Вопреки худшим подозрениям Магдалины, вечером четырнадцатого февраля, оставив её одну рыдать в подушку, проклиная мужа и свою горькую судьбу, Эйдан не отправился искать приключений на стороне. Причин тому было несколько. Во-первых, приключений на «любовном» фронте, пусть и под знаком ненависти, ему на сегодня уже хватило. Во-вторых, именно этим вечером имело смысл остаться дома для подтверждения «алиби» об отсутствии четы Эйвери в опере. В-третьих, нужно было разобраться с последствиями протестной акции Маг. И потом, ему просто хотелось отдохнуть.

Да, тот вечер Эйдан представлял себе совсем не так. И нужно же было его бесценной жёнушке устроить этот спектакль с головой убиенной Ребекки на блюде! Удалившись на свою половину, он принял душ, переоделся и сел в кресло перед камином — подумать. Он не говорил с Сандрин о намерении признать её Эйвери официально в ближайшем будущем, поэтому полагал, что с этой стороны эффекта обманутых ожиданий удастся избежать. Пусть всё развивается своим чередом, без лишней спешки. Возможно, это даже к лучшему.

Что касается самой Магдалины, тут всё было несколько сложнее. Она совершила поступок, которого ей совершать не следовало. Изменить этого было нельзя, с последствиями они оба уже столкнулись, и эти последствия оказались более разрушительными, чем хотелось бы наверняка им обоим. В то же время, Эйдан не сомневался, что Маг о содеянном не сожалела. Он тоже ни о чём не жалел — примерно до того момента, пока перед ним не появился Фобос, начавший лепетать что-то невразумительное про подарки. Когда он приволок портрет Магдалины и — как же без этого! — голову на блюде, ситуация прояснилась. Отчитав эльфа за такую вопиющую несообразительность, Эйдан велел доставить «трофей» в подвал и вскоре спустился туда сам, предварительно сообщив Магдалине-на-картине, что вынужден временно покинуть её ради другой женщины. Однако, сжигая голову молодой волшебницы, Эйдан думал не столько о ней, сколько о погибшем ребёнке, о Маг и об их будущем сыне.

Следующие несколько дней его благоверная избегала его общества. Он не навязывался. Было очевидно, что Магдалина обижена и что ей понадобится время, чтобы зализать раны и пережить случившееся. К тому же, ему было чем заняться, а экстренное собрание в Ставке внесло дополнительный элемент хаоса в и без того не самые упорядоченные будни дома Эйвери.

Однако этой щедро выданной передышки для Маг, похоже, оказалось недостаточно, потому что она решила пойти ещё дальше и избавить себя от необходимости присутствовать с ним под одной крышей. Узнал об этом Эйдан от домовиков. Вернувшись вечером в понедельник домой из Министерства, он привычно осведомился у Деймоса, у себя ли миссис Эйвери, и получил неожиданный ответ. Спустя несколько минут допроса Эйдану удалось выяснить, что хозяйка никаких посланий ему не оставляла, но дала понять эльфам, что отправилась в фамильный летний дом в Истборне. Он, разумеется, тут же заставил Деймоса сгонять в означенную точку пространства и проверить, действительно ли Магдалина там. Получив утвердительный ответ, Эйдан несколько успокоился — и решил, что едва стартовавшая рабочая неделя даёт ему прекрасную возможность проявить великодушие.

Он не трогал Маг до вечера пятницы. Потом её мирному уединению настал конец.

Страшно сказать: несмотря на выданное домовикам поручение максимально незаметно и ненавязчиво наблюдать за миссис Эйвери и немедленно докладывать ему в любой непонятной ситуации, Эйдан испытывал некоторое беспокойство по поводу того, в каком состоянии он найдёт Магдалину. Однако, переместившись в Истборн через порт-ключ, в доме он её не застал, и, возможно, это было даже к лучшему, потому что оставляло ему шанс на полноценный сюрприз. Конечно, можно было пойти прогуляться и разыскать Маг в окрестностях, но никакой необходимости в этом не было: стоит немного подождать, и она вернётся сама.

Имевшимся у него временем Эйдан воспользовался, чтобы расположиться в гостиной, предварительно велев Тисифоне, которую он прихватил с собой, подать чай и проваливать с глаз долой. Свет он погасил, оставив только камин, от которого в комнате становилось скорее тепло, чем светло, и остановился у окна, вглядываясь в сумерки. Завидев силуэт супруги, Эйдан отошёл вглубь помещения. Он рассчитал всё так, чтобы разливать чай по чашкам к тому моменту, как она переступит порог комнаты, — запросто и по-домашнему, как будто последних пары недель не было вовсе, а они двое виделись не более получаса назад. Как когда-то давно, когда они отправились сюда вместе впервые и ещё наслаждались обществом друг друга.

— Здравствуй, Маг, — Эйдан поднял взгляд на жену, после чего продолжил наливать чай во вторую чашку. — Как прогулялась?

Он мог бы сделать несколько шагов ей навстречу, но не раньше, чем поставит чайник на серебряный поднос. Именно на это Эйдан и рассчитывал — ему нужны были эти несколько мгновений, чтобы оценить состояние Магдалины и соответственно скорректировать собственную линию поведения, если в этом возникнет необходимость. В конце концов, должен же он был дать ей шанс решить всё по-хорошему. Воспользоваться им или нет — это уже было её дело.

С улицы дохнуло свежестью: облако холодного февральского воздуха вплыло в дом через открывшуюся дверь вместе с Магдалиной, когда она вошла. Она и сама выглядела изрядно посвежевшей и даже похорошевшей — после прогулки на её щеках появился лёгкий румянец, а в глазах — давно ушедший, как казалось, блеск. В первый миг Эйдан не мог уловить, что именно изменилось в его супруге за то время, пока они не виделись, но уже в следующую секунду он понял, в чём дело. Маг выглядела счастливой. Даже несмотря на то, что его появление стало для неё сюрпризом — без сомнения, неприятным, — она не могла скрыть этого внутреннего света. Эйдану хотелось бы думать, что так на его благоверную подействовали регулярные прогулки на свежем воздухе, или ощущение развивающейся в ней новой жизни, или, может быть, разговор с Норой, которая, как донесли ему домовики, навещала Магдалину в её уединении. Однако он знал, что истинная, самая главная причина этой вернувшейся к ней лёгкости бытия крылась в одном простом факте: его не было рядом.

