Февраль начинался относительно тихо, если сравнивать его с первым месяцем года, выдавшимся на редкость жарким. В чересчур бурном старте 1978-го Урхарт винил Пожирателей Смерти с их беспринципной кровавой акцией на вокзале под Рождество и нападением на редакцию журнала под видом авроров. Это в самом деле было непростительно — в отличие от декрета Крауча. Без перегибов он не обошёлся, но их Стоун, по крайней мере, мог для себя объяснить. Барти почти маниакально жаждал наказать виновных и готов был использовать для этого любые доступные средства, включая самые радикальные. Урхарт видел его цель, и цель эта была благой, но излишняя жёсткость при завинчивании гаек ему никогда не нравилась: слишком строгие меры всегда приводят к справедливому недовольству, потому что плохо сказываются на всех — и, преимущественно, на мирных волшебниках, страдающих вдвойне, от действий преступников и от карающего меча правосудия. Так что нет: при всём понимании мотивов Крауча, с его декретом Урхарт согласен не был. Но когда такие решения приняты, они становятся законом, поэтому с момента официального обнародования новых порядков подвергать их критике Элфинстоун считал неприемлемым. Начиная с первого января, ему, как и всем, приходилось мириться с установленными правилами и учиться жить в условиях новых реалий.

А они давали о себе знать. Многие, в первую очередь, в самом департаменте правопорядка встретили Декрет непониманием. Хуже всего было с разрешением применять к подозреваемым Непростительные. Для себя Урхарт решил, что делать этого не будет. Других, впрочем, тоже никто не заставлял — но сторонники у такого решения нашлись. Стоун запомнил их всех поимённо. Тех, кто не гнушался использовать заклинания из запретного трио и у кого это неплохо получалось, он автоматически относил к числу неблагонадёжных — не в том смысле, что больше не мог полагаться на их идеологическую позицию, но в том, что видел в них слишком много всепоглощающей злости, которая постепенно меняла людей и не годилась для службы в мирное время.

Сидевший в камере предварительного заключения аврор Фоули к их числу, казалось бы, не относился. Даже наоборот: как и ряд других его коллег, он негодовал по поводу принятия декрета и не рвался разбрасываться Непростительными. За последнее время Фоули был не первым аврором, отстранённым от работы до выяснения обстоятельств. Ещё не прошло месяца с тех пор, как к исполнению своих обязанностей вернулись многие хорошие, надёжные ребята, включая лично Скримджера: обвинения против них предсказуемо оказались несостоятельными. Они, однако, с самого начала были абсурдными. Невозможно было поверить, чтобы группа толковых, давно зарекомендовавших себя авроров совершила столь нелепый налёт на редакцию газеты. Но в тот раз их было много, а Хэмиш сейчас варился в том же котле один — и шансы выбраться самостоятельно для него стремились к нулю. Неприятная история, как ни посмотри.

У Ордена после Рождества дела тоже шли невесело. Последним их заметным приобретением в некотором смысле стал молодой начальник обливиаторов, сам не знавший, куда попал и что ему с этим делать, но представлявший ценность как связующая ниточка, гипотетически способная вывести их на Пожирателей Смерти. Эта игра была опасной для всех, но Дож поручился за Боунса, а кроме того, оставил его в неведении относительно их маленькой секретной организации и её состава. Урхарту всегда нравилось иметь дело с Элфиасом: он умел слушать и анализировать, был достаточно осторожен и умудрялся находить золотую середину между человеческим участием и здоровым цинизмом, не бросаясь ни в одну из крайностей. Стоун желал бы такого подхода всем участникам их тайного кружка.

Известие о необходимости встретиться отдалось предчувствием перемен. Хуже, чем сейчас, стать уже вряд ли могло, поэтому, приглашая Дожа к себе, Урхарт ощущал смутное воодушевление. Нынешняя суббота выдалась одним из тех редких дней, когда можно было никуда не торопиться, однако сообщение от Элфиаса застало Стоуна в министерстве — он заглянул туда почитать отчёты, которых за неделю скапливалось слишком много. Встретиться они договорились в пять.

