Медее казалось, что она с этим практически смирилась - с чертовой меткой на предплечье Эрлинга. Он уходил, приходил и пропадал вновь. По тем делам, которые не должны были ее волновать. Она не хотела знать больше, чем писали в газетах и судачили шепотом в ближайших окрестностях. Она чувствовала их страх - магглов, не понимающих, что происходит, магглорожденных волшебников, боящихся, что следующей жертвой станут они или кто-то из их близких. Она не собиралась бояться. Несмотря ни на происхождение, ни на безрассудную близость к одному из таких... чудовищ, как их называли. Бояться ей претило.

Ведьма не возражала и не спрашивала, когда Эрлинг сообщил, что ему необходимо уйти. Подставила щеку привычно для поцелуя, вздохнула глубже, подавив раздражение. Она убеждала себя в том, что было глупо злиться раз за разом, зная прекрасно кто он и чем занимается. Стоило либо расходиться каждому по своей дороге, либо принимать это как данность. Ему не доставляло это удовольствие, она чувствовала это, и вероятно это было тем единственным, что позволяло ей держать себя в руках и в здравом уме.

Ее отвлекла от мрачных мыслей Амалия с чашками кофе и планами на остаток дня. У них было еще около получаса, прежде чем должна была появиться женщина, не скрывавшая свое магическое происхождение, но утверждавшая, что пришла к ней по совету кого-то из их общих знакомых. Дея не любила подобные загадки, как и не любила абсурдно неопределенность вовсе, но обещала принять ее этим вечером. Если ей того так хотелось. На ее вкус женщина выглядела чересчур странно. Она таких остерегалась.

Они успели выпить кофе и женщина успела прийти. Начали по традиции за здравие - болтовней обо всем и ни о чем. Много ли у нее клиентов, как часто она работает в магическом мире, насколько точны ее предсказания. Медея не стеснялась отвечать, не стеснялась и задавать вопросы. Беседа складывалась мирно, шар ее просьбы показать хоть что-то игнорировал, ведьма врала напропалую, выдумывая одно предсказание за другим. Вечер был ничем непримечательным, но, как водится, до поры до времени.

Колокольчики над входом звякнули привычно и призывно. Она услышала следом тяжелые, мужские шаги и бросила внимательный взгляд на женщину перед ней. Дея чувствовала их - смесь пугающих эмоций от незваных гостей за портьерой.

Она ахнула пораженно, заслышав непростительное, и поднялась со стула резко. В голове било набатом, что она знала, чертовски хорошо знала этот голос. Соображать приходилось быстрее, и она выхватила палочку, поманив за собой клиентку. Позади них была подсобка, а из подсобки можно было выбраться через черный ход наружу. Медичи затолкала за дверь женщину и чертыхнулась, замечая оставленный на столе хрустальный шар.

Ей понадобилось мгновение на раздумье, чтобы дернуться к нему, но схватить его она уже не успела. Неприятная оранжевая вспышка сверкнула в полумраке, толкая ее в грудь, и девушку отбросило в сторону. Она вскрикнула от боли и неожиданности, приземляясь на пол, и бросила разъяренный взгляд на человека в маске. Ведьма выругалась не слишком цензурно, пытаясь вырвать руку из его хватки, но быстро признала затею провальной.

Медичи не знала, чем руководствовалась, когда вместо ответа на вопрос, ловко извернулась, не особо целясь, и ударила от всей души носком туфель куда-то в ногу Пожирателю.

- Какой к черту Орден? - она и в самом деле ничего не знала об этом Ордене и не стеснялась повышать голос, безуспешно пытаясь скрыть в нем панические нотки. - С чего мне вообще о нем что-то знать?!

Отредактировано Medea Medici (2020-07-27 16:24:34)

Девчонка, естественно, вырывалась – даже извернулась пнуть его ногой ниже колена, вызвав тем самым лёгкий приступ раздражения и кривую усмешку на губах Эйвери-старшего. Этого, впрочем, всё равно никто не увидел – лица Пожирателей были скрыты масками.

– С того, что ты принимаешь тех, кто имеет к нему непосредственное отношение, например? – всё так же любезно предположил Эйдан в ответ на импульсивную защитную реакцию гадалки.

