- Вампусовы усы! - голые пятки скользят по полу, стоит Мередит отвлечься на настойчивый собачий лай, доносящийся от двери. Пушистое полотенце, которым она вытирает волосы, довершает дело, заслоняя обзор, и вот закономерный итог - она едва не растягивается по полу, успев только в последний момент ухватиться за ручку двери и удержать шаткое равновесие. Вот была бы картина, если б нашелся зритель, не каждый день можно посмотреть на действительного аврора, валяющегося на полу неглиже кверху задом и сквернословящего, как обитатель Лютного в дурной день. Хотя за зрителем далеко ходить не придется, раз кто-то стоит за дверью и будоражит сторожевой артефакт своим присутствием. Кто бы это мог быть?
Неторопливый майский вечер, рассыпанный по гостиной отпечатками пребывания Мередит дома: гитара, пристроившаяся среди диванных подушек, чашка с выпитым лишь наполовину кофе, овсяное печенье и крошки от него по журнальному столику, разноцветные заметки о текущих делах, оккупировавшие свободную стену у окна и частично пол, - почти перетек в ночь, и она не ждала никаких гостей.
Мередит, пересекая комнату в одном белье, подхватывает с кресла рубашку, удлиняя ее так, чтобы прикрывала хотя бы чуть выше колен и отзывается на дробный перестук в дверь ворчливым "да иду я, иду!", сетуя себе под нос на нетерпеливость некоторых, являющихся черт знает в какой час и без объявления войны. Это точно свой, так что она облачается только в рубашку, намереваясь сперва открыть дверь, а уж потом извиниться за растрёпанный вид и улизнуть в комнату переодеться. Свои поймут, свои у нее наперечёт, и в этом кроется ещё одна причина ее поспешности. После декабрьского появления Джастина на ее пороге Мередит крайне насторожена ко всем близким, являющимся без предупреждения. 
Пес-страж изнывает: подпрыгивает, виляя хвостом, вертится на месте и перебирает лапами, радуясь гостю. Мередит бездумно почесывает каменное ухо, заставляя артефакт замереть и распахивает дверь, впуская в комнату уличную прохладу вместе с запахом былого величия, пропитавшего старый дом от входной двери до мансарды.
- Бе-не-дикт,- тянет его имя вместе со временем, одновременно чувствуя, как неприятная тяжесть беспокойства скручивает подреберья,  и как теплом растекается искристая вспышка удовольствия от узнавания. Одновременно с ее появлением и словами дверь лифта захлопывается с тяжёлым скрежетом и кабина начинает по-старчески неторопливое движение вниз, вздыхая и поскрипывая как бы говоря "ну все, теперь разбирайся с этим сама, я сделал все, что мог". Где-то внизу хлопает дверь и раскатистым эхом вверх взлетает сонное, басовитое и недружелюбное "Эй, я сейчас хит-визардов вызову будете так шуметь!"
- Привет,- а Мередит и не против разобраться сама, без всяких хитов, она с улыбкой отступает на шаг в комнату, делая рукой широкий приглашающий жест,- Прохладственно и негостеприимно, заходи быстрее. Классная шляпа, но боюсь, что выпущу тебя я уже без нее. Штрафной тебе! Сам знаешь, как я к ним неравнодушна.
Майский вечер, прилипший к ногам Поттера влажной сумрачной тенью, вползает вслед за ним в гостиную и от нее у Мерри ощутимо подмерзают пальцы, так что она спешит захлопнуть дверь за спиной напарника, другой рукой стаскивая с его плеч мантию. На первый взгляд, он хотя бы цел, что, конечно, радует. На второй становится мучительно ясно, что физическое здоровье - не главная из его проблем.
