В последнее время их отношения с Магдалиной всё больше напоминали качели, только взлёты и падения в них не сменяли друг друга в предсказуемой последовательности, а происходили спорадически, внося в семейную жизнь четы Эйвери элемент хаоса. Эйдан давно перестал задумываться о том, почему всё складывалось именно так и что было тому виной — его несистематические появления дома, её бушующие гормоны или их общая вредность характера. Не стоило также забывать и о внешних обстоятельствах, которые никому не давали заскучать.

К примеру, Эйдан был немало удивлён, когда его розыски Ребекки завершились провалом. Задействовав свои связи, он нашёл нужную семью, но ушлая девица к этому моменту исчезла в неизвестном направлении, прихватив с собой младенца. Это не вполне соответствовало его собственным планам и порождало потенциальную неопределённость на перспективу, что Эйдану не особенно нравилось. Впрочем, столь спешное исчезновение могло свидетельствовать о страхе и потому позволяло надеяться, что больше он эту особу не увидит. Однако Эйдан предпочитал надежде уверенность и, соответственно, намеревался продолжить поиски.

Другие внешние обстоятельства внесли коррективы в его планы на вечер тринадцатого февраля. Разумеется, для его дражайшей супруги в нарушении им комендантского часа не было ничего нового и удивительного: Эйдан часто задерживался в Министерстве, нередко просто «задерживался», а порой был вынужден отправляться со службы не домой, а в Ставку или на свидания особого рода. Однако вчера он не вернулся вовремя по довольно необычной причине — потому что хотел сделать Маг подарок. И кто же мог предположить, что это займёт столько времени в силу внезапного появления Сандрин на радарах и не менее внезапной схватки с её недоброжелателями? Что касается общения с коллегами дочери по аврорату, оно в планы Эйдана не входило вовсе — и тем более не вписывалось в его представления об этом конкретном вечере.

Увы, всё это произошло, он снова вернулся поздно и потому сразу прошёл к себе, решив вообще избежать в этот день общения со своей любимой мегерой, которая наверняка пребывала в предсказуемо скверном настроении. А потом наступило 14-ое февраля. Эйдан был далёк от того, чтобы как-то выделять День всех влюблённых в череде далеко не серых будней, однако на этот раз дату было удобно использовать в качестве предлога, чтобы сделать красивый жест и преподнести Магдалине, для разнообразия, приятный сюрприз. Как ни крути, с начала года на неё уже успело свалиться слишком многое, а Эйдан вовсе не ставил себе целью довести её до нервного срыва с последующим выкидышем, самоубийством или попыткой убить его. Не для того они изводили друг друга четверть века, чтобы позволить всему закончиться так банально.

С утра Эйдан удалился в Министерство, ограничившись коротким обменом приветствиями с супругой и не оставив никаких шансов для долгих разговоров с выяснением всех обстоятельств вчерашних происшествий. Зато вечером он вернулся раньше обычного, чтобы появиться на пороге спальни Маг с большим букетом бордовых роз и первым экземпляром альбома о её галерее, завёрнутым в золотую упаковочную бумагу.

Билеты в оперу остались лежать на каминной полке. Идти туда супруги Эйвери, конечно же, не собирались, однако всему остальному миру знать об этом было совершенно необязательно. Эйдан для того и приобрёл эти билеты, чтобы впоследствии иметь возможность утверждать, что и они с Маг должны были провести этот вечер в опере, но их спасло Провидение и ухудшившееся самочувствие его беременной жены, благодаря которым они сочли за лучшее остаться дома и посвятить время друг другу.

Деликатности Эйдана хватило на то, чтобы постучаться, однако дверь он толкнул, не дожидаясь ответа, и первым делом просунул вперёд букет.

— Ты завела себе любовника? Передай ему, что если он ещё раз пришлёт цветы к нам домой, я оторву ему голову, — заявил Эйдан, подходя к супруге. Улыбнулся он лишь несколько шагов спустя, вручая букет Магдалине. Освободив таким образом одну руку, Эйдан привычным хозяйским жестом обнял жену за талию, притягивая её к себе.

— Кстати, у меня есть для тебя подарок, — сообщил он, наклоняясь к Маг для поцелуя.

Обожаемая супруга встретила Эйдана приветливо и ласково — вообще-то, даже слишком для Магдалины, которая вчера вечером так и не дождалась появления мужа в поле зрения — поэтому в его сознании тут же зажглась тревожная лампочка. С другой стороны, даже Маг могла разочек поддаться сентиментальности и праздничному настроению и хотя бы попытаться ненадолго удержать ощущение нормальности, довольно редко посещавшее стены и закоулки Эйвери-мэнора. После двадцати пяти лет печальных опытов с реальностью можно прийти к выводу, что иллюзии — место более приятное и безопасное. Беда была в том, что Маг слишком хорошо знала Эйдана, чтобы поверить в эти иллюзии, а Эйдан слишком хорошо знал Маг, чтобы её демонстрация доброй воли подействовала на него убедительно.

