Marauders: stay alive |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Marauders: stay alive » Завершенные отыгрыши » [13.06.1978] Особенности национальной охоты
ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ОХОТЫ
закрытый (наверное)
◊ Участники: Альбус Дамблдор, Эдгар Боунс | ◊ Дата и время: 13 июня 1978 года | ◊ Место: маггловский район Лондона |
◊ Сюжет: После того, что не случилось с доктором Чаном, просветить Эдгара по поводу его дальнейшей участи берётся лично добрый дедушка Дамблдор.
Потому что только добрый дедушка Дамблдор может сказать Зайке, что отныне он будет приманкой для ловли на живца.
Просторную, уличную мантию под которой скрывался магловский костюм, он оставил в «Кабаньей голове», там же, воспользовавшись услугами покрывшегося патиной зеркала в крохотной уборной Аберфорта, трансфигуровал собственную бороду и волосы, значительно те укорачивая, а затем слегка закручивая вверх седые усы. Ему не нравилось, а магловская одежда казалась слишком узкой и не удобной, но его привычный вид в мире маглов привлекал бы слишком много внимания, сегодня ему требовалось оставаться видимым, но при этом не замечаемым.
Накинув на себя чары невидимости, он аппарировал прямо в Лондонский Сохо. Не на людную улицу, а в закрытый и в этот час дня совершенно пустой дворик. Ни каких свидетелей и можно скинуть иллюзию незримости, и покинув при помощи самой обычной алохоморы дворик слиться с пестрой толпой центрального Лондона, с миром ему столь чуждом и даже не подозревающим о существовании рядом мира другого. С миром находящимся в опасности. С миром за который тоже приходилось нести ответственность. Такой живой, такой красочный мир, которые как будто бы уже полностью исцелился от ран прошлой войны. А ему никак не удавалось, возможно потому, что новая, еще более грозная война уже стучала на пороге, грозя разрушить все, что было с таким трудом отстроено обратно.
Тогда, в сорок пятом, возвратившись из Парижа, чтобы получить из рук Министра Магии орден, он испытывал странное чувство иррационального. Победу праздновали маглы и победу праздновали маги, но единственное о чем он мог тогда думать, это тела тех, кто так и остались лежать на мостовых Парижа.
И сейчас тоже его одолело схожее чувство. Он помнил ярко алые капли крови на белом рождественском снегу, он помнил отчаянье залегшее во взглядах несчастных оборотней, выслушивающих приговор в Министерстве, он помнил посеревшие лица детей потерявших родных или даже всю семью. Накатывающее волнами бессилие Минервы, участившиеся и ужесточившиеся конфликты между факультетами. Выпускной. Запах гари, горелого мяса словно на всегда поселился где-то в носовых рецепторах. Все это было постоянно с ним и одновременно, где-то очень далеко. Оно должно было ужасать, но оставляло лишь опустошенным, пустым. Он избегал слова равнодушным, он его опасался, как опасаются крупного хищника. Главное было не забывать, что он живет где-то рядом и постоянно высматривает себе новую жертву. Тебя.
Эдгара Боунса ему было жаль, как могло было быть жаль мотылька. Его потянуло к огню зажженному Томом Ридлом и его приспешниками. Только сложится нелегко, дружбе пламени с мотыльком, вот и Боунс опалил свои крылья, увы, для того, чтобы полностью избавится от притяжения пламени тоже уже было слишком поздно. Что было жаль еще больше, так терять столь потенциально ценный источник информации о том, что творилось в ближайшем окружение Тома. После убийства Роуэн он правда начал сомневаться, что Боунс справится с этой задачей. Слишком невинной и чистой была его душа внутри, слишком большим потрясение — убийства другого человека. Это говорило в пользу Боунса как человека, достойного, но просто оступившегося, но едва ли увеличивали его шансы продержатся в ближайшем кругу Пожирателей за сколь нибудь значительное время. Доркас, впрочем, утверждала, что мальчишка справляется. Более менее. Сорванное похищение Чана сводили данную проблему на нет. Боунс как шпион был битой картой, но возможно еще полезной для дела, что он сегодня и собирался прояснять.
Перейдя небольшую, одностороннюю улочку, он оказался на входе в Сохо сквере. Высокая фигура Эдгара Боунса уже маячила впереди.
- Эдгар, - негромко позвал старый волшебник, почти-что выровнявшись с молодым человеком.
- Доброго дня, - поприветствовал он Боунса, - Может присядем. Вон там, - он кивнул в сторону, - сейчас как раз лавочка освободилась.
Отредактировано Albus Dumbledore (2021-09-07 20:48:52)
Приглашение встретиться с профессором Дамблдором на следующий же день после провального покушения и успешного спасения доктора Чана не стало для Эдгара неожиданностью. Ровно месяц тому назад директор Хогвартса перестал быть для него просто директором: именно тогда, получив уродливый узор на левом предплечье «в награду» за убийство Роуэн Росс, Эдгар впервые встретился с Альбусом в новом качестве — как было очевидно, главы той тайной группы волшебников, которые не побоялись собраться вместе и дать отпор Пожирателям Смерти.
Эдгар хорошо помнил тот день. Содеянное ещё давило на него тяжким грузом и бескомпромиссным осознанием своей вины. Тёмная Метка вгрызалась в руку, прожигая кожу инородным, вызывающим отвращение объектом. Ему было тошно от самого себя, от истории, в которую он влез, от людей, с которыми связался, и от необратимости всего происходящего. Грязно, мерзко, муторно и тяжело на душе. Ему казалось, что он сломал, испортил, уничтожил что-то в себе самом, утратил безвозвратно и навсегда. Потом Эдгар увидел Дамблдора, и всё стало ещё хуже, хотя и по-другому: он чуть не умер от стыда. Но чтобы двигаться дальше, в конечном итоге ему пришлось перешагнуть и через это. Разумеется, он рассказал и показал Альбусу всё, что смог. Ему хотелось быть хоть чем-то полезным, сделать что-то нужное — и вот такой шанс ему представился.
С тех пор прошёл месяц, но эмоции, которые Эдгар испытывал тогда, никуда не делись — они лишь слегка выцвели, потухли, утратили былую непереносимую резкость. Но они всё ещё были тут, дышали ему в затылок и ныли где-то глубоко в груди. Однако к ним прибавились и новые, и лейтмотив сегодня задавало беспокойство. Эдгар понимал, что рано или поздно пожиратели смерти во главе с Тёмным Лордом найдут виновного в неудаче с доктором Чаном, — и скорее рано. Неопределённость относительно сроков внушала тревогу за безопасность семьи — Эльзы, детей, Малыша и Амелии, даже родителей, хотя они были сейчас далеко. Может быть, конечно, на какое-то время всё и обойдётся. Но тогда зачем Дамблдор вызвал его на этот разговор? В такой накалённой обстановке это само по себе было опасно, недаром встретиться было решено в маггловском Сохо, подальше от глаз волшебников. Это всё равно было рискованно, и, значит, Альбус считал, что переговорить лично им необходимо. Чутьё подсказывало Эдгару, что это вряд ли стоит считать добрым знаком.
Процедура перемещения в маггловские кварталы была у обливиаторов хорошо отработана. Все они обладали развитыми навыками трансфигурации и представлениями о маггловской одежде, чтобы при необходимости слиться с толпой, а также умели обращаться с чарами, отводящими внимание, если предпочтительнее было пойти таким путём. У них даже имелась специальная карта, на которой отмечались точки в разных районах маггловского Лондона, куда можно было относительно безопасно аппарировать, не попадаясь на глаза посторонним. Эдгар использовал трансфигурацию, чтобы на время превратить служебную мантию в тёмно-синий пиджак, и спрятал министерский значок во внутренний карман. Больше ничего менять ему не требовалось.
