Сову от Сандрин Эйдан получил вечером, как только вернулся от Норы. Содержание было сравнительно коротким, а потому весьма интригующим. Его взрослая дочь-аврор желала с ним поговорить о чём-то, вероятно, достаточно важном для неё, чтобы побеспокоить его ради этого, но не настолько срочным, чтобы явиться к нему сразу во плоти. Иными словами, это могло быть что угодно — вплоть до подозрений о его причастности к смерти бедняжки Ребекки, если Сандрин вдруг стало известно о её скоропостижной кончине. Могло ли это вызвать у его правильной дочурки-аврора сомнения, разрешить которые она была в состоянии только при его участии? Теоретически — вполне. Только почему он «вряд ли должен был это понять»? Нет, тут крылось что-то другое. Наверное. В любом случае, Эйдан должен был выяснить, в чём дело. И отказывать новообретённой дочери, с учётом их укрепляющихся отношений и его далеко идущих планов, тоже не следовало.

Следующий день был воскресеньем, и от необходимости посещения Министерства он был полностью свободен. От встреч в Ставке, как Эйдан надеялся, тоже: они собирались в неожиданном усечённом составе всего пару дней назад, поэтому оставалась надежда, что их дорогой и любимый лидер не успеет заскучать в одиночестве. К тому же, Том имел склонность выбирать для собраний и показательных выступлений максимально неудобные дни, а воскресенье для этого не подходило. Да и взрыв в опере состоялся совсем недавно. Словом, подставы с этой стороны Эйдан не ждал — а это означало, что ничто не мешало ему встретиться с дочерью.

Правда, в силу некоторых обстоятельств, он предпочитал не приглашать её в Эйвери-мэнор в выходной день — им было бы спокойнее поговорить подальше от Маг. Просто на всякий случай. В том числе и на тот, если убийство Ребекки попало в поле зрения аврората. Учтя все эти соображения, Эйдан быстро набросал ответ, который отправил Сандрин с её же совой: «Если тебя устроит завтрашний вечер, жди меня около восьми». Таким образом, выбор места был предрешён. Время тоже было одобрено, поэтому Эйдан озаботился тем, чтобы в назначенный час улизнуть из дома, оставив Магдалину негодовать по поводу его отсутствия в одиночестве.

К Сандрин он явился проверенным путём — через камин. Сложно было бы это признать, но Эйдана снедало любопытство, почему дочь пожелала увидеть именно его. И, какой бы ни была причина, он был рад тому, что она ему написала. Что бы там ни случилось, если она хотела обсудить это с ним, это означало определённую степень доверия — а это было важно уже для него самого.

— Привет, — сказал Эйдан, привычно стряхивая с перчаток остатки летучего пороха и ища взглядом домовика с подносом, на который можно было бы их сбросить. Домовиков у Сандрин в квартире, разумеется, не водилось, поэтому пришлось просто оставить перчатки на каминной полке.

— Судя по твоей записке, тебя что-то беспокоит, — заметил он, проходя вглубь комнаты. — Что-то случилось?

В конце концов, некоторая тревога, как и любопытство, с его стороны были естественными — и уже Сандрин было решать, стоит ли сразу переходить к сути разговора, или начать с традиционных церемониальных действий, вроде заваривания чая.

Навскидку оценив состояние Сандрин, Эйдан пришёл к выводу, что она выглядела не то чтобы встревоженной. Впрочем, он с самого начала знал, что её проблема, какой бы она ни оказалась, не предполагает срочного и безотлагательного решения — иначе дочь не стала бы спрашивать в своём письме, когда у него найдётся время для встречи с ней. То есть, это, во всяком случае, не был вопрос жизни и смерти и, наверное, это уже было неплохо для начала. Тем не менее, факт беспокойства Сандрин подтвердила самолично, так ни слова и не сказав о его первопричинах и будто нарочно растягивая интригу. Однако это предложение чая могло быть и вынужденной мерой — например, оно давало возможность ещё чуть-чуть потянуть время, чтобы собраться с духом и объяснить, наконец, зачем он ей тут понадобился. Независимо от движущих мотивов его взрослой дочери, для Эйдана в этой ситуации пока ничего не менялось, поэтому от чая он не отказался. Может быть, ей так будет проще.

— Почему бы нет, — сказал он, отправляя мантию на вешалку, и проследовал за Сандрин на уже знакомую ему маленькую кухоньку. — Зелёный, если тебя не затруднит.

Что-то подсказывало Эйдану, что дочь не затруднит никакой из наличествующих в её распоряжении чаёв, а сложности может доставить разве что сам предстоящий разговор. И, судя по первому же вопросу, он не ошибся.

