Эрлинг приземлился в одной из маггловских подворотень в районе получше, чем тот, что выбрал отец, и его незамедлительно вывернуло наизнанку. Возможно, была виновата вторая аппарация за вечер в совокупности с определенной дозой алкоголя, возможно – вид распростертого тела перед ним. Эрлинг всё ещё слышал крик того старика. Прикрыв глаза, Себастьян простоял так некоторое мгновение, упёршись ладонью в стену и приходя в себя. После выпрямился, некрасиво вытерся рукавом мантии и, поразмыслив, отправил ту в стоящий рядом мусорный бак, не забыв забрать палочку. Январь не баловал мягкой погодой, поэтому Эрлинг набросил согревающие чары, прежде чем последовать к единственному заведению, которое знал в этой части города.

Эрлинг не хотел возвращаться в поместье. Не знал, когда в следующий раз сможет находиться рядом с отцом, но знал точно, что ему требовалось время. Честность, которой младший Эйвери баловал старшего, отныне не входила в список методов, с помощью которых Эрлинг собирался общаться с родственником. Перед глазами всё ещё стоял Эйдан, отдававший приказ, и Себастьян начал задумываться о том, останется ли у него отец вовсе, когда его наследник примет метку. То, что последнее ему сделать придется, Эрлинг не сомневался.

Эйвери толкнул знакомую дверь с колокольчиками, но та не поддалась. Эрлинг поначалу растерялся, но лишь сейчас осознал, какой час стоял на дворе. Колдун выругался, исчерпав свою сдержанность в инциденте с отцом, но быстро замолчал, заметив присутствие кого-то внутри. Решиться на взлом оказалось просто. Обычным заклинаниям замок не поддался, зачарованный от таких, как Эрлинг, но, повозившись, Эйвери зашёл внутрь. Колокольчики над дверью, как и в прошлый раз, призывно зазвенели, и Эрлинг поморщился.

Он нашел Медею быстро в небольшом помещении, испытав облегчение от того, что застал именно её. Объясняться перед кем-либо ещё не хотелось по ряду причин. Несмотря на незаконное проникновение, Эрлинг был рад, что это исключало присутствие её клиентов.

Эйвери поднял руки в примирительно жесте, не желая её пугать, и усмехнулся криво:

– Я пришел с миром, – вышло не в пример сипло. Эрлинг прочистил горло.

– Ты просила зайти, когда я решу, что делать дальше, – объяснил следом молодой колдун, заглядывая в глаза гадалке.

Эрлинг замолк ненадолго, стараясь заглушить голос здравого смысла в голове, вопящий о предательстве отца; о том, насколько неправильным было происходящее этой ночью. В горле снова встал ком, но Себастьян взял себя в руки, насколько был на то способен, и процедил, не в силах разжать сомкнутые челюсти:

– Не думаю, что "счастье" стоило той цены, которую пришлось заплатить.

Эрлинг не придал значения тому, как она отреагировала на его появление; на севший голос или изменившееся выражение лица. Эйвери был занят собственной болью, собственным горем. Эгоизм был во всем, что он делал в эту минуту, даже идя к ней, а не попытавшись пережить происходящее в одиночку.

Себастьян не мог произнести это вслух. Юный колдун открыл рот – и снова закрыл, замолчав, потому что слова не шли. Возможно, он дрожал, но этого Эрлинг не замечал тоже.

Он последовал за Медеей послушно вглубь салона, невольно озираясь по сторонам. Это место по-прежнему вызвало в нем интерес. Кроме того, для него в маггловской гадальные было много запретного. На ум невольно пришел отец, но Эрлинг попытался отогнать его образ. Что-то внутри снова неприятно сжалось, напоминая о мертвом старике и скрипящих половицах.

Медее не пришлось его просить, когда Себастьян присел на ближайший стул, едва он понял, что гадалка нашла то, что искала; пометался сначала между близко стоящих стен, но вспомнил, что сказала Медичи. Ему действительно нужно было успокоиться. Нужно было взять себя в руки, потому что именно это привело его к тому, что случилось – его импульсивность. Его стремление верить в лучшее.

Эрлинг потёр виски и так и не поднял голову, когда, наконец, заговорил. Не обо всем, но это стоило для него больших усилий.