Отлучка главы обливиаторов в маггловскую часть Лондона не должна была вызвать подозрений: он запросто мог решить лично проконтролировать одну из работавших в городе групп или наведаться на место событий из здорового человеческого любопытства. По счастью, Эдгару даже не нужно было изобретать убедительную причину: Доркас и так знала истинную причину его временного отсутствия на рабочем месте. Всё-таки, в том, что между ними состоялся откровенный разговор, присутствовали свои существенные плюсы.
Сквер жил своей жизнью: магглы прогуливались по нему, сидели на лавочках, разговаривали, кто-то жевал сендвич, наслаждаясь погожим днём. Дамблдора Эдгар поначалу не увидел, но тот сам нашёл и окликнул его.
— Профессор, — по привычке непроизвольно произнёс Эдгар и машинально наклонил голову. — Здравствуйте.
Против приземления на скамейку он, разумеется, не возражал: в таких случаях, как этот, собственный рост становился для него обременителен — как-то неловко смотреть сверху вниз на человека, к которому питаешь безграничное уважение. Тем более когда он старше тебя. Тем более когда испытываешь перед ним сложно организованное чувство вины.
— Что теперь будет с доктором Чаном? — спросил Эдгар, когда они сели, и разговаривать стало удобнее. — Если его не удалось похитить в этот раз, они могут попытаться снова.
Утро двадцать четвертого декабря, кажется, даже было прекрасным. Безупречная синева зимнего неба над головами и сверкающие белизной Шотландские горы, даже Темный лес смягчил контур еловых пик пушистыми, снежными шапками. Вот только никому не было до этого никакого дела, утро принесло лишь первую, краткую передышку и возможность начать осознавать полноту случившейся катастрофы. Всю ночь стремительно пополнявшиеся списки раненых и погибших, теперь подолгу замирали на очередной цифре, а внимание сместилось к тем, кого так и не нашли, но все еще отчаянно надеялись отыскать живыми, просто затерявшимися в хаосе двойной атаки и их последствий.
Хогвартс кишмя кишел посторонними людьми. Колдомедики волонтеры орудующие в, превратившемся в филиал Мунго, больничном крыле. Несущие охранную службу или допрашивающие свидетелей авроры и хит-визарды. Охотники. Несколько из задержанных прошлой ночью оборотней, которых по какой-то причине не могли переправить в столицу. Близкие и родственники раненных. Добровольцы с запасами зелий, еды и чего только нет. Еще другие, помогающие в поисках пропавших или просто очистке поселка. Миг всеобщего единения, между всеобъемлющим ужасом и моментом, когда начнутся поиски виноватых. Короткий промежуток времени, когда трагедия произошедшего выявляла в людях лучшее, что в них было. Сострадания и стремление помочь попавшему в беде не оглядываясь ни на его достаток, ни убеждения и тем более чистоту крови. И пусть даже это единение было лишь кратковременным, пусть даже после него столь предсказуемо возобновлялись склоки, начиналось тыканье пальцами и требования тут же и без малейшей пощади наказать виновных. Этот миг бескорыстия не позволял угасать надежде.
Еще одна искорка надежды зажглась глубокой ночью, уже после того как был посчитан самый последний из раненых и погибших, после того как был найден последний из потерявшихся в хаосе бойни и эвакуации, после пропитанных слезами мольб убитых горем родственников о свершении невозможного чуда, после исполненных эмоциями, яростных перепалок в Министерстве и такой предсказуемой статьи Риты Скиттер в «Пророке».
Искорку эту звали Эдгар Боунс. Бывший хаффлпаффец, нынешний глава штаб-квартиры стирателей памяти, Эдгар оказался кем-то еще, раскаявшимся революционером. Дамблдор от чего-то ничуть не сомневался, что люди прячущиеся за масками-черепами, видели себя именно ими, а не тем, кем они являлись на самом деле. Не благородными носителями справедливости, а самыми обыкновенными убийцами. И Эдгару Боунсу с ними более не было по пути.
Вот если только все в мире было таким простым и вдруг осознав свою ошибку, сколь губительной та не была, можно было бы провести черту и начать все с чистого листа. Ошибки к сожалению имели привычку цепляться к тебе словно липучник и тянулись, тянулись за тобой всю твою жизнь, сколь далеко ты не уходил от изначальной точки. Но то, что было более чем не завидной ситуации для самого Эдгара, могло помочь всем остальным. Контакт с ним мог дать их маленькой группе то, о чем до сих пор они могли лишь мечтать, взгляд изнутри на сооруженный Томом конструкт под названием Пожиратели Смерти. До сих пор они ходили вокруг него кругами, кое где подбирались вплотную к самой границе, кое где могли перехватить рыбку по мельче, но вот найти лазейку в святую святых, это им пока не удавалось. А Эдгар Боунс был идеальным кандидатом, чтобы туда попасть. Оставались сомнения, подходил ли Эдгар двойной игры. Мог ли человек переживший столь основательное переосмысление ценностей и так сильно раскаивающийся за собственную глупость, продолжать изображать из себя то, кем уже не был, а может не был и никогда вообще?
После долгого, затянувшегося почти до самой зари рождественского утра, разговора с Элфиасом, они пришли к выводу, что сможет. Или вернее, что им, Дожу как доверенному лицу Эдгара в первую очередь, придется приложить максимум усилий, чтобы Боунс продержался в этой роли как возможно дольше.
То, что Эдгар продержался почти шесть месяцев было настоящим достижением. Их обоих. И Эдгара и Дожа. То, что он выпал из игры ровно сейчас, разочаровывало, но не столько в Боунсе, чем дальше ему приходилось продолжать идти по этой скользкой дорожке, тем яснее становилось, что Эдгар слишком чист душой, чтобы мог морочить головы своим пожирательским кураторам вечно, чего там говорить еще и о Томе. Угнетал сам потерянный шанс. Боунс пробрался в самую сердцевину пожирательской организации и почти тут же сошел с дистанции.
С этим ничего нельзя было поделать. То, что вся эта затея близится к финальным аккордам, было уже ясно после реакции Боунса на убийства Росс. Быть может, если Том так не спешил привязать Боунса к себе на совсем, если они могли подойти к этому более длинным путем или просто найти некую, удовлетворяющую видение всех сторон альтернативу, Эдгар продержался бы еще немного дольше. Но было то, что было, и гонимый призраком Роуэн, он скинул все карты на стол на своем следующем задании. Оставалось уповать на то, что они еще могут найти во всей этой ситуации выгоду. И если все обставить предельно грамотно, эта выгода должна была стоить всех предыдущих жертв и даже выхода Боунса из игры.
- В первую очередь, доктору Чану придется пересмотреть свои привычки, - мягко, так словно они обсуждали не сорвавшееся похищения одного из ведущих специалистов по аконитовому зелью, а всего лишь незначительный, но тем не менее всех давно доставший каприз коллеги по работе, заметил седовласый волшебник, - Потому, что они, - голубые глаза за очками полумесяцами, вспыхнули недобрыми огоньками, - непременно попытаются. И продолжат пытаться, пока не получат желаемое.
Возможно, решением вопроса с Ли Веем было донести до заинтересованных лиц информацию, что одного доктора Чана для доступа к рецепту аконитового им будет мало. Определенно было бы мало, если речь шла о практически любом волшебнике этой планеты. Вот только Том едва ли был практически любым волшебником и его едва ли остановит тот факт, что для извлечения из скрепленной обетами памяти доктора информации, эту самую память придется разобрать на столь мелкие составляющие, что собрать ее потом обратно не будет уже возможным.
- Но сегодня я пришел говорить не о докторе, - добродушный взгляд Дамблдора скользнул по Боунсу, будто бы оценивая или может быть ожидая, что такой прозорливый ученик как Эдгар сам догадается каков будет ответ на еще не заданный вопрос.
- Нам надо поговорить о тебе, - и не только, но семью Боунса, старый волшебник пока оставил не упомянутой. Их в любом случае придется уводить, еще сегодня, ровно по этому, пока они тут решали участь самого Эдгара, в другом конце Англии заботливые руки проверяли и перепроверяли защитные чары на стоявшей поодаль овечьей ферме. Достаточно далекой, чтобы внезапное появление целой толпы незнакомых лиц оставалось незамеченным, достаточно большой, чтобы эта самая толпа смогла там поместится с приемлемым комфортом. Потом, они подыщут Боунсам что-то еще, но на скорую руку это был самый подходящий из вариантов.
