[info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету">незнакомец</a> </div> <div class="lztit"><center> 44 года, N</center></div> <div class="lzinfo">магглорожденный <br>импозантный неизвестный<br><br><a href="ссылка на вашу почту">совиная почта</a></div> </li>[/info][status]let's play murder[/status][nick]The Handsome Stranger[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/38kxq.jpg[/icon]

Начните с отдельной личности, и вы сами не заметите, как создадите самый что ни на есть типический образ: совокупность мелочей, образующих как будто бы человека, отличного от всех прочих, и вместе с тем до остолбенения на всех прочих похожего. Возможно, дело в том, что у каждого из нас, как известно, есть собственные странности (или, как нам приятнее их называть – «мелочи»), отделяющие нас от всего остального человечества. Но список странностей, при всем многообразии мира, все же досадно ограничен, и раньше или позже каждый из нас сводится к набору штампов. У этого непреложного закона исчерпаемости есть две утешительные оговорки: во-первых, обратный подход – от типического образа к индивидуальности – заведомо обречен на провал; во-вторых, закон исчерпаемости распространяется на все вокруг, и в этом мы не одиноки ни в этой вселенной, ни за пределами ее. Вот перед нами на усыпанной гравием дорожке лежит мертвец, будто бежавший к выходу из особняка и увязший в мелких камешках, как в болоте, и я расскажу именно о нем, а не о тех, что уже оказывались на этой дорожке, приводя соседей и жандармов в суеверное замешательство. Это была девушка. И, как и все – не попадем же и мы в ловушку «обыкновенности» - она была чертовски хороша собой.
Он увидел ее первым. Не потому, что смотрел специально или собирался увидеть, когда шел сюда. Просто обстоятельства сложились таким образом, что вечерами он предпочитал прогуливаться по этому маршруту, мимо закрытых наглухо ворот как будто бы давно оставленного владельцами особняка. Особняк был хорош собою, как столичный щеголь. Впечатлительные стареющие мадмазели, проведшие большую часть жизни в наблюдениях за жизнью чужой, утверждали, что дом давным-давно заброшен, но с ними молчаливо спорили недавно обновленный фасад; новенькие садовые статуи, вдруг в одно прекрасное утро выросшие по обеим сторонам злополучной гравиевой дорожки; и ухоженные, пышные и благоухающие кусты роз. Будь дом заброшен, глицинии в глубине сада давно пришли бы в запустение, а дикий виноград обхватил бы весь второй этаж своими цепкими лапами. Но в доме кто-то жил. Вернее, о нем кто-то истово, с явным прицелом на будущее, заботился, и это был чрезвычайно занимательный вопрос, которому он уделял времени ровно столько, сколько занимал путь по дорожке вдоль высокого, великолепно монументального забора, который своим тяжеловесным, непривычным здесь частоколом черных прутьев относил особняк к другой, туманной и промозглой реальности по ту сторону Ла-Манша.
Он увидел ее первым. Не потому, что присматривался или, как прочие соседи, всеми силами старался проникнуть за закрытые ворота хотя бы взглядом. Просто распростертое на дорожке тело само бросилось в глаза – ее сложно было не заметить, потому что на ней было рубиново красное платье. Такое, что в первую секунду он даже подумал, что это растеклась кровь. Но наваждение рассеялось очень быстро – в благословенном краю даже убийства случаются чисто и бескровно.
- Merde*, - пробормотал он себе под нос, прижался почти к самой ограде, чтобы удобнее было заглянуть между прутьев, и ускорил шаг, чтобы побыстрее добраться до ворот.
Естественно, он поселился на la Cфte d’Azur в самом крайнем его, магическом, проявлении не для того, чтобы выискивать трупы на гравиевых дорожках чужих, неизвестно кому принадлежащих домов. Он вообще выбрал это место ровно потому, что здесь не принято было задавать лишних вопросов – если умирающий не успел выбежать из дома на общественную территорию, он считался священной частной собственностью, с которой надлежало разбираться исключительно владельцу собственности и никому более. Но этот дом был особым. И он в самом деле увидел ее первым.
- Смотрите! – раздался впереди истошный вопль на чистейшем, пусть и очень громком английском. Одна из стареющих мадмазелей, нашедших пристанище чуть ближе к морю, театрально прижала иссохшие ладони ко рту и оглянулась по сторонам в поисках хоть кого-нибудь, кто мог бы посмотреть вместе с ней. – Смотрите! Там! Там! Женщина! – увидев его, замахала она руками. Merde. Он пошел еще быстрее и добрался до нее как раз тогда, когда она насмелилась подойти ближе к воротам, с любопытством, которое теперь уже не нуждалось ни в каком оправдании, заглядывая внутрь, поверх распростертого красного платья с расклешенной юбкой, вперед, по дорожке, к самому дому и его молчаливому, почти всегда в это время суток темному нутру.
