Marauders: stay alive |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Marauders: stay alive » Незавершенные отыгрыши » [30.11.1977] morning star
MORNING STAR
Закрытый эпизод
◊ Участники: Стерджис Подмор, Рудольфус Лестрейндж | ◊ Дата и время: 30.11.1977, утро | ◊ Место: Мунго, кафетерий 6 этажа |
◊ Сюжет:
Мой случайный знакомый, что пытался сбежать,
А потом так упорно старался забыть,
Ты пожелал повернуть время вспять,
Я же хотел просто рядом побыть.
Отредактировано Rodolphus Lestrange (2020-07-10 03:50:21)
Клин клином вышибают… как говаривал его дед, имеющий русские корни.
Лишь сейчас Стерджис в полной мере осознавал данное весьма странное и не до конца понятное ранее ему выражение. После роковой встречи с одним аристократом звать которого Рудольфус, как никогда Подмору хотелось погрузиться в романтические отношения с девушкой и забыть свой слишком уж необычный опыт как страшный сон.
Очень кстати оказалось его попадание в Мунго с ожогом после очередной аврорской вылазки. Ничего страшного, но требовалась помощь хоть какого-нибудь колдомедика, хоть даже начинающего.
И это оказалось настоящим подарком судьбы.
Анабель была восхитительной… юной и что самое важное – рыжеволосой, этакие медно-золотистый оттенок завитков ее локонов просто сводил с ума. А точнее Стерджис не задумывался особо о своих чувствах и эмоциях, он просто с разбегу прыгнул в эти прогретые летним зноем воды и забыл обо всём, живя лишь нынешним и как обычно торопясь пробежаться по всем стадиям влюбленности как можно скорее.
Поэтому уже в ближайший его выходной, он пришёл в больницу святого Мунго на их первое свидание-встречу.
Что поделать, когда в самом разгаре война и у колдомедиков, и у аврората весьма напряженные графики работы, так что совместить их и урвать время для личных встреч достаточно сложно. Но Стерджис не имел ничего против кафетерия в больничке, особенно если сам кофе там окажется достаточно сносным. Было бы очень удобно и практично убивать одним выстрелом сразу двух зайцев.
— Прости, но мне придется задержаться, только что привезли новых с редкими проклятьями. Ты дождешься меня?
— Разумеется, выпью чашку кофе. У меня выходной и я свободен весь день, — протянув к ней ладонь Подмор аккуратно заправил огненные прядки волос за её очаровательное ушко, после отпуская её и провожая точеную и хрупкую фигуру слегка задумчивым взглядом.
Такое время… ты не знаешь, что ждёт тебя завтра и потому стоит брать от каждого дня абсолютный максимум.
Не изменяя своей привычки он устроился поближе к местному бармену, непроизвольно оценивая его работу, но пока особо не вступая в разговор, слишком занятый своими собственными мыслями и отвлекаясь от них лишь когда заполучил свой восхитительный кофе, напоминающий чем-то маггловский латте и в дополнении к этому скачущие зефирки в глубокой пиале.
Признаться откровенно к сладкому он был неравнодушен, также сильно, как и к крепкому алкоголю, но выглядело это всегда забавно. Суровый аврор, с наслаждением уплетающий будь то магловские пончики или же шоколадные лягушки.
Кольцо на указательном пальце ненавязчиво ударилось о толстое стекло бокала, напоминая о том, что следовало бы быть более внимательным и перестать витать где-то не здесь, думать совсем не о том, что ему предстоит свидание с хорошенькой девушкой, а...
В какой-то рассеянной задумчивости после он подносит ладонь к лицу, касаясь губами темного камня. Обжигающе-холодный и словно бы пульсирует медленно в такт сердца, не знающего что такое эмоции, не знающего что такое любовь… и мгновение, а после оно резко срывается в пустоту, замирает и теперь отбивает сумасшедший ритм танго.
Стоило лишь встретиться глазами с тем, кого он совершенно не ожидал здесь увидеть.
Нервный отчаянный жест, когда он подносит стакан с кофе к губам и совершенно не чувствует ни его вкуса, ни то насколько он горяч. Хотелось стать уникальным обладателем мантии-невидимки и исчезнуть прямо сейчас, да хотя бы просто остаться незамеченным.
И это он хотел забыть? Восхитительная ирония жизни.
Прийти в место, где желал забыть одного конкретного выродка и тут же на него и наткнулся.
Неужели, Лондон, настолько маленький? Или этот аристократ следил за ним? Просто немыслимо же…
Упрямо стиснув зубы Подмор старательно делал вид, что ничего и не заметил, ничего не произошло и он его совершенно не знает.
Получалось это, конечно, весьма и весьма скверно, учитывая, что его пальцы нервно подрагивали, а точеные скулы уже приобрели легкий оттенок румянца.
О, Кернуннос, будь милостив ко мне, сделай так, чтобы я его никоим образом не интересовал.
Отредактировано Sturgis Podmore (2020-07-17 00:28:43)
Это было странное утро. Полное заскорузлых кровавых ран, проклятых скользких склянок, непослушных от нервозности пальцев. Утро, полное видений ничего да снов ни о чем. Пальцы вплетаются в короткую шерсть, мутные остекленевшие глаза барсука смотрят в потолок палаты. Какая-то часть его сознания противится, он буквально чувствует импульсы, возникающие в его голове и пытающиеся что-то пробудить. Волшебная палочка совершает диагностирующий взмах, он все еще делает попытку что-то прочитать и понять, только вот утраченную жизнь невозможно вернуть обратно. Рудо поднимает голову словно во сне, чувствуя странную тяжесть, место барсука занимает лев. Лев, который все еще дышит, только вот не может бороться.
Его шкуру покрывают рваные раны, словно бы кто-то зубами вырывал из него куски мяса, а грудная клетка покорежена и повреждена, явно мешая дышать. Если вытащить из него ребра, ему может стать легче, кончик палочки уже совершает надрез, откуда, хвосторога тебя раздери, столько крови!?..
- Целитель Лестрейндж… Целитель… Рудольфус, проснитесь!
- Я не сю… не спр… я не сплю.
Язык с трудом ворочается, а в горле пересохло, словно бы он добрые сутки брел по пустыни. Рудольфус отрывает голову от окна, к которому, должно быть, привалился, уснув в ординаторской, и пытается сфокусировать взгляд на разбудившей его юной целительнице.
- Вам бы не мешало выпить чашечку кофе, Рудольфус. Я тут как-нибудь сама разберусь.
Мужчина кряхтит, разминая затекшее тело, и проводит ладонями по лицу, пытаясь прогнать так некстати навалившийся на него сон. Его ночная смена подходила к концу, вовсе неудивительно, что его сморило под конец.
- Вы же понимаете, Аннабель, что волшебное действие кофе - лишь у вас в голове, скажем, бодрящее зелье…
- Рудольфус, не будьте занудой, выпейте кофе, идите домой. Сегодня никто не умрет. Не в мою смену.
Рыжеволосая девица уже закатывает рукава, а палочка в ее руках уже готова танцевать в легких и изящных взмахах. На восьмой год брака начинаешь понимать удивительные вещи. Например, что спорить с женщинами - себе дороже. Ну и что каким-то неисповедимым образом они раз за разом оказываются умней.
Сняв с себя желтую мантию, целитель наглухо застегивается в темно-зеленую шерсть, не сразу, правда, попадая пуговицами в нужные петельки. Пальцы похоже сегодня объявили бойкот, или решили взять выходной, иными словами он просто не может объяснить их непослушность.
- О, Рудольфус! Если вас не затруднит… Там сидит юноша, такой, светловолосый, чуть выше вас, в таких кожаных штанах. Скажите ему… Скажите, что я еще чуть-чуть задержусь, хорошо?
Брови мужчины взлетают вверх от удивления, сначала одна, потом другая, после чего Рудо криво усмехается, чувствуя, как сердце замирает, а затем устремляется в бездумную джигу.
Светловолосый?
В блядских кожаных штанах…
Да к болотным чертям, это не может быть он! Мало ли что ли белобрысых парней, которые шляются по Лондонской округе.
Мысли наскакивают друг на друга, словно вагоны поезда, сошедшего с рельсов по дурацкой неосторожности, а сам целитель непроизвольно ускоряет шаг, замедляясь только у двери кафетерия, едва не впечатываясь в нее грудью. Он поправляет мантию, убирает чуть всклоченные волосы со лба, да пытается утихомирить бой курантов, стоящий в ушах.
- О, мистер Лестрейндж? После вас!
Дверь перед ним открывается и Рудольфус натягивает дежурную улыбку, адресуя ее коллеге, в то время, как глаза словно бы непринужденно скользят по немногочисленным в столь раннее утро посетителям кафе.
Светлые волосы, еще более всклоченные, чем обычно, бросают тень на его лицо. Рудольфус какое-то время просто смотрит на юношу, а тот, словно бы почувствовав его взгляд, поднимает голову, разрядом - в упор.
Скулы розовеют, Рудольфус старательно скрывает ухмылку. Неторопливо лавируя между столиков, целитель проходит мимо, на какое-то время зависая у стойки кафе и перебрасываясь с владельцем парой дежурных фраз, прежде чем заказать себе кофе. Крепкий, словно проклятье, и горячий, словно любовь, сбавленный парой ложек бодрящего зелья из его нагрудных запасов.
- Молишься Кернунносу, чтобы я прошел мимо, Стерджис?