- Потому, что после вчерашнего целью стал уже ты сам. Человек, поставивший на тебе собственную метку, - Дамблдор чуть кивнул в сторону предплечья Боунса, - крайне обидчив, когда речь заходит о личном предательстве, а он воспримет неудачу с Чаном именно так.
Волшебник замолчал, позволяя выпущенной им на волю мысли как следует улечься в голове Эдгара, затем продолжил, - По этому, я хотел бы сейчас с тобой решить, как лучше всего поступить далее.
Он сам уже знал, как лучше всего, но для этого требовалось так же согласие Боунса. Приказам тут место не было, лишь одобрению всех вовлеченных сторон.
Чувство вины, ужас от осознания содеянного, безысходность, раскаяние, стыд, страх за семью, жажда искупления, отвращение к самому себе — вот лишь скромный набросок широкого спектра эмоций, которые Эдгар с разной степенью интенсивности переживал на протяжении последнего полугода. Самым тяжёлым для него, однако, было не это. Самым тяжёлым оказалось столкновение с тем фактом, что его никто ни в чём не обвинял. Элфиас сочувствовал ему с самого начала. Доркас благодаря эмпатии слишком хорошо знала, через что он прошёл, и обладала чересчур развитым чувством здорового цинизма, чтобы всерьёз его в чём-то упрекать. Профессор Дамблдор… Эдгар ждал — или, может быть, подсознательно надеялся — что директор будет с ним строже. Не отчитает, снимет баллы и отправит на отработку, конечно, но порицание способно принимать разные формы.
Эдгар полагал, что никто, уж точно никто за пределами семьи, не сможет больше относиться к нему так, как прежде, а после Роуэн Росс это убеждение переросло в абсолют. Он сам больше не мог воспринимать себя так, как раньше; он продолжал жить, но червь совершённого преступления точил его изнутри. Это было нечто чуждое, неправильное, противоестественное — и оно навсегда поселилось в нём, нарушив целостность того, что было когда-то Эдгаром Боунсом. Эту брешь, вероятно, можно было залатать, — но насколько прочной окажется заплатка?
Ему, наверное, стало бы легче, если бы окружающие его люди не были такими понимающими и всепрощающими. Однако даже Дамблдор вёл себя так, будто ничего не случилось. Будто он не сделал ничего преступного, противозаконного и заслуживающего осуждения. Как будто всё было в порядке вещей. Впрочем, Эдгар понимал (или ему казалось, что понимал), почему Альбус ведёт себя именно так, а не иначе, и это несколько примиряло его с действительностью.
Как и Элфиас, профессор Дамблдор знал о том, какое задание он получил от Тёмного Лорда с месяц назад, — и они не остановили его. Эдгар был далёк от того, чтобы в чём-то упрекнуть двух старших волшебников, к которым относился с безграничным уважением. И всё же, он не мог не думать о том, какими мотивами они руководствовались. Речь тут шла вовсе не о нём и не о том, как на нём отразится убийство невинной женщины: и Дож, и Дамблдор допустили гибель Роуэн Росс во имя высокой цели потенциального спасения многих жизней. Эта философия виделась Эдгару скользкой и опасной, но он не брался судить тех, кто протянул ему руку помощи, когда это было необходимо, какими бы мотивами они ни руководствовались: его опрометчивые поступки лишили его морального права оценивать чужие действия, и он готов был, как солдат, выполнить всё, что ему скажут, не закапываясь в детали, просто потому, что так было нужно.
Было бы легче, если бы теплота, которой его по непонятным причинам продолжали награждать окружающие, не была настоящей; если бы Эдгар хоть на миг заподозрил Дамблдора, Дожа или Доркас в неискренности и стремлении использовать его и выжать из его проступка всё, что возможно. Увы, даже сейчас, когда его восприятие болезненно обострилось, а чувствительность нервных окончаний навевала аналогии с оголённой проводкой, Эдгар не ощущал фальши в людях, которые его окружали. И это запутывало всё до невозможности.
О дальнейшей судьбе доктора Чана Дамблдор говорил очень просто — настолько, что сложно было не заподозрить за этой лёгкостью притаившуюся опасность, выжидавшую удачного момента, как хищник перед атакой. От этого становилось грустно: не было никаких гарантий, что целитель не попадётся пожирателям через день или через неделю. Тогда всё будет напрасно. Но Альбус наверняка держит ситуацию под контролем и позаботится о том, чтобы избежать худшего сценария. Эдгар кивнул.
— Если я могу как-то помочь…
Продолжение было очевидным. Суть его сводилась примерно к следующему: используйте меня по своему усмотрению. Но звучало это так себе, поэтому он не договорил.
Когда Дамблдор сказал, что пришёл поговорить не о докторе, а о нём, Эдгар повернул голову и вопросительно посмотрел на него. Пояснение не заставило себя ждать: Альбус считал, что, предупредив Чана об опасности, Эдгар навлёк опасность на себя. В этом была своя логика — правда, она работала только в том случае, если Тёмный Лорд мог узнать, что стало истинной причиной провала операции.
— В целом, я это допускал, — сказал Эдгар. Он и правда был готов к такому повороту, сейчас или позже — не суть важно. — Но, профессор, вы уверены? С чего Ему винить в провале меня? Доктор Чан мог изменить свои планы и по случайному стечению обстоятельств.
Хотя презумпция невиновности вряд ли являлась основополагающим принципом работы института пожирателей смерти, с этим Эдгар спорить не собирался. В принципе, такое развитие событий его не удивило бы: он знал, что однажды всё к этому придёт. Но выйти из игры так скоро было печально — и, говоря откровенно, обидно, поэтому Эдгару хотелось верить, что Альбус дует на воду. В то же время, Дамблдор был одним из мудрейших людей, которых он когда-либо знал, и в целом Эдгар был склонен доверять его суждениям. И, хотя это было не особенно приятно, он представил, что ситуация выглядит именно так, как её только что крупными мазками обрисовал Альбус.
— Вы уже знаете, что я скажу, не так ли? — губы Эдгара сложились в улыбку, но выражение глаз не изменилось. — Даже если риск минимален, для меня главное, чтобы моя семья была в безопасности. Что касается остального, я сделаю всё, что может оказаться полезным. Почти всё.
От последнего уточнения Эдгар не удержался, потому что это было честно: одно табу у него всё-таки появилось, независимо от того, насколько хороши и правильны были цели. Возможно, они даже в самом деле оправдывали средства. Но он не мог, попросту не мог пройти через это ещё раз.
«Оно случилось так быстро. Сразивший Аберфорта круцио и твоя попытка остановить Геллерта. Исказившая все еще красивые черты его лица злоба, до селе незамеченная жестокость и надменность. Разочарование в его глазах. Слетевшее с кончика его палочки заклинание. Ответный выпад с твоей стороны, в пол силы, не по настоящему. Ты все еще не потерял надежду, что оно наладится. Горячие головы остудятся и все снова будет хорошо.
Аберфорт поднимается с пола и уходит в лобовую атаку, Геллерт отвечает, не так как ты, со всей мощью на которую способен. Тебе снова приходится вмешиваться, надежда продолжает отчаянно цепляться за край сознания. Гневные голоса и вспышки заклинаний, помещение буквально трещит от того насколько пропитано магией.
Испуганный вскрик Арианы.
И хрупкое, девичье тельце оседающее на пол. В этот миг время словно замирает. Ариана падает вечность, но ты почему-то уже знаешь, что ее больше нет. Вы все трое знаете. Мир рассыпается на осколки. На одном Аберфорт упавший на колени рядом с телом сестры. На другом Геллерт. Ты узнаешь черты, но не узнаешь человека. Вместо идола на его месте стоит бесенок. Глаза горят в остервенение, а на лице не то брезгливость, не то испуг. Попавший в переделку мальчика, за которую ему точно влетит. И это все? И это действительно все?
