Marauders: stay alive |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Marauders: stay alive » Архив альтернативы » Без памяти [11.04.1978]
БЕЗ ПАМЯТИ
[закрытый]
AEDAN AVERY, MEDEA MEDICI, ERLING AVERY
LONDON, ENGLAND | 11 APRIL 1978
Но должен ли человек выполнять невыполнимый приказ, зная, к чему это поведёт? <…> Да. Выполнять нужно, потому что, лишь выполняя приказ, можно убедиться, что он невыполним. ©
Приказы и осознанные нарушения.Выбирая из зол меньшее.
the kills – future starts slow
Амалия позволила Эрлингу отвлечься от чувства вины и разговора с Медеей. Явившись в поруганный салон, Эйвери привел его в божеский вид парой чинящих заклятий, а после привел в себя помощницу Медичи с помощью простого нашатыря из подсобки с травами. Сонное заклятие к тому моменту ослабло, позволяя девушке очнуться и выслушать увлекательную байку, которую Эйвери собирался рассказать ей с самого начала.
Эрлинг проводил Амалию до дома, отчасти беспокоясь за её состояние, отчасти – чтобы убить время, потому что возвращаться в родовое поместье Себастьян не торопился. Он аппарировал с темной улицы лишь тогда, когда перевалило заполночь, объявляясь у порога особняка семьи Эйвери.
Едва войдя через парадные двери, Эрлинг встретил эльфку, которую знал с детства, и подтвердил в ответ на восторженный вопрос, что молодой мастер эту ночь проведет дома, поэтому надлежало приготовить постель. Себастьян не возражал, когда его попросили подождать. Сил Эрлинга хватило лишь на то, чтобы добрести до столовой, и грузно опуститься на один из стульев. Впервые за вечер, наполненный болью и криками, Себастьян смог услышать самого себя; почувствовать, чего ему стоила вылазка – и попытаться принять, что ничего больше не будет по-прежнему. Вернее, впрочем, именно "по-прежнему", как хотел того отец, отныне и будет.
Эрлинг отрешённо коснулся подушечками пальцев полированной поверхности стола, лишь сейчас заметив, что у него дрожат руки. Пустота, преследовавшая его с момента наложения пыточного проклятия, преследовала его по пятам, вынуждая пялиться в одну точку. Мыслей в голове не было – лишь спасительный белый шум.
Эрлинг пришел в себя лишь тогда, когда услышал тяжёлые мужские шаги со стороны дверного проема. Эйвери с удивлением отметил, что отец ещё не спал. Себастьян помолчал мгновение, провел неосознанным жестом по лицу и объявил негромко, давая усталости отразиться в голосе:
– Всё кончено, – в лаконичном замечании была лишь чистая констатация факта и практическое отсутствие драмы.
Эрлинг усмехнулся невесело, глядя на Эйдана:
– Надеюсь, ты не против, если сегодня я буду ночевать дома.
После погрома магического салона Медеи Медичи Эрлинг отправился к своей гадалке, а Эйдан – к своему Милорду, и разговор старших, вероятно, вышел куда менее тяжёлым, чем у младших. Эйвери поведал Тому, что наводка оказалась пустышкой, как они и предполагали, зато юная пожирательская поросль проявила себя достойно: помещение разгромили качественно, подвернувшихся под руку попытали на славу и Авадами пошвырялись знатно. В принципе, краткая сводка событий в подретушированном виде примерно так и выглядела. Ничего лишнего никто не заметил.
Вернувшись домой, Эйдан принял душ и переоделся. Магдалина уже спала – или, что более вероятно, делала вид, будто спит, и «будить» её он не видел смысла. Вместо этого он прошёл к себе в кабинет и занялся разбором корреспонденции. Времени на это никогда не хватало, а сейчас оно в его распоряжении имелось.
Пока взгляд Эйвери скользил по надписям на конвертах, сортируя их на те, которые он, возможно, прочтёт позже, и те, которые можно было отправить в камин, не вскрывая, Эйдан думал о сыне. У него были некоторые сомнения в том, что примирение с гадалкой после Круциатуса дастся Эрлингу легко.
Часы уже пробили полночь, когда один из домовых эльфов оповестил его о прибытии наследника. Отложив письма, Эйдан покинул кабинет и тихо спустился на первый этаж. Сына он нашёл в столовой, с опустевшим взглядом и поникшей головой. Он помедлил в дверях, бегло оценивая состояние Эрлинга. Оно, определённо, оставляло желать лучшего, и первые же сказанные им слова это только подтверждали. Выслушав сына, Эйдан кивнул.
– Я уже говорил, что двери этого дома всегда открыты для тебя, и не отказываюсь от своих слов, – произнёс он, прошёл к буфету и извлёк из него два стакана и початую бутылку огневиски. Затем один стакан, уже наполненный, был передан Эрлингу.
– Держи, – сказал Эйдан, разворачивая для себя стул возле сына и устраиваясь рядом. – Считай это лекарством.
Он и сам сделал глоток и помолчал немного, выдерживая приличествующую паузу, прежде чем задать неизбежный вопрос:
– Она ушла?
Очевидно, это было так. Однако Эйдан интересовался этим не из праздного любопытства, а потому ему нужно было больше подробностей – хотя, глядя на Эрлинга, хотелось просто погладить его по голове и отправить спать.
Эрлинг не сомневался, что дома ему будут всегда рады, однако в данный момент не был рад себе сам. Помимо общего своеобразного впечатления от пыточного проклятия, Себастьян не мог перестать думать о том, что оставил Медичи в квартире одну в её состоянии. Он знал, что рано или поздно Медея соберёт вещи и уйдет, но всё же надеялся, что гадалка послушается его совета и останется на ночь. Младший Эйвери поступил жестоко, но всё же не был чудовищем, которое в нем видела Медичи после произошедшего в салоне, чтобы ей была необходимость от него бежать.
Эрлинг собирался спросить у отца о причинах его бодрствования в столь позднем часу, однако промолчал, когда родственник щедро выставил на стол огневиски. Соблазн набраться до чёртиков был велик как никогда за всю сознательную жизнь младшего Эйвери.
