Когда к Боунсам прилетела сова от профессора МакГонагалл, Эдгар немало удивился: школу он окончил примерно полжизни назад, а их старшенькой, Эмбер, до Хогвартса оставалось ещё два года. С alma mater его сейчас непосредственно связывала только Амелия, его сестра, перешедшая на тот момент на последний курс, однако Эдгар полагал, что, если бы дело по какой-то причине касалось её, профессор обратилась бы к их родителям. Поэтому он терялся в догадках, почему и с какой целью Минерва решила написать именно ему. Короткое письмо прояснило немногое: профессор просила его о встрече — и, как понял Эдгар, имела к нему дело личного характера.

Минерва МакГонагалл, какой её помнил выпускник Хаффлпаффа Эдгар Боунс, была строгой, но справедливой, а ещё — красавицей. Когда Эдгару было семнадцать, и он готовился к выпускным экзаменам, ей было не больше двадцати пяти. На её занятиях Боунс старался сесть поближе, слушать — внимательнее, а смотрел и вовсе не отрывая глаз. Он, может быть, и старостой школы на седьмом курсе стал отчасти ради того, чтобы иметь законные основания почаще беседовать с профессорским составом Хогвартса и хоть чем-то обратить на себя её внимание. Бесполезно. Оставалось только смотреть и тихо восхищаться, попутно достигая новых успехов в Трансфигурации.

Разумеется, Эдгар никак не мог отказаться от встречи со своим любимым школьным профессором, к которой до сих пор питал исключительно тёплые чувства, — вне зависимости от того, что от него могло понадобиться Минерве. В ответном письме, которое Боунс набросал тут же, он от души заверил МакГонагалл, что будет рад увидеться с ней. Встретиться они договорились в кафе на следующий день.

Погода не располагала к прогулкам. День был тёплый, но дождь зарядил с самого утра и упорно не желал прекращаться. Шагнув с улицы в уютное, полное дразнящих ароматов ванили, гвоздики и корицы помещение, Эдгар сложил зонт, оставил его на стойке у входа и прошёл вглубь зала. Минерва уже была на месте, и чая в её чашке практически не оставалось, что заставило Эдгара быстро глянуть на большие настенные часы, чтобы проверить — неужели он так сильно опоздал? Или вообще перепутал время? Но нет, до назначенного часа ещё оставалась пара минут — что было, откровенно говоря, удивительно, потому что день у него был выходной, а своевременно улизнуть из дома, когда на каждой ноге у тебя висит по маленькой жизнерадостно вопящей обезьянке, задачка не из лёгких. «Иди, папа, а мы поедем с тобой». Или на тебе, если быть точнее. Аргумент о том, что у него важная встреча с их будущим профессором Трансфигурации, подействовал на Эмбер, но не на Виктора. Потребовалось время и военная хитрость со стороны Эльзы, чтобы отвлечь их и всё-таки ускользнуть из дому не слишком поздно.

— Здравствуйте, профессор, — просиял Эдгар, подходя к столику Минервы. — Очень рад вас видеть.

Годы никого не молодили, а учитывая, сколько их прошло со школьных дней, Боунс засомневался, стоит ли начинать разговор с комплиментов внешности, или они будут звучать слишком стандартными и пустыми: в светских любезностях он был не силён, а МакГонагалл, что естественно, помнил другой — разумеется, моложе, но главное — без той печати тревоги на лице, которую он подмечал сейчас в глубине глаз Минервы. Глаза у неё не изменились: они были такими же зелёными и лучистыми, какими сохранились в его памяти со времён Хогвартса.

— Знаете, профессор МакГонагалл, я всегда обожал ваши занятия, — поддавшись порыву, сообщил Эдгар, едва устроившись напротив Минервы, и улыбнулся. — Я по ним скучал. И по вам тоже.

Он сказал об этом просто и без затей, потому что не находил в этом ничего неловкого или предосудительного. Он был давно и счастливо женат и воспитывал двоих маленьких разбойников, а у неё, наверное, было немало таких студентов, восторженно смотревших на неё с первой парты как на недостижимый идеал.

Минерва предложила угостить его чаем, и это значило, вероятно, что она хотела о чём-то его попросить. Эдгар с готовностью кивнул.

