[indent]Последние несколько дней Эдгару едва ли удавалось как следует отдохнуть. Дамблдор был уверен, что пожиратели смерти придут за ним. Эдгар не был столь самонадеян, чтобы не доверять мнению директора по этому вопросу, как и по многим другим. Тревожность витала в воздухе. Глава обливиаторов продолжал ходить на службу, как и всегда. В министерстве он ощущал себя в сравнительной безопасности, но расслабиться на работе позволить себе не мог. Потом наступили выходные, однако и они не принесли отдыха. Встретиться с семьёй пока было нельзя. Дом, конечно, охранялся, но Эдгар толком не знал, кем и как, и каждый раз, ложась в постель, погружался лишь в поверхностную и выматывающую рваную дремоту, дёргаясь и просыпаясь от любого шороха. Впрочем, за прошедшие полтора месяца он привык спать мало и преимущественно урывками. Эдгар научился справляться с этим во время бодрствования, но первую пару недель кошмары каждую ночь находили его во сне, раз за разом возвращая к тому злополучному майскому вечеру в доме Роуэн Росс. Потом они стали повторяться реже, но полноценный сон так и не вернулся.
[indent]Более того, Эдгар был вынужден безвылазно сидеть в стенах дома, не выходя дальше зоны действия антиаппарационного барьера, и эта необходимость напрягала, как любое ограничение свободы. Но он хотя бы понимал, для чего это нужно, и это придавало сил, хотя и не облегчало томительного ожидания. Так называемый «Милорд» будто нарочно не торопился, предоставляя своему не особенно верноподданному замариноваться в собственном соку. Или выходные для пожирателей смерти — это святое?
[indent]Однако рано или поздно они должны были прийти, и у Эдгара имелись все основания полагать, что ждать осталось недолго. На его действия и график перемещений это никак не повлияло: по завершении рабочего дня, восстановив порядок на письменном столе и наложив на себя защитные чары, что теперь стало для него стандартным ритуалом перед сменой дислокации, Эдгар активировал портключ и очутился посреди своей же гостиной.
[indent]Кто-то был в комнате, и он машинально выхватил палочку, готовый остудить пыл непрошеного гостя, если придётся. Но гость оказался гостьей, и её голос был ему хорошо знаком, хотя Эдгар и не слышал его уже очень давно.
[indent]— Профессор МакГонагалл? — по старой школьной привычке непроизвольно выпалил он. — Что вы… Как вы…
[indent]Вопросы застряли на полпути и были погребены там за ненадобностью. Эдгар выдохнул. Оказаться здесь Минерва могла только если прибыла сюда нарочно и была предупреждена обо всех охранных чарах — то есть, если она являлась одной из тех, кто, как говорил ему Дамблдор, будет нести дежурство вокруг этого дома в ожидании предполагаемого нападения. И это снимало вопрос о том, что она здесь делает.
[indent]— Здравствуйте, — Эдгар опустил волшебную палочку и ловким движением спрятал её на место. — Извините, я подумал, что меня встречает кто-то другой. Не ожидал увидеть вас здесь.
[indent]Он и в самом деле не ожидал, и теперь задавался вопросом, почему. Если этой маленькой (маленькой ли?) тайной организацией руководил директор Дамблдор, следовало предположить, что в неё входят, в первую очередь, несколько преподавателей Хогвартса. Но до сих пор Эдгар об этом не думал. Он вообще старался не думать о принадлежности тех или иных волшебников к любой из противодействующих сторон, потому что это существенно увеличивало риск впасть в паранойю и окончательно сойти с ума. Так что теперь он был удивлён. Пожалуй даже, немного растерян.
[indent]К профессору МакГонагалл Эдгар всегда относился с особым теплом, выделяя её среди других преподавателей по одной простой причине, которая в какой-то момент стала очевидна и для него самого: он был в неё влюблён — почтительной беззаветной влюблённостью, не выходившей за рамки отношений «учитель — ученик» и не требовавшей ничего, кроме капельки внимания, доброго слова и благосклонного взгляда. Всё это было уже очень давно, но Эдгар сохранил в душе прежнюю теплоту и, как когда-то, много лет назад, искренне и бесконтрольно улыбнулся профессору трансфигурации, потому что был рад видеть её, вопреки обстановке и условиям их нынешней встречи.