- Что-то пошло не так с твоими планами на вечер? Я оставляла тебя в лучшем виде, напарник, - интересуется, принимая из рук Бенедикта початую бутылку бренди и с любопытством разглядывая этикетку. Не из тех, какое непременно захочется разделить с другом в поздний час, поскольку нет никаких сил сдержать свой восторг до новой встречи на смене. Средний вариант, позволяющий все же появиться к послеобеденному дежурству следующего дня, даже если бутылка окажется за ночь не первой. Первая ли она у Бенедикта? Едва ли. Таинственные "планы на вечер", из-за которых он отказался от приглашения завернуть по дороге со смены в "Сытый дракон" пропустить по пинте стаута предстают теперь перед Мередит исключительно в зловещих тонах. Сразу припоминаются детали, не бросившиеся так явно в глаза при свете дня, но налившиеся теперь неприятной тяжестью, которую хочется стряхнуть с пальцев.
Сведенные брови, застывшие черты лица, выстуженный безучастный голос. Да, распрашивать о том, чем так плохи его планы нужно было ещё днём, а раз не спросила, то спросит теперь и выслушает.
- Рассказывай,- скорее предлагает, чем требует, убирая с дивана гитару и призывая с кухни пузатые роксы. Те, примчавшись, бесцеремонно спихивают с края столика печенье и сминают собой случайно подвернувшийся листы нотной тетради. Милый сердцу бардак.

Отредактировано Meredith Battlefield (2021-10-06 20:47:21)

Под мантией Бена обнаруживается занятная деталь - элегантный костюм. Если бы не известные факты, Мерри с уверенностью решила бы, что у напарника сорвалось свидание - не худший повод за всю историю человечества, чтобы потолковать над бутылкой. Правда парни предпочитаю такие вещи обсуждать друг с другом, но почему бы не отойти от традиции. Разум Мередит даже на четверть мгновения даёт гипотезе ход, иначе как объяснить эту мимолётную болезненную вспышку, скрутившую и обжегшую солнечное сплетение? Отметая теорию за нежизнеспособность - на свидания не ходят с похоронным лицом, если только не проспоришь коллегам-ехиднам встречу с Громовой Люси из архива за обедом,- и играючи расправляясь с собственными смутными эмоциями, она ловко разливает огневиски по бокалам. Буквально на полпальца - тот, кто уже пьян, сильно пьянее не станет, а ей ясность ума не повредит. Бутылка, как источник соблазна, отправляется на пол, подальше с глаз.
- Если намерен прикорнуть здесь же,- подняв взгляд на медленно оседающего в омут подушек Бена, она с улыбкой щелчком  поправляет шляпу, порывавшуюся соскользнуть на нос, - советую сразу избавиться от пиджака.
Замечание о пиджаке очень кстати возвращает к мысли, что босые ноги подмерзают и весьма стремительно. Призвав небрежным жестом пижамные штаны из спальни, Мерри пользуется тем, что напарник, сдувшийся с тихим шипением, как воздушный шарик, явно не расположен подглядывать, и одевается у него за спиной. Полы рубашки, расстегнув до половины, она привычным жестом подвязывает на фермерский манер на талии, шляпу, конечно же, оставляет при себе.Так-то лучше.
- Пожалуйста, не называй меня Бенедикт,- решается наконец прервать молчание Бен, хотя голос его Мередит узнает не сразу - трескучий и хриплый, и какой-то несуразный, точно птенец, выбирающийся из яйца. По тону разбегаются похрустывающие трещинки - верный признак затаенных слов, которые вот-вот прорвутся бурной рекой. Стоит лишь чуть-чуть подождать. Или мягко надавить.
- М? - она перегибается через спинку дивана, давит, будто не расслышала, и  улавливает сбоку странно блестящий напряжённый взгляд напарника, когда тот задаёт вопрос,- А!
Объяснять - это по части Мерри, ее хлебом не корми. Перебросив ноги через диванную спинку и мягко скатившись по подушкам, она тянется к столику и подхватывает оба бокала с огневиски. Один из них  вкладывает в прохладные пальцы Бена, вторым - салютует ему.
- Будем. Мне нравится, как звучит твое полное имя, вот,- пожимает плечами, уютно подобрав под себя ноги и подпирая щеку свободной рукой,- Послушай. Бе-не-дикт. Как будто плавно, очень плавно натягиваешь тетиву на большом луке. Медленно, тягуче, преодолевая сопротивление, преодолевая себя, а затем - дикт! - отпускаешь. Тетива ещё гудит в пальцах, и стрела летит, стремительно, быстро, вспарывает воздух. И прямо в цель. Вот и ты так. Как лук, тетива и стрела в одном лице. Скажешь, не здорово?