Всколыхнувшуюся при этой мысли глухую волну злости — на себя и на жену — Эйдан подавил усилием воли. Когда он увидел на каминной полке её обручальное кольцо, сдерживаться стало труднее, и, возможно, только то, как нервно Магдалина стаскивала перчатки мгновением раньше, помогло Эйдану сохранить самообладание. Вот, значит, в чём была причина этой лёгкости: она разгуливала по окрестностям без кольца, сбросив с себя груз брачных уз, и оттого ощущала себя такой свободной и счастливой, пока он не появился. Эйдан не удивился бы, заяви ему Маг, что она всё решила, и потребуй она развода. Может быть, ей и в самом деле начинало казаться, что это отличный выход из её затруднительного положения. Этой опасной иллюзии нельзя было позволить развиться, и именно поэтому Эйдан не мог больше оставлять свою горячо любимую супругу в одиночестве. Вкус свободы слишком сладок, и стоит распробовать его сполна, как расстаться с ним станет уже не по силам.

Ему хотелось просто взять её в охапку, утащить домой и запереть там, если понадобится, но Эйдан понимал, что злость и раздражение — плохие советчики в этом деле. Такой сценарий они проходили совсем недавно, и ни к чему хорошему это пока не привело. Стоило сменить пластинку и попробовать что-то другое. Поэтому он спокойно проследил взглядом за тем, как Маг возвращает кольцо на палец, придержав просившиеся на язык колкости и отказавшись даже от проявлений ядовитой снисходительности. Может быть, подумав о крайнем случае, он сгущал краски. Может быть, Магдалине просто нужна была небольшая передышка — и, положа руку на сердце, он не мог её в этом винить, потому что сам довёл её до такого состояния. Только эта передышка не должна была чересчур затягиваться. Эйдан поставил чайник на серебряный поднос и посмотрел на жену.

— Да, я вижу. Хорошо выглядишь. Очевидно, отдых от меня пошёл тебе на пользу, — он сказал об этом прямолинейно, но достаточно просто, без иронии и без нажима. Такова была правда, и избегать её Эйдан не видел смысла. В конце концов, им нужно было поговорить, причём именно об этом. Правда, с продолжением он не торопился, равно как и не делал попыток приблизиться к супруге или коснуться её.

— Дома пусто. И тихо. Твой портрет тоже не особенно жаждет со мной разговаривать, — Эйдан сел в одно из кресел и взял в руки тонкую фарфоровую чашку на расписном блюдце. Налитое на донце молоко смешалось с чаем живописными клубами, напоминающими густые облака пара. Он сделал маленький осторожный глоток: чай был всё ещё горячим.

— Предложил бы тебе ко мне присоединиться, но ты ненавидишь чай, — заметил Эйдан. Вторая чашка всё равно была наполнена, и свободное кресло рядом тоже имелось. Настаивать он не собирался, так что выбор оставался за Магдалиной. Во всяком случае, пока. — Меня ты тоже ненавидишь?

Она сказала ему об этом в сердцах в тот вечер, когда они виделись в последний раз, но на тот момент в ней говорили эмоции. Вопрос Эйдана подразумевал нечто более глобальное. Кольцо Маг, как бы там ни было, надела. А ведь могла и демонстративно оставить его лежать на каминной полке.

Не могла, конечно. Но было бы хуже, если бы она решила попробовать.

Отредактировано Aedan Avery (2021-01-19 00:47:20)

Несмотря на её слова и, вероятно, чувства, Магдалина тоже села в кресло возле ненавистного ей мужа и взяла чашку ненавистного ей чая. Эйдан чуть улыбнулся одним уголком губ, воздавая дань этой обречённой смиренности перед несвободой, навязанной толстым сводом неписаных правил. Должно быть, Маг не могла отделаться от чувства, что сжигает собственную жизнь на алтаре их брака, — он предполагал, что именно так всё должно было выглядеть в её глазах.

Было бы нелепо отрицать перед самим собой, что причина подобного мироощущения крылась не только в повышенной чувствительности и эмоциональности самой Магдалины: Эйдан изрядно постарался, прикладывая к руку к формированию столь прискорбной картины мира в глазах своей супруги, и отдавал себе в этом отчёт. Единственная женщина, которая была с ним постоянно на протяжении четверти века, испытывала к нему ненависть. Не самый приятный итог двадцати пяти лет брака, однако Эйдан не считал это приговором. Говорят, от любви до ненависти — один шаг, но по его наблюдениям от ненависти до любви расстояние было не многим больше. Полное равнодушие — вот что было для отношений по-настоящему губительным. Столь яркие, как в их случае, переживания и эмоции, напротив, подходили — независимо от того, какими красками они расцветали. Эйдан видел в них основу, своего рода пластичную массу, которую можно формировать по собственному усмотрению. Этим он сейчас и планировал заняться: пришло время скорректировать создаваемую ими обоими фигуру, пока она не превратилась в аморфный сгусток глины, уходя в небытие, и слепить из неё достойную оживления скульптуру.

Пессимистические оценки Маг не вызвали у Эйдана удивления. Она была подавлена, немало пострадала от него за последнее время физически и морально, и их совместная жизнь предсказуемо казалась ей тёмным, беспросветным тоннелем в никуда. Эйдан смотрел на их брак под другим углом зрения, и для него всё выглядело иначе.

Значит, сумасшедшая. Он негромко хмыкнул, когда это услышал. Сумасшедшей он Магдалину точно не считал. Немного импульсивной в своих решениях — может быть, но ведь это так естественно при таких нелёгких жизненных обстоятельствах. К тому же, действовала она, по всей видимости, весьма рассудочно. Просто последние значительные поступки Магдалины стёрли для неё черту, которую она ранее не переступала. Это вовсе не означало потери рассудка под давлением эмоций, но Эйдан предпочёл бы не отпускать сейчас супругу слишком далеко от себя: он не был уверен, насколько легко или трудно ей далось убийство и обезглавливание Ребекки и, со всей очевидностью, маленького ребёнка, а это была не совсем та тема, которую можно обсудить с подружками для облегчения души. Если, конечно, в этом присутствовала необходимость.

