Эрлинг услышал Медею словно сквозь толстый слой воды. Испытал слабое, ввиду нехватки жизненных сил, удивление и только после этого заворочался, попытавшись открыть глаза. Осоловело пробормотав женское имя, уставился на молодую ведьму. Голова соображала плохо, и Эйвери не имел ни малейшего понятия о том, сколько прошло времени с момента, как ушел отец. Эрлинг до сих пор вспоминал с дрожью процедуру зашивания раны, которую не испытывал на себе прежде. Отца всерьез он винить не мог: видел, как тот переживал. Кроме того, не имел понятия, что происходило с раной на этот момент, погрузившись прежде в спасительное небытие.

– Зелья на кухне, – повторил механически Эрлинг, после находя в себе силы переспросить:

– Что тебе нужно из зелий?

Эйвери, наконец, смог оценить уровень паники, написанный на лице Медеи, прежде чем поинтересовать настороженно, покуда хватало сил:

– Насколько всё плохо?

Судя по свету, бившему в окно квартиры, ночь успела смениться днём. Эрлинг, впрочем, не мог до конца осознать масштабы катастрофы в вопросе собственного ранения, потому что ничего не понимал в медицине.

На ум пришла дурная, совершенно неуместная мысль о том, что он опоздал в гадальный салон, за что парень поспешил извиниться, еле ворочая языком. Ему давались лучше фразы покороче. Из-за чего ему сложно было рассказать Медичи о том, что сегодня произошло. Кроме того, она не имела ни малейшего понятия, что у младшего Эйвери на предплечье чернела метка.

– Попался под горячую руку, – уклончиво отозвался Эрлинг. Он считал, учитывая их близкие отношения, что ему рано или поздно придется рассказать о собственном приобретении, но отчего-то не решался. Боялся, что Медея не поймет. Боялся её потерять.

Эрлинг поморщился, когда, собравшись с силами, попытался немного привстать на диване – однако не сказать, что действие увенчалось успехом.

– Отец, – без зазрения совести сдал родственника Эрлинг. Ему было сложно себя контролировать, и то, что он не рассказывал направо и налево под влиянием обезболивающих заклятий и зелий, молодой колдун уже считал достижением. В голове стоял туман, который не желал рассеиваться.

– Он никогда не держал в руках иглу, – искренне признался Эйвери, поясняя возможные художества родственника поверх резаной раны.

Себастьян послушно принюхался, когда Медея протянула ему склянку с отваром, и подтвердил её догадку кивком. Не подписывая зелья, Эрлинг никогда не предполагал, что окажется в подобной ситуации, потому что большинство из них варил сам и был убежден, что сможет отличить одно от другого. Жизнь, впрочем, преподнесла ему увлекательный урок, после которого Эйвери был готов пересмотреть подход к самоорганизации.

В остальном Эрлинг не тянул, выпивая залпом содержимое флакончика, протягивая тот обратно Медее. Мелко вздрогнул то ли от общего состояния, то ли от мерзкого вкуса варева.

Ему пришлось следом сжать зубы, когда Медичи, в отличие от отца, не спрашивала о его готовности, приступив к обрабатыванию раны.

– Чёрт, Дея, – выдохнул Эрлинг то ли от боли, то ли всерьез задумавшись над её вопросом о произошедшем.

– Тебе лучше не знать, – без агрессии объявил парень. Ей действительно было лучше не знать: ни о том, что произошло в целом, ни о том, чьих рук это было жело. Ему было тяжело говорить об этом. Чудовищно было рассказывать, что он убивает людей в зависимости от их происхождения, когда сам жил в маггловском районе. Лицемерие чистой воды.

Эрлинг следом покачал головой, когда она спросила о потере крови.

– Не знаю, – он вдруг ощутил, что зелье начало действовать, становясь немного болтливее, – полагаю, что много. Рана была глубокой, мы не могли поначалу остановить кровь.

Эрлинг вспомнил об отце снова, считая, что с их способностями к колдомедицине было достижением, что один не дал другому умереть. Когда другой сделал то же самое для первого прежде, но немного иным способом.

Эйвери понимал, что рано или поздно ему придется рассказать. Понимал, что сделает ей больно. Снова, как тогда, когда пришел к ней после своего первого убийства.

Эрлинг выругался снова, не стесняясь присутствия девушки, когда потянулся к испачканному в крови рукаву собственной рубашки и закатал его до локтя, стараясь делать это так, чтобы не сильно беспокоить Медичи, заканчивающую со швами. Наружу вылез большой секрет – уродливая метка, нагонявшая трепет на магическую Британию. Трепет, который Эрлингу никогда не был нужен.