[indent]Увы, поддавшись первому непроизвольному импульсу, пришедшему на смену удивлению, Эдгар быстро вернулся к не самой воодушевляющей реальности, в которой богиня его юношеских мечтаний знала о нём то, что он предпочёл бы скрыть даже от самого себя.
[indent]— Вы… Высока вероятность, что они могут прийти сегодня. Вам передали?
[indent]О своём довольно-таки неожиданном и весьма странном поначалу разговоре с родным братом миссис Эйвери и о вызванных им подозрениях Эдгар, придя в себя, незамедлительно сообщил Доркас. Конечно, «засада» вокруг лесного домика ожидала нападения уже не первый день, но было не лишне предупредить всех о том, что момент, по-видимому, приблизился вплотную. В конце концов, из-за него они рисковали своими жизнями. Все, включая профессора МакГонагалл. И почему только она должна была оказаться здесь именно сегодня?

[indent]Профессор МакГонагалл была в точности такой же, какой Эдгар запомнил её со школы. Почти два десятка лет, минувшие с его выпуска из Хогвартса, как ему казалось, не отразились на волшебнице вовсе. В ней и раньше чувствовалась та же внутренняя зрелость, чётко выверенная доза строгости, особое достоинство и непреклонная твёрдость, за которыми скрывались гибкий, живой ум и эмоциональная натура. Эдгар смотрел внимательно и быстро распознал за фасадом суровой молодой преподавательницы притягательный человеческий образ, вызывавший уважение и симпатию одновременно. В этом смысле всё осталось по-прежнему. Если что-то в его профессоре трансфигурации и изменилось, это было нечто неуловимое и плохо поддающееся описанию: чуть напряжённее стала осанка, чуть холоднее взгляд, чуть плотнее складка губ. Раньше она смотрела на него по-другому. Ничего удивительного Эдгар в этом не находил: МакГонагалл просто была не рада его видеть, потому что знала, кем он стал. Грустно, но заслуженно.
[indent]Минерва отреагировала на его приветствие сухо и бесстрастно, и Эдгар тут же пожалел о вырвавшейся у него дурацкой неуместной улыбке. Она сказала о своей очереди нести вахту в его доме таким тоном, что он против воли опустил взгляд, как виноватый школяр, нарушивший правила, перед любимым преподавателем, которого жестоко разочаровал. В сущности, именно так всё и было — только с тех пор они оба прибавили лет по двадцать, и речь теперь шла далеко не о детских шалостях.
[indent]Когда Эдгар снова поднял взгляд, МакГонагалл уже стояла у окна спиной к нему и продолжала говорить, не оборачиваясь, через плечо. Примерно так же месяц назад он сам стоял в доме Роуэн Росс, ища в себе силы совершить самую чудовищную ошибку в своей жизни.
[indent]Минерва сообщила, что «у них» есть способ быстрой передачи информации друг другу, и Эдгар кивнул, хотя она не могла этого увидеть. Он давно, с самой первой откровенной беседы с Дожем, смирился и с собственной неосведомлённостью относительно того, чьи интересы представляет теперь, и с тем, что никогда не сможет стать для этих людей своим. Это было даже не расплатой за содеянное, а лишь практичным, здравомысленным подходом и попыткой минимизировать риски для всех участников этой опасной авантюры. Проблема заключалась в том, что организация под руководством Дамблдора, по-видимому, объединила немало волшебников, которых сам Эдгар считал «своими». А теперь он стал для них чужим и мог только гадать, кого ещё коснулась эта перемена. Пожалуй, было вернее принять за аксиому, что это затронуло всех — или никого, потому что в действительности изменился только он сам.
