Последние полтора часа были самыми сложными. Сосредоточиться на работе он мог только через “ очень надо”, и только если мысль никак не касалась вчерашнего пожара на улице Сорока кошек. Но об этом нет-нет да заговаривали - и в груди снова начинало ощутимо свербить: что, что ты там делала так поздно?
Он отлично знал, что Марлин - девочка чистая, домашняя, строгая. Знал, что у Шена есть его Эллейн, от которой тот без ума. Знал, что даже будучи одиноким и оказавшись наедине с девушкой, Шен располагал более чем одной моделью поведения, что он скорее потянется рисовать девушку, чем совращать её. И все равно это задевало, беспокоило, грызло, вопреки доверию, вопреки всему, что он знал и понимал умом.
Очень хотелось взять куртку, выйти в двери, найти Марлин прямо сейчас, взять за плечики, заглянуть в глаза и спросить: зачем ты пошла туда?
Да, точно! - понял он. Дело совсем не в том, что делал в тот вечер Шен, а в том, чего ждала от вечера Марлин!
И ревновал. Хотя не имел на это никакого морального права. Он сам решил держаться от Марлин подальше - и ведь держался же.

Все было так, как он и решил. Он не избегал её слишком явно. Они здоровались, иногда говорили, иногда, все реже, пили кофе. Но у него тысячи дел, у неё тысячи дел… все они очень важны.
Он улыбался, думая о ней. Он часто потом вспоминал и тот вечер с кофе, и её рыжие волосы под светлой шапочкой и красным зонтом - сполох огня. День, когда он видел Марлин МакКиннон хотя бы мельком, был хорошим днем.Он чувствовал нежность, храня Марлин где-то внутри своей жизни и нося её повсюду с собой, как маленькую фею Динь-Динь, фею Мар-Лин, как искорку его личной силы. И очень надеялся, что это однажды пройдет.
А оно не проходило.
Не стало легче ни зимой, ни даже через год. Марлин похорошела. Стала увереннее в себе, стала взрослее. Еще девчонка, конечно, но уже куда более явное обещание женщины. Через год она стала ему сниться. И, черт, что то были за сны! Вот когда он стал пытаться её избегать! Вот только далеко убежать не выходило. Даже за приключениями на магловские дискотеки - уже было не то, уже не тянуло. Он наблюдал иногда с каким-то внутренним мазохизмом, как она улыбается кому-то из стажеров, кому-то из молодых авроров, как говорит с ними, и ждал - сойдутся, нет? Дружат, общаются, уходят куда-то вместе - ну? ну? Это решило бы проблему. Наверное. Он бы огорчился. Пережил бы. Порадовался бы  потом за неё - ну же!
А в декабре стала рушиться и эта тщательно выстроенная защита. Он поймал себя на том, что стал - пока еще только мысленно! - звать её “моя”. “Моя хорошая”, “моя девочка”... Что радуется, как дурак, что они с его сестрицей нашли общий язык. Заметил, что ему уже не хватает воображаемой феи Мар-Лин, а хочется её настоящую. Что её беды, её проблемы, её дела задевают его уже живо и яростно, и нет уже привычной снисходительности. Что он уже ревнует ко всем волшебникам мужеска полу вне зависимости от их возраста и семейного положения…
В конце января, когда она поздравляла его с днем рождения, смотрела с улыбкой, говорила такие искренние, такие хорошие слова, он тогда впервые подумал, что, может быть, совсем не так плох, как про себя думает. Что, может быть, надо просто попытаться, а? Но он представил себе Марлин частью их милой высокородной семьи, разодетую, как принцесса, и в их доме, здорово, смахивающем на замок, среди всей этой помпезности и пыльной церемонности и - да ну нафиг, не надо тебе этого малышка…
И прожил так еще до конца февраля. И не поздравил Марлин с Валентиновым днем даже в шутку. И вообще отдалился, как мог. Ушел в работу и спрятался в ней, как иные уходят в запой. 
Но сегодня она его настигла и тут.
Что ты делала там так поздно? - мысленно вопрошал Кинг у исписанного на треть листа. А едва стрелки указали на конец рабочего дня, недописанный отчет отправился в папку, папка в стол, все дела - лесом, а Кинг отправился искать Марлин.
И, конечно, пришел именно туда, где все для него закончилось, толком не начавшись: на улицу, где жила она, на короткий отрезок дороги от её дома до лавки. Туда, где он полтора года назад решил, что не доставит ей проблем.

Он задавал себе этот вопрос с того момента, как аппарировав в подворотню, прошел еще полквартала и вышел к той самой лавке - что я тут делаю? Причем, важнее было не чего именно он хочет. С этим как раз проблем не было. Он хотел бы узнать правду, даже если она его ранит. Он хотел бы увидеть Марлин, просто увидеть. Хотел бы коснуться её, почему-то это было очень важно. В этом вопросе куда важнее было необозначенное “как”. Как он узнает правду, если Марлин не захочет её говорить. Как он коснется её, если ему больше всего хочется сейчас её обнять, а это немного не то, с чего обычно начинают разговоры старые, но не слишком близкие, друзья. И, наконец. он что, просто сейчас постучит в её дверь?И что он скажет её маме?
Кингсли остановился недалеко от лавки, чтоб немного перевести дух и разложить мысли по порядку - и не успел. Марлин шла к нему сама. Сразу вспомнился тот сентябрь, золотые листья, островок тепла и счастья под алым куполом зонта и мелкая морось холодного дождя. Будто это было вчера. Будто не было последовавших за этим днем почти двух лет. Мрачноватая напряженность на его лице тут же сменилась легкой растерянной улыбкой.
Она подходила все ближе, а он так и не знал, что скажет ей, с чего начнет разговор. И даже когда она задала вопрос, все еще не знал. Ведь он хотел просто узнать, что её связывает с его лучшим другом, для этого не надо придумывать сложных схем, обычно достаточно одного-двух вопросов. Но эти вопросы не то что не лезут на язык, но даже бегут прочь из головы, когда ты за несколько секунд вспоминаешь все, вообще все, хорошее, что было за последние месяцы. Касание её руки, когда он только это и мог ощущать. Её “поздравляю тебя с Днем рождения”. Чашка кофе и улыбка. И это трогательное “сэр”. И даже книжки, сыплющиеся из сумки под ноги - это тоже было здорово!
-Здравствуй, - Кингсли наклонился и протянул руку Джо-Джо, чтоб тот тоже мог узнать его и по-своему поздороваться. - Я искал тебя.
Она вышла не из дома, а наоборот, с другой стороны. Гуляла с Джо-Джо? Устала? Замерзла? На её лице как будто только легкое удивление.
-У тебя вчера выдался трудный вечер. Я… просто хотел спросить, как ты.
Испугается? смутится? не захочет говорить?
Когда все случилось, он даже еще не спал. И когда напали на Марлин, он тогда тоже не спал, а жил где-то далеко от неё своей благополучной глупой жизнью. И в следующий раз, если случится что-то плохое - он тоже узнает лишь наутро?