– Это случилось, – бросил Себастьян, но злился, если это было слышно в голосе, отнюдь не на Медею. Зато чертовски злился на себя.

Эрлинг увидел, как она поменялась в лице. Знал, что так и будет, именно поэтому отказывался говорить ей о метке всё это время. Медея должна была понимать, что он доверял ей больше, чем кому-либо, но об этом было непросто говорить. Это был его выбор, но выбор, навязанный отцом и его воспитанием. Выбор, который, возможно, Эрлинг бы не сделал сам, если бы не стечение обстоятельств; если бы не его семейные ценности или требование Лорда Эйдану, чтобы тот привел своего сына на поклон. Возможно, без этого не было бы уродливого клейма на его руке.

– Около месяца, – негромко и лаконично ответил Эрлинг на вопрос Медеи. В голосе слышалось смирение: он думал, что этого стоит ожидать – что она уйдет. Возможно, прямо сейчас. Возможно, уйдет позже, не сумев бросить его с загнивающей раной. Однако Эйвери был уверен, что уйдет Медичи непременно.

Дороги назад не было.

– Мы столкнулись с аврорами, – коротко объяснил, наконец, суть проблемы Себастьян. Он не хотел говорить, что это заклинание предназначалось отцу. Пожалуй, в этот момент не хотел упоминать о нем вслух вовсе. Отчасти из-за присутствия Медеи, отчасти из-за самого себя. Возможно, из-за Эйдана Эйвери, которого продолжал упорно и невольно защищать. Эрлинг не мог оставить вину за появление метки на своей руке лишь на плечах отца. Всё было гораздо сложнее.

– То убийство, – произнес Эрлинг, вспоминая вечер, когда пришел к ней в растрёпанных чувствах. Он хотел, чтобы она знала, даже если догадывалась до этого:

– Отец планировал мое получение метки много недель. Именно поэтому он выбрал именно этот... способ, чтобы проверить, повзрослел ли я.

Чем больше Эрлинг говорил об этом, тем ужаснее это звучало.Тем более, для неё, никогда не представлявшей, что на самом деле творится в чистокровных кругах магической Британии.

Эйвери не стал отворачивать рукав, когда Медичи вдоволь насмотрелась на метку. Прятать было больше нечего.

– У меня нет ни ненависти, ни презрения к ним, – вдруг произнес вслух Эрлинг, что обычно вслух говорить боялся, – ни магглов, ни магглорожденных.

Он запнулся, прежде чем договорить:

– Ни полукровок.

Потому что те тоже погибали от проклятий Пожирателей смерти.

Эрлинг боялся говорить об этом, потому что это было чертовски неправильно в его привычном укладе и шло вразрез с тем, что ему вкладывал в голову отец, а также прочее окружение в кругах магической аристократии.

– Я не знал, как тебе сказать о своей связи с Пожирателями, – искренне произнес вслух Эрлинг. Не знал, как сказать о том, кем на самом деле являлся его отец.

Эрлинг понимал, что Медея имела право считать его чудовищем, но сопротивлялся этой мысли из последних сил. Скорее всего, потому что знал, что действительно им стал и что не было смысла отпираться. Он пытал и убивал мужчин и женщин. Смотрел, как умирали их дети. Возможно, Себастьян смог бы принять себя таким раньше, если бы каждый день не возвращался в маггловский район, который за минувший месяц стал ему домом и который он выучил как свои пять пальцев; в маггловский район, который устраивал его больше, чем поместье, в котором он вырос. Возвращался Медее, которая влекла его, потому что была словно с другой планеты: была своей среди магглов, держала волшебный шар и не стеснялась своих взглядов. Ей некому было указывать. Когда Эрлинг приходил к ней в первый раз, он тоже стремился избавиться от своих господ, но все вышло с точностью да наоборот – стоило лишь бросить взгляд на метку на его предплечье.

Эрлинг знал, почему у него получались непростительные проклятия. Знал, откуда брался гнев, который вырастал не из принадлежности людей к тем или иным кастами. Знал также, что его с головой накрывал адреналин, столо им отправиться на вылазку и что ничего из этого не звучало здорово.

Себастьян, с одной стороны, был бы не прочь быть жертвой, но знал, что это будет враньём. Знал, что не хотел врать ей. Поэтому молчал, отведя коротко взгляд.