На мгновение Эйдан замер на пороге кухни и перераспределил вес тела, чуть заметно качнувшись с мысков на пятки, концентрируясь на этом действии и стараясь не улыбнуться. Однако уголки его губ всё же едва различимо приподнялись. Так вот о чём с ним желала побеседовать его не так уж давно обнаруженная взрослая дочь. Потрясающе. Настолько, что даже почти невероятно. Неужели правда? Или это был такой сложный заход к расспросам о Магдалине и её новому хобби по ликвидации его бывших и даже несостоявшихся любовниц? В мире тайн живётся чудовищно трудно. Подумав об этом, Эйдан решил не торопить события и не искать в словах Сандрин подвох, пока она не даст ему реального повода начинать беспокоиться. А сейчас — что ж, кажется, ей был нужен от него серьёзный и правдивый ответ. Эйдан сделал пару шагов вперёд, наблюдая за тем, как дочь ставит чайник и пока не спеша садиться.

— Да, — ответил он. — Разумеется.
Эйдан приблизился к столу и скользящим движением коснулся его поверхности костяшками согнутых пальцев правой руки.
— И сделал из-за этого самую большую глупость в своей жизни.

С деталями он решил не спешить: приятно иногда позволить себе выдержать маленькую, ни к чему не обязывающую интригу. Без наводящих вопросов Эйдан пока тоже предпочёл обойтись — просто чтобы не смущать Сандрин, рискнувшую затронуть с ним столь щекотливую тему. Тем более что он уже начинал догадываться, о ком именно пойдёт речь — и ему хватало терпения дождаться развития разговора, не подгоняя его, пока в этом не было необходимости.

Однако сама по себе мысль о том, что дочь, по-видимому, выбрала его советчиком в сердечных делах, с каждой секундой казалась Эйдану всё более забавной — и, как ни удивительно, не такой уж абсурдной.

Дочь принялась обстоятельно колдовать над чаем. Может быть, это её успокаивало, может быть, нет — Эйдан, однако, с каждым мгновением чувствовал себя всё более уверенно: подозрения отступали, и он уже почти не сомневался, что в центре этого разговора должна быть сама Сандрин. Это могло быть сложно, но почти наверняка оставалось безопасно для него и для сохранности роившихся вокруг него тайн, поэтому Эйдану не о чем было переживать. Так почему бы не расслабиться и не побеседовать с дочерью о том, что её волнует? В сущности, это был именно тот уровень отношений, на который он надеялся однажды выйти, даже не подозревая, что это может случиться так скоро — незримая рука судьбы будто подтасовывала карты в колоде в его пользу. Оставалось лишь уповать на то, что за такую удачу впоследствии не придётся заплатить слишком высокую цену.

Его ответ, по-видимому, оказался для Сандрин неожиданностью — она даже повернулась, перестав гипнотизировать никак не желавший закипать чайник, чтобы бросить взгляд на отца.

— Конечно, — подтвердил Эйдан, чуть улыбнувшись уголками губ. — Что тебя так шокировало? Я обычный человек, такой же, как все, и у меня тоже есть чувства.

Что уж и говорить о временах бурной молодости, когда кровь бродит в жилах, подталкивая горячие головы к всевозможным безумствам? Правда, безумств, как таковых, в жизни Эйдана было немного: ошибки он совершал вполне осмысленно и редко под влиянием эмоций.

Между тем, предположение Сандрин вызвало у него абсолютно искренний смешок, хотя и было, казалось бы, первым и самым очевидным, что могло прийти на ум в подобном контексте.

— О нет, это был рациональный и взвешенный шаг, о котором я, по большей части, не жалею до сих пор, — мягко заметил Эйдан. — Но согласиться участвовать в корриде точно было чудовищной глупостью — проклятый бык едва не вымотал меня до смерти.

Своим воспоминаниям он, тем не менее, улыбнулся. Ничего безумнее и самоубийственнее этой затеи нельзя было и придумать — особенно если учесть, что этих рогатых животных он увидел в Испании впервые, что местное солнце само по себе способно доконать любого выходца с британских островов и испепелить его останки, и что целью этой смертельно опасной эскапады было, всего-то, впечатлить одну юную красотку и её родственников заодно. Добиться этого можно было и куда менее рискованными методами.

— Однако ты вряд ли пригласила меня, чтобы обсудить мои прошлые сумасбродства, не так ли? — аккуратно уточнил Эйдан и взглядом указал на чайник. — Закипел.

Сандрин обладала одной удивительной для Эйдана чертой: она отвечала даже на те словесные пассажи, которые он сам полагал риторическими. Причём что-то подсказывало ему, что подобное случалось достаточно часто и не так уж сильно зависело от личности собеседника — то есть, что его недавно обретённая дочь вела бы себя точно так же, будь на его месте кто-то другой. Впрочем, на этот счёт он мог и ошибаться — знал Сандрин он, всё же, совсем недолго. Может быть, ей просто хотелось вытянуть из него побольше, чтобы узнать родного отца получше. Зато ничто уже не мешало ей называть его циничным и прагматичным.