И всё же эта игра была не лишена приятности. В каждом действе подобного рода присутствовали свои дразнящие моменты, подогревающие азарт и разгоняющие кровь предчувствием чего-то большего. На беду или на радость — уже другой вопрос, зависевший не столько от мастерства игроков, сколько от их настроения и далеко идущих замыслов: порой необходимо уступить в одном сражении, чтобы выиграть войну. А некоторыми моментами можно было просто наслаждаться, и именно так поступал Эйдан, ладонь которого скользила по лёгкому шёлку мало что скрывавшей материи. Он оценил кокетливо сползшую с плеча супруги бретельку и исходивший от её волос тонкий аромат жасмина. Поцелуй тоже казался настоящим и не сдобренным порцией яда. Всё это было приятно, хотя и вызывало вопросы, не подменили ли за ночь его жену. В очередной раз насторожиться Эйдана заставила благодарность, с которой Магдалина приняла из его рук цветы. Никаких насмешливых замечаний, язвительных шуточек в его адрес или завуалированного ехидства. Нет, это точно было не к добру.

Ситуация начала немного проясняться, когда Маг затребовала от домовика «подарки мистера Эйвери». Судя по напряжённо дёрнувшимся кончикам ушей Фобоса, подвох крылся где-то здесь. Впрочем, их эльфы напрягались всякий раз, когда имели дело с хозяевами, просто на всякий случай, так что вряд ли это можно было всерьёз рассматривать как показатель. Как бы там ни было, ждать оставалось недолго. Появившийся посреди комнаты мольберт, как минимум, весьма прозрачно намекал о характере одного из подарков, однако содержание картины могло быть самым непредсказуемым. Что касается второго подарка, сомнения вызывал и он: Эйдан не припоминал, чтобы Маг когда-либо что-то готовила сама.

— Ты решила меня отравить? Теперь понятно, почему я застал тебя в таком хорошем настроении, — мягко усмехнулся он, переведя взгляд с заготовленных подарков на супругу. — Что ж, поскольку цветы я тебе уже вручил, полагаю, мы можем считать, что теперь моя очередь вскрыть один из подарков. А потом, — Эйдан отдал Магдалине золотой свёрток, который до сих пор оставался у него в руках, — ты откроешь свой.

Он сделал два шага к мольберту со спокойной решимостью уверенного в себе человека, хотя скрытая под пологом ткани неизвестность внушала опасения. Что он найдёт под этой вуалью? Изображение фамильного склепа Эйвери, в котором стало на одно свободное место меньше? Шарж с собственным лицом? Случайный образчик современного искусства, к которому он по большей части питал органическую неприязнь? Строго говоря, там вообще могла оказаться не картина… Но это была картина.

Плавным движением сдёрнув полог, Эйдан отступил от мольберта, чтобы рассмотреть портрет. От него не укрылось, как Магдалина-с-картины вздрогнула в первый миг, оставшись без прикрытия, но тут же горделиво вскинула подбородок и расправила плечи, когда увидела зрителей. Эта короткая, почти неуловимая сцена заставила Эйдана улыбнуться — и, говоря откровенно, его порадовала, потому что эта мимолётная стыдливость свидетельствовала о неготовности его бесценной супруги раздеться перед кем угодно — а Маг-на-портрете была обнажена. Провокационно, если продолжать думать об этом с точки зрения процесса создания полотна.

— Какой сюрприз, — сказал Эйдан, пока ещё не отводя взгляда от портрета — безукоризненно верного, между прочим — уж он-то мог это оценить в полной мере. — Я ошибся. Признайся, дорогая: ты задумала не отравить меня, а свести с ума своими колкостями в двойном объёме.

Он отбросил ставшую ненужной ткань на оттоманку и, наконец, повернулся к жене. Её подарок вызывал у него двойственные чувства. На его создание, должно быть, ушло немало времени. Как давно она всё это задумала?

— Это прекрасный портрет, Магдалина, — Эйдан одной рукой обнял её за плечи, мягко разворачивая к себе. — Но у меня есть к тебе пара вопросов. Ты всё-таки завела себе любовника?

Ласково проведя тыльной стороной пальцев по щеке Маг, он легко поцеловал её в губы. Однако вопроса это ни в коей мере не снимало.

Для Маг это, определённо, был миг триумфа. Она явно рассчитывала произвести на него впечатление, и ей это удалось. Портрет был хорош — и портрет был верен, а потому не мог не вызывать у Эйдана эмоций, которые в их браке традиционно являлись прерогативой Магдалины. Она, вероятно, была в восторге — и даже не пыталась этого скрывать. Негодяйка.

— Полагаю, его имя мне уже известно, — сдержанно заметил Эйдан, признавая за супругой право насладиться этими минутами. В конце концов, в её жизни их случалось так мало, а в его — так несопоставимо много. Его возлюбленная виверна заслужила свои секунды упоения успехом, и он был готов великодушно предоставить ей возможность вкусить плоды своих трудов.