Имя божества, которое не выговоришь, не сломав язык, само собой всплывает из памяти, когда мужчина усаживается рядом, не скрывая того цепкого и отчасти голодного взгляда, с которым он скользит по чужому безупречно вылепленному лицу. Пальцы с шуршанием фольговой обертки ломают плитку горького шоколада, и Рудольфус цепляет пальцами треугольник, отправляя его в рот, а затем двигая плитку на середину.
- Надеюсь, ты здесь не из-за спины? Она больше не болит? Проклятие не беспокоит? Быть может, я посмотрю?
С большим удовольствием посмотрю.
Их встреча - случайна, только вот разгоряченный разум уже устремляется на свою колею, и от мыслей, которые вспыхивают в его голове, становится трудно дышать. Должно быть, глаза выдают его с головой, да черт с ним, со взглядом, глупо скрывать очевидное.
Его колено словно бы невзначай сталкивается с чужим.
Отредактировано Rodolphus Lestrange (2020-07-15 23:23:09)
Он что читает мои мысли? Или это такое нетривиальное совпадение?
Сомнительно. Очень сомнительно, что этот аристократ запомнил столь сложное незнакомое ему слово, которое я вскользь обронил.
Крайне подозрительный и настороженный взгляд устремился к его лицу и Подмор не торопился что-либо ему отвечать, как минимум для того, чтобы взять себя в руки и не выдать собственного состояния в интонациях голоса.
А вообще… какого чёрта тебе от меня надо?
Этот чужой голодный взгляд не может оставить равнодушным, как бы ему не хотелось. Пальцы раздраженно резким выпадом ловят зефирку и раздавливают её с каким-то немым удовлетворением, явно представляя на месте сладости что-то другое, кого-то другого.
— С чего ты взял, что я вообще тебя заметил, Рудольфус? – одарил его дежурной и весьма прохладной улыбкой, потому что внутри него бушевал настоящий вулкан. Легкий едва слышный вздох и он подносит пальцы, измазанные в бело-розовом пюре от зефира к лицу методично и совершенно без каких-либо мыслей тщательно облизывая их, как сделал бы всегда, не зависимо от ситуации и собеседника.
Косой взгляд падает на шоколадку, весьма соблазнительную на его придирчивый вкус.
И вот как это назвать? Подкуп должностного лица не при исполнении? И одни только кельтские боги ведают, как избавиться от столь нездорового влечения к этому мужчине.
— Надеюсь, ты здесь не из-за спины? Она больше не болит? Проклятие не беспокоит? Быть может, я посмотрю?
Надо же… и правда целительские замашки играют в крови.
— Нет. Всё терпимо. На мне быстро заживает. Я здесь по иным причинам. Но мне интересно, что ты забыл в Мунго? Старые кости покоя не дают? – едко поинтересовался, но шоколад-то прибрал к рукам, а после замер на добрые несколько минут, потому что позвоночник прошила острая волна жгучего чего-то от мимолётного соприкосновения колен.
И как можно вообще при этом сохранять своё лицо и спокойствие? Да ещё не думать о том, что он пережил с ним и в какой позе.
— У меня здесь… вообще-то свидание. С девушкой, — тут же спешно добавил, только чтобы Рудольфус не дай Мерлин не подумал, что Стерджис интересуется представителями своего же пола.
Неслыханное просто дело. И потом, кто знает, вдруг за такое из аврората могут попросить на выход. Выбирая между личным и работой, здесь бы Подмор даже не раздумывал и выбрал последнее. Чувства приходят и уходят, а твои стремления и цели в жизни как-то… более ощутимы и весомы, нежели, чем иллюзорные взаимоотношения.
Да-да, говори это себе почаще, глядя на чужие губы сейчас. И ведь уйти… не уйдешь. Аннабель ему такого не простит, интересно, а связь с мужиком простит? А вообще какая ему разница, они едва ведь познакомились с ней?
— Рудольфус. Наша встреча сейчас совершенно случайна, и я бы не хотел, чтобы подобное повторилось. Но раз уж ты здесь… спасибо ещё раз за спину. Думаю, что если шрам и останется, то он будет минимальным. И если ты надумал, чем я могу тебя отблагодарить за спасение жизни, это твой последний шанс, это озвучить, — плавно отодвинулся, всё ещё испытывая навязчивую дрожь от близости с ним и молча про себя выругался от того, что этот тип ещё и вызывает жуткое желание закурить, но здесь этого делать было нельзя. Да и выдал бы себя, подрагивающими от напряжения пальцами, а сдаваться было не в его правилах и идеологии.
Он не находился рядом с ним, так близко, сколько, вот уже больше месяца? Воспоминания дразнят своей свежестью, не поблекшие ни на тон, он ровно такой, каким был, разве что тон лица не отдает той самой пугающей мертвенной бледностью, да взгляд цепкий, не скрывающий раздражения, взгляд звереныша, загнанного не в угол, а в смятение.
Тепло, исходящее от чужого тела, ненавязчиво ощутимо. Нарушить эту дистанцию, навязанную социальными нормами и правилами поведения в обществе, хочется до зуда в пальцах рук, и в то же время, любоваться юношей со стороны сродни греху первородному, особенно, когда его пальцы в зефире, а мысли подталкивают одна другую.
Пальцы перехватывают его ладонь и подносят к губам, касания которых сначала мягкие, затем - настойчивые, а кончик языка обжигающе хорош. Рудольфус не любитель сладкого, привыкший мешает горечь с солью, пристрастившийся к кайенскому перцу за пару тактов сердца в переулках столь недалекого прошлого.
Их встреча - всего лишь случайность, он заставляет себя проговаривать это в который раз, только вот в грудной клетке ворочается что-то неверующее и когтистое, издающее блаженный рык и тянущее сотни своих лап через прутья клетки к тому, что давно пометило своим и признало.
Ты его совершенно не знаешь, Рудольфус.
И на это совершенно плевать.
Флиртовать с ним сродни танцу с туманом. Он сгущается в ночи, становясь практически осязаемым, но развеивается как дым, стоит тебе сделать шаг.
— Нет. Всё терпимо. На мне быстро заживает. Я здесь по иным причинам. Но мне интересно, что ты забыл в Мунго? Старые кости покоя не дают?
Его реплика вызывает нестерпимую щекотку в уголках губ. Рудольфус прячет улыбку в глотке кофе, чувствуя волну бодрости, которая овевает его мгновенно, только вот связана она вовсе не с напитком. Он прижимает колено ближе, чуть касаясь бедром бедра, мысок сам скользит за чужую голень, целяясь, образуя своеобразный узел, который невооруженному взгляду не скажет ничего, ведь язык тело невозможно читать, будучи неграмотным.
- Сон. Я забыл в Мунго сон, - мужчина отводит взгляд своих уставших глаз от профиля Стерджиса и обращает его к своей кружке, словно бы пытаясь отыскать ответ где-то на дне. - Свою юность. Нервные клетки. С десяток безнадежно испорченных мантий. И конечно же, призвание.
Кружка опускается на узкую стойку кафетерия и Рудольфус переплетает пальцы, подпирая ими подбородок и на секунду прикрывает глаза.
- Перед пересменкой привезли пару “свежих” ребят с редкими проклятиями, я не думаю, что Аннабель освободится так скоро. Но она просила передать тебе, что задержится на чуть-чуть.
Зевок все-таки прорывается из его груди, несмотря на старания казаться бодрым, несмотря на допинг в крови в виде жгучего влечения, которое не унять. Мужчина приоткрывает один глаз и ловит чужой взгляд, направленный на его губы, а затем несдержанно обольстительно улыбается, сначала изящно растягивая уголки губ, проходясь кончиком языка по резцам, чуть нагло, немного надменно, одухотворенно, уверенно.
Чужое движение отдается во всем его теле протестующей вибрацией, а мышцы напрягаются в желании удержать.
- Я бы хотел раздеть тебя еще раз.
Рудольфус произносит слова приглушенным вкрадчивым шепотом. Он честен. Он не любит ходить кругами вокруг. Взгляд его внимательных зеленых глаз следит за владельцем этого небольшого кафе, который пытается справится с непокорной тряпкой, отказывающейся полировать и без того до блеска начищенный столик, да за отражением чужого лица в стеклянной витрине, в которой расположились эклеры всевозможных вкусов и цветов.
- Ешь шоколад. Он вкусный.
Пальцы смыкаются на кружке, но он не чувствует привкуса кофе. Он не чувствует вообще ничего, кроме с трудом сдерживаемого желания оказаться с ним не здесь и не сейчас.
Стерджис искренне верил в то, что практически излечился и вернулся к своей привычной жизни.
Видит Мерлин он всё для этого сделал!
Но стоило этому нахальному типу замаячить на горизонте, как все хрупкие стены спокойной жизни гетеросексуала, разрушились как по щелчку пальцев.
Однако, понять, что же мешало ему взять себя в руки и сконцентрироваться на уходе, он никак не мог.
Может, Рудольфус был ему интересен как друг и собеседник?
Да, как же, много они беседовали той ночью? Помимо проклятий, которыми Подмор осыпал его в ответ на жесткое принудительное лечение.
Очевидно, что нет. Но это не отменяло того, что аврору впервые было совершенно искренне и по-настоящему интересно вести эту игру, чувствовать неопределенную опасность и вместе с тем азарт. Очень многое он пробуждал в нем сейчас противоречивого и не очень.
Сон и юность?
Надо же… этот аристократ на самом деле штатный целитель в больнице.
