В Лондоне, как и в любом другом огромном мегаполисе, были такие места, до которых никогда не добирался свет солнца: места, где в затылок каждому случайному прохожему из каждого тёмного закутка упирался недружелюбный взгляд; где карманы раскрывались, ловко взрезанные ножичком, и ничего, даже собственную жизнь, нельзя было оставлять без присмотра надолго. Или вообще.
А ещё в Лондоне, как и в любом другом огромном мегаполисе, были такие места, до которых никогда не добирался свет солнца, потому что мама опять утром заходила в спальню без предупреждения и задёрнула шторы. Ну мам! Ну сколько раз просил!
Из всех дней недели Арвин Хокинс больше всего на свете любил среду. Во-первых, среда идеально размечала неделю на две половины: на два дня, когда нужно было мозолить жопу неудобными библиотечными стульями, и на два дня, когда эти усилия первой половины недели (по идее) должны были приносить плоды на занятиях. Баланс срабатывал не всегда, но существовал и концептуально Арвину всё равно нравился. По этому поводу он даже на ютубе подписался на одного парня из Оксфорда, который упоённо стримил свои учебные часы. Во-вторых, среда была официальным свободным днём Арвина и официально занятым днём мамы, что означало, что вся их небольшая квартира в том районе Лондона, где солнце появлялось исправно, и в затылок прохожим утыкался разве что взгляд потихоньку сходящей с ума соседки, которая выходила за булками с котом подмышкой, в среду принадлежала только Арвину. Такой поворот событий Арвина полностью устраивал, и он даже в среду заводил будильник на половину восьмого, чтобы встать ровно тогда, когда мама уйдёт на работу, и ни секунды времени в одиночестве не упустить.
В эту среду всё как-то сразу пошло наперекосяк. Проснулся Арвин, из-за задёрнутых штор и отключившегося будильника, гораздо позже, чем планировал, и каким-то уж очень разбитым. Если бы это был фильм, то музыка, которая играла бы, пока кадр полз от его носка на полу до его выпростанной из-под одеяла руки, сейчас бы прекратилась, и наступила бы тишина. Не гнетущая, но многообещающая – чтобы каждый зритель мог сам для себя решить, что ждёт в этот день главного героя, потому что сам главный герой был уверен, что что-то восхитительное. Среда же.
Восхитительное у Арвина началось с мелочей: с того, что можно было не завтракать полезным И вкусным, а ограничиться просто вкусным, и перехватить это вкусное вместе с «этим твоим дурацким дорогущим кофе» по пути на встречу. Перехватывать что-то по пути Арвин любил – ему нравилось щекотать себе нервы тем, что от одного неверного движения на новенькую куртку может капнуть вытекший из бутера соус, и чувствовать себя в эпицентре жизни в городе, который не спит и никогда не останавливается.
Пока ждал кофе, Арвин успел списаться с Расселом, с которым договаривался на двенадцать прогуляться, порыться в магазинчике винила и потом рубиться в приставку, и убедиться, что всё в силе: всё-таки в Лондоне всегда важно чекать с другими людьми планы, город-то занятой.
Единственная проблема состояла в том, что магазинчик винила, который они с Расселом любили, был как раз в том районе, до которого свет солнца добирался наполовину, и последней обласканной его лучами солнцем точкой были как раз два магазинчика – винтажных комиксов и виниловых пластинок, которые стояли бастионом гиковства на страже несуществующего за их дверями порядка.
Чтобы морально подготовиться к недружелюбным взглядам в затылок, с кофе и бутером Арвин покончил ещё в метро, благо, в среду в такое время все, кто хотел быть в центре событий, уже в центр проехали утром, а те, кто после обеда утомился от шумного города и его круговерти, ещё не вернулись обратно. Арвин выскочил из метро и, поёжившись от дунувшего ветра, поспешил к магазинчику, выискивая взглядом приятеля. Но Рассела нигде не было. Ну будьте-здрасьте. А сказал, что зуб даст, не опоздает. Почему-то у Арвина мелькнула мысль, что как-нибудь так, наверное, должен был начинаться какой-нибудь триквел «Джуманджи».
Поскольку делать всё равно было больше нечего, Арвин устроился на лавке, обклеенной разными наклейками с супергероями, сложил руки в карманы, чтобы не мёрзли, и стал думать о том, мог бы он в Джуманджи стать Дуэйном Джонсоном или ему достался бы кто-нибудь попроще. Вообще, он вроде умный, ему бы подошёл Брэйвстоун, хотя тут ещё надо понять, всё дело в самом Брэйвстоуне или в Джонсоне и его бицепсах. Потому что, например, Финбар и Оберон тоже прикольные чуваки, да и наёмной убийцей Раундхаус Арвин тоже бы не отказался стать. Это даже в каком-то смысле круто – игровой икспириенс, радикально меняющий твоё восприятие жизни.
От игрового икспириенса мысли Арвина скользнули к трём полоскам жизней на руках у попавших в Джуманджи, и он стал думать о том, хватило бы ему в Джуманджи трёх полосок или нет, потому что если нет, то это печаль-беда, и он бы там и остался или умер, но у фильмов типа «Джуманджи» же не может быть плохого конца, это противоречит жанру и…
Мимо Арвина прошёл какой-то тип в обтягивающей чёрной шапочке и, не раздумывая, направился прямиком в простенок между винтажными комиксами и виниловыми пластинками. Арвин невольно проследил за мужиком взглядом и уткнулся в то, что никогда раньше не замечал: в потёртый, с наполовину слезшей красной краской почтовый ящичек, который терялся в пестроте комиксов и винила. Мужик в обтягивающей шапочке оглянулся, почему-то очень внимательно посмотрел на Арвина, и Арвин тут же сделал вид, что очень внимательно смотрит на экран своего телефона, а потом положил что-то в почтовый ящик и ушёл, не оборачиваясь.
Арвину стало интересно. Наверное, к сожалению, хотя сожалением этот шаг стал только рестроспективно. Арвин никогда (сколько лет они шарились по этим магазинам!) не замечал, чтобы кто-то этим ящиком пользовался. Собственно, и что этот ящик вообще был, он тоже не замечал. Да и кому нужен такой ящик, когда вон, рядом у лестницы стоит нормальный, большой, и даже покрашенный заново недавно?
Движимый исключительно любопытством и отсутствием инстинкта самосохранения, Арвин решил посмотреть на ящик поближе. Он подошёл к стене и приоткрыл щелочку, чтобы убедиться, что в ящике была только одна бумажка. Точнее, только один конверт, который туда бросила чёрная шапочка. Вытащить конверт, в принципе, можно было, но Арвин не стал. Решил сначала посмотреть на ящик со всех сторон. Он взялся за него обеими руками, чтобы, держась за ящик, привстать и посмотреть, что было на крышке, но вместо этого просто остался с ящиком в руках – как-то подозрительно легко он отошёл от державшего его крепления.
Арвин так растерялся, что машинально огляделся по сторонам, выискивая кого-нибудь, кому можно было сказать: «Прикинь, чё получилось?». Но никого не было. Кроме одного очень странного вида дядьки, который, как показалось Арвину, неожиданно метнулся к нему. Неожиданности в этом районе Арвину совершенно не нравились. Инстинкт самосохранения наконец вышел из спящего режима, и Арвин Хокинс, обняв усыновлённый им почтовый ящик, помчался вместе с ним куда глаза глядят.

Отредактировано Arvin Hawkins (2021-09-18 12:35:25)