Некоторые истории лучше начинать не с начала, а чуть забегая назад в хронологии, поскольку предпосылки для всех событий, которые складываются в эти самые истории, порой оказываются едва ли не важнее, когда дело доходит до объяснения результатов.
Историю Аннетты Паркс тоже лучше начинать не с логичного: “родилась в…”, - а с обзора той семьи, в которой данное, безусловно, счастливое событие произошло.
Её отец Николас едва ли не всю свою жизнь ненавидел маггловское происхождение своей матери, так неудачно прервавшее почти что выкристаллизовавшуюся чистокровность рода Парксов - добросовестных трудяг с уникальным умением считать галеоны, но без какого-либо элитного блеска. Неизвестно, лежали ли истоки этой ненависти в каких-то школьных обидах или виной им были выводы, сделанные из прочитанных книг и подслушанных историй, но честолюбие мальчика собственное несовершенство задевало и задевало вплоть до того, что отцовских ошибок он решил не повторять. Все сознательные годы Николас вился ближе к чистокровным волшебникам, демонстрируя готовность выслужиться всеми правдами и неправдами, чтобы только занять место, если не совсем в одном кругу с сильными мира сего, то хотя бы поближе к оному. Вероятно, однокурсницей из священного рода он и в самом деле восхищался до того, что это легко было принять за любовь. Вероятно, его рвения, таланта, мозгов и перспектив на будущее хватило, чтобы девочка со скандалами в семье решилась пообещать ему руку и сердце. Отлучить её тогда, пожалуй, не отлучили только благодаря состоянию, которое покоилось у Паркса в Гринготтском сейфе.
Когда родилась Аннетт, её родителей, в целом, даже приглашали на некоторые из приемов помельче и не так сильно шептались за спиной, но до полноценно чистокровных привилегий было далеко. Подыскать дочери с колыбели подходящую партию не получалось, лучшие из элитарных раутов все еще шли стороной, влиятельные связи не появлялись.
“Нас спасем только мы сами”, - говаривал Николас дочери едва ли не с самой её колыбели, - “Очистить кровь можно только потом”.
Аннетт усвоила все самые важные и значимые истины еще до того, как пришло письмо из Хогвартса. По ним выходило, что ей не очень повезло в жизни с родовой лотереей, но если брать за пример отца и думать на перспективу, о будущем и потомках, то стремление и труд могли поправить положение. У Парксов были деньги, чтобы Аннетт могла выглядеть, как чистокровные волшебницы, её мать знала, как это сделать, все остальное зависело только от неё самой.
Увы, вместо Слизерина шляпа пока отправила её в Рейвенкло, но это пока еще не было поводом сдаваться. Аннетт преуспевала или почти преуспевала во всем, до чего дотягивалась. Лучше всего ей давались трансфигурация, руны и, будто по наследству от отца, нумерология. Маленькое баловство - заранее просчитывать вероятностные распределения в школьных матчах по квиддичу - существенно подняло её популярность среди любителей делать ставки на этой игре. Сама она играла неплохо, традиционно и справедливо повышая оценку в шансах факультетской команды на успех всякий раз, когда выходила на позиции охотника, но без особого задора. Азарт игры никогда не перекрывал у неё опасения быть травмированной бладжером, хотя, возможно, один из знаковых эпизодов в её жизни случился именно тогда, когда во время игры на неё упал сверху один из слизеринских игроков.
Сцена вышла шаблонно-романтической - она, раскрасневшаяся, с прикушенной губой, лежала на зеленой траве поля, он лежал сверху, и в его светлых глазах плескалось больше страха, чем боли из-за вывихнутого плеча. Как потом он объяснил ей, занимая соседнюю койку в лазарете, он боялся, что что-то успел ей сломать. Он был старше её на курс, восхитительно чистокровен и, разумеется, кому-то уже сосватан. Его звали Игорь. Аннетт решила, что предварительные договоренности его родителей в целом, могут и подвинуться, если он продолжит на неё смотреть с тем же трепетом.
У её отца же получилось с мамой? Почему не должно было получиться у неё?