Это многое меняло. Точнее сейчас он мог взглянуть на Рудольфуса по-новому. Целителей он в силу особенностей своей профессии уж точно уважал, хотя бы за то, что они могли за минимальное время максимально залечить все ранения. Только в его голове ни один целитель не был способен на такое, за что даже ему мысленно приходилось сейчас краснеть и отчаянно желать выпить что-то более крепкое нежели чем кофе.
Ещё и эта близость, сложно было как можно более незаметно теперь отдалиться от него и приходилось внимать этому сладостному искушающему жару.
— Радует, что в таком случае я попал тогда в руки профессионала, а не любителя. Впрочем, живое тому доказательство – моя спина. Остался лишь едва приметный шрам, не более того, — с некоторым подозрением Стерджис смотрел на шоколад, а шоколад смотрел на него. Но смысл Рудольфусу его травить, после того как с таким трудом излечил?
Он был прекрасен.
Буквально таял во рту, оставляя богатое бархатное послевкусие, которое на время оторвало его от реальности.
— Сказал бы я подобное девушке, которую вижу второй раз в жизни… она бы меня прокляла. Не лучшая плата на мой взгляд. Опасная я бы сказал, — стараясь не смотреть в его гипнотичные колдовские глаза, Стерджис искал спасения в том, что они были здесь не одни, что это место было работой Рудольфуса
— Второй раз вижу тебя в таком плачевном состоянии. Это уже тенденция. И, да, тебе нужен хороший сон, а я, пожалуй, не буду ждать Аннабель. Но хотел бы напоследок сказать ей пару слов. Не проводишь меня в ваше отделение? — зря конечно он попросил об этом именно Его, но уже поздно, слова сорвались с губ раньше, чем он их успел осознать.
Как перестать думать о том, насколько сильно эмоционально он был вовлечен в их прошлый секс? И как перестать испытывать неуместное влечение к нему сейчас?
Он настолько был сконцентрирован на самоконтроле, что забывал даже язвить. И, о ужас, был похож на нормального человека.
— Ты всегда столь прямолинейно флиртуешь? Неужели, кто-то на подобное клюет? — с легким смешком произнес, оставляя на столе парочку сиклей.
Да, тебе и говорить ничего не надо, имея такую сводящую с ума харизму. Ещё бы пристрастия бы у тебя были нормальными… впрочем, ты же женат. Так что тебе нужно от меня?
— Я не раздеваюсь перед… теми, кто обременен супружеством, Рудольфус. Мне было бы жаль огорчить подобным вашу очаровательную жену.
Наблюдать за его аккуратными длинными пальцами весьма приятно. Они движутся неспешно, чуть подрагивая от неуверенности, когда подушечки правой цепляют неровно надломленный треугольник шоколада, медлят пару секунд и затем неспешно отправляют его в рот. Стерджис, должно быть, тот еще любитель сладкого, эта подмеченная внимательным взглядом особенность удерживает улыбку на его губах еще ненадолго, хотя, честно признаться, вряд ли он способен вернуть лицу серьезность в такой компании.
Мордредова милость, его скулы словно бы свело от хитроспелетенного проклятия, не позволяющего губам сомкнуться и сжаться в тонкую линию. Это странное желание улыбаться немного жжется где-то на уровне солнечного сплетения и расползается теплом по телу, до самых кончиков пальцев.
Проклятье!
Рудольфус не любитель конфет. Весь максимум, который может его заинтересовать, прямо сейчас находится на расстоянии не дальше вытянутой руки - приятно-горький шоколад и недосягаемый “кайенский перец”.
Жжется.
Его реплики, лишенные какой-либо язвительной интонации, действуют не в пример эффективнее подколов, играя на его заинтересованности, словно профессиональный скрипач на Страдивари.
Если ты продолжишь так откровенно поедать его глазами, на потом ничего не останется, Рудо. Поумерь аппетит.
Если бы только это было так просто!
- Но ты ведь не девушка, Стерджис, а я не любитель завуалированных подкатов, когда все и так очевидно, - наконец-таки оторвав от него взгляд, мужчина устремляет его куда-то поверх чужой головы, словно бы кого-то увидев.
- Пойдем. На четвертый тебя вряд ли пропустят без сопровождения. Только нужно будет захватить халат.
Бросив взгляд на горстку сиклей, Рудо ничем не выдает своего смятения. Сумма явно покрывает и его кофе в том числе, и эта мысль начинает назойливой мухой вертеться у него в голове. Он бы многое ему мог сказать про флирт, но предпочитает лишь улыбнуться, поднимаясь со своего места вслед за ним.
— Я не раздеваюсь перед… теми, кто обременен супружеством, Рудольфус. Мне было бы жаль огорчить подобным вашу очаровательную жену.
- В самом деле?.. Что же было до этого, мой бредовый сон?..
Слова срываются с его губ приглушенным тоном, а ладонь смыкается на ладони знакомого, который на выходе из кафетерия таки настигает их обоих.
- Рад видеть, Рудольфус! Разве ты не закончил свою смену?
- О, не поверишь, я как раз этим и занимаюсь, Элфрид...
- А это?..
- Мой друг, Стерджис… Стерджис - это Элфрид, целитель пятого этажа.
Молодой мужчина, выглядящий от силы лет на двадцать пять, смотрит на него довольно пытливо, явно намереваясь продолжить разговор.
- Но нам уже нужно идти, рад был увидеться…
Пальцы мужчины слегка сжимаются на его руке чуть повыше локтя, когда Рудольфус утягивает юношу в коридор. После утренней пересменки коридоры немноголюдны, а чуть поскрипывающая кабинка приходит на шестой практически пустой, выпуская на волю одного незадачливого посетителя.
- Кафетерий?..
- В ту сторону…
Рудольфус рассеянно зевает в ответ на чужое спасибо и пропускает Стерджиса вперед себя, то ли из вежливости, то ли из нежелания выпускать юношу из своего поля зрения.
Дверцы за его спиной схлопываются с тихим скрипом, и лифт, тихо ухнув, начинает свое движение вниз. Магический светильник над их головами, напоминающий по форме нечто среднее между грушей и сливой, ритмично мигает и покачиваться, наполняя кабинку теплым танцующим светом. Их силуэты отбрасывают восемь перекрестных теней и одна из них, сначала недвижимых, а потом тянущихся навстречу друг другу.
Лифт с шумным “ууух” проезжает ниже и резко зависает между этажами, ведомый желаниями волшебника, чья умелая ладонь ведет палочкой, словно опытный дирижер, что управляет оркестром. Лампочка мигает в последний раз и затухает, погружая кабинку в непроглядную тьму.
- Я думал, ты заметил кольцо на моем пальце. Оно тебя настолько смутило?
Его близость даже через плотную ткань мантии вызывает ворох мурашек на затылке, когда Рудольфус подходит вплотную. Ему приходится чуть поднять голову, чтобы коснуться губами чужих губ, но это все - такие ничего незначащие детали по сравнению с тем, что он испытывает, когда его пальцы небрежно ласкают чужую скулу, а кончик языка проскальзывает между чужих теплых сомкнутых губ со вкусом горького шоколада.
Ой, хорошим эта встреча не кончится.
Да, и идти куда-либо с ним было делом таким… непредсказуемым. Вообще какого черта он его попросил проводить его? Мог бы записку оставить, послать ворона на худой конец и договорились бы о переносе свидания, на вечер, например.
А вместо этого он неосознанно пытается продлить момент их встречи и одновременно с этим поскорее его завершить.
Мастер противоречий в обществе Рудольфуса Лестрейнджа. И всё, потому что ничего не изменилось с их последней встречи. Он всё также чувствовал эту острую борьбу сопротивляющегося разума подобным отношениям и плохо контролируемую страсть и влечение тела. И если вдали от предмета этих «споров» он ещё как-то мог настроить себя на прежнее течение жизни, то сейчас все доводы рассыпались в мелкую пыль.
Ему нравилось его присутствие рядом, нравилась его близость он буквально физически с жадностью пил её практически испытывая что-то сродни адреналинового вдохновения. Хотелось касаться его, вести кончиками пальцев по разгоряченной обнаженной коже, чувствовать дрожь и такое неукротимое ответное желание, способное смести любые границы и сделать из монаха разнузданного инкуба.
— Очевидно, что именно? Я не совсем понимаю, Рудольфус, — увильнул от слишком прямого разговора об этом, потому что… просто не знал, как формулировать слова, фразы, как вообще беседовать с этим малознакомым мужчиной, с которым, тем не менее, его связывал просто дикий безудержный секс в прошлом.
Отличный просто диссонанс.
— И, да. Очевидно, что бредовый сон. В таком состоянии, в котором вы были тогда не мудрено, — чуть усмехнулся, всё также не желая выходит из комфортной зоны отрицания, но последовал за мужчиной на свою голову связался же…
Друг? С каких это пор я стал тебе другом?
Неловко.
Именно это чувство прочно поселилось сейчас в его груди после встречи со знакомым Рудольфуса. Втягиваться ещё сильнее в его круг, столкнуться с кем-то ещё помимо его жены было уже слишком. И Стерджис молчал, кутаясь в воображаемое холодное колкое одеяло.
Что будет потом? Им следовало бы разойтись и больше не встречаться.
Никаких контактов. Обещаний. К чему всё это?
Чересчур громкий звук захлопывающихся дверей и как никогда аврор чувствует себя в ловушке, но никогда прежде он не испытывал даже и тени страха, так что происходит сейчас?