— Спасибо, с удовольствием. Какой посоветуете? — он помолчал мгновение, пытаясь сообразить, как лучше себя вести, чтобы не провоцировать смущение неуклюжими расспросами, не придумал ничего хорошего, посмотрел на профессора МакГонагалл и решил не торопить события. Эдгар всегда ценил время, и своё, и чужое, но в некоторых делах спешка совершенно неуместна. К тому же, они давно не виделись, и, возможно, нужно было немного времени, чтобы заново привыкнуть друг к другу и к общению в новой системе отношений.

Находиться в обществе профессора МакГонагалл было приятно и легко, несмотря на осевшую в подсознании привычку к устоявшейся системе школьных отношений. Сейчас всё изменилось, с тех пор прошло немало лет, но никакой неловкости Эдгар не испытывал. Беспокойство вызывала лишь затаившаяся на дне глаз Минервы тревога. К тому же, элементарная логика подсказывала, что если профессор обратилась к нему, то, скорее всего, не от хорошей жизни. Однако строить догадки по поводу того, что ей могло понадобиться от него, Эдгару было банально не на чем, поэтому он постарался не напрягаться раньше времени и сосредоточиться на заказе. Он выбрал лесные ягоды.

Когда с бытовыми мелочами было покончено, профессор МакГонагалл перешла к сути, и Эдгар приготовился слушать. Заход оказался не самый вдохновляющий. Упоминание о больнице имени Святого Мунго, вопрос о принципиальной возможности или невозможности… лечения, вероятно — оптимизма тут было мало, и в самих словесных конструкциях сквозило что-то щемящее, на грани между отчаянием и робкой надеждой.

Эдгар кивнул, не перебивая, показав, таким образом, что принял поставленную перед ним задачу. Если колдомедики в Мунго не смогли помочь, расклад, скорее всего, был безрадостным, но говорить об этом Боунс, конечно же, не стал. Сначала — выслушать, разобраться в сути проблемы, прикинуть, можно ли что-то предпринять. И как бы ему хотелось, чтобы ответ на последний пункт был утвердительным!

Конкретика не заставила себя ждать, и причина беспокойства Минервы сразу стала понятна: она переживала за племянника. С Малкольмом МакГонагаллом Эдгар лично знаком не был, но в этом не было и необходимости — он не отказался бы помочь и любому другому ребёнку, за которого попросила бы Минерва. Если только мог.

История была ужасной, отвратительной и жестокой. Эдгар представил всё слишком живо — на недостаток воображения он никогда не жаловался, а при его работе оно было просто необходимо — и его лицо мрачнело по мере того, как продвигался рассказ.

— Это чудовищно, — негромко произнёс он, только теперь обнаружив, что всё это время сидел, яростно стиснув зубы. — Кто мог такое сделать? Зачем? Их нашли?

Эдгар спохватился и выдохнул.

— Простите, я задаю слишком много лишних вопросов. Но… такие преступления не должны оставаться безнаказанными.

Он посмотрел ей в глаза, поддался безотчётному порыву и на несколько секунд накрыл руки МакГонагалл своей ладонью.

— Я сочувствую вашей беде, — искренне сказал Эдгар, прежде чем снова отклониться назад. Ему понадобилось ещё несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Минерва ждала от него ответа, и он совсем не хотел растягивать это мучительное ожидание, но подобрать слова было трудно.

— Я читал о чём-то подобном, — осторожно начал Боунс. — Похоже, что потрясение, пережитое вашим племянником, запустило механизм вытеснения. Это своего рода внутренняя защита, самопроизвольно срабатывающая блокировка сознания, нацеленная на то, чтобы сохранить психику в условиях экстремального воздействия. Если исходить из вашего описания, выходит, что сознание Эвана вернулось в детство — в тот возраст, в котором он ощущал себя в полной безопасности, в котором он всегда был защищён. Простите меня, если это прозвучит цинично, но это хорошо, потому что, если этот механизм сработал, значит, он защитил разум и психику вашего племянника от чего-то куда более разрушительного. Так что я понимаю, почему менталисты в Мунго сочли это удачей.

