Элли доверчиво прижимается к нему, вроде бы, действительно успокаивается, верит его обещаниям. Это одновременно придаёт сил и накладывает ответственность. Именно в эти минуты Чарльз решает, что, как бы он ни был занят, пришло время поговорить с родителями Элоизы снова. На этот раз, пожалуй, имеет смысл устроить два отдельных разговора — с Фионой и с Мэлекаем, один на один, честно и откровенно. В беседе тет-а-тет всегда легче прийти к согласию, чем в присутствии третьего, каким бы близким он ни был. Однако и Элли тоже стоит попытаться уговорить их, каждого по очереди. Они справятся. Надо только верно всё спланировать и направить объединённые усилия.
— Обязательно поможет, — ещё раз подтверждает Чарльз. — В конце концов, они оба любят тебя и желают тебе счастья.
А ещё и Фиона, и Мэлекай достаточно давно знают его самого, чтобы понимать, что он сдержит своё обещание оберегать их дочь от любых напастей и сможет сделать её счастливой. По понятным причинам им сложно принять этот союз, но они привыкнут и примирятся с ним, когда увидят, что всё это всерьёз.
— Кроме того, твой отец наверняка чувствует себя отчасти виноватым за твой первый брак и не захочет ошибиться снова. Это хороший аргумент на случай, если придётся спорить. Его выбор оказался неудачным; в этот раз ты выбираешь сама. Ты заслужила это право.
Будто бы благословляя Элли, Чарльз касается губами её виска и подбадривающе улыбается ей. Он считает, что тоже это заслужил. Почему нет? Он присматривал за Элли с её рождения. Он всегда был привязан к ней, но в этом никогда не было ничего противоестественного. Он не испытывал к ней преступной страсти, пока она была ребёнком, ни разу не помышлял о том, чтобы опорочить или совратить этот прекрасный юный цветок. Он всегда был верен Дорее, не позволял себе ничего лишнего, не строил коварных планов. Но он бросил всё и примчался в Зальцбург, как только Келли сказал, что им с Элоизой нужна его помощь. И он помог. Разумеется, ни Мэлекаю, ни Фионе знать о последнем было совершенно не обязательно.
Чудо, что эта тёмная история с неудавшимся браком и потерянным ребёнком не испортила Элоизу, не лишила её природной чуткости и заботы к окружающим. Даже вспоминая тот школьный инцидент с Бенедиктом, она брала всю вину на себя, и наверняка делала это не для того, чтобы выглядеть лучше в его, Чарльза, глазах, а потому, что в самом деле считала себя в чём-то виноватой. Милая, милая Элли.
— Тебе не в чем себя упрекнуть, — Чарльз нарочно ловит её взгляд, чтобы она видела: он не пытается её утешить, он действительно верит в то, что говорит. — Бенедикт старше. Это он обязан был объясниться, чтобы не оставлять недосказанностей. Ты не виновата в том, что он этого не сделал. И ты ничего не испортила.
Их губы смыкаются, ладони Элли скользят по его плечам, её движения становятся откровенно дразнящими, и довольно скоро наступает момент, когда все прошлые и нынешние перипетии отходят на второй план, и в этой комнате не остаётся места никому, кроме них двоих.
— Просто будь со мной, Элли, — почти шёпотом выдыхает Чарльз в рыжие волосы, привлекая свою девочку ещё ближе к себе, хотя казалось, что дальше уже некуда. — Я люблю тебя.
*
Проходит чуть меньше недели, прежде чем у Элоизы появляется повод вспомнить об этом разговоре. Чарльз надеется, что этого не произойдёт, что его чудесной Элли не придёт в голову связывать их внутрисемейную болтовню с событиями глобального масштаба, последствия которых, вне всякого сомнения, скажутся на всей магической Британии. Этим утром Чарльз впервые задаётся вопросом, читает ли Элоиза газеты. Но даже если нет, такие новости разносятся быстро. Нападение на министра магии — это не шутки. Сам Чарльз знает о нём отнюдь не из прессы. Хорошо, что Бенедикт более словоохотлив с Элли, чем с родным отцом, — меньше поводов для подозрений. А подозревать Чарльза есть в чём, и на этот раз это даже было бы уместно и справедливо, ведь именно с его подачи и организовано то самое нападение, хотя он не присутствовал и близко к месту событий, а вечер провёл дома, с Элоизой, причём так, что им было не до радио и новостей. И да: Чарльз, конечно, говорил Элли, что может быть откровенен с ней во всём, особенно теперь, когда она дала Обет, но он ещё не совсем выжил из ума. Ей абсолютно не нужно знать, что она невольно стала участницей преступного замысла. Чарльзу прекрасно известно, как отреагирует Элли: она начнёт переживать, корить себя и терзаться чувством вины, хотя её вины тут снова никакой нет, и изведётся по совершенно излишнему, ненужному поводу. Это ни к чему, ей и так хватает забот. Пусть лучше думает о свадьбе и о том, как примириться с родителями.
Однако просто проигнорировать столь масштабное событие невозможно, и Чарльз встаёт утром раньше обычного, чтобы просмотреть новые газетные выпуски, прежде чем к завтраку спустится Элли. Так она и застаёт его в столовой — с сигарой и свежим номером «Пророка». Чарльз уже не читает: газета просто лежит перед ним, маяча мрачной передовицей. Ему бы следовало радоваться, потому что его план сработал. Но из статьи не понять, выжил ли Минчум или умер, а неопределённость всегда порождает возможности — только не всякая возможность хороша, поэтому Чарльз хмурится до тех пор, пока не поднимает взгляд на Элоизу.
— Доброе утро. Как спалось? — спрашивает он, вставая при её появлении, чтобы встретить Элли утренним поцелуем и галантно отодвинуть ей стул. Неважно, что они уже несколько месяцев живут вместе — Чарльз не считает это поводом переставать ухаживать за любимой женщиной, пусть и в мелочах.