[indent]«Ещё перебежчики». Эдгар посмотрел на Минерву внимательно, но очень спокойно. Голос профессора МакГонагалл звучал безукоризненно ровно, однако выбор слов говорил о многом. Неприязнь, заключавшаяся в нём, была не скрытой, вполне откровенной и не проявившейся на более эмоциональном уровне, вероятно, только благодаря хорошему воспитанию и привычке к вежливости. Минерва считала его перебежчиком. Обижаться было глупо: определение соответствовало сути. Расстраиваться — да, это он мог. Но в череде расстройств, в которую не так давно превратилась его жизнь, нынешнее явно не занимало лидирующие позиции. Во всяком случае, она не назвала его предателем.
[indent]— Скорее от новых, — не подав виду, что отзвучавшие слова его задели, — на это у него не было никакого права — уточнил Эдгар. — Предупреждение передала миссис Эйвери через своего брата. Не могу знать, чем она руководствовалась и насколько эта информация соответствует истине.
[indent]Так или иначе, скоро они выяснят это эмпирическим путём. Эдгар не торопился делать выводы о мотивах Магдалины Эйвери. На людях они с супругом казались счастливой семейной парой, но у любой медали есть оборотная сторона. Слухи о похождениях её мужа вряд ли могли родиться на пустом месте, а благополучные и чопорные чистокровные семьи обычно скрывали много тайн. Кроме того, явно не посвящённый во все детали Серхио считал, что его сестра нуждается в защите, и не от кого-нибудь, а от её же собственного супруга. Возможно, он был прав. Не исключено, что эта попытка предупредить его на самом деле была завуалированным криком отчаявшейся женщины о помощи. Вместе с тем, из личного разговора с миссис Эйвери, состоявшегося, правда, уже более месяца тому назад, Эдгар вынес несколько иные впечатления: глубоко удручённой Магдалина тогда не выглядела, хотя и счастливой он бы её тоже не назвал.
[indent]Сейчас эти подробности были, очевидно, излишни: стоя к нему вполоборота, почти спиной, профессор МакГонагалл задала вопрос, ударивший по Эдгару хлыстом и заставивший его поневоле отступить на шаг, как будто, отшатнувшись, он мог укрыться от этой хлёсткой словесной атаки.
[indent]— Я действительно этого не знал, — медленно, слово за словом, выговорил он вмиг одеревеневшим языком.
[indent]Потрясение оказалось столь велико, что в первую секунду Эдгар посчитал Роуэн родной тётушкой Минервы, и лишь несколько мгновений спустя сообразил, что миссис Росс была замужем. Однако степень близости родства в данном случае едва ли имела значение. Эдгар застыл, остановив замерший от ужаса взгляд на хрупкой фигуре профессора трансфигурации. Вечер, от которого он так старательно пытался отдалиться на протяжении всего минувшего месяца, снова наваливался на него всей своей тяжестью, давил, припечатывая к полу, душил и оттеснял к краю чернильной бездны безумия. Тянущая боль в груди напомнила о необходимости сделать вдох, и сердце снова понеслось торопливым галопом, спеша навстречу неизбежному концу. Потом Эдгар вспомнил об ответственности, которую сам взвалил на себя, отважившись на этот жуткий шаг: он знал, что должен будет ответить за этот поступок по первому требованию судьбы, в какой бы форме она его ни предъявила. Он находил ироничным, что всё случилось именно так.
[indent]— Мне очень жаль, — тихо сказал Эдгар. — И я буду жалеть об этом до конца своих дней.
[indent]Больше он ничего не смог выдавить из себя. Какое право он имел просить прощения у семьи той, кого убил собственными руками? Просить прощения означало предполагать, что он мог когда-нибудь его получить. Эдгар был убеждён, что он этого недостоин.