Он вздохнул в какой-то момент резче, когда ватка с бадьяном в очередной раз коснулась раны.

– Ты ведь догадывалась, что со мной что-то происходит? – внезапно спросил парень. Он ловил их иногда – её взгляды, словно видящие его насквозь. Эрлинг никогда не сдерживал эмоций в личном общении, и иногда ему казалось, что Медея знает, о чем он думает.

– Почему? – поинтересовался Эйвери. Он считал, что надумывал себе это все время, что они общались, но сейчас осознал, что, возможно, это был последний шанс спросить её об этом.

Следом Медея ударила больнее, чем прежде. Залезла туда, куда Эрлинг боялся соваться сам в собственной голове.

От мыслей о том, что Медичи могут навредить – и, тем более, что мог бы навредить он сам – было тошно. Скорее, впрочем, страшно до тошноты. Эйвери было проще убивать тех, у кого не было имён и кого он не знал, но все менялось, когда разговор заходил о Дее и том мирке, в котором они жили. В мирке, в котором ноги Эрлинга не должно было быть с самого начала.

– Не говори так, – твердо возразил Эрлинг. Он думал об этом не раз, что наличие метки на его запястье было угрозой для нее и что ему давно стоило уйти. Он много раз собирался, но так и не ушел. Возможно, он смог бы в этот раз, но мешала резаная рана, из-за которой Эйвери едва мог двигаться.

– Я не причиню тебе вреда, – поспешно заметил Эрлинг. Он хотел отвечать за себя в этот момент, неспособный смириться с тем, что действительно стал тем, о чем они говорили с отцом во время разговора в его кабинете – стал инструментом в чужих руках.

– Ты закончила? Уходи, – вдруг произнес Эйвери резче. Он никогда не говорил с ней таким тоном.

Эрлинг знал, что эмоции, от боли, физической и не очень, до горечи, были не лучшими советчиками. Но, возможно, это было пора заканчивать. Возможно, отец был всё-таки прав. Возможно, ему было место там, откуда он начал.

Эрлинг не ожидал услышать то, что Медея рассказала о себе в ответ на его вопрос.

– Ты – эмпат? – переспросил Себастьян, словно желая убедиться, что он понял её верно. Он слышал о том, что этому можно было научиться, но никого не встречал со способностями, похожими на то, о чем писали в книжках. Это позволило ему взглянуть на Медею по-новому, из-за чего внутри колыхнулась очередная волна беспокойства. Отнюдь не от того, что его это смущало. Возможно, немного. Однако преимущественно Эрлинга теперь волновал вопрос о том, как она вовсе вытерпела его за минувший месяц, потому что парень знал и сам, что неизбежно чувствовал слишком много. Особенно учитывая, что обстоятельства за минувший месяц были разного цвета и фасона, но преимущественно – прескверные.

– Тебе стоило сказать мне раньше, – заметил Эйвери, действительно сожаления, что она этого не сделала. Возможно, он мог бы быть сдержаннее рядом с ней. Медея была к нему добрее многих, в том числе – и его отца, и Эрлинг ценил это. Он всегда ценил людей и человеческие отношения, несмотря на чернеющую метку на своей руке. Он не хотел считать её приговором. Знал, что то, что делали Пожиратели Смерти, накладывало на него отпечаток, но также знал, что ему нужно время – и он должен был приспособиться лучше. Должен был научиться управлять собственной жизнью. В этом Эрлинг не слишком приуспевал, несмотря на то, что отныне жил в маггловском Лондоне – своеобразное достижение для чистокровного наследника, но, совершенно точно, достойный бунт. Бунт, закончившийся возвратом к истокам.

Слова Медичи били в самую цель, и Эрлинг чувствовал, как ему становится тяжелее контролировать собственные эмоции. У него не было для нее ответов – тем более, что Медея больше не спрашивала. Утверждала, разоблачая его сомнительные ценности. Указывала на несоответствия в его отсутствующем плане. На самом деле, у Эрлинга было единственное объяснение тому, что его действия противоречили друг другу: единственное, что он делал за последнее время, это приживал и приспосабливался. Как мог, порой наступая на свое горло. Как мог, когда на кону стояла жизнь его или, к примеру, его отца. Ему было неприятно это признавать, но о Медее, которая заботилась о нем каждый день, он, похоже, заботился в последнюю очередь.

В голове набатом билась мысль, которую она ему говорила раньше –  "выбор всегда за тобой". Вариантов было предостаточно, а вот с выбором "того самого" у Эрлинга было много проблем.