Правда, сама Магдалина сейчас явно об этом не думала: судя по её словам, она вела к необходимости развода. Понимала ли она, что в любом случае его не получит? Вероятно, понимала, — и, значит, нарочно завышала цену, вступая с ним в торг.

— Нет, — ответил Эйдан, опустил чашку на блюдце и чуть качнул головой, внимательно глядя на Маг. — Ты единственный человек, с которым я могу позволить себе быть самим собой — за исключением, может быть, пары друзей, когда я вижусь с ними тет-а-тет, что бывает довольно редко. В Министерстве я должен постоянно сохранять хладнокровие и рассудительность, демонстрируя коллегам непроницаемую маску дипломата, на светских приёмах — играть роль чопорного аристократа и главы рода Эйвери, во время чаепитий с Дамблдором — выворачиваться наизнанку, чтобы не выдать ему никаких подтверждений того, о чём он и так прекрасно знает и беспрестанно намекает, со своей дочерью-аврором — проявлять искренность и одновременно строго дозировать информацию. А собрания у Лорда — вообще отдельная история, требующая максимальной собранности и быстрой смены масок и декораций по необходимости. Даже нынешние отношения с моими школьными друзьями отягчены грузом служения нашему тёмному чудовищу. Но ты…

Не отрывая взгляда от Магдалины, Эйдан наклонился вперёд и опустил чашку вместе с блюдцем на низкий столик.

— Ты хорошо знаешь меня, Маг. С тобой мне не нужно играть роли и притворяться кем-то другим. И даже когда ты действуешь мне на нервы, я могу этого не скрывать. К слову, это происходит не так уж и часто. Хотя с убийством младенца ты всё же перегнула. Но я понимаю, почему ты это сделала.

Эйдан положил одну руку на подлокотник кресла, чуть смещая корпус в ту же сторону — ближе к супруге.

— Я хочу, чтобы ты знала: ты, Эрлинг и наш будущий ребёнок для меня важнее всех моих внебрачных детей, вместе взятых, не сомневайся в этом. Но должен признать: моё чувство собственничества распространяется и на них — это факт, которого я не могу отрицать.

Эгоистично, зато честно. Он ведь сам только что говорил о том, что для него нет необходимости что-то от неё скрывать. Правда, обычно это не означало готовности к откровениям — но порой обстоятельства требуют нестандартных решений.

— Возможно, нам просто пора попробовать что-то новое. Например, попытаться хотя бы какое-то время не изводить друг друга сознательно. Для разнообразия. Когда-то это у нас неплохо получалось.

Эйдан догадывался, что Маг говорила ему лишь сотую долю того, что о нём думала, и, по большому счёту, его это устраивало. О своих худших сторонах он был прекрасно осведомлён и сам, этих сторон было много, и скрупулёзное копание в них поставило бы его в настолько невыигрышное положение, что впору было начинать беззастенчиво использовать эти худшие стороны как свои сильные, как он обычно и поступал. Но любовь к разнообразию удивительным образом распространялась и на эту часть жизни Эйдана, и сейчас наступил момент счастливого совпадения его желания с насущной необходимостью повести себя не так, как в абсолютном большинстве случаев.

Он мог бы сказать Магдалине, что ни за что не причинит ей по-настоящему серьёзного вреда, но это звучало бы неубедительно на фоне их совместного опыта взаимоотношений, — и, к тому же, до оскомины банально. Когда дело доходило до откровенного разговора, Эйдан не любил разбрасываться обещаниями: слова, однажды нарушенные, надолго теряют вес, и тогда значение могут сохранять только поступки. И всё-таки поговорить им было необходимо.

— Не делай из меня большее чудовище, чем то, каковым я являюсь, — почти зеркально усмехнулся он, отклоняя первый выпад своей обожаемой супруги. — Я и сейчас ничего из себя не изображаю, даже если тебе, возможно, кажется иначе. Или ты уже не веришь, что у меня может возникнуть желание не быть последней сволочью с собственной женой?

Вряд ли это могло быть правдой: будь это так, Магдалина травила бы не Ребекку, а его самого. Скорее, она не могла поверить, что означенное желание продержится у него хоть сколько-нибудь долго или что он справится с его воплощением в реальность. С этим спорить было уже сложнее — оставалось только создать прецедент, потому что все прежние, по-видимому, успели раствориться в толще менее приятных воспоминаний. Чудовищно несправедливо, но Эйдан готов был сделать вид, что этого не замечает.

— Вообще-то, всем перечисленным тоже бывает плохо, когда мне хорошо, — уточнил он. В памяти живо всплыла та ночь, когда Сандрин обрабатывала рану у него в боку и шипела на него за чересчур довольные на её вкус комментарии. — За такого уж монстра ты вышла замуж, любовь моя. Прости, если развеял иллюзию, что терпеть мой скверный характер приходится только тебе одной. Но тебе чаще других достаются сливки, это верно.

Эйдан снова наклонился вперёд, чтобы взять со столика чашку вместе с блюдцем, и один за другим сделал с десяток глотков, растягивая паузу.

— И что же тебя не устраивает в самой себе сейчас? — наконец, поинтересовался он.

С его собственной точки зрения, нынешняя Маг стала намного интереснее той юной красавицы, которую он взял в жёны четверть века назад. Она осталась собой, но в то же время изменилась, и эти перемены были Эйдану по вкусу — если бы не одна проблема, явно мешавшая жить ей и, как следствие, ему: Маг не принимала новую себя. Вероятно, потому что считала, что она была создана им, а всё, к чему имел отношение он, автоматически воспринималось со знаком минус. И вот это Эйдану совсем не нравилось. В последнее время его благоверная явно рисовала себе их семейную жизнь во всё более и более мрачных тонах, и это означало, что пришло время восстановить баланс.

Улучив момент, когда супруга подалась вперёд, он обманчиво плавным движением перехватил её почти трогательно задрожавшую руку, как только та освободилась от чашки, и, мягко удерживая её ладонь, посмотрел Магдалине в глаза.

— Я понимаю, к чему ты клонишь, так же хорошо, как ты — что я не могу тебе этого дать. Но я вижу, что ты на пределе, и не хочу подталкивать тебя к обрыву, — Эйдан отпустил руку жены и откинулся на спинку своего кресла. — Давай поговорим об этом, Маг. Что я могу сделать, чтобы пребывание под одной крышей со мной стало для тебя чуть менее невыносимым?