Или правду говорят, что самый сильный страх ты способен испытать перед самим собой.
Одно. Закрытое. Помещение. На двоих.
Кажется, что он безумно громко дышал, стараясь не смотреть в сторону Рудольфуса и молчаливо отсчитывал про себя этажи, представляя сейчас из себя тугой комок напряженных нервов. Как с этим бороться он пока не знал.
Пиком момента стало то, что лифт прекратил своё движение и Подмор даже нервно рассмеялся, касаясь кончиками пальцев собственных губ. Именно этого он и опасался, оказаться в подобной двусмысленной ситуации. Остаться с ним вновь наедине и одним кельтским богам известно, что может случиться в таком случае.
— Я не обратил внимание. Но… нет, не смутило. Другое слово, Рудольфус. Я хочу, чтобы ты держался от меня подальше, — и конечно же Лестрейндж игнорировал его слова, заставляя сердце биться в разы быстрее.
— Не… стоит… это, — ладони упираются в грудь мужчины, а уже в следующее мгновение он чувствует упоительный вкус его горячих губ, которые начисто лишают его разума. Он забывает, как нужно дышать, забывает про всё на свете, но не отвечает ему. Ошарашенный, сбитый с толку своими эмоциями.
И он злится на него.
Злится, что этот хренов аристократ не считается с чужим мнением и желаниями, что он несмотря ни на что всё делает по-своему. Целует его сейчас, наглым образом пользуясь моментом их случайного уединения.
Острые зубы впиваются в чужой язычок, негодуя, возмущаясь, не принимая подобное и вместе с тем откровенно желая вжаться в его тело, прочувствовать каждый сантиметр, ощутить его в себе сейчас, немедленно.
Быстро, спонтанно, чувствовать спиной прохладную стену лифта, адреналин и страх от того, что в любой момент двери могли бы открыться и их застали бы в таком неподобающем виде. Но плевать его внутренний зверь рычал и жаждал получить свое. Черт, да. Он кончил бы очень быстро в таком положении, при таком накале эмоций и возбуждения.
— Я не разрешал тебе целовать меня, Рудольфус Лестрейндж, — кончик палочки упирается в чужой пресс весьма демонстративно и это что-то напоминает. Забавно, не так ли?
— Ты не имеешь никакого права вот так врываться в мою жизнь и получать то, что хочешь, не согласовывая это со мной и моими желаниями. Вы слишком избалованный, напористый аристократ, не привыкший к отказам.
Отредактировано Sturgis Podmore (2020-09-09 20:40:36)
Im a sailor with nowhere, nowhere to sail
You never care and I never tell you my name
Our thoughts entwine in one-night wishes
And nights our haven, our passion pit
радио: Naked - Ocean Jet
Это легкое незамудренное касание чужих губ вызывает приятное покалывание в кончиках его пальцев, дыхание замедляется, потому что он забывает, что нужно дышать, опаляя эти губы на выдохе. Легкий укус отдается пульсацией и язык проходится по нижней губе, смачивая ее, мгновенно пересохшую, словно у путника, застрявшего в пустыне без воды. Он и сам не понимал, как изголодался по юноше, в компании которого пробыл так недолго и которого познал столь глубоко, до этой сегодняшней встречи. Ему вовсе были не свойственны такие побуждения. Нерациональные порывы были больше в духе его брата Рабастана. Сейчас же что-то необъяснимое творилось с его головой, и он явно не пытался подобрать этому определения.
- Твое влечение. Очевидно, Стерджис.
Надо же, ведь он даже не знает его фамилии. Кем он работает. Кто он в этой жизни? Явно не свой. Не то, чтобы Рудольфус был знаком в глаза со всеми людьми Милорда, но этот редкий экземпляр с особенным характером трудно было бы не запомнить.
Чужая рука так тверда, что его попытка прижаться вплотную сходит на нет. Движение тела, гибкое, порывистое, шумный вздох и улыбка, гуляющая в уголках его губ. В темноте, царящей в остановившейся кабинке, она пусть и не видна, но ощутима кожей. Как и чужая злость, которую он чувствует по силе давления на свою грудь, по его напряженным пальцам, по которым он скользит с упоением, поглаживая по кругу костяшки. Ему так хочется узнать, о чем думает юноша, что он начинает жалеть, что вывел из строя магический светильник и не в силах прочитать что-либо по чужим глазам цвета утренней волны раздразненного бризом северного моря.
Рудольфус вновь тянется к его губам и застывает, почувствовав ощутимый укол, понимая, что совершенно не учится на своих ошибках. Только вот в этот раз Стерджис не его пациент, он не ослаблен, напротив, полон сил, и мужчина испытывает легкое возбуждение от одной только мысли о сопротивлении. Только вот в лифте слишком мало места для его преодоления, но достаточно для его желаний, которые он и не пытается скрыть.
— Я не разрешал тебе целовать меня, Рудольфус Лестрейндж.
Рудольфус растягивает губы шире и издает звучный смешок. Его ладонь накрывает чужую отнюдь не волшебную палочку и с какой-то садистской нежностью сжимает на ней пальцы через ткань.
— Ты не имеешь никакого права вот так врываться в мою жизнь и получать то, что хочешь, не согласовывая это со мной и моими желаниями. Вы слишком избалованный, напористый аристократ, не привыкший к отказам.
Его голос так горяч, только вот не нужно быть менталистом, чтобы услышать в возмущенном темпе речи как сбивается чужое дыхание, и как он распахивает губы, чтобы сделать жадный вздох.
- Ты прав. Ты абсолютно прав. Я не должен был поступать, как последний эгоистичный ублюдок. Мне следует попросить у тебя разрешения.
Ткань его мантии издает приглушенный шорох, когда волшебник, не обращая ровным счетом никакого внимания на волшебную палочку, лишь с аристократической небрежностью чуть подается в сторону от нее и опускается на колени, подкладывая под них подол своей теплой мантии, ведь пол лифта холодный и жесткий, как никогда, а он как-никак аристократ, не приемлющий бессмысленных синяков на своем безупречном теле.
- Разрешения… И прощения за свое непозволительно наглое поведение.
Его пальцы мастерски справляются с шнуровкой на кожаных брюках. Хочешь, убей меня прямо сейчас. Оглуши. Усыпи. Останови меня, если ты так не хочешь, чтобы я продолжал. Только вот не дури мне голову зря, ведь мы прекрасно знаем, что ты хочешь, а чего нет. Голову кружит от одной только мысли о том, что он хочет сделать в этом лифте и с этим мальчишкой. Только вот время понятие ограниченное. Кабинка не провисит так долго без дела, кому-нибудь да понадобится. Целитель подождет минуту, вторую, пять, воспользуется лестницей… Только вот когда таких наберется несколько, проблема с недоступностью магической кабинки будет решена достаточно быстро и эффективно. Поэтому Рудольфус не хочет тратить времени на разговоры. Время - такая непозволительная роскошь, когда ты хочешь кого-то прямо здесь и сейчас.
Губы смыкаются на горячей плоти. Мужчина двигает головой медленно, словно бы примеряясь и привыкая, а затем ускоряет движения, принимая его член глубоко и без особого труда вбирая его по самое горло. Мордредова порочность, низ живота охватывает словно огнем, когда желание прошивает позвоночник, словно выплеснутая на спину кружка горячей воды, только вот дышать толком не получается. Он позволяет себе тихий стон, посылая гортанную вибрацию и смыкая свои бездонно-зеленые замутненные чем-то определенно непроизносимым глаза и выбрасывая из головы все лишние мысли, какие только там могут быть. Его пальцы сжимаются на чужих бедрах, а под закрытыми веками расцветают расцвеченные зеленым и золотым яркие цветы. Рудольфус упивается властью над чужим телом с упоенным удовольствием, умелым ртом завоевывая то, что и так с той безумной ночи считает своим. Но если кому-то нужны доказательства… Что ж, он совершенно не против их предоставить.
Эта крепость сдастся ему уже через несколько минут.
Ты можешь не готовить для меня белый флаг.
Просто дай мне понять.
Просто дай мне...
Отредактировано Rodolphus Lestrange (2020-08-12 21:43:44)
Now let your mind do the walking
And let my body do the talking
Let me show you the world in my eyes
Может быть этому мужчине и очевидно влечение его тела, но кто он такой, чтобы лишь на основании этого быть таким самоуверенным и настойчивым?
Да, он сам даже столь открыто не клеился к девушкам и не добивался их, даже, если у них была уже ночь полная любви и страсти.
Это даже уже начинало казаться каким-то больным бредом его воображения, слишком всё происходящее мало напоминало реальность, уж скорее какую-то одержимость… может даже магического свойства и тогда Рудольфусу необходима была помощь целителей.
Да кого он обманывает? Самого себя, ответ очевиден.
Даже в полной темноте остановившегося лифта Стерджис мог уловить этот взгляд… не безумца, не какого-то безрассудного маньяка или ублюдочного аристократа, нашедшего себе очередную игрушку, к глубокому сожалению Подмора он видел в чужих глазах то, чего так боялся всю свою жизнь.
Он видел в них разрушительную для его колких стен возможность раствориться в этом человеке, принять его в свою жизнь. Всё это танцевало где-то на задворках сознания, не мешая пока трезвому разуму упираться и желать до отчаяния избежать всего этого, вернуться к своей привычной жизни, где не было никого, кого он боялся бы потерять, за исключением сестры, разумеется.