У неё получалось. Весь последний год Игоря в школе, он старался держаться к ней ближе, а его сова летала к ней весь её седьмой курс. У него где-то там оставалась девушка, которой он был обещан, но Аннетт была красивее, умнее, деликатнее и держаться умела так, что от чистокровной её едва ли можно было отличить. Осанка, манеры, мода. К тому же, она никогда не жаловалась, всегда соглашалась пройтись с ним еще немного даже после своей полной беготни смены на позиции стажера в министерском департаменте экономики. В отличие от потенциальной суженной, Аннетт знала как нужно целовать Игоря и когда класть голову ему на плечо.
Она просчитала, что скорее рано, чем поздно, он - пылкий, целеустремленный, ранимый - пойдет ради неё против семьи. Просчитала, но при этом просчиталась. Их отношения протянулись около шести лет, а потом по Министерству, в котором она уже занимала должность таможенного инспектора, прокатился слух о том, что некто Игорь Н. не справился выставить базовую защиту, а рвался все туда же - в Отдел Тайн. Потом слухи оказались правдой. Чистота крови Игоря никак не коррелировала с его магическим потенциалом, но родить сквиба, пожалуй, было примерно такой же кляксой на биографии, как и выйти замуж за маггла. По жестокой иронии судьбы, именно тогда Игорь пришел к Аннетт с рукой и сердцем, но она, изрядно раздосадованная, оказалась еще более жестокой, чем судьба. Считать, к чему может привести её отказ, она не стала и, видимо, зря. Когда в газетах писали о гибели опасного убийцы при поимке, она выяснила, что чувства к нему у неё все-таки успели завестись, а косметические чары плохо наносятся на лицо, если перед этим прорыдать всю ночь.
Надо было жить дальше и продолжать думать о себе. Вместе с Игорем у Аннетт умерла и надежда на пристойный брак, но, как оказалось, что среди чистокровных и непристойные варианты находились с трудом. Очевидно, что теперь, когда ставка на романтику себя не оправдала, ей нужны были связи. Искать их кроме как на работе было негде, но, благо, закоулки Министерства были обширны, а магическая экономика - запутанна и полна тайн не меньше, чем более соответствующий по названию отдел.
К 76-ому году Аннетт знала родной департамент вдоль и поперек, пила временами чай с девочками из транспортного и международного, общалась с дочерью одной из больших шишек в образовательном и даже пару раз ходила на свидания с суровыми поборниками порядка. В том самом 76-ом, когда её попросили собрать бумаги для очередной проверки, она точно знала, какие из них будут “лишними” при досмотре, чтобы потом положить их на стол самому мистеру Нотту с осторожной улыбкой: “Я думаю, что у Вас получится распорядиться с ними лучше”.
Нумерологический расклад по этой комбинации был примерно шесть к четырем. Аннетт либо срывала ва банк, либо рисковала стать золой в камине. При таком распределении она была склонна считать, что ей повезло, но у мистера Нотта, обзаведшегося в департаменте новым координатором и персональным помощником, безусловно, могло иметься свое мнение на этот счет, в которое Аннетт благоразумно решила не лезть.

На улыбку своего босса Аннетт ответила схожей, но чуть более робкой улыбкой, которая подходила к минутной неловкости ситуации примерно так же, как крохотных размеров брошь, приколотая к пиджаку, подходила к остальному, весьма аскетичному набору украшений — и не скажешь, что все из разных коллекций и куплено в разных местах. Уместность реакций была таким же элементом стиля, как и драгоценности, поэтому выверенная последовательность жестов — быстрый взгляд на лицо собеседника, легкое замешательство, отвести глаза в пол, только потом дернуть уголками губ — была предугадываемой, но выглядела все равно достаточно естественной. Будь Аннетт еще стажеркой, она бы, наверно, подержала свое замешательство подольше, но после двенадцати лет в Министерстве подобное поведение уже отдавало бы ужимками, было бы слишком приторным и не полагалось ей по статусу.
— Добрый день, мистер Нотт. Чай — это очень любезно с Вашей стороны.