О том, что ее имя звучит очень похоже и это ей тоже очень нравится, Мерри сообщить не успевает. Вместе с воспоминаниями о схожем разговоре почти трехлетней давности, пазл сходится с лёгким щелчком, впуская в теплый вечер порыв студёной ясности.
- Ты был у отца сегодня, да? - почти не спрашивает, неосознанно ежась. В памятной ловушке в пещере после обвала они прояснили многое, но самое иррациональное - неприязнь к ней Бенедикта,- крылась в до смешного на первый взгляд малом. Только теперь, при взгляде на напарника, Мередит вовсе не тянет шутить.
- Расскажи,- повторяет предложение, мягко касается ладонью плеча, и на этот раз настаивает. То, что так выламывает изнутри преступление держать в себе.

- Здорово.
Нет, не здорово. В том-то и беда, что у Бена внутри как-то всё совсем-совсем не здорово. Погано там, и путано, точно в музыкальной шкатулке, опрокинутой с каминной полки. У него внутри скрежещет, звенит, грустно скребутся шестерёнки, цепляясь друг за друга обломанными зубцами - без толку, без смысла, а ведь предназначены для того, чтобы петь. Мередит не нравится эта болезненная путаница, прореха улыбки сквозь вату грозовых туч, укутавших лицо, как никогда не нравились улыбки через стиснутые от боли зубы. У нее за годы знакомства с напарником накопилось достаточно воспоминаний о том, каким он может быть и что за этим кроется. Как злится, как нервничает, как радуется, как ловит шальной азарт, а в какой момент азарт опасным штопором уходит в крутое пике запальчивого риска, когда стоит поймать за руку или прикрыть спину. К нынешнему состоянию ни одно из известных лекал не подходит и это ее, Мерри, дело - так все провернуть, чтобы разобраться, что к чему.
Ладонь все ещё у Бена на плече и Мередит неосознанно продолжает движение, когда он находит в себе силы говорить: придвигается ближе, невесомо обнимая одной рукой за плечи, и удобно перекидывает ноги через колени напарника, точно собираясь укутать его в плед - с собой в роли пледа. Рокс занимает пальцы, так что Мерри опрокидывает огневиски в себя одним глотком,  жмурясь, фыркая, мотая головой и едва не роняя опасно покосившуюся шляпу. Впрочем, ничего из этого не мешает ей слышать Бенедикта. Зато здорово помогает не ляпнуть сходу что-нибудь неуместное. Или присвистнуть от таких подробностей.
- С ума сойти,- все же комментирует, ловким движением отправляя бокал на столик и подпирает ладонью щеку, продолжая слушать.
О том, что отец женится Бен упомянул ещё по зиме. Паскудный январь и круговерть хмурого февраля как-то сразу вмешали новость в кашу подтаявшего снега, слякоти и непрекращающегося аврала. По весне не найти оказалось и следа того, что мучило Бенедикта - снег растаял, впитался в почву, поперла в рост зелень других забот, одних сорняков подвисших дел пришлось повыдирать столько, что хватило бы на годы размеренной службы. Справились, выдохнули. Даже цветы распустились. Улыбок, смеха, встреч то там, то тут, дружеских посиделок в "Драконе", гитарных вечеров, на которые заглядывал даже Кингсли...А на деле зимняя хмарь лишь топью притаилась под шапкой упругой сочной зелени и теперь дала о себе знать. Вот так вот...внезапно.
- И что произошло на ужине? - она спрашивает мягко, вертит в руках горсть просыпавшихся в ладони шестерёнок, отчётливо понимая, что это далеко не все из того,  что сломалось, смешалось и спуталось. И ей не страшно касаться больного, не страшно испачкать пальцы и столкнуться на этом пути  да хотя бы и с гневом. Ей нужны все детали, так что Мерри продолжает задавать вопросы,- Сейчас разберемся, только ты не молчи. Ты ведь принял приглашение не просто так. Ты чего-то ждал от этой встречи. Что-то важное хотел для себя увидеть, понять. И видимо не получилось. Чего тебе хотелось, Бен?