Он молчал. Давал Медичи выговориться, стараясь отныне, зная об её способностях, контролировать самого себя. Она и без того была зла, ей не нужно было дополнительное топливо.

Эрлинг не хотел её прогонять, но чувствовал, что это сделать необходимо. Как для нее, так и для него, потому что они оба были в раздрае, не дающий им говорить нормально. Себастьян считал, что она видела перед глазами отныне только его метку. Он знал, что она имела на это полное право, но ему это не нравилось.

Он послушно встал, желая ускорить процесс лечения, чтобы дать Медее свободу. После выпитого зелья действия давались легче, а бадьян вынудил Эрлинга поморщиться, стоило ему ощутить его присутствие у раны. Впрочем, он уже мог сказать наверняка, что если отец смог остановить кровотечение, то Медея дала ему шанс на долгую жизнь.

Себастьян обернулся к ведьме, когда они закончили. Снова вспомнил о том, что она – эмпат, и что теперь он постоянно будет думать о том, что чувствует она. Эрлинг хотел быть с ней честным, потому что честным был всегда. Может быть, утаивал некоторую информацию или давал ей делать какие-либо выводы, но никогда не врал напрямую, не считая своего имени на их первой встрече.

Эйвери вдруг подался к ней ближе вместо того, чтобы воспользоваться резким тоном, каким говорил с ней прежде.

Эрлинг убедился, что Медичи не отшатнулась, и после дал ей почувствовать себя снова, однако ни боли, ни злости в его мыслях больше не было. Возможно, немного горечи, но в основном – та благодарность, которую он к ней испытывал. Возможно, на его руке красовалась метка, но теплота, с которой он к ней относился, была для него самым главным. Не чистота её крови.

Себастьян считал, что наступал на те же самые грабли снова и снова, когда поцеловал Медею, едва убедился, что бинт был крепко закреплён.

***

Эрлинг принял как данность, что Медея ушла. Эйвери какое-то время гадал, стоит ли ему жалеть о собственном поступке, но он знал, что преследовал единственную политику – быть с ней честным. Судя по всему, невзирая на последствия, потому что честность в последнее время давалась ему тяжело и стоила дорого. Себастьян чертовски устал от проблем и от того, во что превратилась его жизнь.

Эйвери пренебрег советом Медичи и какое-то время налегал на настойки, восстанавливающие силы. Ему это было необходимо, потому что лежать на диване Эрлинг больше не мог, медленно сходя с ума. Дополнительные силы позволили Себастьяну подсобрать вещи в квартире, считая, что на этом действительно стоило закончить. Возможно, ему следовало вернуться в особняк, уделить внимание матери и забыть о минувшем месяце. Быть наследником, которым он должен был бы из-за семьи, в которой родился, и быть наследником, которым его желал видеть отец.

Рана затягивалась медленно, чем раздражала Эрлинга, однако ему становилось лучше с каждым днём. Он, впрочем, ещё не был так бодр, как хотел бы, когда ему в дверь постучалась Амалия. Сову та, к сожалению, послать не могла, а Эрлинг как-то обмолвился о том, где живёт. Они поговорили на пороге, из чего Эйвери понял, что она просила его подменить её завтра. У нее – неотложные дела, потому что её матери стало хуже. Эрлинг вздохнул и сказал честно, что у него самого хватало проблем, но отказать ей он не мог. Действительно не мог, потому что Амалия была неплохой девчонкой, и потому что, возможно, сам скучал по матери.

На следующий день Эрлинг перебинтовал ранение, убедившись, что порез выглядит здоровым. Одет Себастьян был неизбежно в рубашку, брюки и пиджак, единственное, что не изменилось из его привычек после того, как он решил пожить в маггловском Лондоне. Бунтарь или нет, у него были границы, которые он перейти не мог.

Эрлинг явился перед салоном раньше, чем нужно, вооружённый двумя стаканчиками кофе с булочками с корицей из той самой семейной кофейни. Эйвери убедился, что салон всё ещё пуст, и уселся на ступеньки, ожидая прибытия Медичи.

Та заставила себя подождать, но недолго.

Эрлинг салютовал ей собственным стаканчиком с кофе:

– Амалия попросила её подменить. Ей потребовалось уехать к матери, – объяснил Эйвери свое присутствие.

Себастьян протянул часть завтрака Медее, не вставая со ступеней лестницы, и вдруг улыбнулся:

– Кажется, как-то ты обещала погадать мне на кофейной гуще.

