«Yabloko ot yabloni», иногда с грустью говорила его мать, и Игорь никогда не понимал, что это значит. Yabloko ot yabloni даже материным вечно умирающим голосом звучало с какой-то подковыркой, которая пряталась в начале каждого слова: [й'аблака] от [й'аблани]. Наверное, как во всём русском и непонятном, в яблоке и яблоне пряталась какая-то мудрость веков, необъятная настолько, что постичь её можно было только тогда, когда ты сам становился яблоней, и у тебя появлялись яблоки, но если так, то очень скоро стало понятно, что эта мудрость для Игоря так и останется недостижимой.

А потом, совершенно неожиданно, в начале февраля семьдесят седьмого года, когда в лавке хлопнула дверь, оповещая о прибытии очередного любопытствующего, впервые в жизни на выходе из банка приметившего небольшую книжную лавку, Игорь всё понял. Яблоко от яблони. Like father, like son. Эйвери, сукаблять. С пятидесятого постоянный поставщик недоразумений и неприятностей в его жизнь.

Про яблоко и яблоню посреди рабочего дня Игорь вспомнил не на пустом месте. В данной ситуации больше всего его интересовало, конечно, яблоко. Яблоко – то есть Эрлинг – упало со своей яблони, так сказать, в чужой сад. Можно даже смело сказать – на чужую голову. И ничуть общему делу не помогало то, что чужая голова принадлежала Йорису Мертенсу, постоянному клиенту Игоря и регулярно неприятному человеку. Йорис, понахватавшись в своих поездках по миру всякого, в том числе и устаревшего и не очень уместного, любил говорить, что у него последняя в мире империя, над которой не заходит солнце, а потом улыбался, обнажая белоснежные зубы, и пояснял: «Как Британия, мистер Каркарофф, как Британия». Игорь вежливо кивал, тонко улыбался, чуть дёрнув уголками губ, и думал всякий раз о том, чтобы если бы он собрал всех своих клиентов, считавших себя последними императорами последних империй, на один этаж в Мунго ему бы точно хватило, возможно, ещё и запас бы какой-то остался.

Тем не менее, в целом Йорис Мертенс был клиентом приятным и беспроблемным – из тех, кто сомневались в Игоре только в первый раз, а потом доверяли безоговорочно и даже позволяли себе говорить что-то вроде «как угодно, мистер Каркарофф, включите в счёт». Достоинство и недостаток Мертенса состоял в том, что, исправно и без лишних вопросов оплачивая выставленные ему счета, он рассчитывал на определённое качество оказания услуги. Например, на то, что если желаемую им вещь можно было получить только на аукционе, устроенном исключительно для него и для душевного спокойствия прежнего обладателя вещицы, опасавшегося, что его бесценная камея первой четверти первого века отправится на чёрный рынок, то там он её и получит. Но увы.

«Я вообще не понимаю, как это произошло, Игор», сказал Мертенс, когда они встретились первый раз после торгов, а потом пытливо взглянул на Игоря и уточнил: «А вы понимаете?». Игорь не понимал и решил не притворяться, что понимает. Йорис задумчиво покачал головой. «Молодой богач. Торговался так, будто это было… взаправду». Игорь пожал плечами, словно говоря, что всякое бывает. «Разберитесь, Игор. Сделайте это раньше, чем разберусь я», миролюбиво закончил их беседу Мертенс и ушёл, не забыв аккуратно и нарочито бесшумно прикрыть за собой дверь. Сукаблять, подумал Игорь и начал разбираться.

Никола Пейреск, прежний владелец камеи, напротив, в отличие от Мертенса, был счастлив: Игорь, вы были правы, такие вещи в самом деле должны сами найти своего владельца, такой приличный симпатичный юноша, явно знает толк, я и не мечтал, что камея будет в таких хороших руках… Пейреск всё говорил, говорил, говорил, Игорь терпеливо слушал, кивал и думал, что когда-нибудь ему придётся завязать с тем, чтобы выстраивать доверительные отношения с коллекционерами артефактов. Как говорил его итальянский приятель Джироламо, державший в Риме лавку древностей, запугивания, шантаж и кровопускание ещё никто не отменял, а я ни за что не поверю, что ты этого не умеешь. Игорь умел, конечно, но не то чтобы очень хотел – в мире было не так уж много коллекционеров, а в коллекционерах в среднем было всего-то четыре литра крови.

После долгой и бескрайне утомительной беседы с Никола выяснилось, что с симпатичным юношей он, конечно же, пообщался, и выяснил, что его зовут Эрлинг Эйвери. «Он ценитель, Игорь, понимаете? Я абсолютно уверен, что это его вещь», сказал напоследок Никола, и, когда сквозное зеркало погасло, Игорь позволил себе с Никола не согласиться – Игорь был абсолютно уверен, что это была не его вещь. И ещё Игорь был уверен в том, что Эрлинг Эйвери мог найти способ получше, чтобы потратить деньги.

Обо всем этом Игорь решил сообщить Эрлингу лично и желательно так, чтобы не впутывать в это лишний раз старших Эйвери. Мертенс давал время и умел ждать, поэтому вопрос можно было решить своими силами и малой кровью – всего лишь убедив Эрлинга, что камею нужно отдать.

Кто бы мог подумать, сукаблять, что ровно в этом и окажется сложность: Эрлинга нигде не было. Он не ответил на письмо Игоря с просьбой заглянуть в лавку «повидаться», как будет время (но желательно не позже четверга), и, как оказалось, когда Игоря сквозь десятилетия догнала мудрость про яблоню и яблоко, Сребре тоже не удалось его найти.
- Нету нигде, хозяин, - виновато развела руками домовиха и тут же повернулась, сначала ушами, а потом всем телом, к мальчишке, который бродил среди книг. – Эй, сэр!