— По вам можно сверять часы, Элфиас, — заметил Урхарт, шагая гостю навстречу и забирая у него мантию, чтобы собственноручно повесить её на крючок в стороне от камина. Эльфов он не держал — единственный домовик их семьи остался в доме у матери — а магией для таких простейших манипуляций предпочитал не пользоваться.

— Прошу, проходите, — Элфинстоун жестом указал в направлении гостиной, где Дожу за последние пять с лишним лет случалось бывать неоднократно. Графин с огневиски и пара бокалов уже стояли на небольшом столике между двух кресел, рядом с коробкой сигар. Прежде чем усесться, Урхарт наполнил низкие стаканы на два пальца, остудил алкоголь заклинанием и протянул один из бокалов Элфиасу. — Я так понимаю, случилось что-то примечательное?

Про себя Элфинстоун отметил это «два дня назад», но от комментариев воздержался. Он понимал, откуда возникло промедление: Дож получил сведения, с которыми спешил поделиться с Дамблдором, прежде чем сообщать их кому-то ещё. Это можно было бы принять за недоверие, но Урхарт для этого слишком привык к жёстким иерархическим структурам. Хорошие руководители всегда стремятся держать руку на пульсе и контролировать всё, что происходит в их зоне ответственности. Альбуса Стоун, при всём уважении, считал тем ещё старым интриганом — вероятно, в разы более циничным, чем его дорогой друг Элфиас. Между ними наверняка существовала договорённость делиться важной информацией в первую очередь друг с другом. В целом, Урхарт находил это правильным: порой чем меньше лиц осведомлено о тех или иных обстоятельствах, тем лучше для всех. Когда он вступал в Орден Феникса уже более пяти лет назад, никто не обещал ему абсолютной прозрачности или кристальной честности, но это не имело значения. Элфинстоун уважал волшебников, с которыми решил объединить усилия, и признавал за ними право распоряжаться доступной информацией, как и им самим, — по их усмотрению. Этой встречи с Дожем вообще могло не быть, однако Элфиас сейчас сидел в кресле в его гостиной с бокалом огневиски в ладони и рассказывал ему то, о чём, помимо непосредственных участников событий, по-видимому, знали только он сам и Дамблдор. В понимании Урхарта это означало, что они приняли решение о необходимости его участия в этом деле, и такой подход его устраивал.

Стоун слушал, не перебивая, ловя каждое слово своего гостя и не сводя с него взгляда на протяжении всего рассказа, хотя такое пронзительное внимание многим могло показаться чрезмерно давящим. Об этом внешнем аспекте Урхарт сейчас не думал, полностью сосредоточившись на излагаемых Дожем деталях. Только когда Элфиас закончил, он коротко кивнул, будто подтверждая сеанс связи состоявшимся, и, не торопясь с ответом, потратил несколько секунд на то, чтобы очинить и раскурить сигару.

— Значит, Эйвери и Нотт, — констатировал Урхарт, выпустив сизое облачко дыма. — Я не удивлён.

Он нарочно решил начать с другого конца, потому что ещё обдумывал, как ответить на основной вопрос Дожа, слишком непростой, чтобы неосмотрительно разбрасываться словами.

— Помню эту слизеринскую шайку ещё со школы. Эйвери, Нотт, Мальсибер, Розье и Лестрейнж до кучи. Мы учились с ними на одном курсе, они уже тогда были ещё теми хитрожопыми выродками. Но все эти высокородные мальчики крутились вокруг одного бедного сироты Риддла.

Мысль вполне очевидная, чтобы её не продолжать. Дамблдор в то время уже преподавал в школе и знал всё то же самое не хуже него. Следовательно, знал и Дож. Но даже тихо копать под глав нескольких департаментов Министерства Магии нужно было с осторожностью. Инициировать такой процесс официально, не имея на то веских оснований, которые можно было бы подшить к делу, и вовсе не представлялось возможным. Чтобы дать расследованию ход, пришлось бы назвать информатора, а делать этого было нельзя. Единственной реальной возможностью что-то предпринять оставался Орден. И Фоули. Элфинстоун сделал ещё одну глубокую затяжку, выпустил дым и пристроил сигару к пепельнице.