Болотная топь, призванная напарником, точно у самых ног их плещется, подбирается в ночных тенях к дивану, пытается вытеснить ароматы кофе и печенья, такие уютные и теплые. Англия, чтоб ее. Чувства, зарытые глубоко под землей, перебродившие, едкие, опасные. Мередит выросла в пустыне, та не оставляет для вязких двусмысленностей и сомнений места. Ты или выживешь, или она тебя убьет. А место, в котором не выживать приходится, а жить в свое удовольствие там нужно создавать своими руками. Пустыня может только породить оазис, остальное ты сделаешь сам. Что ж, значит и здесь она будет поступать также. Никаких болот, по крайней мере сегодня. Превратить же квартирку под крышей в оазис ей ничего не стоит. Она уже.
Только решив, Мередит едва не оскальзывается, когда слышит последние слова Бенедикта. И скупо удивляется тому, как они вдруг отзываются в ней: недоумением, лёгким жаром, мазнувшим по щекам, острой нотой горечи на языке:
- Признаться, я думала, что Элли...что она осталась где-то в школе, нет? - стащив окончательно покосившуюся шляпу, запускает пальцы в все ещё влажные волосы и смотрит на Бена чуть искоса,- Помню, как мы закидали вас снежками по дороге из Хогсмида, и как Макс дурачился с ее мантией, подписывая ваши имена в сердечках. Целую вечность назад.
Да что там вечность - половину их жизни назад, и Мередит не может припомнить, когда последний раз слышала об Элли Трэверс от Бенедикта. Казалось он намерено беглым ластиком стирал любые упоминания о ней, даже когда речь заходила от школьных годах или о совместном детстве. Даже Келли они вспоминали как-то отдельно. Точно бы никакой сестры у рыжего фэйри из Багровой Лощины не водилось вовсе.
Но видимо сестра все же присутствовала. Просто дом подобрала себе другой, от всех глаз скрытый, пробралась незаметно и осталась.
- Зимой мне казалось, что свадьба отца тебя задевает из-за мамы,- обнимать Бена вдруг делается как-то неловко, но Мерри отмахивается от своих ощущений, сосредотачиваясь на странной тайне, попавшей ей в руки,-  но выходит дело не только в этом. Тебе...самому нужна Элли?

Отредактировано Meredith Battlefield (2021-12-04 03:19:50)

Пузатая бутылка виски охотно выскальзывает из-за плеча Мередит, подчиняясь машинальному взмаху волшебной палочки. Деловито плывет по воздуху, тая внутри рассеянный янтарный свет, чинно наполняет подставленный Беном бокал и устраивается на столике ещё одним элементом хаотичного натюрморта. Очень здорово, что можно обратиться к магии, без необходимости тянуться самой за бутылкой, отстраняться, теряя тонкое ощущение тепла и близости. Сама Мерри больше не пьёт, не хочет занимать руки, которые могут понадобиться в любой момент. Она не против, что пьет Бен: виски - не исцеляющее средство и не решает проблем, но на время оно делает многие вещи проще. Например говорить о наболевшем. Касаться ноющих старых ран, столь уже привычных, что почти перестаешь их замечать, пока несешься сквозь круговерть повседневных дел, но вспарывающих сознание кинжальной остротой, если тронуть как следует. Осознанно причинять себе боль, вороша все это застарелое, скомканное, спутанное, не пытаясь отмолчаться и сбежать - занятие, требующее определенного мужества, так что всё, что может помочь, нужно привлекать к делу. От утреннего похмелья после виски есть надёжные проверенные средства, в отличие от похмелья от страданий.
Бенедикт вскрывается, не жалея себя. В прорехи устремляются потоки эмоций и мыслей, слова забивают ему горло, от чего голос все тише, а жесты - резче, словно он конвульсивно пытается выплыть на поверхность, чтобы сделать новый вдох. Мерри привлекает его к себе ближе, в молчаливом жесте поддержки. "Я на твоей стороне" - молчит, не думает об этом, но ощущает изнутри себя с отчётливой ясностью. Если бы он спросил ее, то она именно так бы и ответила, а как иначе?