- Ужасно, - пробормотала стареющая мадмазель. – Надо позвонить в полицию. Срочно позвонить в полицию.
Они выжидательно посмотрели друг на друга. Он жил куда дальше, чем она, пусть даже он и увидел мертвую девушку первым. Он не брал на себя обязательства звонить в полицию. Лезть в чужие дела – это исключительная привилегия, которую люди на этом побережье получали лишь с многими прожитыми летами.
- Звоните, - сказал он и зачем-то прокашлялся, словно английские слова, уже не очень привычные и никогда в полной мере не родные, застряли у него на языке. Мадмазель сверкнула глазами, окинула его с ног до головы полным подозрения взглядом, и, нехотя оторвавшись от ограды, двинулась в сторону своего дома, напутствовав его на своем чудовищном французском и со столь же чудовищным самомнением: «Vous restez ici»*. Он усмехнулся и коротко кивнул.
Она была мертва недолго и даже не успела понять, что мертва, - на ее лице застыло странное, но мучительно знакомое каждому, кто уже видел тех, других, выражение первого наивного удивления красивой молодой женщины с легкой примесью курортного разочарования несостоявшейся обольстительницы. Почему, интересно, они вообще сюда приходили? Кто их приглашал? Ради кого они так пышно и ярко разодевались, от кого уходили, не ожидая удара в спину? Они уходили, не убегали, это совершенно определенно – гравий на дорожке не оставил никаких следов ни спешного ухода, ни тем более побега. Ничто в саду не было потревожено и не утратило своего загадочного обаяния – ровно так и делаются дела на la Cфte d’Azur. Трупы красивых женщин просто сами собой появляются на дорожках.
Он хотел уйти. Уйти было бы единственно правильным решением. Но рубиново красная юбка-солнце почему-то приковала его к месту. Он стоял и просто смотрел: цеплялся взглядом то за стройные, слегка оголившиеся ноги, то за тонкие, изящные руки, за пальцы, разжавшие тонкий ремешок сумочки, за нежные, почти не искаженные черты лица. Она была красивее предыдущих – она была красива смелой, безбашенной красотой, которая здесь тоже ценилась, но более всего к лицу была тем, кто приезжал на один сезон.
Их короткое рандеву нарушил нарастающий гул голосов: высокие голоса мадмазелей-британок и мадемуазелей-француженок, низкие голоса мужчин, видимо, жандармов. Та самая мадмазель, с которой они повстречались у ворот, торопливо и сбивчиво объясняла молодому человеку в форме, что они – подразумевая себя и его – обнаружили тело случайно. Они гуляли, comprenez-vous*, они просто шли вдоль забора, как всегда вечерами, une promenade*, comprenez-vous. Жандарм понимал, конечно. Каким бы невыносимым ни был ее французский, молодой жандарм, естественно, ее понимал. Отчасти потому, что понимать тут особенно было нечего – каждый, кто жил здесь больше, чем сезон, понимал, что тело когда-нибудь окажется тут.
Он терпеливо дождался своей очереди и рассказал жандарму все то же самое, только на хорошем французском. Последовательный рассказ провел черту, которой ему так не хватало, между ним и престарелой мадмазель: это не «мы» гуляли тут вечером, это она и я. Мы шли с противоположных сторон. Но так получилось, - и это он придержал при себе – что я увидел ее первым. Сomprenez-vous? Жандарм кивнул и тут же потерял к нему интерес настолько, что даже не посчитал нужным запретить ему оставаться.
Вместо того, чтобы уйти домой, он остался взглянуть на то, как все пройдет в этот раз. Жандармерия, судя по всему, не отличалась особенной оригинальностью: они точно так же долго решали, как вскрывать ворота, ведь это частная собственность, и даже если на ней труп, ее следует уважать, пока не доказано обратное; точно так же сражались с тяжелым замком; точно так же воровато, словно не они представляли здесь закон и порядок, вошли внутрь; и так же неторопливо, хотя и нисколько не обстоятельно – их энтузиазм прошел после первого случая – принялись за работу.
Он стоял и смотрел сначала на жандармов, потом – на любопытствующих, а потом – на хранивший молчание дом. Ни одной тени не мелькнуло в окне. Никакого движения дальше садовой дорожки. Ничего.
- Pardon, monsieur, — обратились, кажется, к нему, и он обернулся на незнакомый женский голос. — Que s'est-il passй ici?
Молодая женщина, подошедшая к воротам, очевидно, незамеченной в толпе любопытствующих, была неуместно красивой для места преступления и неуместно неместной. Он окинул ее быстрым, оценивающим взглядом – на отдыхающую она тоже была не похожа.
- L'assassinat*, - чуть склонив голову набок, пояснил он и добавил на английском, который все еще скрипел на зубах, как песок. – У ворот этого дома убили девушку.