Однако Эйдан не мог не вспомнить о том, что всего около недели назад он сам по просьбе жены помог выправить документы одному итальянскому художнику. Флорентийцу, если быть точнее. Эйдану всегда нравилась Флоренция. Её мосты через Арно, шелка местного производства, Санта-Мария дель Фьоре со знаменитым куполом, спроектированным Брунеллески, галерея Уффици и Академия изящных искусств… Он согласился посодействовать выходцу из тех краёв в возвращении на родину, на тот момент не подозревая, почему на самом деле его об этом попросила Магдалина. А ещё его любопытства и интереса к живописи итальянских мастеров хватило на то, чтобы ознакомиться с работами того самого Джованни Капротти, поэтому сейчас Эйдан узнавал его кисть в горделивом и дерзком в своей обнажённости портрете супруги, которую в таком виде не позволялось видеть никому, кроме него.

Что-то новое, значит. Что-то свежее.

— Даже не думай, — предупредил Эйдан с улыбкой на губах, прижимая Маг к себе за талию и касаясь рукой её затылка.

Он поверил ей, когда она сказала, что не спала с художником. Правда, это не отменяло того факта, что флорентиец видел его жену без одежды. Не самое приятное обстоятельство, и Эйдан ещё не решил, как к нему относиться. Но художники — особая каста. Вполне возможно, что ревновать к создателю портрета не имело смысла, какой бы противоестественной ему ни казалась эта идея. Глядя на то, как радуется Магдалина своей маленькой победе, он испытал, помимо всего прочего, снисходительное удовольствие от того, что чувства его супруги вращались вокруг него. Поэтому Эйдан подался вперёд и снова коснулся губами её губ, одновременно с этим мягко сжав её тёмные волосы на затылке.

Потом Магдалина отстранилась, и он позволил ей это. После такого эффектного начала второй подарок, признаться, интриговал — в особенности ввиду того, в какой манере его бесценная супруга стремилась его преподнести. Это наверняка было что-то особенное, и Маг явно не терпелось поделиться своим сюрпризом.

Сюрприз удался. Взгляд Эйдана замер на «угощении», открывшемся на блюде из фамильного сервиза. Ребекку он узнал сразу: ошибиться было невозможно. И голова была настоящая — не какой-нибудь искусно сделанный муляж.

— Да, такого подарка я не ожидал, — отметил Эйдан, поднимая взгляд на свою даже чересчур заботливую мстительную фурию. — Дорогая, ты превзошла саму себя. Вижу, ты входишь во вкус.

Он неспешно подошёл ближе, ещё раз мимоходом глянул на голову на блюде и посмотрел Магдалине в глаза. Насколько хорошо он вообще её знал? Насколько далеко она могла зайти, видя, как далеко заходит он?

— Я не собирался её убивать, — миролюбиво произнёс Эйдан. — Я с ней даже не спал, — напомнил он. — Зачем ты сделала это, Маг?

С ревностью всё было понятно, но ведь это была не просто ревность. Так что она хотела ему этим сказать? Что это уже не имеет значения, и попытка измены может быть приравнена к факту, а ради его внимания она готова физически уничтожить любую конкурентку? За потенциальных и даже реальных жертв этих страстей Эйдан особенно не переживал — они не были по-настоящему важны. Но пробудившаяся кровожадность его обожаемой супруги внушала некоторое беспокойство в том смысле, что грозила неприятностями с законом, если Магдалина вдруг упустила какую-нибудь мелочь. В случае с Ребеккой это было особенно опасно, потому что его дочь-аврор была, в целом, в курсе этой истории и могла считать, что у него имелся мотив, чтобы поквитаться с женщиной, всадившей в него нож. Нехорошо.

— Ты сделала это сама? — уточнил Эйдан. — Пожалуйста, скажи мне, что ты обошлась без тёмной магии, и к утру у нас на пороге не появится отряд авроров.

Зато теперь стало ясно, почему его собственные поиски Ребекки до сих пор не увенчались успехом. Значит, она не сбежала вместе с младенцем… Кстати, о нём.

— А где ребёнок? — всё таким же спокойным, почти ласковым тоном поинтересовался Эйдан.

Утратив к Ребекке интерес — живые женщины всегда привлекали его куда больше, чем мёртвые головы — Эйдан сосредоточил всё внимание на своей ненаглядной второй половинке. Она этого добивалась? Теперь она это получит. Хотя он сильно сомневался, что это наконец научит её быть осторожнее в своих желаниях, раз уж двадцать пять лет совместной жизни оказались бессильны. Эйдан не считал, что в этом частично была и его вина: он достаточно усердно «воспитывал» Магдалину все эти годы и его старания в целом были вознаграждены. Он добился такого уклада жизни в их семье, который считал оптимальным лично для себя. Маг так или иначе терпела его постоянные измены, оставаясь при этом единственной вызывавшей у него не только платонические чувства женщиной, на которую он мог всецело положиться. Ему не нужно было ничего от неё скрывать, потому что она приняла его образ жизни целиком и полностью, вместе с почётным статусом супруги британского аристократа и руководителя магической дипломатии и со всеми рисками и тёмными делами, прилагающимися к доктрине Тёмного Лорда.