– Я уволился, – поделился радостной новостью Себастьян.

Он знал, что она ему – никто, но все равно был здесь, а не с матерью или кем-то ещё. Далёкий от всего, что принесло ему боль. Только та была с ним, сидела в голове. Эрлинг заставил себя вздохнуть глубже.

– Отец, разумеется, не был доволен.

Себастьян не хотел произносить вслух, что произошло дальше, поэтому отвлекся на действия гадалки.

– Что это? – переспросил Эйвери, разглядывая склянки.

Эрлинг взглянул на чай поначалу скептически, но чашку из рук Медеи принял. Горячая керамика обожгла руки, но Себастьян лишь поморщился. Согревающее заклинание начинало выветриваться, а на дворе был январь. Это чувствовалось даже в помещении.

Себастьян понимал, что она будет задавать вопросы. Вероятно, поэтому пришел именно к ней. Неважно, что он не хотел на них отвечать. Важно было, что ему ответить на них стоило. Помимо прочего, Эрлинг осознавал, что для человека, переживающего за увольнение, реагировал чересчур бурно на происходящее.

Колдун послушно сделал глоток зачарованного чая, а после взглянул на Медею снизу вверх. Эрлинг подумал, что, возможно, ему не стоило приходить. Об убийствах не говорили с первыми встречными, и он не знал, мог ли ей доверять. Однако доверял всё равно.

Последней каплей отчего-то стало её "я знаю". Такой неубедительный, казалось бы, аргумент. Эрлинг поверил ей снова. Возможно, потому что считал, что терять ему было нечего. Он подумал, что ему было бы легче говорить об этом, не знай она его фамилию.

– Я убил человека, – тихо произнес Эрлинг, едва ли не шепотом. Это был секрет, который хранили заглушающие чары в том прогнившем доме. Себастьян сделал ещё один глоток чая следом, убеждаясь, что рвотный рефлекс, застигнувший его после аппарации, не застанет его врасплох снова.

Эрлинг знал, что о таких вещах не говорят случайным прохожим. Не говорят даже гадалкам, которые предсказали твою судьбу. Предсказали так, что в итоге Себастьян сидел у той же самой провидцы, рассказывая ей о последствиях собственного решения. Вот уж точно – судьбоносного.

Себастьян видел, что Медея нервничает. Зелье, которое она ему дала, теперь позволяло мальцу наблюдать и смотреть по сторонам. Смотреть, как считал Эрлинг, было на что. Он дышал глубоко, когда ему должно было бы не хватать воздуха, если бы не зелья, которыми его напоила Медичи.

– Зачем тебе это знать? – Эрлинг несильно сипел. Он почувствовал смертельную усталость, вероятно, вызванную эмоциональным истощением. На место боли, которая разрывала изнутри, пришла апатия, заставившая Эйвери уставиться в противоположную стену, не отводя взгляда.

"Зачем?" – такой простой, очевидный вопрос. Эрлинг с удивлением осознал, что молчал, потому что до сих пор защищал отца. Даже после того, что тот сотворил.

Второй вопрос, который задала Медея, оказался легче.

– Не знаю, – помотал головой Эйвери поспешно. Он действительно не знал. В этом был свой гений плана Эйдана. Себастьян был уверен, что иной ситуации то, что произошло этим вечером, могло бы классифицироваться как ученическое убийство. "Зверство", в очередной раз за вечер подумал младший Эйвери.

– Какой-то старик. Маггл. Какие-то трущобы Лондона, – сумбурно объяснил Эрлинг и снова заставил себя дышать. Эмоции застряли где-то внутри, и Себастьян не знал, хорошо это или плохо. Он сделал последний глоток чая и оставил чашку на комод под рукой, хранивший, наверняка, какие-то травы.

Мысль о том, что к убийству его подвёл Эйдан, встала поперек горла.

– Я знаю, что он хотел как лучше, – вдруг сказал Эрлинг и не поверил в то, что сказал, сам. Внезапно испугался своей наивности. Подумал, что её-то, возможно, испугался отец, поэтому выкинул этот дикий трюк.

Эйвери взглянул на Медичи снова и осознал, что сказал слишком много. Теперь она должна была понимать, в чем была причина. Эрлинг считал, что было несложно догадаться, кого он имел в виду под "ним". О несладком характере родственника они говорили с первой встречи.