[indent]Было бы странно, если бы профессор МакГонагалл не злилась. Боль и бессилие что-либо изменить — сомнительное сочетание, когда речь идёт о восстановлении душевного равновесия. Злость была в порядке вещей. Эдгар допускал даже, что не вся она в действительности направлена против него — хотя, как ни крути, он стал идеальным магнитом для её концентрированного притяжения. Он нёс прямую ответственность за то, что случилось с миссис Росс, и, сколько бы ни было в этом деле оговорок, непосредственная вина за её гибель лежала именно на нём. Поэтому не стоило удивляться тому, что профессор МакГонагалл держалась сейчас так отчуждённо и холодно. Эдгар, в сущности, ожидал чего-то подобного от всех, кто был в курсе, но Минерва стала первой, кто в самом деле позволил ему это испытать. Так и должно было быть. Теперь всё встало на свои места. Эдгар ощутил даже нечто похожее на облегчение. Отнесись она к нему с пониманием, и он, наверное, размяк бы окончательно, потонув в своём персональном океане вины. Жёсткость МакГонагалл, напротив, давала Эдгару силы: она напоминала о том, что рядом есть люди, которым тоже больно, и что нужно собраться, чтобы не позволить чужой боли разрастись.
[indent]— Спасибо, — сказал он, не вдаваясь в уточнения. Эдгар был благодарен Минерве за многое — за то, что она вообще находилась здесь, за то, что разговаривала с ним, за то, наконец, что прямо обвинила его в том, в чём он был виноват, без всяких снисхождений, и даже за то, как она называла его «мистер Боунс», обдавая его ледяным дыханием реальности. Он вдруг почувствовал себя спокойнее, как будто реакция Минервы расставила всё по местам — или так оно и было в самом деле?
[indent]— Справедливо будет, когда я сяду за это в Азкабан, — без лишнего пафоса произнёс Эдгар. — Но вы говорите о другой справедливости, верно? Вы хотите, чтобы мне было плохо. Это нормально, я это заслужил.
[indent]Он помолчал, глядя на напряжённую спину Минервы. Эдгар понимал, что никакие слова не могут унять горечь утраты и приглушить боль ещё такой свежей потери. Несправедливо, что Роуэн Росс должна была умереть раньше срока. Несправедливо, что он должен был убить её. Несправедливо даже то, что Дамблдору и Дожу пришлось согласиться и принять это. В мире вообще происходило много несправедливых вещей, с которыми они ничего не могли поделать, поэтому порой им оставались только эмоции — болезненные, злые и щемящие. Эмоции и стремление никогда не попасть в аналогичную ситуацию снова.
[indent]— Мне плохо, — со свойственным ему прямодушием сообщил Эдгар Минерве. Он ни в чём не собирался её убеждать и только отметил это как факт реальности. Она могла верить или не верить ему, или поверить когда-нибудь в будущем, или навсегда остаться при своём, — это не имело значения. Эдгар просто сказал ей о том, что в тот момент показалось ему уместным, потому что не смог обойти молчанием общее для них обоих горе, которое они воспринимали и переживали по-разному, сходясь в единой болевой точке.
[indent]— Я сделаю чай.
[indent]Не дожидаясь ответа, он прошёл из гостиной в смежную с ней кухню и прибег к бытовой магии для ускорения процесса. Мирно и уютно зазвенели чашки о блюдца, и запыхтел пузатый чайник, распространяя по всей комнате аромат чабреца и мяты. Этот дом всегда ассоциировался у Эдгара с семейным отдыхом. Здесь было хорошо и спокойно, здесь не могло произойти ничего неправильного, мутного, жестокого… раньше не могло. Он вернулся в гостиную и аккуратно поставил на стол поднос: две чашки на блюдцах, чайник, молочник, сахарница, вазочка с шоколадным драже, клюквой в йогурте и бисквитным печеньем. Разлив чай по чашкам, он подвинул одну к Минерве и присел за стол на почтительном расстоянии от неё.
[indent]Вопрос, заданный МакГонагалл, озадачил его, — возможно, потому что сам Эдгар никогда не смотрел на ситуацию с этой стороны.