Эрлинг принял бокал из рук отца, потратил пару мгновений, рассматривая содержимое, и всё же сделал глоток. Промедление было объяснено нехорошими воспоминаниями о том, как они пили вместе с Эйданом в последний раз – когда тот отвёл не слишком трезвого сына на его первое убийство в качестве подарка на минувший день рождения. Сейчас это казалось Себастьяну цветочками.
Эрлинг хотел сказать спасибо за, вероятно, спасительную порцию алкоголя, однако язык не поворачивался, чтобы произнести благодарность.
– Она собирает вещи, – коротко пояснил Эйвери в ответ на вопрос отца.
Эрлинг знал, что отцу не должно было быть дела до его отношений с Медичи, но продолжил, осознанно надавливая на собственную кровоточащую рану:
– Мы съехались неделю назад, – криво усмехнулся Себастьян, прикладываясь к бокалу. Эрлинг вспомнил, как они оба с Медеей стремились разделить жилплощадь, словно боясь куда-то не успеть – видимо, накликали беду сами.
– Ты пытал когда-нибудь кого-либо, кто был тебе дорог, папа? – вдруг поинтересовался младший Эйвери, поднимая взгляд на отца.
Эрлинг продолжал видеть перед собой образ плачущей Медеи, скорчившейся под воздействием пыточного проклятия, а в голове билась набатом единственная мысль – о том, что Медичи ни в коей мере не заслуживала того, что ей довелось пережить.
Эрлинг выглядел опустошённым и потерянным, и Эйдану это не нравилось. Несмотря на это, он был доволен тем обстоятельством, что везучая на неприятности гадалка приняла решение уйти из жизни его сына. Это было правильно. Несомненно, это причиняло Эрлингу боль – но со временем это пройдёт. Всё к лучшему.
Ремарка сына о том, что они с Медичи уже успели съехаться, лёгкой тенью пробежала по лицу Эйдана и исчезла. Неделя – короткий срок. Можно сказать, всё случилось очень вовремя – потом становилось бы только сложнее. Однако озвучивать свои соображения Эйвери-старший благоразумно не стал: не хватало ещё щедро насыпать соли в открытую сердечную рану Эрлинга. Он в этом деле и без того уже изрядно постарался. Это не означало, что Эйдан раскаивался в своих действиях – но он понимал, что у сына есть справедливые основания злиться на него, и, если Эрлинг этого не делал, то, вероятно, потому, что его любовная драма сейчас занимала его в наибольшей степени.
К вопросу сына Эйдан оказался не готов. Он сделал глоток огневиски, давая себе пару мгновений, чтобы обдумать ответ. Эрлингу нужно было разделить с кем-то свой опыт. Может быть, он надеялся на определённый уровень понимания. Может быть, искал совета. Правда была в том, что Эйдан мало кем дорожил по-настоящему. Ему казалось, что Эрлинг мог бы об этом догадаться.
Применять пыточное к людям, которым он отчасти симпатизировал, Эйвери-старшему, без сомнения, случалось. Но это было другое. Эрлингу необходимо было получить нечто равноценное его собственной ситуации – или нечто, что казалось ему равноценным на данном этапе. Оно у Эйдана было.
— Да, — одно короткое слово рассекло воздух ударом хлыста. — Только Круциатус в тот момент использовал не я.
Он мог не показывать этого, но он прекрасно отдавал себе отчёт в своих действиях и в том, чего они стоят — и в тот момент, и после. Отсутствие криков и слёз ничего не меняло. К несчастью, у Эйдана были основания полагать, что этот раз мог оказаться не последним.
— Прости, Эрлинг, я должен был сделать это сам.
Отредактировано Aedan Avery (2020-08-05 09:50:27)
Как бы абсурдно это ни звучало, Эрлинг не держал злости на отца, потому что повода для этого не было. Себастьян верил, что отец не был автором налета, – слишком много мороки ради одной гадалки, – а с этого момента всё вставало на знакомые рельсы, чтобы ждать чуда и верить, что всё могло случиться иначе. Не могло. Не будь там обоих Эйвери, Медея была бы мертва. Что бы ей ни довелось пережить сегодня, это стоило возможности сохранить ей жизнь. Эрлинг не хотел напиваться в честь подобных благих новостей, но считал, что в одном бокале огневиски, выпитом до дна, мог себе не отказывать.
Себастьян взглянул на отца с интересом, когда Эйдан признал, что ему доводилось пытать того, кто был ему дорог. Трактовать слова родственника можно было как угодно, но Эрлинга успокоило подобное откровение, даже если сделано то было для успокоения души сына. Младший Эйвери, впрочем, не хотел думать об этом так. Не хотел думать, что отец играл с ним каждый раз, когда Эрлинг позволял себе открыться ему. Себастьян не был наивен, но он всегда старался быть близок с отцом, даже если порой казалось, что о доверии в общении с родственником не могло быть и речи.
Младший Эйвери помотал головой, не ожидая извинений отца. Признаться, он не помнил, когда слышал их в последний раз в целом. Эйдан не извинялся всерьез перед другими и всегда старался держать лицо с собственным сыном. Впрочем, несмотря на разлад, Эрлинг не мог не отметить, что с момента получения им метки их отношения с отцом стали... интереснее.
– Нет, папа, – твердо отозвался Себастьян, – ты не должен был.
Эрлинг не жалел о том, что ему пришлось наложить пыточное. Не был глуп, чтобы не понимать создавшийся расклад. Большую досаду приносил тот факт, что им пришлось явиться с другими Пожирателями в салон Медичи вовсе, когда это оказалась бессмысленная наводка. Кто-то должен был за это заплатить, но Себастьян старался держать себя в руках. Он не мог позволить себе поступать сгоряча, особенно если намек на расположение члена Ордена Феникса поступил от кого-то из своих, с метки или без.
Эрлинг вернулся мыслями к тому, с чего начал: отец был ему ничего не должен.
– Мы не должны были быть там в первую очередь. Это было бы единственным способом избежать то, что произошло, – подытожил Эйвери.