Отредактировано Erling Avery (2020-07-26 13:18:11)

Эрлинг понимал, что она не была обязана быть рада его видеть, но не мог отказать их общей знакомой. На самом деле, прекрасно понимал, что мог, если бы хотел. Как это бывало обычно, все проблемы Эрлинга вырастали из его желания или нежелания что-либо делать.

Себастьян невольно и негромко фыркнул, когда Медея отозвалась насчёт отсутствия гущи в кофе в стаканчиках навынос. Эрлинг знал, что она была права. Знал, что его трюк раскусили слишком рано. За последнюю пару дней Эйвери-младший начинал осознавать, что по-настоящему держало его в маггловском мире. Отчасти – завеса тайны, в том числе в отношении причудливого салона с не менее причудливой хозяйкой, что было в новинку Эрлингу, но в остальном – люди. Совершенно другие, нежели то общество, к которому привык Эйвери; тоже – не плохие и не хорошие. В последнее время Себастьян старался воздерживаться от клейм, не считая одного нательного, которое заработал относительно недавно.

Эрлинг дождался, когда Медея заберёт у него завтрак, прежде чем задуматься над её вопросом на мгновение. Хотел ли он знать что-то?

На самом деле, он не хотел ничего знать. Чертовски хотел, чтобы все складывалось легко и просто, как было раньше, но знал прекрасно, что этого не произойдет. Эрлинг, возможно, был порой романтиком, но совершенно точно не был дураком.

Пока Эйвери думал, Медичи успела поделиться своими предпочтениями. Эрлинг улыбнулся.

– Ты сама говорила, что выбор всегда за мной. Ты была права. Твои гадания здесь не при чем.

Проблема изначально была в том, что Эйвери всегда хотел уволиться, и Медичи лишь придала этому шарм, нагадав предпочтения Эрлинга. Себастьян хотел считать это забавным, а не трагическим исходом.

– Я не хочу ничего знать, – так же искренне отозвался Эрлинг в ответ на её вопрос.

– Иначе бы выбрал кофе с кофейной гущей, – улыбнулся парень. Он считал, что в этом был определенный знак.

– Я использовал тебя всё это время, и не хочу делать этого снова, – вдруг произнес Эрлинг, подытоживая.

– Впрочем, возможно, кое-что мне знать стоит: не знаешь тех, кто ищет квартиру? Я начал собирать вещи.

Себастьян поднялся со ступеней, выпрямляямь и сходя на землю, не желая возвышаться над Медичи парой десятков лишних сантиметров. Медея была права: настоящие эмоции было тяжело контролировать, и Эрлинг не мог сдержать тоску до конца, тщательно маскируемую беззаботностью.

– Тебя он обидел? – не таясь, поинтересовался парень, поясняя следом:

– Поцелуй.

Отредактировано Erling Avery (2020-07-26 14:54:24)

Эрлингу это помогало – выставлять себя в негативном свете. Позволяло лишний раз убедиться, что ему не было места там, где он находился; не было места там, где он, на самом деле, быть хотел. Даже если это было последствием мальчишечьего бунта.

Эйвери неопределенно пожал плечом, отвечая на вопрос Медеи:

– Я пришел к тебе, рассказывая об убийстве, хотя был тебе никем, и ты не была обязана меня терпеть. Спал на твоём диване, даже после того, как получил метку. Ставил тебя под угрозу все это время по собственной прихоти, находясь рядом.

– Ты разве так не считаешь? – искренне переспросил Эйвери.

– На днях я узнал, что у моего отца есть порт-ключ в мою квартиру, – оповестил Эрлинг, делая следом неутешительные выводы и невольно качая головой. Себастьян знал, что сделал порт-ключ Эйдан не из злых побуждений, но это все равно было какой-никакой возможностью вторжения. Эрлинг любил отца, но не мог похвастаться своим доверием к нему. Вероятно, Эйвери-старший не мог этого сделать тоже. Выходило не в пример... честно.

– Было легче игнорировать обстоятельства, когда ты не знала о метке, – легко сознался Себастьян. Объяснение тому, почему он больше не хотел её "использовать", но то, о чем Эрлинг думал помимо этого, он не был готов произнести вслух.

Вопрос о возвращении домой пришелся как никогда кстати.

– Полагаю, я там смотрю уместнее, – не слишком усмехнулся Эрлинг, вспоминая об отце и о поместье снова, но не сдержался от того, чтобы заботливо подразнить Медичи, – даже если твои клиентки будут по мне скучать.