Шаг ещё один по обжигающему песку босыми ногами, мелкие песчинки оставляют ожоги, царапая кожу, не привыкшему к подобному, безжалостное палящее солнце над головой и абсолютное осознание того, что эти объятья бескрайней пустыни станут для него одновременно смертью и началом.
Именно так он ощущал себя в обществе Рудольфуса.
- Ты прав. Ты абсолютно прав. Я не должен был поступать, как последний эгоистичный ублюдок. Мне следует попросить у тебя разрешения.
Такой реплики он не ожидал и потому теряется в этих словах, готовый к чему угодно, но не признанию собственных ошибок целителем.
Неужели, в самом деле будешь просить дозволения? Неужели тебя настолько…
Додумать аврор не успевает, так как перестает вовсе дышать от его последующих действий.
Видеть перед собой аристократа на коленях в лифте это зрелище не для слабонервных. Этот жест говорил о многом, а потому Подмор стремился ещё более отчаянно и остервенело отгородиться от подобного, только уже было поздно.
Надо было что-то сказать, да в конце концов заставить его подняться и не создавать такой неловкой ситуации, но Стерджис молчал, опуская палочку, так как не видел сейчас в нём угрозы.
И зря.
- Я вас не прощу за это, - злое шипение, смешанное с утробным рычанием, один точный удар, чтобы на щеке мужчины отпечатался след от руки, а всё потому что от одних его действий со шнуровкой всё тело уже охватывал голодный огонь, требующий немедленного утоления, дрожь такая сладостная жаркая прошлась вдоль позвоночника заставляя непроизвольно изогнуться и упереться затылком в холодную стенку лифта.
- У вас у аристократов разум отсутствует как категория? – ядовито интересуется, зарываясь свободной рукой в чужие волосы и до боли стискивая их, заставил ощутить свою власть, хоть стремительно и терял прочность своего положения сейчас.
Говорить после того, как чужие губы касаются его Там не представлялось уже возможным, Подмор мог лишь издать что-то напоминающее приглушенный стон, когда такая горячность со стороны мужчины не могла в самом деле не найти сейчас ответа в нём.
Святые угодники, да он ничего подобного и никогда в жизни не испытывал.
Этот чертов аристократ каждый раз давал ему такой мощный всплеск адреналина, вот как сейчас сама ситуация лифт, ограниченность времени, замкнутое пространство, порывистая сносящая всё на своём пути страсть, которая не даёт возможности остановиться и задуматься.
И с каждым новым движением чужих губ аврор непроизвольно содрогается, отвлекаясь лишь на секунды, когда волшебная палочка выпадает из его руки и теперь он может запустить и правую ладонь в чужие волосы, в иллюзии того, что он хоть что-то может сейчас контролировать.
А может, чтобы просто устоять на ногах, которые откровенно дрожали уже сейчас.
- Ты псих… я это понял ещё при первой встрече, - с трудом по слогам произносит, чередуя это с рваными вздохами слишком откровенного удовольствия. Казалось уже сейчас ещё немного, ещё лишь пара движений этих умелых ласк, и он просто сойдет с ума и кончит как юнец, не знавший секса до сего момента.
Разве могло хоть что-то сравниться с подобным? И кажется он безвозвратно увязал в горячем песке пустынного демона, он уже не мог контролировать своё дыхание, свои легкие проникновенные стоны.
Он всего лишь заблудился среди барханов и обрел Оазис.
Окружавший их мир меркнет, ускользая, рассеиваясь на сотни мелких песчинок, не имеющих важности на фоне их взаимной увлеченности друг другом. Щека горит огнем, и Рудольфус в очередной раз ловит себя на мысли, что с удовольствием бы заломил эту больно хлесткую сильную руку за спину… И нечаянно выпустил, позволив ударить себя еще.
Когда ладонь ложится ему на затылок, темнота под плотно сомкнутыми веками расцветает сотней невиданных расцветок. Чужие пальцы тянут волосы и от этих действий спину прошивает огненная волна, словно хлыст, с резким взмахом опущенный ему на спину умелой рукой, лишая его возможности дышать. Наплевать, сейчас глоток воздуха начинает казаться забытой роскошью, ненужной, обесцененной, какой-то лишней, пока на уши не опускается давящий шум, вынуждая мужчину оторваться и сделать жадный глоток.
Ему нечего отвечать, ему не хочется даже говорить, слова совершенно бессмысленны там, где так громко слышен язык тела. Вместо этого мужчина смеется, приглушенно и чувственно, интонируя своим хриплым голосом смех, наполняя его низкими вибрирующими нотами, словно струну, едва тронутую медиатором. Его дыхание опаляет чужую плоть, когда Рудольфус, не прекращая нагнетать чужое возбуждение ни на секунду, то касаниями губ, то размашистыми ласками языка, прежде чем продолжить свою пытку, беспощадную, глубокую, ускоренную в разы по сравнению с тем, что было до этого. Хватка чужих ладоней усиливается, и мужчина с послушной легкостью отдается во власть сжимающих волосы пальцев, чутко улавливая чужие желания… и расслабляя горло.
Даже не думайте спрашивать, где я научился этому, Подмор.
Он хочет сделать с ним многое. В этом лифте, где-то еще… Стоит этому юноше оказаться в поле зрения его глаз, как трезвый рассудок становится мягким, словно желе, а здравый смысл тает, как кусок замороженных сливок под палящим солнцем, когда горячая кровь, напротив, начинает закипать. Он ведет себя безумно, он словно сам не свой, а буйно-помешанный, фантазия щедро подбрасывает одну картинку за другой, делая задачу “не думать” просто невозможной.
- Вы бы восхитительно смотрелись в этом лифте… Прижатый грудью к стене, Стерджис.
Фантазия становится буквально ощутимой, стоит произнести ее вслух. Если бы только этот лифт мог застрять здесь на вечность. Сломать к чертям магический механизм, да проклясть маготехников… Сжечь магические лампы да прогнать людей. Запереть все двери… Будем посмелей.
- Я чувствую, как ты краснеешь, даже в темноте.
В мантии становится жарко, только вот жар его кожи не остудит даже прохладный воздух ноября. Пальцы торопливо справляются с пряжками на груди. Запонка на правой руке, зацепившаяся за ткань в рукаве, издает тихий металлический звон, который сопровождается тяжелым шорохом упавшей на пол ткани. Рудольфус приглушенно шипит, прихватывая его губами не в пример теснее обычного, и спустя минуту-таки выталкивает из петелек пару верхних пуговиц своей рубашки.
Капли пота скатываются по его шее, вычерчивая щекочущий горячий след, а волосы уже давно намокли, словно бы он бежал кросс, а не просто… доставлял одному ясноокому юноше удовольствие особого рода.
Его собственные ладони, затянутые в черные перчатки, накрывают чужие бедра, сначала просто цепляясь за ремень, словно бы в попытке удержать равновесие, затем с силой поглаживая. Кожа о кожу, словно бы в лучшей из его темных фантазий из ряда тех, о которых в приличном обществе не расскажешь. Рудольфус вдавливает пальцы, чувствуя, как от чужих столь откровенных стонов кружится голова и плывет под коленками пол, похоже, его собственное напряжение где-то внизу живота только усиливалось, заставляя мужчину направить свою ладонь в более продуктивное русло, ибо ткань в районе ширинки так и норовила треснуть.
Удовольствие резонировало, отзываясь в каждой клеточке тела, усиливаясь, доводя до изнеможения, невыносимое, с каждым тактом, с каждым движением - запредельное. Растворяясь в себе, растворяясь - друг в друге, погружаясь все глубже в горячий песок пустынной бури, что грозила занести все разумное, оставив якори бренной жизни погребенными где-то в песке...
Ты первый, я - сразу следом, по твоим шагам…
В горло, захлебываясь, обжигая.
Связываться с чистокровными аристократами себе дороже. Сейчас как никогда Стерджис усвоил этот урок.
Они просто не знают ни принципов, ни чужих границ, ни слова нет, привыкшие, что мир вертится вокруг них, всегда следуют лишь своим желаниям.
Так хотелось думать Стерджису и не искать иных причин, почему он оказался в подобной ситуации и почему, черт возьми, не воспользовался своим положение аврора, чтобы раз и навсегда отшить этого мужчину. Да или просто как следует огреть его заклинанием. Он ведь мог сделать, что угодно, у него был выбор, чай не маггл какой или бармен в пабе, но в итоге… вновь просто потерял голову.
Это было ненормально для него и его жизни: сходить с ума в чьем-либо обществе и столь безоглядно и бездумно прыгать со скалы в глубочайшую пропасть.
Это что влюбленность? Такой она бывает? Или просто причудливые игры разума? Тела?
Может это лишь страсть? К мужчине… как же бредово звучит даже в голове.
Моя сестра точно такого не поймёт и не примет, чего уж говорить про кузину…
Они не узнают. Это первый и последний раз, когда я встретил тебя Рудольфус.
Если понадобится, я стащу какой-нибудь артефакт, который не позволит тебе меня найти и столкнуться нам пусть даже случайно.
Он почти даже верил в это.
Но как бы не хотелось уцепиться хоть за единую разумную нить, всё благополучно куда-то проваливалось и он действовал так, как того жаждало его тело здесь и сейчас, как если бы выпил четыре пинты любовного зелья. От такого впору было бы в самом деле сойти с ума и угодить прямиком в Мунго… ах да, он же уже в Мунго, по крайней мере, до палаты путь будет крайне близок.