[indent]— Я его ни в чём не убеждал, — он пожал плечами и погонял ложечкой чай в чашке, чтобы тот немного остыл. — Просто пришёл и рассказал всё, как есть. Это было сразу после Кровавого Рождества. В то время я был ещё далёк от того смрадного болота, в котором увяз теперь, но уже тогда меня воротило от осознания, что я разделял идеи людей, оказавшихся террористами. Я чувствовал себя виноватым, как будто сам присутствовал в числе тех, кто устроил бойню на платформе и превратил Хогвартс-экспресс в груду металлолома. Впрочем, это тоже заслуженно, ведь так или иначе, я стал одним из них.
[indent]У Эдгара начало неметь лицо. Произнеся эти слова вслух, он понял, что это правда: каковы бы ни были его мотивы, он сделал всё, что было нужно, чтобы эти люди признали его своим. Он не просто притворился — он в самом деле стал таким, как они, — и мог ли он после этого оставаться прежним?

[indent]Пока Минерва продолжала говорить, Эдгар не мог отделаться от странного чувства, будто она застряла в своём преподавательском мироощущении двадцатилетней давности и по привычке пыталась учить жизни нерадивого ученика. Эдгар таким никогда не был, и, как ему казалось, профессор МакГонагалл должна была об этом знать, как никто другой. Однако она говорила с ним, как с незнакомцем, не доверяла и, очевидно, не верила ему, и понятия не имела о том, что он чувствует и чего ему стоило всё то, через что он уже прошёл и что, наверное, теперь не могло закончиться иначе, как вместе с ним. Эдгару стало тоскливо, и в особенности потому, что поведение Минервы было понятным и естественным. Он убил невинного человека. К тому же, её родственницу. О каком кредите доверия после этого могла идти речь? И всё же, несмотря на все вводные, Эдгара охватила жгучая обида. Он помолчал несколько секунд, прежде чем ответить, чтобы случайно не дать ей выхода.
[indent]— Вы правда считаете, что я когда-нибудь смогу об этом забыть, профессор? — в его взгляде при этом читалось сожаление — бесконечное сожаление обо всём, что было неправильного и несправедливого на этом свете. — Я думал, вы знаете меня лучше.
[indent]Это было неуместно, нелепо, даже абсурдно, — но выходило именно так и никак иначе. Аргументы в духе того, что Минерва знала его едва ли не двадцать лет назад, работали только на рассудочном уровне. На другом, личностном, Эдгар переживал жестокое разочарование. Он ведь был влюблён в неё когда-то. Между ними, как ему казалось, успело сложиться особое понимание едва ли не на уровне взглядов. По-видимому, он ошибался: эта химия действовала исключительно в одностороннем порядке — или, может быть, не выдержала проверки временем. Никогда не стоит ждать от людей, что они разделят твои чувства, если ты не эмпат. И всё-таки, винить Минерву он ни в чём не мог. Она, в конце концов, имела все основания его ненавидеть, и если она этого не делала, это уже значило много.
[indent]— Впрочем, я понимаю, — сдержанно произнёс Эдгар. — Вы, вероятно, думаете, что в самом деле не знаете меня, ведь прежний Эдгар Боунс не был способен на убийство.
[indent]Проблема заключалась в том, что он всё ещё оставался собой и со всем случившимся справлялся со скрипом, ценой титанического напряжения сил, а в таком состоянии невозможно находиться долго. Что будет, когда силы у него кончатся, Эдгар мог только гадать. Однако как объяснить всё это Минерве, он не знал. Вряд ли это в принципе было возможно: человек проникается только тем, что усваивает на личном опыте, — таково его естество. Слова тут казались бесполезны. Но говорить всё-таки было нужно.
[indent]— Разумеется, я там был, — сказал Эдгар. — На платформе, сразу после того, как завершилось столкновение. По службе. У обливиаторов на моей памяти ещё никогда не было столько работы, как в ту ночь и последующие дни.
[indent]Он сделал на пробу осторожный глоток. Чай приближался к приемлемой температуре, но пока ещё оставался чересчур горячим для того, чтобы его можно было пить, не опасаясь обжечь язык. Вернув чашку на блюдце, Эдгар посмотрел Минерве в глаза.