Магдалина была единственной женщиной, знавшей его со всех сторон. Она видела его радость и гнев, знала его молодым романтиком и стареющим циником, знала, каким он может быть заботливым или безжалостным, как легко способен беззаботно понянчить на руках маленького Эрлинга и в тот же день запытать кого-нибудь до смерти и расчленить в тёмном лесу. Маг видела его лучшие стороны, и его худшие стороны, и даже самые банальные и скучные обыденности, из которых складывалась повседневная жизнь большинства нормальных волшебников. Она знала его настоящего — не могла не знать, потому что Эйдан заполнил собой практически весь её мир.

Раньше ему казалось, что он точно так же знает свою жену. Задумавшись об этом теперь, Эйдан приходил к выводу, что их исходные позиции не равны. В его жизни было так много всего, помимо Маг: других женщин, министерских забот, бесконечных интриг и тайн, беспокойства об Эрлинге, а сейчас и не только о нём, дел в Ставке, разговоров со знакомыми и незнакомыми людьми, с людьми важными и незначительными, тренировок, планов, размышлений по поводу тактики и стратегии, а также поисков решения текущих проблем по двум векторам, официальному и подпольному, контактов с сомнительными личностями, даже оборотнями; трупов, наконец… При таких насыщенных буднях Эйдан просто не мог уделять супруге столько времени и внимания, сколько ей было необходимо в тех условиях, в которые он её поставил. Это означало, что он, как ни прискорбно, мог что-то упустить — и сейчас ему приходилось за это расплачиваться. Эйдан плавно обогнул столик, чтобы ничто не отделяло его от Магдалины.

— Одной мстительной твари? Дорогая, ты потрясающе самокритична.

Черты её лица не дрогнули, когда он спросил о ребёнке, а удивление казалось искренним, но элементарная человеческая логика говорила против него.

— Ребёнка, с которым, как мне сказали, сбежала Ребекка. С младенцем не старше полугода, — ровно произнёс Эйдан, стараясь, чтобы ни его лицо, ни его голос не выдавали никаких эмоций. Уголки его губ оставались чуть приподняты в соответствии с общей тональностью их разговора до сих пор: ему не хотелось допускать никаких заметных перемен сейчас, чтобы не давать Магдалине якоря, за который она могла бы зацепиться. Поясняя свой вопрос, Эйдан медленно поднял руку и легко дотронулся до виска супруги, неспешно скользнув пальцами по кромке её волос к шее.

— Ребекке, как мы оба знаем, сбежать не удалось. Вряд ли младенец мог сделать это самостоятельно, — Эйдан почти невесомо провёл по нежной коже там, где билась жилка сонной артерии, и неуловимым движением повернул руку. Теперь он касался едва прикрытой пеньюаром груди Маг ладонью, и медленным, ласкающим движением сместил её выше, возвращаясь к шее.

— Его ты тоже отравила? — промурлыкал Эйдан, не сдавливая и не сжимая горла супруги, лишь нежно его поглаживая, глядя в её большие и такие честные глаза. — Тоже для защиты нашей семьи, я полагаю?

Маг была способна на убийство — это она ему уже продемонстрировала совсем недавно и до крайности убедительно. Правда, в тот раз её действия ещё можно было как-то списать на состояние аффекта. В случае с Ребеккой отнятие жизни могло быть исключительно осознанным и спланированным. Это Магдалине тоже было по силам. Но могла ли она убить маленького ребёнка? Ясного ответа на этот вопрос у Эйдана не было.

Маг отвлекала его самым незамысловатым способом из всех возможных, потому что не хуже него знала, что самые простые методы — зачастую и самые действенные. Беда была в том, что Эйдан это видел. Магдалина держалась безукоризненно и, не знай он её так долго, он мог бы поддаться на этот обман — но всё было так, как было. Он читал это в безупречной честности её взгляда, в мягком звучании голоса, изгибе бровей и повороте головы, даже в деликатных и ласковых прикосновениях.

С каждой секундой Эйдан всё отчётливее понимал: его благоверная не просто могла — она это сделала. Нашла Ребекку вместе с ребёнком и избавилась от обоих разом. Почему нет? Она ведь сама прямым текстом заявляла ему о том, что считает не лишним истребить всех тех, с кем он спал, оставляя её одну в стенах Эйвери-мэнора. И если Маг ненавидела этих женщин, то с чего ей было любить их детей? Он уже видел на примере Сандрин, с каким неудовольствием его дражайшая супруга восприняла появление его дочери в их жизни. Уничтожить младенца технически проще, чем взрослого человека — особенно когда знаешь, что от этого ребёнка может образоваться много проблем в будущем. А с точки зрения Маг он наверняка должен был быть именно проблемой.

Итак, уверенность Эйдана крепла с каждым мгновением — как и желание немедленно, здесь и сейчас наказать свою сумасбродную жёнушку за такое фатальное своеволие. Но стоило ли делать это теперь, когда ему нужна была её помощь, чтобы прикрыть отсутствие Эрлинга? А с другой стороны — разве мать не поможет своему ребёнку, даже если будет обижена на его отца? И с третьей — что он мог сделать с ней прямо сейчас? Любое физическое воздействие могло плохо повлиять на их будущего сына. Запирать Маг в четырёх стенах было нельзя, чтобы она имела возможность обеспечить «алиби» Эрлингу. Изводить её психологически — опять-таки чревато для малыша.