В третьем осколке, отделенным как от Аберфорта с Арианой, так и от Гелерта ты сам. И единственное чувство которое в тебе в тот момент существует, полное отрицание произошедшего. Это не правда, это все не правда, вот сейчас ты моргнешь, сейчас ты вздохнешь и ничего этого уже не будет. Это просто сон, просто морок, но по спине медленно начинает забираться наверх липкое, тошнотворное чувство осознания. Ариана мертва и ты в этом виноват, так или иначе, но виноват.»
Ему казалось, что он понимает, что именно сейчас испытывает Эдгар. Вина, стыд, отвращение к себе и отчаянно желание хоть что-то исправить. И еще гадкое, несмываемое чувство, что жить дальше, а особенно жить точно так же как ты жил до, просто невозможно. Ты лишил жизни другого человеческого существа, вот оно было живое, теплое, дышащее, и вот его больше нет. Внутри оборвалось нечто невидимое, глаза потускнели, мышцы немного подергавшись ослабли и все. Человека больше нет, есть лишь тело. Но ты еще помнишь, каким оно было до, как говорило, двигалось, улыбалось или злилось. В нем была душа, в нем была личность, а остался лишь пустой остов. И это ты оборвал эту невидимую ниточку, это ты совершил не прощаемое. На тебе теперь проклятие, несмываемое, грязное пятно. Разве можно с ним просто продолжать жить, есть, разговаривать, радоваться, смеяться, любить?
Ответ — можно, но сперва придется пережить все прочее и научится постоянно не оглядываться, не ковырять лишь еле еле наросшую на болячку корку, а прикрыть это все крышкой и отложить в сторону. Оно не исчезнет и время от времени будет о себе напоминать, но это даже хорошо, это будет означать, что ты так и не потерял свою человечность, не превратился окончательно в монстра.
А как стыдно и практически невозможно было смотреть в глаза окружающим, тем, кто не знал, о твоем черном секрете. Ведь ты был уверен, узнай они, какой ты на самом деле, они просто перестанут с тобой общаться, они отвернутся и уйдут. По этому, оно на всегда осталось между ними тремя. Геллертом, Аберфортом и им самим. Ему не хватило духу рассказать все Дожу, ни в письме, ни потом сглазу на глаз. Элфиас так переживал, сочувствовал, но даже не представлял, что терзало и грызло больше всего. А время шло, чувства перестали быть столь же острыми, мир не развалился и казалось все более и более разумным, оставить прошлое в прошлом. Зачем другому ноша, которая по праву должна лежать исключительно на твоих плечах и только твоих? Поделивших, собственную ты легче не сделаешь, за-то прибавишь скорби другому, ни в чем неповинному.
Скорее всего он недооценивал Дожа. И сейчас ответственность за смерть Роуэн Росс они несли уже вдвоем и одновременно как будто каждый сам, в их разговорах часто мелькала душа и совесть Эдгара, но никогда их собственные. Если только в шутку, если только вскользь.
Тогда, после смерти сестры он пообещал себе, что отныне и навсегда будет заниматься лишь исследованиями и преподаванием. Он даже старательно выполнял это обещание. Держался как возможно дальше от политики и всего прочего с этим связанного. Ладно, изредка, когда что-то казалось ему уж слишком несуразным, мнение проскальзывало наружу, но лишь в узких, безопасных к таким всплескам кругах общения. Он держался долго, очень долго, даже тогда, когда Геллерт уже вовсю бесчинствовал в Европе. Понимание того, что бездействие в своей сути не имеет так уж много отличий от пособничества, было даровано ему извне, но даже тогда, что-то внутри него продолжало сопротивляться, требовало держаться как можно дальше от всего, что было связанно с Гриндевальдом и войной. Ведь он обещал, обещал на могиле сестры.
В конце концов нарушить этот обет оказалось просто. Взвалить на плечи очередную, пришедшую твоими руками смерть уже не так тошнотворно. Быть может от того, что теперь у всего был предлог. Оправдание и понимание, что смерти не избежать и порой следует жертвовать малым, чтобы спасти большое. И все же слать на смерть других, было затруднительно. Вдвойне тех, кто безропотно верил и доверял, но и к этому, как оказалось, можно было привыкнуть. Главное было не забывать, что каждая смерть, чужих и своих, все равно растекалась по душе таким же черным пятном как самая первая, просто душа уже очерствела, покрылась рубцами.
- Ты уже помог, - с легким нажимом сказал Дамблдор. Еще не хватало, чтобы Боунс в своем, все еще свербящим и жгушим желании загладить вину перед вселенной и Роуэн Росс лично, начал бездумно геройствовать. В первую очередь, оно относилось к слову бездумно. Какой бы не была жертва, если за ней не стояла польза, была швыряние галлеонов по ветру. Жест впечатляющий, а толку никакого.
Волшебник неопределенно повел головой, - Едва ли уверен, но скажи мне, с тобой кто-то пытался связаться с момента нападения? Попытался узнать у тебя детали пришедшего, как-то прояснить, что именно случилось? - Ничего этого не делать было довольно неразумно. Не все в этом мире идет так как мы планируем, случайности происходят куда чаще, чем нам того бы хотелось и начать хоть кого-то в этом винить, сперва не разобравшись, просто напросто глупо. Но разбираться, особенно в столь щекотливом деле как несостоявшееся похищение Чана, надо тут же, буквально минуты, в худшем случае часы спустя, но никак не дни. Или быть может среди Пожирателей Тома было слишком мало сотрудников ДОМП и было просто некому подсказать, что не стоит давать потенциальным подозреваемым возможности сверить истории и найти себе алиби?! Это могло бы объяснить их падкость на постоянные выпады в сторону департамента, но куда лучше объясняла уверенность в вине именно Эдгара. Как и почему, если до сего мига никто в нем не сомневался, вопрос отдельный, но Тому, тому Тому, которого Альбус знал и помнил, о котором успел собрать столь примечательную, пусть не очень богатую коллекцию воспоминаний, было нужно совсем лишь немного, чтобы начать крушить и наказывать.
- О твоей семье позаботятся. Они уже сейчас под присмотром, а завтра утром я хотел бы переправить их всех на более безопасное место. Что касается тебя лично, - Дамблдор глянул прямо в глаза Боунса, - для тебя у меня несколько иное предложение.
- И нет, - поймав это последнее, почти-что робкое уточнение, мягко улыбнулся волшебник, - оно другого характера.
Хотя бы частично, мысленно уточнил он.
Отредактировано Albus Dumbledore (2021-09-28 00:42:39)
С того момента, как заварилась вся эта каша, Эдгар встречался с Дамблдором не так много раз, и практически постоянно его восприятие было затуманено чересчур сильными личными переживаниями, с которыми он едва успевал справляться. Сегодняшний день был, пожалуй, одним из самых спокойных в этой череде, что освобождало некоторые ресурсы организма и давало Эдгару возможность взглянуть на ситуацию чуть шире. Правда, попытка представить всё глазами директора потерпела провал: для этого ему не хватало ни информации, ни жизненного опыта, ни непредвзятости. А вот Альбус, как казалось Эдгару, видел его насквозь — и поэтому говорить с ним было просто.
В присутствии Дамблдора шальные эмоции стихали, и это работало ничуть не хуже, чем эмпатия Доркас. Рядом с директором Эдгар чувствовал себя спокойно — не потому, что безопасно и надёжно (хотя и это тоже), но потому, что отточенная годами мудрость Альбуса и его добрая воля защищали от не ощутимых на физическом уровне ударов по самому больному. Говоря коротко, Эдгар доверял ему настолько, что мог расслабиться и не ждать подвоха. Более того, он не чувствовал, что его испытывают или оценивают, — Дамблдор, казалось, давно всё знал, всё решил и не рвался ворошить едва начинавшие подживать раны. Это действовало успокаивающе — в отличие от высказанного самим же Альбусом предположения о грозящих ему и его семье неприятностях.
