Время пятый месяц как было ватным. От момента пробуждений ранним утром и до самого вечера, Аннетт не существовала в нем, а будто пробиралась сквозь, вытаптывая в терновых зарослях каждодневной рутины маршруты, которые должны были понемногу сохраняться за её спиной, но всякий раз зарастали обратно, превращая в тягость самые привычные элементы быта.
Работе это ощущение не мешало, с ней она справлялась исправно. Не столько потому, что хотела, а скорее потому, что могла, хотя не ощущала при том ни творческого запала, ни удовлетворения результатом. То же самое касалось и её внешнего вида и поведения на людях. Столпы, на которых держалась вся выставляемая напоказ жизнь, казалось, даже не пошатнулись, несмотря на силу потрясения.
Работа, к тому же, означала для Аннетт хоть какую-то определенность в будущем и размечала распорядок: будильник отпределял утро, снимающиеся стайкой птиц с насиженных мест за рабочими столами и спешащие сквозь камины по домам коллеги - вечер. Она взмахивала палочкой, располагая папки в алфавитном порядке и корешок к корешку, уходила вместе со всеми, заказывала ужин на вынос в одном из ресторанчиков и, делая вид, что не гнушается одиночеством, съедала его в своей квартире. Выходные были заняты визитами к родителям. Вечера - бездумным лежанием на кровати. Манеры мешали Аннетт заняться саморазрушением, а скепсис - думать, что её состояние не пройдет. Ей и самой казалось, что надо просто переждать. Выпить очередное снотворное зелье и провалиться в тишину, чтобы встать по будильнику с утра и повторить все заново, пока тропинки рутины за спиной не перестанут зарастать.
Скорби, равно как и чувству вины, должны были быть отведены определенные часы на существование. Просто они оказывались дольше и переживались сложнее, чем, она когда-то, до печального опыта, могла себе представить.
С января и по середину мая не происходило, казалось бы, ничего.
В середине мая камин в квартире ожил без предварительного согласования и вне графика запланированных переговоров и встреч. В нем, будто взлохмаченная от окружавших языков пламени, появилась голова одного не в меру талантливого и не в меру эксцентричного зельевара.
Первой реакцией на вторжение в затянутое тиной апатии болото душевного состояния Аннетт, было, разумеется, отторжение. Она сидела на кресле перед трюмо, лениво перебирая пузырьки с зельями для кожи, еще не успев переодеться из рабочего, но все равно резковато кинула за спину:
- Я не одета, Дамокл!
Правда, едва стоило словам сорваться с языка, как остро и тонко внутри заколола совесть и стыд. Все же, Белби был ей другом. Возможно не тем, с которыми идут рука об руку всю жизнь, разделяя все события - от крестин детей до собственных похорон, но другом, в той понятной и удобной форме общения, которая свойственна людям с большой увлеченностью личными делами, но не конченным эгоистам. Тем другом, который не появляется часто, но появляется вовремя.
Аннетт выдохнула раздражение ртом так, чтобы внутри осталось только раскаяние за резкость.
- Прости. Да, заходи, конечно!
Дальше предстояло самое сложное - притвориться, что все в порядке, успеть взмахнуть палочкой, чтобы уложить волосы и разгладить складки на блузе и юбке, и заспешить, стуча каблуками из угла комнаты к камину, где заключить Дамокла в обятья.
- Для начала - я рада тебя видеть. Ты дивно выглядишь. Прямо светишься. Это перед матчем или, как всегда, совершил гениальное открытие?
Улыбка давалась ей привычно, она регулярно практиковала её на работе и с родителями, но, пожалуй, с Дамоклом она выходила чуть правдивее, чем обычно в последнее время.
- Значит Паддлмир с Нетопырями. Ох, Мерлин, как же я давно не следила! Даже ничего сказать не могу… Сколько у меня есть времени, чтобы собраться? А если учесть покупку газеты с прогнозами и сливочного пива?