Себастьян вспомнил не один разговор, во время которого Медея предупреждала его, что он, несомненно, причинит ей боль – но Эрлинг не слушал.
– Это к лучшему, – вдруг подытожил Эйвери, проглатывая сомневающееся в собственном выводе вводное слово.
Эрлинг усмехнулся без драмы, взглянув на отца:
– От себя не убежишь, верно?
Стоило, наконец-то, признать, кем Эйвери-младший был на самом деле.
По реакции Эрлинга было ясно — сын его не понял. Слова отца остались для него выглядывающей над поверхностью океана верхушкой айсберга, в то время как их скрытый смысл продолжал покоиться далеко внизу, под плотными массами мутной холодной воды. Вероятно, это тоже было к лучшему, потому что позволяло оставить всё, как есть. Эйдан приложился к стакану, продолжая изучать лицо сына.
В их нынешнем раскладе присутствовали свои изъяны и перегибы, но он всё равно работал, пусть и не впрямую, а где-то на подсознательном уровне. Знал ли Эрлинг о том, как к нему относится его отец? Задавая себе этот вопрос, Эйдан всякий раз приходил к двойственным выводам: и да, и нет. Он знал общий вектор, не ведая силы. Не самый худший вариант. Может быть, получше многих.
Как бы там ни было, в любой, даже самой извращённой ситуации, Эрлинг продолжал защищать отца, и Эйдан был этому рад и не рад одновременно. Сейчас сын смотрел на него с долей удивления во взгляде, и у Эйвери-старшего не было сомнений в том, что его вызвало. Слова извинения не относились к числу тех, которые Эйдан произносил не то что часто, но хотя бы с известной степенью регулярности. Просить прощения было не в его стиле.
Однако сегодня ситуация была иная. Эрлингу пришлось многое пережить за последние несколько часов, и по крайней мере части из этого можно было бы избежать. Если бы он не заставил сына применить пыточное к его гадалке, возможно, они с Медеей обошлись бы одной ссорой и перерывом в общении продолжительностью в несколько дней. Впрочем, точно так же было возможно, что по итогу это ничего бы не изменило — проверить теперь не оставалось никаких шансов.
— Ты сам знаешь, что если бы там были не мы, всё кончилось бы ещё хуже, — возразил Эйдан, в сущности, не опровергая общего смысла рассуждений Эрлинга.
В чём Эйдан признавал безоговорочную правоту сына, так это в том, что убежать от себя никому из них было не суждено — и в ближайшие пару минут он намеревался подкрепить это утверждение личным примером. Собственно, потому Эйдан и не отказался от идеи сообщить Эрлингу, что сожалеет о произошедшем: извинения за минувшее были своего рода прологом к тому, что им предстояло в ближайшем времени.
— Это так. Терпеть самого себя тебе придётся всю жизнь, — с почти неуловимой толикой иронии подтвердил Эйвери-старший, залпом допил свой виски и отставил стакан на стол.
— Это будет неприятно, но я должен сказать тебе. Медея знает о том, кто мы такие. Если вы с ней расстаётесь, это нельзя оставить просто так. Её воспоминания необходимо скорректировать и удалить из них всё лишнее.
Говоря об этом, Эйдан цепко и напряжённо вглядывался в лицо сына: он должен был видеть, какой отклик вызывают у Эрлинга его слова.
— Этим могу заняться я. Или можешь сделать это сам.
А ведь он мог бы просто ничего не говорить, и это тоже было бы по-своему правильно. Но Эйдан избрал другой маршрут.
Эрлинг взглянул на отца странно, когда тот заметил, что себя всю жизнь терпеть придется. Правдивость выражения была на лицо, однако что-то заставило Себастьяна насторожиться. Возможно, тот факт, что беседа с отцом протекала чересчур откровенно и гладко, что всегда было чревато последствиями. Чаще всего – совершенно непредсказуемыми.
Когда Эйдан заговорил снова, вворачивая предупреждение перед самой сутью просьбы, Эрлинг быстро понял, что стоило доверять собственному чутью. В этот раз, впрочем, вывод отца был в должной мере очевиден, если бы младший Эйвери не был поглощён собственными переживаниями, потрудившись подумать о последствиях как своей связи с Медеей, так и произошедшего этим вечером в частности.
Усталость, навалившаяся в полной мере разом, позволила Эрлингу сохранить лицо. Эйвери знал, что отец наблюдал за его реакцией – Эйдан не скрывал своего интереса, разглядывая сына, однако Эйвери-младший пришел к быстрому выводу, что не стоило лишний раз демонстрировать своей недовольство просьбой родственника.
Эрлинг допил содержимое бокала с огневиски так же, как отец – залпом, пусть там оставалось немного, и отставил его в сторону, прежде чем снова посмотреть на родственника. Себастьян молчал, пытаясь совладать со своим отношением к предложению старшего Эйвери. Продолжая рассматривать отца, Эрлинг знал прекрасно, что тот не будет больше спрашивать у сына разрешение, если Себастьян не возьмёт ситуацию в свои руки.
– Я займусь этим с утра, – предложил Эйвери.
– Медея не из тех, кто побежит закладывать нас в аврорат, папа, – объяснил свое промедление Эрлинг. – Если бы она хотела, то сделала бы это давно.
Себастьян старался, чтобы его слова не звучали отказом. Колдун не хотел, чтобы отец его в чем-то подозревал, когда подозревать было не в чем: Эрлинг не был уверен в том, что сделает дальше. Кроме того, глагол "займусь" предполагал определенный простор для маневра, даже если у отца сложится иное впечатление.
Единственное, что знал Эрлинг – это то, что ему стоит предупредить Дею в любом случае, поэтому Эйвери не отказывался от утренней прогулки в знакомый маггловский район.
– Ты прав, – вздохнул напоследок Себастьян, признавая и глядя на отца, – это будет неприятно.
И чертовски необязательно. Однако в этот раз Эрлинг перечить отцу не собирался. Как водилось, стоило согласиться – а потом, разобравшись толком, сделать по-своему.
