Сквозные зеркала, которые достал Эйдан перед тем, как Эрлинг отбыл в Европу, долгое время лежали без дела. Порой младший Эйвери не знал, зачем таскал с собой полагающуюся ему часть: как ни крути, задушевные разговоры между отцом и сыном зачастую выходили прескверные, поэтому задушевных разговоров с помощью артефакта Эйвери не вели. Цель у сквозных зеркал была одна – иметь возможность связаться с другим в ситуации, близкой к безвыходной. Будем честны: для любого сына, любящего своего отца (знал о том вышеупомянутый отец или нет), сложно было представить ту самую «безвыходную» ситуацию с участием своего родителя. Эйдан Эйвери, извечный глава Департамента международного магического сотрудничества и Вальпургиев рыцарь Его Темнейшества, был всесилен, всезнающ (чем не раз доводил своего отпрыска до белого каления) и, желательно, вечен. Жирная точка. Вне зависимости от того, сколько раз Эрлинг пытался поставить под сомнение отцовский авторитет.

Именно поэтому младший Эйвери почувствовал тревогу даже раньше, чем услышал голос отца по ту сторону зеркальной глади, когда она зарябила, прежде чем отразить на поверхности характерные родителю черты.

«Эрлинг, нам надо поговорить».

Брови молодого волшебника сошлись у переносицы. Обычно подобный призыв не сулил ничего хорошего, потому что разговаривать Эйвери не умели, но внимание Себастьяна привлекло другое, гораздо более животрепещущее слово.

«Срочно», – сказал Эйдан, прежде чем связь прервалась, но в голове продолжило биться набатом:

«Это срочно».

Эрлинг взглянул на зловещий артефакт, словно он был источником смертельной заразы. Сказанное отцом казалось просьбой, а Эйдан Эйвери, насколько было известно его наследнику, никогда ни о чем не просил. Поэтому Эрлинг сунул заветное зеркальце в карман и сию секунду трансгрессировал.

Поместье Эйвери встретило мятежного сына ночной прохладой и непривычной тишиной. Тишина, как известно, бывала разной; и если одна могла нести в себе вселенский покой и ответы на всевозможные вопросы, то другая стелилась злодейкой и строила козни. Та тишина, что поприветствовала Эрлинга в родовом гнезде, была тревожной и липкой, лишь усугубляя недоброе предчувствие, не покидающее Себастьяна.

Эйдана долго искать не пришлось – Эрлинг нашёл отца посреди обеденной залы и спешно подошёл ближе, оценивая дрянное состояние родственника. Себастьян мельком огляделся, подмечая следы крови и остатки ужина, кажущиеся несъедобными из-за неприятного, тяжёлого запаха. Эрлинг бы назвал его запахом чужого страха, и это сравнение взволновало мага сильнее.

Младший Эйвери не знал что произошло в родовом гнезде, но было очевидно, что, во-первых, произошло это недавно, и, во-вторых, ничего хорошего не произошло.

– Пап, что произошло? – напрямик спросил Эрлинг. С Эйданом было что-то не так, с его некогда гордой осанкой и, вероятно, с его чувством собственного достоинства.

Эйвери-младший списал бы состояние родственника на их семейное хобби, но, насколько Эрлингу было известно, никаких происшествий имени Пожирателей Смерти этим вечером было не назначено. Эйвери был прав и неправ одновременно, в основном потому, что Себастьяну не хватало фантазии представить действо, во время которого сам Тёмный Лорд явился бы навестить старого приятеля.

– Где мама? – уточнил Эрлинг, как считал – на всякий случай, не забывая о положении, в котором находилась Магдалина.

Объятие застало Эрлинга врасплох, но чародей медлил недолго, прежде чем вернуть отцу жест, обнимая родственника крепко в свою очередь. Тревога усилилась: обычно Эйдан не был склонен к проявлению отцовских нежностей. Поэтому, разделяя объятие с главой семьи, младший Эйвери действовал по наитию, ненавязчиво предлагая отцу поддержу, если та была ему нужна. Эрлинг мог бунтовать против не пришедшихся ему по вкусу устоев столько, сколько душе было угодно, но старший сын Эйдана Эйвери всегда ставил семью превыше любых разногласий.

Эрлинг в очередной раз поймал себя на забавной мысли, что было интересно думать о самом себе как о «старшем» ребёнке. Себастьян все ещё не знал, как относиться к неожиданному пополнению в семье – тем более в двойном объёме, – но в конце концов пришёл к незамысловатому выводу, что правильнее всего было бы решать проблемы по мере их поступления.

Проблем, судя по всему, хватало.

Эйдан, как обычно, старался держать лицо, но Эрлинг лишь утвердился в своих ранних подозрениях, что последним, в чем преуспевал в ту минуту отец, было душевное спокойствие.

