Увы, природа и воспитание Вальбурги не могли взять своего. Как бы Сириус не прыгал выше головы и не развешивал знамя Гриффиндора во всех углах – он был Блэком.
Самый настоящим. С аристократической надменностью, что воспитывалась в нем годами, нетерпением тоже вполне себе аристократически и вечной своей подругой – скукой.
Ведь Сириус не даром назван в честь самой яркой звезды на небосводе. Его удел пылать, да так ярко, чтобы затмить всех вокруг.
Бунтарство в нем плотно слилось с эгоизмом. Ведь чтобы доказать себе и другим свою причастность Сириус готов был с ледяным спокойствием нарушить не только школьные правила, но и закон.
Что и делает еще в пятнадцать лет.
Не странно, что родная мать считает его поведение неподходящим. Он делает все возможное, что доказать это, закутываясь в ярко-алый при любой возможности и высмеивая семейные ценности. Как и собственного брата, который всего лишь делает то, что от него ждут.
Но Сириус в силу эгоизма или, возможно, вредности, просто не в силах его понять. Для него принадлежность к Блэкам чуть ли не клеймо на всю жизнь, словно он родился в семье маглов и старается всеми силами это скрыть.
Однако, сущность все же берет свое как ее не скрывай. Сириус готов далеко пойти, чтобы избавиться от скуки, даже подначить лучшего друга на мелкое хулиганство при этом оставаясь в стороне.
Нет, Блэк далеко не трус, в Гриффиндор таких не берут. Его смелость зачастую граничит с глупостью, он из тех кто сначала делает, а затем просчитывает шаги.
Но в этом есть и своя прелесть – Бродяга непредсказуем.
К тому же долгое общение с милой матушкой сделали его саркастичным и порой ядовитым, это не делает его плохим человеком. В Сириусе вечно идет противостояние воспитанию, которое просто так не откинешь и разгильдяйству, что является составляющей его сущности.
Возможно, будь он более усидчив и вдумчив, старателен то по предметам у него стояли бы одни «превосходно», Бродяге же этого не нужно. Ему достаточно знать, что он может. Помимо прочего волшебство действительно дается ему без особого труда и он привык принимать это как данность, мол быть по другому просто не может.
Все же не смотря на свою язвительность и требовательность Сириус хороший друг, который всегда поддержит и пойдет на любые меры ради тех, кого он любит.
Разве анимагическая форма не говорит о сущности человека? У него это пес. Огромный черный пес. А как мы можем помнить собаки славятся верностью и преданностью, отдав однажды свое расположение Сириус его больше уже не заберет. |
Вальбурга Блэк - мать
Орион Блэк - отец
Регулус Блэк - младший брат
Нарцисса Малфой (Блэк) - кузина
Беллатриса Лестрейндж (Блэк) - кузина
Андромеда Тонкс (Блэк) - кузина
Альфард Блэк - дядя по матери
Сейчас я расскажу вам про мою семейку, это ни с чем не сравнимое удовольствие, поверьте.
Начнем, пожалуй, с моего отца. Он был бы замечательным человеком, если бы не был совершенно больным на голову. Для начала, у него была просто невероятная мания преследования, потому что он просто напичкал свой дом защитными заклинаниями с подвала до самой крыши. И это я уже молчу о том, что дом располагался в маггловском районе.
Ну и он женился на своей троюродной сестре из-за того, что его вера в чистокровных волшебников была намного сильнее, чем понятия благоразумия. А кроме это он был совершенным и абсолютным подкаблучником.
Но по сравнению с Вальбургой, она всегда бесилась, когда я называл ее так, он был просто душкой. Как и все Блэки, она, конечно, закончила Слизерин и очень гордилась своим личным знакомством с Темным Лордом, к тому же свято верила в превосходство чистокровных волшебников. Даже странно, что не захотела выйти за него замуж.
Возможно, в этой женщине и было что-то хорошее,, в чем я сильно сомневаюсь, однако мне не довелось этого увидеть.