Отредактировано Erling Avery (2020-08-07 11:42:19)
Усталость, алкоголь и общая эмоциональная опустошённость тормозили реакции Эрлинга, и это было отчасти хорошо, потому что в совокупности эта смесь гасила чересчур острые всплески чувств, которые могли бы привести их к конфликту. С другой стороны, это было плохо, потому что Эйдан не мог в полной мере оценить реакцию сына на его слова.
Как бы там ни было, когда Эрлинг пообещал заняться этой проблемой утром, Эйдан ему поверил — или, во всяком случае, его намерению обдумать это на свежую голову. А если сын обдумает ситуацию, то вывод сделает только один, в этом Эйвери-старший не сомневался. Потому что отпрыску он, конечно, доверял, но вопрос собирался держать на контроле. На случай приступов внезапной забывчивости младшенького. И Эрлинг, как ему казалось, должен был об этом догадываться.
Возможно, сын и был прав насчёт своей гадалки, но Эйдан не видел смысла рисковать, когда можно прекрасно без этого обойтись. Женщины — натуры ветреные: сегодня она его любит и защищает, назавтра обидится и решит в порыве чувств настучать на него в Аврорат. Мало ли. Эйдану не хотелось отвлекаться даже на мысли о том, что нечто подобное может произойти. Проблем у них всегда хватало и без этого.
— Хорошо, — сдержанно кивнул он, продолжая внимательно смотреть на сына. — Потому что даже если ты прав на её счёт, желания переменчивы. Мне бы не хотелось, чтобы твоя репутация и свобода зависели от сиюминутных порывов какой-то девчонки. И мои, кстати, тоже.
Если Эрлинг сам себя не бережёт, то пусть подумает хотя бы об отце. То есть, вдруг он подумает. А легко это ему дастся или нет — это уже его проблема. Выбрал не ту девушку, так придётся потерпеть.
Продолжать разговор прямо сейчас не было смысла: свою мысль Эйдан до сына донёс, дальше оставалось только действовать. Но до утра это вполне терпело.
Поднимаясь, Эйдан ободряюще коснулся ладонью плеча Эрлинга.
— Если почувствуешь, что тебе понадобится помощь — обращайся.
Сын, конечно, этого не сделает. Но предложить он должен был — в том числе и для того, чтобы не было потом повода упрекнуть его в том, что он не предупреждал: главное в этом деле — результат.
***
Эрлинг ценил заботу отца, но был уверен, что помощь ему не потребуется. Отнюдь не от того, что младший Эйвери был самоуверен в своих способностях в отношении заклинаний, манипулирующих памятью, а потому, что у Себастьяна был план – который отправился к чертям быстро, стоило ему обнаружить, что он не имел ни малейшего понятия о том, где находилась Медичи. Вещей в квартире заметно поубавилось, однако ни по друзьям, ни по знакомым Эрлинг гадалку найти не смог. Знакомых же Эйвери спрашивал так, чтобы у тех не возникло желание объявить Медею в розыск.
Себастьян между делом даже заглянул к Амалии, отделавшись общими словами о том, почему он больше не работал в салоне, однако о том, что Медея сменила адрес, девушка не знала.
Спустя три дня безуспешных поисков Эрлинг решил импровизировать. Выцепив из оставшихся в квартире вещей Медеи кольцо, которое, как знал Эйвери, было подарено ей матерью на Рождество, Себастьян наложил на него поисковое заклинание и был таков. Вещица была достаточно личной, чтобы магия сработала верно – и Эрлинг не хотел, чтобы Медея потеряла украшение.
Через добрых полчаса лавирования по маггловскому Лондону, Эйвери стоял перед одним из отелей. Себастьян посчитал, что направление, выданное кольцом, было похоже на правду, прежде чем зайти внутрь. Сурового вида мужчина за стойкой отозвался недовольно, что Медея Медичи у них не останавливалась, однако Эрлинг, проверив заклинание снова, взял на себя смелость ему не поверить. Отчасти надеялся, что Медея действительно не использовала свое настоящее имя после того, что произошло, и проявляла осторожность.
Эрлинг прошмыгнул на нужный этаж, прежде чем почувствовал перед одной из дверей, что артефакт, накалившись, указывает на близость находки. Оглядевшись, Себастьян перевесил с одной из дверей табличку о необходимости уборки и позвал так кстати проходящую мимо горничную, указав на знак. Мило улыбнулся, добиваясь расположения, и убедил немного покрасневшую девушку оказать ему услугу и постучать в дверь. Ему нужен был правдоподобный женский голос, потому что он сомневался, что Медичи хочет его видеть. Она имела на это права, и в другом случае Эрлинг бы её не побеспокоил, однако ему было нужно с ней поговорить, прежде чем об исполнении своей просьбы заинтересуется отец.
Когда Медея открыла дверь, Эйвери мягко отодвинул горничную в сторону, поблагодарив и посоветовав начать с другого номера.
Перед тем, как Медичи успела бы захлопнуть перед ним дверь, Эрлинг показал ей кольцо:
– Насколько помню, это подарок твоей матери, – отозвался парень вместо приветствия.
Эйвери стал серьезнее, глядя на Медею:
– Мне нужно с тобой поговорить. Либо я, либо это сделает отец, – сразу обозначил перспективы Эрлинг.
Он взглянул на кольцо снова, вспоминая следом о том, для чего использовал украшение.
– Мне нужно снять отслеживающие чары, прежде чем я его тебе отдам, и я не уверен, что это стоит делать в коридоре маггловского отеля.
Медичи могла поехать к кому-то из своих друзей, но не стала этого делать. Не хотелось лишних расспросов и объяснений, тем более, что объяснять ей было нечего. Никому, включая Амалию, не стоило знать подробностей, а она осознавала прекрасно, что та, движимая лучшими соображениями, захочет расспросить ее. Дать выговориться, убежденная, что от этого ведьме может стать лучше. Вероятно, так и было, но выговориться ей нужно было вовсе не милой Амалии, которая вряд ли смогла бы понять хоть что-то произошедшее, а, к примеру, накричать на Эрлинга вновь. Идея была вполне жизнеспособной, исключая тот факт, что видеть его она не хотела еще больше.
