Все закончилось действительно быстро. Вспышка заклинания была последним, что заметила Дея, прежде чем потерять сознание. Вложенный в рук порт-ключ она уже не почувствовала, как и не почувствовала вероятно не слишком приятного приземления на пол их с Эрлингом квартиры. Следующее, что удалось ей осознать после чертового "ступефая" был шорох и шум чужого присутствия. Она заворочалась тревожно, с трудом приходя в себя и заставляя себя открыть глаза. Ощущения были отвратительные.

Ведьма не сопротивлялась, не испытывая на это ни сил, ни желания, когда он поднял ее, пересаживая в кресло. Кресло было большим и мягким, отчего-то вступая в резкий контраст со всем произошедшим. У нее ныли коленки от неудачного, болезненного удара там, в салоне, а в горле застрял ком, не давая ей вымолвить ни слова. Ни слова из того, что она возможно хотела бы сказать ему, но ощущала сейчас всю абсурдность и бессмысленность этого. Ни одно из этих слов, в общем-то, не имело значения.

Медичи прикрыла глаза, когда он отправился на кухню, пытаясь найти в себе силы хотя бы встать. Она слышала звуки открывающихся шкафчиков и его шаги и не хотела знать, что он там делает. В целом, ей сейчас было все равно. Девушка никогда не предполагала, что пыточное так выматывало, вытягивая из жертвы все силы. Предполагать ей это было неоткуда - подобная магия никогда не была в почете в ее лицее, как и любое насилие в целом.

Она открыла глаза, разглядывая емкость с зельем, а после перевела мрачный взгляд на Эрлинга. Его вопрос звучал насмешкой. Она чувствовала себя разбитой, опустошенной, и самым отвратительным было то, что она чувствовала себя преданной.

Дея дернула рукой, выбивая из его ладони пузырек и не заботясь о разлитой жидкости. Объективно - это было меньшее, из их проблем.

- Да пошел ты, - она отозвалась с холодной мрачностью, а после опираясь на подлокотник кресла, чтобы встать. Говоря откровенно, она не отказалась бы сейчас ни от возможности поспать, ни от зелий, которые могли привести ее в приличный вид, но собиралась позаботиться о себе сама. Он уже позаботился, ей хватило впечатлений.

Она чувствовала его жгучую, обжигающую вину. И помнила вместе с тем ту решимость, с которой он поднял на нее палочку. Медичи признавала сейчас, что всегда знала, что это произойдет, и что его выбор всегда будет очевиден.

Она прошла несколько шагов, подцепляя с тумбочки колоду карт и открывая шкаф. Сбоку раздалось призывное, настойчивое мяуканье.

- Я заберу Марти с собой, - она, в общем-то, не знала, зачем сообщала об этом, потому что вряд ли Эрлинг претендовал на кота.

Ведьма перевела взгляд на парня, разглядывая его внимательно. Их пребывание сейчас в одной комнате казалось ей просто продолжением всего того кошмара, и она ничего не хотела больше, чем чтобы он закончился.

- Твой отец наконец-то доволен тобой, Эрлинг?

Медея, говоря откровенно, не имела ни малейшего понятия, куда пойдет. Очевидно, куда угодно, лишь бы подальше от этого места и от него, чтобы забыть этот как жуткий, самый страшный кошмар и более не вспоминать. Это вряд ли было возможно, и она отдавала себе отчет в том, как много в ее жизни так легко и играючи стало связано с Эрлингом, но все же была настроена решительно. Нужно было сделать это давно - прекратить притворяться, что им наплевать на то, кто она, и чем он занимается.

- Прекрати, - она бросила раздраженно, вытаскивая из шкафа небольшую дорожную сумку, - прекрати делать вид, что заботишься обо мне.

Она знала, что была несправедлива к нему в этот момент, потому что не сомневалась в его искренности, но сомневаться хотела. Потому что не прошло и часа с момента, как он применил к ней пыточное и было абсурдным после этого беспокоиться о том, будет ли ей куда пойти. Она мало переживала об этом, в конце концов у нее всегда отлично получалось справляться с собственными проблемами самостоятельно.

Дея не слишком заботилась о том, в каком виде бросала вещи в сумку. Немного злилась из-за того, что выходило медленно, делать резкие движения она опасалась. Ее немного вело от слабости, но она продолжала упрямиться, не желая более иметь никакого отношения к тому аду, в котором жил Эрлинг.

Она обернулась слишком резко, позабыв обо всем, когда он попытался объяснить то, почему все произошло именно так, а не иначе. Объяснить, что видимо тем самым оказал ей услугу, раз не дал применить пыточное Розье или своему отцу. Ведьма поймала себя на злой, взбешённой мысли, что он, вероятно, совсем тронулся умом, если видел все в подобном свете.