К его удивлению, первым после этого заговорил Эрлинг, и голос его звучал холодно и жёстко, будто был для него самого чужим. Примерно этого Эйдан и ожидал от сына во время их вылазок. Иначе было просто невозможно. Эрлинг всё делал правильно. Может быть, даже немного слишком, но заподозрить его в чрезмерной старательности, маскирующей под собой нечто иное, из их группы мог только его отец, достаточно хорошо знавший сына, несмотря на все расхождения во мнениях.

– Да что ты с ней церемонишься? – подал голос вернувшийся из дальнего конца помещения Розье. – Порция круциатуса, и она живо всё вспомнит. Смотри!

– Сто-ять, – раздельно скомандовал Эйдан, и Розье, уже занёсший палочку, замер, вопросительно обернувшись к нему. – Ты это умеешь, мы уже в курсе. Дай возможность немного поразвлечься другим. Найдёте вторую – займитесь ей.

Розье под маской кивнул и неохотно опустил палочку, присоединяясь к Мальсиберу в его поисках. Эйдан повернулся к сыну.

– Как насчёт тебя?

То, что он только что сделал для Эрлинга, выходило далеко за рамки обычно весьма умеренного великодушия Эйвери, однако он не ждал, что сын это оценит. Вполне вероятно, он, как обычно, поймёт всё по-своему и интерпретирует его поступок совсем не так, как он сам, посчитав это попыткой лишний раз надавить на него и заставить сделать нечто для него противоестественное. Но, возможно, Эрлинг всё-таки догадается, что круциатус от него самого – это шанс хотя бы немного смягчить боль для его гадалки. Потому что остальные-то её жалеть точно не будут.

Впрочем, если быть до конца откровенным, Эйдан испытывал и определённое любопытство. Для него это была редкая возможность проверить, насколько Эрлинг способен контролировать себя – и до какой степени он успел привязаться к этой смазливой мордашке.

Медея чертыхнулась, когда один из Пожирателей заявил, что они наложили антиаппарационный барьер. Это означало, что и ей деваться было некуда, и ее клиентка, если не догадалась бежать отсюда со всех ног, стояла сейчас за дверью в подсобке. Девушка действительно кажется побледнела от мысли, что ее могут найти. За себя почему-то бояться так сильно не получалось, видеть же страдания других, попавшихся под руку по ее милости, в ее салоне, было чересчур жестоким зрелищем.

Она злилась и не могла найти выход из этой чертовски плохой ситуации. От этого, что логично, злилась сильнее, не понимая, как ее вообще угораздило в это ввязаться. Точнее, ладно, понимая. Понимая, потому что причина этого стояла прямо напротив, сжимая в руках палочку в полной решимости использовать на ней заклинание по приказу, предложению отца. Она чувствовала эту решимость и не верила в то, что это на самом деле происходит.

Он медлил, и ее это злило. Ей хотелось, чтобы этот цирк закончился быстрее любым уготованным исходом, раз они пришли к ней и требовали что-то невразумительное, чего она дать им не могла. Ее чертовски угнетала эта мысль - что они оба знали, что ничего толкового здесь не найдут, не узнают от нее, потому что ей, в общем-то, нечего было скрывать от Эрлинга. Знали, но все равно пришли, разгромили ее салон, убили - он убил - Амалию и сейчас наставлял палочку на нее. Она предупреждала его, предупреждала, что так и будет. Вероятно это сейчас было тем меньшим из зол, которые ему всегда приходилось выбирать.

Дея следила как завороженная сначала за вспышкой заклинания Эйдана, а после за тем, как уверенно поднимал палочку вновь Эрлинг.

- Crucio.

Она успела лишь "ахнуть" и приметить вспышку, а после почувствовала боль, пронзающую все тело. Ей казалось, что кости ломались одна за другой, и она закричала громко, пронзительно, не удержавшись на ногах и падая на колени. Боль от удара, впрочем не шла ни в какое сравнение с тем, что она испытывала от заклятия.

Все закончилось также резко, как и началось.