Она, как и грозилась, забрала Марти с собой. Рыжий кот в номер отеля зашел первым, обнюхал все деловито, устроился в небольшом кресле и был таков. Ведьма решила, что может считать это одобрением - номер им обоим подходил, тем более, что вариантов у них было не так уж и много, чтобы выбирать. Искать квартиру в спешке было не самой разумной идеей, так что им в любом случае нужен был приличный, но не слишком дорогой отель.
Ведьма не отменяла сеансы, но предпочла сократить их количество. С того злополучного вечера ни одного предсказание не давалось ей толком, приходилось врать напропалую с серьезным видом. Она несла порой такую чушь, что удивлялась сама до чего же все же доверчивы были некоторые люди, слушавшие ее настолько внимательно, что ей было даже неловко. Она была чертовски убедительна, но отчего-то испытывала сейчас за это неловкость. Вероятнее всего, она не только была истощена физически, но и тронулась немного умом. В принципе, именно так она ощущала себя, когда магический шар игнорировал ее существование и просьбы, даже не пытаясь наполниться заветным дымком и показать ей хоть что-то. Тишина, полнейшее пренебрежение со стороны предмета, пусть даже магического, пусть даже с характером.
Медея вернулась домой незадолго до злополучного визита и совершенно точно не хотела, чтобы ее спокойствие нарушала горничная. Отказаться открывать дверь она все же не могла, ведомая правилами приличия, и распахнула дверь, намереваясь сообщить, что в этом нет необходимости. Эрлинг был последним, кого она ожидала увидеть за дверью, и она молчала от неожиданности, позволяя ему высказаться.
Девушка бросила взгляд на кольцо, осознавая, что действительно забыла его в квартире.
- Может и ты и твой драгоценный отец начнете писать мне письма и избавите от необходимости видеть вас? - она отошла от двери неохотно, пропуская парня внутрь, позволяя ему снять заклинание.
Она наблюдала за ним напряженно, чувствуя раздражение от того, как он вновь врывался в ее жизнь, не давая просто обо всем спокойно забыть. Впрочем, она не обманывалась слишком уж сильно, что это может быть просто, но ему стоило проявить немного больше уважения и понимания и не мешать ей. В конце концов, ей попросту было это тяжело - делать вид, что его никогда и не было в ее жизни.
- Если бы я хотела, чтобы ты меня нашел, оставила бы адрес.
Она старалась держать себя в руках, но говорила быстрее, чем думала.
- Зачем ты пришел?
Эрлинг принял как должное то, что Медея не была рада его видеть, и не медлил, проходя внутрь номера, пока чародейка не передумала. Марти тут же попался под ноги, выхаживая по своей территории, гордо подняв хвост. Эйвери не думал, что будет скучать по этому наглому коту.
Себастьян, как обещал, произнес заклинание, снимая чары, и передал кольцо Медичи, не желая держать то "в заложниках" на время их разговора. Он знал, что ей должно быть тяжелее, чем ему, и старался держать дистанцию, чтобы не делать Медее больнее – или, возможно, чтобы не делать больнее себе в первую очередь. Семьдесят восьмой не задался с самого января, и Эрлинг мог лишь надеяться, что его хватит до его конца.
Эйвери знал, что ему стоило перейти к сути, договориться с Медеей и уйти, но продолжал смотреть на гадалку, словно видел впервые. Казалось, искал непоправимые последствия того, что сделал с ней. Эрлинг был уверен, что те были – были всегда после пыточного, только не снаружи, а внутри.
– Как ты себя чувствуешь? – не сдержавшись, отозвался Эйвери. Он бы признал абсурдность, как и некоторую бестактность вопроса, но хотел знать, что с ней все в порядке. Каждый раз винил себя за то, что сделал, даже если понимал почему он пошел на это, и ещё больше считал своею оплошностью, что оставил Медею разбираться с последствиями пыточного в одиночку. Зелья, которые он старался в неё влить, в счёт не шли.
– Я не хотел тебя искать. Я понимаю, что ты не должна хотеть меня видеть, – прямо и спокойно отозвался Эрлинг вопреки смятению, творившемуся в душе. Ему стоило больших усилий, чтобы сосредоточиться на цели своего визита.
– Отец считает, что тебе нужно стереть память после того, как мы... расстались, – запнулся на мгновение Эйвери, пытаясь подобрать слово происходящему. Вышло жестоко, но иначе Эрлинг сказать не мог.
– Ты знаешь слишком много: о метке и о том, кто мы, – пояснил Эйвери, испытывая дискомфорт от необходимости употреблять обобщающее местоимение.
Себастьян не мог избавиться от бьющей в голове набатом мысли, что у него не было права приходить к ней с подобным вовсе, но вдруг поймал себя на мысли, что это не было его решением, как и не было решением его отца. Всё сводилось к одному простому вопросу.
– Я не стану этого делать против твоей воли. Это твои воспоминания и твоя жизнь, но я был обязан тебя предупредить в любом случае, – с готовностью отозвался Эйвери, прежде чем перейти к тому, что его интересовало. Заглянул в глаза Медее, помолчал недолго, удерживая зрительный контакт, и спросил, собрав волю к кулак:
– Ты хочешь помнить, Дея?
Помнить его самого, его отца, треклятую метку, убийства и страх. Эрлинг осознавал в этот момент четко, что причинил ей достаточно боли, чтобы, возможно, она хотела забыть бы о его существовании вовсе.
Медея забрала кольцо, отходя от парня на шаг, желая держаться в стороне, как и он. Движимая теми же целям - не делать больнее им обоим, когда она не могла сомневаться в том, что он чувствует, и не хотела пренебрегать тем, что чувствовала сама. Ей давалось это с ощутимым трудом - заставлять себя винить во всем его, когда вопреки здравому смыслу искала оправдания произошедшему и так по-дурацки их находила. Старая песня об отсутствии выбора, о желании поступить так, как будет лучше, пусть даже такой ценой. О том, что им следовало исходить из того, что они имели, а не сокрушаться о том дне, с которого все пошло не так.