– Отец посчитал, что моё увольнение из Министерства было чересчур инфантильным поступком, – спокойно пояснил Эрлинг. Речь была чересчур размеренной, чтобы тон был его собственным. Сейчас в Себастьяне говорили зелья.

Эрлинг поднял взгляд на Медичи и впервые с момента прихода в салон всмотрелся в лицо девушки. Вдруг усмехнулся, как могло показаться со стороны – не слишком здорово:

– Нечасто тебе рассказывают подобные истории клиенты, верно?

– Спасибо, – следом произнес Эрлинг, – за зелья.

Он задумался. Голова немного прояснилась, пусть на душе всё ещё было паршиво.

– Если хочешь, я могу уйти.

Медея продолжала задавать вопросы, и один был сложнее другого. Эрлинг не хотел говорить об отце. Не хотел, как Медичи, произносить вслух, что его родственник – чудовище. Гадалка судила Эйдана по единственному поступку, когда Эрлинг знал его двадцать три года. Он уважал его и почитал, как старшего, и всю сознательную жизнь хотел походить на него. Себастьян находился на стадии отрицания происходящего, несмотря на то, что голова с каждой минутой становилась яснее, а эмоции, прежде захлестывающие с головой, отступали на последний план. Эрлинг спрятал лицо в ладонях на короткое мгновение, отдышался и после снова посмотрел на Медичи, опуская руки на колени.

– Было бы хуже, если я бы ему отказал, – уверенно отозвался Эрлинг на оба вопроса разом. У него не было однозначных ответов. Если рассуждать, то отец, разумеется, не заставлял его; он привел его в нужное место, указал на цель и оставил выбор за Себастьяном. Оставил выбор за сыном – но отдал приказ, как, вероятно, отдавал Пожирателям рангом ниже. От этой картинки, возникшей в голове, Эрлинга отчего-то покоробило.

Младшему Эйвери показалось, что он снова начинает нервничать, но это было не так: чай продолжал действовать. Эрлинг заставил себя дышать глубже, размышляя над причинами своего поведения. Времени на анализ ситуации, признаться, ему прежде не выдалось, не считая нескольких минут, когда его выворачивало наизнанку в подворотне. Не сказать, впрочем, что Эрлинг успел сделать какие-либо выводы во время этого увлекательного занятия.

– Я не мог отказаться, – повторил Себастьян, касаясь пальцами висков. Правдой было то, что мог, но не захотел, однако младший Эйвери не торопился этого признавать.

Эрлинг снова поднял взгляд на Медею, объясняя:

– Он отдал приказ.

Себастьян мог лишь гадать, что вдохновило отца на такой поступок, но что-то подсказывало юному колдуну, что он не был далек от правды в своих суждениях.

– Это был урок, – отозвался Эрлинг.

– Отец должен был быть уверен, что я смогу это сделать.

Ответ был очевиден, потому что прежде они говорили о принятии метки. Потому что Эрлинг не был ни глух, ни слеп, чтобы не понимать, чем занимаются Пожиратели Смерти. Имечко у тех, признаться, также было говорящим.

– Он не доверял мне после того, что случилось с Министерством. Поэтому это произошло, – подытожил Себастьян, словно куда-то торопясь. Говорить о том, что его отец состоял в террористической группировке, Эрлинг не был в праве. Кроме того, он не желал отпугивать Медею заслугами своей родни.

Себастьян посчитал, несмотря на слова Медичи, что ему всё же стоит уйти, иначе он мог рассказать о том, чего рассказывать не стоило. Парень резко поднялся со стула – но далеко не ушел, привалившись спиной к комоду и упираясь рукой о плоскую поверхность. Утварь сотрясло мелкой дрожью, вынуждая задрожать чай в чашке, стоящей на комоде. Эрлинг глубоко вздохнул, ощутив, что тело сковала слабость так, что перспектива передвигать конечности не вызывала энтузиазма. Эйвери приземлился обратно на стул, смирившись с ситуацией.

Парень позволил себе усмешку:

– Ты явно знаешь толк в успокаивающих зельях.

Возможно, не до конца вышедший из крови алкоголь был причиной тому, что отвар действовал немного сильнее, чем нужно.