Медичи не заметила, как на глазах выступили слезы, сбегая по щекам. Не поднимала голову, ловя жадно воздух и стараясь восстановить дыхание. Она не испытывала подобного никогда раньше - слышала, читала, но не представляла, каково это, когда на тебе применяют пыточное. Выходило, что чертовски скверно. Боль прошла вместе с действием заклинания, но она не пыталась встать. Единственное, чего она хотела сейчас, чтобы они все убрались как можно дальше из ее салона.

Она успела забыть к этому моменту о своей клиентке в подсобке и дернулась резко, заслышав ее крики, почувствовав ее страх и торжество того, другого Пожирателя. Ведьма не хотела смотреть на то, как они будут мучить и пытать ее, не хотела слышать ее отчаянные крики от осознания того, что будет дальше. Она закрыла глаза рефлекторно, зажимая следом ладонями уши и надеясь, что они закончат быстро.

Заклинание подчинения сознания работало безотказно, и Эрлинг это наглядно продемонстрировал. Глядя на то, как с кончика палочки сына слетает красная вспышка, Эйдан вдруг задумался о том, что он сейчас чувствует. То есть, не в данный конкретно момент – Империус имеет свойство притуплять эмоции – но в сложившейся ситуации в целом. Выдержку Эрлинг проявил достойную, но что на самом деле происходило у него внутри и надолго ли его хватит? Что он предъявит ему наутро, когда отойдёт от своего сдержанного шока?

Медичи упала на колени и закричала, слёзы брызнули у неё из глаз. Вряд ли в этом могло быть какое-то притворство. Эйдан снял собственное заклинание и перевёл взгляд на сына. Эрлинг… держался. И даже едва заметно кивнул ему. Он понимал. Эйвери-старший ответил ему точно таким же еле уловимым кивком. Хотя бы в чём-то между ними присутствовало взаимопонимание, пусть даже длилось оно один короткий миг.

Продолжавшиеся уже некоторое время крики со стороны подсобки возвестили о том, что посетительница салона всё-таки была найдена и перетянула на себя внимание остальных членов отряда. Оно и к лучшему.

Эрлинг с внешним спокойствием и хладнокровием произнёс несколько фраз, суть которых сводилась к одному простому посылу: не нужно её больше трогать. Эйдану очень хотелось поинтересоваться у сына, как он себе это представляет и не предлагает ли просто взять и отпустить его гадалку на все четыре стороны, как будто бы они заходили к ней поболтать на чашечку чая, но делать этого он, конечно же, не стал.

– Да, – вместо этого максимально коротко отозвался Эйдан, и этим он пытался сказать сыну, что уловил его посыл и согласен удовлетворить его просьбу. Только оставлять Эрлинга один на один с Медеей в нынешней обстановке ему категорически не хотелось.

– Иди проверь, как у них дела, – велел он сыну, подразумевая его некогда школьных товарищей и легко подтолкнул его за плечо в их направлении. Сам же Эйдан повернулся к Медичи.

– Тебя предупреждали, что будет больно, – напомнил он, уже не переживая о том, что эти слова могли услышать Розье с Мальсибером. Не могли. За дикими криками и всхлипами пытаемой женщины расслышать ничего было попросту нереально. – Не волнуйся, это ненадолго.

Эйдан направил палочку на Медею. Алый луч банальнейшего невербального «ступефая» отбросил ведьму в сторону, туда, где её хрупкое тело не просматривалось за гадальным столом и многочисленными драпировками. Теперь, когда она была без сознания, Эйвери подошёл ближе. Оглянулся, проверяя, не увидит ли кто его следующего движения, и быстро вложил в ладонь прорицательницы тот самый порт-ключ, который до этого использовал лишь однажды – по иронии судьбы, в день их первой встречи с Медичи.

Кто-то из его подопечных в другой части помещения яростно ударил кулаком в стену.
– Это бесполезно! Она ничего не знает. Она нам не нужна.

Эйдан уже знал, что произойдёт дальше. Зелёная вспышка полыхнула где-то там, у него за спиной, практически одновременно с тем, как он сам занёс палочку и отчётливо произнёс:

– Avada Kedavra.

Мух Авадой он до сих пор не убивал.