Аттракцион неслыханной щедрости, ни дать ни взять. Если бы он не знал, для чего это делает, то сам удивился бы, услышав от себя такие слова. Отчасти Эйдану было даже любопытно — поверит ли Магдалина в искренность его намерений и продолжит ли переговоры, или опрокинет это благое начинание шквалом сарказма, рискуя упустить свой, может быть, единственный шанс внести в их семейный уклад позитивные изменения. Потому что его терпение не было безграничным, и уж ей-то это было известно лучше, чем многим.

На один короткий миг Эйдану почудилось, что по лицу Магдалины скользнула тень, но его благоверная тут же взяла себя в руки. Заниматься самокопанием в его присутствии она, очевидно, была не готова. Может быть, она предавалась самоедству все те десять дней, пока они не виделись — в то время, когда не осыпала его мысленными проклятьями за все его прегрешения. Или, может быть, ей сейчас не хватало душевных сил, чтобы думать об этом в принципе: зная свою супругу уже четверть века, Эйдан догадывался, что отчаянный шантаж с обещанием лишить жизни собственного ребёнка, помноженный на несколько собственноручно совершённых убийств, едва ли дались Магдалине легко. И, говоря откровенно, он был бы только рад помочь ей разобраться в этой ситуации, даже несмотря на задетую её поступками гордость. Всё же это он был тем, кто подтолкнул Маг на скользкую дорожку, на которой она пока ещё чувствовала себя недостаточно уверенно — и лучше всего было бы устроить так, чтобы равновесие она обрела с его помощью и при его участии.

— Да-нет, именно моё, — миролюбиво возразил Эйдан. — Но если ты не хочешь об этом говорить, не будем.

Не мог же он заставлять её откровенничать из-под палки. Или мог, но зачем? Эффект был бы уже не тот. По пути принуждения они проходили уже не раз и в итоге оказались здесь — в летнем доме Эйвери после побега Магдалины и десятидневной разлуки. Казалось бы, за это время можно успеть успокоиться и надышаться воздухом свободы в гордом одиночестве, когда никаких других дел у тебя всё равно нет? Но Маг продолжала уверять, что для неё этого было слишком мало. Лгала? Или он пошатнул её моральное равновесие настолько, что, чтобы зализать раны, времени действительно требовалось больше? Как бы там ни было, Эйдан намеревался ускорить этот процесс — и для этого ему казалось целесообразным проявить всю возможную аккуратность и деликатность. Главное было найти золотую середину, чтобы одновременно вернуть его любимой мегере ощущение какого-никакого контроля и не потерять его самому.

— Если ты остаёшься, то к чему делать вид, что ты уезжаешь? Посещать приёмы и увлекаться светскими визитами тебе и так необязательно: отсутствие всегда можно списать на беременность.

Логика в данном случае, как мнилось Эйдану, была хорошим помощником: спорить с рациональными доводами всегда нелегко, особенно если в качестве контраргумента можно привести только желания и чувства.

Раз в месяц — это, конечно, было слишком редко, а мимоходом оброненное Магдалиной замечание, что при таком графике посещений скучать будет даже она, намекало на то, что его драгоценная супруга сама прекрасно осознаёт избыточную продолжительность названного срока. С другой стороны, она оставила ему лазейку, добавив в своё условие одно маленькое «или», позволявшее обойтись без ненужных споров и в перспективе дававшее Эйдану шанс получить своё.

— Должен предупредить: заскучать по тебе я точно успею быстрее, чем за месяц, — сказал он, предварительно кивнув и будто бы обозначая тем самым своё концептуальное согласие. — Я не видел тебя десять дней, и это уже было чертовски долго. Не очень приятно это признавать, но мне тебя не хватало, Магдалина.

Эйдан примерно знал, что и как следует говорить в подобных ситуациях, но точно так же знала об этом и она, и это несколько усложняло дело. Он понимал, что Маг, возможно, и захочется поверить в ласковые слова, но сделать это для неё будет нелегко — поэтому от него требовалось проявить максимальную искренность, чтобы в их диалог не просочилось ни толики лицемерия. Трудная задача для супружеской четы Эйвери со всей её богатой семейной историей.

— Зато я в полной мере оценил твой подарок. Портрет, я имею в виду, — добавил Эйдан, чуть улыбнувшись.

Это означало, в переводе на человеческий язык, что он провёл некоторое продолжительное время, разглядывая изображение Магдалины кисти итальянского мастера, возвращению которого на историческую родину сам же поспособствовал. Но утверждать, что он настолько соскучился по своей обожаемой фурии, что вместо камина созерцал вечерами её портрет, было бы чересчур прямолинейно — не говоря уже о том, что этим Эйдан поставил бы себя в неправдоподобно уязвимое положение.

Если Магдалина надеялась, что его рациональные доводы исчерпали себя на стадии озвученных ранее, её ожидало жестокое разочарование: на тот момент Эйдан ещё даже не начинал. Он лишь подготовил площадку для неопровержимых аргументов, о которых Маг, несомненно, могла бы догадаться сама, но предпочла игнорировать их существование, отчаянно цепляясь за спасительную фантазию о возможности побега. Истина, тем не менее, оставалась безжалостной к его несчастной, исстрадавшейся по свободе жене: сбежать она не могла.

В определённом смысле, Эйдану было её даже жаль. Или нет. Жалость казалась ему чем-то унизительным, сродни презрению. К своей милой гремучей змее он испытывал, скорее, некоторое сочувствие — ограниченное рубежами собственных интересов и терпения, но всё же. Не так уж много людей удостоились от него такого участия — и далеко не всегда его удавалось заслужить даже самой Маг. К сожалению, помочь ей на данном этапе он не мог, а разрушить последние надежды был просто обязан.

— Тут есть один нюанс, — спокойно заметил Эйдан. — Помимо того, что я являюсь «очень заботливым мужем и отцом наших детей», я ещё и возглавляю департамент международного магического сотрудничества. Если я отправлю свою горячо любимую беременную жену в солнечную Испанию в такое непростое для моей страны время, это будет равносильно признанию небезопасности Британских островов и, пусть и косвенно, моей же профессиональной непригодности. Не говоря уже о том, что это будет прямым нарушением декрета Крауча и вопиющим злоупотреблением моим служебным положением. Поэтому я не могу отпустить тебя в Испанию ни по-настоящему, ни «понарошку».