Младший Эйвери был, казалось, готов к паршивым новостям, но, когда Эйдан заговорил, Себастьян не смог удержать на месте подлетевшие брови: формулировка, которую использовал отец, была животрепещущей. Тёмный Лорд, как считал Эрлинг, «приключился» с их семьей гораздо раньше – ещё тогда, как в его шайке оказался отец, – но дело было явно серьёзнее незваного приступа ностальгии.

Слова о состоянии матери Эрлинга не успокоили, но молодой волшебник смолчал, намереваясь дослушать отца до конца. Отец, как уважающий себя политик, говорил много и, в то же время, особо ничего не рассказывал, поэтому вопросов оставалось больше, чем ответов. Ответов, вернее, Эрлинг не находил вовсе.

Младший Эйвери не стал возражать, когда Эйдан отошёл к графину, внимательно наблюдал за родителем. Себастьян принял бокал из рук родственника, выслушал его и задумался.

Стоило ли вовсе начинать размышления о том, что Милорд обычно не «заходил в гости»? Впрочем, не беспокойство о должным образом не оказанном гостеприимстве волновало Эрлинга.

Младший Эйвери не сомневался, что уловил суть слов отца должным образом: «Милорд», в котором милосердия было ни на грамм, явился наказывать.

Напрашивался очевидный вопрос, но до того, как его задать, Эрлинг неторопливо сделал глоток из предложенного бокала и после этого посмотрел на Эйдана. Пыточное проклятье, несомненно, было не из приятных, но своя шкурка волновала Себастьяна в тот момент в последнюю очередь.

– За что? – лаконично спросил Эрлинг. За что мог Волдеморт наказывать своего верного последователя? И что ждало остальных, если Тёмный Лорд так обращался с теми, кому доверял больше других? Не говоря, впрочем, о том, что вряд ли Милорд доверял кому-то вовсе – это было бы недальновидно с его стороны.

– Ты ранен? – вдруг следом спросил колдун. К месту или нет – Эрлинга это не волновало. Его тон при этом был ровным, словно безразличным, но неизвестно, кого подобным тоном младший Эйвери желал не выводить из состояния шаткого равновесия – себя или отца.

Отредактировано Erling Avery (2021-07-24 18:52:52)

Эрлинг подождал, когда отец отвесил нагоняй домовику, и послушно проследовал за родственником в его кабинет. Обычно разговоры отца и сына в кабинете Эйдана Эйвери редко заканчивались чём-то хорошим, но этот разговор и не обещал быть обычным.

Младший Эйвери продолжал внимательно наблюдать за родителем: он редко видел отца таким. Обычно глава семьи не лез за словом в карман, но в этот раз Эйдан тянул время. Эрлинг не помнил, чтобы его отец отличался малодушием, от того нехорошее предчувствие разрасталось, неприятно обволакивая внутренности.

Себастьян был благодарен отцу, что, начав говорить, родственник говорил по делу – и три скупых предложения, с которых начал свой рассказ родитель, лишили на мгновение Эрлинга дара речи, а причина визита «Милорда» стала прозрачной, словно вода из горного источника.

В Ставке не было страшнее понятия, чем понятие о предательстве. Возможно, младший Эйвери ошибался прежде; возможно, Милорд и вправду был милосерден. Возможно, Эйдана Эйвери отругали так, как обычно ругают любимое дитя: выражая разочарование, но не ненависть. Потому что, Эрлинг был уверен, окажись предателем кто-либо другой, то труп этого бедолаги уже вылавливали бы из Темзы.

Задавать вопросы, несмотря на живое любопытство, свойственное младшему Эйвери, становилось сложнее.

– Что сделал Боунс? – так же ровно, как ранее интересовался о состоянии отца, спросил Эрлинг. Он хотел осознавать тяжесть проступка, совершенного главой обливиаторов, бросившего тень на его отца и поставившего под угрозу благополучие семьи Эйвери. Не то чтобы обвинение в предательстве звучало двусмысленно, но Тёмный Лорд был достаточно обидчив, чтобы Эрлинг испытывал потребность задавать поясняющие вопросы о человеке, не оправдавшем доверие Милорда.

Как оказалось, впрочем, разговор о предательстве был лишь цветочками в сравнении с тем, что рассказал отец сыну следом.

Эрлинг видел, как тяжело дался отцу прямой взгляд, и в тот момент младший Эйвери встревожился по-настоящему: трусость родственнику была не свойственна. При этом Эйдан выражался красноречиво, не скупясь на неприглядные подробности – так, что Эрлингу не мгновение стало не по себе, но отнюдь не потому, что младший Эйвери был (вернее, не был) слаб желудком.

Молодой колдун проглотил вертевшийся на языке эпитет, предназначенный Темному Лорду, запил его огневиски и снова уставился на отца.

Следующий вопрос казался неподъёмным.

– Дети, – негромко произнёс Эрлинг. – Они живы?

Младший Эйвери ещё не успел привязаться к своим нерожденным братьям или сёстрам, но он знал, что случись с ними что-то, это бы больно ударило по отцу – гораздо глубже, чем сам факт наказания от руки Его Темнейшества, наверняка оставшийся шрамом на самолюбии Эйдана Эйвери.