Она продолжает его фразу своей, когда та повисает на тонкой ниточке тишины, готовая оборваться:
- ...все как-то глупо получилось. И  бессмысленно как будто,- она смягчает звучание слов улыбкой, потому что называть глупостью то, что тревожит и ранит человека вообще-то свинство, даже если окажется, что и он так полагает,- Таким многое кажется, что не получает продолжения, ведь это разом отсекает целую ветвь возможностей. Как бы оно все было, каким бы вырос цветок, радость и удовольствие наблюдения за ним день за днём, от аромата и цвета лепестков. И кажется, что если этого не случилось, то значит и всё, связанное с ним, бессмысленно. Но это ведь не совсем так. Пока он есть, ты испытываешь эмоции и совершаешь поступки, события на тебе сказываются и так или иначе оставляют свой след. А значит ничего не было напрасно, просто нужно выбрать помнить о цветке, а не о грязи, в которую, кажется, всё втоптали. Вспоминай чаще об этом, Бен. Вспоминай о том, что это делало тебя собой. И знаешь...я не сомневаюсь, что когда затянется то, что болит, ждёт тебя не какое-то там смутное "как-то", а вполне ясное "хорошо" и "здорово". Ты этого заслуживаешь.
Она говорит убеждённо и даже слегка изумляется тому, как просто ей это произнести. Мерри не из тех, кто горазд превращать слова в воздушные шарики - снаружи красивые, но пустые изнутри, да ещё и невесомые. Нет, у нее внутри от того, что она говорит сейчас, тепло делается, жарко почти, точно доказательство ее правоты вот оно, на ладони.
Мередит, заинтригованная своими ощущениями, со вздохом выпрямляет спину, разминает пальцами шею и придвигается к напарнику ближе, устраивая с удобством голову на его плече. Точно кошка, утаптывающая себе место для сна, но она, конечно, не собирается дрыхнуть, ещё очень много не сказано.
- Я знаю кое-что о Бене,- вновь улыбнувшись тому, как это прозвучало, она поясняет,- Знаешь, о напарнике, с которым не страшно даже в самой лютой драке. О друге, к которому можно всегда обратиться за помощью. О человеке, который не боится действовать так, как считает нужным, без оглядки на строгость правил. О парне с золотыми руками, пусть и с не самым лёгким нравом. Но ты говоришь о себе рядом с отцом, как будто это какой-то другой человек, присутствие которого тебя мучает,- она понизила голос и произнесла следующие слова тяжело и холодно,- Бен Поттер, Сын Чарльза Поттера.  Почему это так? Что ты чувствуешь рядом с ним?

Отредактировано Meredith Battlefield (2022-01-15 02:18:38)

Быть может дело в виски, может быть в обволакивающем тепле, вечере, пронизанном янтарными нитями приглушенного света, сплетении уютных запахов дома, тонах голосов, созвучных в стройной музыкальной гармонии - во всем этом разом, что создаёт вокруг них, сидящих на диване, свой островок спокойствия в бушующем море. Диван - как остров, подбери ноги и никакие акулы не искусают их до крови. Объятья, в которых они оказываются так естественно - точно оазис в пустыне, где ждёт вода и прохлада, и защита от всего, что способно причинить тебе вред. Даже если это ты сам.
Мерри не думает об этом и не думает о том, что сказать и сделать, чтобы сплести этот кокон понимания и тепла. Он рождается сам собой - необычное чувство, так он появляется только в присутствии напарника и никого больше. Это уже давно так, она просто не акцентирует на этом внимание, но это же чувство они несут с собой и в рабочие будни, и в моменты, когда встречаются вовсе не в ее доме.  Здесь, в безопасности,  можно говорить то, что желаешь сказать, можно делать то, что полагаешь правильным. И не быть отвергнутым.