Разложив всё по полочкам, Эйдан удержал поднимавшуюся внутри ярость, не дав ей вспыхнуть. Его гнев был холоден, а потому погасить его сейчас не составило ему большого труда. Наказание можно было отложить на будущее — однако лишь в случае недоказанной вины. Надави он сейчас на Магдалину и заставь её признаться — пути назад не будет. Если Маг увидит, что он злится, наказать её придётся: в противном случае это бы выглядело бессилием, а такого Эйдан допустить не мог. В данный момент он решил избежать радикальных мер, пусть даже ради этого понадобится сохранять хорошую мину при плохой игре. В конце концов, это одна из основ дипломатии, а что годится там, годится и в браке. И это вовсе не означало, что его бесценной второй половинке не достанется за её выходку — у него уже появилась идея, как именно отомстить ей, не откладывая это в долгий ящик.

Эйдан начал с того, что чуть насмешливо и снисходительно улыбнулся на замечание Маг — именно так, как сделал бы, если бы всё было хотя бы условно в порядке.

— Нравится, — согласился он и наклонился вперёд, чтобы коснуться губами её шеи под мочкой уха. — По-моему, это у меня получается вполне неплохо. Настолько, что я бы не позавидовал тому, кто придётся тебе не по нраву. Ведь ты не остановишься, если это будет женщина. Или даже маленький ребёнок.

Эйдан ещё несколько раз поцеловал гладкую и бархатистую кожу Маг, понемногу спускаясь к ключице и вместе с тем позволяя ей сместить его ладонь к её животу, туда, где теплилась искра новой жизни. Он на несколько мгновений задержал руку там, прежде чем сдвинуть её ещё ниже, одновременно присобирая невесомый атлас пеньюара супруги, чтобы он не мешал подобраться к её телу.

— В этом не было необходимости, Маг, — мягко заметил Эйдан, касаясь пальцами её кожи там, где, как ему хотелось верить, этого не делал ни один другой мужчина. — Я бы ни за что не признал полукровного бастарда.

В самом деле, чтобы официально принять в семью внебрачного ребёнка, нужно было совпадение чрезвычайно многих факторов — и надо же, все они удивительным образом сходились в случае с Сандрин, а вовсе не с загадочно пропавшим младенцем, поэтому если Эйдану и было в чём винить Маг, так это в излишней инициативности — и в том, что она подняла руку на нечто, так или иначе принадлежавшее ему. Примириться с этим было уже сложнее, но он и не собирался этого делать. Его очаровательная жёнушка сама спровоцировала его и подтолкнула к мысли о симметричном ответе. Однако сначала — пусть насладится своим триумфом. Эти минуты не продлятся долго.

— И кстати, ты забыла развернуть свой подарок, — напомнил Эйдан, причём, если судить по непрекращающимся движениям его руки, своевременность этого замечания была весьма сомнительной — в самый раз для того, кто готов прервать приятное томление в самый неподходящий момент.

О чём бы ни думала Магдалина в эти мгновения, она предпочла позволить ощущениям взять верх над рассудком, ухватившись за возможность сделать паузу, которую он предоставил им обоим, однако если для его супруги это было, вероятно, просто приятно, то для самого Эйдана — необходимо. Сознательно сдерживаемая злость требовала хоть какого-то безотлагательного выхода, и один из возможных вариантов находился прямо здесь, перед ним. Само собой разумеется, для этого ему нужна была Маг — ведь это она стала первопричиной его негодования. С неё и спрос.

Однако Эйдану хватало выдержки, чтобы избегать прямолинейности. Он оставался нежен, касаясь хорошо знакомого тела супруги и избавляя его от начинавшей мешать ткани пеньюара. Он не спешил, лаская её с заботливостью палача, исполняющего последнее желание жертвы перед казнью. И он наслаждался каждым вздохом и стоном Магдалины, её мягкой податливостью, несмотря на то что она всё понимала. Она таяла в его руках, а он плотнее прижимал её к себе до тех пор, пока не остался для неё единственной точкой опоры. По счастью, к этому времени они успели совместными усилиями избавить от лишней одежды и его самого, так что им почти не пришлось отвлекаться. Эйдан приподнял Маг над полом и усадил на столик, жалобно скрипнувший от первого толчка.

Вопрос его отчаянной душегубки, такой несвоевременный, выдавал поселившееся в её душе смятение и говорил о том уровне взаимопонимания между ними, на котором необходимость ответа начинала казаться сомнительной. Но если ей так хотелось…
— Я люблю тебя, Магдалина. Но ты же знаешь, мне трудно даётся прощение. — Он ласково провёл ладонью по её щеке, отводя небрежно рассыпавшиеся волосы от лица. — Будет больно.

И не только сейчас.

Рывком стащив благоверную со столика, который явно не выдержал бы их бурной семейной сцены, Эйдан перенёс её на кровать на глазах у другой Магдалины, краем сознания зацепив это забавное обстоятельство: он был в комнате с двумя своими обнажёнными жёнами, пусть даже одна из них могла только смотреть.