— Сколько комплиментов, — бархатисто усмехнулся Эйдан. — Многое зависит от того, кто спрашивает. Как ты, вероятно, догадываешься, я не рассказываю о таких вещах всем подряд.

Как хорошо, что абсолютное большинство людей такие мелочи и вовсе не интересуют. Он мог бы обсудить нечто в этом роде с Норой, если бы их беседа однажды вышла на скользкую дорожку ностальгических воспоминаний, или даже с самой Магдалиной. Говорить об этом с дочерью было странно, но на удивление легко — возможно, потому что её на самом деле больше интересовало другое.

— Не исключено, что это сыграло свою роль, — Эйдан улыбнулся. — Мы оба были молоды и впечатлительны и, вероятно, ещё питали какие-то иллюзии по поводу будущего. Хотя я склонен считать, что ключевой аргумент крылся в чём-то другом.

Последовав приглашению Сандрин, он занял место на уже знакомом кухонном диванчике. Перемена положения в пространстве ознаменовала собой и смену фазы разговора: они явно приблизились к сути — заявление «я влюблена» вряд ли можно было расценивать иначе. Да, степень прямоты и откровенности была впечатляющая — тем более что разговоры подобного рода болезненны и редко бывают приятными.

— Смело, — констатировал Эйдан, чуть кивнув. — Да, я обратил на это внимание: один из близнецов Пруэттов. Ты их различаешь? — Он не удержался от вопроса, хотя хотел задать совсем другой. Впрочем, необходимость в нём отпала сама собой, потому что Сандрин и без того дала понять, как справлялась с этим раньше и что изменилось теперь.

— Четыре года — долгий срок, — согласился Эйдан. — А сейчас, когда жить стало особенно опасно, все чувства обостряются. Это нормально.

Не это ли влияло в последнее время и на их отношения с Маг? Ощущение неопределённости, неустроенности, риск, что конец всему может наступить скоро и внезапно — всё это разнообразило палитру эмоций и добавляло жизни красок, даже он не мог этого не признать.

— Ваши чувства взаимны, но ты сомневаешься. Почему? Есть какие-то причины, удерживающие тебя от того, чтобы сделать шаг вперёд?

А ведь может статься, что Сандрин выбрала своим собеседником именно его не случайно. Чистокровные семьи склонны давить на своих отпрысков, с тем чтобы не допускать связей с теми, кто не принадлежит к их кругу — и это, в теории, могло стать камнем преткновения в отношениях Сандрин с одним из Пруэттов. А некто Эйдан Эйвери обладал всеми ресурсами для того, чтобы этот камень устранить. А он-то наивно полагал, что речь пойдёт о делах сердечных.

Возмущение Сандрин по поводу якобы мнимого сходства близнецов Пруэттов говорило о многом. В первую очередь, о том, что она увязла в этой трясине достаточно глубоко, и что чувства к одному из них у неё точно присутствовали. Из дальнейшего потока слов Эйдан не без труда смог вычленить, к которому именно — потому что, хотя сначала дочь упомянула про Гидеона, затем в её рассказе обнаружился Фабиан, причём в таком контексте, который не оставлял сомнений, что речь идёт главным образом именно о нём.

— Твоя бабушка — весьма прозорливая женщина и, очевидно, желает тебе лучшего. — Эйдан адресовал дочери подбадривающий взгляд. — Но будь осторожна: если она что-то прослышит о вашей с Фабианом взаимной склонности, ты, возможно, оглянуться не успеешь, как окажешься замужем.

Если, конечно, картину не испортят вопросы чистоты крови, но об этом Эйдан решил не упоминать. Да и вряд ли Сандрин так уж стремилась войти в новую семью в обозримом будущем: девушки-авроры в этом смысле всё-таки особенные. Хотя, вероятно, не все.

А потом стало ещё интереснее. Рассуждения на тему «Скримджер, Крауч и неуставные отношения» были тем взглядом изнутри, которого Эйдану очень не хватало во всём, что касалось департамента правопорядка. Внешне он никак этого не показал, но вслушиваться в слова дочери начал с ещё большим вниманием, чем до сих пор. По её версии выходило, что Краучу в целом плевать, кто с кем среди его подчинённых водит шуры-муры, если это не мешало работе. Скримджер — может быть, в силу молодости или большей осведомлённости относительно ситуации в аврорских группах — был настроен более радикально и непримиримо. Но разжаловать за интрижку на работе? Хотелось верить, что таким образом он только запугивал своих сотрудников, потому что если эта мера была в представлениях главы аврората реальной, это делало бы Скримджера занозой ничуть не лучше Бартемиуса.

Где Эйдан не сумел скрыть своего интереса, так это при упоминании об исключении, которое Руфус, со слов дочери, делал для самого себя. Это уже звучало приятно: двойные стандарты — прекрасная история, на которой можно и нужно подлавливать особенно ретивых министерских деятелей.