- Что же ты делаешь, - угрожающе зло шипит, глотая очередные стоны, готовые вот-вот слететь с губ, как же трудно было себя контролировать, как же трудно было сдержать себя и не переступить эту черту, после которой стереть из головы происходящее сейчас будет невозможным.
И как он сам ведет себя? С каждым мгновением лишь жестче стискивая чужие волосы в кулаке, выпуская наружу исключительно животное начало, которое жаждало удовлетворения сейчас, немедленно.
- А вы бы не менее восхитительно смотрелись в наручниках где-нибудь на допросе в аврорате, - в тон ему отозвался, хотя голос был на порядок более хриплым от прорывающихся наружу стонов.
Это было мучительно, невыносимо.
И он злился на него.
И эта злость отчетливо проявлялась в жестких быстрых движениях, когда из якобы жертвы он внезапно становился тем, кто контролирует происходящее.
Хотелось списать на злость. А на деле хотелось, чтобы они оба просто растворились в неумолимой лаве происходящего, сгорели заживо, но ни на секунду не смогли оторваться друг от друга с тем, чтобы после восстать из пепла, да-да прям как феникс из кабинета Альбуса.
И, разумеется, он краснел, но даже скорее не от слов этого развращённого аристократа, а от собственных фантазий и того, как стремительно на него обрушивался оргазм и как быстро он в очередной раз именно с этим мужчиной кончал, не имея никаких сил сдерживать себя в этом.
Он даже не мог отстраниться, чувствуя его уверенные руки на своих бедрах, не мог и возразить против того, что мужчина, тихо шелестя тканью сам частично разоблачился. Было даже отчасти жаль, что в темноте лифтовой кабины он не мог этого увидеть. Зато мог слышать, как Рудольфус в каком-то безумном порыве ласкает и себя, мог слышать, как звуки их удовольствия сливаются в единую гармоничную симфонию, подходящую к своему долгожданному финалу.
Похоже, что они зашли слишком далеко и вместе с невероятным ярким, ломающим сознание горячим пиком их страсти нахлынул обостренное чувство, замешанное на адреналине, что их могут здесь обнаружить прямо сейчас. И словно бы в подтверждении этому лифт слегка дернулся, но это не смогло вырвать из глубоких объятий неги сейчас, когда он непроизвольно вздрагивал всем телом, ослабляя хватку в волосах аристократа и глядя на него явно не осмысленным пока что взглядом, не в силах даже что-либо сказать, лишь мог испытывать это невероятное ощущение… даже после оргазма, ощущение возбуждения, напряжения и чего-то такого безумно цепляющего не проходило.
Как бы он не хотел.
- Я окончательно утратил разум в вашем обществе, Рудольфус. И нет, это не признание. Лишь констатация прискорбного факта, - сглотнул, понимая, что хочет, чтобы он поцеловал его сейчас, но вряд ли озвучит подобное иррациональное желание вслух.
- Мне нужно одеться. Если нас обнаружат в таком виде, я точно лишусь работы.
Знал бы этот мальчишка, что творилось с его, Рудольфуса, головой в его присутствии. Догадывался ли он об этом? Думал ли вообще? Легкое головокружение и неустойчивость, которую он так умело скрывает своими улыбками и выверенными жестами. Сухость в горле, скрадываемая низким интонированным чувственными нотами голосом. Неуверенность в пальцах, так и норовящая проявиться в легкой дрожи. Он ведь мог сделать все, что угодно. Оттолкнуть. Дать по лицу. Черт возьми, что угодно, Стерджис Подмор, вместо того, чтобы позволять мне взвинчивать напряжение и доводить до потери рассудка.
Восхитительно…
Потрясающе сумасбродно.
Если уж тронуться, то вдвоем, лежать на соседних койках, должно быть, будет весьма увлекательно.
- Так хотите меня связать, мистер Подмор?
Шипящий такой тягучий смех. Обертоны чужого голоса действовали на него странным образом, вызывая мурашки, бегущие по шее, а затем вниз по позвонкам. В какой момент благородство в смятении превратилось в хлесткую жесткую ненасытность, Рудольфус так и не смог отследить, да это было и не так уж и важно. С тех пор, как он был неопытным подростком, прошел с десяток лет. Мужчина в нем без труда справлялся с неутолимой жадностью мальчишки, фиксируя ладони на его крепких ягодицах и без стыда сминая их пальцами.
Это был какой-то огненный вихрь, обжигающий глотку смерч, торнадо из чувств и эмоций, захлестнувший его с головой, заключивший в свой эпицентр, из которого не было выхода, его не существовало просто потому, что к чертям болотным эти точки перехода, спасительные шлюпки, порталы в жгучей пустыни экватора, если только он не ведет в влажные напоенные земной страстью тропики, где неделю царствует восточно-азиатский муссон.
Он слышит свой собственный пульс, стучащий в висках, ощущая себя как под действием одного из заклинаний замедления. Кабинку встряхивает, аристократ проводит большим пальцем по распахнутым губам, его абсолютно лишенный какого-либо понимания взгляд проходится по кабинке, а руки на полном автомате начинают справляться с одеждой. Быстро, несколько путанно, словно бы полупьяно. Застегнуть чужую ширинку да пряжку ремня не составляет труда, трудности проявляются, когда он пытается надеть мантию, поднимаясь на ноги и попросту путаясь в рукавах.
- Клаустрофобия, - Рудольфус неотрывно смотрит в его голубые глаза, иметь такие глаза противозаконно, особенно смотреть на него так, не осмысленно, расфокусировано, голубой, затянутый поволокой, ох, как же безумно сложно держать себя в руках. - Боязнь замкнутых пространств. Лифт остановился. Вам стало плохо. Я, как целитель, помог. За это не сажают, будь вы хоть первым помощником главы Аврората.
Рудольфус подается к нему, ощутимо кусая его нижнюю губу, оттягивая, проходясь по ней языком, а затем торопливо и весьма жадно целуя. Он бы отдал добрую половину своего хранилища в Гринготтсе за возможность остановить время прямо сейчас, но увы, эта таинственная магия ему не подвластна. Торможение лифта отдается инерцией в пол, и мужчина поворачивается к распахнувшимся створкам, за которыми уже накопилось добрая толпа из целителей и совсем ранних посетителей.
- Ну слава Мерлину!
- Хвостороги вас раздери, я уж думал, что этот проклятый лифт никогда не приедет!
- Я обязательно пожалуюсь начальнику отдела, эти маготехники совершенно не занимаются своей работой!
- Отдел Недуги от заклятий. Наш этаж.
Рудольфус отчасти грубовато перехватывает Стерджиса за предплечье и выводит его из лифта, не испытывая и малейшего желания ехать вниз, в плотно набитой людьми кабинке.
- Рудольфус? Я думала, вы уже ушли домой, что вы здесь делаете? О, Стерджис…
Прекрасная юная ведьма отходит вбок, пропуская людей и останавливается, не отрывая своих глазок от Подмора. Да. Рудольфус согласен с ней полностью. Ему тоже не хочется от него отрывать...ся. Крайняя степень помятости явно добавляет юноше плюс сто к привлекательности.
- Моя дорогая Аннабель, я всего лишь последовал вашему совету и пошел выпить чашечку кофе в кафетерии, где встретил этого погруженного в невеселые думы Ромео. Вы же знаете, как добрая душа я просто не мог не помочь вам воссоединится, поэтому властью, данной мне моей желтой целительской мантией... - в этот момент мужчина затыкается, прикрывая рот ладонью в шумном зевке и цепляется пальцами за чужое плечо, пошатываясь от недостатка сна и наваливающейся усталости. - Ох, я слишком устал, в общем, он здесь, а я, пожалуй, все же пошел. Au revoir, mon amour.
Не дожидаясь от них какой-либо ответной реакции, целитель разворачивается и не самой уверенной походкой устремляется к лестнице. Лифт просто создан для горячих увлечений, а вот ходить лучше всего по ступенькам. Главное не уснуть где-то на середине пути, да не потерять голову от некоторых фантазий.
Похоже он явно где-то приложился головой, да притом нехило так, раз позволяет Рудольфусу творить всё, что ему вздумается. Может он что-то подмешал в кофе?
С этих горе-целителей станется.
В любом случае разум к нему всё ещё не вернулся, и он пребывал в каком-то состоянии опьянения после всего случившегося, после столь ошеломительного, опустошающего оргазма. И не смотря на то, что мысль о работе всё мелькнула в его светлой голове, на деле он не мог даже и пошевелиться, как загипнотизированный наблюдая за движениями рук мужчины, помогающему ему одеться сейчас и быть в более-менее приличном виде. Лифт ведь и в самом деле тронулся, а значит у них были считанные мгновения до того, как они предстанут перед любопытными глазами работников и посетителей Мунго. Такая себе перспектива надо сказать.
- Связать? Ах… да наручники. Хочу привлечь вас к ответственности, о которой вы не имеете ни малейшего понятия. Таким словам вас точно родители не учили, - как будто бы меня учили… но я, по крайней мере, не совращаю беспомощных лиц своего же пола и не принуждаю их к сексу.
Хотя ладно. Я бы хотел думать, что это принуждение, но, увы. Это химия и страсть, не подвластные моей воле.
- Заранее продумал всё до мелочей? Насколько заранее? Пока мило пил со мной кофе? – угрожающее злое шипение, хотелось вцепиться в его холеную рожу, да подправить её несколькими точными ударами, но нет… не время и не место.
