Когда в начале февраля из накладных аптеки исчезли польские бандимуны, Маша не посчитала эту потерю серьёзным ударом. Польские, конечно, нравились ей больше всего, потому что с их слизью было попроще работать, в помаде она давала чуть более совершенный эффект и лучше работала против перхоти – соответственно, и продавалась такая помада тоже получше, но в масштабах всего оборота аптеки это всё равно практически не ощущалось. К тому же, бандимуны водились и выделяли слизь повсюду – Несбит за небольшую плату и успокаивающие капельки для своего маленького сына притащил её крупную партию бандимунов из Уэльса, просто повозиться с ними пришлось подольше.
Бандимуны, впрочем, как выяснилось уже через пару недель, были только первым тревожным звоночком – к середине февраля вместе с импортными ингредиентами для косметических зелий стали пропадать ингредиенты для колдомедицинских. Исчезли поставщики дромарога, поставив крест на практически всех антидотах, которыми аптека торговала и днём, и ночью; следом испарился похожий на ящерицу мужичок, который отвечал за поставку игл дикобраза и акулобраза, необходимых для зелья эйфории и мази забвения; и, наконец в марте, рассыпаясь в извинениях, прекратило сотрудничество с британцами индийское семейство, не одно десятилетие снабжавшее аптеку Малпеппера редкими растениями со всего мира. Кое-какие ингредиенты, конечно, можно было заменить, если подумать и поэкспериментировать. Но не все же разом. И не для всего ассортимента аптеки, в конце концов.
Так и не решив, стоит ли ей огорчать Корнилиаса неутешительными новостями, Маша просто села и посчитала сначала действительные убытки, а потом прогнозируемые, чтобы убедить себя, что она хоть что-то контролирует. Цифры ей, конечно, не понравились, но что с этим делать, было совершенно не ясно. Обиднее всего было то, что запрос на сложные, интересные и даже экзотические зелья в Британии, напротив, рос: зелье красоты для покойников продолжало пользоваться спросом; периодически в аптеке шепотком запрашивали что-нибудь, отпугивающее оборотней; феликс фелицис, веритасерум, морочащая закваска… Галлеоны, которые она могла бы заработать, в буквальном смысле уплывали из рук из-за одного-единственного министерского douchebag.
Хотя нет. Обиднее всего всё-таки было в марте вдруг лишиться китайской жующей капусты и скарабеев, необходимых для костероста. Как раз тогда, когда в их с Иваном эксперименте начали обозначаться более-менее предсказуемые и подчиняющиеся закономерностям результаты. Костерост, конечно, был всё ещё далёк от совершенства. Временами, если у подопытных бойцов из клуба вдруг обнаруживались какие-то необычные побочные эффекты, Маше казалось, что костерост и от удовлетворительного результата нескольких месяцев работы был тоже далёк. Но в общем и целом картина всё равно вырисовывалась многообещающая, по крайней мере, до того, как из накладных, и без того к марту порядком прореженных, исчезли два основных и незаменимых ингредиента зелья.
Решение – очень неожиданно – подсказал Несбит, когда в очередной раз забрёл к Маше в аптеку поболтать о жизни в послеполуденной тишине.
— А чегой-то у тебя опять так пусто, мисс Долохофф? – спросил Несбит, по привычке пройдя сразу же вглубь зала и припав на прилавок. – Этот что ли всё унёс?
— Этот? – машинально переспросила Маша, неохотно отрываясь от заполнения своей учётной книги, в которую как раз только вписала зелье памяти для гоблина Грипхука.
— Ну этот, — воровато оглянувшись, понизив голос пояснил Несбит. «Этих», посещавших Машину аптеку и вызывавших у Несбита некоторый трепет, было три: мистер Борджин, молчаливый владелец книжной лавки и по совместительству, как вдруг выяснилось, друг её отца, и Иван Костелецкий. Кто из них, по мнению Несбита, мог позариться на полки с зельями красоты, да так, чтобы не оставить на них ни единой склянки, Маше было, конечно, интересно, но, пожалуй, не настолько, чтобы спрашивать.
— Да нет, просто с поставками сложности. Сам же знаешь.
— Так ты это… — Несбит помедлил, раскачиваясь с пятки на носок, будто размышлял, стоит ли доверять Маше такую великую тайну. – Ты спроси у старика своего про Арброт. Там, говорят, ещё всё есть. Всё, понимаешь, мисс Долохофф? Всё, как до декрета. Только надо, чтоб был человечек свой, пошептаться.