Справедливо и больно, да. Кингсли коротко кивнул: я знаю.
Его не было рядом с ней, когда ей было по-настоящему плохо и трудно. Он был неподалеку. Присматривал за ней, не попадаясь на глаза. И даже тогда понимал - мало, не то. Так что тихий упрек - он был так по адресу и так справедлив. Кинг принял его и еще сверху добавил, от себя.
Он не мог не беспокоиться. Не волноваться. Не оберегать издали. Подкладывал ей на видное место подходящие книжки, если знал, что ей нужны. Вешал на общую доску смешные картинки, чтоб она улыбнулась с утра. Отвлекал пару раз внимание Эшлинг, если видел, что Марлин нужна передышка. Заказывал пиццу на всех, когда точно знал, что она была голодна и не могла сама отлучиться. Маленькие, как булавочная головка, хитрости. Не то, что хотел бы дать ей, даже не десятая часть. Вообще ничего...
И все-таки он понимал, что делает, не делая ничего. Понимал, для чего держит эту дистанцию. По-другому было бы не просто трудно, было бы невозможно.
И до сих пор он был готов к любому разочарованию. Думал, что бы готов. Что однажды увидит её с кем-то подходящим. Скрипнет зубами, переживет, быть может, покрывшись еще одним слоем цинизма. И все будет отлично. Для неё. И для него.
Но к тому, что она полюбит кого-то настолько неподходящего - нет, к этому он готов не был. Он чувствовал сейчас, как каменеет его лицо. Кажется, еще немного - и он не сможет говорить, не сможет задать вопрос. Останется только развернуться и уйти.
...потому что что еще можно было делать наедине так поздно вечером?...
...ему нечего тебе дать, ты будешь несчастлива!..
...пусть окажется, что он просто тебя рисовал… и вы просто болтали...
От темной мысли потемнело в глазах. И лицо Кингсли было неподвижно. Недолго, несколько мгновений, что он решался на вопрос. Потому что нельзя было задать этот вопрос, не раскрывшись. Это не “как дела?” Это не “здорова ли мама?” Это даже не “неважно выглядишь, устала?” Это постучаться в сердце и попросить открыть. Это - “мне не все равно”. Это “мне очень, очень не все равно”.
Но молчание тоже означало это же. И чем дольше оно длилось, тем очевиднее было.
-Почему ты оказалась там? Я хотел узнать только это.
Прямой взгляд в глаза. Испугается? Растеряется? Смутится? Разозлится? Все будет ответом. Даже если она откажется отвечать - и это будет ответ. И он еще не знает, что станет делать с этим ответом. Наверное, жизнь ненадолго закончится.
-Что ты делала там так поздно?