— Вы только что рассказали мне, что Фоули — предатель. И вы предлагаете ему помочь? — взгляд Урхарта в этот момент сделался острым и холодным, как лезвие клинка, но это никак не влияло на его способность к анализу ситуации. Дож рассуждал рационально: Хэмиш был зацепкой, связующим звеном, позволявшим подобраться к Пожирателям Смерти. Это нужно было использовать.

— У него уже большие неприятности, — продолжил Элфинстоун. — Фоули под арестом, над ним висит обвинение в пособничестве террористам. Его будут судить по законам военного времени, Крауч готов сожрать его с потрохами, — поделом, как выясняется.

Урхарт готов был защищать своих до последнего — в том числе перед скорым на расправу Бартемиусом — но прощать предательство было нельзя. Предатель перестаёт быть своим в тот момент, когда позволяет себе малодушную мысль об измене. Раньше Фоули казался ему нормальным аврором. Может быть, немного себе на уме, зато без лишних юношеских закидонов. Однако всё изменилось. К несчастью, он был им нужен.

— Сначала Боунс, теперь Фоули. Сколько у нас хороших, но заблудших чистокровных мальчиков, — едко прокомментировал Стоун. — Все они так или иначе сделали свой выбор и должны за него ответить по закону, рано или поздно. И если для Эдгара я ещё вижу смягчающие обстоятельства, то для Хэмиша — нет.

Очередная пауза потребовалась Урхарту, чтобы подхватить со столика бокал и отхлебнуть огневиски — хотя причинно-следственная связь в действительности функционировала в точности наоборот.

— Но я понимаю, о чём вы, — признал он, возвращая бокал на столик. — Если Фоули не загремит в Азкабан надолго, остаётся шанс, что Пожиратели снова выйдут на него. Мы должны это использовать. К тому же, Хэмиш ничего не помнит, и это даёт нам шанс склонить его на свою сторону. Хотя я бы не стал ему доверять.

Урхарт потёр подбородок, в последний раз обдумывая, стоит ли озвучивать вслух крутившуюся в голове мысль.

— Даже в условиях трибунала Фоули полагается защитник. Я могу убедить Крауча, что должен выступить в этой роли сам. Аргументы у меня найдутся — но решение всё равно будет за Визенгамотом, пусть и в его усечённом составе. Ничего гарантировать я не могу, но, если в судейскую коллегию войдут известные нам лица, у Фоули есть шансы отделаться лёгким испугом, парой месяцев заключения и увольнением. Нас это устроит?

В своё время, когда Элфинстоун только узнал о существовании тогда ещё молодого Ордена Феникса, его привлекло возрастное руководство этого маленького подпольного кружка борцов за правое дело. Даже несмотря на участие Минервы в названной организации, Урхарт не принял бы её всерьёз, если бы во главе Ордена не стояли умудрённые жизненным опытом волшебники, которых он знал лично и к которым испытывал глубокое уважение. Если бы Феникс объединял под своими крыльями исключительно горячие головы молодого поколения, жаждущего активных действий ради всего хорошего и против всего плохого, эти заговорщики не вызвали бы у Стоуна никакого интереса, кроме профессионального. За подобными группами «деятелей» разумно приглядывать во избежание деструктивных последствий наивной веры в собственную способность по щелчку изменить мир к лучшему. О том, чтобы самому вступить в такую организацию, не могло быть и речи. Однако присутствие Дамблдора и Дожа в её рядах всё меняло. Этих волшебников Урхарт никак не мог заподозрить в легкомыслии или склонности к необдуманным поступкам. Он доверял силе их интеллекта и полагался на разумность старших орденцев. С ними можно было вести дела и даже рассчитывать на некоторую полезность предпринимаемых мер. Они не бросались сломя голову в пекло событий, тщательно анализировали ситуацию и избегали лишней спешки. Стоун находил такой подход здравым, но, ввиду того что Фоули уже загремел под арест, мог только порадоваться тому, что дело ещё не дошло до трибунала. Порой им всё-таки следовало шевелиться побыстрее, чтобы не упустить момент.