Отредактировано Elphias Doge (2020-10-31 19:40:16)

[info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету">незнакомец</a> </div> <div class="lztit"><center> 44 года, N</center></div> <div class="lzinfo">магглорожденный <br>импозантный неизвестный<br><br><a href="ссылка на вашу почту">совиная почта</a></div> </li>[/info][status]let's play murder[/status][nick]The Handsome Stranger[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/38kxq.jpg[/icon]

Услышав почти за спиной знакомый вскрик «Мерлин!», мадмазель обернулась, чуть округлив глаза, тут же потеряв интерес и к мертвой девушке, и к жандарму, и даже к дому без хозяина. То были тайны, к разгадке которых мадмазель приблизилась уже так близко, как только возможно, и теперь она жаждала, чтобы в истории ее скучной жизни на побережье появились новые действующие лица.
«Merde», - сказал он сквозь зубы. Он не собирался быть благородным рыцарем, - он для этого не  годился – но мадмазель делала с ним то, что не удалось сделать никакой другой женщине до нее: она вселяла в него чистейшее, беспримесное, разливающееся внутри и заполняющее всю отведенную форму чувство отвращения. 
- Зa ne te regarde pas*, – процедил он даже прежде, чем спохватился, что для нее это может оказаться лишь набором пустых звуков, потому что никто не мог сказать с уверенностью, в особенности они сами, как хорошо пожилые богаты дамы на la Cфte d’Azur владели языком места, в котором собирались встретить свою смерть.
Мадмазель удивленно округлила глаза. Ее тонкие брови капризно взметнулись вверх, рот сложился в гримасу разочарованного ребенка, и он был готов поклясться, что она была готова вступить с ним в диалог, если бы не непредвиденное обстоятельство – незнакомка, стоявшая рядом с ним, пошатнулась и сделала неловкий шаг назад, словно потеряла равновесие или в самом деле полагала, что один шаг от чужой смерти мог послужить ей оберегом.
Он не собирался быть благородным рыцарем, – он для этого не годился – но тело знало лучше и помнило тоже лучше, поэтому он сделал шаг вперед, к незнакомке, не задумываясь, и аккуратно придержал ее за локоть.
- Ах, деточка, - без тени сочувствия сочувственно выдохнула мадмазель.
- Occupe-toi de tes oignons*, - совершенно спокойно сказал он и повторил, чтобы она не подумала, что он и в самом деле предлагает ей заняться луком. – Займись своим делом.
Мадмазель сжала губы в тонкую ниточку. Смерила его долгим неприязненным взглядом, ожидая, что мироздание окажется на ее стороне, и он рассыплется в пепел, а потом отвернулась к жандарму, записывавшему что-то в потрепанный блокнот.
- Вы в порядке? – спросил он, и английский снова скрипнул на зубах. Ему не нравилось даже слышать свой голос, пока он еще не разговорился: пока все слова выстраивались в голове медленно и неловко, не поспевая ни за его мыслями, ни за самой жизнью, вынуждавшей его задавать вопросы неместной незнакомке вместо того, чтобы, наконец-то, направляться домой.
Она, конечно же, засыпала его вопросами, каждый из которых был бессмысленным и справедливым одновременно, и вопросы сгрудились в его голове, наталкиваясь друг на друга. Он слегка нахмурился, подыскивая ответ и почему-то вспомнил, как его мать говорила (заговорщицки, будто делилась только что постигнутым ею самой секретом), что в вопросе в английском уже прячется ответ, нужно только поменять порядок слов. Он это и собирался сделать, тем более что ничего более содержательного он предложить не мог, но его мысли спутал золотой отблеск ее часов.
- Вы… договаривались о встрече с хозяином дома? – уточнил он, вскинув бровь. Он знал, что он говорил на английском достаточно быстро и хорошо для того, чтобы у него не было объективных затруднений в общении, но все равно чувствовал, как вязнут на языке не ставшие родными слова. Следует прекратить об этом думать, сказал он сам себе. Merde.
– Это невозможно, мисс, - продолжил он, посчитав нужным на всякий случай дать ей объяснения и хоть какие-то, пусть и наверняка не удовлетворяющие, ответы на ее вопросы. – Хозяина этого дома никто здесь не видел. Ни разу. Мы только видим тела.

Отредактировано Elphias Doge (2020-10-31 19:40:33)

[info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету">незнакомец</a> </div> <div class="lztit"><center> 44 года, N</center></div> <div class="lzinfo">магглорожденный <br>импозантный неизвестный<br><br><a href="ссылка на вашу почту">совиная почта</a></div> </li>[/info][status]let's play murder[/status][nick]The Handsome Stranger[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/38kxq.jpg[/icon]

- Простите, - пробормотал он даже против своей воли, на миг растерявшись, когда незнакомка освободила свой локоть. Так, словно вместо того, чтобы принять его помощь, она предпочла бы упасть. У нее было на это полное право – у каждого есть своя история, даже на  la Cфte d’Azur. Его собственная история вынудит его вернуться к этому инциденту вечером, возможно, перед сном. Возможно, когда он по привычке будет ужинать, глядя на воду с террасы. Он будет прокручивать его в голове раз за разом и разбирать по кусочкам, выискивая, что из того, что он сделал или сказал, незнакомка могла расценить как угрозу. 
- Никто не видел, деточка, - снова вклинилась в их разговор мадмазель, вдруг осознавшая, что в лице незнакомки она упускает не только новое действующее лицо в истории, но и беспрецедентный в этой местности шанс рассказать кому-то нечто новое, никогда прежде не слышанное, свежее утренних круассанов и актуальнее свежей прессы. 
Он вздохнул и в очередной раз посмотрел на мадмазель – зло, но почти что обреченно. Порой ему казалось, что la Cфte d’Azur населяли не живые люди, – волшебники, сквибы, магглы – а картонные типажи. Мадмазели приезжали с острова не одно десятилетие, набирали полные легкие соленого воздуха и дряхлели здесь окончательно, потом неизбежно умирали и возрождались на следующий сезон, в тех же самых домах, только с другими лицами и другими скучными предысториями, в которых la Cфte d’Azur все равно неизбежно ставил самую последнюю точку. Мадмазели жадно, как разбавленное вино вечерами, пили редкие новости из чужих жизней – разводы, смерти, свадьбы, непослушные дети, полоумные родственники. Они были всеядны и неразборчивы и в вине, и в чужих жизнях. Им нужно было все и как можно больше, и у него, как и у всех по-настоящему живших на la Cфte d’Azur, это вызывало уже только отвращение. Тупое и ноющее внутри как головная боль в дождливый день. 
- Мы даже не знаем, - продолжала тем временем мадмазель, то и дело оглядываясь на жандармов, - как он выглядит. Но там кто-то живет. Там точно кто-то живет. И убивает, - добавила мадмазель, страшно выпучив глаза. Вдруг до мадмазели добралось и другое. Она подобралась еще ближе к ним, задев его локоть. 
- Вы собирались… - драматическая пауза, которая потребовалась мадмазели, чтобы обернуться на жандарма, так, словно это делало ее соучастницей еще одной истории, в которую она явно собиралась вцепиться. – Купить этот дом? 
Он вздохнул. Чертыхнулся сквозь зубы. 
- Вам показалось, - сухо сказал он, обращаясь к мадмазели. Он не собирался ей угрожать. И тем более не использовал магию. Он просто сообщал. В первый и последний раз, потому что не любил повторять. – Иди домой. 
Мадмазель мотнула головой. Упрямая, как все местные умирающие на свежем воздухе британки. У нее был задор, чтобы поспорить, но их взгляды встретились, и она передумала. 
- Je suis dйsolй pour tout зa*, - обращаясь уже к незнакомке, сказал он, убедившись, что мадмазель отошла от них. – Но вы вряд ли в ближайшее время сможете посмотреть дом. 
Он помолчал немного, размышляя над ее предложением. Он не был занят, но и удовлетворять ее иностранное любопытство за чашечку пойла, которое в местах для отдыхающих выдавали за кофе, ему тоже не хотелось. Лучше всего было отсюда уйти, пока жандармы не решили пообщаться с ним более обстоятельно. 
- Пойдемте, - кивнул он и махнул рукой в ту сторону, где прятался небольшой, настоящий la Cфte d’Azur для местных. – Только не туда, где отели и съемные коттеджи. Там сейчас только и разговоры, что об этом, а местным, кроме этих старух, все равно, - на всякий случай пояснил он, чтобы англичанка не решила, что он собирается увлечь ее в неизвестность. Красивые девушки на la Cфte d’Azur умирали единственным способом – на этой гравиевой дорожке. 