Как ни странно, даже слова, вроде этого «ты уже помог» в интерпретации профессора Дамлбдора не звучали саркастичным укором, а воспринимались в самом что ни на есть прямом смысле, заставляя задуматься об их подоплёке. Не нужно проявлять излишнего рвения? Может быть, Альбус имел в виду, что он слишком отчаянно стремится загладить свою вину и упускает при этом что-то важное? Эдгару так не казалось, но он принял это замечание к сведению и запомнил его, чтобы обдумать на досуге. А пока, вероятно, следовало проявить сдержанность и сосредоточиться на тех инициативах, которые ему предлагало более опытное звено невидимой цепочки сопротивления пожирателям смерти.
— Нет, — покачал головой Эдгар. — Связаться со мной никто не пытался и, честно говоря, это меня немного беспокоит. Тёмный Лорд не похож на того, кто легко примиряется с неудачами, поэтому я ждал, что провал с доктором Чаном аукнется мне довольно быстро. Но до сих пор ничего не происходило. Совсем.
Эдгар проводил взглядом проехавшего мимо них на самокате ребёнка — мальчика лет пяти. Глядя на чужих детей, он не мог не подумать о своих.
— Знаете, профессор, когда я встретился с Ним в первый раз, он вторгся в мой дом, взял с каминной полки колдографию и перечислил всех по именам — Эльзу, Виктора, Эмбер. На тот момент я, вроде бы, был у него на хорошем счету, но это всё равно звучало, как угроза…
Угроза, вероятно, была реальна. Во всяком случае, Эдгар не мог никак иначе воспринимать заявление Дамблдора о том, что Эль и дети должны отправиться в более безопасное место уже следующим утром. Вернее, не «должны», а могут. Эдгар чуть было не спросил, куда их переселят, но вовремя сообразил, что ему об этом лучше не знать. Ещё он подумал о том, как отнесётся к этому Эльза. Слава Мерлину, ему хватило сил в общих чертах ввести её в курс дела уже давно, так что теперь она должна была понимать масштабы опасности и, конечно, согласится пожить немного в убежище вместе с детьми. А Малыш? А Амелия?
Эдгар нахмурился. Если относительно Малыша у него ещё была надежда не мытьём, так катаньем убедить его на время составить компанию племянникам и взять на себя ответственную роль старшего мужчины в семье в отсутствие родителей и брата, то с Амелией всё было совсем сложно. Впрочем, даже насчёт Итана Эдгар не был полностью уверен в том, что его настырный и дотошный, как все рэйвенкловцы, братишка просто сделает то, о чём его попросят, не допытываясь до причин. С сестрёнкой же было абсолютно очевидно: без подробных объяснений она с него не слезет, причём послушается ли после — тоже большой вопрос. Пожалуй, из всей семьи Эдгар больше всего переживал, как к истории его заблуждений отнесётся Амелия. Что если она вообще не захочет больше его знать? Это было, конечно, чем-то почти невозможным, слишком неправильным для их семьи, — но мало ли невозможного произошло в его жизни за последние полгода? Однако с этой проблемой ему в любом случае предстояло разобраться самому. Альбус, Элфиас, Доркас и другие, не известные ему волшебники и волшебницы, и без того уже взяли на себя все хлопоты по подготовке безопасного убежища для его семьи, и Эдгар очень это ценил.
— Спасибо, — от души поблагодарил он. — Но я же ещё увижу их, когда вернусь сегодня с работы?
Эль, конечно, сделает всё, чтобы защитить детей, и соберёт вещи так быстро, как потребуется, — в этом Эдгар не сомневался. Однако ему хотелось увидеться с ними ещё раз, прежде чем они отправятся туда, куда он не сможет пока за ними последовать — а со слов Альбуса он понял, что всё будет именно так.
— И ещё Малыш… Итан, — пояснил Эдгар, поймав себя на том, что назвал брата привычным в кругу семьи прозвищем, которое совсем не обязательно о чём-то должно было говорить профессору Дамблдору. — С возвращения из Южной Америки он, по большей части, околачивается у нас. Он ни о чём не знает, но ему будет безопаснее с ними… Амелию я тоже предупрежу, только вряд ли она согласится переждать опасность в надёжном месте — вы же знаете, какой у неё характер.
Альбус, несомненно, знал их всех: оба брата и сестра Боунсы в своё время отучились в Хогвартсе по семь лет — достаточно, чтобы оценить склад личности и потенциал каждого из них «во всей красе», а пребывание Амелии в школе уж точно не прошло незамеченным, так что директор должен был понимать, о чём речь.
— А что потом? — возвращаясь от одной приоритетной темы к другой, спросил Эдгар. Вообще-то, по проницательному взгляду Дамблдора он уже начинал догадываться, куда клонит Альбус, хотя всё ещё понимал ситуацию не до конца, — но даже его догадок было достаточно для того, чтобы не вынуждать директора жонглировать словами. — Вы хотите узнать, кто они, — так? Тогда мне лучше отправить семью подальше и остаться дома одному. Если они в любом случае придут за мной, пусть это хотя бы случится при обстоятельствах, при которых у нас будет шанс выяснить что-то полезное.
Сколько их было, этих молодых мальчиков и порой девочек, стремящихся к высотам и падающих сломанными вниз? Сколько было тех, кто поверил красивым словам, словам созвучным с их страхом, с их злостью, с их амбициями, кто последовал за болотным огоньком обещающим исправить все несправедливости мира, а в первую очередь те, что касались их самих? Сотни и сотни разрушенных судеб, сотни и сотни осиротевших семей, бесконечное количество потерянных душ.
Порой его тянула написать Геллерту и спросить, вспоминает ли о них он? Приходят ли их тени к нему темными ночами и что шепчут из мрака? Потому, что к нему они приходили, и сейчас, когда новая, совершенно бессмысленная война разгоралась вокруг все сильнее и сильнее, их голоса становились громче. Они цепляли за рукава, они стояли за спиной, они горевали за тех, кто лишь только еще пополнить их ряды.
Ему горевать вместе с ними было нельзя, ему надо было спасти как возможно больше душ, не дать им оказаться там, по ту сторону Тьмы, присоединится к армии мертвых и потерянных. Тут, в мире все еще живых он не мог позволить себе роскоши судить и приговаривать, лишать хоть кого-то возможности найти выход к свету. С Эдгаром в этом плане было совсем легко. Он оступился, он повелся на то, на что велись так много до него, он крушил свою душу песчинка за песчинкой, но остановился так и не достигнув точки невозврата. Это не умаляло его глупости, не умаляло проступки и тем более не делало героем, но героев с чистой, сияющей душой в этом мире практически не существовало. Толкать дальше во тьму, когда можно было протянуть руку и вытащить к свету, разве оно в итоге не делало нас слишком похожими на тек с кем мы боролись?
Эдгар делился своими соображениями и Дамблдор согласно кивал головой. Боунс озвучивал лишь примерно те же соображения, которые были у него самого, за вычетом одного, что он не смел даже надеяться на то, что пронесет. Пришедший к нему в начале зимы старик Берти то же на что-то надеялся, но надежда была разодрана, а остатки души потерялись в заколдованном доме. Старик Берти, скорее всего, и так уже зашел слишком далеко по ту сторону, душа Боунса все еще сияла, даже не смотря на темные пятна.
- Это без сомнения и была угроза, - почти сухо подтвердил старый волшебник. Страх - могущественное оружие и как еще лучше гарантировать лояльность, как не позарившись на самое ценное, что у человека было. Чем дольше Том уходил, тем меньше в нем оставалось наносного. Тщательно отобранные, филигранно рассчитанные иллюзии спадали и развеивались, все яснее вырисовывая то, что было под ними. Пустоту и ужас. Том понятия не имел о том, что существуют куда более могучие силы чем те, которым преподнес свою душу в жертву он.