Первые же будто бы невзначай сказанные Элфиасом после паузы слова косвенно подтвердили версию Урхарта: день за получением информации от Боунса выпал у Дожа на совещание с Дамблдором и принятие решения относительно того, как обойтись с этими сведениями наилучшим образом. Спокойная прямота, с которой Элфиас давал это понять, свидетельствовала в глазах Стоуна о доверии. Первым поставить в известность главу Ордена было в порядке вещей, и никому из них не пришло бы в голову искать в этом нечто предосудительное.

— Не все, — согласился Урхарт, вторя Дожу. — Кто-то мог отколоться и от этой шайки. Однако я бы обратил особое внимание на каждого из них. Мне не нравится, что практически все они пробрались в руководящую верхушку министерства. Складывается ощущение, что последним форпостом между ними и креслом Министра Магии сейчас остаётся ДОМП и, в частности, Крауч.

Экономический и международный департаменты, департамент магического транспорта, отдел надзора — это уже и вовсе внутри ДОМП… Картина складывалась неутешительная. Забыв об огневиски, Элфинстоун снова потянулся за сигарой — не самая здоровая привычка, но она помогала ему думать и сохранять спокойствие, когда всё летело в тартарары. Новая затяжка позволила справиться с несвоевременным желанием прищемить хвост Мальсиберу. До определённого момента ворошить осиное гнездо не стоило: заниматься этим следовало только после тщательной подготовки — и не в одиночку. Всё это требовало осмысления и скрупулёзного просчитывания деталей. С этим лучше было не торопиться, чтобы не привлекать к себе внимания и не спугнуть господ Пожирателей раньше срока. Прежде стоило подумать о том, как добраться до их лидера.

— Не знаю, — сказал Стоун, выпуская из лёгких расплывшийся вокруг причудливыми завитками дым. — В Хогвартсе Риддл был образцовым учеником. Весь такой правильный, вежливый, идеальный староста школы. Но это для преподавателей. С другими студентами он не всегда был так безукоризненно сдержан и любезен. Том уже тогда отличался от своих друзей, но я никогда всерьёз не задумывался, чем именно… Знаете, Элфиас, по-моему, я ни разу не видел, чтобы он улыбался или смеялся.

Впрочем, какая теперь разница? В психотерапевты Риддлу Урхарт точно не нанимался. Намного важнее было выяснить, где его искать, и больше всего шансов на это было, как это ни парадоксально, у Боунса. Какая ирония.

— И что заставляет вас думать, что Фоули можно перевоспитать? — резковато дёрнув подбородком, осведомился у Дожа Стоун. — Это ваше личное мнение, или это Эдгар так сказал?

Элфиас мог сколько угодно доверять своему информатору и полагаться на его суждения, и в конечном итоге Урхарт согласился бы с его вердиктом, но это не означало, что он не должен был высказывать свои сомнения, когда они у него появлялись. Боунс почти наверняка оценивал Фоули необъективно, потому что сочувствовал ему, как товарищу по несчастью. Только не факт, что Хэмиш нуждался в этом сочувствии: в отличие от Эдгара, когда стул под ним начал пригорать, Фоули обратился за помощью вовсе не к свои коллегам, а к человеку, заведомо связанному с Пожирателями Смерти.

— Среди авроров и хит-визардов сейчас полно таких разочарованных, но разочарование для них — ещё не повод переметнуться на сторону террористов, — жёстко сказал Урхарт. — Вы толкаете меня на опасный путь. Если я начну сомневаться в каждом из своих людей, это только усугубит их разочарование. После Фоули исключать вероятность наличия других отчаявшихся с рухнувшей системой ценностей я уже не могу, но и подозревать каждого — тоже. Это было бы оскорбительно как для ребят, так и для меня самого.