Мерри слушает Бена, вслушивается в звучание надорванных струн его голоса, наждачную шершавость срывающихся  слов. В какой-то момент, поддавшись тревожному чувству внутри себя, она испытывает потребность на него смотреть. Выскользнув из объятий, привстав на коленях на диване и оказавшись с Беном лицом к лицу, она видит дорожки слез, исчертивших заалевшие скулы напарника и впервые не знает, как разумно поступить. Ее стремительно накрывает тяжёлой теплой волной неизбывной нежности, не сочувствия даже. Ей сложно сочувствовать, она никогда не оказывалась там, где увяз Бен. В ее семье ценили каждого, со всеми склонностями, интересами и недостатками. Не мешали выбирать путь, лишь предупреждали о возможных опасностях и сложностях, советовали наилучшее решение проблемы и ничего не полагали неправильным, кроме откровенного зла и нарушения закона. Ей странно, что можно не соответствовать ожиданиям родителей - ее родители не строили планов на ее жизнь загодя,- хотя, конечно, ей доводилось слышать, что подавляющему большинству ее ровесников повезло куда меньше. Она может сочувствовать этому, но ещё сильнее такое положение дел вызывает в ней желание помочь. Не исправить, нет, нельзя же переписать набело тридцать лет чужой жизни.
Пережить. Принять.
Эти слезы...Нельзя сделать вид, что их нет, но и мало кому приятно, когда акцентируют внимание на их эмоциях, вышедших из-под контроля, особенно когда дело касается парней. Приспустив рукава рубашки так, чтобы прикрыть ладони, Мерри осторожно касается лица Бена. Стирает слёзы и говорит, делая главными слова, а не жесты:
- Знаешь, ты ведь уже куда больше того, что может одобрить или осудить твой отец, Бен. Больше, чем ребенок, который не оправдал чьих-то ожиданий. Это знаю я, вся наша группа, другие коллеги по работе, это знают твои друзья. Мерлин,- она улыбается, задержав ладонь на щеке напарника, а второй позволив соскользнуть ему на плечо,-  урод Морок и то имеет больше представления о том, каким крутым ты стал теперь. Ты стал тем, кем считал нужным, несмотря на сопротивление обстоятельств, и уже давно не ребенок, ты взрослый человек и имеешь право на отношение к себе, как к равному. Твоему отцу тоже предстоит это осознать. Но это исключительно в его силах, понимаешь? Принять тебя таким или нет. Ты уже не станешь другим, более удобным для него и, говоря откровенно, к счастью, поскольку чистокровных мальчиков в костюмах на хороших должностях столько, что не продыхнуть, а тех, кто готов выполнять опасную и важную работу - куда меньше. Что ж, если у Чарльза не получиться тебя принять, то со взрослыми людьми это случается повсеместно. Когда мы не можем принять кого-то, мы расходимся с ним, и это не катастрофа. Больно, но не смертельно.
Она может добавить, что в силах Бена помочь отцу осознать, что он вырос, в откровенном разговоре с глазу на глаз. Без Элоизы, четко осознавая цель, которой хочешь добиться, начиная говорить. Но эти слова сейчас не ко времени. Слишком много в Бене виски, усталости, спутанных чувств, которые жгут Мередит ладони, все вернее опьяняя ее нежностью.
- Я не говорю о том, что его мнение неважно, для тебя оно таковым останется ещё долго, возможно навсегда. Но в твоих силах не позволить этому отравлять тебе жизнь,- заканчивает и только потом осознает, что почти шепчет. Теплый ветер, заплутав в комнате, с шелестом перебирает рассыпавшиеся по полу записки и ноты - вот ее голос едва ли громче на тон. Мередит тихо смеётся,- И я бы посмотрела на того, кто сказал бы Краучу, что аврорат - неправильное место для чистокровных.

В ладонях Бена, протянутых к Мередит, нет больше шестерёнок. Все у нее в руках, все рассмотрены, вычищены, смазаны маслом, разложены в соответствии с назначением аккуратными стопками. Ещё предстоит их как-то так по хитрому собрать, чтобы все завертелось, как надо, без скрипа и обломанных зубьев.  И наверняка это ещё не все части, что-то напарник с парадоксальной рачительностью, нашептанной виски, приберег только для себя. Про те она догадывается, неоднократно наблюдала их тусклый блеск в прорехах самообладания Бена. Привыкла даже к калейдоскопу его мерцания, увидела в ней завораживающую красоту.  Но обо всем этом можно подумать и завтра, и через день, и в любой из будущих дней. Главное то, что он говорит уже сейчас. Как звучит. Без диссонанса надорванных струн и вывернутых колков.