После этого он, наконец, дал себе волю. Нерастраченная ярость требовала резких, жёстких и энергичных движений. Это было лучше, чем просто ударить её раз или два — намного приятнее, теснее, дольше. Так он мог забрать и подчинить её себе всю без остатка, и Эйдан делал это снова и снова, сначала глядя в это красивое, почти не искажённое страстью лицо, а затем перевернув Маг на живот и продолжив так, как могло ей уже не понравиться. Сейчас это не имело значения: он не остановился бы, даже если бы она его умоляла.

Зато позднее, повалившись на кровать рядом с супругой, Эйдан ощутил, что душевное равновесие вернулось к нему, а по телу разлилось тепло приятной усталости. Отдышавшись, он притянул Магдалину к себе и поцеловал её скулу и уголок губ, прижал её плотнее, поглаживая по волосам и удерживая возле себя.

— Знаешь, Маг, я ведь действительно хотел тебя порадовать, — сказал Эйдан по прошествии некоторого времени, в достаточной мере отдохнув и насладившись собственными ощущениями. Он нарочно произнёс это так, чтобы не оставлять сомнений: фраза подразумевала наличие одного большого «но», ответственность за существование которого он возлагал на свою обожаемую супругу.

— Я оценил твой подарок. Надеюсь, ты тоже оценишь мой. — И сейчас Эйдан говорил вовсе не о том золотом свёртке, который так и остался нераспакованным.

— Я хочу официально признать Сандрин своей дочерью. — Он позаботился о том, чтобы это прозвучало весомо и беспощадно. — Очень удачно, что она уже взрослая и не нуждается в няньках. К тому же, она почти сирота, а её бабка мечтает породниться с одной из благородных фамилий, поэтому скандала не будет. И самое главное: её мать чистокровна, пусть и не из «священных» британских домов, так что с этой стороны никаких препятствий нет.

Формально, препятствий не было ни с какой стороны: главе рода не требовалось ничьё согласие внутри семьи, и Эйдан не находил причин, вопреки этому правилу, интересоваться мнением миссис Эйвери. Тем более что при себе она его всё равно не оставит.

Прижимая Маг к кровати, никаких угрызений совести Эйдан, разумеется, не испытывал. Он догадывался, как унизительно это было для неё, особенно если прибавить к этому возможные мысли о том, что в такие минуты она так или иначе сливалась для него с чередой других женщин. На самом деле — не сливалась. Эйдан всегда выделял Магдалину среди прочих, и не только потому, что она была его женой и матерью его сына, а теперь, может быть, двоих. Их связывало намного больше, чем диктуемые обществом условности вроде брачных уз. Долгие годы, проведённые вместе, научили их обоих использовать сильные и слабые стороны друг друга и при необходимости надавить на особенно уязвимые точки. Границы дозволенного в их отношениях были весьма условными и сдвигались далеко от социально приемлемых норм, однако именно это и нравилось Эйдану: с Магдалиной он мог делать всё, что хотел, как хотел и когда хотел. Это, конечно, не отменяло её способности сопротивляться, но силы были неравны с самого начала. И только они двое знали о том, что происходило в этих комнатах за закрытыми дверями.

Когда Магдалина сообщила, что ненавидит его, её голос звучал тускло и устало. Она не двигалась сама и не противилась его движениям, но ничего иного Эйдан и не ждал. Он понимал, насколько неприятно для его благоверной сейчас было находиться рядом с ним, и сознательно вынуждал её терпеть, продолжая медленно, с обманчивой садистской лаской сжимать пружину её самообладания.

С годами Маг стала сильнее. Приобретённый в замужестве опыт закалил её, и с каждой новой ссорой довести её до неконтролируемого выплеска эмоций становилось всё сложнее. Не сказать, чтобы Эйдан задавался такой целью именно сейчас: он всё же помнил о том, что она носит его ребёнка. Но Маг имела неосторожность зайти в своих играх дальше, чем он готов был ей позволить, и спустить ей это казалось Эйдану невозможным. Во всяком случае, он этого не хотел — поэтому упоминание о Сандрин пришлось так к месту.

Он не ошибся: это было именно то, что вывело его ядовитую колючку из благородного транса снежной королевы и всколыхнуло её горячую южную кровь. Испанское шипение смешалось с яростным блеском глаз, сделав Магдалину похожей на кошку перед дракой. И «драка» не заставила себя ждать. Такого между ними не случалось уже давно, и в глубине души Эйдан ощутил приятную тяжесть не только физического, но и морального удовлетворения: ему, определённо, удалось задеть дражайшую супругу за живое и отплатить за содеянное. А ведь он только лишь заявил о своём намерении.

Магдалина набросилась на него с кулаками, однако Эйдан хорошо знал её повадки. Он раз за разом ловил её руки и перехватывал запястья, не испытывая при этом ни тени сострадания, — только глубокое внутреннее спокойствие равнодушия к чужой истерике. Он удерживал Маг, пока она билась в припадке, осыпая его испанской бранью, как санитар в приюте для умалишённых, — терпеливо, деловито и отстранённо. Он просто ждал, пока у неё кончатся силы, и можно будет отпустить её и прикрыть этот балаган.