Отредактировано Elphias Doge (2020-10-31 19:40:45)

[info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету">незнакомец</a> </div> <div class="lztit"><center> 44 года, N</center></div> <div class="lzinfo">магглорожденный <br>импозантный неизвестный<br><br><a href="ссылка на вашу почту">совиная почта</a></div> </li>[/info][status]let's play murder[/status][nick]The Handsome Stranger[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/38kxq.jpg[/icon]

Они выскользнули из толпы, обступившей ворота и приехавших жандармов, прошли мимо небольших коттеджей, которые каждое лето арендовали одни и те же семьи, спустились по вымощенной брусчаткой улочкой на уровень ниже к морю и свернули налево, беря курс на самое сердце la Cфte d’Azur, бившееся так же ровно и спокойно, как обычно, не потревоженное ничьей смертью.
В этом и была магия, влекущая сюда волшебников и магглов, – не нужно было обладать никакими способностями, чтобы поверить, что единственной проблемой на la Cфte d’Azur был слишком маленький погреб для винной коллекции. Смерть, страх, боль не находили себе здесь места – они бежали из этого края, не обнаружив для себя пропитания. Даже мадмазели британки не боялись смерти на la Cфte d’Azur. Умирали здесь только молодые девушки и на строго определенном месте, а мадмазелей британок, как и всех остальных, просто однажды уносило приливом.
Незнакомка молчала, и об ее присутствии рядом некоторое время напоминал только стук ее каблуков. Он был совершенно не против молчания – молчание разрешало думать не только об убийстве девушки, но и о чем угодно еще. Например, о том, что он зря согласился поговорить с иностранкой, и сам до конца не понимал, на что именно он купился: ему не нужна была аудитория, и новые знакомства тоже, а уж иностранками его было не удивить совершенно точно.
Он вел чужестранку к Папаше Попугаю. Будь это место заведением для туристов, вывеска сразу же объяснила бы, причем тут Папаша и Попугай, но заведение было для местных, и Папаша с Попугаем оставались неразрешимой загадкой. Одна из версий гласила, что когда эту едальню разнообразной направленности открыл первый владелец-итальянец в незапамятные времена, он знал по-французски только два слова и, ничтоже сумняшеся, использовал их оба. С тех пор Папаша Попугай не раз менял владельцев, и, сколько он себя помнил, с самого его детства, деликатесами у Папаши заведовала большая французская семья, из тех, что прорастают всеми корнями и побегами в одно место – то, где они родились.
Незнакомка представилась, и он коротко улыбнулся, дернув уголком губ. Если бы он помнил всех розамунд и николасов, которые отдыхали здесь неделю, две, три или месяц назад, он позабыл бы к настоящему моменту и собственное имя.
- Очень приятно, - с трудом вытащив из своего английского эти два слова, отозвался он и зачем-то повторил за ней, снова улыбнувшись. – Аннетт.
Значит, она из тех отдыхающих, которые влюбились в томный, пахнущий олеандрами и морем la Cфte d’Azur и решили остаться здесь навсегда. Из таких отдыхающих иногда получались отличные местные. Не сразу, конечно, а через пару поколений, но для la Cфte d’Azur это был совсем не большой срок.
Он больше ничего не сказал, потому что не нашел в голове никаких подходящих вопросов. Обычно у отдыхающих, к которым неплохо относились, здесь спрашивали: «Вам понравились каникулы?». Но для этой чужестранки вопрос не годился – ее родителям, очевидно, да, раз они решили купить дом; а ее собственные каникулы уже были испорчены. Трупы на дорожке радовали только мадмазелей и жандармов, и то исключительно ввиду отсутствия других развлечений.
Аннетт снова заговорила, и он невольно прислушался, привыкая к ее акценту и манере речи. После мадмазелей ее английский казался быстрым и чистым, непохожим на вязкое болото, а несущимся вперед хрустальным горным ручьем.
- Местный, да, - кивнул он и еще раз свернул, с широкой и совершенно пустынной улицы на узкую, уютно освещенную низкими, спрятавшимися в цветущих кустах фонарями.– Вы увидите, когда мы придем, что суматохи вокруг той девушки здесь не так уж и много. Убийство… c'est terrible, mais on doit continuer а vivre*.
Он пожал плечами, выражая свое отношение к такой философии. Жизнь на la Cфte d’Azur всегда продолжалась. Пока с ними были море и солнце, по-другому просто и быть не могло.
- Мы почти пришли. Это, - он махнул рукой вперед, где светился огнями «Папаша Попугай», - Папаша Попугай.
У Папаши, как он и предполагал, в этот час было немноголюдно, и присутствующих никакое убийство совершенно не волновало. Он пропустил Аннетт вперед, придержав для нее дверь, и коротко приветственно махнул Фортену, старшему в семействе, который заслужил должность того самого папаши, помянутого в названии. Фортен широко улыбнулся им.
- Какие люди! А сказал, что сегодня уже не заглянешь, - восхитился чужой переменчивости Фортен, выходя из-за стойки. Он обратил внимание на Аннетт и галантно поклонился ей. – Мадемуазель. Прошу, прошу.
Фортен отвел их за дальний столик у окна, предполагая если не романтический вечер, то жизненную потребность в уединении, и, взмахнув волшебной палочкой, привел в движение кухонную утварь, чтобы готовить им ужин. Знать, что они пожелают есть, Фортену, как правило, не требовалось – он все уже решил и упорхнул творить свои маленькие шедевры.
Он сел так, чтобы для Аннетт с ее места открывался наилучший вид: треугольник морского пейзажа, обрамленный живописными домиками. Он мог бы прикрыть иностранку от чужих глаз, но любопытствующих здесь не было: только старики вели за своим обычным столом свой обычный спор о партии в магический петанк, и молодой художник Огюст торопливо зарисовывал что-то в блокноте, отвлекаясь разве что на сэндвичи с ветчиной.
- Венсан прекрасно готовит, но никогда не спрашивает, что гости хотят, - пояснил он.
- Я все слышу, - громко и радостно сообщил им Фортен, переходя на свой ужасный, клокочущий английский. – Не ругайтесь, мадемуазель. Он ворчит, но вы оба не пожалеете. Je promets.*