Эрлинг все несомненно портил своей неуместной заботой. Пускал по ветру все ее старания, все надежды думать о нем как о чудовище подстать обожаемому отцу, который, похоже, не терзался муками совести. Проблемой было то, что она знала всегда, что это было не так. Эрлинг совершал ошибки, творил ужасные вещи с точки зрения любого нормального человека, но человеком оставаться все равно как-то умудрялся, поправ все законы морали.
- В обмороки не падаю, голова не болит, - ведьма отрапортовала прохладно, интересуясь следом, - ты это хотел узнать?
- Как, по-твоему, я должна себя чувствовать?
Она чувствовала раздражение. В первую очередь - из-за его гнетущего чувства вины. Из-за чертовой заботы и мягкого, спокойного тона, заставлявшего ее испытывать это вновь - разочарование и разъедающую тоску от того, что все сложилось именно так. Что ни он, ни она не нашли иного выхода, когда оба всегда знали, что именно этим все закончится.
Эрлинг, впрочем, старался, подливая масла в огонь, чтобы ее раздражение получило реальные, вполне рациональные причины. Ей казалось, что она на мгновение лишилась от возмущения дара речи. От мысли, что Эйдан Эйвери настолько плевать хотел на чужие жизни, что отдавал подобные приказы с такой легкостью. Подумаешь, какая ерунда - стереть по своему усмотрению память другому, лишь бы по ночам спать спокойно.
Она бросила пару не слишком цензурных фраз, в целом не перебивая, но выражая открыто, что она думает о подобной инициативе. И чертовом благородстве Эрлинга, заверявшего ее, что не собирается это делать.
Ей было всего этого слишком много. Всего произошедшего за последние дни и происходившего прямо сейчас. Медея отвернулась от него вместо ответа, чувствуя как ее колотит изнутри, сделала несколько шагов к небольшому столику у окна. Попыталась глубже вздохнуть, стараясь взять себя в руки. Выходило скверно. Она не имела ни малейшего понятия, как справиться с той яростью, поднимавшейся в ней волной от того, насколько ее жизнь выходила из под контроля. Насколько зависела от других, от тех, чьи мотивы были далеки от приятных.
Первой со стола полетела ваза с цветами, услужливо принесенными утром горничной. Упала с глухим стуком, напугав кота, но не разбилась, лишь отлетело несколько осколков. Марти подал возмущенно голос, отпрыгивая от разлившейся воды в сторону. Следом пострадал попавшийся под руку ежедневник.
- Мне снится в кошмарах, как ты раз за разом заносишь палочку, чтобы произнести пыточное. Я хочу, чтобы это перестало меня преследовать, - она отозвалась негромко, глухо, так и не оборачиваясь к нему и упираясь ладонями у опустевший стол. - Но это не значит, что я хочу забыть все остальное.
Ответа на вопрос о том, как Медея должна была себя чувствовать, у Эрлинга не было. По правде говоря, после той злополучной ночи его устраивал уже факт, что она была жива, и цена за её жиэнь оказалась дорога для них обоих. Впрочем, ничего, что Себастьян не был бы готов заплатить.
– Я рад, что тебе лучше, – подобрав с трудом выражения, отозвался в итоге Эрлинг. Говорить, что она была "в порядке" было явным лицемерием. "Лучше" было тоже, если задуматься, лучшим не намного, однако Медичи больше не падала от слабости, едва пережив пыточное проклятие.
Эрлинг солидарно промолчал, когда Медея выругалась на просьбу его отца, потому что иной реакции поручение, данное Эйданом, вызывать было не должно. Всё то, что происходило с момента, как Себастьян получил метку, а также после налета на "магический" салон, было противоестественно, сюрреалистично и отдавало дешёвым бульварным романом, написанным какой-нибудь впечатлительной магичкой. Эрлинг считал, что Дея подобного не заслуживала.
Внутри что-то ёкнуло, когда она повернулась к нему спиной. Эмпатом Эйвери не был, но мог сказать точно, что ничего хорошего от этого жеста ждать не приходилось. Он нечасто видел Медею в плохом настроении вовсе, и происходящее заставляло его волноваться всерьез. Это подтвердилось, когда полетели во все стороны вещи, и в этот момент, мелко вздрогнув от неожиданности, Эрлинг был солидарен с возмущенным кошачьим ором Марти.
Эрлинг поймал момент, когда Дея взяла паузу от попытки разрушить номер отеля, и замер, стоило ей заговорить. Он не думал, что она легко распрощается с воспоминаниями об их отношениях, но от её слов отчего-то пробежали по коже муражки. Потому что даже после того, как колдун наложил на неё пыточное, Медичи отказывалась избавляться от своей памяти о нем.
Эрлинг считал их отношения ненормальными.
Эйвери действовал импульсивно, когда сократил расстояние между собой и Деей, оказываясь рядом. Вздохнув тихо и судорожно, аккуратно обнял девушку со спины, прижимаясь губами к плечу. Эрлинг считал, что ей стоило его оттолкнуть, но продолжил стоять рядом, желая быть к ней ближе. Зная, что делая больнее им обоим, но всё равно желая подобным образом её поддержать.
– Ты не должна этого хотеть, – вдруг проговорил парень, чувствуя необъяснимую злость на обстоятельства. Возможно, немножко на саму Медичи, потому что она была чересчур добра к людям. Потому что всегда была чересчур добра к нему – и они оба знали, во что это вылилось. Вопреки словам, Эйвери обнял Медею крепче.
– Ты не можешь хотеть помнить всё это. Я могу избавиться от воспоминаний выборочно...
Эрлинг осекся, задумался. Представил, какого ей будет не помнить о пыточном, но помнить обо всём остальном. Эйвери судорожно выдохнул, потому что это было бы, вероятно, самым жестоким из раскладов, и он не мог поступить с ней так.
– Почему, Дея? – вдруг тихо спросил Эрлинг.
– Разве оно того стоит?