Но Магдалина продолжала брыкаться, а тело Эйдана требовало отдыха после активного секса, поэтому он решил ускорить процесс, отвесив Магдалине вразумляющую оплеуху. Его ладонь коснулась щеки супруги — несильно, не с целью причинить ей новую боль, а просто для того, чтобы дать ей дополнительный импульс взять себя в руки.

— Успокойся, — холодно велел он. — Иначе сын у меня так и останется только один.

Когда Маг, наконец, перестала бросаться на него, Эйдан усадил её на кровать, надел брюки и достал несессер, в котором его обожаемая супруга хранила зелья. Искать его долго не пришлось: не так давно она сама напомнила ему местоположение, когда осматривала пострадавший от ножа Ребекки бок. Достав флакон с успокоительным, Эйдан капнул из него несколько капель в стакан, налил воды из графина и вручил Магдалине.

— Пей, — сказал он и отступил на шаг в сторону, оставляя супруге немного пространства.

— Я поступлю так, как посчитаю нужным, — бесстрастно заверил он Маг. — И не надо делать вид, будто ты протестуешь из-за того, что нашим общим детям из-за этого достанется меньше наследства: я же не говорил, что собираюсь указать Сандрин в завещании. Ты просто не можешь смириться с тем, что в этом мире станет на одну Эйвери больше. Но тебе придётся.

«Быть Эйвери — это привилегия». Когда-то он сам говорил ей эти слова, теперь они звучали из уст Магдалины — выстраданные за долгие годы совместной жизни, усвоенные через боль душевную и физическую. Она, безусловно, имела право произносить эти слова, хотя и не была Эйвери по рождению. И она была права. Не каждый мог удостоиться чести носить его фамилию. Но не Маг было решать, кто её достоин, а кто — нет.

Впрочем, следовало признать: одно её замечание звучало здраво. И Магдалина, и Эрлинг знали его очень давно — и знали, кем он был на самом деле. Эйдан понимал, что достичь той же степени с Сандрин он не сможет ещё долго. Может быть, никогда. В то же время, если она действительно станет частью семьи, эта тайна непременно всплывёт — и если момент окажется неудачным, ещё неизвестно, как поведёт себя добропорядочный аврор Сэллоу и не решит ли она, что лучше умереть, нарушив Непреложный обет, но сдать его на немилость правосудия. Это была палка о двух концах. Рисковать так сильно Эйдан не мог. Но Магдалине знать об этом было необязательно, а их общению с дочерью пока ничего не препятствовало, и он не собирался его прерывать из-за гипотетически существующих опасностей. Жизнь вообще — сплошная череда опасностей, потенциальных и осязаемых.

— Так тебя беспокоит не наследство? — Эйдан насмешливо вскинул брови. — Дорогая моя, уж не хочешь ли ты сказать, будто переживаешь, что наши дети могут лишиться моего отцовского внимания? Спроси у Эрлинга, много ли счастья оно ему принесло. Или ты думаешь, что его статус наследника рода как-то пострадает от того, что у него появится сестра?

Нет, правда: Эйдан не мог взять в толк, что именно вызывало у Маг такое возмущение, если не органическое неприятие чужого для неё ребёнка под крышей их общего дома. Дома, который, вообще говоря, принадлежал ему.

Стакан с успокоительным полетел в него, но как-то слишком вяло для непримиримой, бушующей ярости. Нервы, беременность, усталость? Всё это, очевидно, выливалось в слабость. Однако она пройдёт — и что его обожаемая супруга сделает дальше?

Летевший в него «снаряд» он отвёл от себя движением руки. Удар пришёлся на левое предплечье, обеспечив ему синяк на будущее. Вода расплескалась, стакан упал на мягкий ковёр, несколько выразительных капель плеснуло Эйдану на грудь. Он с укором посмотрел на Маг.

— Опять ты за старое.

Он хотел продолжить, но жена и не думала умолкать, а то, что она вывалила на него следом, заставило Эйдана осечься и задержать уже готовые сорваться с языка слова.

— Что? — вместо чуть было не вернувшейся привычной ироничности его интонации сковал холод арктических льдов.

Ты этого не сделаешь.

— Ты что, ставишь мне ультиматум, Маг? — взгляд Эйдана был таким же ледяным, как его голос. — А справишься? Силёнок-то хватит? Убить своего ребёнка — не то, что чужого.

Она ведь сама потребовала от него сына. Неужели она и впрямь может попытаться от него избавиться? Первое, что приходило Эйдану в голову, — уверенный отрицательный ответ. Однако он судил о прежней Магдалине, которую хорошо знал. О Магдалине, никого не убивавшей. Но за последние два месяца его дражайшая супруга отправила на тот свет двоих — или, скорее, троих — а это меняет человека, уж кому, как не ему, было об этом знать. Да, принцесса Гранады выросла. И на что была способна в приступе отчаяния эта новая королева Маг?