И то, что улыбается. Не напряжённо, не с мукой, затаившейся на дне потемневшего омута глаз - устало и искренне.
И слез, так тревожащих Мередит, прикасающихся к чему-то внутри нее с болезненной силой - нет тоже. Больше нет.
Что-то иное есть. В голосе, во взгляде. От чего теплая хмельная нежность внутри разбухает, как воздушный шар, напитанный горячим воздухом, и влечет куда-то вверх, ввысь, с губ рвется мягкими, шершавым смехом пересыпанными словами:
- У меня здесь,- обводит рукой сонно вздыхающую квартирку, все свои ноты, заметки, немытые кофейные чашки, вольные полотенца, томные подушки,- вроде бы ничего сложного не водится.  Иногда волны страшных проблем сюда, конечно, долетают, но только очень уж мощные, больно высоко, а лифт старый. С такими, которые гости приносят, можно и справиться, тем более они ж у нас, проблемы, общие обычно.  А личное...кем бы мы все были без личного, даже нелепого. Когда нелепая шляпа мешает глядеть из-под полей, ее надо снять и оставить вон там, на крючке у двери. И посмеяться над тем, какая она странная и кой лепрекон дёрнул потратить на нее галлеоны. А может и найти, что с этой вот точки зрения, когда она там, на крючке, а ты здесь - нелепость становится чем-то особенным и классным. А потом чуть-чуть...

Она не заканчивает мысль, сплетенная неожиданными объятьями, выпускает из пальцев в тот же миг -  черт бы с ней, с мыслью, ладони нужны ей, чтобы ответить, не уйти совсем с головой в неожиданно распахнувшийся под ногами омут. Вжух - до свиста в ушах, до приятного трепета под ложечкой куда-то вниз - или вверх. Удержаться за плечи, держаться за горячий, хмельной воздух, заставляющий нежность ее рвануть темнеющее небо, стремительно набирая высоту. Все равно, что полет на гранианец, вставшем на крыло. Головокружительно и здорово. И вновь головокружительно, когда дышать чужим поцелуем становится невозможно. Мередит, лишь на мгновение отстранившись, ловит губами воздух, чувствует тонкий привкус виски, тонет в  шальном взгляде и тихо смеётся:
- ...а потом можно чуть-чуть подправить шляпе поля,- улыбчивые слова ей нужны, чтобы успеть поймать губами на излёте еще немного воздуха. На высоте, куда добираются громовесты, он, говорят чертовски разрежен, а она, кажется, во весь опор мчится ещё выше. Вот так просто, правда ведь? Не этой ли простоты он ищет? Она хочет спросить об этом, у нее есть эта привычка спрашивать, разбираться, находить ответы, но...не сегодня. Слова вновь делаются не нужны и она запечатывает шепот Бена на его губах, целуя в ответ - с ответной неторопливой уверенностью, о которой не думает, но знает, что так правильно. Давно уже правильно, просто раньше они подхватывали у друг друга идеи и жесты, и надёжно прикрывали от ударов противника, а теперь подхватывают чувства, звуча в одной тональности.
Так правильно.
И пальцы, зарывающиеся в волосы Бена, и ладони, скользящие по спине Мередит, и даже их хмельная неточность, потерянная охотничья ловкость пальцев, путающихся в пуговицах рубашки Мерри, в коварном узле, которым она стянула ее на талии.
- Ты пьян,- она улыбается, прижавшись лбом к его лбу и пресекает возражения, мягко прикладывая подушечки пальцев к губам Бена,- мы...оба. И поздно уже. Ложись,- не отстраняясь, она ощупью сбрасывает с дивана на пол подушки и увлекает напарника за собой, не размыкая объятий, ощущая дыхание на шее, тяжесть головы на плече.
Так правильно. Хорошо. И будет ещё лучше.

Отредактировано Meredith Battlefield (2022-04-14 22:32:43)