Медее не было "лучше", и она не была "в порядке". Не испытывала физического недомогания, не падала в обморок, не жаловалась на отсутствие сил, но вместе с тем никогда раньше не чувствовала подобного опустошения как с того злополучного вечера. Она была из тех, кто верил свято, что время лечит, но в эти дни злилась нетерпеливо от того, что боль, кажется, не собиралась никуда пропадать в ближайшее время, обещая остаться с ней еще надолго. Сейчас казалось, будто она так и будет идти с ней об руку день за днем.
Погром, устроенный ею, был жестом отчаяния. Унизительным и слабым, но у нее не было сил на то, чтобы продолжать держать лицо. Она воспитывалась в уверенности, что во всем, особенно в подобных эмоциях была необходима сдержанность, и следовала этому всю жизнь легко, не привязываясь, не открываясь, не демонстрируя чрезмерно чувств. Пусть и не была никогда холодна, попросту сдержанна, не позволяя себе лишних проявлений собственных страданий. Она больше так не могла. Ее бы воля - разгромила бы в номере все, что попалось бы под руку. Она чувствовала его тревогу, тревогу человека, видевшего слишком редко, чтобы она, всегда спокойная, могла швырять в сердцах вещи.
Ведьма считала, что во всем был виноват он. Он заставлял ее быть такой - несдержанной и слабой.
Она вздрогнула мелко, напрягаясь моментально, когда Эрлинг сократил расстояние, обнимая сзади. Застыла, отчего-то боясь пошевелиться. Он действительно делал ей больнее как действиями, так и теми чувствами, что испытывал. Дея ощущала их сейчас, когда он прижимал ее к себе крепче, отчетливее, чем когда-либо, не находя в себе всерьез сопротивляться им. Вероятно, сказывалась усталость и, несомненно, желание изо всех сил сопротивляться здравому смыслу. Ей стоило оттолкнуть его, конечно, но она продолжала стоять, вдыхая словно украдкой.
Мелкая, неприятная дрожь охватила ее внезапно, заставляя ее обхватить пальцами со всей силы, до побелевших костяшек, поверхность столика, чтобы успокоиться. Ее доводила до паники мысль, что он может забрать у нее часть воспоминаний. Такую неудобную для них обоих, что она не скрывала, что единственное, чего хотела бы - чтобы ее никогда не было. Не в ее памяти, а вовсе, но раз это было невозможно, она хотела оставаться в твердой памяти. Знать, что он сделал с ней, как долго это ни причиняло бы боль.
Медичи считала, что ему стоило аккуратнее задавать вопросы.
- Прекрати, - она прикрыла глаза на мгновение, качая головой. Коснулась его руки, аккуратно высвобождаясь, чтобы повернуться к нему лицом. - Не заставляй меня произносить это вслух.
Причину, почему она так рьяно не хотела отдавать ни одно из собственных воспоминаний, касающихся его.
- Ты и сам знаешь, что стоит.
Она не сдержалась от причудливого, неуместного желания коснуться его, пробежав подушечками пальцев аккуратно по линии скул. Замерла на мгновение, а после встряхнула легонько головой, отдергивая руку и прогоняя наваждение. Хаос ее собственных эмоций и его. Ей стоило, как минимум, вернуться к безопасной дистанции, если она хотела оставаться в здравом уме. Ведьма выскользнула из его объятий проворно, отдаляясь на расстояние в несколько шагов.
- Я хочу оставить свои воспоминания себе, Эрлинг. Все из них, там нет лишних.
Медея поймала его взгляд внимательным своим, не сдерживаясь от вопроса, занимавшего ее всерьез:
- Ты тоже боишься, что я сдам тебя аврорам?
Эрлинг чувствовал её напряжение, но не мог заставить себя отдалиться. Он устал делать вид, что это было просто – лишиться их отношений, на которых строился его мир с того момента, как она разрешила ему оккупировать диван в её салоне. Себастьян не хотел давить на Медичи, зная, что она чувствует его, но не мог в этот момент иначе, поддаваясь слабости.
Её слабой Эрлинг не считал, несмотря на учиненной Медеей погром. Эйвери считал, что она была сильнее многих и что вытерпела за последние дни больше, чем многие вытерпели за всю свою жизнь. Ему самому, к примеру, не доводилось испытывать на своей шкуре пыточное проклятие – когда он не колебался, накладывая то на девушку, которая была ему небезразлична. Оправдываться же обстоятельствами можно было бесконечно.
Эрлинг прижался ещё ближе, когда Медея попросила его прекратить, но попросила так, что прекращать никакого желания не возникло. Он ослабил, впрочем, хватку по первому требованию, когда Медичи заворочилась и обернулась к нему лицом.
Эйвери вздохнул, когда она ясно объяснила, в чем была причина, даже если кому-то могло показаться, что Медичи не объяснила ничего. Эрлинг помотал головой, когда Медея договорила, подтверждая, что воспоминания стоили того, чтобы ее преследовали кошмары.
– Не нужно, – негромко подтвердил Эйвери, прежде чем замереть, когда чародейка протянула к нему руку.
– Не говори ничего.
Эрлинг не хотел усугублять ситуацию ещё больше, чем они усугубили её на этот момент. Эйвери, впрочем, не дышал всё то недолгое, показавшееся вечностью мгновение, пока Медея водила подушечками пальцев по его коже. Он опустил голову на мгновение, когда Медичи отстранилась от него целиком.
Себастьян обернулся вслед за ней, испытывая искреннее недоумение, когда Медея спросила его об аврорах.
– Нет, – уверенно ответил Эрлинг, – и я сказал об этом отцу.
Эйвери помолчал, вдруг усмехнувшись невесело:
– Даже если тебе бы стоило это сделать – сдать нас аврорам после всего, что произошло.
Эрлинг проговорил следом тише, признавая очевидное:
– Ты знала о моей метке долго и при этом ничего не сделала.
– Я доверяю тебе, Дея, что бы я ни натворил.
Он помолчал и вдруг добавил:
– Спасибо.
В последнюю очередь – за авроров и в основном за всё, что она для него когда-либо сделала.