Так вот, оказывается, что означает “холодеет кровь”.  Раньше думал, фигура речи. Раньше только в книжках читал. У героев кровь холодела, когда они пугались. Кингсли Шеклболту это ощущение было чуждо. От резких звуков и опасных ситуаций у него ничего не застывало, никогда. Но теперь он ясно ощутил, что холод от лица стал распространяться по телу. Будто внутри у него не живое сердце, а кусок камня.
Она не ответила! Она и не обязана, конечно! Но, если это случайность, если там все невинно, то почему было не ответить? Почему бы не сказать, просто чтоб он отстал?
В голове все смешалось, не укладывалось, не выравнивалось в стройную систему.
Шен - хороший парень, но он столько лет прожил взаперти, почти ни с кем не общаясь.  И, так, по-честному, зная, что и как он рисует, кому придет в голову заподозрить его в  воздержании, кристально-чистых помыслах и моногамии? Да у него что ни набросок - то бедра и спина, то длинные ножки, а если глаза, то глаза блудницы. Неплохо так для затворника…
Ну да, Элли, конечно. Но об их отношениях Кинг знает только от Элли, а Шен, как всегда, хранит улыбку китайского болванчика и щурит глаза, но ничего определенного не говорит. И не скажет. Он видите ли о женщинах не говорит, а рисует… И, бог знает, сколько у него женщин, у тихушника.
И не его, совсем не его дело, И Ветерок, если что, сама разберется, за неё, если что, и вступаться не придется. А до остальных ему вообще дела нет, пусть хоть весь Лондон перецелует. Но только не Марлин, пожалуйста!
Кинг нахмурился. Поздно! Или - еще нет? Еще можно ей все объяснить? И какими словами он станет объяснять? Слова тоже застыли и стали неповоротливыми, как ледышки.
-Разве я зову тебя “мисс МакКиннон” и веду протокол? - спросил мрачно, даже не усмехнувшись. - Разве пригласил повесткой или пришел с ордером?
Фей не вызывают на допросы… Им не выдвигают обвинений, даже если из-за них где-то внутри тебя умирает сердце. Ничего, совсем не умрет, оно крепкое. Ему все равно, что  там дальше случится с этим бесполезным комком мышц. Но Марлин…
Это было так глупо и так неуместно стоять посреди улицы, а мимо запросто может пройти кто угодно, и кто угодно взглянет в окно - и увидят их. Светлый лучик, умницу и красавицу Марлин. И мрачную темную уродливую громадину. И протяни он к ней руку, тронь её, особенно если она отшатнется - и за неё заступятся, решив, что он опасен.
Кто бы знал, что Марлин МакКиннон - та девушка, что может делать с ним что угодно. Красть сердце, приручать, разбивать его. Никогда он не причинит  ей вреда, никогда.
-Марлин, послушай, пожалуйста. - Взглянул ей в глаза и - оказалось, протянул к ней руку. Невесомо коротко коснулся плеча кончиками  пальцев - не лапищей же хватать! - Я думал, что я худшее, что может с тобой случиться.
На самом деле - конечно, нет. Смерть, увечья, насилие, плен, потери близких - все это, конечно, худшее. Но из мужчин, из тех, кому она могла бы довериться, он, определенно, худшее. Как ей это объяснить?
Он поднял свои руки перед собой бледными ладонями вверх. Ни черные, ни белые - будто грязь. В школе его за это дразнили. Крупные грубые неуклюжие руки. Совсем не похожи на руки аристократа, скорее, на руки грузчика с портовых окраин. Обнимет её - сломает!
-Я думал, ты встретишь кого-то более подходящего. Хорошего. Кого-то, кого полюбишь и будешь жить долго и счастливо. Шен - хороший парень и хороший друг, но…
А вдруг у них как раз все хорошо? Ведь в остальном он как раз очень ей подходит. Вдруг он ничего не знает, не понимает, вдруг сейчас неаккуратным словом разрушит что-то важное для неё?
-У вас любовь, да? - спросил совершенно упавшим голосом.

Это означает да или нет?
Этот гнев, эта отповедь, эта, определенно, вредительская, магия. Она сердится потому что он прав и не его дело, или потому что он заблуждается?
Кингсли смотрел в лицо Марлин не отрываясь, пока было возможно, ища ответ в выражении лица. Она хмурилась - это да или нет?
А когда она покинула его, он еще какое-то время стоял, в растерянности прилаживая одно слово к другому. Она не ответила! На один простой, четко заданный вопрос - она  не ответила. И все-таки… почему где-то глубоко в его мыслях четыре буквы сложились в слово “вечность”? Потому что ему так очень хочется? Или потому, что она разбила на осколки и рассыпала перед ним тот ответ, что был бы так мил его сердцу?
Что она сказала про втроем? Кингсли попытался это осознать - и густо-густо покраснел. Это было… чудовищно! Даже для просто слов.
Но - он же не это имел в виду!
...Он её обидел…
Кингсли обернулся и сделал шаг туда, куда ушли Марлин и Джо-Джо, чтоб окликнуть её, догнать и просто извиниться - хотя бы извиниться, потому что, черт, хотя бы с этим-то он наверняка справится!
И с секундным опозданием вспомнил и прилипание, и глиссео… Потому что земля сбросила его ногу, как дикая лошадь, обманув. И вроде бы мелочь, у него достало бы времени удержать равновесие и едва покачнуться, будь свободны руки. Или - исключить руки из балансировки и приземлиться на колено. Но, похоже, не сегодня. Эта потерянная секунда имела значение, он упал, причем, очень неудачно выставив перед собой сведенные руки. Боль была короткой, как удар молнии, и такой же острой. Она пронзила левую руку от запястья до локтя, но это все, больше ничего не пострадало. Даже гордость, как будто, пока не сочла себя уязвленной. Ничего, даже бравые авроры иногда падают, а некоторым идиотам вроде него даже полезно.
Упав, он оказался за пределами скользкой области и поднялся уже без приключений, если, конечно, не считать, что в этот раз в самом деле не стал опираться на руки. Острая боль, конечно, прошла, а то легкое ощущение, что осталось, даже болью не назвать, но остального его тела ему было вполне достаточно, чтоб подняться.
Кингсли оглянулся. Марлин удалялась не очень быстро, то ли негромко разговаривая с Джо-Джо, то ли просто почесывая и ероша его холку.
Его маленькая сердитая фея. Фея, которую он обидел. Его фея, все равно его.
-Марлин! - окликнул он, соизмеряя силу голоса с расстоянием. Так-то он бы и до конца улицы докричал бы, не особо напрягаясь, но тут совсем недалеко. Окликнул и двинулся к ней, памятуя, что если она очень рассержена, то с неё бы сталось превратить всю дорожку между ними в ледяное препятствие. Не делал шага короче, шел спокойно и уверенно, просто помня, что в любой момент может понадобиться не упасть. И что рук у него для этого не будет. Но догнать её удалось без сюрпризов.
-Марлин… - уже много тише. - Прости меня, дурака. Я совсем не такое имел в виду, прости. Или не прощай. Знаешь… если хочешь добавить, сделай это. Только не на глазах у магглов.
Он кивнул в глубину парка, где было пустынно, и с улицы не видно, что там делают люди на дорожках. Его руки по-прежнему были соединены и пусты, он не стал тратить время, чтоб пытаться извлечь волшебную палочку. Не тот случай. Он постарался спрятать левую руку в рукав так, чтоб её не было видно совсем, и даже не стал смотреть, что там за повреждение. Точно ничего смертельного.
-Марлин, я никогда не думал о тебе плохо. Любить - это не стыдно.
И он не стал добавлять, кого любить. Не важно, художника, аврора, идиота вроде него. Просто его - невозможно.