Эдгар быстро сделал небольшой глоток чая — во рту у него пересохло от продолжительной речи и необходимости поведать своей собеседнице не самые приятные новости.

— Самый безопасный путь сейчас — уделять Эвану побольше внимания и заниматься его естественным развитием. Это долго и трудно. Вероятно, он на протяжении многих лет будет отставать от сверстников, но при должном терпении и помощи близких рано или поздно догонит сам себя… если память не вернётся раньше. Это очень сложная система, и после пережитого стресса или другого вмешательства она может вести себя непредсказуемо.

Спасибо Эш за идею
Эдгар слушал профессора МакГонагалл, время от времени сосредоточенно кивая и одновременно взвешивая возможные варианты. Он рассказал ей не всё и мысленно подыскивал слова, чтобы донести до неё вторую часть ясно и объективно, не давая надежд, которые могли оказаться лишними, но и ничего не утаивая.

— Да, именно так, — подтвердил Эдгар. — Мы не всегда можем выбирать, как поведёт себя наш организм. Иногда он делает это за нас, особенно в экстремальных обстоятельствах и в условиях сильного стресса. Это не означает, что ваш племянник оказался недостаточно сильным — возожно, даже наоборот.

Боунс подумал о том, насколько, должно быть, горько для такой сильной и одарённой волшебницы, как Минерва, было ощущать свою беспомощность именно в той сфере магии, которая сейчас была необходима ей больше всего. Пришедшую на смену мысль о собственных детях Эдгар спешно прогнал — не хотелось даже представлять, что с ними могло случиться нечто подобное.

— Книги, о которых идёт речь, были написаны не волшебниками, профессор, — признался он. — В них много неясного, я уловил лишь общую суть. Но я, конечно, составлю для вас список — и занесу те, которые у меня есть. Возможно, вы найдёте в них хоть какие-то ответы… А пока я расскажу вам о том, что понял сам. Я нашёл в этой литературе некоторые мысли, которые показались мне, скажем так, жизнеспособными.

Маги — особенно из чистокровных семей, таких, как его собственная — редко обращались к миру магглов в поисках неведомой мудрости. Однако, когда Эдгар определился с выбором своего жизненного пути, ему в руки почти случайно попал томик, посвящённый человеческой психологии и её патологиям, благодаря которому Боунс открыл для себя абсолютно новый взгляд на устройство памяти. Некоторые тезисы показались ему занимательными, и он увлёкся.

— Судя по всему, этот откат в воспоминаниях Эвана был вызван тем самым нападением, и его разум как можно надёжнее скрыл от него это травмирующее событие. Это не значит, что ваш племянник лишился памяти безвозвратно. Полагаю, длинный отрезок его сознания попросту заблокирован. Любой блок можно снять, но это большой риск. Это может кончиться много хуже, чем то, что есть сейчас.

Ему было жаль Минерву, но он должен был это сказать. Эдгар прекрасно понимал целителей в Мунго, которые не хотели даже пытаться ломать этот блок: мальчик мог просто сойти с ума, а принцип «не навреди» для колдомедиков священен. Он сам колдомедиком не являлся, однако едва ли отважился бы взять на себя ответственность за такой эксперимент. Разум подростка — не поле для опытов. И тут Эдгар вспомнил кое-что ещё.

— Есть ещё одна теория, — сказал он. — Мне не приходилось проверять её на практике, но она звучит не так опасно, как предыдущая, и не так безнадёжно, как её предшественница. Но это всё равно только теория, — предупредил он.

— Возможно, если попытаться зайти с другой стороны и начать понемногу восстанавливать воспоминания Эвана не с последнего, травмирующего, а так, как они шли в хронологическом порядке, это будет более естественно и не вызовет отторжения у его психики и рассудка… Правда, даже если блок с того конца окажется податливым, это всё равно потребует времени… — Эдгар потёр лоб над переносицей. — Профессор, я не знаю, получится ли это, но я мог бы попробовать.

Уверенности у него не было. Но, если блок окажется слишком жёстким, он должен это почувствовать. Тогда он просто остановится и не пойдёт дальше. А у Эвана останется только один вариант — жить и учиться всему заново.