Всё это были факты объективной реальности, за которые он не считал необходимым извиняться уже хотя бы потому, что они от него не зависели. О чём Эйдан умолчал, так это о том, что при большом желании можно было бы в самом деле отправить Магдалину в Испанию нелегально — через порт-ключ, которым чету Эйвери без особых проблем обеспечил бы его дорогой друг Розье. Правда, даже в этом случае оставался риск появления вопросов у испанской стороны, а нервничать Магдалине в её положении было ну никак нельзя. Эйдан откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу, устраиваясь поудобнее.

— Но ты можешь остаться здесь, в летнем доме. Это приемлемо, объяснимо и не будет считаться предосудительным.

Он рассчитывал на то, что такой поворот станет для его обожаемой супруги неожиданностью. Да, это было умопомрачительно щедро с его стороны, и потому вряд ли Маг могла всерьёз на такое рассчитывать — что было только к лучшему и обладало потенциалом окончательно выбить её из колеи. Вдобавок, вариативность, которую допускала Магдалина в его отношении, сама по себе была неплохим знаком: она говорила о неуверенности его благоверной в его же мотивах, и это оставляло Эйдану шанс на свободу манёвра. Он понял, что выбрал правильный путь, и достигнутый успех следовало закрепить.

Эйдан тихо усмехнулся, отмечая для себя привычное ехидство Маг, но никак на него не отвечая.

— Не так давно ты уже обвиняла меня в сентиментальности, — напомнил он. — Настоящие чудовища очень к этому склонны, ты не замечала?

Это зашкаливающее миролюбие, вероятно, должно было аукнуться кому-то в ближайшем будущем своей точной противоположностью, но на этот раз Магдалине повезло: у неё был шанс спихнуть эту лавину на кого-нибудь другого, не став даже свидетельницей разрушительного бедствия.

— Конечно, я бы предпочёл, чтобы ты вернулась домой, но если местная обстановка тебя слишком утомила, и тебе не хватает свежего воздуха, я не буду настаивать. Поживёшь пока здесь, погуляешь по побережью. Это меньшее, что я могу для тебя сделать. Мне будет тебя не хватать, как и все эти дни, но на что только не пойдёшь ради спокойствия любимой жены.

Эйдан улыбнулся, выдержал небольшую паузу и снова посерьёзнел.

— Если уж на то пошло — Маг, неужели ты правда думаешь, что хотя бы одна из этих женщин заслуживает возможности сравнения с тобой? Они только брызги и пена на гребне волны; ты — мой океан. Порой слишком бурный и полный внезапных опасностей, но в то же время столь величественный и прекрасный, что в нём слишком легко утонуть. Ты просто вынуждаешь меня периодически хвататься за посредственность, чтобы остаться на плаву.

Как часто слова, подобные этим, звучали, когда они были молоды, и какой редкостью они стали теперь. В одну реку нельзя войти дважды, но Эйдан надеялся, что Маг хотя бы вспомнит о том чувстве, которое связывало их тогда — ведь сколько бы она ни обвиняла его в сентиментальности, ей самой эта черта была свойственна ничуть не меньше.

Nice try… you cannot turn away, but nice try
Пауза, затянувшаяся чуть дольше приемлемого, говорила Эйдану о многом, о чём умалчивала Магдалина. Его предложение, без сомнения, повергло её в шок, и ей нужно было время, чтобы с ним справиться, — понять, что это не сарказм и не злая шутка, поверить, что он действительно не собирается тащить её домой силком. Наверное, после их недавнего общего опыта это было не так легко для неё. Эйдан ожидал реакции подобного рода, и потому он был доволен, когда увидел тень замешательства на лице супруги.

Теперь ей стало, как минимум, сложнее держать себя в руках. Впрочем, она неплохо справлялась — не зря она носила фамилию Эйвери на протяжении стольких лет. Не знай её Эйдан так долго, он усомнился бы в том, что ему удалось выбить её из колеи: держать лицо Маг научилась в лучшем виде, даже дрожь в руках, казалось, куда-то ушла, а улыбка на её лице приобрела оттенок снисходительности. Абстрагируясь от ситуации, Эйдан в глубине души ощутил гордость за супругу и, в очередной раз, удовлетворение от собственного выбора. Магдалина знала, как себя вести, и умела подать себя с достоинством, разрушить которое удавалось только ему — но сейчас он не ставил перед собой такой цели.

Маг встала, и Эйдан тоже поднялся с кресла, следуя элементарным правилам учтивости. Он сделал всего один шаг навстречу жене и остановился точно напротив неё.

— Хочешь, чтобы я ушёл?

О, она этого не хотела — Эйдан читал ответ в её глазах, говоривших совсем не то, в чём его благоверная уверяла его вслух. Именно на это он и рассчитывал с самого начала, выбирая тактику неслыханного великодушия. Маг хотела бежать от него, когда он был с ней груб, но она всё же любила его — а в те минуты, когда он проявлял к ней заботу и внимание, это должно было даваться ей намного легче, чем обычно. Поэтому не спорить и уйти сейчас не было проигрышем — напротив, это был разумный ход, который даст Магдалине возможность побыть одной, заскучать и задуматься о том, как нелепо она себя повела, поддавшись чувству противоречия и прогнав его, в то время как он был с ней так безукоризненно деликатен. И если на этой почве она ощутит чувство вины — тем лучше. Тогда можно будет считать, что манёвр в полной мере удался. Может быть, она даже вернётся в Эйвери-мэнор сама. Сделает вид, что забыла что-то важное, что невозможно доверить их глупым эльфам, разумеется, но это уже будут мелочи.

Магдалина, вне всякого сомнения, чувствовала подвох и провоцировала его. Она не могла так легко поверить в его внезапную чуткость и испытывала его, нарочно стараясь уколоть побольнее и вывести из себя, чтобы сбить с избранного пути. Получалось у неё очень даже неплохо, но Эйдан не собирался давать ей выиграть. Если его обожаемая супруга проверяла его, не решаясь поверить в его щедрость, то он твёрдо решил для себя не поддаваться на её провокации, как бы она ни старалась вызвать в нём гнев или раздражение, выставив его тираном, а саму себя — невинной жертвой его произвола. Нет, настолько упрощать своей жене жизнь Эйдан точно не намеревался.