С самого раннего детства я только и слышал от нее — замечания и упреки. Я не так сижу за столом, не так держу вилку. Даже волосы у меня не той длинны, какой должны быть.
Сказать, что мы не ладили — это выразиться слишком мягко.
Иногда мне казалось, что я ненавижу ее и эта ненависть у нас взаимна.
Она бесилась потому, что я не желал подчиняться. Носить идиотский костюмчик и залезать на стул, чтобы прочесть чистокровнейшим родственникам очередное произведение не менее чистокровного волшебника. В отличие от Регулуса.
Мой брат делал все это с видимым удовольствием. Уверен, это действительно приносило ему удовлетворение, ради похвалы Вальбурги он готов был из кожи вылезти. В прямом смысле слова.
Чаще, чем фразу: «посмотри на Регулуса, он ….» я в детстве не слышал. При том, дальше могло следовать все, что угодно. Он умнее, ниже ростом, тише кашляет, чаще болеет. Мой младший брат делал все идеально, он был и сам идеален до кончиков аккуратно подстриженных ногтей.
Стоит говорить, что мы почти не общались?
Хотя в детстве были достаточно близки. Наверное, до того момента, когда мать стала говорить отрывать головы игрушка, которые не являются чистокровными волшебниками.
Потом мне пришло письмо из Хогвартс. Школы Чародейства и волшебства. Я ждал его как манны небесной, это был мой шанс убежать подальше от дома. Уже в одиннадцать я всеми фибрами своей детской души желал покинуть этот мрачный особняк.
Наверное, это был единственный раз, когда я соглашался с матерью — день покупок в Косой Алле. Я даже позволил купить ей бутылочно-зеленую мантию, ее любимый цвет, стоит признать. Цвет Слизерина. Этим цветом были задрапированы все окна в доме и не только окна. В каждой комнате «благородный изумрудный» обязательно являлся частью интерьера. Кроме моей.
Регулус, конечно, был с нами, ходил привязанный к материной юбке, словно послушный щенок. Отец тоже с мрачным видом таскался за деятельной Вальбургой, которая никогда не отличалась таким оживлением. Наверное, она решила, что это лучший шанс на мое исправление.
Меня волновала только палочка и Хогвартс.
Все перестало существовать, когда я сел в поезд. К тому же это была лучшая и первая поездка в моей жизни. С родителями мы путешествовали лишь самыми аристократическими способами, никаких летающих машин и тем более поездов.
Так я встретил Джима. Он, безусловно, приходился мне троюродным братом и я слышал о нем. Но мать обычно поджимала губы и говорила, что не желает в своем доме даже упоминания фамилии Поттер. Они были кем-то вроде предателей крови, потому что не видели в чистокровности ничего особенного.
Как и я.
С Джеймсом мы легко нашли общий язык, через пять минут мне казалось, что я знал его большую часть своей жизни. И уже в замке познакомились с двумя мальчишками — Ремусом и Питером.
Мне очень не хотелось попасть на Слизерин, где училась вся моя родня по обеим линиям и уверен, в этом и крылась главная причина этого нежелания. Шляпа отправила меня на Гриффиндор, фраза, что я услышал в голове звучала следующим образом: «огромное количество смелости, граничащей с глупостью. Гриффиндор».
Туда же попали и остальные.
Мать была в ярости. Она прислала мне громовещатель, он взорвался в Большом зале и плевался слюной, что я непутевый сын и предал идеалы семьи. На самом деле, я никогда их не разделял.
Я был в восторге, что говорить.
Каникулы, проведенные дома показались мне адом, мать бушевала больше обычного, каждую секунду припоминая мне, что я предал чистокровнейшую и древнейшую семью Блэков, с тех пор я оставался в замке, жалея лишь, что нельзя остаться в школе на все лето. Еще гостил у Поттеров и это были определенно лучшие каникулы в моей жизни, их семья отличалась от нашей, словно небо от земли. Джеймсу даже разрешали жевать бутерброды в кровати, чем мы и занимались половину лета. Родители интересовались как у него дела и вечерами смотрели совершенно маггловский телевизор, сидя в гостиной. А еще мы летали на метлах, купались в озере неподалеку.