Тем более он чувствует вкус его губ, чувствует его жадность и нетерпение сейчас, которые словно яд разливаются и в его венах, а сердце отбивает сумасшедший танцевальный такт, мир словно бы останавливается вопреки тому, что лифт неумолимо движется, грозя вот-вот прервать столь интимный и сокровенный момент, когда дрожащие пальцы зарываются в темные спутанные волосы, а сам юноша отзывается кратким сладостным стоном, дерзко кусая его в ответ и чуть продлевая их взаимодействие сейчас.
Я не могу. Не могу ничего сделать, когда ты так близко, когда я чувствую твое дыхание, когда ощущаю твои губы, которые сводят меня с ума.
Рывок и морок рассеивается, окуная его в гул недовольных голосов, а свет безжалостно ослеплял, заставляя часто моргать.
Ему казалось, что любой, кто взглянет на него сейчас сразу же поймет, чем они там занимались в лифте, он ощущал себя слишком помятым, взъерошенным и явно не принадлежащим этому миру.
И он даже не огрызается, когда мужчина столь грубо его хватает, да просто не успевает ничего толком сказать, как их единение нарушает его потенциальная девушка… девушка, о которой он напрочь забыл за эти несколько минут в дурацкой застрявшей кабине.
- Анабель… я, - вот ведь козлина, пламенный предостерегающий взгляд в сторону Рудольфуса, который заливался соловьем, откровенно практически издеваясь. Да в нём ни капли стыда не было и такта, говорить такое своей сотруднице, парню которой он минутою ранее жарко отсасывал в лифте.
Чертов ублюдок.
Анабель проводила Рудольфуса обеспокоенным взглядом, пока Стерджис отчаянно пытался нащупать в задних кармах джинс смятую пачку сигарет, ибо затянуться хотелось так, что он бы душу продал за это тем более, что говорить с девушкой он не был готов, но, слава кельтским богам и не потребовалось.
- Я сегодня не смогу освободиться, прости меня, Стерж. Придётся тебе выходной провести без меня, но обещаю в следующий раз нам уже ничто не помешает!
Да-да, и, в частности, никто, например твой коллега.
- Рудольфус выглядит совсем не важно, могу я попросить тебя проследить, чтобы он благополучно добрался до дома? Смена была очень тяжелой и он еле стоит на ногах, а после я тебя за это отблагодарю, - лучезарно улыбнулась ему, накрывая его ладонь, которой Подмор судорожно сминал найденную таки пачку с его личной наркотой в лице табака.
- Что он сам не дойдет? – недовольно проговорил, находя в себе силы взглянуть в её глаза, после сдаваясь под немым напором.
- Хорошо, я пришлю тебе потом сову, - неловко коснулся губами её щеки, после без особого желания догоняя мужчину на лестнице и как раз вовремя подхватывая его, чтобы он в своём полусонном состоянии не въехал в угол и успешно вышел на улицу.
- Прослежу за тем, чтобы вы без приключений добрались до дома, Рудольфус. Как там вас Лестрейндж? Но это ничего не значит. И даже не смейте со мной говорить о чем-то помимо работы, - тут же хлестко произнес, но крепко держал его под руку, так как инстинкты аврора по части помощи и заботы о других в нём перебивали всё остальное.
Но не желание курить.
Что он и сделал прямо на улице, затягивая дрожащими пальцами и жадно втягивая смолянистый дым в свои легкие.
- Просто скажите куда и как. У вас есть портал? – и нет, не смотрит так на меня, и не думай, что я хочу к тебе в гости, это исключено.
radio про тебя: IAMX - The Unified Field
Он не сильно помнил, как пересек очередной виток лестницы. Он казался сам себе таким невесомым на этих ступеньках и одновременно тяжелым. Голову буквально тянуло к земле, а действие бодрящей настойки, очевидно, прекращалось, и магия потихоньку улетучивалась, покидая его утомленное напряженной ночной сменой тело. Пальцами не глядя застегнув мантию плотно, под самое горло, не идеально, наверняка перепутав пару пуговиц, да не важно, Рудольфус полез в карман, высвобождая из него аккуратный портсигар. Перебрав пару самокруток, он нахмурился, размышляя совсем не о том. Отчаянно хотелось ментола. Обычных ментоловых сигарет, которые курят эти чертовы маггловские подростки, когда голова пуста, словно все мысли и воспоминания слили в мыслеворот. Хотя нет, кое-что в ней все еще крутилось.
“Связать? Ах… да наручники. Хочу привлечь вас к ответственности, о которой вы не имеете ни малейшего понятия. Таким словам вас точно родители не учили.”
Рудольфус ухмыляется, а его собственное излишне бурное сознание рисует такие фантазии на тему наручников, ответственности, и всего прочего, что озвучь он их Стерджису вслух, точеные скулы юноши будут еще неделю гореть… Как и его собственная щека от точного удара чужого кулака. Стерджис бил с тем же рвением, с каким целовался.
Почему он не остался рядом?
Черт возьми, быть третьим лишним - последнее, чего ему бы хотелось. Он не знал ни его адреса, ни даже полного имени… Места работы, абсолютно ничего. Когда случится их следующая встреча? Завтра? Через неделю? Никогда? Если его завтра убьют, по крайней мере, он умрет с воспоминаниями о его терпком и горячем вкусе юноши на своем языке.
Чужая рука перехватила его за плечо аккурат в тот момент, как он едва не влетел в какую-то явно физического типа преграду. Рудольфус вскинул голову, чтобы посмотреть на своего “спасителя”, пусть это и не требовалось для того, чтобы узнать, кто он. Аромат его одеколона был слышим и узнаваем, а когда Стерджис находился так близко, с этими нотами плотно переплетался запах его кожи, кофе, и ненавязчивый - табака от светлых волос и кожанной куртки.
- Все же решили привлечь меня к ответственности?..
- Прослежу за тем, чтобы вы без приключений добрались до дома, Рудольфус. Как там вас Лестрейндж? Но это ничего не значит. И даже не смейте со мной говорить о чем-то помимо работы.
Рудо усмехнулся, роняя голову на грудь, и, не имея совершенно никаких сил спорить, коротко кивнул. Проводить его домой. Обычно он как-то добирался туда сам, на крайний случай портал в Лестрейндж Холл всегда был при нем, а там кто-нибудь его да подхватит. В конце концов, он же не немощный. Слегка перетрудился, не более того. Бывали смены и тяжелее, когда он валился с ног и спал в ординаторской.
Рудольфус смотрел на него, очерчивал своими зелеными покрасневшими от усталости глазами утонченные черты его лица, задерживаясь взглядом на абрисе верхней губы. Лестрейндж всего навсего смотрел, как Стерджис курит. Как сизый дым вырывается из приоткрытых губ и устремляется к небу. Это было восхитительно и невыносимо одновременно. Перехватив его ладонь на лету, Рудольфус потянул ее к своим губам и, чуть мазнув ими пальцы, плотно обхватил фильтр, совершая глубокую затяжку и неспешно выпуская из легких дым.
- У меня есть квартира, здесь недалеко. Нам придется аппарировать, поэтому будет неплохо, если вы придержите меня в процессе. Просто на всякий случай.
Сжав пальцы на его плече, Рудольфус сосредоточился на окружении. Гравийная дорожка… Старый высокий дом из черного кирпича. Белые бордюры, калитка. Аккуратно подстриженные кусты самшита и мирт, растущий вдоль стены. Несмотря на общую слабость, мужчина переместил их с такой деликатностью, словно бы они всего лишь сделали шаг, а не пересекли несколько миль в пространстве за секунды.
- Мой лофт на пятом этаже, - достав из кармана ключ на тяжелой черной цепочке, конец которой украшала миниатюрная инкрустированная явно настоящими изумрудами черепушка, Рудо протянул его юноше, не уверенный, что попадет в замочную скважину с первого раза. Разумеется, дверь, помимо ключа, открывалась и определенным заклинанием, но на это не было ни сил, ни желания, к тому же, нарушать романтику момента не хотелось совершенно.
- Я буду крайне признателен, если вы все же доведете меня до спальни, а не бросите здесь. Она находится на втором этаже, справа по коридору. Я, конечно, могу прилечь на диван, но я так не люблю спать в неудобных местах… Стерджис, я буду… держать себя в руках. Даю слово.
Подмор уже откровенно сомневался не то, чтобы в своей ориентации, скорее уж адекватности. После того, что произошло в лифте впору было просто поскорее отсюда убраться и никогда, мать его, в этой жизни больше не болеть и не попадать в больницу святого Мунго.
НИ-КО-ГДА.
И если что просто сразу сдохнуть от какого-нибудь проклятья от пожирателя смерти. И душ бы принять. И выпить чего-то покрепче, чем чашка кофе, хотя, благодаря этому чертовому выродку, чашка кофе стала сопоставима с галлоном отменного виска, так сильно и сразу ударившим в голову. Он до сих пор был пьян, не понимал своих поступков, своих мотиваций, не понимал, почему просто не разбил это аристократичное лицо, ведь знал как, всего несколько точных ударов, у Рудольфуса просто не было бы и шанса, даже если бы он смог дать отпор. Мечты, мечты. Он мрачно смотрел на мужчину, молча негодовал, молча злился на него и на себя, больше даже на себя и сосредоточенно курил, пытаясь хоть немного привести в порядок свои нервы.