Эрлинг знал, что нравился местному контингенту, несмотря на то, что Медея не стеснялась отваживать их своими предсказаниями. Себастьян всегда веселился и, в общем-то, никогда не возражал.

Эрлинг вдруг рассмеялся, когда Медичи упомянула потенциальную встречу с отцом, а после улыбнулся шире.

– Я бы посмотрел на его лицо. Мне нравится, что ты уже задумываешься о знакомстве с родителями.

Себастьян знал, что ему придется быстро вернуться с небес на землю, несмотря на шутки, и отозвался следом серьезнее:

– Я не хотел тебя расстраивать, – признался Эйвери, – но я хотел, чтобы ты понимала: что бы ни было на моей руке, это не меняет моего отношения к тебе.

Даже если это было грязным лицемерием.

– Я не могу остаться, – всё же повторил Эрлинг, интересуясь искренне, в основном со здоровым скептицизмом:

– Как ты себе представляешь наши отношения дальше?

Эрлинг усмехнулся веселее, стараясь не смущаться:

– Особенно, если тебя расстраивают мои поцелуи.

Эрлинг усмехнулся, когда Медея попросила не принижать её интеллектуальные способности. К этому он не стремился и, как считал, проблема была не в этом: Себастьян не утверждал, что манипулировал ей; никогда не хотел её оскорблять. Эрлинг ставил себе в укор, что не ушел вовремя, продолжая злоупотреблять доверием Медичи.

– Тебе нужно быть немножко злее к людям, – мягко заметил Эрлинг, тепло улыбнувшись. Он был бесконечно благодарен ей за то, что она сделала для него, но они оба понимали, что у них было бы меньше проблем, выгони она его сразу.

Эйвери вскинул брови в удивлении на следующий вопрос гадалки, потому что не ожидал нападения. Его никогда не устраивала перспектива сдаваться, даже по мелочам. Его задел её вопрос, потому что Эрлинг знал, что в чем-то Медея была права: в этот раз он действительно позволил себе сдать позиции. Воспитание Эйдана Эйвери прочно сидело в голове у Себастьяна, подпитываемое виной, которую испытывал Эрлинг в этот момент.

– Я не сдался, – отозвался младший Эйвери, делая следом внезапный вывод:

– Я пытаюсь расставлять приоритеты.

Эрлинг действительно пытался не давать эгоизму руководствоваться его решениями в этот раз. Он не хотел стать "ходячим пророчеством", если когда-нибудь ему действительно придется причинить ей боль по чужой указке. Себастьян сопротивлялся этой мысли, но знал, что это было так; знал, что на каждого строптивого, если Эрлинг заупрямился бы, нашлось бы свое подчиняющее проклятье.

– Я ненавижу плыть по течению, Дея, ты знаешь об этом, – твёрже, пусть без агрессии, отметил Себастьян. Ему не нравилось, что она его провоцировала. С другой стороны, ему нравилось, что ей был небезразличен его выбор.

Разговор действительно выходил странным, и Эрлинг перестал понимать окончательно, зачем он пришел к ней. Во всем, несомненно, была виновата Амалия, но Эйвери понимал, что обманывал этим самого себя.

– Я начал участвовать в вылазках недавно, – вдруг упомянул Эрлинг, стараясь избегать конкретики. Несмотря на маггловский район, они все же стояли посреди улицы, на которую когда-то занесло отпрыска чистокровного семейства. Кто знал, кого могло занести сюда ещё.

Дальше, впрочем, выбирать слова становилось сложнее. Себастьян перевел дух, отзываясь искренне:

– Я расскажу тебе, если ты захочешь, но не здесь.

Возможно, не сейчас. Однако ему было не страшно доверять ей тайны, потому что он знал, что она не сдаст ни его, ни отца. Даже если оно будет того стоить.

– Я знаю, что это ничего не изменит, но я бы предпочел, чтобы ты знала, если...

Эрлингу пришлось задуматься, решаясь на то, чтобы продолжить фразу. Он усмехнулся:

–...если я продолжу помогать тебе с салоном.

Себастьян не сдержался, улыбаясь шире в ответ на её комментарий о поцелуях. Ситуация была абсурдна до ужаса.

– Стоит отдать должное, обстоятельства были специфические, – с напускной серьёзностью отозвался Эрлинг, прежде чем взглянуть озорно:

– В этот раз я одет и, самое важное, больше не истекаю кровью. Если я поцелую тебя снова, так будет лучше?