Эрлинг замолчал на мгновение, подбирая слова. Он вдруг осознал что его задело, когда отец щедро делился малейшими деталями произошедшего. Не каждый день можно было услышать, как Эйдан Эйвери называет себя экспонатом в чьей-то коллекции.

– Не знаю, о чем ты думаешь, – вдруг искренне отозвался Эрлинг и взглянул на отца серьезно:

– Но не смей себя винить за то, что произошло. Ты сделал всё, что мог.

Громкое, опасное заявление, и Эрлинг понимал это; заявление, способное разжечь из искры пожар, но младший Эйвери не собирался брать свои слова обратно. Он почувствовал, что ему было важно сказать об этом отцу – и был готов рискнуть. Гнев отца, который он мог навлечь на себя, был меньшим злом в сравнении с остальными зверствами, произошедшими в доме Эйвери за последние сутки.

Отредактировано Erling Avery (2021-07-24 21:42:49)

Эрлинг выслушал увлекательный рассказ о похождениях Эдгара Боунса и кивнул отцу в знак того, что он всё понял и принял к сведению. Вопросов больше не возникло: Милорд, как и предполагал молодой колдун, был обидчив и мнителен – и поэтому едва не убил его, Эрлинга, мать, двоих невинных детей, ещё не явившихся на свет, и, потому что мимо проходил, покалечил родителя, служившего ему верой и правдой не одно десятилетие. Как ни странно, за жизнь отца младший Эйвери в самом деле боялся меньше всего: Эйдан, очевидно, был чересчур дорог Волдеморту, чтобы тот был готов запросто, из-за какого-то непослушного неофита, расстаться со своим давним слугой. Катастрофа, несомненно, имела место быть, земля под ногами треснула, но ворота в Ад ещё не открылись. Эйвери балансировали на лезвии ножа, и Тёмный Лорд был чересчур непредсказуем, чтобы циничный расчёт, призванный подготовить к худшему, мог уступить место светлой надежде.

– Спасибо, что рассказал мне, – без обиняков поблагодарил отца Эрлинг, пусть прекрасно понимал, что именно за этим отец его и вызвал – поставить в известность. Эйдан, как всегда, был прагматиком.

Эйвери-младший ощутил облегчение, когда отец подтвердил, что и мальчик и девочка были живы. Одной проблемой – одной трагедией – меньше.

Эрлинг широко улыбнулся в ответ на усмешку отца, разделяя радость родственника:

– Другие у вас с мамой не выходят, не так ли?

Вопрос, очевидно, был риторическим.

Когда отец заговорил снова, то предсказуемо не упустил возможность заметить, что Себастьяна не было не месте происшествия.

– Не было, – легко согласился Эрлинг и взглянул на отца неясным, нелегким взглядом, – и тебе было от этого легче.

Эйвери-младший прикладывал немало усилий, чтобы не жалеть об этом – о том, что его не оказалось в поместье в тот момент, когда Тёмный Лорд оказал Эйвери честь своим визитом. Себастьян не жалел об этом, потому что знал: тогда отцу было бы хуже, ему пришлось бы волноваться не только за Магдалину и нерожденных детей, но и за старшего сына. И тогда, возможно, они не обошлись бы без жертв – говорили, что аппетит приходит во время еды, и, присутствуй Себастьян на пиршестве Милорда, тому наверняка пришёлся бы по вкусу «шведский стол».

Эрлинг запил огневиски горечь, слышавшуюся в речи отца, и заметил упрямо:

– Ты сделал больше, чем сделали бы многие, кто носит метку Милорда. – Какой дурак, спросил бы Эйвери-младший иначе, поднимает палочку на Волдеморта, если хочет жить?

Себастьян внимательно посмотрел на родителя.

– Полагаю, Милорд был в восторге от того, что ты попытался отшлепать его своей волшебной палочкой, но, думаю, это принесло ожидаемые плоды.

Эрлинг надеялся, что отец поймёт его правильно. Младший Эйвери всегда восхищался родителем, в том числе его магическим потенциалом и искусным знанием чар. Эйдан Эйвери был умнее, опытнее, опаснее многих других волшебников, но когда речь шла о Темном Лорде, не было, по своей сути, разницы в том, кто ты – глупый юнец или умудрённый жизнью старик. Если в этом поле и был один-единственный воин, способный одержать победу, то им был Волдеморт.

Эрлинг вздохнул, поник плечами, допил остатки огневиски в бокале, чтобы было больше некуда бежать.

– Прости, папа, – негромко сказал мальчишка. – Я волнуюсь.

«Я не хочу идти на твои похороны», сказал бы старший сын Эйдана Эйвери, но ему не хватило храбрости. Он и без того считал, что наговорил лишнего.

Эрлинг вдруг взглянул на отца снова с прежней уверенностью во взгляде:

– Мама доказала, что способна постоять за себя сама.

– Ты сделал всё, что мог, – повторил Эйвери ровно.