Когда сталкиваешься лицом к лицу с хвосторогой как-то оно… понятия не имеешь, что с ней делать и как обойти с минимальными для себя потерями. Да, никак. Услужливо ему подсказывало сознание ещё и ехидно так хихикая при этом.
Отвлекается на губы мужчины, которые его словно бы невзначай касаются, возвращая его к этому бренному миру. И если бы не такой бесконечно усталый взгляд восхитительных зеленых глаз Стерджис бы явно ему нагрубил, может, наконец, ударил бы, но нет просто смотрит на него, как на величайшего преступника всех времен, сумевшего переплюнуть в этом даже Геллерта Грин-де-Вальда.
На его фразу о перемещении лишь коротко кивает и бросает сигарету под ноги, раздавливая её носком ботинка, а после сам приближается к магу, обхватывая его талию, словно тот был хрупкой девицей, грозящейся вот-вот упасть в обморок.
Да, жаль, очень жаль, что ты не девушка. Какой бы прекрасный вышел из тебя типаж. Роковой, соблазнительный, перед такой невозможно бы было устоять, ты бы играюче вынула мое сердце из груди с точностью целителя и растоптала бы его, сделав меня навеки своим рабом.
Толчок и смена обстановки, первые несколько минут Подмор молча озирался вокруг по привычке оценивая обстановку в незнакомом месте, но никого в округе даже и не было. Уютный, элитный райончик. Но даже с его зарплатой аврора он не смог бы себе позволить здесь даже комнату. Тем более, если учесть сколько денег он спускает на дорогие подарки своим девушкам точно нет.
- Я думал ты живешь исключительно в своем поместье, - нарушил свое молчание, но взял из его рук ключи чуть вздрагивая при виде черепа, к чему он относился в последнее время не слишком положительно ввиду особенностей его работы.
- Из вас получился бы отличный манипулятор чужими разумами, а, впрочем, вы ведь такой и есть. И не то, чтобы я поверил в вашу способность держать себя в руках, вы, уже два раза мне доказали обратное, - хлестко произнес, вновь начиная злиться, но потащил мужчину к нужной двери, придерживая его, чтобы не свалился спать прямо на пороге своего дома.
И даже, о чудо, он попал ключом с первого раза, открывая дверь и вталкивая туда целителя. Не особо задерживаясь, чтобы осмотреться здесь, Стерджис, бросив ключи на ближайшую полку, повёл мужчину на второй этаж, мысленно про себя, пытаясь найти подходящие эпитеты.
Наивный дурачок? Мать Тереза? Мистер идиот года?
Уже в спальне он также убийственно молчаливо толкает Рудольфуса на кровать, глядя теперь на него сверху вниз.
- И не говори мне сейчас, что я должен тебе помочь раздеться и что спать в одежде это так неудобно для тебя. Не надо испытывать мое терпение, Рудольфус Лестрейндж. Я как минимум не простил тебе наличие жены. И не прощу. Но у тебя похоже недостает интеллекта это осознать.
радио: Uspoken - Scream Silence
Столь искренне данное им обещание было явно большим, чем он был способен выполнить. Опрометчивым, стоило ему оказаться в спальне, где каждый предмет мебели цеплял взгляд, предлагая вполне очевидного вида фантазию. Должно быть, только усталость, тянувшая каждый мускул его тела к постели, останавливала Лестрейнджа от нарушения обета, который он дал каких-то несколько минут назад. Не то, чтобы это заставило бы его страдать от мук совести, всего лишь повлекло бы пару цветастых синяков на нижней челюсти, да разбитые губы, которые было так легко залечить… В том, что Стерджис не позволит ему еще одной вольности сегодня, он даже не сомневался. Это ясно читалось, по воинственно выдвинутому подбородку, по обжигающим хлестким негодованием глазам, по повороту плеч. Такой противоречивый.
Такой влекущий...
Взгляд стремительной птицей от ясных глаз до губ, от губ по кадыку... Это горло просит алых цветов, он бы терзал его часами, упиваясь терпким запахом чужого желания, снимая с юноши все, что только можно снять, и с жадностью владея тем, что так хотел, но и упрямился дать... Признаться, Стерджис - это лучшее зрелище, которое он когда-либо видел перед сном. Напряженный. Раздраженный. Словно остро заточенный клинок, о который так легко оцарапаться. Пальцы, губы, сердце… Рудольфус Лестрейндж готов положить на острие что угодно, лишь бы хотя бы раз увидеть взгляд этих глаз, ощутить вкус этих губ, сорвать с них приглушенный и столь откровенно говорящий о чистых желаниях стон наслаждения.
Узы Морфея оплетают его тело, притягивая, словно адскими тисками, к высокой кровати, способной вместить никак не меньше четверых.
- Манипулятор. Лжец. Сластолюб. Изменник. Чистокровный ублюдок. Этот список можно продолжать до бесконечности, - мужчина привстает на постели, слаженными чисто механическими движениями пальцев расстегивая свою мантию и, высвободившись из нее, умелым движением палочки отправляя ее в шкаф. Его глаза, замутненные острой необходимостью отдохнуть, фокусируются с трудом, покрасневшие, сонные. Мужчина проводит ладонью по лицу, очерчивая пальцами брови и на пару секунд нажимая на веки, прежде чем звучно и абсолютно обыкновенно устало зевнуть. Тяжелые ботинки с приглушенным стуком летят на пол, и Лестрейндж вытягивается на постели, цепляя пальцами запонку, оставшуюся в том лифте без пары.
- Ваша злость на меня имела бы смысл, если бы все то, что я делаю с вами, было вам глубоко неприятно. Но ведь это не так. Чтобы не говорил ваш разум, я чувствовал ваше тело на своем языке… И ему нравилось, - мужчина приглушенно вздыхает, поворачиваясь на бок и сминая мягкое одеяло, подтянув его под себя. Должно быть, засыпать так, в присутствии парня, которого он встретил всего два раза, было крайне опрометчиво. С другой стороны, если бы его случайный любовник хотел ему навредить, у него было миллион и один шансов сделать это. А сейчас… Его сознание буквально проваливалось, утягиваемое в глубокий бездонный колодец абсолютного бессознательного.
- Оставьте ключи себе, если вы решите уйти… И… - Сонный зевок. - Моя квартира в полном вашем распоряжении, если захотите остаться.
The demons in your head
Whispering sweet revenge
The hands around your neck
Take control, take control
My fingers on the ledge
Slipping with every threat
I won't succumb to this
So let me go, let me go
Чем дольше он оставался в спальне Рудольфуса, тем отчетливее осознавал, как это глупо и опрометчиво было с его стороны, особенно учитывая то, как неоднозначно реагировал на него при губительной близости. Так, что каждый раз казалось будто его телом управляет кто-то иной, будто Рудольфус накладывает на него изощренное темное заклинание и всё, разум благополучно отключается и просыпается нечто глубинное животное и страстное, которому абсолютно безразлично, с кем эта близость с женщиной или же мужчиной, ведь гораздо важнее утолить нестерпимый голод.
Но сейчас целитель не кажется опасным. От него веет настоящей усталостью и сонливостью и лишь это даёт возможность Стерджису немного расслабиться и небрежно привалиться плечом к дверному косяку, в случае чего весьма стратегически верное место для побега.
На то, как Лестрейндж раздевается, Подмор тихо фыркает и отводит взгляд в сторону, только этого ему еще не хватало. Разглядывать и без того соблазнительного мужчину голым.
Соблазнительного?
- Я пришлю вам ворона. С полным списком лично от меня, - колко бросает в явной попытке перейти из защиты в наступление.
- Сможете предъявлять вместо характеристики на новом месте работы. Сомневаюсь, что с вашими наклонностями вас оставят в Мунго, - тут же не преминул едко заметить, готовый на любую его реплику впиться в него ядовитыми клыками.
- Оставьте ваши домыслы при себе, иначе мне придётся вызвать вас на дуэль, - да и потом вылететь с работы за это, но Рудольфусу вовсе не обязательно знать о таких нюансах.
Замолчал, не двигаясь с места и просто наблюдал за тем, как мужчина уже не в силах бороться с Морфеем и сдаётся под его натиском.
Таким… он выглядел довольно безобидно.
Умиротворенный, спящий с ровным и глубоким дыханием. Пожалуй, лишь в таком его обществе Подмор готов был быть, не опасаясь за предательство собственного разума. Откровенно говоря, он до сих пор не мог осознать, не мог смириться и принять. Это мучило его.
Бесшумно приблизившись к чужой постели он, чуть помедлив, всё же вернул одеялу правильное местоположение, накрывая им мужчину и легко проходясь кончиками пальцев по его темным спутанным волосам, после покинул комнату, плотно притворяя за собой дверь.
Стерджис мог изучить в его квартире всё, каждую деталь, узнать лучше, но позволил себе лишь беглый взгляд по обстановке, не собираясь здесь задерживаться и дожидаться чужого пробуждения.
Лучше бы было, если это была их последняя случайная встреча.
Но ключи он оставил, решая, что может прислать их с вороном.
Очередная сигарета, горький табак на языке и Подмор шёл по улице прочь от этого дома, не оглядываясь и совершенно не желая впускать в своё сердце и душу кого бы то ни было.
Тем более мужчину.
Тем более аристократа.
Тем более, связанного узами брака.
Прощай, Рудольфус Лестрейндж.
Вы здесь » Marauders: stay alive » Незавершенные отыгрыши » [30.11.1977] morning star
