В какой-то момент голод все равно перекрыл бы все.
Осознание этого не оформлялось четкими словами и фразами, но, совершенно независимое, существовало в голове одновременно с картой, созданной обесцвеченным зрением, острыми запахами и едва ли выделяющимися в ночи звуками. Будто за скрипом петель одной из дверей, ограничивающих пространство сети обутых в камень мостовых и узких проходов, там, откуда вырывался атональный гомон человеческих голосов и пахло маслом, брагой и потом, лежало еще и твердое убеждение, что голод надо заглушить до того, как он заставит замолчать осторожность.
Осторожность тоже существовала внутри будто сама по себе - независимая и отдающаяся в памяти ненастоящей болью от распоротых боков, треснувших костей и опаленной шерсти, она диктовала не врываться за ту дверь, откуда пахло брагой, потом, маслом, людьми, избегать света фонарей и ступать, держась ближе к стенам, пока слушая, чем пахнут переулки, и что за голоса лопочут из окон над головой. Осторожность велела терпеть голод и ждать правильного момента, говорила, что сегодняшняя территория охоты - чуждая территория, и что соблазнов здесь столь же много, сколь и опасностей.
В городе зверь - гость, и то, как он оказался здесь, воскреснет в сознании много позже, когда круглая, бледная, магнитом тянущая к себе Луна в небе потеряет свою полноту, все кости в теле переломаются, все суставы выгнутся, а из гортани вырвется не вой, а кашель. Позже. Все это должно было случиться позже, когда не придется столь аккуратно балансировать между голодом и осторожностью. Когда это будет не столь сложно.
В пасти постепенно скапливалась слюна. Каменные стены, влажная брусчатка и даже сам воздух слишком отчетливо пах людьми, вызывая одновременно приятные и мучительные ассоциации. В них на языке ощущалась сталь и соль, а под зубами рвалась плоть, под когтями застревали кусочки кожи, и было вкусно, слишком вкусно, и желудок наполнялся теплом, и те пульсации, которые вызвала в голове бледная сфера над ней, стихали, на мгновения даря наслаждние и покой.
Добыча вышла все из-за той же двери, выпустив новую порцию слишком теплых, округлых, насыщенных для ночи запахов, от которых желудок заныл до того болезненно, что захотелось подвыть ему в тон, но пришлось сдержаться. Напасть на того, кто шел, чуть пошатываясь, неспешно и устало, то и дело норовя опереться на стену, было не сложно, но сложно было бы потом сбежать от его сородичей. Они были слабы по отдельности, но никогда нельзя было недооценивать их численность. Кто знает, сколько точно их было в коробках сонных жилищ вокруг?
Повалить добычу получилось с первого же прыжка, её первый вскрик заглушил удар тела о мостовую, хотя второй распорол ночь громко и остро, как та боль, которую он отождествлял. Это клыки нашли плоть, а лапа придавила куда-то потянувшуюся конечность, глубоко забравшись под кожу когтями. Потом под зубами хрустнул хребет, и кроме крови на языке появился привкус костного мозга. Добыча все еще возилась и стонала, но это не должно было продлиться долго. Не дольше, чем будут проглочены первые куски мяса, а морда основательно извозится в требухе мягкого живота. Конечно, это была не самая вкусная еда, но и ночь еще только начиналась, и надо было справиться с первыми её порывами.
Посторонние, ненужные, нежданные звуки получилось расслышать тогда, когда под ударами лапы почти проломились ребра, открывая доступ к обтянутому эластичным мешком сердцу - не слишком крупному, уже прекратившему свое биение, но все равно лакомому. Сначала, не иначе как от ветра, что-то скрипнуло в отдалении, потом слух уловил робкий топот почти невесомых шагов. Кто-то, и кто-то очень легкий приближался, заставив поднять морду, прислушаться и втянуть перемазанными в чужой крови ноздрями воздух. Ветер в этот момент удачно сменился, порывом подлетев с внушавшей опасения стороны, и принес с собой подтверждение, что хищник и добыча в переулке больше не одни.
Грейбек повернул голову и посмотрел в светлые, почти такие же светлые как его собственные, глаза. Человек, ставший свидетелем его трапезы, был еще совсем молод, тонок, нелеп. К тому же - это была самка. С нее вряд ли можно было бы сглодать много мяса, но она могла закричать, могла привлечь внимание других, могла представлять опасность, которую надлежало ликвидировать. Медленно, будто стараясь не спугнуть её, Грейбек сделал шаг в сторону от тела, примерился к позе, сгруппировался для прыжка и, низко, утробно зарычав, толкнулся задними лапами, оставив царапины на мостовой.
Он пока что был сыт, но убить помеху требовала осторожность, а еще - азарт, ибо в глазах, почти таких же светлых, как его, он отчетливо разглядел страх.
- Подпись автора
Сыночка вообще космос, конечно!