— Связи с секретаршами? — мимоходом переспросил Эйдан, чуть приподняв брови.

Впрочем, памятуя о целях Сандрин, он не собирался уходить в эту тему особенно глубоко — достаточно было и самого факта, добавлявшего милый штрих к портрету руководителя аврората.

— Четыре года — достаточный срок, чтобы проверить стойкость симпатии. Я бы даже сказал, что это удивительно долгий срок. — Эйдан улыбнулся: он подумал о том, как это должно было звучать в контексте его собственной репутации. Если Сандрин действительно пришла к нему не ради смены фамилии, она выбрала весьма неожиданного советчика в любовных делах — особенно если учесть, насколько расходились их взгляды на отношения.

— Возможно, стоит посмотреть на эту ситуацию под другим углом, — предложил Эйдан, дослушав размышления дочери до конца. — Влюбляются не ради чего-то — это просто происходит. Вопрос в том, чего ты хочешь для себя. Нет ничего плохого в том, чтобы позволить себе получить от жизни что-то хорошее. В конце концов, даже если это окажется ошибкой — что страшного из-за этого случится? Вы же друг друга не убьёте, и никто вас не уволит: просто продолжите работать в разных группах — а это, как я понимаю, неминуемо в любом случае.

Дождавшись за разговором, пока чай немного остынет, Эйдан поднёс чашку к губам и сделал осторожный глоток.

— Порой наши желания могут завести нас слишком далеко, но постоянно сдерживать их — всё равно что добровольно провести жизнь в собственноручно созданной тюрьме. Не бойся своих чувств, Сандрин, — посоветовал он, возвращая чашку на блюдце. — Намного хуже, когда их нет вовсе.

[icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/fc/89/76252.gif[/icon]
Резковатый комментарий дочери заставил Эйдана хмыкнуть, когда ободок чашки уже почти касался его губ. Легко было заподозрить, что в Сандрин говорил запоздалый юношеский максимализм. Не многим сложнее было предположить, что она всего лишь хорошо знала свою бабку. Эйдан за свою жизнь наблюдал великое множество таких дам: к старости им особенно не терпелось вмешаться в судьбу своих отпрысков и оформить её сообразно собственным интересам, чаще всего распространявшимся на матримониальные планы и предписывающим детям и внукам максимально «правильный» выбор, призванный избежать нелепых ошибок и укрепить репутацию семьи. В общем-то, в этом стремлении самом по себе не было ничего плохого — скверными были прямолинейные, далёкие от разумной деликатности методы, которыми они пытались утвердить свою волю. Более интеллектуально одарённые особы находили не столь очевидные, но не менее эффективные пути достижения своих целей.

Контраргумент Сандрин, в роли которого выступила её же мать, мог точно так же содержать в себе и скрытый укор в адрес её биологического отца, однако Эйдан достаточно внимательно наблюдал за дочерью, чтобы обнаружить такой подтекст, если бы он присутствовал в её словах. Но нет — она, похоже, не винила даже свою не добившуюся успехов на семейном поприще маменьку, о которой сейчас говорила прямым текстом. Очень интересная девочка.

— Любые чистокровные родители или бабушки с дедушками хотят, чтобы их потомки сохранили статус крови. Особенно если они входят в перечень «священных» фамилий, — заметил Эйдан. С его стороны утверждать иное было бы лицемерно и абсурдно, ведь он сам относился именно к этой социальной группе. — Это не просто прихоть — как старшие в семье они обязаны следить за сохранением репутации всего рода и, в некотором смысле, несут за это ответственность перед предками. С технической точки зрения, сама по себе идея поддержания чистоты крови имеет определённые недостатки, если говорить об ограниченности выбора и возможных дефектах наследственности. Но чистокровие — это не просто биология. Это пропуск в узкий и весьма закрытый мир элиты, и каким бы затасканным ни было это слово, оно всё ещё означает превосходство. А кто к нему не стремится? Я знаю многих, кто готов был бы отрубить себе руку, чтобы быть принятым в этот круг, но добиться этого трудно, а потерять — легко.

Эйдан внимательно следил за лицом Сандрин, когда высказывал ей свою позицию по этому поводу. Ничего нового в ней, разумеется, не было и вряд ли от Эйвери можно было ожидать чего-то иного — и всё же, едва ли для кого-то оставалось секретом, кто ещё придерживался аналогичной точки зрения.

Разумеется, когда дело дошло до рассуждений о «недостаточной чистокровности» и позиции старших Пруэттов, Эйдан не мог не подумать о том, что эти слова были сказаны неспроста и являлись если не попыткой манипулирования, то подготовкой к оной. Реагировать он в любом случае счёл излишним: однажды они уже об этом говорили. Если Сандрин приспичит поднять эту тему снова, ей придётся сделать это без обиняков, прямым текстом, и никак иначе. Или он сделает это сам. Может быть. Когда это будет удобно.

