- Сообщу сразу, если что-то узнаю. И ты тоже,- сквозное зеркало в огрубелых пальцах дяди ловит больной отблеск взгляда сумрачного утра. Зеркало Джастина, пустое и немое, как рамка для траурной фотографии, отражает серые тени, залегшие под двумя парами глаз. Лукас, скривившись, прячет артефакт в нагрудный карман и залпом допивает свой кофе. Усталость во всем мощном теле ощущается слишком явно, к тому же под курткой из кожи дракона свежие повязки на крайне неприятных ранах.
"Ерунда. Когти. Заживут".
Свет сочится в незашторенные окна, мутными кляксами подтаявшего снега расползаясь по полу; с насмешливым хриплым карканьем мимо окна пролетает тощая ворона, заставляя соседей по кухне вздрогнуть. Во взгляде Лукаса чудовищная ночь свила себе гнездо и затаилась, непроницаемая и страшная. Мередит скручивает для него самокрутку по дедушкиному рецепту, доливает кофе и роется в аптечке с бабушкиными зельями, чтобы отыскать универсальный ранозаживляющий состав. Что там в ее глазах она не знает, но изнутри паскудно, хоть...волком вой.
- В Хогсмиде их было до черта. Но Джастина не нашли. Ни мертвым, ни среди тех, кого изловили,- голос Лукаса равнодушный до омертвения. Уходя, дядя оставляет пустую кофейную чашку, нетронутый завтрак и стойкий запах табака с алихоцией. Он тоже, очевидно, не сможет уснуть, несмотря на необходимость это сделать.
Мередит честно пытается, но спустя три четверти часа, посвященных разглядыванию потолка, признает поражение и возвращается на кухню за сонным зельем. Из выделенных старшим восьми часов на "еду, душ, сон - и чтоб к четырем были здесь со свежими мозгами" остаётся чуть больше пяти. С сонным зельем ей хватит и трёх. Но не хочется и их.
Она предпочла бы действовать, допрашивать арестованных, опрашивать свидетелей, наводить справки, собирать улики, месить кровавый снег, выуживать, соскребать, раскладывать по колбам - или на добровольных началах остаться в медблоке, помогая по мере сил, или в Мунго, чтобы попытаться пробиться к Фрэнку, хотя нельзя; или прочесывать тайные убежища, где мог бы отыскаться Джастин, методично одну нычку за другой, все их общие памятные места, выудить из памяти все локации, когда-либо мелькавшие в их разговорах.  Любое из этих действий несло с точки зрения Мередит больше смысла, больше той ей самой необходимой выдержанности, перед которой меркла вся полезность полноценного сна после выматывающей ночи. Потому что иначе справиться со всем бурным потоком событий, обрушившихся одновременно, со всех сторон вспыхнувших разрядами непростительных, она не умела. Не было причин научиться.
Но в аврорат нельзя, а искать кузена без плана - потратить время, так что приходится энергию переживаний направить в иное русло.
Вместо того, чтобы спать, она убирает посуду, нарочито медленно моет кофейные чашки, прячет завтрак в холодильник, совершенно по-маггловски орудует руками, тряпками и мылом, отскребая жир со сковороды и вытирая все горизонтальные поверхности вместо того, чтобы использовать волшебство. И не прекращает ворошить память в поисках подсказок, сознательно отгородившись от событий на вокзале и в Хогсмиде. О них ей велено старшим не думать восемь часов кряду. О Джастине Аластор не упоминал.
Распахнуть окна в морозное утро, поджимая пальцы на голых ступнях, когда ветер принимается их покусывать - в Девоншире было так же, камни старого друидского дольмена посеребрило инеем и солнце вставало сонное и приболевшее.
Слишком далеко, но ведь и Шотландия была не близко. Запомнить.
Передвинуть диван ближе к окну, как давно хотелось - тяжело, кряхтя натужно, как на маяке в Фолкстоне, когда кузен принял предложение друга пожить там до нового полнолуния. Но там не спрячешься в волчьем облике и слишком близко люди. Джастин бы не стал так рисковать.
Полить, наконец, впервые за две недели весьма стойкую к лишениям зубастую герань, обалдевшую от такого внимания - вспомнить, что в лесу вокруг Пендл-Хилл как-то им удалось набрести на зачарованный дольмен, вызывавший стойкий сон у каждого, пересекавшего его границу. Люди, звери, птицы - древняя магия была неразборчива и рядом мирно спали хищники и их обычные жертвы. Сон, развеивающийся с рассветом. Джаст шутил, что для аврора в отпуске самое-то - выспишься за все, что не доспал, а по пробуждении сразу тренировка, когда придется улепетывать по пересечённой местности.
Пожалуй, Пендл-Хилл можно и проверить.
Мередит взбивает диванные подушки, стаскивает с окон набившие оскомину шторы и гонит, гонит, гонит от себя паскудный рациональный голос, нашептывающий, что ничего нельзя объяснить попытками Джастина где-нибудь укрыться. Потому что лихорадящее бредовое утро уже вступает в свои права и он, очнувшись и понимая, как всех взволновал, должен был бы дать о себе знать.