«Всё, как до декрета» звучало так многообещающе, что в тот день после работы Маша отправилась к Малпепперу. Оказалось, что «человечек» в Арброте у него действительно был, только очень давно, потому что Малпеппер пользовался его услугами в предыдущий кризис на острове. С тех пор, как подозревал Малпеппер, Арброт изменился не в лучшую сторону. Несбит, с которым Маша решила ещё раз проконсультироваться следующим утром, был с Малпеппером в целом солидарен: дерут там сейчас втридорога, втюхивают что попало и пользуются тем, что идти-то больше практически некуда, а на плаву держаться надо. «Лучше бы тебе одной туда не ходить», добавил Несбит то, что Маша знала и так, «и платье сними. Ну в смысле, не вообще сними, а просто сними. Ну ты поняла».
Маша поняла. А ещё Маша поняла, что вариантов компании, чтобы отправиться в Арброт к кому-то, кто называл себя Джимми, у неё было не так уж много. Настолько не много, что всего один.
В ответ на её вопрос, а не съездит ли он с ней, пожалуйста, в Шотландию, в маленький такой портовый городок, где за разумные и неразумные деньги всё ещё можно купить то, что нигде больше уже не продаётся, Иван вздохнул. Вздохнул не как если бы говорил категорическое «нет», а как если бы говорил не безусловное «да». Такое «да», которое подсказывало Маше, что это, возможно, была не самая лучшая её идея.
С другой стороны, с января планка оценки собственных идей у Маши существенно снизилась, и она решила, что если она что-то за это будет Ивану должна, то разберётся с этим, когда (и если) этот вопрос возникнет, потому что ходить по Арброту в поисках нужных контрабандных товаров с Иваном было однозначно приятнее и спокойнее, чем ходить по Арброту в одиночестве.
Для себя Маша решила пока считать, что Иван согласился, потому что это было выгодно их общему делу с костеростом. Причём не только с экспериментальным костеростом, но и с обыкновенным, потому что для него тоже требовались и скарабеи, и жующая капуста, и достать их не могла не только она, но и все зельевары, с которыми Маша общалась. Строго говоря, верить в общее дело было попросту удобнее, чем разбираться, с чего вдруг они сначала выкурили одну сигарету на двоих и выпили, а потом не протрезвели и одумались, а продолжили общаться, даже если в полном смысле общением это назвать всё равно было сложно.
Встретиться они договорились тридцатого марта в шесть утра у южного входа на рынок Арброта. Шесть утра – время, сомнительное для любого другого дела, кроме посещения чёрного магического рынка при порте. «Этого тебе никто не скажет», напутствовал Машу Несбит, «но ты настаивай на раннем утре, мисс Долохофф. Ночью корабли разгружают с самым хорошим товаром, и утром всё разбирают те, кто успел подсуетиться». Шесть утра так шесть утра. Ранние подъёмы Машу в целом не пугали – за пару лет в Лютном переулке она успела привыкнуть к тому, что свободна от аптеки и Малпеппера она была только в ранние утренние часы. И то, как услужливо напомнил ей день накануне поездки в Арброт, не всегда.
Двадцать девятого марта, во второй половине дня, в аптеке появился домовик Малпеппера Флогистон. Робея и смущаясь, он попросил, чтобы мисс Мэри обязательно сегодня пришла помочь ему с мистером Корнилиасом, которого с одной стороны обнимала прогрессирующая деменция, а с другой – костлявая рука одинокой смерти. Отказать Малпепперу и Флогистону Маша не смогла, и, прихватив чёрный сюртук, сапоги, брюки и необходимые для поездки вещи, отправилась на ночь к Малпепперу, чтобы попить с ним вечером a cup of proper tea, поговорить за жизнь и успокоить тем, что её папенька стоически принял необходимость расстаться.
Кто же знал, – хотя ты должна была, Маша, кто же ещё? – что одним вечером дело не ограничится, и утром Флогистон, который до дрожи в ушах и потери способности мыслить боялся оставаться с Малпеппером в состоянии уныния один на один, спрячет летучий порох.
Без четверти шесть утра Маша ещё готова была с домовиком торговаться, но Флогистон уступать отказывался, и ровно в шесть ноль-ноль, когда большие часы в холле разразились утробным, глубоким звуком, сообщая ей об опоздании, Маша прибегла к самому действенному методу – к запугиванию. Флогистон ведь не хуже неё знал, что костлявая когда-нибудь Малпеппера всё-таки уведёт, и тогда он, вместе со всем остальным имуществом «мистера Корнилиаса», перейдёт во владение к «мисс Мэри».