Отредактировано Erling Avery (2020-07-24 03:48:20)

Эрлинг молчал и слушал, позволяя Медичи высказаться. Она явно была обескуражена, и Себастьян мог её понять. Был бы, наверняка, обескуражен сам на её месте. В этом было что-то нездоровое – то, как легко ему далось это убийство; то, как он думал о том старике. Младшего Эйвери болезненно перекосило, когда Медея в очередной раз напомнила о том, о чем Эрлинг думать не хотел: он не был жертвой ни судьбы, ни воли отца. Единственной настоящей жертвой был маггл, оставшийся лежать в том разваливающемся здании. Себастьян, кстати, даже не знал толком, где оно находилось.

– Я знаю, – тихо ответил Эрлинг, когда Медичи жестоко указала на его роль в происходящем – и снова замолк. Добавить было нечего. Эрлингом в самом деле руководила гордость, когда он пытался доказать свою состоятельность отцу. Делал вид, что ему наплевать на чужую жизнь, чтобы было проще пройти через то, что произошло. Удара в спину, который он получил от Эйдана, было и без того достаточно, чтобы вера Эрлинга в смысл жизни пошатнулась. Гордость, опять же, была причиной, почему предательство отца затмило собой скорбь в отношении потерянной жизни – или, вернее, гордость и своеобразное воспитание.

Эрлинг взглянул на Медею с апатией, вызванной зельем, когда она спросила о причинах, почему отец посчитал нужным убедиться, что сын способен на убийство. Если бы не чай, который предложила гадалка Эйвери, смятение бы накрыло его с головой снова. Смятение и страх, но Эрлинг ничего не почувствовал.

Он и без того рассказал ей о многом, но не хотел переходить границы. От того, что он скажет, могла зависеть жизнь отца, потому что Пожирателей никто не собирался гладить по головке за то, что они делали. Эрлинг, таким образом, также не мог говорить о своих своеобразных карьерных стремлениях, которые подкинули отцу в голову столь изощрённый способ доказательства того, что Себастьян был достоин. Как имени Эйвери, так и расположения Волдеморта.

– Я не могу, – поговорил Эрлинг, все ещё оставаясь с гадалкой честным, – не могу говорить об этом.

Отчасти потому, что не хотел её подставлять тоже. Они были друг другу чужие, и Медичи не была обязана нести ответственность за то, что он может ей рассказать. Тем более, учитывая её связь с маггловским миром и происхождение.

Эрлинг не выдержал: откинулся на спинку стула и прижался затылком к стене. Глаза закрывались сами.

– Я могу занять тот диван в комнате ожидания? – пробормотал парень, считая это компенсацией за то, что Медея испробовала на нем зелье из Лютного переулка.

Впрочем, шансы были велики, что он заснёт сидя, на этом самом стуле – и без каких-либо сожалений.

Эрлинг не помнил, как добрался до дивана, и незамедлительно уснул, едва оказался в горизонтальном положении. Предмет мебели оказался несколько короче самого Эйвери, но парня это беспокоило мало. Как и отсутствие подушки под головой, которую Эрлинг притянул к себе, обнимая, прежде чем неизбежно провалиться в небытие. У него не было ни сил, ни времени думать о целесообразности ночёвки в маггловском салоне. Из-за зелья на душе никого не было, даже скребущих кошек, и Себастьяну ничего не снилось.

Эрлинг мог бы проснуться раньше, когда утреннее солнце ударило в глаза из-за оконного стекла с незадернутыми шторами, но Эйвери лишь поморщился и потратил некоторое время, неуклюже переворачиваясь с боку на бок, лицом к спинке дивана. Он подозревал, что голова была чугунной, и отметил с удивлением, что снова начал чувствовать. Вспомнил про зелье из Лютного переулка, которое ему дала Медея, и осознал, что его действие, вероятно, выветрилось. Беспокойство пришло вслед за этой мыслью: во-первых, ему стоило убраться подобру-поздорову, пока не явились клиенты гадалки; во-вторых, ему просто-напросто стоило убраться, потому что, несмотря на доброту Медичи, не было никаких гарантий, что она захочет его видеть снова после всего, что он рассказал. Активных действий за этим, впрочем, не последовало: Эрлинг так и не открыл глаз, провалившись в ленивую дрёму, когда та не должна была длиться дольше пяти минут.