Следовало признать, однако, что и ему это давалось не слишком легко. Сейчас, глядя на Маг, ставшую для него неприступным бастионом, потому что он избрал путь благородства, Эйдан чувствовал, как его всё сильнее опутывает желание наплевать на этот красивый замысел, поставить на место эту дерзкую женщину и снова сделать её полностью своей. Может быть, даже больше, чем этого, ему хотелось просто коснуться её кожи, привлечь к себе и вдохнуть запах её волос. Он имел на это законное право и мог себе это позволить. Он хотел этого больше, чем когда-либо за последнее время. Но он готов был подождать ради достижения другой, более масштабной цели.

— Хорошо, — сказал он, стоя напротив Маг и прямо глядя в её красивое лицо. — Но присылать сову я, конечно же, не буду, — Эйдан улыбнулся уголками губ и чуть кивнул, обозначая тем самым, что попытка была неплохой, и он её за это не винит, но садиться ему на шею не позволит, а то, что она только что позволила себе, было уже чересчур. В конце концов, Маг могла позволить себе только то, что позволял ей он, — это была хорошая традиция, которую не следовало нарушать.

— Да, ещё одно, — вспомнил Эйдан, прежде чем двинуться с места. — Я кое-что оставил для тебя — там, на секретере, — он кивком головы указал в направлении стены, к которой жался означенный предмет мебели. — Фобос сказал, что ты сожгла мой подарок, поэтому я принёс новый экземпляр.

На этот раз альбом, на страницах которого оживали картины недавно закрывшейся галереи Маг, не был упакован в обёрточную бумагу — чтобы она сразу увидела, о чём идёт речь. Не зря же он старался, разыскивая адекватных искусствоведов, которые систематизировали художественные сокровища Магдалины и составили из них увесистую книгу. Настойчивости Эйдану всегда хватало.

Эффекта, на который он рассчитывал, Эйдан добился, но его заслуга в этом была не столь уж велика: единственное, что о чём он позаботился — это о том, чтобы оставить Магдалине чуть больше свободы, а вместе с ней — пространства для сомнений. Всё остальное она сделала сама. Конечно, вся сложная — хотя, в сущности, такая простая — работа мысли, помноженная на химию, проходила где-то в тёмных глубинах сознания, скрытая от постороннего взора, однако на поверхности этого океана отражалась тонкая рябь, по которой Эйдан угадывал общее смятение, охватившее его дорогую ведьму. На что он не рассчитывал, так это на то, что её эмоциональное состояние войдёт в резонанс с его собственным и вызовет у него отклик слишком сильный, чтобы его игнорировать. Особенно забавным это сейчас казалось Эйдану в свете его недавнего разговора с Сандрин о сердечных привязанностях. Наличие этих самых привязанностей у себя он, по большей части, предпочитал скрывать — периодически, в том числе, от жертв своего внимания. Но так не могло быть постоянно. Маг знала. Эрлинг, наверное, тоже знал. Ни в том, ни в другом случае это не исключало ссор и скандалов — и всё-таки они были семьёй и многое значили друг для друга, играя центральную в жизни друг друга. Просто признавать это перед кем-то было так же опасно, как не признавать этого перед собой.

На его вопрос Маг ответила очень быстро — с поспешностью, говорившей о болезненном расхождении между мыслями и чувствами. Эйдан услышал ответ таким, каким он должен был стать — и он, без сомнения, был доволен тем, что подвёл супругу к этой черте. Однако несмотря на всю расчётливость и осознанность избранной линии поведения, он обнаружил, как что-то всколыхнулось внутри в ответ на эту внезапную растерянность Магдалины, когда её взгляд скользнул по оставленной на секретере книге. Неподдельная забота и бескорыстное внимание — вот что могло всерьёз пошатнуть душевное равновесие его не избалованной этими нехитрыми благами жены. Но и её родившаяся в ответном порыве искренность тоже не проходила бесследно.

Последний бастион сопротивления пал, но сегодня победа Магдалины крылась в признании своего поражения. Она стояла напротив него — застигнутая врасплох, обескураженная и такая трогательно ранимая в эти мгновения, что один её взгляд был способен пробудить инстинкт оберегать и защищать. Довольно щекотливая ситуация, если учесть, что защищать Маг, в первую очередь, следовало от него самого. Выручало их обоих только одно: сейчас она, кажется, уже не хотела спасаться.

Осторожный, почти робкий, независимо от его содержания, вопрос и напряжённое внимание супруги аукнулись Эйдану волной внезапной нежности к его бедовой испанской принцессе. На несколько секунд он, ни слова не говоря, задержал на её лице тяжёлый от груза давивших эмоций взгляд. Потом Эйдан медленно подошёл к жене и остановился возле неё, по-прежнему неотрывно глядя Маг в глаза, стоя почти вплотную, но не прикасаясь к ней, не допуская ни намёка на спешку, позволяя напряжению разрастись и накалиться, а струнам нервов натянуться до предела. В её почти просительных интонациях явно звучало приглашение, и вместо ответа Эйдан предпочёл действовать.

— Иди ко мне.

Он обнял жену, прижал к себе, поцеловал в макушку, зарываясь лицом в её волосы.

— Я скучал по тебе, — негромко сказал Эйдан, крепко придерживая Маг за талию и немного мягче касаясь затылка. — И, если тебя всё ещё интересует ответ на твой вопрос, сейчас я бы взял тебя на руки, сел с тобой в кресло и просидел бы так до тех пор, пока ты не уснёшь, а потом отнёс бы тебя в спальню и уложил в постель.

В этой цепочке, определённо, не хватало секса, но это казалось дразнящим воображение элементом игры и вместе с тем почти экзотикой для их отношений, а ведь Эйдан сам предлагал супруге попробовать что-то новое. К тому же, воздержание порой только усиливает желание. Если не приходится ждать слишком долго, разумеется. О том, что происходит в противном случае, было замечательно известно им обоим.