[indent]— Так что я был там и видел последствия нападения. — Он вспомнил двоих детей, которым помог выбраться с платформы: девочку с искалеченной ногой и мальчонку, рыдавшего навзрыд возле тел родителей, которые уже никуда не могли пойти. По лицу Эдгара пробежала тень. — Это неправильно, так не должно быть, и я не хочу иметь ничего общего с людьми, которые способны на такое. Не хотел тогда и не хочу сейчас. Я сказал об этом Элфиасу во время первого же нашего разговора — а потом узнал, что могу быть полезен, если использую своё заблуждение и оставлю всё, как есть. В тот момент я думал, что это мой шанс исправить хоть что-то. Но совсем «как есть» всё оставить не получилось, — Эдгар печально улыбнулся.
[indent]Если подумать, в чём он был виновен, когда впервые пришёл к Элфиасу после Кингс-Кросса? В том, что поучаствовал в подделке пары больничных или стёр какому-то стажёру воспоминания о подсмотренном документе, который был ему не по рангу? Так себе преступления. Убийцей он стал уже после, с попустительства или, скорее, даже при поддержке тех же Дожа и Дамблдора.
[indent]От этой мысли Эдгару сделалось тошно. Он поднёс чашку к лицу, но только вдохнул аромат мяты и поставил чай обратно. Одновременно с этим он понял, что не расскажет Минерве о подробностях этого «сговора» и о том, как они пришли к выводу о необходимости такого решения — потому что дело касалось не только его лично, а говорить о других Эдгар чувствовал себя не вправе. Пусть лучше профессор МакГонагалл винит во всём его — он это как-нибудь переживёт, а лишняя напряжённость между союзниками никому не нужна.
[indent]Мысль оказалась весьма своевременной, потому что Минерва не останавливалась и как будто нарочно испытывала его на прочность. Непрошенная благодарность заставила Эдгара невнятно мотнуть головой, однако это было только начало.
[indent]— Я сделал это не для них, — быстро и оттого несколько резковато возразил он. Обычно Эдгар не позволял себе реагировать так остро: привычка к вежливости не давала ему выходить из себя или проявлять несдержанность. Впрочем, вся его жизнь больше не вписывалась в категорию «нормального», и стандартные критерии в ней уже не действовали, а развивать тему, в любом случае, было опасно.
[indent]— Благодарность тут ни к чему, — чуть мягче прибавил он. — Это было единственное, что я мог сделать.

[indent]Пила. Тупая пила, которой пытаются по живому отделить кусок сердечной мышцы, — вот на что был похож эффект, производимый этим разговором. Каждое последующее слово Минервы будто бы вгрызалось чуть глубже в плоть, не нанося один сокрушительный удар, а медленно натягивая и разрывая встречающиеся на пути ткани. Это причиняло боль и вызывало мучительную тоску, но, несмотря на короткую вспышку раздражения, спровоцированную всё ещё слишком острыми переживаниями, злости Эдгар не чувствовал — только сожаление. Сожалений у него было так много, что из них можно было легко воздвигнуть могильный холм и закопаться под ним навсегда. Такой роскоши Эдгар себе позволить не мог.
[indent]Профессиональная привычка к самоконтролю всё-таки принесла свою пользу: ему удалось отрешиться от собственных мыслей и, отчасти, даже чувств и по-новому взглянуть на Минерву. Он увидел перед собой несчастную женщину, точно так же, как любой другой на её месте, тонувшую в трясине навалившихся бед и отчаянно пытавшуюся найти поблизости хоть какую-нибудь опору, — и неважно, что боль и смятение скрывались за фасадом непреклонной нравоучительной строгости. Все носят маски.