Больше всего на свете я не хотел возвращаться в дом, где большинство предметов попросту нельзя было трогать, а на других были наложены ужасные проклятья.
Говорить, что все они имели баснословную ценность?
То-то же.
Обучение мое проходило спокойно, если не учитывать тот факт, что меня наказывали чаще, чем всех учеников за историю школы, как выразилась профессор МакГонагалл. Тут она кривила душой, потому что Поттер обычно отбывал наказания со мной, пока они не поняли, что для нас это превращается в веселую забаву.
На третьем курсе мы, наконец-то, стали замечать кое-что необычное в поведение нашего друга Люпина.
Каждый месяц в полнолуние он заболевал и около трех дней проводил в больничном крыле. Очень кстати пришлось, что у Джима была мантия-невидимка и мы очень быстро выяснили, что в больничном крыле было пусто. При этом как-то раз мы видели, как мадам Помфри вела Ремуса к Гремучей иве — исчадию ада, что посадили несколько лет назад на территории школы.
Нам не понадобилось много времени, чтобы понять, что наш друг — оборотень. Много времени ушло на то, чтобы понять как иметь возможность оставаться рядом с ним в эти дни.
Ответ нам подсказала профессор МакГонагалл — трансфигурация. Это было гениально — превращаться в животных. Когда я увидел ее превращение, то загорелся идей навсегда. У нас ушло два года поисков и изучения всего до чего могли дотянуться наши руки, мы никогда столько времени не проводили в библиотеке. В том числе в Запретной секции.
К пятому курсу все получилось. Я стал обращаться в большого черного пса, анимагической формой Джеймса стал олень, а Питера — крыса. Нам вдвоем удавалось усмирять разъяренного оборотня, а Питер мог проскользнуть в любую щель. Мы стали называть себя Мародеры. Я стал — Бродягой, Поттер — Сохатым, Люпин получил кличку Лунатик, а Питер — Хвост.
Конечно, никто из нас и не думал о регистрации. Мы изучили замок вдоль и поперек, и даже создали карту, где были все входы и выходы, а так же заколдовали ее так, чтобы она показывала кто и где находиться.
На фоне этого выпускные экзамены показались плевым делом.
Если бы не наши похождения, что скрашивали мне последние годы учебы, то я бы с трудом смог о них вспомнить в вихре вечеринок, девушек и кутежа.
Совершенно забыл, что на шестом курсе мое терпение лопнуло и с громким скандалом я ушел из отчего дома. Здесь можете посмеяться, оставив после себя кучу маггловских плакатов, приклеенных заклятьем вечного приклеивание. Надеюсь, Вальбурга страшно бесилась, стараясь отодрать их от стены.
Кстати, о моей драгоценной семье, а именно о моих кузинах.
С Медой мы всегда легко находили общий язык, особенно когда она сбежала с магглом, чем вызвала мое бурное одобрение.
Нарцисса, кажется, предпочитала делать вид, что не состоит со мной в родстве, хотя в детстве я обожал ее светлые волосы.
Белла. Ох, Белла мечтала наверное, чтобы я никогда не появлялся на свет. Хотя раньше мы могли найти общий язык и между нами даже было что-то похожее на кровные узы. В моем детстве обе ветви древнейшего семейства близко общались. Для Беллы я был худшим, что случалось с нашей семьей, членом которой я больше не являлся, потому что Вальбурга выжгла в семейном древе огромную дыру там, где стояло мое имя.
Она всегда была мне чудесной матерью.
Что же касается меня, то вел я вполне обычную жизнь – в незарегистрированной анимагической форме вместе со своими друзьями исследовал окрестности замка, встречался с девушками, играл в квиддич, удирал по ночам в запретный лес и пил довольно много виски.
Ничего необычного. |
пост
Он увидел ее в глазах Нарциссы. Всего на секунду и она тут же исчезла, но в эту секунду Сириус ненавидел себя.