Отредактировано Kingsley Shacklebolt (2021-10-07 23:29:33)

Заткнуться и помолчать - это, пожалуй, было лучшей идеей. Возможно, так он не обидит её еще больше, если еще немного побудет рядом.
Она не ответила на его вопрос прямо. Так и не ответила, да. И вопрос не был снят сам собой только лишь потому, что она рассердилась или проявила к нему участие. И не стал менее важен для  него. Просто Кинг обидел Марлин - это было сейчас важнее.
Даже не то, что она сердилась на него. То, что думала себе в своем уме…
Она снова была рядом с ним, а это в последнее время случалось нечасто. В Рождество, когда она была совсем рядом с ним, а он не видел, не чувствовал, не узнавал - и все равно думал о ней. А потом вспоминал, не ляпнул ли чего случайно.  Потом - несколько раз, когда она читала ориентировку на стене, стояла с кем-то в очереди в кафетерии или читала что-то у окна, вглядываясь в страницу. Он тогда проходил мимо и мог задержаться рядом под благовидным предлогом. Или это не считается? Нет, считается… это были хорошие, драгоценные мгновения. Но когда он обнаружил её перед собой в баре, когда она поздравляла его - это точно считается. Вот так же, близко-близко, полшага.
Всегда полшага, говорили они долго или коротко, тогда или теперь. Неужели - это и есть их дистанция? И - это ответ? Эта её решительность, эта обида - это ответ?
Он не спросил, она велела молчать - и он был согласен с ней. Молчать и быть рядом сейчас все-таки важнее. чем ответ.
И когда она потянулась осмотреть его руку и позвала домой - он правда собирался возразить. Ничего страшного с его рукой не случилось, он уже пошевелил пальцами в рукаве, получилось, перелома нет. А ушиб основания ладони или даже легкий вывих сустава - это вообще за травму не считается, это залечивается на ходу. Но, черт, молчать - это отличная идея…
Вот пойти следом к ней домой - это было очень плохой идеей. Надо было все-таки остаться в парке. Или все-таки попрощаться и уйти. Но он подумал. - подумал, да! - она обижена. Ничего плохого случиться просто не может. И он пошел.
Зная, как может быть для неё опасен. Вспомнив, что дом должен быть пуст. Чувствуя, что дистанция между ними опасно сокращается. Все равно пошел. А может быть, как раз поэтому…
В доме, похоже, все было убрано после того, что тут произошло, но он все равно даже близко не напоминал того, как он помнил его. Тут не жили люди, не было тепла, уюта, звуков. И все-таки Кинг ясно вспомнил тот день, когда был тут два года назад, вернул в памяти запах пирога и кофе, теплый свет лампы, голоса людей, тихий скрип и шорох страниц фотоальбома… и чуть заметно улыбнулся. И ничего не сказал. Молчать - хорошая идея, очень, очень хорошая…
Только вынул палочку из ножен на левой руке и, не размыкая губ, согрел комнату, а которую они вошли. Взглянул на Марлин и усмехнулся. Здесь его глупые вопросы и вовсе потеряли смысл.

Молчать и смотреть. Смотреть можно. И можно даже смотреть прямо, не таясь. Ему больше нечего от неё скрывать, он уже открылся весь, одним глупым вопросом. И, наверное, от этого стало чуточку легче. Не решило всех проблем, не ответило на все вопросы. Просто - она теперь знает.
Смотрел спокойно и прямо, следя за каждым движением, ловя выражение лица. Тень на её лице, напряжение - вспомнила то, что тут было. Бедный ребенок… Кинсли не отвел взгляда, молча делясь с Марлин спокойствием и уверенностью. Он, конечно, сглупил, что не настоял остаться в парке, но - подумал - пожалуй, все-таки хорошо, что они пришли сюда вдвоем. Наверное, хуже было бы ей оказаться тут одной - она ведь сюда шла? Остаться наедине с недавним пугающим прошлым и увязнуть в этом - не надо бы ей этого.
Пальто он снял и перекинул через спинку стула, протянул Марлин руку, и когда она коснулась его, немного придержал её ладошку в своей: все хорошо, я с тобой. Пока она осматривала его, смотрел на неё будто бы совершенно не интересуясь лечением. Подумал - сколько там возиться с каким-то ушибом, пара минут - и все закончится. Она отпустит его руку, отступит на шаг, велит уходить. Вот тогда надо будет что-то придумать, чтоб задержаться рядом, побыть ещё, не оставлять тут совсем одну.
Но она не отстранилась. И между ними было уже даже не полшага, четверть или даже меньше. И он даже не понял, в какой момент он взял обе её руки в свои, обхватил осторожно и невесомо, ласково - эти тонкие прозрачные птичьи лапки. Она задала вопрос - и тоже открылась? Потому что если бы ей было это не нужно и не интересно, она бы просто не стала бы спрашивать. Маленькая, неразумная девочка! Зачем тебе это…
Но оставалось принять как данность и это. Принять и просто объяснить. И, может быть, она услышит его и согласится с ним: да, им незачем быть так близко, на расстоянии будет лучше.
-Ну, подумай сама… Ты же знаешь уже, что такое брачные игрища священных фамилий? Вся эта суета, шумиха, вопросы, домыслы. Газетчикам всегда есть дело, когда женится кто-то из нас. И, даже если жених и невеста равны по статусу, им есть о чем написать, есть что трепать из номера в номер. А тебя, моя девочка, еще и обольют грязью, тебя и твою семью. Тут не любят истории про Золушек.
Он по прежнему сидел, глядя на стоящую перед ним девушку немного снизу, восхищенно и с нежностью. Погладил её ладони пальцами - разрешает, можно…
-Прости, что начал с этого, с того, чем такое обычно заканчивается. Но одно тянет за собой другое. Мы все равно пришли бы к этому. Я с рождения обречен на этот цирк. Но тебе туда не надо. Из всего, ради чего стоило бы это терпеть - статус, деньги, влияние семьи - вряд ли что-то может тебя заинтересовать. Кроме этого…
Он невесело усмехнулся. Глупо говорить молодой девушке: разуй глаза, дитя, что тут можно любить?
-Ты - удивительная. Маленькое храброе солнышко. Но, знаешь, наши дети будут похожи на меня, а не на тебя.
Вздохнул. Не выпуская рук Марлин из своих, поднялся.
-Прости. Я был отвратительным другом все это время. Но я почти с самого начала не хотел быть другом.