Между тем, ей снова удалось его удивить: Эйдан отчего-то уже готов был поверить, что его дочь окажется феминисткой или карьеристкой, не помышляющей о замужестве всерьёз, но, по всей видимости, идея бракосочетания не казалась ей такой уж дикой.

— Если этот молодой человек настроен серьёзно, у него будет шанс это показать — когда ты ему это позволишь, — сказал Эйдан. Для их отношений будет только лучше, если им придётся преодолевать барьер «недостаточной» чистокровности Сандрин. В конце концов, если Фабиана это не остановит, она может не сомневаться в его чувствах, а дальше… Эйдан не был наивным и понимал, что независимо от того, признает он Сандрин своей дочерью или нет, рано или поздно слух об их родстве разлетится и станет секретом полишинеля. Если, конечно, они продолжат общение, а пока к тому не было никаких серьёзных препятствий.

Уточнение по поводу секретарш и Скримджера расстраивало — настолько, что Эйдан решил этого не скрывать.
— Какая жалость, — заметил он и усмехнулся. — А я-то уже надеялся заполучить компромат на твоего шефа.
Он аккуратно опустил чашку на блюдце.

— Перемены всегда пугают, но иногда они только к лучшему. А переход в другую группу — пустяк в сравнении со сменой департамента, к примеру. — Сандрин, кажется, начала забывать о том, что с ней могло произойти и такое — а ведь они говорили об этом ещё какой-нибудь месяц назад. Но тут дочь задала ему сразу два, на его взгляд, абсолютно несвязанных вопроса, каждый из которых даже по отдельности мог заставить его улыбнуться.

— Что ты, Сандрин, на твоём месте я бы просто нырнул в эти отношения с головой, продолжая скрывать их от остальных и всё отрицать, — Эйдан негромко усмехнулся. — Но вряд ли я могу служить в этом плане хорошим примером. — Он расслабленно откинулся на спинку кухонного диванчика. — Что ж, учитывая разницу между нами, тебе я бы посоветовал рискнуть. Начни с разговора с Фабианом. Если его мнение важно для тебя, его тоже необходимо учитывать.

Эйдан на миг задумался, не будет ли лучше проигнорировать другую часть вопроса, но решил, что ничего не мешает ему ответить обтекаемо.

— Что касается моих желаний, они куда только меня не заводили. По большей части, результаты были приятными, но неудачи тоже случаются. Последствия одной из них ты в конце прошлого месяца могла наблюдать сама, — он улыбнулся. — Но в конечном итоге я ни о чём не жалею.

Рассуждения, которым они предавались, Сандрин воспринимала более или менее обезличенно и без лишних эмоций — как философские умозаключения и построения. Возможно, потому что не раз думала об этом и раньше, или потому что этот вопрос не задевал её по-настоящему. Так или иначе, сейчас такой подход позволял Эйдану расслабиться и даже слегка улыбнуться на очередную аналитическую выкладку дочери по поводу пробелов в стратегии её не в меру амбициозной бабки.

— Ты, вероятно, права, — согласился он, подкрепив свои слова неглубоким кивком. — По-видимому, нереализованные устремления твоей бабушки с годами переродились в манию. Опасная ситуация — такая одержимость может толкать людей на необдуманные поступки.

Или заставлять наступать дважды на одни и те же грабли. Только внучка внезапно оказалась умнее дочери. Или, может быть, циничнее.

— Что ж, возможно, она рассчитывает на то, что в случае твоей беременности Пруэтты — старшие, в первую очередь — проявят достаточно порядочности, чтобы не бросать девушку с ребёнком на руках.

Что это говорило о нём самом? Да ничего. Никто из них не знал наверняка, как поступил бы в аналогичной ситуации он сам, потому что нынешняя миссис Сэллоу даже не заикнулась о своей беременности, так что до последнего времени Эйдану не было известно о наличии непосредственной кровной связи между ним и Сандрин. Действительно не было. Однако стоит отметить, что хотя Вивьен могла составить приемлемую партию в плане чистоты крови, она всё же не принадлежала ни к одному из «священных» родов. В этом смысле взять в жёны освоившуюся в Британии иностранку было намного выгоднее — это позволяло избежать всяких пересуд о соответствии супругов в степени аристократичности. К тому же, никто из местных благородных дам не мог похвастаться статусом принцессы Гранады — и это не говоря уже о приданом, которое к ней прилагалось. Так что его выбор был более чем сознательным — и вряд ли он стал бы что-то менять в прошлом, даже будь у него такая возможность.

— Впрочем, не могу поручиться за логику твоей бабушки, — признал Эйдан, возвращаясь мыслями к реальному моменту.