Жалость.
Это последнее, что он желал видеть в ее глазах так отличающихся от его собственных.
Жалость.
Это было даже хуже, чем дементоры.
Блэк стиснул зубы и все же расправил плечи, не обращая внимания на боль в давно затекших мышцах. Выпрямляясь на весь свой немалый рост.
Чтобы между ними ни было, он бы скорее умер, чем позволил бы ей еще раз взглянуть на него так. Губы узника сжались в тонкую полоску, на лице черными углями горели глаза. Он смотрел на нее жадно, стараясь навсегда запечатлеть ее образ на радужной оболочке глаз. Потом он будет жалеть об этом, но не сейчас.
Она ничуть не изменилась, так же прекрасна, как и прежде. До Бродяги донесся ее запах, свежий, чуть пряный, такой неуместный в этих казематах. Его ноздри затрепетали, Сириус по-собачьи повел носом, впитывая запах в себя. Потом он поплатиться за это, но сейчас это была капля свободы в море бесконечной агонии.
Он позволил этому проникнуть в себя, впитаться в каждую клеточку своего тела, наполнить до краев тьмой, как самой жизнью.
Нарцисса всегда влекла его во тьму, подальше от света, к которому он так стремился. Он знал это, но позволял ей раз за разом утянуть его еще глубже.
Привычная полутьма Блэк-холла, освещенная лишь тусклым светом камина в ее спальне, тепла от него так же мало, как и света. Нарцисса сидит спиной к нему, у трюмо, он видит ее отражение в трех зеркалах. Внимательно наблюдает, как изящные руки снимают дорогие серьги – подарок Люциуса Малфоя, Сириус скрежещет зубами, ему она не позволяет делать подарки. Смеется, что они семья, глупо просто передавать одно другому. Малфой же совсем другое дело, Блэк все еще злится, с того самого дня, как было объявлено об их помолвке.
В тот день они здорово поругались, что делали не так уж и часто, обычно Нарцисса была умнее вспыльчивого кузена. Она тогда усмехнулась, поправляя золотистые локоны и спросила не думал же он всерьёз жениться на ней.
Он думал.
Он внимательно следит за тем, как Цисса кладет серьги на трюмо, лежа на ее кровати прямо в ботинках и куртке и заложив под голову руки.
-Скажи, ты любишь меня?
Он произносит это до того, как успевает подумать к чему вообще подобный вопрос. Они никогда не обсуждают будущее. У них его нет. Девушка смотрит на него через зеркало, а потом оборачивается и улыбается.
А ты как думаешь, спрашивают ее глаза, когда Нарцисса встает и подходит к нему. Бродяга садится на постели, свешивая ноги вниз, притягивая ее к себе, чтобы она встала прямо между его ног. Ее пальцы зарываются в его волосы, заставляя чуть откинуть голову назад. Ее губы жадные и ищущие.
Сириус думал, что у него больше не осталось воспоминаний, что он может больше не бояться их тихих, скользящих теней, но он ошибался. Воспоминания были с ним, вязкие горячие, пропитанные ее незабываемым ароматом.
Сейчас, когда она стояла перед ним воспоминания оживали в узнике с новой силой.пища для дементоров на недели, а может месяцы.
Тот человек, что стоял сейчас перед ней мало напоминал того, кем он был еще год назад. Длинные волосы, давно достающие до плеч, лежали спутанными колтунами, впалые щеки и черная борода. Изможденное голодом тело, одежда висела на узнике мешком, давно нуждающееся в мыле и мочалке. В этом во всем с трудом угадывался Сириус Блэк. Только глаза остались практически прежними.
Нарцисса же была великолепна.