– Идиоты, – констатировал Эйдан секунду спустя, оборачиваясь к юной поросли. – Её надо было допросить, а не убивать.
– Но она не…
– Молчать! – рявкнул Эйвери. – Пошли вон с глаз моих, если не хотите последовать за ней.

Нужно было поскорее от них избавиться, чтобы никто не заметил отсутствия второго тела. К счастью, двое из троих упрашивать себя не заставили. В отличие от Эрлинга.

Эйдан полагал, что теперь, когда они с сыном остались в разгромленном магическом салоне вдвоём, его ожидала традиционно бурная семейная сцена. В целом, он не ошибся – за исключением одного «но»: Эрлингу, по-видимому, даже в голову не приходило, что Эйдан мог в самом деле отправить его драгоценную гадалку в мир иной. Сначала, когда сын не проявил ни малейшего испуга по поводу её возможной гибели, Эйвери грешным делом подумал, что у этого условного равнодушия есть простое и приятное объяснение: между ними всё кончено. Увы, всё оказалось намного интереснее – и намного извращённее.

Эрлинг просто не допускал мысли о том, что такое возможно, и эта непоколебимая, имеющая под собой ничтожно мало оснований, слепая вера в человечность отца парадоксальным образом заставляла Эйдана всякий раз оценивать свои действия под разными углами. Если бы не сын, он, несомненно, убил бы гадалку и не терзал себя угрызениями совести на этот счёт. Но она что-то значила для Эрлинга, и Эйдану приходилось это учитывать. Во всяком случае, так он думал, пока не начал подозревать, что всё ещё хуже: он корректировал и менял собственные решения потому, что ему было важно мнение сына. Больше того, на косые взгляды мелкого засранца можно было бы с лёгкостью наплевать, если бы не вот эта его слепая вера в отца, подтачивавшая и плавившая кусок холодного мрамора, заменявшего Эйвери-старшему сердечную мышцу.

Вероятно, в этом и крылась причина того, что в ответ на обвинения Эрлинга Эйдан испытал неподобающую и совершенно неуместную теплоту по отношению к наследнику. Очень «вовремя», нечего сказать.

– Понятия не имею, – честно ответил Эйдан. – Но я намерен это выяснить.

Потому что, если это не было случайностью, не исключено, что у них большие проблемы.

– Если ты думаешь, что прийти сюда в компании наших дорогих друзей было моей идеей, ты сильно заблуждаешься. Если бы я хотел, чтобы девчонка исчезла из твоей жизни раз и навсегда, сделал бы всё иначе.

Так, чтобы не оставить тебе ни малейшего шанса заподозрить в этом меня. Правда, Эйдан не был уверен в том, насколько убедительным этот аргумент может счесть Эрлинг.

– Да, я уже был здесь однажды, – подтвердил он, хотя этого от него, в общем-то, не требовалось. – И, как ты мог видеть, ничего ей не сделал.
А так хотелось.

– Мстить малолетней гадалке за бессвязный набор слов – немного не мой уровень, не находишь? – прохладно усмехнулся Эйдан. Впрочем, они оба понимали, что причина его неприязни к Медее крылась вовсе не в её предсказании. Но сейчас эти «предсказания» стали для них подушкой безопасности, позволявшей понимать друг друга, не называя вещи своими именами, которые прозвучали бы, вероятно, слишком резко. Потому, спрашивая о том, что он сделал с Медеей, сын смотрел не на отца, а на хрустальный шар, будто этот вопрос предназначался ему.

– Ничего, что было бы страшнее круциатуса, – заверил сына Эйдан, всё-таки не удержавшись от того, чтобы съездить дорогому чаду по нервам. – Спас её от неумеренной ретивости твоих школьных приятелей, не благодари.

Эйдан сделал несколько шагов, сдвинул носком сапога обломок разнесённого в щепки трюмо, наклонился и поднял валявшуюся на полу палочку, принадлежавшую гадалке. Потом он снова повернулся к сыну.

– Твоя ненаглядная Медея в безопасном месте. Я вырубил её и отправил туда через порт-ключ, не забудь его мне вернуть.

С этими словами Эйдан протянул Эрлингу волшебную палочку прорицательницы. У него не было ни малейших сомнений в том, что сын пожелает лично проверить, правда ли с девчонкой всё в порядке.