У южных ворот Арброта, таким образом, Маша оказалась на семь минут позже назначенного времени. Иван, естественно, уже ждал – курил под каменной аркой, в том месте, где людской поток раздваивался и оставлял немного нетронутого места. Всё, что Иван думал о шести утра и о тех, кто назначает встречи в шесть утра, а потом опаздывает, было написано у него на лице. Но на лице этим утром у него в принципе было написано как-то удивительно много – на один фингал и запекшуюся коросту на губах больше, чем в их последнюю встречу.
Маша направилась к Костелецкому, на ходу ища в кармане сюртука капли. Pereborshit’ с ними, когда нужно было покупать ингредиенты, было, конечно, нельзя, но и терпеть запах копчёной пикши, соли, дешёвых духов на грязных и потасканных телах, пота и мочи было практически невозможно. По меркам её обоняния, Арброт не просто вонял, он был буквально соткан только из запаха, притом запаха мерзкого в первую очередь своей концентрацией. Пока вокруг неё был преимущественно знакомый дымок сигарет Костелецкого, Маша закапала капли в нос, запрокинув голову.
— А измельчал нынче подвиг, — усмехнулась Маша в ответ и полюбопытствовала, – и сколько в прейскуранте встреча в шесть утра? Уже определились или ещё в процессе?
Она убрала капли обратно в карман сюртука и посчитала нужным всё-таки объяснить своё опоздание, потому что опаздывать Маша не любила:
- Малпеппер задержал, простите, - коротко и серьёзно сказала она и отвела взгляд от Ивана, выискивая глазами нужную вывеску. - Идёмте – тут где-то должна быть лавка «Мелкая рыбёшка», а в ней «Джимми», - Маша тоном поставила кавычки, - который нас ждёт. Должен провести к грузам, которые сегодня ночью прибыли.

Отредактировано Maria Dolohova (2021-07-28 00:21:29)

От Джимми пахнет удачей.
Не то чтобы у удачи есть какой-то определённый универсальный запах, который легко различить из десятка других, да и на амортенцию удача тоже не похожа — тут не подсунешь каждому желающему что-то особенное и неповторимое, как бы ни хотелось. Удача, насколько Маше известно, — это один из самых практичных и сложных запахов на свете.
Верхние ноты удачи — это живущий в не свежей, но и не замызганной рыжей копне волос Джимми аромат мыла; запах жжёного крепкого кофе изо рта вместо запаха гнилых зубов; вонь от рыбы, чужого пота и порта, которая прицепилась к Джимми вот-вот, этим утром, и осела только на плечах плотно подогнанной формы, не успев пробраться в сплетение нитей. Верхние ноты удачи — это маленькие приметы того, что Джимми повезло в Арброте только работать, а не прозябать, и портовый город, штопаный баркас и “Мелкая рыбёшка” лишь его свободный выбор, а не вынужденное следствие бессмысленного и убогого существования. Эти запахи позволяют предположить, что Джимми отнюдь не так прост, как хочет казаться, и в первую очередь делец, а не моряк. Хотя и моряк тоже, просто это другое. Моряк — это ноты сердца.
Ноты сердца удачи прозаичные и крепкие как весь Джимми — это запах морской соли, ржавчины и краски; запах перчаток из драконьей кожи и палубы, чьи неплотно подогнанные друг к другу доски точь-в-точь повторяют запах трюма.
И, наконец, базовые ноты удачи — это шлейф из ароматов цветов ядовитой бругмансии, вёха ядовитого, мандрагоры и выделений бандимуна, слегка разбавленный запахом галлеонов. Деньги ведь не пахнут только снову, когда только-только вышли из гоблинских цепких ручек в оборот, а после к ним тут же прицепляются запахи домашних колбасок из “Пастушьей сумки”, которые кому-то обошлись в один брошенный на стойку кнат; или дешёвого пива из “Колючего змея”, за которое всё равно пришлось заплатить, даже если обе пинты осталась на руках и одежде двух столкнувшихся постояльцев; или крови и дешёвого табака с рук отнявшего галлеоны у пьянчуги где-нибудь у “Виверны”; а ещё  — запахи пряностей, сладостей, аптечных зелий, дешёвых женских духов и дешёвого женского тела, самокруток, дорогих тканей, старых книг и чего угодно ещё, да хоть бы даже и рыбы — копчёной пикши, например, которую тут суют прямо под нос на каждом шагу.
Поймав брошенные Иваном монеты, Джимми не отказал себе ни в удовольствии проверить золото на зуб, ни в удовольствии вызывающе широко улыбнуться, в очередной раз демонстрируя им свою здоровую, как с буклета о пользе регулярного использования зубного порошка, улыбку.