Отредактировано Elphias Doge (2020-10-31 19:41:00)

[info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету">незнакомец</a> </div> <div class="lztit"><center> 44 года, N</center></div> <div class="lzinfo">магглорожденный <br>импозантный неизвестный<br><br><a href="ссылка на вашу почту">совиная почта</a></div> </li>[/info][status]let's play murder[/status][nick]The Handsome Stranger[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/38kxq.jpg[/icon]

В юные годы, когда он был более восприимчив к типажам, предлагаемым местному жителю la Cфte d’Azur, отец дал ему совет, к которому он вновь и вновь обращался в течение всей жизни. Совет был прост, если не сказать банален: если когда-нибудь тебе захочется судить о чужестранцах со всей категоричностью местного жителя, вспомни, что каждый из нас кому-нибудь приходится чужестранцем. В устах отца, прекрасно осознававшего все подаренные ему жизнью «преимущества» (мать так и не переучила его говорить «привилегии»), совет приобретал оттенок трогательного меценатства души, которое мог позволить себе только очень благополучный человек. Они с отцом, впрочем, никогда не откровенничали, поэтому то, что в отцовском совете заключается смысл более глубокий, чем ему казалось в юности, открылось ему только несколько лет назад. По-настоящему и в полной мере, возможно, вообще только сейчас, пока он наблюдал за новой знакомой.
Не нужно было присматриваться к ней как-то по-особенному, чтобы понять, что «Папаша Попугай» в любых других обстоятельствах продолжал бы существовать с ней в параллельных, ни в какой точке не соприкасающихся мирах. Для «Папаши Попугая» у Аннетт были слишком дорогие и изысканные украшения, слишком тонкие запястья, слишком глубокий вырез слишком хорошо сшитого платья, слишком чарующая улыбка, слишком деловой взгляд. Лазурный берег едва ли можно было удивить хоть каким-то «слишком», кроме того, которое умудрялось каким-то непостижимым образом быть «в самый раз».
Фортен отошел, но, конечно же, и не подумал успокоиться.
- Это потому, - немедленно откликнулся Фортен на странно робкое замечание Аннетт, вновь обрушив на нее поток слишком тщательно проговариваемых им согласных, - что вы еще не пробовали мою готовку.
Он едва заметно качнул головой и возвел глаза к потолку так, чтобы видела только Аннетт. Фортен был прекрасным олицетворением избыточности, которая в этой части Франции – магической и немагической – присутствовала во всем, что только можно было помыслить. В избыточности для чужаков находилось своеобразное очарование, а для местных она была просто неотъемлемой частью существования.
- Помню, - кивнул он и улыбнулся. Аннетт была очаровательна и умела, кажется, этим пользоваться. Будь она первой очаровательной молодой женщиной, которую он встретил на la Cфte d’Azur, он влюбился бы в нее тут же, на этом самом нелепом месте. – Мне жаль вас разочаровывать, но Фортен накрывает мне без всякой платы.
Он справился с этим довольно длинным предложением куда более сносно, чем с предыдущими. Во всяком случае, английский не казался ему теперь похожим на набор звуков, набившийся в рот кучей камешков.
- Не знаю, что вам рассказать… - помолчав, сказал он. – Но вы удивите здесь любого, если расскажете, что собирались купить тот дом.
Слова в неожиданно длинном и сложном предложении цеплялись друг за друга почти мгновенно. Или ему просто повезло, что он никогда не тараторил.
- Никто не знает, кто там живет и живет ли кто-то. Старухи любят выдумывать истории, - он незаметно вернулся к коротким, емким и более удобным предложениям, о которые невозможно было споткнуться и над которыми не нужно было думать. – Но только потому, что здесь так не строят. Здесь нет таких заборов. Таких глубоко втиснутых в сад домов. Для местных здесь даже заведений лучше этого нет…
- Я все слышу, - громыхнул Фортен, но он не обратил на него внимания. И на стариков, встрепенувшихся было на миг, тоже.
- … время от времени в саду за забором находят труп девушки. Но это la Cфte d’Azur – здесь живут и умирают только так. Красиво и с шиком. В основном приезжие, - добавил он и улыбнулся Аннетт, обозначая таким образом, что это шутка, пусть и основанная на фактах из жандармерии.
- Он именно такой ворчун и даже плохее, - снова вклинился в их разговор Фортен и взмахнул волшебной палочкой так, словно не кофе варил, а готовился разнести «Папашу Попугая» огненным хлыстом.
- Дурная репутация, что поделать, - он спокойно пожал плечами, не отводя взгляда от Аннетт.