Отредактировано Kingsley Shacklebolt (2021-10-09 18:34:42)

Кингсли мягко усмехнулся и не стал спорить Не понимает! Не верит! Конечно, нормальному человеку, далекому от их священных змеиных нор, трудно умозрительно оценить всю мерзость великосветских скандалов. Марлин просто не понимает, что то, о чем он говорит, молчит, беспокоится - это не одна статья, не десяток. Это ярость, вонь и гной целого мира, которому неведомо милосердие. Чтоб это узнать, надо или побывать в пасти этого чудища или посмотреть, как оно сжирает кого-то другого. И, нет, девочка, это не легче и не терпимее, чем встреча с насильником, немного другое, но тоже мерзость.
Но объяснять это Марлин сейчас Кинг не стал. Он честно пытался уберечь её от этого простым  и надежным способом. Способ оказался плохим, для него неподходящим. Что ж, есть другие. Наверное. У них будет время подумать…
Наверное… Потому что он совсем не был совершенно уверен, что прощен и принят. Ей с ним - неудобно, да? Не комфортно. Эта просьба сесть - это чтоб было удобнее говорить. Но он большой, это факт, он всегда такой. Большой, широкий, иногда неуклюжий, неудобный. Ему не стать меньше и изящнее.
Он снова сел, безотчетно лаская её руки. Отпустил одну, когда она потянулась к его лицу, но не надолго, тут же поймал её снова, накрыл своей ладонью, придержал. Потом поцеловал её запястье - сводящий с ума легкий карамельный запах и обманчивое чувство, что эта тонкая рука сейчас растает от его дыхания.
Это было невероятно, как один из тех снов, что все чаще приходили к нему.
-Иди ко мне… - Кингсли осторожно, чтоб не напугать её, а может, чтоб случайно не съехать с катушек самому,  потянул её сесть рядом. В пальто сидеть на диване было бы совсем неудобно, и Кинг помог Марлин снять его и положить рядом на стул, поверх своего. Притянул девушку поближе, совсем рядом, прикрыл сверху рукой, как медведь: все, его, не отпустит, не отдаст.
-Мне бы очень этого хотелось. - Наклонил голову, поцеловал волосы Марлин. И не стал отнимать губ. Говорил ей тихо-тихо. - Если бы ты встречалась со мной. Стала бы моей женой - чуть позже, но обязательно. Стала бы матерью наших детей. Если бы только…
Он умолк. Что толку об этом говорить. Он сколько угодно может притворяться нормальным, жить среди магглов, носить простую одежду и заниматься полезным делом. Но даже он обязан в определенные дни надевать парадную мантию и участвовать в ритуальных великосветских плясках. Он остается старшим сыном и наследником и однажды - дай бог отцу долгой жизни! - ему придется возглавить семью. Кого он обманывает? Ему не стать одним из нормальных. Ему нельзя эту девочку ни в жены, ни в подруги…
Но она - такая желанная и близкая сейчас в его руках. И золотые волосы под его щекой, и вот уже скула под губами. И он уже оставлял её одну, дурацкая была идея.
-Не важно. Мне бы хотелось быть с тобой и думать на годы вперед, - сказал уверенно, будто не было только что никаких “если бы”
Коснулся пальцем её губ - какой контраст! Его рука казалась еще грубее и темнее, её лицо - нежнее и светлее. Поднял взгляд на её глаза - что там? Да, согласна? Или - страх? Или - смех? С неё станется посмеяться…
И если в её глазах не будет страха, он поцелует.

Не ответил вслух. Про себя проговорил: если бы только я нашел способ уберечь тебя от всего плохого, моя маленькая золотая фея. Он найдет. Или они вместе найдут. У них еще будет время. А сейчас для этого совсем не время.
Потому что она его не боялась. В её глазах не было страха. Не было сомнений. И не было даже того бесстыдного любопытства, которое он часто видел в глазах иных женщин, тех, на одну ночь, короче, чем ночь. В её глазах была - радость? нежность? Что-то, к чему он совсем не привык и не был готов. Что получил совсем незаслуженно, внезапно - и не готов был ни отказаться, ни усомниться. Он поцеловал. Сначала осторожно, чтоб не испугать, потом еще и еще.
Похоже, он сам боялся гораздо больше. Боялся сделать ей больно своими огромными лапищами или внезапно покалечить - но, кажется, не причинял боли. Боялся не удержаться в ясном уме и совершить непоправимое. Боялся, что все это - просто еще один сон, который сейчас прекратится.
Но страхи развеивались сами собой, а нежность оставалась. Его нежность - и её. И только это было важно теперь. Он шептал ей на ухо нежности и глупости, касался её, ласкал, целовал. Понимал, что правильнее всего, чтоб ничего не натворить, надо просто отстраниться и уйти, убежать подальше - тогда точно ничего такого не произойдет. Но он так уже делал, этой ошибки он тоже не повторит. Уйти сейчас - невозможно, быть рядом и не целовать - невозможно, честнее остаться.
-Начнем с того, что исправим самую большую ошибку… - ответил с улыбкой. - Будем вместе, а не порознь.
Все наконец-то было правильно. И - совсем незнакомо. Он чувствовал желание обладать этой девушкой, но узнавал его скорее по внешним признакам. Лаская Марлин, он не терял головы, напротив, он очень ясно осознавал, как она хрупка и невинна и как много сейчас зависит от него. Он желал её всю и насовсем: её мысли, её улыбки, её дыхание, её смех, и он будто бы отрастил себе шестое, восьмое, десятое чувство, чтоб это ощущать. Для неё это был первый раз, но и для него тоже будто бы первый.
-Будь моей, - попросил, позвал. И заглянул в глаза. Если испугается. Если усомнится. Ей даже не нужно будет ничего говорить, он увидит, поймет или почувствует. Он отступит. Отступит, отпустит её, чтоб попросить об этом позже.  Она даже не представляет, сколько власти она над ним имеет. Остановить его сейчас - все равно что тормознуть набирающий скорость поезд. Она это сможет. В любой момент. Своими тонкими ручками, светлым взглядом, тихим словом.
-Будь моей насовсем...