За непосредственностью Дамокла, за тем, как он, стесняясь, зажмуривал глаза и расписывал праздники с шариками и шляпами, было легко забыть, что он вообще-то старше её самой и тоже имел за спиной и опыт, и багаж, который Аннетт не всегда могла  назвать легким. Можно было забыть, что он гений, что у него золотые руки и невероятная голова, что бесхитростность, с которой он распаляется во внешнюю среду, может как по щелчку смениться полной замкнутостью, стоит в нем зародиться искре особенно важной идеи, и вдохновению потребовать с него сосредоточенности и собранности.
В её квартире появился не тот Дамокл Белби, который в школьные годы склонялся над учебниками, и не тот, которого, вероятно, видели коллеги в Мунго. Ей досталась не факт, что лучшая, но совершенно особенная часть его, и это само по себе было и ценно, и вело совершенно особыми тропами её личного обмана.
Дамоклу нельзя было понять, что с ней что-то не так. И разве что там, где от остальных она скрывала все, что творилось внутри, дабы не дать никому шанса думать, что она не в порядке и потеряла надежность и навыки, Белби ей просто не хотелось ранить о шипы своей боли. Он, очаровательный, чудаковатый талант, такого не заслужил и, завалившись в её квартиру через камин, лишний раз это доказывал.
Все это было пустым - она бы пережила, так или иначе, а он достал места возле ложи для прессы, сумасшедший.
- Потрясающе... - Аннетт пропустила легкую ткань флага между пальцев. Зачарованная, она безо всякого ветра, будто плыла по воздуху и камыши на ней горели золотом, предвещая рев трибун и искры огней над стадионом, трепетное волнение и вскрики каждый раз, когда мяч летит в кольцо, когда игроки сталкиваются в воздухе или яркий стрелой мелькает в небе снитч, заставляя ловцов превращаться в молнии. Сердце защемило очень легкой, совсем особой радостью, которая будто бы даже неправильно подвинула на задний план воспоминания об уже несвежих газетных заметках, которые все, как одна, пошло начинанались с: “При задержании опасного преступника…”.
Аннетт подняла взгляд от флага. Ей показалось, что в глазах у друга светятся искорки, будто отблески от мелькнувшего мимо их мест золотого мячика с крупный орех размером.
Или это было отражение её собственных?
- В следующий раз билеты за мной. Уверена, смогу добыть что-то через Министерство. Значит, час? Я справлюсь. Ты - чудо!
Зачем-то она быстро поцеловала Белби в щеку, прежде чем, быстро семеня, удалиться в гардеробную, через плечо и как-то совсем не солидно прикрикивая:
- Подождешь пока на кухне? Там есть чай, немного сладостей или, если вдруг захочешь чего-то покрепче… В общем, будь как дома, я обещаю побыстрее.
Она и правда торопилась, не потому что не доверяла Дамоклу или хотела что-то закончить побыстрее, а скорее потому, что поняла, что соскучилась, если не по нему самому, то точно по тому времени, когда они только начинали разбирать матчи по вероятностям и балансировке среди составов команд. По тому, как она фанатично выискивала любую информацию об играх, потому что никто не считал её сумасшедшей, когда она говорила, что с новым вратарем шансы на победу понижаются на полтора процента, если снитч появится до сороковой минуты и дальше, через каждые восемьдесят четыре секунды ряд прирастает на квадрат предыдущей величины.
Вешалки щелкали друг о друга, мелькая перед глазами, как страницы в книге. Аннетт листала их, резко толкая перед собой воздух кончиком палочки и иногда извлекая то один, то другой наряд на свет, рассмотреть поближе. Золото и синева цветов Паддлмира никак не шли из головы, равно как и расположение мест. В такую ложу не залезешь в фанатском ширпотребе, который будут продавать перед матчем. Цвет платья, которое она нашла, пришлось слегка подправить под цвет мантии, которая была примерно на полтона темнее флага, но зато поблескивала золотыми застежками и геометрической вышивкой по линии ворота. Туфли на каблуке уместнее было сменить на сапожки с подъемом пониже, косметическим чарам придать “вечернюю” глубину, немного зелий для укладки, один взмах прилевитировавшей расческой по волосам - и Аннетт, прокрутившись в дверях кухни в качестве демонстрации, улыбнулась Дамоклу.