Отредактировано Elphias Doge (2020-10-31 19:41:20)

[info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету">незнакомец</a> </div> <div class="lztit"><center> 44 года, N</center></div> <div class="lzinfo">магглорожденный <br>импозантный неизвестный<br><br><a href="ссылка на вашу почту">совиная почта</a></div> </li>[/info][status]let's play murder[/status][nick]The Handsome Stranger[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/38kxq.jpg[/icon]

Аннетт была ужасно хороша собой, а «Папаша Попугай» с его неярким, теплым светом, ей бесстыдно льстил. Такая лесть была ей к лицу, как, впрочем, и любая другая: ее очарование ничто не могло испортить, разве что вложить в другую оправу, чтобы оно заиграло новыми гранями.
Обитатели la Cфte d’Azur обожали играть с такими гостями в старую как мир игру: гостям любили придумывать прошлое, настоящее и будущее, исходя из ценников, которые опытный глаз привычно развешивал на одежду, украшения и весь образ жизни чужестранцев. Чужестранцы постепенно разделились на архетипы, архетипы – на множество типажей, усложнявших классификацию. Аннетт явно была из тех, кто уже родился в обеспеченной семье, с браслетом из белого золота и таким же кольцом на руке и с мыслью, что они могут себе позволить один из самых дорогих домов на la Cфte d’Azur без ущерба для семейного бюджета. 
Мысль, что приобретение чего бы то ни было в жизни предваряет лишь желание это что-то заполучить, и ничего больше, по всей видимости, простиралась у Аннетт куда дальше обычных, и, в общем, неудивительных в этих краях амбиций будущего землевладельца. Она хотела, возможно, заполучить и его – чтобы он рассказал ей о доме, чтобы остался после этого знакомства с ощущением, что по краешку его жизни мимолетной тенью проскользнула небожительница. Это было занятно, потому что обыкновенно на la Cфte d’Azur все было куда проще, и на такие ухищрения здесь шли лишь отчаянно желающие замуж местные и знающие себе цену гостьи.
Он улыбнулся Аннетт. Но больше, чем ей самой, - ее белоснежным точеным запястьям, ключицам, изящному профилю. Почему бы и нет, в конце концов. Где есть смерть, там есть и жизнь.
- Вы, должно быть, очень скучно живете в Лондоне, - продолжая улыбаться, обронил он. – Здесь неэффективно все. И остается разве что искать в этом шарм и шик. Те девушки, по крайней мере, были богаты, раз их пригласили в тот дом. Когда здесь умирают богатые… - он помолчал, подыскивая для Аннетт достойное объяснение. - C'est terrible, но terrible хотя бы немного волнующий в первое время.
Фортен наверняка их слышал, даже несмотря на бряканье посуды и шипение их будущего ужина. Но никакого секрета в том, что он говорил, все равно не было: любой, кому хватило бы знания английского языка, мог бы рассказать Аннетт то же самое. Только вряд ли кому-то, кроме него, это было бы интересно: красивые девушки, расспрашивающие об убийстве других красивых девушек, - это сharmant, но совсем не новость.
Он остановил Фортена, который, тем не менее, собирался что-то добавить, коротким, скупым жестом, не повернув к нему головы. Фортен все равно не обидится. Он не из тех, кто долго расстраивается об упущенной возможности поговорить с незнакомцем.
- Лет… пять, - подумав, ответил он. – Поначалу в этот дом даже не нужно было проникать. До первой девушки. Там устраивались вечеринки. От них гудело все побережье. Каждый, кого вы здесь встретите, хоть раз там был. Но хозяина никто не видел. А потом, после первого убийства, вечеринки прекратились. Но и арестовать никого не удалось, как вы понимаете. Может, никто и не пытался, - добавил он. 
Никто и не хотел никого арестовывать – за такими фасадами прятались большие деньги, а за вечеринками – буйства, легко могущие перейти грань дозволенного. Он помнил ту первую девушку на дорожке. Она была из обеспеченной американкой, self-made с помощью выгодного замужества. О ней за ее короткое пребывание на курорте все узнали столько, что никто не удивился, когда ее вдруг обнаружили мертвой. У той, первой, даже было всем известное имя – Дэйзи. Красивое, но и вполовину не такое красивое, как она сама.
Он переменил позу, подавшись навстречу собеседнице.
- А вы собирались купить этот дом, даже не взглянув, что внутри?
Он даже ничуть не удивился бы, если бы это и вправду было так. Здесь к покупке недвижимости даже местные подходили не так, как в других регионах. Кому какое дело, что внутри дома, если снаружи – сад, море и целый la Cфte d’Azur как на ладони? Дом, в котором можно быть местным и «своим» за высоким, непроницаемым ни для кого и ни для чего, кроме смерти, забором. Но смерть – это не так страшно. В смерти, как в налоговой декларации, есть что-то постоянное и даже обязывающее.

Отредактировано Elphias Doge (2020-10-31 19:41:34)

[nick]The Handsome Stranger[/nick][status]let's play murder[/status][icon]https://funkyimg.com/i/38kxq.jpg[/icon][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету">незнакомец</a> </div> <div class="lztit"><center> 44 года, N</center></div> <div class="lzinfo">магглорожденный <br>импозантный неизвестный<br><br><a href="ссылка на вашу почту">совиная почта</a></div> </li>[/info]