Игорь оставил домовиху разбираться с сэром, ковырявшим корешки редких книг, и спустился к себе в кабинет. Ну, значит, придется идти к Эрлингу самому. Он всё равно честно пытался никого, кроме уже впутавшегося в это младшего Эйвери, к делу не привлекать. Дав себе время до конца рабочего дня, чтобы придумать что-то более умное и изысканное, Игорь всё-таки отправился к Эйвери.

В прежде почти безукоризненном плане решения проблемы, таким образом, появилась ещё одна составляющая, без которой было не обойтись: Эйдан, внезапно оказавшийся дома и готовым к встрече.
- Какая удача, - усмехнулся Игорь, шагнув из камина в кабинет Эйдана, - застать тебя дома в такой час.

Отредактировано Igor Karkaroff (2021-11-11 16:30:03)

Если бы Игорь хоть немного верил в алкоголь как способ решения проблем или хотя бы низведения нерешаемых проблем на уровень сложных, но в целом терпимых, он бы непременно спился, причем много лет назад, еще в Софии, пока пробирался сквозь учетные книги унаследованной им лавки, разбираясь с доставшимися ему в наследство клиентами: сплошь императорами последних империй, королями не нанесенных на карту королевств и прочими не то чтобы буквально сомнительными, но вызывающими вопросы, личностями.

К счастью или к сожалению, Игорь верил в алкоголь только как в способ забыть о существовании проблем, и это в корне противоречило всему, что ему с детства вбивали в голову – всем ради разнообразия не очень деструктивным Каркаровским истинам вроде того, что «проблемы надо решать, не отходя от кассы», как любил повторять дядя Георги, в буквальном смысле имея в виду задорно щелкавший зачарованный кассовый аппарат. Старшие Каркаровы, конечно же, знали, о чем говорили: в магической Софии первой половины века забывать о чем бы то ни было, и особенно о проблемах, — это непоправимая, часто даже фатальная ошибка. Примерно так же, впрочем, дела обстояли и в Лондоне, и в любом другом городе, в котором Игорю приходилось бывать и делать дела, потому что люди, подобные Йорису Мертенсу, ничуть не меньше Каркаровых ценили чужое умение решать проблемы сразу же, не откладывая их в долгий ящик.

В семействе Эйвери, видимо, какой-то зловредный элемент исповедовал другие ценности, поэтому, глядя на веселого и в целом всем довольного Эйвери, Игорь второй раз за день постиг мудрость предков. Яблоко от яблони. У такой беспечно-гедонистически настроенной яблони могло уродиться только такое же яблоко, и это яблоко, сукаблять, почему-то ужасно не вовремя сорвалось с назначенной ему ветки. Почему-то Игорю захотелось пошутить про то, что выпить захочется, возможно, самому Эйдану, но он сдержался – разговор все-таки предстоял серьезный, а Игорь и так, как назло, совершенно не знал, с чего его начать.

- Если ты ищешь на мне причину провести вечер с тобой, а не с Софией, - усмехнулся Игорь, поймав взгляд Эйвери, и коротко сжал его плечо в ответ, - то ее нет. Ты недооцениваешь ценность твоей компании. И, между нами, я совершенно этому не огорчен.
Трогательно было, что Эйвери как-то по-своему, видимо, беспокоился о его семейной жизни. Даже если он спрашивал это только для того, чтобы убедиться, что старинный друг не свалился ему на голову со своими проблемами, потому что Эйдан меньше всего годился на роль утешителя в вопросах семейных скандалов. На минуту Игорю захотелось даже освободить незадачливого отца от повинности выслушивать долгую историю о Мертенсе, Эрлинге и торгах, которые должны были пройти идеально, а прошли сукаблять как.

Впрочем, как это всегда бывало с Эйвери, это наваждение быстро прошло – в конце концов, Игорь в первую очередь защищал Эрлинга, потому что ему совершенно не хотелось, чтобы мальчик встречался с Мертенсом. Почти так же не хотелось, как Игорю не хотелось и того, чтобы Мертенс сам взялся решать возникшую проблему и разнес в узких кругах весть, что Игорь Каркаров больше не оказывает услуги надлежащим образом.

- Я, пожалуй, откажусь, - помедлив, отозвался Игорь и вместо этого сел в предложенное ему кресло. – Собственно, я пришел по делу. И не к тебе, а к твоему сыну. Эрлинг дома?

Игорь сам не был уверен, зачем это спрашивал. Ответ как будто бы был очевиден: «я уже поужинал» даже в эгоцентричном мире Эйвери подразумевало, что домочадцев дома в этот момент не было; а то, что Эрлинг не ответил на его письмо и каким-то образом сбежал от вездесущей и обычно даже излишне настойчивой в поисках Сребры, недвусмысленно намекало, что Эрлинг или наслаждался где-то своим счастливым приобретением, или просто где-то наслаждался. И лучше бы второе, чем первое, потому что камея нужна была Мертенсу в идеальном состоянии – об этом и шел разговор, и за это Мертенс уже заплатил Игорю весьма внушительную сумму.

Но сложный разговор мешала начать, как ни странно, многолетняя дружба: не хотелось лишний раз впутывать Эйдана во вполне разрешимый без его участия вопрос и не хотелось лишний раз подставлять Эрлинга, который и сам отлично справлялся с тем, чтобы навлечь на себя отцовский гнев. Хотелось, как всегда говорил в таких случаях все тот же незабвенный дядя Георги, быть для всех хорошим, даже если Игорь давно знал, что это в принципе невозможно. Но для старых друзей и их детей, вероятно, можно хотя бы попытаться? По крайней мере, для собственных детей, будь они у него, Игорь попытался бы непременно.