Она прошла в указанном ей направлении так, будто впервые оказалась в этом кабинете, а не знала расположение предметов в нем вплоть до доли дюйма. Обернуться на хозяина помещения, ожидая официального приглашения присесть — такая же норма вежливости, как и небольшое притворство в собственной неосведомленности. Сделать вид, что шутка про туфли удачная, — тоже.
Разнись ранги их положения в министерстве чуть меньше, Аннетт бы ответила мистеру Нотту, что разговор пойдет о туфлях только если они зачем-то понадобились ему самому, но пока её позиция была несколько ниже, поэтому, опускаясь в кресло, она с легким смешком замечала:
— Нет, конечно нет. Мой гардероб пока полон.
Вряд ли тому вальсированию по навыкам этикета, которое они вели, можно было приписать какие-нибудь резкие эпитеты вроде: “танцев на острие ножа”, — или: “по раскаленным углям”, — пока все было достаточно буднично, если не считать пары нюансов.
Во-первых, то, что сам глава департамента поджидал подчиненную у входа, чтобы открыть ей дверь, означало, как минимум, что он заинтригован. Во-вторых, скольким людям в этих подземельях Теодор Нотт готовил чай лично, и что потом случилось с этими людьми?
Аннетт взялась за тонкую фарфоровую ручку кончиками пальцев, второй рукой подхватила не менее изящное блюдце, поднесла чашечку к лицу, вдохнув тонкий аромат. Чай, в целом, пах чаем, хорошим и дорогим, и все сторонние запахи в нем могли быть с легкостью приписаны индивидуальным свойствам растения, из которого напиток готовился, почве, на которой оно росло, Солнцу, которое его грело.
Аннетт подумала, что ей стоило все же чуть больше внимания уделять зельям, а не полагаться во всем на гений Дамокла, а еще, что угощение мистера Нотта одновременно и вызывает у нее опаску, и льстит.
Сколько человек, сидя на её месте, наверняка бледнели и потели, вместо того, чтобы понять — если с тобой так разговаривают, значит, принимают во внимание и не обесценивают твою значимость.
Аннетт посмотрела на босса с мягкой и почти искренней признательностью:
— Мистер Нотт, право. За кого вы меня принимаете? — Когда она улыбалась, в уголках её глаз собирались мелкие морщинки, которые уже сейчас смотрелись обаятельно и обещали, что с возрастом у неё есть все шансы превратиться в милейшую старушку. По крайней мере, на вид. Она сделала маленький глоток из чашечки, ровно такой, какой было уместно делать молодой и очень воспитанной леди.
— Действительно прекрасный чай, спасибо.
Чашечка с блюдцем вернулись обратно на стол, Аннетт мельком кинула взгляд на лицо босса, пытаясь прикинуть, доволен ли он, и решила, что скорее да. Значит, можно было переходить от обмена любезностями к конкретике. Мистер Нотт был прав относительное неё — она не любила расходовать время на советы и глупости. В её обожаемой нумерологии цифры с циферблатов занимали слишком важную часть уравнений, чтобы не научиться их ценить.
— Пожалуй, да. Мою проблему можно счесть личной, если, её, конечно, можно счесть проблемой. Мне нужно передвинуть одну застрявшую на нашей таможне вещицу. В наших каталогах числится под номером: BIN1865. Это немного связано с делами моей семьи, деталями которых мне не хочется Вас затруднять, — Аннетт, будто извиняясь,слегка развела в стороны руками. Если босс попросит у неё подробности, она, конечно, расскажет ему про Маверика и его туманные новые просьбы, но пока вся эта информация казалась ей тем безопаснее, чем меньше людей о ней знали. Безопаснее, причем, не только для неё или кузена, но и для самого Нотта, вероятно.
— И, я надеюсь, что Вы понимаете меня правильно, мистер Нотт. Я пришла не совсем просить в содействии. Мое текущее положение предоставляет мне достаточно компетенций и доступа, чтобы решить вопрос самостоятельно. Я просто считаю, что Вам следует знать о том, что происходит в Вашем же Департаменте.
Наклонившись вперед, она взяла чашечку с чаем обратно в руки. Если отбросить мысль о возможных добавках, напиток был действительно вкусен.[/b]