Ему понадобилась ещё одна затяжка, чтобы взять себя в руки и вернуть интонациям привычную сдержанность. Дож, в конце концов, ничем не заслужил, чтобы на него выливали ушат раздражения, вызванного третьими лицами.

— Если Фоули не будет осуждён на продолжительное пребывание в Азкабане, за ним можно и даже нужно будет установить наблюдение. Возможно, наши Пожиратели свяжутся с ним снова, или он восстановит свои воспоминания и сам попытается выйти с ними на контакт. В любом из этих случаев он может оказаться полезен. Но я должен обратить ваше внимание и на вероятность другого сценария. Фоули могут утопить сами господа террористы, заседающие у нас в Визенгамоте на правах судей — если они считают, что избавиться от него для них удобнее, чем ему помогать.

И такой вариант Урхарт себе вполне представлял.

Судя по едва различимому вздоху Дожа, ситуация в целом утомляла и расстраивала его, как и её отдельные проявления. Ничего удивительного: имея возможность оценить картину во всей её полноте, трудно было не поддаться упадническим настроениям. Слишком многое шло наперекосяк, и надеяться на то, что всё как-нибудь исправится само, было бессмысленно, а Элфиас Дож был достаточно умным волшебником, чтобы это понимать. Соответственно, понимал он и тот печальный факт, что дать отпор молоху зла, маятник которого уже раскачался и нёсся вперёд на полном ходу, как Хогвартс-экспресс в его лучшие времена, было некому, кроме них. Ответственность, которую они добровольно взяли на себя, начинала давить на плечи тяжёлым грузом. Когда знаешь, что никто не поможет и никто не придёт, а враг могуществен и силён, остаётся полагаться только на собственные силы — и плечо того, кто встанет рядом с тобой. При всей малочисленности Ордена, одиночками они не были. Урхарт ценил это намного больше, чем показывал. Он не оставил бы эту борьбу, даже будь он сам по себе, и продолжал бы с ослиным упрямством нести свой дозор и искать способы справиться с противником, уже не таким незримым, как прежде. Но он чувствовал, что отсутствие поддержки могло толкнуть его к отчаянным мерам, которые несмываемым бременем легли бы на его душу. Когда знаешь врага в лицо, соблазн устранить его физически, если уж закон ни на что не способен, становится слишком велик. Элфинстоун не мог не думать об этом даже сейчас, хотя и гнал от себя эти опасные мысли, которым нельзя было позволять развиться. Существование Ордена помогало удержаться от радикальных шагов. Они бы поняли, что произошло. И она бы узнала. Порой Урхарт даже жалел о том, что эта женщина настолько умна. Всё было бы проще, будь она чуть менее проницательной. Кроме того, для экстремальных шагов нужна была железобетонная уверенность. Никогда не следует слишком полагаться на информацию, полученную из единственного источника, — это правило Стоун усвоил, ещё пока работал детективом в отделе хитов. Поэтому пока с активными действиями в любом случае приходилось повременить. Урхарту не очень нравилось, что они оставляют инициативу за другой стороной, но он знал, что сейчас так было нужно. Выждать подходящий момент для удара тоже способен не каждый. Они не имели права на ошибку.

В умении поставить вопрос ребром Дожу было не отказать. Вновь прозвучавшая фамилия Крауча заставила Элфинстоуна быстро перевести взгляд на старшего товарища и подсознательно порадоваться тому, что у него оставалось ещё не менее половины сигары — иначе вслед за первой пришлось бы сразу же раскуривать вторую.

— Понимаю ваши опасения, — произнёс он, окружив себя новой порцией танцующих побегов дыма. — Бартемиус решился на непопулярные меры, и Пожирателям это только на руку. Но он не один. Наши ребята могут спорить и недоумевать из-за разрешения использовать Непростительные. Некоторые, возможно, осуждают такой подход. Но они всё ещё на стороне закона и правосудия.