Отредактировано Kingsley Shacklebolt (2021-10-17 00:13:20)

Кинг замер, улыбнулся, коснулся лбом её лба. Еще держал её в руках, но неизбежное уже становилось “возможным” “когда-нибудь потом”. Возможным!
Поезду нельзя сказать “не сейчас”, он не остановится от “я не готова”. И это было кошмаром Кинга  последние несколько месяцев: что он сможет приблизиться к Марлин, что сойдет с ума - и не сможет остановиться, если ей это будет неприятно. Разрушить её своими руками, взяв и переломав, подчинив своему желанию - эта мысль была тошнотворной.
Но он остановился. Это было невероятно! До этого момента он думал лишь о том, чтоб не сделать ей больно. Но оказалось, что он вполне способен не сделать ей ничего, просто потому, что она его об этом попросила.
Он все еще нежил её в своих объятиях, все еще не мог отпустить, прижимал к груди, будто только что обретенное сокровище, но ласки его стали осторожнее, короче, поцелуи невесомее, мысли - яснее. Сердце билось, как гигантский часовой механизм - его так просто не остановишь, оно будет затихать дольше.
-Ты сказала “я бы хотела”. Я запомнил.  Я позову тебя снова. Скоро.
Помолчал, глядя на неё с улыбкой. Мерлин, это её “нет” стоило сотни безоглядных “да”.
-Побудь со мной еще немного. Не бойся, я… не трону.
Правда, немного, не час и даже не полчаса, много меньше. Несколько минут, чтоб шторм вполне улегся. И чтоб составить хоть примерный план, как ему быть дальше. Потому что быть как раньше уже нельзя, невозможно. А быть как хочется - это пока невозможно тоже. Хотелось засыпать и просыпаться с ней, провожать её от дома до Министерства, улыбаться ей от одного конца рабочего зала до другого, забирать её обедать и поджидать после работы, чтоб вместе идти домой…
-Поселюсь неподалеку от тебя и буду за тобой присматривать  Буду носить твою сумку и открывать перед тобой двери. И…
Нет, плохо! Снова плохо! В мире волшебников им нельзя быть вместе, потому что он - рафинированный аристократ, будь оно все проклято, а тут нельзя - потому что он чернокожий парень, слишком простой, слишком грубый для неё. Снова мезальянс. Да соседки перемоют ей все косточки!
-И выходить  с тобой гулять, когда ты будешь выгуливать Джо-Джо… - безнадежно, понимая, что это плохой, очень плохой вариант… - Марлин…
Заглянул ей в глаза.
-Можно, я заберу тебя из Лондона? Поселю в глуши у моря, там, где не будет любопытных соседей. В защищенном от всего мира доме. Тебя, твою маму, всех, кого захочешь взять с собой. Подумай об этом, хорошо? А я буду очень ждать. Буду очень скучать по тебе, -поцеловал её ладошку.
Кажется, магия любовного безумия вполне отпустила его, его состояние вполне было совместимо с дальнейшей жизнью.
-Зачем ты шла сюда? Я нарушил твои планы?