Возвращение, к слову, оказалось не самым приятным, потому что произошло одновременно с уверением Сандрин, что она не стала бы рассказывать ему ничего важного о своей работе. Постулат «принципы дороже жизни» тоже пришёлся ему не по вкусу. По большому счёту, Эйдан рискнул пойти на сближение с дочерью по одной корыстной причине: она могла оказаться полезна ему как аврор. Сейчас она прямым текстом заявляла, что в этом аспекте быть ему полезной отказывается. Стоило ли тогда пытаться? С другой стороны, Сандрин могла и несколько переоценивать твёрдость своих приоритетов. Молодости свойственны заблуждения, а мировоззрение может меняться с течением жизни. Эйдан только улыбнулся и чуть качнул головой, сочтя за лучшее никак не комментировать этот пассаж.

Проблема, с которой к нему пришла Сандрин, была куда как безобиднее. Надёжные гарантии, заранее и без подвоха. Эйдан с трудом сдержал холодный смех, когда экстраполировал эти требования на всю структуру Пожирателей Смерти, начиная с их школьных лет.

— Если бы только такое было возможно, — мягко заметил он, подался вперёд, скрещивая пальцы в замок на краю стола, и посмотрел на Сандрин немного снизу вверх — это всегда добавляло элемент если не доверительности, то хотя бы свидетельства повышенного внимания. — Я бы всё равно нырнул. Может быть, тайное останется тайным. А может быть, станет явным, но не повлечёт за собой страшной кары.

Пожалуй, это было даже слишком откровенно с его стороны. Эйдан снова откинулся на спинку диванчика.

— За связь внутри группы необязательно должны разжаловать. Как ты сама мне сказала, Крауч не такой самодур, чтобы отыгрываться на подчинённых из-за подобных пустяков, особенно в нынешние времена. Уверен, худшее, что может случиться, — вас разведут по разным группам. Не такая уж высокая цена за попытку обрести счастье в личной жизни. Но решать, безусловно, тебе.

Эйдан сделал ещё пару глотков чая, как раз достигшего идеальной температуры, чтобы сохранить аромат и не обжигать язык, — и усмехнулся в ободок чашки на притворное возмущение дочери.

— Что поделать, за всё так или иначе приходится платить. Я привык судить о многих вещах по конечному результату. По счастью, в тот раз всё обошлось, все остались живы — и этот случай, как мне кажется, в значительной степени нас сблизил.
Всегда важно правильно расставить акценты.

Ох уж эти вольно или невольно оброненные намёки. Эйдан знал, с кем он разговаривает, и с самого начала был готов держать лицо в любой ситуации, но Сандрин, кажется, задалась целью испытать его на прочность и делала это раз за разом каким-нибудь внезапно брошенным вопросом. Сейчас она, однако, обошлась утвердительным пассажем, за что Эйдан был весьма благодарен высшим силам, но сама фраза… Её мать слишком опасалась за жизнь ребёнка, чтобы так рисковать. Иными словами, Вивьен подозревала, что, скажи она ему о своей беременности, и у неё не осталось бы иного выбора, кроме как сделать аборт. Справедливости ради, тогда, двадцать шесть лет назад, Эйдан вполне мог заявить ей, что это единственное приемлемое решение. Но всё могло выйти и по-другому. Мать Сандрин была чистокровной, пусть и не из священных Двадцати восьми. Там ещё было бы, о чём подумать — особенно если бы помимо простого информирования к делу подключился тонкий и не ущемляющий ничьего достоинства шантаж.

Но ничего этого не было. Эйдан до последнего не знал о Сандрин, её мать исчезла из его жизни тихо и незаметно, а история не знает сослагательного наклонения. Строить гипотетические умозаключения относительно того, что могло бы быть, он считал пустой тратой времени — и, вероятно, заявил бы так самой Сандрин, если бы она не проявила сейчас деликатность.
Его взрослая дочь, однако, не чуралась подобных отвлечённых построений в приложении к собственной жизни, и Эйдан задумчиво качнул головой, когда она заявила, что, вероятно, сделала бы аборт, никому ничего не говоря.

— Рассуждая прагматически, я бы назвал такое решение здравым, потому что только оно позволяет женщине сохранить полный контроль над ситуацией, — сказал он. — Но не каждая женщина способна убить своего ребёнка, пусть и нерождённого.

На этом месте он просто не мог не подумать о Магдалине и её недавней угрозе, но Сандрин не нужно было об этом знать. Тем более что она уже переключилась на иронию, снова назвав его «папой» и обвинив в авантюризме. Эйдан ответил на это сдержанной улыбкой.

— Может быть, самую малость. Но везение в данном случае не причина, а скорее следствие, — уточнил он. — Риск порой просто необходим для развития. Чтобы не упустить свой шанс, временами приходится выйти из зоны комфорта. Если бы это было не так, все вокруг сплошь были бы успешными и счастливыми. Но человек сам хозяин своей судьбы — и некоторые просто не умеют обращаться с ней должным образом. образом. Не становись одной из них, — посоветовал он.