— Прошу, — насмешливо протянул Джимми, и, подмигнув Маше, сделал несколько издевательски приглашающий жест в сторону трапа. Маша почему-то сразу вспомнила все наставления Несбита и Малпеппера, которые были в разной степени уверены, что идея не очень удачная, но зато спасительная для общего дела, и тут же возрадовалась, что Иван с утра настроился на подвиги, а она не стала по дороге развивать тему того, что в системе её ценностей вообще называется подвигом. Наверное, строго говоря, на Иваново “но ничего, день только начался, посмотрим” можно было (и даже нужно было) как-нибудь отшутиться. Может, даже кокетливо отшутиться. Но кокетство Маше удавалось ещё хуже, чем беспринципное зажимание людей в угол, поэтому весь разговор закончился на странном “кхммм” от Ивана, с которым Маша, в общем-то, была солидарна как никогда. Ну разве что было как-то обескураживающе неожиданно перехватить его взгляд и запоздало понять, что вызвала этот “кхммм” неожиданно, видимо, приятная Ивану сторона эмансипации женщин. Кто бы мог подумать. Но уж точно не ты, Маша. Хорошо, что не надо было срочно решать, что с этим делать, потому что пока решения требовали другие вопросы.
Джимми привёл их в небольшой трюм, очень скромный по меркам нелегальной торговли ингредиентами для зелий. Размером “лавка” была меньше, чем Машин торговый зал, и это ей как-то сразу не очень понравилось. А ещё ей не понравился тонкий, едва уловимый запах протухшего мяса и сладковатый аромат отцветающих “труб ангела”. Она оглянулась на капитана — Джимми стоял у входа, сложив руки на груди, и в маленьком тесном помещении казался ещё больше, чем был на самом деле.
— Выбирай, аптека Малпеппера, не гляди, — хмыкнул Джимми. Маша вскинула бровь, но вступать в диалог не стала, а вместо этого просто двинулась вдоль стены, рассматривая товары. “Товарами” это можно было назвать только с очень большой натяжкой: иглы акулобраза через одну поломаны; волосы китайского дракона чем-то обработаны до неестественного блеска; листья кусачей капусты подвяли; толчёные змеиные зубы по цвету похожи на выпавшие от кариеса и сгнившие ещё где-то в пасти змеи; порошки все как один прикидывались тем, чем не являлись, всё было свалено вперемешку и хранилось… Нет, хранилось это не с утра. Или с утра, но не нынешнего. Даже не с утра этой недели.
Маша дошла до ящиков, от которых веяло холодком. У нормального продавца в таких хранились бы драконьи печень и сердце, кровь ре-эма и всякая мелочь вроде нежных бутонов ядовитых растений, а у Джимми, судя по запаху — какая-то гниль. Та самая, очевидно, которой здесь и пахло от самого входа. Маша украдкой бросила взгляд на Ивана, надеясь, просто на всякий случай, что он хоть как-то различит её недовольство до того, как она заговорит.
— Что скажешь, красавица? — в очередной обманчиво панибратски улыбнувшись, поинтересовался Джимми, когда стало ясно, что с осмотром ассортимента Маша закончился.
— Скажу — здесь всё дерьмо. Два галлеона за это много, — прохладно заметила Маша. — Тянет на поцелуй портовой шлюхи, но не более того.
— Хороший товар, — спокойно, без всякого нажима сказал Джимми, и Маша второй раз порадовалась, что Иван по-прежнему был поблизости и, возможно, даже всё ещё настроен на подвиг. Вот только теперь её ещё больше — просто невыносимо — раздражал Джимми. Маловероятно, что человек, явно дороживший репутацией и однажды выручивший Малпеппера по-настоящему бесценными товарами надлежащего качества, неожиданно превратился в шарлатана, который предлагал вот это под видом нормального товара. Куда более вероятно, что Малпеппер внушал Джимми больше уважения как покупатель и казался солиднее и надёжнее, чем какая-то выступавшая от имени Малпеппера девчонка. Вот только что, она была настолько хуже старика, что Джимми рассчитывал скормить им это дерьмо за полную цену?
— Нет, — тоже спокойно и без нажима возразила Маша и принялась скупо и сухо перечислять недостатки, — иглы сломаны. Растения высохли. Драконьи органы сгнили, и даже твоя отдушка не спасает от этого запаха. Кровь ты хранишь неправильно, порошки делаешь из чего угодно, только не из того, что заявлено на этикетке….
— Вот бабы нынче пошли, — обращаясь не то к Ивану, не то к кораблю, осклабился Джимми, не дав Маше договорить, и добавил, уже точно обращаясь к Ивану, словно Маша в качестве собеседника его перестала устраивать. — Хороший товар.