-Я вовсе не… - попробовал было воспротивиться Кинг - и умолк, глядя на Марлин с растерянной улыбкой. Он ведь понятия не имел, какой он. У него еще не было опыта отношений, которые он хотел бы сохранить, а не разорвать и забыть. Быть может, он и правда опасен для неё - и даже не знает этого.
-Я вовсе не собираюсь сажать тебя в банку и закрывать крышкой, - ответил, чуть подумав. - Просто хочу уберечь тебя от всего плохого. Не от всех проблем мира, - пояснил задумчиво. - От сплетен. От косых взглядов. От обидных слов. От грязи. Не хочу, чтоб даже думали о тебе плохо.
Он мягко и в этот раз совсем не жадно привлек её к себе, оберегая и укрывая рукой, будто бы от всех сплетников и дураков. Но - поздно… Они уже не просто стоят над пропастью, они уже шагнули туда.
Когда он шел сегодня искать Марлин, он вовсе не думал, что сможет её обнимать. Максимум - она скажет ему, встречается или нет с Шеном, а потом прогонит. Потому что после таких вопросов вообще-то бьют по лицу, не отвечая.
Она же, конечно, ударила, но - тоже открылась. И теперь поздно бояться. У него украли сердце, но взамен подарили свое. И теперь важно только это. А разница в положении, в цвете кожи, все предрассудки и волшебного общества, и неволшебного - тоже важно, но уже потом.
Кингсли не заметил, как погасла его улыбка, не та, что в сердце, та, что на губах. Им так о многом надо поговорить. Даже не наверстать то упущенное время, что они потеряли, пока он пытался обмануть судьбу и себя. Просто говорить, просто быть рядом, просто, чтоб она понимала верно его, а он - её. А то они будто в темноте: то ли она понимает его как-то не так, то ли он что-то не то говорит. И сам - уверен ли, что слышит именно то, что она говорит? Он чувствовал диссонанс, но не мог ухватить, где они спотыкаются. Их тела так близко, руки сплетены, можно услышать сердце друг друга, но им нужны еще и слова, просто тела рядом ему мало!
-Я не предлагал тебе сбегать, малышка. Предлагать тебе бросать аврорат - я не сошел с ума, поверь. Только жить, подальше от Лондона. Портключи и аппарация уничтожают расстояния. Не ворчи сейчас, не спеши, послушай. Я знаю, что ты храбрая девочка, я люблю тебя такой. Скрываться от наших - нет, речь совсем не об этом. Но я собираюсь жить с тобой если не в одном доме, то хотябы для начала рядом. Заходить в гости. Бродить вечерами. Звать на свидания.
Он взял её руку в свою, так, чтоб ей было видно обе. Его кожа была не самой темной из возможных у полукровок, но рядом с белой рукой Марлин, цвет её было сложно назвать даже смуглым. Не кофе с молоком. Просто кофе, даже без сахара.
-На тебя будут смотреть… - и он не смог произнести вслух “как на шлюху”. Не находились в одном мире шлюхи и Марлин. - Предрассудки - они не только у волшебников. Даже если тебе не скажут, то скажут твоей матери, что её дочь путается с негром. Вот о чем я думал, когда предлагал дом у моря без соседей. Но - тебе это все равно, да?
Черт, черт! Откуда ей знать всю эту гадость? Это он знает! Это в его жизни были ночные танцульки, случайные женщины, их обиженные друзья и завистливые болтливые подруги. Это он бил недостаточно вежливых людей и уходил с чувством собственной правоты и живым трофеем на одну ночь. И вот про это все, про то, откуда он набрался такого горького, но настоящего, опыта, Марлин знать не надо, это не для её ушей.
Он так не хотел принести беду в её дом -  и вот, несет…
-Я не просто так спросил о твоих планах. Ты можешь остаться сегодня со мной? Хочешь - тут, хочешь, там, у моря… Нам нужно поговорить. Правда, только поговорить, обещаю!
Просто не готов был отпустить её сейчас. На всю ночь - как навечно. Да у него же воздуха не хватит в легких дожить до утра, он же будет у неё под окнами караулить, как идиот. Останься! Останься!

Марлин в его руках - будто пойманная чудо-птица. Страшно отнять руки - улетит, исчезнет, не вернется больше. Держал ласково, нежил осторожно, но даже представить не мог - как отпустит даже на шаг. А ведь это случится, придется, надо будет… даже уже сегодня.
Держал и слушал её, иногда прикрывая глаза с улыбкой. Улыбка много что могла скрыть.
Счастье и удивление. И любование. И вот этот только что появившийся страх, что ошибся и все понял не так, и это дано ему лишь на короткое время… И его постоянное желание оберегать, оберегать! Ведь теперь-то ему можно? И про то, что он  морально готов причинять боль любому, что её обидит, кто только помыслит об этом - и про это не сказал ей, спрятал. Болезненная тема, пробуждающая в нем что-то очень звериное. Куда как более дикое и звериное, чем его желание обладать ею.  Она не видела его в ярости - может, и хорошо. И не надо, чтоб видела…
Её милые рассуждения об их различиях… он коснулся губами её лба. Славная его девочка! Может, даже скорее всего, она и сама понимает, что дело совсем не в вилках и нарядах. Что научиться всей этой трихомудрии - вопрос времени, мотивации и практики. Что завернуть её в дорогущий наряд и научить танцевать - еще не сделать её дамой высшего света. И что это вообще последнее, чего он хочет. Что он охотнее бы отказался от всей чистокровной мишуры и забыл бы, как страшный сон, чем потащил бы её туда.
-Они не будут против. - откликнулся негромко, но уверенно. - Мы тысячу раз говорили об этом, хотя я не называл твоего имени, а Шей - лишь один раз… Я вполне доступно объясним им, что дикие кингсли в неволе не размножаются. И не живут.
Ей все равно… Это прозвучало так сладко! Незаслуженно. Трудно поверить, трудно привыкнуть… Его чувства были взаимны. Мерлин, как давно? Ведь если бы нет, если бы ей было все равно, если бы её мысли были от него далеко, все сейчас было бы иначе, все! Она не приблизилась бы к нему из жалости или любопытства.
Мысли путались, но уже не так лихорадочно, как днем. Здравые суждения выскальзывали из этого клубка чаще. И уж точно были не так торопливы. Он отложил в мыслях подумать про дом. Помочь миссис МакКиннон его продать? Или же - купить его самому, обновить, оставить для них с Марлин… он спросит её, захочет ли она этого теперь. Но не сегодня, хотя бы завтра.
-Да, моя золотая, я поговорю. Но сегодня - нет, не смогу. Сегодня слишком быстро. Сейчас… мне кажется, я смогу только рычать и отгонять всех от тебя - совсем не то, что может понравиться твоим родным, правда?
Сказал это с улыбкой - и почувствовал, как и это отпускает. Ощущение, превращенное в шутку, поднялось над собой. Самоирония помогает, он замечал это не впервый раз.
-Знаешь, не обманывай их. Скажи просто, что хочешь переночевать в этом доме. Это будет правда. Тебе нужно будет сходить для этого домой? Если да, я провожу тебя. По дороге зайдем за продуктами. Я приготовлю для тебя ужин, а потом завтрак. И, может быть,  к утру поверю, что правда не сплю.