- Я готова. Вперед, Паддлмир! - она победно подняла вверх руки со сжатыми кулаками.
- Порт-ключ или координаты?

Наверно, ей просто давно этого не хватало - мимолетом сказанного комплимента, теплого рукопожатия, маленькой, но заботы, когда гость, уходя с кухни, не забывает убрать за собой. Жизнь, разделившаяся на до и после расставания с Игорем, на до и после его гибели, будто откатилась обратно, даже не в те годы, когда Аннетт напряженно и со всем своим вышколенным годами тактом ждала развития их отношений, а еще раньше, когда сидя в факультетской гостиной маленькая светловолосая девочка спокойно, но твердо объясняла своим старшим товарищам по команде, что лучше держаться глухой обороны до самого появления снитча, главная ставка - на Девлина, точность и своевременный блок противника. У нее тогда горели глаза, отсветом от камина или собственным энтузиазмом, к которому прикладывались ровные строчки выведенных пером по пергаменту вычислений, - не суть важно, но этот огонек отражался в глазах собравшихся. В глазах Дамокла в том числе.
Сейчас команды не было. Их осталось двое, но проскочив через круговерть портала, и оказавшись в ином водовороте - возбужденной, пульсирующей предвкушением толпы, Аннетт почувствовала, что ей не двадцать три, а скорее пятнадцать. Захотелось снова взять Дамокла за руку - до того ярко расцветали над стадионом огни фанатских заклинаний.
Алая летучая мышь вспыхивала и опадала фейерверком. Золотом на синем  раскачивались камыши. Отсветы падали на лица и искрили какими-то особыми, едва ли не осязаемыми эмоциями.
Голос друга в общем шуме, в этом волнующемся, звенящем воздухе звучал как твердая опора - можно зацепиться, если вдруг боишься потеряться. Это почти как взять за руку кого-то, кто уверенно ведет тебя вперед.
- Газету с прогнозами на матч!
Ей передалась какая-то часть общего состояния, нечто радостное и немного нервное пульсировало в венах вместе с кровью, будто над Балликаслом распылили тонизирующее зелье. Чем ближе они подходили к стадиону, тем больше становилось людей и тем плотнее становился гомон. Приходилось мало-помалу повышать голос, но Аннетт это удивительным образом уже не смущало. Вероятно, потому что не смущало Дамокла.
- Я, признаюсь, совсем выпала из спортивных событий. Года на два наверно уже. Как-то не хватало времени следить, была занята...
Была занята чем? Своим романом? Работой? А, главное, зачем ты была всем этим занята, Аннетт?
Наверно, в то же мгновение ей стало немного и немного непривычно стыдно. В их семье не было принято корить себя за трудолюбие, за сосредоточенность, за целеустремленность, за старательность, за обеспокоенность своим будущим, но почему-то вышло так, что все эти положительные качества, которые она развивала, холила и лелеяла в себе последние годы не только завели её в тупик, но еще и заставили подвинуть на задний план друзей и маленькие, но такие приятные увлечения. Она будто на время стерла и забыла еще какую-то часть себя, а вот Дамокл помнил, несмотря на то, что проводил в своих лабораториях, наверняка, не меньше времени. Помнил и о ней.
Определенно, ей было чего стыдиться.
- И знаешь, давай возьмем пива?
Непрошенно всплыло в голове напоминание, что завтра на работу и рано вставать. Аннетт едва заметно качнула головой, стряхивая его, как стряхивала этим вечером тяжесть одиноких пустых вечеров, собственной вины и времени, проведенного за созерцанием потолка в квартире.
- И чего-нибудь сладкого...
Продолжая игнорировать то рациональное, что шипело в голове осуждающим: Фигура, Аннетт, - она взяла Дамокла за руку, утягивая к торговым палаткам.

Пакет показался Аннетт огромным.