[indent]Брови Эдгара приподнялись, чуть сдвигаясь к переносице: он понимал, что, сам того не зная, стал прямой причиной её несчастья, и сожалел о том, что причинил горе волшебнице, к которой всегда испытывал уважение и симпатию. Но исправить ничего было нельзя. Миссис Росс к жизни уже не вернуть, от этой чёрной липкой грязи никогда не отмыться. Если бы он знал, что нужно, чтобы Минерве стало хоть немного легче, он с радостью сделал бы это, даже если это навсегда лишило бы его шанса на прощение и обрекло на вечное презрение с её стороны. Но ни телепатом, ни эмпатом Эдгар не являлся, а потому не знал, будет ли правильным оттолкнуть Минерву от себя и принесёт ли это ей облегчение. Что, если нет? Поэтому он решил не пытаться прочитать или разгадать её, не стараться подыграть в поисках лучшего исхода и просто вести себя естественно — а там будь, что будет.
[indent]— Да, — подтвердил Эдгар, всё ещё вглядываясь в её суровое лицо. — Я связался с ними, в первую очередь, для себя — потому что хотел сделать карьеру, а для этого нужна определённая поддержка. И позже я согласился с Элфиасом, что должен пройти по этой дорожке дальше, тоже для себя — потому что понял, как сильно ошибся, и это давило на меня, так что я хотел очистить свою совесть. И сейчас я здесь по той же причине — с одной лишь разницей: теперь я точно знаю, что это невозможно.
[indent]В его словах, как внезапно понял Эдгар, содержалось противоречие, которое и было настоящим ответом на слова Минервы. Что бы он ни делал, он не мог освободиться от взятого на себя груза и не мог ничего исправить. Но тогда зачем это нужно? Для чего это лично ему? От разговоров, подобных этому, боль не уходила, и легче не становилось. Выходило, что он нарочно лез в самую гущу не ради искупления вины, искупить которую было невозможно, а в поисках наказания. То есть, он всё ещё делал это ради себя, но этот путь едва ли мог привести его к светлому будущему. И, вообще-то, об этом стоило бы задуматься — если, конечно, он переживёт эту ночь.
[indent]Как бы там ни было, тему убийства Эдгар в своём перечислении выпустил осознанно. Для себя одного он бы этого делать не стал. Никогда. Ни за что. Но он нутром чуял, что нельзя отказывать высокому волшебнику с ледяным голосом. Вероятно, потому что тот сразу дал понять — неповиновение ударит по семье. Ведь не просто так он назвал всех по именам, рассматривая семейную колдографию, когда вторгся к ним в дом в начале мая. Профессор Дамблдор, чем бы он ни руководствовался, тоже считал, что отказывать Тёмному Лорду Эдгару не следовало. Вряд ли у него был выбор.
[indent]Вопрос доверия снова всплыл в разговоре, на этот раз в неожиданном ракурсе, и уголки губ Эдгара дрогнули, демонстрируя неуверенную улыбку.
[indent]— Кому-то же надо верить. Если постоянно сомневаться во всех, рядом рано или поздно не останется никого, — он пожал плечами и снова взялся за чашку: теперь-то чай наверняка достиг комфортной температуры. — Кроме того, зачем Альбусу или Элфиасу меня обманывать? Я и без того согласен на всё.
[indent]Основательных причин для этого он действительно не видел, а потому адресовал Минерве вопросительный, почти любопытный взгляд. С точки зрения Эдгара, здесь всё было просто: они верили ему, а он доверял им. И лучше всего было не усложнять чертёж.

Отредактировано Edgar Bones (2021-09-28 15:04:34)

[indent]От тона Минервы веяло холодом арктических льдов, и для любого здравомыслящего человека это должно было стать достаточным основанием, чтобы инстинктивно держаться от неё подальше и по возможности прекратить разговор. Пробиться через толстый слой вечной мерзлоты не представлялось возможным, а любые попытки сделать это казались опасными для жизни, но Эдгар уже зашёл так далеко, что остановить его это не могло. К тому же, у него не шло из головы, что это, вероятно, был его единственный шанс побеседовать с Макгонагалл с глазу на глаз. Не стоило пренебрегать такой редкой возможностью — и если она не желала пойти ему навстречу, он всё равно мог хотя бы попытаться сказать то, что считал необходимым. Эдгар исподлобья посмотрел на Минерву, потянулся к ней через стол и вторгся в воды Северного Ледовитого океана, максимально деликатно коснувшись её руки.