Он усмехнулся, наблюдая за тем, как англичанка старалась скрыть свое разочарование, массируя виски и то и дело прибегая к всевозможным формулам вежливости, которые ее родной язык предлагал с избытком на любой случай. Как все красивые женщины, Аннетт, вероятно, ждала, что точеный силуэт, белоснежная кожа и очаровательная улыбка сделают за нее то, что женщины, обделенные раздававшей телесную красоту богиней, должны были добыть в разговоре пользуясь словами и подкрепляя слова доводами, как, собственно, все люди на земле. Впрочем, Аннетт и правда была так хороша, что упрекнуть ее в злонамеренном использовании внешних данных язык бы не повернулся даже у него. Хотя красивые женщины давно вызывали у него двойственный интерес – физический, безусловно, и еще один, щекочущий любопытство человека, давно от любопытства отвыкшего.
Аннетт отпила воды, но несмотря на то, что ей как будто бы явно хотелось, дальше пить не стала.
- Фортен, - обратился он к хлопотавшему за стойкой повелителю «Папаши попугая», - ты стареешь.
Он взглядом указал на стакан Аннетт. Фортен фыркнул, по своей привычке преувеличенно обидевшись на весь свет разом и многократно, взмахнул палочкой, обеспечивая непрерывный процесс приготовления еды, на миг скрылся из виду и появился со старинным кувшином, до краев наполненным водой.
- Ужасный человек, - пожаловался он Аннетт, ставя перед ней кувшин. – Я и он. Но я, разумеется, больше ужасный, мадемуазель. Toujours froid, - пояснил он гостье. – Он… как… э-э-э… зачаровАн.
Пока Фонтен хлопотал, рассыпаясь в извинениях, устраивая кувшин так, чтобы Аннетт было удобно, и многословно, на безжалостно исковерканном английском поясняя, что он оплошал, но берет всю вину на себя, он рассматривал англичанку. И почти уже ею любовался. Каждому, кто помнил Дэйзи, она бы показалась очаровательной – выступающей из полумрака «Папаши попугая», как из другого мира: вместо простой, удобной одежды, в которой было не жарко днем и легко было накинуть пару слоев вечером, на ней красовалось дорогое платье, надетое не по случаю, а просто потому, что платья дешевле в ее гардеробе не водилось; вместо самых распространенных украшений – широких колец из потускневшего золота, на ее изящных пальцах красовались кольца из платины или белого золота, и такого же металла браслет обнимал нежное запястье; вместе грубоватой простоты и подкупающей прямолинейности местных, Аннетт действовала с расчетливым очарованием красивой иностранки, собиравшейся использовать оба своих преимущества в полной мере. Это было… очаровательно. С таким шиком здесь себя вела разве что Дэйзи, но это было уже довольно давно. Почти забылось в череде других красивых иностранок, которым чего-нибудь да не хватало до недостижимо высоко поднятой американкой планки.
Когда Фонтен, наконец, вернулся за стойку и вновь принялся возиться с их ужином, он улыбнулся Аннетт, едва приподняв уголки губ. Он казался ей, должно быть, нелюдимым и нелюбезным. Попросту – странным. И, вполне вероятно, она сейчас просто искала повод, чтобы попрощаться, получив скупую информацию о доме, пригодную разве что для того, чтобы повысить стоимость дома красивой легендой. Было бы досадно потратить вечер и ничего от нее не получить.
- Приблизительно через полчаса жандармы уедут, - он пожал плечами. – Как я уже говорил, убийство здесь вовсе не новость. Кажется, это означает, что ваш отец не ошибся. Доступ после пяти вечера в дом и в самом деле есть. Но муниципалитет не имеет к этому никакого отношения. Как, впрочем, и владелец, потому что совершенно очевидно, что владельца в доме сейчас нет.
Между ними на секунду повисла пауза, и, как и следовало ожидать, ее немедленно занял Фортен.
- Пастис убережет вас от разочарования в местных винах, - сообщил он Аннетт. –На мой вкус, оно вполне пригодно, если помнить, что оно сделано практически на твоих глазах.
- Ой-ей, - громогласно не согласился с ним Фортен. 
- Желаете? – вновь подавшись вперед, сокращая между ними расстояния до многозначительной секретности, поинтересовался он.

[nick]The Handsome Stranger[/nick][status]let's play murder[/status][icon]https://funkyimg.com/i/38kxq.jpg[/icon][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету">незнакомец</a> </div> <div class="lztit"><center> 44 года, N</center></div> <div class="lzinfo">магглорожденный <br>импозантный неизвестный<br><br><a href="ссылка на вашу почту">совиная почта</a></div> </li>[/info]

Она была очаровательна, когда не пыталась казаться очаровательной. Когда не поворачивалась так, чтобы выкроить из неяркого освещения, которым Фортен создавал, как ему казалось, атмосферу домашнего уюта, немного больше красоты для своих ключиц и точеной шеи. Когда не старалась сделать вид, что ей нравится дурной пастис, который у Фортена все равно был лучше, чем вино, и замаскировать свое разочарование и недовольство за несколько жеманным «очень необычно». Когда не пыталась казаться заинтересованной местными диковинками и обманчивой новизной магического курорта, не жеманничала, чтобы расположить к себе.
В «Папаше Попугае» все наносное очарование становилось выпуклым и уродливым, потому что не могло пройти проверку добротными столами с богатой историей пьяных разборок, соседских мордобоев, семейных ссор и азартных карточных игр, с тщательно потертыми магией пятнами пролитого вина, кофе и похлебки; умиротворяющим гулом голосов, за которым было невозможно расслышать кокетство чужачки; добродушием Фортена, которому было наплевать на то, что украшения на одной руке гостьи стоили примерно столько, сколько весь его «Папаша Попугай».
Пора было признаться, что он ровно за этим и привел ее сюда, а вовсе не потому, что в «Папаше» они в самом деле могли спокойно поговорить, не привлекая никакого лишнего внимания, кроме навязчивого, продиктованного исключительно заботой о постояльцах, внимания Фортена. Ему хотелось посмотреть, как сквозь всю ее иностранную прелесть постепенно проступит ее истинное лицо, прекрасное куда более равнодушной, холодной, отчетливой и расчетливой красотой.
В том, как Аннетт отстранилась на дюйм, едва до ее ноздрей добрался аптекарский запах пастиса, на долю секунды потеряв от отвращения контроль над собой, очарования и характера было больше, чем в мягкой улыбке, торопливо легшей поверх мелькнувшей на лице гримасы. Он тоже мягко улыбнулся в ответ, хотя знакомство чужестранки с пастисом отчего-то привело его в даже слишком хорошее расположение духа. 
- Отвратительно, правда? – уточнил он без обиняков, глядя Аннетт в глаза. Странно, что она, явно воображавшая себя знатоком человеческой натуры, не понимала, что получила бы куда больше, отбросив то, что было ей не свойственно. Он решил подвести ее к этой мысли невзаимной откровенностью. – Не хочу сказать, что это самый отвратительный пастис в этой части Франции. Как я уже говорил, он вполне пригоден к употреблению, со всеми оговорками. Но ругать пастис Фортена здесь практически хороший вкус.
- Ложь! – гаркнул из-за стойки Фортен, и, в его защиту, брякнули разом все задействованные в приготовлении им ужина ложки.
- Во всяком случае, после него ужин покажется вам манной небесной, - он усмехнулся, проигнорировав Фортена. – Готовит он и в самом деле хорошо.
Не так, разумеется, как Аннетт привыкла, но вины Фортена в том уже не было – для тех, кто собирался покупать дома на la Cфte d’Azur, существовали едальни куда более фешенебельные, чем «Папаша Попугай», но информацией о недвижимости в них не торговали, свято соблюдая негласные правила клуба местных домовладельцев.
- Дом закрыт и опечатан чарами, - повторил он за Аннетт, не выискивая в своем английском никаких новых слов для объяснения. – Но это не значит, что в него нельзя войти, если захотеть. Даже в таких домах, как этот, чары наложены больше для создания видимости, чем для защиты. Дома на la Cфte d’Azur берегут деньги их владельцев. Закрытый клуб собственников.
Почему-то ему казалось, что Аннетт, которая не пыталась расположить к себе, такое объяснение должно приглянуться. Или он сам растерял способность разбираться в иностранках и различать за их отпускным легкомыслием умение здраво мыслить и просчитывать чужие деньги наперед.