А вот зачем и к чему был этот вопрос про Магдалину? Ах да, они начали с сердечных дел — но Сандрин же видела их с Маг в тот вечер, когда приносила Непреложный обет, а наблюдательность для авроров — профессионально необходимая черта. Впрочем, может быть, всё действительно не так очевидно? Эйдан помолчал пару мгновений, прежде чем дать ответ.

— Да. Правда, это не всегда делает её счастливой, но да: люблю, — он миролюбиво усмехнулся. — Хотя порой мне хочется придушить её голыми руками.

Самое прекрасное, что в этих словах самих по себе не было ровным счётом ничего преступного или хотя бы предосудительного.

— Почему ты спрашиваешь — боишься, что твои чувства к мистеру Пруэтту могут улетучиться через пару лет?

Чёрствость, с которой Сандрин рассуждала о зародышах и проблемах, могла бы быть понятной, если бы проистекала из жизненного опыта. С точки зрения Эйдана, цинизм существовал в двух вариантах: юношеский и зрелый. Дети бывают жестоки по глупости, взрослые чаще более сознательны в проявлениях вредности характера. Впрочем, не все и не всегда, разумеется, но применительно к данному контексту Эйдан предпочитал не размениваться на частные случаи. Так вот, зрелый цинизм в его глазах имел совсем иное качество — как коньяк двадцатилетней выдержки в сравнении с молодым, ещё толком не отстоявшимся алкоголем. Напиток, выдержанный в дубовой бочке в течение нескольких лет, впитывает в себя частичку вечности — как и человек, проживающий эти годы. И его переживания, быть может, становятся менее острыми, зато приобретают глубину, на которую их можно отпустить — или не отпускать, в зависимости от воли и способностей владельца. Отсутствие опыта упрощало картину, делая рельеф более плоским.

Ну конечно, всё очень просто, когда не касается тебя напрямую. Убеждённость в словах Сандрин звучала довольно забавно для Эйдана, потому что он не особенно верил в гипотетические построения на подобные темы. Но и причин спорить у него не было. Зачем? Реальность сама всё расставит по местам, если возникнет такая необходимость. А если не возникнет, то спорить тем более не о чем.

— К пятидесяти, — уточнил Эйдан. — Я что, так плохо выгляжу?

Да и откуда бы взяться такой точности? Даже если учесть, что в отделе кадров хранятся досье на всех сотрудников Министерства, включая глав департаментов, без веской причины их никому выдавать не должны. Эйдан задумчиво постучал пальцем по краешку чайного блюдца. Какое уж тут везение, когда вокруг сплошные подводные течения, а в министерстве и его окружении интриган на интригане сидит и интриганом погоняет.

— Жизнь полна опасностей, а интрижки на стороне, как правило, не относятся к числу серьёзных угроз, — с видимой беспечностью отмахнулся он. — Тот случай, свидетельницей которого ты почти стала, был исключением. Но логика любопытная. Получается, если бы мне однажды не повезло, я бы стал более осторожным? И в чём именно это должно было бы выражаться?

Не то чтобы это было действительно важно, но почему бы не узнать чуть больше о картине мира так недавно обретённой дочери?

— Нет, знаешь, — в некотором смысле даже наоборот: весьма освежает, и скучать не приходится. Но не забывай: я сознательно выбрал себе испанку, — Эйдан усмехнулся, хотя это не было шуткой как таковой. — Каждому своё.

А вот последующие рассуждения Сандрин о целесообразности чувств заставили его тихо, но вполне искренне рассмеяться.

— Извини. Просто ты говоришь так, как будто чувства можно полностью подчинить контролю разума. Можно, конечно. Но только на время, и это чревато последствиями.

Впрочем, стоило также допустить существование категории людей-роботов и «человеков в футляре», которым никогда не случалось чувствовать по-настоящему и которых к этому даже не тянуло. Всякое бывает.

— Конечно, если речь идёт исключительно о симпатиях, ещё не поздно сделать шаг назад, — дипломатично заметил Эйдан. Советовать что-то в сердечных делах — последнее дело, но порой человеку просто необходимо рассказать о ситуации кому-то третьему, чтобы разобраться в том, что ему нужно.

Может быть, на самом деле всё было просто, и искать каких-то подводных течений в разговоре с дочерью не следовало. Сандрин периодически удивляла его своей прямотой и заявлениями в духе отказа сообщать что-либо интересное про аврорат, хотя явно понимала, что именно это может быть для него особенно интересно. Люди, преследующие корыстные цели, как правило, так себя не ведут — напротив, они всеми силами стараются создать иллюзию, что могут быть чем-то полезными, даже если на самом деле ровным счётом ничего из себя не представляют. Поэтому поведение Сандрин представлялось Эйдану нестандартным и заставляло подозревать её, страшно сказать, в искренности.