Должен был бы.
Должен.
Но даёт о себе знать - фигурка пса на тумбочке у двери. Приглушённый лай раздается неожиданно, от чего Мередит, чертыхаясь, роняет штору и выхватывает палочку, лишь через мгновение сообразив, что артефакт, настроенный кузеном, так - вскочив на лапы и виляя хвостом,-  предупреждать может лишь о визите близких.
Мередит, задохнувшись, дверь распахивает рывком, тем не менее не выпуская палочки из руки и выдыхает, когда различает знакомый силуэт.
- Джаст!

Мередит никогда не снятся кошмары, но если бы снились, то один из них начинался бы так: пес-артефакт вскакивает на лапы с приветственным дружелюбным лаем, но дверь в квартиру остаётся запертой и за ней царит мертвая тишина. Кто-то там, за дверью, кто-то родной и близкий, признанный защитными чарами, основанными на крови, но зловещая тишина и тяжеловесное чувство присутствия заставляет набрасывать одно за другим запирающие заклятья на дверь, скручивая внутренности мерзлым узлом страха. Потому что, если открыть дверь, порог переступит кто-то чужой, незнакомый, от него разить будет кровью, чем-то жарким и болезненным, сумасшедшим. Если Мередит однажды приснится кошмар, она, открыв дверь, с порога вскинет палочку навстречу чужаку и не станет дожидаться, пока он, присвоивший тело и лицо близкого человека, раскроет рот, чтобы присвоить и его голос, и его мысли.
Но так будет, если ей приснится кошмар и, если задуматься, то во сне она справится с собой лучше. Быстрее и чище. В реальности ее кошмар осязаем и зрим, и он тоже повторяет сам себя, закручиваясь чудовищным фракталом: окровавленный молчаливый Джаст, едва держащийся на ногах, ее сбитое дыхание, прорастающее меж ними колючим терновником - все, как в то утро, когда он оказался на ее пороге после того, как преследовал оборотня и стал жертвой его клыков. Только утро иное, укутанное в кровавую мантию дикой охоты в Хогсмиде и палочку она опускает не сразу, точно ждёт, что брат все же окажется чужаком, способным броситься на нее с порога. Мередит ненавидит себя за то, что медлит эти несколько лишних секунд. Медлит, пока не замечает сгустки запекшейся крови в темных волосах и  судорожно скрюченные покрасневшие пальцы Джастина в кровавых волдырях - стигм серьезного обморожения.
Пока не видит, как покрасневшие, покрывшиеся коркой сожженой морозом кожи прочерчивают дорожки слез.
- Черт возьми, Джаст,- с этого момента ей просто дышать, двигаться, говорить и, словно бы стараясь нагнать упущенные мгновения, движется Мередит порывисто, подхватывая брата под руку и помогая переступить порог. Захлопнув дверь и заперев ее, она чарами сдирает с дивана теплый клетчатый плед, укутывающий плечи Джастина, скрывая его наготу, едва ею замеченную. Эта нагота отзывается в Мерри только ощущением дикого холода, пробирающего до костей, ей кажется, что молчание брата тоже прорастает оттуда, что он промерз на всю глубину и если пошевелится, то пойдёт трещинами и обрушится осколками льда под собственным весом.
- Громовестов пух, живой! Тебя сбились с ног искать. Где тебя носило? - она даже опасается обнять его в полную силу, но от облегчения от этого простого жеста все же не удерживается, стискивая плечи брата и привлекая его к себе. Сквозь снежную мерзлую чистоту до ее обоняния добирается тревожный мучительный аккорд: тяжёлый мускусный запах зверя и кинжальной остроты металлический привкус крови. Крови, которой было предостаточно. Бездумно и панически хочется смыть это клеймо, стереть с кожи Джастина, выполоскать из волос, вычистить из-под ногтей. Точно бы избавившись от всякого напоминания о том, что приходится ему переживать в полнолуние, легче будет принять любую правду, которая, учитывая обстоятельства, просто не может оказаться лёгкой. Может быть дело в усталости или ужасах минувшей ночи, но Мередит, испытывая острый стыд, все же идёт у себя на поводу.
- Идём, тебе нужен душ,- отстранившись и обхватив лицо брата ладонями, она мягко стирает слезы с его щек пальцами,-Никаких возражений.
Повинуясь легкому магическому жесту кисти Джастина затягивают магические перчатки, чтобы защитить поврежденную кожу от воды. Вынудив его склонить голову, Мередит придирчиво рассматривает короткую рваную рану на макушке. Вроде бы не должна доставить проблем, она сможет ее залечить.
- Будешь брыкаться - потащу за ногу,- грозится серьезно, хоть и получается почти шутливо, встречая сопротивление брата,-  Сперва ты согреешься, потом разберемся с руками, с другими болячками, а потом расскажешь...все, что мне следует знать.

Отредактировано Meredith Battlefield (2021-10-14 09:28:58)