Сложнее было сказать, все ли они понимают необходимость наступить на горло своему возмущению, проигнорировать закидоны руководства, заткнуться и просто продолжать делать свою работу. Порой Урхарту хотелось по очереди взять каждого в отделе под локоть, отвести в тёмный уголок и провести воспитательную беседу на тему «почему нужно простить старшим прегрешения их и сосредоточиться на выполнении своих обязанностей». Возможно, ему в самом деле стоило этим заняться. Так что да: вопрос о настроениях в ДОМП он воспринял лично и отнёс его на свой счёт.

— Крауч непримирим. Он не остановится, пока не добьётся цели. Если только ему не помешают, а сделать это нелегко, — Стоун поморщился. Помешать Краучу было сложно. Лучше всех с этой задачей справлялся один человек. — Он не из тех, кто даст слабину или пойдёт на попятный, что бы ни случилось. Но Бартемиус сам себе худший враг. Думаю, этот тезис в пояснениях не нуждается.

Урхарт снова отложил сигару, посмотрел на бокал с огневиски, но так к нему и не притронулся.

— Говоря откровенно, Элфиас, несмотря на все сложности, которые мы получили благодаря январскому декрету, я сделаю всё возможное, чтобы Крауч продержался на своём посту как можно дольше, потому что для наших недругов он не меньшая заноза, чем для всех остальных, и он прекрасно перетягивает всё ненужное внимание на себя. Для Ордена это только к лучшему.

Аргументы могли быть разными, в зависимости от личности собеседника, но суть от этого не менялась: служебный долг оставался для Урхарта основным приоритетом, и Стоун видел свою священную обязанность в том, чтобы быть надёжной опорой для своего начальника, не взирая на личное мнение о проводимой им политике. Во всяком случае, пока он не нарушает закон. С индульгенцией на Непростительные Крауч ходил по краю, но это ещё не было преступлением. С тем же Хэмишем выходило иначе.

— Использовать Фоули можно и втёмную, — возразил Урхарт. — Будь моя воля, я бы сделал именно так. Всё, что он узнает, он потенциально может передать Пожирателям Смерти. Это неоправданный риск.

Он всё-таки пригубил огневиски, попутно соображая, каким образом Дож предлагал использовать Фоули и как это можно было обставить — потому что, несмотря на высказанные возражения, продолжал искать в словах Элфиаса рациональное зерно и пытался посмотреть на ситуацию под другим углом, чтобы не упустить ни единой ниточки, за которую можно было бы уцепиться.

— Вот если известные нам лица в Визенгамоте его утопят — это уже другое дело. Тогда будет хотя бы шанс склонить его к сотрудничеству. Но это всё равно будет сотрудничество со следствием, не с Орденом. Какую пользу вы надеетесь получить от Фоули, Элфиас?

Это «вы», в некотором смысле, подразумевало и Дамблдора, если бы Дож счёл возможным ответить за них обоих. Но даже если нет — Урхарта устроило бы любое разумное объяснение.

В словах Дожа звучала справедливость без упрёка, понимание несовершенства мироустройства и обречённости человека приспосабливаться к этому несовершенству, прокладывать через него путь и неизбежно делать по дороге неправильные шаги. Может ли вообще быть иначе, когда живёшь в мире, перевёрнутом с ног на голову? Отвечать на этот вопрос Урхарт не брался, сознательно ограничив для себя философскую проблему рамками постижимого пространства. Делай, что должен, — это было намного проще и понятнее путаных отвлечённых рассуждений о законе и нравственности. Всегда надо стремиться к идеалу — неважно, достижим он или нет. Только стремиться нужно во всём, в том числе и в выборе средств.

Бартемиус в последнее время в средствах стал несколько неразборчив: не имея возможности переловить всех преступников легальными методами, он решил использовать запрещённые приёмы, но прежде возвести их в ранг закона. Элфинстоун был более чем уверен, что Крауч не пытался таким образом прикрыть свои тылы: он искренне жаждал достичь своей благой цели, но точно так же убеждённо считал необходимым действовать при этом в рамках закона. Чего он не понимал или не хотел понимать, так это опасности подобных игр с переносом границ, потому что установлены они были не просто так, и любые их передвижения в конечном счёте вели к их стиранию. Если правящий режим дозволяет себе совершать преступления, он сам становится преступной тиранией, отличной от действий террористов только своей узаконенностью. До такого они не дошли, но от декрета Крауча до диктатуры было уже рукой подать. Да, это тревожило.