- Если не случится ничего сверх ординарного, то, конечно, увидишь, - мягко улыбнулся Дамблдор, - И даже если случится, думаю, будет лучше, если вы сможете убедится, что все целы и невредимы, и поговорить.
Быть может попрощаться, сказать то, на кто никогда не хватало времени. Это тоже было важно, без этого чужая жизнь висла на плечах и сплетала ноги. Мешала идти.
- О твоем брате с сестрой тоже позаботятся, - подтвердил старик, - И я на твоем месте, сделал бы все от меня требующееся, чтобы Амелия согласилась. Для блага всех. Потому, что совсем без защиты мы ее, конечно, не оставим, но нас не так уж много. Если силы придется дробить, то шанс на успех уменьшится. Мы должны беречь ту малость, что у нас есть.
Они могли обезопасить людей, но только тогда, когда эти люди осознавали и свою ответственность за собственную судьбу. Нянчить и беречь тех, кто беречь себя не мог или не желал, было бы пустой тратой сил. Сили эти пригодятся им в другом месте, там где вместо красивого жеста можно будет добиться результата.
- Потом мы разложим капкан, - почти-что равнодушным, а быть может студеным эхом отозвался Дамблдор. Раз уж ситуация сложилась так как сложилось, было бы не разумно ею не воспользоваться. Том быть может считал себя самым хитрим, но лишь от того, что на него самого пока никто толком не охотился.
- Не в доме, - Дамблдор энергично замотал головой, - никому не нужны случайные жертвы. У вас ведь есть лесной домик? Я бы выбрал его.
Волшебник поднял взгляд на Эдгара. Боунс был сообразительным и так уже разобрался с общим направлением идеи, но был ли он готов настолько рисковать собой? Не абстрактно, а вполне конкретно, с полным осознанием, что люди, которые придут, в первую очередь будут искать его смерти и далеко не обязательно быстрой и безболезненной.
Когда Дамблдор говорил о Тёмном Лорде, его интонации заметно менялись — они становились суше и холоднее, и от обычно успокаивающего, уютно уверенного голоса директора Хогвартса начинало веять ощутимым морозцем. Было ли это проявлением обычной неприязни, или дело касалось чего-то личного? Знать наверняка Эдгар не мог, но на самом деле довольно очевидная и лежащая на поверхности мысль впервые посетила его в таком контексте, под соусом совершенно обычных человеческих взаимоотношений. Тёмный Лорд не свалился на них с луны и вряд ли родился Милордом. Так что было вполне вероятно, что Дамблдор мог знать его в какой-то другой, далёкой жизни. Может быть, даже учил его в школе, как тех же Эйвери или Нотта. Правда, к чему такая секретность вокруг имени и попытки прикрыть его самопровозглашённым статусом «лорда»? Причин, как теперь казалось Эдгару, могло быть только две: имя было либо слишком громкое, либо ни о чём не говорящее.
— Профессор Дамблдор, можно задать вам вопрос? — по старой ученической привычке начал он, поддавшись мимолётному порыву любопытства. — Вы ведь знали его раньше? До того, как он стал «тёмным лордом»? Каким он был тогда?
Эдгара, в сущности, не волновало ни имя, ни происхождение волшебника, возглавившего аристократическо-террористическую группировку пожирателей смерти — его интересовало другое. Каким был Тёмный Лорд, когда Дамблдор, по-видимому, знал его под прежним именем? Как он стал тем, кем стал? И как родители, профессора и другие мудрые взрослые просмотрели такого уникума? Впрочем, последнее удивляло Эдгара меньше всего, потому что у него перед глазами имелся весьма красноречивый пример — он сам. Мог ли, к примеру, их декан, Арфанг Лонгботтом, представить в кошмарном сне, что один из лучших выпускников его факультета станет под знамёна воинствующего садиста и примкнёт к клубу высокородных убийц… Год назад Эдгар бы и сам в это не поверил. А вот.
В связи с этим его настойчиво тревожил другой вопрос: что если Тёмный Лорд был когда-то обычным, нормальным подростком, подающим надежды и радующим преподавателей? Но потом что-то пошло не так, и из него вырос агрессивный психопат с манией величия. И вдруг что-то похожее ещё может случиться с ним самим? Нет, во властители мира Эдгар, определённо, не метил. Но есть ведь и другие варианты. «Испортиться» можно по-разному. Начать убивать невинных людей, к примеру, а после уверовать в то, что это правильно и необходимо… Эдгар с трудом сдержал вздох и заскользил по прохожим невидящим взглядом.
Уверенность, с которой Дамблдор подтвердил склонность Милорда вербовать себе сторонников, одновременно запугивая их, ему совершенно не понравилась, потому что только укрепляла его собственные наблюдения и опасения, хотя это и казалось дикостью. Зачем угрожать единомышленникам, в особенности тем, которые сами жаждут с тобой объединиться? Эдгар покачал головой.
— Мне никогда не понять такого подхода. Страх отталкивает, а угрозы безопасности близких обычно запускают реакцию противодействия. Всем ведь известно, что лучшая защита — нападение, — он невесело усмехнулся и снова посмотрел на Альбуса. — Поэтому я полностью в вашем распоряжении.
Эдгар понимал, чем рискует, но гораздо лучше было самому подставиться под удар, чем подвергать опасности семью. Соответственно, и обещание, что за ними присмотрят и о каждом из Боунсов позаботятся, он воспринял с воодушевлением — потому что верил, что Дамблдор не стал бы разбрасываться пустыми словами.
— Я поговорю с Амелией, — кивнул Эдгар. — И с Итаном.
Он твёрдо решил для себя, что сделает всё возможное и даже больше, чтобы убедить брата и сестру хотя бы на время изменить своим привычкам и провести ближайшие дни в убежище, которое предлагал профессор Дамблдор. А если убедить Амелию всё-таки не удастся, оставался ещё один эффективный, но чреватый последствиями и требовавший помощи Малыша вариант — похитить её. Хотя, конечно, не хотелось бы до такого доводить.
Наверное, было даже хорошо, что местом действия Альбус определил их уединённый загородный домик в лесу: нет соседей поблизости — никто не пострадает, случайно оказавшись рядом. Правда, в том, что это нападение переживёт сам дом, Эдгар сильно сомневался. Жаль. Но хорошо, если эта жертва станет единственной. Главное, что его семья будет в безопасности. И что он сможет увидеться с ними до того, как всё начнётся, — для Эдгара это было очень важно.
— Что от меня требуется? Сидеть и ждать, выманивая этих господ на Метку? — он сделал движение левой рукой, обозначая местоположение известного им обоим знака. — А потом, когда они придут?
Обратив взгляд в обозримое будущее, Эдгар понял, чего боялся больше, чем самого нападения пожирателей смерти, — он боялся оказаться бесполезным. Даже мысль о бездействии была для него невыносима. Он должен, обязан был принять участие в схватке, если до неё дойдёт, — других вариантов Эдгар для себя не видел.
— Если мне лучше не знать, что подразумевает ваш «капкан», это не проблема, — добавил Эдгар и обратил на Альбуса умоляющий взгляд. — Но, пожалуйста, позвольте мне остаться и что-то сделать. Я не могу просто отсиживаться за чужими спинами, когда другие пойдут в бой. Вы же считаете, что он будет, верно?
В голосе Эдгара звучали до боли знакомые, вкрадчивые нотки и опусти тот даже обращение, все равно в нем слышался бы голос мальчишки из совсем других времен. Когда молодой хаффлпаффец мог найти взаимопонимания буквально с любым обитателем замка, будь то надувшие щеки в попытке быть важными маленькие змейки или разошедшийся в попытке с нуждой или без защитить чьи-то права или честь гриффиндорец. Когда мысль о постоянно подгоняющих все дальше, все выше слепых амбициях еще казалась чуждой самой натуре Боунса. Когда способность ладить и помогать еще не превратилась в череду маленьких услуг для влиятельных и не видимых лиц. Когда построенный вокруг себя пузырь идеального мирка не лопнул раздавленный рушащимся потолком Кингс-Кросс. Когда еще не пришло раскаяние и под кожу не поселилась тревога за себя, за семью, за мир в котором придется расти детям. Другое, невинное время, которое неволей хотелось задержать чуть по дольше, но которое неизменно уступало другому прошлому и воспоминаниям о другом мальчишке.