Соответственно, волновал Эйдана и другой вопрос: есть ли способ удержать её от нежелательных шагов? Наблюдать за ней непрерывно он сам не мог. Поручить это домовикам? Эти растяпы так боятся хозяйку, что мигом спрячутся в кусты, если она на них прикрикнет. К тому же, это неминуемо означало бы необходимость запереть Магдалину дома. Теоретически возможно, но тогда пришлось бы постоянно держать её в полусознательном состоянии с помощью зелий и заклинаний — и для ребёнка это тоже было бы губительно.

Всё это пронеслось в голове Эйдана очень быстро, за считаные секунды. Простое и очевидное решение было только одно: подождать. Семь-восемь месяцев, и их сын появится на свет, лишив Магдалину её ключевого аргумента в этом споре. Возможно, это время было необходимо. Во всяком случае, оно точно должно было пойти на пользу его отношениям с Сандрин — хотя бы в том смысле, что в них появится больше определённости.

— Ладно: предположим, хватит. Хорошо, Маг, твоя взяла, — сообщил Эйдан — уже без того могильного холода в голосе, который выплеснул на супругу чуть раньше. — Не могу же я позволить тебе совершить самую большую глупость в твоей жизни и убить нашего сына.

Может, хотя бы его в силу молодости лет эта война обойдёт стороной.

— Это всё? Ты довольна?

Магдалина выглядела странно. Полностью обнажённая и лишь завёрнутая в кокон одеяла, она не казалась беззащитной, но тень на её лице выдавала мрачную решимость вкупе с чем-то незнакомым, чего Эйдан никак не мог разобрать. Это ему не нравилось, потому что вносило элемент непредсказуемости и, следовательно, требовало детального изучения — которое он волей-неволей был вынужден отложить.

И всё же, когда Маг заговорила, одно предположение у него появилось. Призыв не сомневаться в ней мог с таким же успехом быть не обращением к нему, а попыткой убедить саму себя в способности совершить поступок, за который она впоследствии будет себя проклинать. Позволив этой мысли развиться в его сознании, Эйдан пришёл к выводу, что если он хоть сколько-нибудь знает свою сумасбродку, следом за избавлением от нерождённого ребёнка от неё стоит ожидать самоубийства. Всё это было чересчур драматично и совершенно излишне как для руководителя международного департамента Министерства Магии, так и для главы рода Эйвери. Правда, ему тут же пришло в голову, что всё это было бы удобно выдать за результат нервного срыва на почве непреднамеренной потери ребёнка, — но разбирательств и пересуд было не избежать в любом случае. Он справился бы с этим, как справлялся со всеми жизненными неурядицами, сомнений в этом у него не возникало. Только Эйдан этого не хотел.

Когда Маг затребовала от него сына, он подумал, что это хорошая идея. Эрлинг вырос, и хотя он по-прежнему проявлял сознательность по основополагающим вопросам, в последнее время мальчик демонстрировал повышенную склонность к взбалмошности и своеволию. Эйдан не показывал этого, но порой он начинал сомневаться в том, что его сын и наследник в порыве юношеского максимализма не выкинет какой-нибудь фортель, несовместимый с благородной фамилией Эйвери, особенно после его самовольного увольнения из Министерства. Это было бы прискорбно, но Эйдан вполне представлял себе ситуации, при которых он был бы вынужден лишить Эрлинга ряда привилегий, доставшихся ему слишком легко, по праву рождения. И в этом случае ему понадобился бы новый наследник. Мальчик, рождённый его законной супругой.

Кроме того, если быть до конца честным с самим собой, Эйдан готов был признать — не вслух, разумеется, — что слишком привык к Магдалине, чтобы так легко её отпустить. Она была в некотором роде его отдушиной, редкой возможностью выпустить пар, оставаясь хладнокровным, безукоризненно сдержанным дипломатом для всех остальных. И ещё: она была самым ценным его владением, даже если не знала об этом сама, — потому что за годы их брака он, страшно сказать, привязался к своей обожаемой фурии и научился видеть и ценить её лучшие стороны. По-своему, разумеется. Но всё же. Деньги и имущество можно было потерять и вернуть, эти богатства были безличными и не вызывали у Эйдана никаких эмоций — а Магдалина вызывала. Бесила его, конечно, но в то же время напоминала ему о том, что он человек, и заставляла почувствовать себя живым. Эйдан не готов был её потерять, даже если бы знал, что она не достанется никому другому.

Маг держалась неплохо. Вообще-то, даже очень неплохо для женщины в её положении и состоянии. Правда, он догадывался, что хватит её ещё от силы на пару минут — и, конечно же, не смог отказать себе в удовольствии немного задержаться. Подойдя к Магдалине, Эйдан взял её за подбородок, приподнимая её лицо к себе, и легко коснулся губами лба жены — примерно так, как целуют покойников на прощание.

— Отдыхай, любовь моя, — сказал он, отвернулся подобрать рубашку и пиджак и вышел, притворив за собой дверь.

В присутствии супруги в его жизни был ещё один несомненный плюс: не нужно было придумывать причину, по которой он не находился сейчас там, где грохотали взрывы и рушился храм искусства.

Отредактировано Aedan Avery (2021-01-17 13:09:56)