Медичи волновало это всерьез - мог ли Эрлинг не доверять ей после всего того, что успел рассказать, и она хранила в тайне с момента, как узнала об этом. О его первом убийстве, о его чертовой метке, о всем том, что он и его отец делали после этого. О том, как они ворвались к ней в салон, убили невинную женщину, пытали ее. Ей было что рассказать Аврорату и, возможно, тем самым она могла бы уберечь других таких же невинных жертв от их зверств. Хоть кого-то вроде нее или ее знакомых, которые несомненно подобного не заслуживали.
Дея молчала и в ее молчании было больше, чем если бы она попыталась объяснить кому-то, почему не поступает по совести. Так, как поступить была должна. Она считала, что в контексте ее молчания его вопрос о воспоминаниях, о том, почему она не хочет от них избавляться, был излишним. Немного наивным, потому что только дураку не был очевидным ответ. Эрлинг дураком, к сожалению, никогда не был.
Она сдвинула еле заметно брови, болезненно, немного страдальчески в ответ на его искренне признание, что доверяет ей. У нее слабо укладывалось в голове, как все то, что он говорил и чувствовал могло сочетаться с тем, что он по итогу делал. Эрлинг ставил ее в тупик, заставляя пребывать в растерянность. С другими было не так, было просто и понятно. Главное - легко, потому что люди по натуре своей в большинстве своем были похожи друг на друга, хотели одного, действовали схоже. Согласованно - вот мысли, вот чувства, вот действия. Никаких кардинальных расхождений. Эрлинг же творил зверства, оставаясь человеком, пытал ее без колебаний, чтобы после интересоваться ее самочувствием. Она бы хотела накричать на него и выгнать, обвиняя в лицемерии, но не могла зная, что лицемерием то не было.
Медичи кивнула легонько, принимая его благодарность. Понимала, на самом деле, за что он ее благодарит и не могла отделаться от бьющейся в голове, отчего-то панической мысли, что он ей доверяет.
- Я хотела бы доверять тебе, - она отозвалась негромко, опуская голову и не зная, в самом деле, зачем говорит об этом. Вероятно, чтобы просто разделить с ним то смятение, которое испытывала. - Хотела бы, чтобы ты ни натворил.
Ведьма повторила его же слова, делая шаг в сторону, нервничая сильнее. Ее выматывал этот разговор, наталкивал на безумные, бредовые идеи о том, что возможно их жизнь и правда была бы проще, убери они из нее ненужные воспоминания. Знала точно, что это вовсе не так.
- Но я уже доверяла тебе однажды. А ты ушел и оставил разбираться меня одну с тем, что произошло.
Она старалась не обвинять, но выходило скверно. Ей не хотелось больше ссориться, и она говорила искренне о том, что хотела бы этого, чтобы ее доверие к нему и вера в него была такой как раньше. Непоколебимой отчасти, несмотря на все обстоятельства.
- Я не сдам вас. Твой отец-параноик, конечно, не поверит, если ты ему это скажешь.
Дея помолчала немного, наблюдая за тем, как Марти обходит Эрлинга, обнюхивая деловито и утыкаясь следом мордашкой куда-то ему в ноги. Улыбнулась тепло.
- Мне кажется, он тоже по тебе скучает.
Отредактировано Medea Medici (2020-08-09 12:23:09)
Эрлинг считал, что это было неправильно после всего, что произошло – наличие её чувств к нему. Он знает, что им всегда было хорошо вместе, но понимает, что некоторые вещи невозможно забыть, как и невозможно простить. О доверии, о котором они много говорили в этот момент, на самом деле не могло быть и речи – из-за этого Эрлинг ощущал себя потерянным, не зная, что происходит между ними. Впрочем, понимая, что происходит, прекрасно, но всё ещё оказываясь неспособным уложить это у себя в голове.
– Я не был тебе нужен, – ровно отозвался Эрлинг в ответ на заверение, что он оставил её разбираться с последствиями в одиночку. Несомненно, оставил, и не мог спокойно спать, представляя, как она, обессиленная после пыточного, собирает вещи в его квартире. Однако после всего, что произошло, вряд ли его присутствие пошло бы ей на пользу.
– Я очень хотел быть рядом, – всё же заметил Эрлинг, не сдержавшись.
Себастьян считал, что Медичи поступает правильно, держа дистанцию, потому что знал, как на нее влияли чужие прикосновения. Ей явно хватало собственных эмоций в этот момент, чтобы он передавал ей свои. Эрлинг в этот момент предпочел бы, чтобы она не чувствовала его вовсе. Возможно, это облегчило бы их положение, позволив ей перебить посуду и выставить его за дверь.
Эрлинг напомнил себе о собственном совете: не нужно было больше говорить. Несказанному стоило таким оставаться, когда они оба, очевидно, были на эмоциях и тяжело переживали необходимость держаться друг от друга подальше.
Эйвери улыбнулся тепло, когда Марти ткнулся ему в ноги. Нагнувшись, почесал наглого кота за ушком, прежде чем дружелюбно фыркнуть:
– Вряд ли он будет скучать. Без меня у него явно больше места в твоей кровати.
Эрлинг старался не придавать значения её простому "тоже" во фразе о скуке, но не смог.
– Не нужно, Дея, – попросил Себастьян, потому что им обоим было больно.
– Мы знали, что жили взаймы, – вдруг признал Эйвери. – Говорили о том, что всё закончится, с первого дня знакомства.
Эрлинг считал, что сможет этого не допустить, но, очевидно, был не прав, движимый юношеским максимализмом.
– Я скажу отцу, что стёр тебе память. Ты права: он не поверит, если услышит что-либо помимо этого. Тогда рано или поздно он придет к тебе сам, и у нас не будет выбора, – вздохнул Эйвери.
Эрлинг вдруг улыбнулся, пусть не так задорно, как обычно, и подмигнул гадалке:
– Подыграй мне.
эпизод завершен.
Отредактировано Erling Avery (2020-08-09 16:10:43)
Вы здесь » Marauders: stay alive » Архив альтернативы » Без памяти [11.04.1978]