- Конечно можешь, - прошелестел старик, уводя взгляд в сторону и вверх. Хогвартс тех лет от чего-то казался более мрачным и холодным, чем тот, что всплывал в памяти думая о школьных годах Эдгара, но скорее всего дело было не в самой школе. В Европе набирала силы война, а из его собственных мыслей почти не пропадал Геллерт. Теперь, много лет спустя, казалось, что Гриндевальд занимал там даже слишком много места, крадя его в итоге у того, чем Альбус дорожил более всего. У школы и ее учеников. Сколь непродуктивно и даже неразумно оно не было, порой было невозможно отделаться от мысли, что будь оно чуть иначе, срази они.., он Геллерта раньше, никакого Волдеморта теперь бы не было. Водрузить на собственные плечи вину за становление еще одного темного волшебника было легко. Убедить себя в том, что это именно он не доглядел, не переубедил, не перевоспитал, было так просто. И оно грызло и изъедало, но толку от этого не было никакого. Возможно не будь он так поглощен Гриндевальдом, он увидел бы больше, осознал надвигающуюся на них беду раньше, но видел ли он в Томе того, что в очень скором времени начнет целенаправленно убивать и рушить мир? Нет. То, что он все же видел, беспокоило, но масштаб он явно недооценил. Возможно от того, что сам не желал верить в столь скорое повторение истории с Гриндевальдом.
- Он был моим учеником, - Дамблдор не видел смысл скрывать этот факт, - Блестящим, амбициозным молодым человеком, которому до этого жизнь дала совсем мало и который по этому хотел очень многово. И так и не научился в этом сдерживаться, - по лицу старика скользнула грустная улыбка, - и почему-то мне кажется, что наслаждаться тем, что у него есть, он тоже не научился. Пустота внутри оказалась не заполняемой.
Перед глазами встал образ уже взрослого Тома, пришедшего просить о месте преподавателя по Защите. От былой угодливости и даже осторожности не осталось почти и следа, осталась жажда, черная, всепоглощающая жажда чего-то, чему сам Том едва ли мог подобрать название. От него несло тьмой и склепом, но одновременно с этим почти-что детской потребностью признания. Не через любовь и уважение, их в жизни Риддла было явно не достаточно, а через страх и пресмыкание. Его было почти жаль.
- А ему, как я подозреваю, не понять, что есть иной способ, - подвел итог Дамблдор и улыбнулся Боунсу, - Это его слабость и даже если кажется, что ее не достаточно, именно она и станет причиной его падения.
- Спасибо, мой мальчик, - старик чуть склонил голову, а затем положил ладонь на ладонь Боунса и чуть ее сжал. - Ошибиться легко, намного легче, чем кажется тем, кто никогда не оступался. Осознать ошибку, принять ее и ее последствия, а потом сделать все, чтобы ее исправить, намного труднее. Лишь у редких хватает на это смелости и сил.
Можно ли вообще быть праведником или судьей, если ты сам не разу не был в шкуре грешника? Если никогда не прошел его путь, не испытал ужас его отчаянья и обреченности? Не попробовал на вкус тягуче сладостный яд желания сделать вид, что ничего не было и просто продолжить той же дорогой? Мы должны платить за свои дела и проступки, но должны так же иметь путь к искуплению, только так этот мир может стать лучше, добрее, светлее.
- В общих чертах, именно это, - подтвердил догадку Дамблдор. - Если они решили, что ты предатель, то прощения тебе не будет, но ждать их ты будешь не один. И если нам хоть немного повезет, быть может получится вывести хоть кого-то из них на чистую воду и обезвредить. А если повезет чуть больше, возможно у нас появится новая ниточка за которую потянуть, чтобы узнать большее.
Это было самой очевидное, самое поверхностное, то, о чем будут знать все участники засады, но помимо был еще один план, куда более дерзкий и касающийся лично Тома. О нем Дамблдор предпочитал не распространяться. В этом ему едва ли кто-то мог помочь, но хотя бы попытаться стоило.
- Бой будет, - кивнул старик, - Ты ведь уже сам не раз убедился, что твои бывшие соратники люди едва ли мирные и одним лишь разговором о идеологических различиях не обойдутся. И отговаривать тебя от участия в нем я тоже не собираюсь. Эта война касается нас всех, меня, тебя, твоих детей и их будущего. И то, чем она закончится, тоже зависит от каждого из нас.
В этой войне им всем придется проверить, где именно лежит грань между тем, на что ты готов просто смотреть, что готов игнорировать, а где не можешь остаться не вовлеченным. И каждый раз грань между дозволенным и нет, придется рисовать по новой. Иногда укрепляя уже существующую линию, а иногда выводя ее полностью с нуля. И постоянно помнить, где именно пролегает та, за которую заступать нельзя ни в коем случае, за которой будет уже не отличить своих от чужих. Свет от мрака. Надежду от погибели.
Догадки Эдгара подтверждались. В сущности, они лежали на поверхности. Возможно, он не должен был об этом спрашивать. Но вопрос прозвучал, а история не знает сослагательного наклонения. Дамблдор отреагировал на этот всплеск неуместного, вероятно, любопытства не спокойно, что означало бы равнодушие, но с достоинством, с которым принимают неприятную истину.
Итак, Тёмный Лорд действительно был учеником профессора — учеником выдающимся, обделённым жизнью и отчаянно стремящимся достичь… Чего? Специфических знаний? Могущества? Власти? Мирового господства? Этого Эдгар доподлинно не знал и сомневался, что хочет знать. Аппетиты волшебника, судя по словам Альбуса, отличались неумеренностью и постоянно росли. Какими бы амбициозными ни были его цели, достигнув одной, он тут же нашёл бы себе новую, ещё выше — в этом Эдгар был уверен. Волей-неволей проецируя эту схему на себя, он тихо ужасался, понимая, что ступил на тот же путь: однажды он захотел большего и не посмотрел на средства, заключил одну маленькую, туманно оформленную, почти незаметную сделку с собственной совестью, уговорив её не подавать голоса, — и вот к чему это его привело. А к чему могло привести, если бы он продолжил двигаться этой дорогой? Похоже, все, кто избирал её, довольно быстро входили во вкус, и чем дольше они ей следовали, тем сложнее становилось сменить направление или хотя бы притормозить эту дьявольскую гонку. Эдгар смотрел на Дамблдора, и ужас отражался в его глазах — не перед Тёмным Лордом, а перед бездонной бездной, на краю которой он обнаружил сам себя.
Но ему повезло. Он очнулся на краю пропасти, и Элфиас Дож поймал его, не дав сделать лишний шаг. А потом появилась ещё Доркас и сам Дамблдор, и пропасть отдалилась, а держаться на единственно верном пути стало пусть не легче, но надёжнее. Правда, за возвращение на эту магистраль Эдгару пришлось заплатить высокую цену — цену, которая отчасти перечёркивала цель неприглядностью средств. К сожалению, другого выхода не было. И не ему одному было тяжело.
— Вы не могли этого предвидеть, — сказал Эдгар. Неважно, сколько лет у тебя за плечами и через что ты прошёл за свою жизнь: чувство вины — это чувство вины, и оно всегда ложится тяжким грузом на тех, кто способен его ощутить. Поэтому даже самому мудрому и опытному магу порой не вредно услышать, что он не должен взваливать на свои плечи ответственность за всё зло, происходящее в мире. — Вы ищете в людях в первую очередь хорошее и верите в него.