Марлин так светло и спокойно улыбалась, но Кинг ответил на улыбку не сразу. Умом-то он понимал, что ни в полночь, ни к утру она в тыкву не превратится. Но может быть другое. Она может, хорошенько подумав, сказать, что нет, пожалуй, лучше, разумнее, правильнее им остаться друзьями. Что это была ошибка, что он заморочил ей голову, хватаясь за неё лапами в неподходящих местах…
Она храбрая и честная. И еще - добрая. Возможно, она скажет это мягко, но прямо.
А еще может быть тысячи причин, почему они не смогут быть вместе, которые сейчас для неё не важны, но могут быть важными уже через час. А этот миг - он есть у них сейчас, этот короткий, утекающий между пальцев миг тепла и нежности.
Кингсли коснулся рукой её лица, провел пальцами, будто запоминая рукой очертания.
Все верно… у него же совсем нет опыта возвращения, только расставания: не оглядываясь, не жалея, не вспоминая. Никогда еще, выпуская женщину из объятий, он не обнимал её снова.
Никогда еще так не медлил отпускать.
-Ты - моя сказочная фея, - шепнул тихо, на ухо. Поцеловал коротко и нежно в улыбающиеся губы. И - отпустил. Не резко отпустил руки, но - заставив себя поверить, что все будет хорошо. - Или принцесса. Я отпускаю тебя домой, но прошу вернуться к закату. Ты помнишь, что случилось с чудовищем, когда принцесса не вернулась в срок?
Усмехнулся. Звучит ужасно, конечно. Но они же не в сказке, они оба понимают, что от разочарования сердце не останавливается. Оно не умирает даже от самой большой тоски. Оно продолжает биться, даже когда ему больно, даже когда тебе хочется умереть. Так что все нормально, чудище выживет…
-А я все-таки приготовлю нам поесть. Не знаю, как ты, а я сегодня только завтракал. Чашка кофе в обед - не считается!
Ох, да и не было у него той чашки. Он, конечно, что-то себе заваривал, на автомате, думая о Марлин - и так и не собрался выпить, вылетело из головы, как все, что не касалось непосредственно работы. Теперь нутро вежливо напоминало, что любовь приходит и уходит, а кушать таки хочется.

Когда Марлин ушла, Кингсли постоял немного в прихожей, все еще ощущая её тепло на своих ладонях. Оглянулся растерянно - не потому, что не знал, что делать, просто наступившая тактильная тишина оглушила. Будто вырвали зуб и осталась дыра. Только где-то в районе сердца. Очень захотелось взять пальто и рвануть следом.
Кинг пальто, конечно, надел, но следом не рванул, даже в прихожую не вышел. Прошел в кухню, вышел через заднюю дверь. Вот что он очень хорошо умел делать - так это придерживаться намеченного плана, даже если сердце отчаянно просит иного.
Аппарировал в знакомый район, заглянул в ближайший магазин. Он не очень хорошо представлял, что именно любит Марлин, кроме пиццы, кофе и той еды. что они ели в прошлом году, когда он еще не успел слишком сильно отдалиться от неё. Но мясо есть мясо, вино годится не только чтоб пить, овощи точно лишними не будут… Вернувшись к задней двери, он запоздало вспомнил, что вообще-то дом Марлин защищен, причем, он сам убедился, что защита поставлена на оба дома, и на тот, где она жила сейчас, и на этот, оставленный. Мало ли, какая фантазия придет в голову этому придурку, оставленному коптить небо.
Но запоздало - это уже открыв дверь на кухню. И уже пересекая порог… Они что-то не учли, забыли, защита была повреждена? Его уверили, что работали лучшие. Но магия крови… крови… Мерлин, она же поделилась с ним своей кровью, тогда, в декабре….

Дом оживал. Согрелся от его магии и от включенной печи. От воды, побежавшей по трубам, от поставленного чайника. Кинг улыбался, колдуя над нехитрым ужином и прислушиваясь к звукам на улице.

Время тянулось, как еще никогда. Даже после выпускных экзаменов от момента сдачи работ и до объявления результатов, когда они изнывали от безделья и тревоги - все равно было не так. В голове вертелись какие-то бессвязные обрывки мыслей и забавные детские стишки. Особенно, когда все было нарезано, приправлено, положено в подходящую емкость и поставлено на огонь. Кингсли вышел в гостиную, но не стал зажигать там света. Встал у окна и наблюдал за улицей, чуть отодвинув край шторы. И снова - ни одной целой мысли. Так вот что чувствовало чудовище…
Он отвлекся на то, чтоб проверить, что там с ужином, и, конечно, пропустил возвращение Марлин, пропустил, как она идет по улице, поднимается на крыльцо. Услышал только, когда она уже входила. Она и Джо-Джо, Кингсли услышал тихий цокот его когтей по полу и улыбнулся. Накрыл булькающую кастрюльку крышкой и выглянул в коридор.
Она не улыбалась. Она была озадачена. Умом Кинг понимал, что это совершенно нормально - не улыбаться, как идиот как улыбалось сейчас ему. Но в сердце все-таки кольнуло сомнение: передумала? Прошлась по холодку и осознала ошибку…
И сомнение оказалось сильнее, погасило его улыбку, сжало сердце холодными пальцами. Он прошел в коридор, чтоб помочь Марлин снять  и повесить на вешалку пальто.
-Ты поделилась со мной своей кровью, - напомнил он негромко. - Я тоже удивился, что смог попасть в дом. А потом вспомнил. Ты тогда спасла меня.
Она такая маленькая и хрупкая. И такая родная, будто он прожил с ней бок о бок все эти два года. Взял у неё беретик и шарфик и тоже закинул на вешалку. А потом зашел ей за спину и обнял сзади. Пока он не сказала ему, что ошиблась и передумала, пока еще действует безмолвное разрешение обнимать её. Обнял - и понял по доверчивой расслабленности её тела, что она не передумала, нет, это он идиот. Был бы котом - замурлыкал бы. Улыбнулся, ткнулся ласково носом в её волосы.
-Спасибо. Что вернулась.  У тебя все хорошо? Есть хочешь? Там еще не все готово, но я могу налить тебе чаю.