Сентенцию о правосудии и порядочности Урхарт поначалу оставил без комментариев, вместо этого пригубив огневиски. Элфиас всё говорил правильно, но его слова будто бы возвышались над реальностью, не соприкасаясь с ней напрямую. Стоун полагал, что это было вызвано профессионально отточенной деликатностью, с которой специальный советник Визенгамота воздерживался от излишне резких суждений о сфере ответственности своего собеседника. Это было весьма любезно с его стороны и, определённо, мудро, хотя Урхарт с лёгкостью отдавал ему право на большее.

— Кто из нас без греха? — он пожал плечами, сделал ещё глоток и вернул бокал на столик. — Руководить департаментом правопорядка всегда непросто, а сейчас — особенно. В такие времена власть не может бездействовать. По правде сказать, я не завидую Бартемиусу.

Но в самом деле, справляется ли он с Краучем? Ответить на этот вопрос было ещё сложнее — в том числе самому себе.

— Смотря что вы имеете в виду. Параграф о разрешении на Непростительные из декрета никуда не исчез, хотя, видит Мерлин, я старался его отговорить, — Стоун позволил себе редкое проявление эмоций: он с неудовольствием поморщился. — До сих пор не могу себе этого простить. Это избавило бы от множества проблем всех, включая самого Барти.

Увы, это был провал. В ту ночь после Кровавого Рождества Крауч был непоколебим. Он слушал, но не слышал.
Рука сама потянулась к стакану, но так до него и не доползла.

— Я не думаю, что от него следует ожидать новых эпических шагов в этом стиле. Крауч может казаться воинственным фанатиком, но он вменяем, — Элфинстоун тихо вздохнул и всё-таки позволил пальцам сомкнуться на холодном стекле бокала. Хотелось прибавить «пока», но профессиональная этика и внутренняя потребность постоять за начальника не позволяли ему зайти так далеко даже в беседе с всепонимающим Дожем. Поэтому он охотно вернулся к обсуждению того, что ждало или могло ожидать Хэмиша.

— С Фоули слишком много неясностей, — это было произнесено не столько осуждающе, сколько задумчиво. — Я постараюсь сделать то, о чём сказал. По меньшей мере, это позволит мне пообщаться с ним один на один. Правда, не знаю, что это даст с учётом его подтёртой памяти, но попробовать стоит. А вы постарайтесь попасть в число той сокращённой коллегии Визенгамота, которая будет рассматривать его дело, раз уж отправлять парня в Азкабан до скончания веков не выгодно ни с какой стороны.

Стоун оторвал бокал от столешницы и приподнял его, глядя на Дожа и подтверждая тем самым сформировавшуюся между ними договорённость. Фоули он, в некотором смысле, даже сочувствовал: мальчишка явно сглупил, и, хотя у него нашлись неожиданные заступники, это ещё не гарантировало ему ни жизни, ни свободы.

С того дня, как Декрет Крауча вступил в силу, Урхарта периодически посещало ощущение, будто все они находятся в поезде, несущемся с откоса со сломанными тормозами, и с каждой секундой приближаются всё ближе к обрыву. Он не позволял себе ни поддаваться панике, ни впадать в фатализм — это были две крайности, которых следовало избегать в любой ситуации. Он продолжал работать, гоня от себя мысли о том, что всё катится к Гриндевальду, и невозможно предсказать, что принесёт следующий час, а не то что завтрашний день. В качестве тормозов для их экспресса раньше работал закон. Теперь эти тормоза были основательно расшатаны Бартемиусом с его разрешением на Непростительные. Это было плохо — причём, вероятно, для всех — но это приходилось принять как факт действительности. Соглашаться с ним или нет — то был уже другой вопрос. Элфинстоун сделал хороший глоток огневиски и опустил руку на подлокотник кресла.