Себастьян не услышал звона дверных колокольчиков, отреагировав лишь на её прикосновение к плечу. Встрепенулся, оглядываясь осоловело, прежде чем с удивлением почувствовать запах кофе. Взглянул с лёгким подозрением на журнальный столик, на который приземлился завтрак.

– Кофе в постель? – прохрипел Эрлинг, но после быстро прочистил горло. Подумав, сел на диване, потянувшись за бумажным стаканчиком, не скрывая собственного интереса: в магическом мире это выглядело иначе. Себастьян вдруг осознал со всей ясностью, что в магическом мире больше не был.

Эйвери не успел поблагодарить Медею, когда та проворно объявила о том, что её помощница заболела, и предложила её почетное место ему. Брови Эрлинга на мгновение взметнулись, говоря то ли об удивлении, то ли об интересе, но после в глазах загорелся азартный огонек: он любил исследовать новое. Между делом Эйвери успел дотянуться до кофе, делая первый глоток, пока Медичи говорила.

– Мы проходили маггловские деньги на маггловедении, – уклончиво ответил Эрлинг, отчасти подтверждая сомнения Медеи в том, что маггловские деньги вживую он не видел. Также решил не нести ответственности за создавшийся словесный каламбур.

– Разберусь, – резюмировал Эйвери, делая не самый очевидный вывод, – галеоны я умею считать прекрасно.

Кроме того, он неплохо разбирался в иностранных валютах магического мира, работая прежде в международном отделе Министерства Магии. Это не могло быть так уж сложно.

Эрлинг провел рукой по волосам, приглаживая взъерошенную со сна шевелюру.

– Мне нужно зеркало, – объявил Эйвери и улыбнулся широко следом, как мальчишка:

– Если ты хочешь, чтобы твои клиенты остались довольны.

Эрлинг вдруг взглянул на Медичи серьезно, не тая благодарностей:

– Спасибо.

И за минувший вечер, и за предложение постоять за стойкой, и за кофе с булочкой с корицей, к которой Эрлинг не преминул потянуться следом, вдруг вспомнив, что и взаправду проголодался.

Отредактировано Erling Avery (2020-07-25 11:19:21)

Эрлинг пожал плечом, между делом беззастенчиво уминая булочку с корицей. Магглы явно знали толк в выпечке.

– Факультатив, – пояснил Эрлинг в отношении школьной программы.

– Обычно его все берут, потому что он самый лёгкий, – легко признал Эйвери. Он не был против экскурса в маггловскую валюту, потакая своему любопытству и совершенно забывая об отце – Пожирателе Смерти. Медея была права, давая ему какую-никакую работу, что примечательно – ту, которую Эрлинг никогда не делал. Это позволяло парню отвлечься.

Себастьян вдруг осознал, что Медичи, похоже, не была выпускницей Хогвартса.

– Где ты училась? – сообразил вопрос Эйвери. Булочка заканчивалась. Он сделал последний глоток кофе, умиротворённый завтраком, и, получив направление к зеркалу, поднялся с дивана. Судя по цветущему утру за окном и взгляду, брошенному гадалкой на часы, он предполагал, что у Медеи скоро был должен начинаться рабочий день.

Эрлинг предупредил, что скоро вернется, прежде чем скрыться за дверью ванной комнаты. Потратил некоторое время, приводя себя в порядок, используя пару бытовых чар, в том числе разгладив рубашку и брюки. Его не устраивало, что он проводил последующий день в одной и той же одежде, но выбора у него не было. Пригладив привычным жестом непокорную прядь на макушке, Эрлинг снова вышел в общий зал.

– Кому принадлежит этот салон? – поинтересовался Эйвери, делая шаг в сторону стойки, за которой обычно находилась Амалия.

– Ты говорила, что мечтаешь открыть свой, – объяснил своё любопытство Эрлинг.

– Полагаю, что ты не распоряжаешься этим в одиночку, но я никогда здесь не видел никого, кроме тебя и... её, – указал Себастьян на стойку, за которой принималась, на мгновение запамятовав имя помощницы Медеи.

Отредактировано Erling Avery (2020-07-25 14:22:18)