Черные глаза с жадностью пожирали каждый сантиметр ее лица и тела, скрытое мантией, поддёрнутой мехом. Она была прекрасна, как и в их последнюю встречу, только тени под глазами были чуть гуще. У нее же маленький ребёнок, запоздало подумал Сириус, чувствуя во рту привкус горечи. Сколько Драко сейчас год, больше? Он видел его лишь однажды, совсем крошечным, когда Нарцисса без какого-либо волнения передала сына в его руки. Конечно, он много раз держал Гарри, но это было совсем иное. Рядом с ним всегда стоял самодовольный Поттер, словно в рождении сына была лишь его заслуга, а так же Лили, которая следила за каждым движением Блэка как ястреб. Нарцисса же доверила ему ребёнка совершенно спокойно, оставив их с Драко наедине. Когда она вернулась малыш сжимал палец Сириуса крошечными ручонками и довольно сопел на его руках. Это был сын Нарциссы, а значит Бродяга не мог относится к нему иначе, чем с трепетной нежностью, просто стараясь не думать кто его отец.
Блэку хотелось протянуть руку и дотронутся до ее волос, как он делал сколько себя помнил, но магия на кажущихся хрупкими прутьях была очень сильна, а у него ведь даже не было волшебной палочки.
А ведь это почти сломило его. Сириус был волшебником до мозга костей, до того, как у него появилась собственная палочка, он воровал волшебную палочку у отца под покровом ночи и упражнялся в заклинаниях. Однажды его застукала мать и вместо того, чтобы отругать показала парочку отменных заклятий.
Палочка всегда была для него продолжением руки, он даже не задумывался, когда доставал ее. Она просто оказывалась в пальцах стоило лишь подумать. А теперь ее не было. Для Блэка это был удар, возможно, даже худший, чем слепая вера Ремуса в его виновность. Внутри у него что-то сломалось, когда его палочка перестала существовать. Что-то очень важное, словно сама суть быть волшебником. Конечно, он мог колдовать любой палочкой, он был достаточно хорошим волшебником, чтобы не обращать внимания на такие мелочи. Но его палочка… с ней было связано слишком многое. С самого начала, когда она выбрала его в лавке Оливандера и до того момента, когда он направлял ее на друга.
Теперь ее не было, возможно, как и самого Сириуса.
Но, вероятно, Нарцисса считала иначе. Зачем она тогда пришла?
Ей-то уж точно было плевать на то сколько людей он якобы убил. И она точно должна была знать, что к Темному Лорду, так любимому его матушкой, он не имеет ни малейшего отношения.
Если бы он не следил за ней так внимательно, то точно бы не понял, что она сделала. Решетка завибрировала, над камерой, в ней, в коридоре, словно во всей тюрьме поднялся невообразимый гул. Тонкая кисть девушки преодолела магический барьер пальцы схватили его за грудки и притянули словно он был тряпичной куклой. Их губы встретились. Сириус чуть не застонал, чувствуя как что-то проникает в его рот, он бы усмехнулся, если бы мог. Но думать мешали пальцы Нарциссы, что тянули его волосы на затылке. Это длилось не больше секунды.
Раз. И больше он ничего не чувствовал, лишь затхлость и сырость подземелья.
Сириус глухо зарычал. Ему ничего не оставалось, только смотреть. Аврор держал Нарциссу за плечи, но его руки тут же разомкнулись. Не смотря ни на что она всегда будет Блэк. До конца дней.
На мгновение она обернулась и он почти прижался к прутьям. Их взгляды пересеклись, зацепились.
Только когда шаги в коридоре стихли узник отступил вглубь камеры и наконец-то расцепил зубы, взвешивая на ладони тяжелый фамильный перстень. Его перстень.
Ему даже было не нужно видеть его, чтобы в точности знать как он выглядит. Всех Блэков были такие, совершенно непохожие родовые перстни с неизменным черным алмазом. Его был весьма прост, без вычурностей, ре слишком массивный и скорее изящный. Из темного благородного металла, что намного дороже золота.
Все же Сириус был Блэком.
От этой простой мысли узник рассмеялся хриплым лающим смехом, ему показалось на мгновение, что стены Азкабана дрогнули. Подобных звуков они точно никогда не слышали, это не был смех безумца, Сириус теперь был более чем нормальным. Если это слово можно применить к кому-нибудь из их рода.
Блэк.
Он был Блэком.
|