- Я не знаю, как работает пыточное. Я не пытаю людей, мои знакомые не пытают людей, там, где я росла, люди не развлекаются, пытая других, - она не заметила, как повысила голос, не сдерживаясь. Ей хотелось кричать и топать по-детски ногами от тупого бессилия, потому что то, что он натворил, нельзя было объяснить ничем разумным, кроме его ценностей. Тех самых, в которых приказ отца, его одобрение и пресловутое "так надо" стояло выше всего остального.

- Лучше бы это был твой отец, с этим хоть как-то можно было бы смириться

На мгновение от всплеска эмоций потемнело в глазах, и Медичи коснулась немного судорожно двери шкафа. Она ощутила прикосновение Эрлинга к локтю, а после - острее от контакта - вину и горечь, которую он испытывал. От яркости эмоций перехватило слегка дыхание, заставляя сделать пару лихорадочных вздохов. Она дернула рукой, вырываясь.

- Мне плевать, кто дал наводку на мой салон. И ты и твой отец знали, что там нечего искать.

Ей действительно следовало присесть, если она не хотела в следующее мгновение оказаться вновь на полу без сознания. Эта мысль ей претила, как и претило ощущение слабости и беспомощности. Она сделала несколько аккуратных шагов, возвращаясь к креслу и села на край, не собираясь задерживаться. Прикрыла глаза, ощущая как смертельно хочет спать.

Ей не нужны были его извинения, чтобы знать, что он раскаивается.

- Зато теперь все наконец станет так, как должно быть, - она не скрывала раздражения, но считала это единственным итогом.

Потому что он, побунтовав, может вернуться в отчий дом и стать тем, кем его хотят видеть, а она может как и раньше делать все, что захочет, не привязанная ни к месту, ни к людям.

Медея не хотела пить зелья, не хотела оставаться в квартире, и не хотела, чтобы он о ней заботился. Вероятно, больше всего она хотела капризничать, плакать, топать ногами и требовать у мироздания, чтобы все вернулось так, как было прежде. Прежние времена, пусть даже с осознанием их недолговечности, казались ей редкой идиллией и раем, в которых мысль, о том, что он действительно может причинить ей вред никогда не задерживалась в ее голове всерьез, оставаясь неприятным фоном, заглушенным их спокойной, приятной жизнью. Закрывать глаза на то, что ей не нравилось, игнорируя существование неприятных деталей, у нее всегда получалось даже слишком хорошо.

Ведьма дернулась на упоминание Амалии, воскрешая внезапно в голове события вечера, о которых глупо, эгоистично успела забыть, увлеченная собственной болью. Она помнила отчетливо его голос, произносящий непростительное, и сейчас ей требовалось немного времени на осознание, что он просто усыпил ее. Благородство в их семье имело причудливые выражения, и она осознала только сейчас, что по сути его отец поступил схожим образом, отправив ее домой.

Они оба чертовски ее достали.

- Не хочу, - она подтверждает его слова, что не хочет, чтобы он заботился о ней. Такая забота ей точно не была нужна, когда все самое худшее он сделал сам. Девушка помолчала с мгновение, прежде чем переспросить спокойнее: - Ты просто усыпил ее?

Абсурдность ситуации сводила с ума, когда Эрлинг, не отличавшийся по натуре кровожадностью, стремился сохранить человечность. Не убивать понапрасну, например. Это вызывало противоречивые чувства, мешая злиться на него легко и просто, как и должно было быть.

Медичи считала, что его слова звучали приговорим, который он вынес себе - им - сам. Не представляла, как действительно сможет простить его за то, что он позволил себе сделать с ней и с самим собой, не сумев защитить ни себя, ни ее.

- Я могу позаботиться о себе сама, - она протянула упрямо, бросая неприязненный взгляд на зелья, выстроенные на тумбочке. У нее не было разумных объяснений, почему она так упрямилась, но не желала сейчас принимать от него помощь. - Тебе действительно лучше помочь Амалии.

Она хотела бы помочь сама, но осознавала, что на это у нее точно не хватило бы ни душевных, ни физических сил, и ей нужна была его помощь. Пусть даже в таком виде, когда она не просила сама и не просила для себя. Ведьма раздумывала всерьез над его предложением выспаться, прежде чем уйти, но капризно протестовала вновь. Боялась отчасти, что утром найдет причину не уходить вовсе.

- Я уйду раньше, чем ты вернешься, - она полагала разумно, что ей нужно не так много, а с остальными вещами он может делать все, что захочет.

- Я знаю, что ты чувствуешь, Эрлинг, - Дея напоминает ему об этом внезапно, движимая желанием, чтобы он знал, что его чувство вины не остается не замеченным. Но продолжает жестче, холоднее, напоминая, что знает не только об этом: - И я знаю, что ты чувствовал в тот момент. Уверенность и решимость, никаких сомнений в правильности выбора.

- А в этом действительно была такая необходимость?