Отредактировано Elphias Doge (2021-02-01 18:02:58)

[nick]The Handsome Stranger[/nick][status]let's play murder[/status][icon]https://funkyimg.com/i/38kxq.jpg[/icon][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету">незнакомец</a> </div> <div class="lztit"><center> 44 года, N</center></div> <div class="lzinfo">магглорожденный <br>импозантный неизвестный<br><br><a href="ссылка на вашу почту">совиная почта</a></div> </li>[/info]

По-настоящему хитрые женщины не приживались в курортной части la Côte d’Azur.
Они слишком быстро теряли друг к другу интерес: женщины разочаровывались в побережье и его обитателях, раскусив их, как им казалось, раз и навсегда и во всем их многообразии, а la Côte d’Azur разочаровывался в таких женщинах – чрезмерная циничность отравляла атмосферу легкомысленного курорта, где всем жилось легко и беззаботно, будто в первый и последний раз.
Его новая знакомая была из тех женщин, очевидно, у которых с la Côte d’Azur не могло сложиться никакого курортного романа. Слишком умная для этого, слишком хорошо умеющая притворяться, слишком расчетливая во всем этом. Ему вдруг пришло в голову, что у себя дома, вполне вероятно, Аннетт строила то, что нынче называлось «успешной карьерой» и стремительно входило в моду у молодых женщин, как платье, которое требовалось непременно доносить до конца сезона, пока веяния вновь не изменились, увлекая за собой прекрасных дам.
Приехала по просьбе или поручению отца проверить документы и посмотреть дом, но сказала об этом поначалу так, словно инициатива покупки дома исходила от нее самой. Флиртовала англичанка тоже со знанием дела, понимая, чего может добиться напускной, обманчивой доступностью и легкомысленностью.
Это было забавно. За это он любил la Côte d’Azur более всего: здесь все типажи проступали ярче, со свойственной многим курортам выпуклостью. Вот только взгляд у местных был более натренирован, чем у всех остальных на побережье – благословленное и проклятое чудаками место, как любила говорить его мать. Прекрасные и проклятые, ни дать ни взять.
Он никого сюда не водил до Аннетт. Однообразие разрушало репутацию – череду красивых женщин здесь посчитали бы за данность, сопровождающую любого успешного мужчину, а вот однообразие и отсутствие фантазии еще со времен, ревущих двадцатых считались дурным тоном и практически смертным грехом.
В ответ на нарисованную ею картинку, в которой они оба становились похожими на неудачливых грабителей из старой комедии, сговорившихся на заведомо провальное предприятие, он лишь коротко беззвучно рассмеялся, невзначай сокращая расстояние между ними еще немного, еще на одну маленькую тайну, разделенную на двоих.
- Если вы захотите перелезть через чужой забор после ужина, - улыбнулся он, не отводя от англичанки взгляда, - кто я, чтобы вам отказать.
Курортные чары расслабляли даже самых циничных дам. Каждая self-made американка на la Côte d’Azur, начиная с Дэйзи, полагала, что она выше этого безумного, неловкого, затертого настолько, что уже даже не остроумного флирта. Но южный воздух, дурной пастис и аура таинственности, висевшая над la Côte d’Azur не одно десятилетие, делали свое дело: они позволяли американкам убедить себя, что с ней ничего дурного не произойдет никогда. Ведь она понимает, что это всего лишь игра. И в этой игре выиграть могут, разумеется, только обе стороны. В каком-то смысле, впрочем, так оно и было.
- Несмотря на ваш огромный, надутый после ужина живот, вы хотите сказать? – уточнил он, по-прежнему улыбаясь. – Едва ли вы станете менее очаровательной спутницей для проникновения на территорию чужой собственности после ужина.
Говорил он улыбаясь, но его взгляд оставался серьезным и внимательным. Такие, как эта англичанка, не верят в обыкновенный флирт. Они слишком привычны к тому, что они красивы, обворожительны и притягательны для всех мужчин на свете. Общая тайна, маленькие шутки двух заговорщиков, которые их обоих относили к каким-нибудь приятным воспоминаниям со школьной скамьи, подходили к случаю куда больше. Кроме того, флиртовать по-курортному беззастенчиво он тоже никогда не умел. В этом, вероятно, и крылась вся проблема. С этого, вероятно, все и началось когда-то. Женщина на la Côte d’Azur ценили, увы, совсем другое. Прекрасные и проклятые, ни дать ни взять.
Прекрасные и проклятые.