После каждой фразы с кончика палочки Магдалины вырывался золотистый лучик, спиралью оплетавший их руки и скреплявший звучавшие клятвы, наполняя их магической силой.

— Клянёшься ли ты в случае необходимости предпринять все возможные действия для защиты тайн членов семьи Эйвери, их репутации, жизни, здоровья и свободы?

Это был уже третий пункт в Непреложном обете, который в эту самую минуту приносила Сандрин — пункт, которого они не обсуждали до сих пор, и потому устремлённый на дочь взгляд Эйдана стал чуть более напряжённым и пытливым. Она могла отказаться от этой части. Могла не принять обет.

Она этого не сделала. Последний язычок янтарного пламени соскользнул с палочки Маг, обвив руки отца и дочери. Контракт был заключён. Магдалина тихо вздохнула и неохотно отступила на шаг, опуская палочку. Эйдан смотрел на Сандрин. Теперь она знала точно и неоспоримо, что Эйвери есть, что скрывать, и есть, чего опасаться. Но клятва была принесена. Аврор, служащий закону, в этот миг уступил место дочери, обещавшей не идти против семьи и защищать её. Поддавшись порыву, Эйдан приблизился к Сандрин практически вплотную, осторожно обхватил ладонями её лицо и поцеловал в лоб. Маг наблюдала за этим действом с пренебрежительной усмешкой.

— Теперь ты, конечно же, скажешь, что моё присутствие здесь больше не требуется и что тебе нужно поговорить с ней наедине, — угадала она. Эйдан посмотрел на жену долгим внимательным взглядом. Маг фыркнула. — Ладно. Но помни, Эйдан Эдриан Эйвери, за тобой долг.

— Спасибо, дорогая, я ещё не успел об этом забыть.

Его благоверная выразительно хмыкнула, подчёркнуто неспешно добрела до двери и покинула кабинет, а Эйдан снова посмотрел на Сандрин.

— Она уязвлена и обескуражена, не суди строго, — вполголоса заметил он. — Спасибо, Сандрин. Говоря откровенно, я не был уверен в том, что ты это сделаешь. Особенно это касается последней части.

Помолчав пару мгновений, Эйдан снова подвёл дочь к креслу и усадил её, сам заняв место по соседству.

— И, к слову, по бумагам ты остаёшься Сэллоу, но по факту ты — Эйвери. Это означает, что обет, который ты принесла, действует в обе стороны.

У каждой медали есть обратная сторона. Но только в редких случаях изнанка может засиять ярче, чем лицо.

Отредактировано Aedan Avery (2020-09-15 02:46:56)

Стоило признать: мотивацию дочери Эйдан понимал не до конца. Клятву она произнесла без запинки, не моргнув глазом, хотя этот обет был несоизмерим с её требованиями. Во всяком случае, пока — однако обет уже был принесён, а встречная часть ещё нуждалась в исполнении. Не говоря уже о том, что сформулирована она была куда более расплывчато и обтекаемо. Так на что же в итоге рассчитывала Сандрин? Или она понятия не имела, во что ввязывалась, но, движимая силой инерции, не смогла остановиться в последний момент, даже почуяв, что очередной камень на пути к вершине оказался живым?

Если так, то её самообладание было достойно высших похвал. Потому что если она и осознавала, что зашла в своих честолюбивых устремлениях слишком далеко, то виду не подала. Сандрин, конечно, могла искренне верить в собственную готовность нарушить Непреложный обет и бесславно умереть смертью честных и безрассудных, но безрассудство шло ей меньше всего, а губить собственную жизнь из-за какой-нибудь ерунды вроде случайно обнаруженной в подвале коллекции чужих волшебных палочек было бы просто глупо.

Нет, Эйдан не собирался злоупотреблять доверием новообретённой дочери или испытывать на прочность её моральные устои. То есть, собирался, конечно — если говорить о втором пункте — но очень постепенно и осторожно, чтобы нигде ничего не сломать, а только придать рабочему материалу необходимую гибкость и упругость, что, в конечном итоге, должно было повысить его стойкость и расширить спектр приемлемого, допустимого и позволительного.

Когда Магдалина ушла, обстановка вновь стала более располагающей к откровениям — и, как оказалось, к вопросам. Эйдан тихо усмехнулся, когда Сандрин обратилась к нему, косвенным образом пояснив, что её интересовало и волновало.

— А кого вас учат первым спасать в аврорате? — ответил он вопросом на вопрос, немного разворачивая кресло к дочери и снова удобно устраиваясь в нём. — Того, кто важнее? Того, кто находится в наибольшей опасности? Того, кто к тебе ближе? Или попросту того, кого можно спасти?

Эйдан выдержал короткую паузу и улыбнулся.

— В любом случае, мы не в аврорате. Достаточно ограничений для одного дня, тебе так не кажется? Право выбора остаётся за тобой. Если подобная ситуация когда-нибудь настанет, ты поймёшь, что делать — и поступишь так, как сочтёшь правильным. Такой ответ тебя устроит?

Он посмотрел на лицо дочери, на котором сейчас играли светотени — отголоски всполохов огня в камине. Фамильный кулон с изумрудом ей очень шёл.

— У меня к тебе тоже есть вопрос, Сандрин, — неспешно произнёс Эйдан. — Говоря о покровительстве — ты ведь понимаешь, что я не связан с вашим Департаментом напрямую. Могу ли я сделать что-то конкретное для тебя сейчас, чтобы наше соглашение обрело больший вес? Мне бы не хотелось отпускать тебя с ощущением, что ты ввязалась в какую-то тёмную историю с туманными перспективами и полным отсутствием светлой стороны, — предельно честно сообщил он.

В конце концов, любой договор — дело обоюдное, а игра в одни ворота — не то, что может способствовать установлению доверия.