Вероятно, только по этой причине Эдгар сейчас был здесь. Не поверь ему Дамблдор и Дож, у него было бы не так много вариантов. Скорее всего, его бы уже затаскали по допросам, но даже если бы его старшие друзья и покровители не предприняли в отношении него ровным счётом ничего, это бы никак не улучшило для Боунса ситуацию в целом. Пойти и сдаться в Аврорат самому означало подставить всю свою семью под возможную месть пожирателей смерти. Стал бы он так рисковать? Очень вряд ли. Скорее, постарался бы наскрести в себе силы на очередную, уже серьёзную и увесистую сделку с совестью, и продолжать двигаться вперёд, ненавидя себя за свою слабость и свои ошибки. Может быть, однажды он бы даже к этому привык. Не приведи Мерлин, чтобы такое случилось.
Дамблдор прекрасно всё понимал. Эдгар не знал, откуда Альбус черпал это великодушие и чем оно подпитывалось, но для него это не имело значения. Главным было, что он снова чувствовал твёрдую почву под ногами и теперь точно знал, что он не один. Это было много, очень много.
— Как вы думаете, а в нём ещё может оставаться что-то хорошее?
Эдгар задал этот вопрос внезапно, не подумав и не испытывая пока никаких эмоций по этому поводу. Поэтому он смутился, когда понял, что это могло звучать как попытка защитить волшебника, нападающего на поезда с детьми под Рождество. С другой стороны, если кто-то на этом свете и мог понять его вопрос, так это Дамблдор. И всё же Эдгар постарался торопливо уточнить: — Неужели у него нет совсем никого, кого он любит или к кому привязан? Ничего, что для него свято?
Впрочем, они говорили о человеке, который захотел, чтобы его именовали «Милордом»… Брови Эдгара чуть приподнялись, одновременно сползаясь к переносице: он снова вспомнил Кингс-Кросс и, кажется, нашёл ответ на свой вопрос — а заодно и на другой, невысказанный, касавшийся его собственной дальнейшей судьбы. Эдгар сознавал, что, если пожиратели смерти всерьёз зададутся целью до него добраться, однажды им это удастся, но облегчать им задачу он не собирался. Пусть попотеют. Может, в ближайшие пару дней они ещё обломают зубы, а что будет дальше — кто знает? Всё, что ему нужно было сейчас, это уверенность, что его семья в безопасности, и возможность принять участие в схватке. И то, и другое Дамблдор ему обеспечил.
— Спасибо, — серьёзно сказал Эдгар и кивнул. — Для меня это очень важно. Я понимаю, что этот бой вряд ли станет последним, и, даже если в этот раз всё пройдёт успешно, маловероятно, чтобы пожиратели успокоились после одной провальной попытки. Но это лучше, чем просто сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего. Поверьте, я сделаю всё, чтобы максимально усложнить им жизнь.
У Эдгара вдруг нашлись силы улыбнуться. Да, им предстояла тяжёлая борьба, и о раскладе сил он был практически не осведомлён — но теперь у него была надежда, а это уже немало.
Тогда, в ту самую последнюю их встречу воочию, уже чувствующий поражение Геллерт цеплялся за все, что только мог, чтобы отсрочить неизбежное. Не обошел он своим вниманием и проклятое «если бы..». Сколько горечи, сколько упрека и разочарования он сумел вложить в это короткое «Если бы ты тогда..». В выражении лица и голосе звучала скорбь о потерянном рае или быть может мире обетованном, который крушился вокруг него сейчас. Обида за упущенную возможность совместно достигнутого величия казалась столь искренней, что почты заставляла забыть сколь искусным лжецом всегда был Гриндевальд, сколь непродолжительным - их знакомство, насколько болезненным пробуждение от морока.
Ариану и ее смерть он тоже вспомнил, бросил в лицо уже напоследок, бросил столь же небрежно, как когда-то произнес нацеленный на Аберфорта круциатус, бросил хорошо зная, что вина за тот день никогда не перестанет стоять у него за спиной и нашептывать в затылок. Возможно он надеялся ею сокрушить, вдавить в землю и все же вырвать свой последний шанс. Глупенький, так ничего не понявший Геллерт, куда ему было знать, что вина, которую ты носил так долго с собой давно превратилась в броню, в щит и стяг над головой. Что она заставляла не отступать, а идти вперед не взирая на окружающих.
- Быть может все таки мог, - в ответ на слова Эдгара медленно качнул головой старый волшебник. В конце концов, он был тем редким жителем Хогвартса, на кого тогда не подействовало очарование Тома Риддла. Но одновременно с этим видеть в Томе бескомпромиссное, врожденное зло, он тоже был не способен. Он видел таких мальчиков до, и не все из них даже были сиротами, он знал незаполненную родительской любовью пустоту, которая царила у них внутри, он знал голод требующий ее заполнить, голод столь сильный, что требовал продолжать, даже когда у тебя уже всего было больше чем у других. Самый большой изьян зеленого факультета, он не залечивал раны, он делал их еще более глубокими.
Но бороться с этой укоренившейся в школе традиции было не проще, чем отрубить все головы Лернейской гидры. Калечащий детей изжиток прошлого никак не желал умирать, а скорее требовал от него перестройки таких масштабов, на которые практически никто в стране и тем более в школе не был готов.
- Мне хотелось бы верить, что в первую очередь я ищу способ показать им самим, что это хорошее в них осталось и за него стоит бороться. С тобой у нас вроде даже получается, - чуть похлопав ладонью ладонь Эдгара, изрек Дамблдор и поспешно заморгал, прогоняя выскочившую на глаза сырость. Милый, добрый мальчик, готовый понять и пожалеть буквально любого. Ежедневно борющийся с последствиями чужих демонов и проступков, и такой ранимый и толком не защищенный перед тем, чтобы уберечь самого себя. Искорка света которой ни в коем случае нельзя было дать погаснуть, потому, что таких Эдгаров на их пути будет еще предостаточно и каждый из них залог того, чтобы свет в мире все же не погас. Ни сегодня, ни завтра, ни спустя многие годы и столетия.
Мысли Эдгара вернулись к Тому и вместе с ним, к нему вернулся и Дамблдор.
- Честный ответ, я не знаю, дорогой. Мне очень хотелось бы верить, что осталось, но я не знаю, - с губ старика сорвался тихий вздох. Скорее всего мир и они дали его Тому в столь мизерных количествах, что почти ничего не успело в нем осесть и тем более прорасти. Не нашлось никого, кто мог бы смягчить тени в зияющей внутри пустоте, показать другой мир и другие цвета. Том, о котором он уже многие годы собирал крохи информация, видел лишь одно, опасался лишь одного, не окружающих, не окончательное превращение в монстра, а лишь своей собственной смерти. Этого финального подтверждения своей заурядности, своей человечности и уязвимости.
- Я опасаюсь, что единственное ценное в его жизни или если хочешь существовании, это он сам. Все эти слова о сохранности чистокровия, которым с такой стремлением готовы проникнуться его мнимые соратники, лишь смешанный с медом яд. Он говорит о дарование величия, когда по сути лишает их последней капли свободы, - голос Дамблдора становился тише и тише, а с каждым новым словом в нем сильнее ощущалась горечь. Он почему-то вспомнил Эйвери. Далеко не образец благодетели, которую он столь величественно носил словно блестящую, изящную брошь на отвороте мантии. Не глупец, скорее наоборот, но даже он, знающий Тома еще со школьной парты как будто не был способен узреть как превращает не только себя, но всю свою семью, своих детей, а после них и внуков, в безвольных рабов. И пусть даже сам он, скорее всего более чем заслуживал прочувствовать этот урок на собственной шкуре, но все те, которые его окружали, едва ли. У них еще мог быть другой мир, другое будущее, но этот глупец уже не видел возможностей сойти с пути и продолжать брести только вперед, вперед, вперед…
- Не будет, но мы продолжим бороться, и покуда бороться будет хоть один человек, покуда надежда останется хоть в одной душе, это будет значит, что и он не победил.
Вы здесь » Marauders: stay alive » Завершенные отыгрыши » [13.06.1978] Особенности национальной охоты
