Небольшое отступление от темы, посвящённое детям, внесло приятное разнообразие в их разговор и помогло Эдгару нащупать более прочную позицию на крошечном островке стабильности, подаренном ему эмпатическим воздействием начальницы. К сожалению, как и всё приятное, оно подходило к концу слишком быстро — они снова возвращались к тревожной действительности.

О пожирателях смерти миссис Медоуз рассуждала с холодным равнодушием, как о группе опасных, но в целом заурядных преступников. В некотором смысле это в самом деле было так — но только не для Эдгара, успевшего столкнуться с этой структурой лично.

— Особо опасные террористы, — уточнил он. — Проблема как раз в том, что они не уголовники. По крайней мере, не все из них, и точно не те, кто относится к высшему эшелону этой группы. Насколько я понимаю, это, напротив, весьма солидные и авторитетные люди, имеющие вес в обществе, обладающие большой властью, большими деньгами и большими возможностями. Я могу только гадать, сколько министерских департаментов они успели прибрать к рукам. Но все они безоговорочно подчиняются одному человеку, и сам по себе этот факт уже говорит о том, что он умеет держать остальных железной хваткой. Действительно умеет.

Эдгар пожал плечами. Трудно было описать объективно, почему Тёмный Лорд вызывал даже у своих «подчинённых» такое стойкое ощущение угрозы, но интуитивно Эдгар чувствовал причину. С тех пор как Милорд побывал у него дома с неделю назад — к слову, с лёгкостью вскрыв защитные чары — он не мог избавиться от назойливого ощущения, что его семья в опасности. Что самое занятное, Эдгар начинал подозревать, что примерно то же чувствуют все, кто имел неосторожность связаться с Лордом Волдемортом, независимо от того, насколько близки они к нему были и насколько преданно следовали его идеям. При том, что этот волшебник обладал странной аурой, которая отталкивала и притягивала одновременно, и внушал страх даже друзьям, он не был сумасшедшим кровожадным маньяком и обладал острым умом, что вызывало искреннее уважение. Однако в целом это не отменяло факта: оказавшись один на один с Тёмным Лордом, он почувствовал себя кроликом, который завороженно смотрит на медленно подползающего к нему удава не в силах сдвинуться с места. Доркас он решил этого не объяснять — на словах всё звучало не так убедительно, как на личном опыте. Да и к чему ей это, в самом деле? Совершенно ни к чему. К тому же, Эдгар опасался, что продолжение разговора в подобном ключе может привести к тому, что он сам приблизится к позиции Доркас, потому что пиетета перед Тёмным Лордом он и без того не испытывал — а должен был. Если не чувствовать, то, по крайней мере, убедительно изобразить.

— Понимаю, это будет для вас неприятно, — сказал Эдгар, заметив, как по лицу миссис Медоуз пробежала тень. — Мне это тоже не особенно нравится, — он, спохватившись, разжал пальцы и зачем-то попытался разгладить смятую салфетку. — Но это самый надёжный способ подобраться поближе, не вызывая подозрений. — Эдгар всем корпусом подался вперёд и посмотрел Доркас в глаза. — Если это слишком, помогите мне хотя бы с чувством вины, чтобы я мог говорить о том, что сделал, относительно спокойно. Дальше я справлюсь сам.

Вероятно, он действительно увлёкся, когда расписывал Доркас эмоции, которые себе вообразил как подходящие к случаю. Это был лишь образ, который они могли создать общими усилиями — и этот образ отнюдь не должен был соответствовать истине, тем более что копаться в такого рода эмоциях в самом деле представлялось крайне неприятным занятием. В его положении не стоило просить слишком о многом. Однако миссис Медоуз внезапно согласилась — и немало озадачила Эдгара, заявив, что он должен ей много шоколада, прежде чем он понял, что Доркас говорит об этом всерьёз. Шоколад? Только и всего?

— Будет сделано, — пообещал Эдгар, слабо усмехнувшись. — Если я могу отблагодарить вас как-то ещё…

Это был, по сути своей, вопрос, но, ещё не задав его до конца, он понял, что получит ответ в духе первого, с шоколадом. Только, допустим, касающийся работы. Для разнообразия. Эдгар снова поймал взгляд начальницы.

— Спасибо, Доркас, — негромко, но от сердца сказал он. — За всё.