Маг таяла в его объятьях, как пластилин от тепла рук, но сопротивляться ласковым уговорам в принципе намного сложнее, чем холодным и жёстким приказам. Однако дело, вероятно, было ещё и в том, что его жена не очень-то и хотела сопротивляться своему чудовищу. Если подумать, казалось вполне возможным, что Магдалина желала от мужа лишь одного — чтобы он был с ней заботлив и внимателен. Эйдан мог быть и таким, порой ему не нужно было даже прикладывать для этого осознанных усилий и притворяться — примерно как сейчас, когда его упрямица признала своё поражение. К сожалению, быть так всегда в их семье не могло. Человеку свойственно быстро привыкать к хорошему и постоянно желать большего. Эйдан предпочитал не позволять запросам супруги разрастись до космических масштабов, поэтому планку периодически приходилось опускать на прежний уровень. К счастью, сделать это было не так сложно и, зачастую, даже приятно для него: красивые женщины в окружении британского аристократа не переводились, и многие из них оказывались, к тому же, достаточно умными, чтобы не устраивать сцен и не рожать от него детей — в отличие от той несчастливой пары исключений, поплатившихся жизнью за свою недальновидность. По большей части, интрижки на стороне не стоили Эйдану ничего, кроме собственных денег и нервов Магдалины, однако и то, и другое, с учётом означенных целей и задач, он считал в целом удачным вложением.

Но сегодня ситуация была иной. Они уже миновали пик падения, и теперь какое-то время можно было смело подниматься в гору — и, хотя это звучало как напряжённое, требующее больших усилий занятие, в действительности всё было совсем не так сложно. Прижимая к себе притихшую Магдалину, Эйдан погладил её по волосам и любовно посмотрел в её лицо, когда она подняла на него глаза.

— Боюсь, — признал он. — Я не хочу тебя ломать, Маг. Ты у меня такая одна, знаешь ли.

Эйдан улыбнулся, принял стойку поудобнее и подхватил жену на руки. Её разрешение ему для этого, разумеется, не требовалось, но всё равно было приятно услышать из её уст согласие на всё, что ему вздумается сотворить сегодня в этих стенах.

— Не нашёл, — пусть это и было лишним, равно как и сам вопрос, ответил он. — И не искал.

Сделав всего-то несколько шагов, Эйдан опустился в кресло с Магдалиной на руках, устроился с максимально возможным комфортом и зарылся носом в волосы супруги где-то на уровне шеи, щекоча её кожу своим дыханием.

— Как давно мы не сидели с тобой просто так вечером у камина? — Вопрос не подразумевал обязательного ответа — он лишь стал отражением охватившей Эйдана ностальгии по теплу и домашнему уюту. В том, что их в его жизни было слишком мало, винить он мог только себя самого — в конце концов, ему не так часто выдавались свободные вечера, ещё реже он проводил их в стенах Эйвери-мэнора, и ещё реже — в обществе жены. — Тебе не кажется, что в последнее время наша жизнь превратилась в непрерывный бег с препятствиями и перманентное решение проблем?

Эйдан поудобнее положил руку Магдалине на бедро и не отказал себе в удовольствии мягко его погладить.

— Пока тебя не было, я думал о том, что было бы неплохо, если бы мы решали наши проблемы вместе, — снова заговорил он, глядя, как отсветы пламени в камине ложатся на лицо и грудь жены. — Времена сейчас непростые, подвоха можно ждать с любой стороны. На кого и полагаться в такой неспокойной обстановке, если не друг на друга?

Эйдан продолжал поглаживать Маг там, где его ладони соприкасались с её телом или тканями одежды. Говоря откровенно, он давно уже не чувствовал такого спокойствия и умиротворения, как в эти минуты.

— Нашу семью, конечно, нельзя назвать идеальной, но мне хотелось бы знать, что я могу тебе доверять, всегда и во всём.

Доведи он Маг до глубокой, всепоглощающей ненависти к себе, это стало бы невозможным — и это тоже была одна из причин, убеждавших Эйдана в необходимости притормозить и не слишком давить на свою благоверную, чтобы чаша её терпения не переполнилась. В отчаянии эта женщина была способна на удивительно сумасбродные поступки — это она ему уже доказала.

Их беседы не могли развиваться хорошо на протяжении долгого времени, потому что в их семье давно уже ничего не было хорошо — но они всё ещё оставались семьёй. Между ними сохранялось много такого, что их странным образом объединяло, будто бы назло и вопреки. Правда, примерно то же самое периодически отталкивало их друг от друга. Эйдан, как бы там ни было, не собирался легко сдаваться, тем более что Маг по-прежнему сидела у него на коленях, нежась в его объятьях и отрицая их связь разве что на словах — а слова порой значили так мало.

— Давно, — Эйдан тихо усмехнулся супруге в ключицу, вспоминая о первых днях, когда они отправили Эрлинга в Хогвартс. Просто удивительно, как у их сына ещё тогда не появился братик или сестрёнка, — было бы, если бы Эйдан не догадался, что Маг в то время элементарно не хотела заводить от него ещё одного ребёнка. Но даже в то время им всё равно было неплохо вместе, особенно пока Эрлинг учился на первых курсах. Они могли вдвоём интересоваться школьными успехами сына и его поведением, а, когда дело начало приближаться к выпуску, и его перспективами. Потом Эрлинг вырос и сферы влияния отца и матери на его жизнь неумолимо разошлись. У Маг, к примеру, не было никакого доступа к той её части, в которой Эйдан готовил наследника к вступлению в нестройные ряды Пожирателей Смерти. Эйдан в свою очередь не лез в отношения супруги с Эрлингом, хотя в основном это происходило, потому что у него на это банально не оставалось времени.

И вот теперь ему приходилось иметь дело с закономерным итогом своих деяний и с Магдалиной, утверждавшей, что никаких общих проблем у них нет. Эйдан предвидел нечто в этом роде, и заявление супруги ни в коей мере не стало для него неожиданностью — в отличие, например, от головы Ребекки на блюде с фамильными вензелями десяток дней назад. Маг говорила серьёзно, но будто бы утомлённо. Хотела она этого или нет, звук её голоса сейчас оказывал на Эйдана эффект успокоительного — или, возможно, дело было в прикосновениях тонких пальцев, зарывшихся ему в волосы и мягко массировавших затылок, что почти всегда действовало на него безотказно. Поддаваясь этим движениям, Эйдан и сам ненадолго прикрыл глаза, дав себе несколько мгновений, чтобы просто помолчать и насладиться моментом.

