Сосредоточиться на том, чтобы просто отрезать кусочек бинта и свернуть из него в несколько слоев "подушечку" было сложно, хотя бы потому, что никуда не уходило ощущение, что она, хуже страуса, просто пытается сбежать от проблемы. Но ведь так оно и было... Гестия даже мысленно не хотела себе признаваться в том, что действительно понимает слишком много. Непозволительно полной видит картинку ситуации, но сама же старательно смотрит только на её фрагмент, потому что все остальное пугает. А какой человек станет добровольно вновь погружаться в то, что почти сломало его жизнь? Каким больным на голову надо быть, чтобы лично затягивать себе петлю на шее?
И все же волшебница вздрогнула, чувствуя, как её заставляют повернуться, а чужая рука сжимает плечо. Невольно захотелось потянуться за палочкой, но в руках были только кухонные ножницы - слабое, хотя все-таки утешение, если сейчас мужчина захочет ей показать, что такое, по его мнению, боль, о которой она якобы не знает. Может быть, в иных ситуациях подобные слова бы вызвали желание накричать, оттолкнуть, сделать что-нибудь еще, то сейчас заставляли лишь вновь испуганно замереть, стараясь хотя бы внешне сохранить какое-то подобие спокойствия, пусть и чувствуя, как напряжена буквально каждая мышца в собственном теле, а пальцы все же слишком сильно сжимают ручки ножниц.
Оборотню действительно терять нечего - это Джонс понимала и ощущала предельно четко, отчего и становилось страшно. Отчаявшиеся люди в разы опаснее просто агрессивных. Им не за что цепляться, нечего бояться, даже собственная жизнь уже не кажется важной, а потому тут никакой обет не даст гарантии безопасности. Тем более магическая клятва не убивает мгновенно. Да и даже если в следующую секунду жизнь мужчины прервется, мертвым, например, уж точно будет все равно, а кинуть в кого-то "аваду" - дело одного взмаха палочки. Здесь не нужно было быть ясновидящим, достаточно почитать газеты, любые - что магловские, что магические, всегда найдется пара заголовков об убийствах на почве ревности, "любви", страсти, похоти... Да на какой угодно, когда люди руководствуются, примерно, такой же логикой и чувствуют, что все равно им в жизни уже больше ничего не нужно. Даже Шекспир еще об этом писал...
Вот и сейчас, стоило Квинтусу все же отпустить её плечо, волшебница не выдержала, вновь отворачиваясь к столешнице и пытаясь просто унять вновь появившуюся дрожь в руках, вдохнуть поглубже, чтобы уговорить себя, что нельзя плакать, нельзя срываться... С психами разговаривают аккуратно и деликатно, в первую очередь, для безопасности себя и окружающих. Да даже если бы ей сейчас пришло в голову вызвать хитов, что бы она им сказала? Формально, он ничего не делал. Никто ведь не виноват, что оборотень лишь своим присутствием рушит всю привычную жизнь.
- Нет, Квинтус, я знаю, что такое боль, - тихо заметила Гестия, невольно с силой сжимая пузырек с бадьяном, за которым потянулась по привычке, - Если бы не знала, то оставила бы тебя еще там, в магазине. И я знаю это чувство, когда вся привычная жизнь не просто рухнула, а еще и больно впивается своими осколками в сердце. Знаю, что такое жить только ради кого-то одного, потому что на все остальное нет сил, - было даже удивительно, что голос не сорвался, лишь просто становясь тише и тише с каждым словом, потому что говорить такое она не отваживалась даже матери, сестре или Хелю, - Я знаю это из-за тебя, из-за того, что ты со мной сделал.
Вряд ли мужчина слышал последнее, даже сама Гестия если различала собственный голос, но ей было просто необходимо выговориться, быстро смахнуть с ресниц соленые капли, прежде чем шумно вдохнуть и все-таки повернуться к собеседнику, держа в руках смоченный в экстракте бадьяна кусочек марли. Остановившись в шаге от сидящего на табурете оборотня, Джонс все же устало посмотрела на него сверху вниз, прежде чем осторожно приложить влажный бинт к неровным и незаживающим следам от когтей, а второй рукой потянуться за лейкопластырями, чтобы закрепить повязку.
- Я не хочу, чтобы ты кого-то убивал. Или умирал сам, - немного помедлив, заметила волшебница, аккуратно прижимая пальцами последний пластырь к щеке Квинтуса, но не спеша отстраняться и все же находя в себе силы, чтобы посмотреть другому человеку в глаза, - Никому из нас от этого легче не станет.
Пару секунд Гестия просто молча разглядывала уставшее и все-таки сильно осунувшееся лицо мужчины, прежде чем осторожно убрать пару еще влажных прядей со лба мужчины. Было сложно заставить себя хотя бы попробовать не видеть в нем исключительно угрозу, не воспринимать чужие слова как желание сознательно навредить или сделать больно. Можно было бы бесконечно долго рассуждать о гуманности, жестокости, эгоизме и альтруизме, но толку всем этом, если ты остаешься «хорошим», только пока это тебе самому не доставляет неудобств? Это даже хуже, чем честно сказать, что на всех, кроме себя, все равно.
- Но что я сейчас должна решить? – волшебница все-таки пододвинула второй стул, садясь рядом и действительно не понимая, как вообще может повлиять на эту ситуацию, - Что по щелчку пальцев забываю всю боль, что ты мне причинил, перестаю бояться близости и становлюсь по-детски счастливой после семи месяцев кошмаров и ожидания, что придешь меня добивать как свидетеля? Если бы у меня была такая возможность, поверь, я бы с радостью ей воспользовалась, но так не бывает, даже с помощью магии. Все, что я могу предложить тебе – это помощь и веру в то, что ты действительно не хочешь мне ничего плохого, а потому мы можем попробовать начать все с чистого листа, - Джонс тяжело вздохнула, не понимая, что еще сказать, как достучаться до совершенно иного образа мышления, - Не знаю, тянет ли это на смысл жизни, но я правда не хочу, чтобы тебе было плохо, я хочу помочь, - скорее по привычке, но она все же аккуратно сжала чужую ладонь, пытаясь то ли выразить поддержку, то ли просто вернуть в реальность из слишком грустных мыслей.
Это ведь действительно было правдой. Гестия никогда не хотела, чтобы кто-то страдал, но при этом не могла и полностью все забыть, удовлетворяя лишь чужие желания и не обращая внимания на собственный организм, чувства, страхи, проблемы, причиной которых был оборотень. В конце концов, она тоже была всего лишь человеком – хрупким, по-своему одиноким и беззащитным, а не безликой машиной, созданной только для служения другим. Ей тоже хотелось увидеть хоть толику понимания в чужих глазах, а не ощущения, что тогда, летом, все было хорошо, а теперь Джонс нарочно ломает комедию.