Возможно, держи его Дамокл двумя руками, ощущение это было бы не столь ярким, но в одной, кое-как прижатая к груди, кое-как перехваченная, поклажа выглядела бы ошеломляющим неудобством, если бы лицо Белби при этом не светилось радостью, едва ли не ярче распускающихся в ночном небе фейерверков. Ему было бы уместнее отпустить руку Аннетт, но он, казалось, только сильнее её сжал. Ей, если по дружески, то стоило предложить ему помощь, но, кроме дружбы, в голове звучал в меру шутливый, в меру строгий голос матери, понукавший в любое время оставаться леди и позволять кавалеру за собой ухаживать. При мысли о том, что Дамокл может показаться её кавалером, Аннетт становилось по меньшей мере странно, но помощь ему она так и не предложила и на вопрос о готовности решила отшутиться, кокетливо посмотрев снизу вверх из-под чуть опущенных ресниц - еще один старый как мир прием, переданный дочери едва ли не по наследству от Розалинд.
- Скажу, что если мы сегодня все это съедим, завтра у меня будут все шансы об этом пожалеть или поменять платье на более просторное.
Они смеялись о чем-то еще, пока шли на трибуны.
Кажется, Дамокл был невероятно обходителен и из-за плотно сомкнутых ладоней, они оба казались Аннетт школьниками, выбравшимися на первое свидание - какими-то робеющими и неловкими, будто за спиной не лежало больше десяти лет знакомства. Будто бы Аннетт не успела еще превратиться в манипулятивную стерву, если не с кровью на руках, то точно с ощущением тяжести в них, после того, как сама толкнула Игоря в пропасть. Секунды вспышек этих напоминаний собой себе - болезненных, ярких, походили на взрывы огней в небе и, одновременно, на преодолеваемые с каждым шагом ступеньки стадионных лестниц.
Все выше и выше, куда её вел старый друг, будто помогая подняться со дна.
Ей бы сейчас здорово пригодился маховик времени.
Может, чтобы надоумить саму себя не отвечать любимому отказом.
Может, чтобы еще в школе заставить маленькую девочку влюбиться не в благородного слизеринца, а в собственного, слегка чудаковатого приятеля.
Ты вообще взрослеешь, Белби? Вообще меняешься?

На их местах - роскошных, обзорных, воистину, королевских, с удобными креслами и пространством для ног - ощущалось, что Белби все-таки изменился. По крайней мере, теперь его сумасбродства финансово переросли на новый уровень.
Поставив себе в голове заметку уточнить о ценах на билеты на текущий матч и сопоставить их с уровнем зарплат зельевара в госпитале, Аннетт наконец разомкнула их затянувшееся рукопожатие, но только для того, чтобы развернуть спортивную колонку. Цифры плясали и вились перед глазами - статистика предыдущих матчей, составы команд, их положение в лиге, индивидуальные достижения игроков, забитые квоффлы, отбитые бладжеры, пойманные снитчи. Аннетт не заметила, как в её руке оказалось пиво, и что она откусила сладкий, как патока кусочек ананаса. Числа завертелись в её голове, выступая в параллели, но, чаще, в оппозиции к приведенным в газете.
Иногда она тихо цокала языком или досадливо качала головой, один раз легонько ткнула Дамокла локтем:
- Ты посмотри-ка! Нетопыри сманили к себе Теофилиуса Лири. Что-то будет...
Наконец, она отложила газету с полным выражением довольства на лице. Несмотря на весь её ушедший из-под ног в начале года и до сих пор шатающийся мир, у нее было ощущение, что что-то у нее все еще получается и в чем-то она еще хороша.
Повернув на друга полное торжества лицо, она листы с ровными печатными строчками на коленях и с достоинством отличницы, защитившей на отлично проект, отметила:
- Если хотя бы половина из описанного во вводной части прогноза правда, то спортивные нумерологи в этот раз собираются крупно поднять на ставках, но больше я тебе ничего не скажу. Разве что только, что ты восхитителен...
И в этот момент, усиленный многократно магией, над полем раздался свисток судьи.