— Вообще-то, могу, — наконец, спокойно возразил он. — И доверяю, как бы абсурдно это ни звучало после всего, что… после всего, — закончил он фразу, решив не вдаваться в подробности, чтобы не бередить ещё довольно свежие воспоминания о вполне конкретных поступках и их последствиях. — Можешь считать меня наивным, но я верю, что ты будешь на моей стороне, если это окажется необходимо.

Вероятно, эту мысль следовало пояснить во избежание недоразумений наподобие только что затронутой им темы общих проблем, к которой Эйдан решил вернуться чуть позже.

— Я знаю, что мои тайны в сохранности у тебя. Ты можешь ненавидеть меня, пытаться ужалить и вывести из себя, но вместе с тем щадишь мою репутацию и имя моего рода и до сих пор не сдала меня в Азкабан, хотя могла сделать это уже сотню раз.

В последнее время это, к слову, стало значительно сложнее. Раньше у Эрлинга не было Метки, а за плечами самой Маг не висело несколько убийств. Так что теперь она была ограничена в пространстве для манёвра ещё больше, чем прежде — и, вероятно, больше прежнего нуждалась в глотке свободы.

— Но ты права, Маг, — Эйдан прижался виском к её лицу. — Я твоего доверия не заслужил, и, наверное, уже слишком поздно пытаться что-то исправить.

Однако он всегда был чертовски упрямым, уж ей ли не знать.

Эйдан тихо выдохнул и коснулся губами шеи жены под мочкой уха. Слова не могли ничего исправить, но этим вечером они были необходимы, кажется, им обоим, и где-то в глубине души он не терял надежды, что Магдалина сможет поверить ему снова, даже понимая, что в конечном итоге он обманет её опять, как случалось уже бессчётное число раз.

— Мои проблемы — действительно мои, и я не хочу втягивать тебя в них, — согласился Эйдан и чуть крепче прижал к себе Маг. — Но проблемы и не являются тем, что должно нас связывать. Почему между нами не может быть чего-то хорошего? У нас есть Эрлинг, а скоро появится его братик. И разве тебе плохо со мной сейчас?

Никогда. Никогда они не сидели и не говорили вот так по душам не о каких-то абстрактных материях, случайных происшествиях или хотя бы проблемах Эрлинга, а о них самих. Эйдан понял это внезапно, в один из тех моментов, когда губы Магдалины коснулись его виска. Они, бывало, беседовали о жизни, иногда о бытовых мелочах, но никогда — о том, что составляло суть их отношений. Хотя сами отношения они, разумеется, обсуждали — по большей части, на повышенных тонах и под аккомпанемент бьющейся посуды. Таких спокойных, взвешенных разговоров, в центре которых стояло бы простое, очевидное и вместе с тем такое таинственное «мы», за ними не водилось. Но Эйдану эти разговоры были не нужны. В отношениях с супругой он полагался на собственную интуицию и проницательность, подпитывая огонь в её южной крови, когда не срывался сам, давая волю гневу. В каком-то смысле они оба представлялись ему канатоходцами над пропастью между стенами льда и пламени, но на протяжении многих лет им удавалось сохранять хрупкое равновесие и не сорваться в бездну, и Эйдану начало казаться, что никакой бездны нет вовсе. Магдалина, по-видимому, придерживалась иной точки зрения.

— Тогда что такое доверие? — поинтересовался он, успокаивающе поглаживая жену по бедру. Возможно, им всё-таки стоило поговорить об этом раньше. Но, положа руку на сердце, прежде мнение супруги по этому поводу Эйдана едва ли волновало. Вообще-то, на протяжении долгого времени он просто принимал её присутствие в своей жизни как данность, не особенно считаясь с её заботами, пока они не задевали его лично. Но с тех пор Эйдан успел несколько переосмыслить свою позицию и стал уделять больше внимания если не самой Магдалине, то тому, что её занимало, — потому что пришёл к выводу, что за этой женщиной надо приглядывать тщательнее.

— Конечно. Обязанности, — он произнёс это так, чтобы нельзя было понять, соглашается ли он или отбрасывает эту версию лёгкой иронией. — А что заставляет тебя их выполнять? Чувство долга? Стремление быть идеальной женой для неидеального мужа?

Смешно. Если у Маг и были какие-то иллюзии по этому поводу, они наверняка должны были улетучиться вскоре после рождения Эрлинга, ещё в первые годы их брака. Поэтому он не очень понимал, что именно удерживало его супругу возле него, если она и впрямь считала, что вся её жизнь в качестве миссис Эйвери состоит исключительно из обязанностей.

Продолжая развивать свою мысль, Магдалина упомянула о кольце, и Эйдан мягко перехватил её руку, отводя её ото лба к губам и целуя тыльную сторону тонких нежных пальцев.

— Не так уж далеко он ушёл. К тому же, Эрлинг жив и здоров. Он умный мальчик, у него всё будет в порядке. — Эйдан накрыл ладонью низ живота Маг. — И у его брата — тоже.

Признаться, он не сразу понял, что именно имела в виду его благоверная, когда напомнила ему о прошлой неделе, а когда понял, то задумался, взяв паузу и спрятав лицо на груди у жены и покрывая её лёгкими поцелуями. Угроза избавиться от их пока ещё не рождённого сына, значит, была настоящей. Магдалина в самом деле считала, что готова убить собственного ребёнка — и теперь явно корила себя за это, несмотря на то, что ничего не сделала.

— Из тебя получилась хорошая мать, Маг. Но ты слишком сгущаешь краски, — Эйдан увидел напряжение в сомкнутых веках своей обожаемой супруги и поцеловал её в уголок брови, одновременно с этим смещая руку повыше, чтобы зарыться пальцами в её волосы. — Мысли — это ещё не преступление. И слова — тоже. Но если ты будешь постоянно изводить себя чувством вины за то, чего не совершала, это действительно может сказаться на здоровье нашего сына. Не думаю, что ты этого хочешь. И я этого тоже не хочу. Если тебе так будет спокойнее, оставайся здесь; я буду время от времени тебя навещать. Захочешь меня видеть, дай знать.

Эйдан мягко придержал Магдалину за затылок и коснулся губами уголка её губ. Быть с ней терпеливым и проявлять великодушие, когда она не плевалась ядом и не била фамильные сервизы, оказалось намного легче. Тем более что Эйдан чётко понимал, ради чего он это делает.