— Какой дерзкий язычок, — усмехнулся он, отодвигая чашку. — Только не говори, что это профессиональное. Я лично уверен, что это гены.

Это, пожалуй, можно было считать шуткой. Или не считать. Да и потом, биологических родителей у Сандрин, всё-таки, было двое, и мало ли кого из двоих он мог иметь в виду.

— А что если этот случай был неординарным и являлся исключением, подтверждающим общее правило? — нисколько не смутившись заявлением дочери, парировал Эйдан. — И до сих пор подобного отрицательного опыты не случалось именно потому, что я был осторожен?

Вопросы превращали всё в гипотезу, и это снимало с него всякую ответственность за высказанные в соответствующей форме слова, равно как и сбивало ориентиры: для Сандрин всё это могло быть правдой или чистой воды умозрительным построением. Вносить ясность Эйдан пока не торопился — немного безобидных загадок посреди моря страшных тайн никогда не повредит. Их, по крайней мере, можно когда-нибудь снять без рисков и вреда для здоровья и жизни всех участников процесса.

Озвученную версию о южной крови в роду Эйвери Эйдан встретил тихим смешком.

— Нет, таких отклонений за нами до сих пор не водилось. Но, как ты, возможно, помнишь, среди наших предков попадались весьма импульсивные личности — взять хотя бы того же Эллара, который встречал гостей смертельными проклятьями. Помнишь, я рассказывал тебе в нашем фамильном склепе?

К возможности говорить о «нашем» Эйдан прибегал с особым удовольствием — ему казалось, что это должно, как минимум, отпечатываться в подсознании его взрослой дочери.

— Что ж, как я уже сказал, каждому своё. Расставить для себя приоритеты можешь только ты сама, — покладисто согласился Эйдан. В конце концов, ему было вовсе ни к чему, чтобы Сандрин в ближайшее время вышла замуж, озаботилась проблемой продолжения какого-нибудь постороннего рода и временно выпала из дел аврората. Это вообще лишило бы их общение всякой пользы, а вместе с ней и какого-либо осязаемого смысла, а к такому Эйдан готов не был.

— Моей карьере чувства в своё время не помешали — но и ситуации у нас несколько различные, — подвёл черту он. — Надеюсь, этот разговор хотя бы немного помог тебе разобраться в своих желаниях.

Потому что сейчас Сандрин выглядела убеждённой в своём выборе, но нельзя было с уверенностью утверждать, что её мнение не изменится на точно противоположное, как только он ступит за порог.

— В любом случае — удачи, — вполне искренне пожелал Эйдан напоследок.

Притворную задумчивость Сандрин в ответ на замечание о генах Эйдан встретил пониманием, как и последовавшую за тем усмешку.

— Ну, разумеется, — в тон девушке подтвердил он. — Ты ведь ещё и моя дочь.

Что вполне логично, но очень странно, если говорить об ощущениях — потому что в его жизни она появилась сразу взрослой, свалившись, как снег на голову, и время от времени Эйдан с запоздалым удивлением обнаруживал, что Сандрин существует реально и во плоти, а не в качестве сна или плода его воображения. Неудобные вопросы и колкие комментарии, впрочем, неплохо помогали вернуться к действительности.

— У меня был тяжёлый месяц, — пожал плечами Эйдан. — С декретом вашего распрекрасного Крауча многим приходится работать на износ. Добавь сюда небольшие семейные разногласия и получишь ответ: я, вероятно, слишком устал и потому забыл об осторожности.

Пожалуй, он и впрямь чересчур расслабился в том, что касалось этой сферы жизни — и вот результат: сначала показательные выступления истерички Фионы в стенах Эйвери-мэнора, потом эта Ребекка. И, хотя предотвратить первое Эйдан, скорее всего, не мог, не допустить второго было ему по силам. Возможно, он и в самом деле чересчур разогнался, пытаясь успеть за резко ускорившимся ритмом жизни. Стоило немного притормозить — и хотя бы попробовать немного отдохнуть — если не от министерской службы и другой, «рыцарской», то, по крайней мере, от скандалов с Маг и новых знакомств на стороне. Просто как следует выспаться, в конце концов.

— Эксцентричность, — задумчиво повторил Эйдан. Можно ли считать убийство проявлением эксцентричности? А женитьбу на испанке с импульсивными наклонностями? А многолетнюю «дружбу» с эгоцентричным психопатом с манией величия?

— Что ж, пусть будет так, — хмыкнул он, поднимаясь, и тут же усмехнулся, обернувшись на слова дочери. — Приятным? Это очень любезно с твоей стороны.

Мгновением позже Эйдан всё-таки придал лицу несколько более серьёзное выражение.

— Как бы там ни было, я польщён твоим интересом к моему мнению, — он улыбнулся, сделал шаг к Сандрин и легко приобнял её за плечи, на миг коснувшись губами виска. — Надеюсь, в итоге ты примешь решение, которое тебя не разочарует.