Разумеется, когда такая необходимость возникала, он по мере сил защищал ДОМП от Бартемиуса. Но мало кто обращал внимание на то, что эта связь, как и диктуемые ею обязательства, работала и в обратном направлении — и сейчас, по-видимому, настал тот переломный момент, когда уже самому Бартемиусу не повредила бы защита от его же птенцов. Далеко не все из них были способны понять то, что понимал Дож: из всех сотрудников департамента правопорядка в самом незавидном положении оказался именно Крауч — если не считать дожидавшегося трибунала Фоули, конечно. Потому что на изломе хрупкого льда, в который Барти одним росчерком пера превратил всю систему обеспечения правопорядка, достаточно было любого неосторожного движения, чтобы свалиться с вершины в беспросветную бездну и утонуть в граде осколков. В своём стремлении добиться справедливости Бартемиус подставился под удар, и Урхарт теперь уже не на шутку опасался не только за ДОМП, но и за его личное будущее.

Плохо было и то, что из-за разрешения на Непростительное Трио, непопулярного среди большинства сотрудников, в глазах мирных волшебников неизбежно должна была пострадать репутация всего департамента. Если на весь ДОМП станут смотреть как на верных псов зарвавшейся диктатуры — как быстро люди начнут ломаться под таким давлением и приходить к выводу, что лучше быть, чем слыть, потому что терять всё равно уже нечего? Скольких это подтолкнёт к сделкам с совестью и применению недопустимых методов в работе? Думая об этом хладнокровно, без примеси эмоций, Урхарт приходил к неутешительному выводу: он не смог вовремя остановить Крауча, и теперь всё шло к тому, что ещё немного, и лучшее, что можно будет сделать для ДОМП — это провести черту между департаментом и его нынешним руководителем. Может быть, стоило сделать это уже сейчас.

— Перспектива, которую вы озвучили, — мой кошмарный сон, — сказал Урхарт. Новая сигара словно сама прыгнула в руки сразу следом за первой. — Внимание к аврорам и хитам теперь такое, что мы все как под увеличительным стеклом. Бартемиус хотел снять с наших ребят ответственность за превышение полномочий, если оно ведёт к поимке или смерти преступника, но эффект в действительности выходит противоположным: если за Аваду аврора не осудит Визенгамот, это сделает общественность, а это суд не менее строгий. Я не должен этого говорить, но, если Крауч в ближайшее время не изменит свой подход, проблемы ДОМП станут несоизмеримы с теми мнимыми привилегиями, которые им позволяет декрет и которыми большинство никогда не воспользуется.

Сотрудники департамента должны были вести себя безукоризненно и до принятия этого документа, но теперь ситуация вышла на принципиально новый, гротескный уровень. Хорошего в этом было мало. И было ли оно вообще? Беспокойство Дожа в очередной раз подтверждало, что долго так продолжаться не могло, — но это по-прежнему не порождало у Урхарта желания муссировать эту тему без определённых целей.

— Не знаю, будет ли от этого толк, но давайте попробуем, — кивнул он, возвращаясь мыслями к предстоящему трибуналу над Фоули. — Во всяком случае, это лучше, чем сдаваться без боя.

Стоило учесть и политический аспект: Пожиратели Смерти, как известно, ратовали за превосходство чистокровных волшебников, но не все чистокровные волшебники разделяли их идеологию. Если Министерство сейчас отправит в Азкабан на пожизненное заключение самого что ни на есть чистокровного Фоули без железобетонных доказательств его вины, это вызовет непонимание и недовольство тех чистокровных семей, которые до сих пор не спешили встать на сторону этого так называемого «лорда». Часть из них это даже могло подтолкнуть в объятья Пожирателей Смерти. Не исключено, что именно на это они и рассчитывали — и, значит, нужно было сделать всё возможное, чтобы им помешать.