[indent]— Мне очень жаль. Это моя вина. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь это исправить, но мне бы хотелось это сделать, — он снова отстранился, отклонившись назад.
[indent]Эдгар не был уверен, можно ли считать веру всем, что нужно человеку. Он сомневался, в частности, не стоит ли включить в список необходимого любовь. Но вера, пожалуй, годилась в качестве «сухого пайка», когда больше положиться оставалось не на что. Профессор Макгонагалл не верила ему, и это могло означать конец любым адекватным отношениям между ними. Однако отношения всегда требуют участия двоих, а чувства Эдгара к Минерве ничуть не изменились оттого, что она разочаровалась в нём и держала себя так холодно. Они натолкнулись на препятствие, но его невозможно было принять за жирную точку в конце пути. Рассуждая об этом сам с собой, Эдгар приходил к выводу, что не всё потеряно. Пока это важно хоть для кого-то, есть шанс что-то изменить. Конечно, потребовалось бы время, а вероятность улучшений оставалась под вопросом, как и его выживание в ближайшие дни. Но это всё-таки не было концом, потому что кое-что у него всё же оставалось.
[indent]— Мне, очевидно, повезло больше, — негромко сказал он и поднял на волшебницу доверчивый взгляд, — потому что я вам верю. И профессору Дамблдору, и Элфиасу, и Доркас. Больше я никого не знаю, но прямо сейчас рядом наверняка есть кто-то ещё, и им я тоже доверяю, независимо от того, что они знают и думают обо мне.
[indent]Это было правдой. Соглашаясь выступить в роли приманки, Эдгар полагался на людей, которых даже не знал — или, возможно, знал, но не догадывался об их принадлежности к организации, вступившей в бой с Пожирателями Смерти. Подробности тут были излишни: чем меньше ему известно, тем лучше. Во всяком случае, так он не сможет навредить остальным, если его поймают и решат убить не сразу.
[indent]Заданный Минервой вопрос звучал справедливо — Эдгар и сам усомнился бы в возможности довериться тому, кто однажды перешёл с одной стороны на другую. Это, впрочем, не означало, что у него нет для неё ответа. Его улыбка сделалась несколько грустнее, но не перестала быть столь же открытой, как и прежде.
[indent]— Знаю, потому что мы с профессором Дамлбдором договорились: больше никаких убийств. — Правда, речь тогда шла о конкретной — нынешней — операции, но Эдгару казалось, что это правило благополучно распространится на будущее, если только оно для него вообще настанет.
[indent]Он не стал уточнять, что не пускал поезда под откос. Минерва, наверное, могла вкладывать в этот пассаж метафорический смысл, а ему не хотелось оправдываться. Любые слова сейчас слишком легко могли ранить, и это работало в обе стороны, поэтому всё, что говорил Эдгар, было сказано как можно более мягко и бережно, будто его голос и каждое слово были пуховой периной, подложенной под падающую со стола хрустальную вазу, которую он всеми силами старался спасти от разбивания на осколки. Когда-то давно, глядя на тогда ещё даже не профессора Макгонагалл, Эдгар видел в ней строгого преподавателя и недостижимый идеал, о котором можно было разве что мечтать. С тех пор он успел повзрослеть, жениться, сделать карьеру и обзавестись двумя детьми. Он стал старше и теперь видел в Минерве женщину — возможно, одинокую и не особенно счастливую — которой тяжело давалось столкновение с реальностью. Едва ли кто-то переживал эти дни легко, но Макгонагалл Эдгар сочувствовал больше, чем многим, потому что знал её очень давно и всегда хорошо к ней относился.
[indent]— У меня нет для вас слов, которые могли бы хоть чем-то помочь, — покаянно произнёс он, не сводя с Минервы взгляда, и тихим, но не дрогнувшим голосом добавил:
[indent]— Простите. Я бы хотел, чтобы всё было иначе.