С тех пор как Магдалина стараниями младшего брата и рискнувшего привлечь его к делу супруга вернулась в Эйвери-мэнор, прошло ещё совсем немного времени. Избирательная коррекция памяти подействовала, но над эмоциональным фоном ещё нужно было поработать, и, ощущая общую шаткость и нестабильность с трудом достигнутого хрупкого равновесия, Эйдан старался лишний раз не беспокоить и не волновать Маг. Ей нужно было время, чтобы «привыкнуть» к новым воспоминаниям, обжиться с ними и успокоиться, как тяжёлому больному необходим постельный режим. Заключив союз с Серхио, Эйдан мог обеспечить жене требуемую мирную обстановку, избегая ссор и, как это ни банально, проводя больше времени дома.

Однако сидеть в четырёх стенах постоянно Магдалина бы не смогла. К тому же, оставалась теоретическая опасность, что даже в стенах Эйвери-мэнора она может столкнуться некоторыми фактами реальности, стёртыми из её памяти. Вопрос был слишком серьёзным, чтобы полагаться на «авось», поэтому, убедившись в том, что дома у них всё понемногу налаживается, и душевное равновесие возвращается к его благоверной, Эйдан озаботился другой стороной проблемы. В конце концов, проследить за тем, чтобы ничего лишнего не случилось, было его непосредственной задачей как мужа и, как это ни удивительно, отца. Поэтому, предварительно связавшись с Сандрин и выяснив, когда можно наведаться к ней в гости, Эйдан на всякий случай велел Тони прикрыть его ранний уход с работы пятничным вечером, а сам употребил освободившееся время для того, чтобы навестить свою дочь-аврора.

Ничего хорошего от предстоящего разговора он не ждал: позиция для переговоров изначально была откровенно слабой. Он слишком многого требовал от Сандрин и практически ничего не давал ей взамен, а она не производила впечатления девушки, которая позволит кому бы то ни было сесть ей на шею — в ней, в конце концов, текла его кровь. Тем не менее, разговор был неизбежен, и Эйдану было очень нужно, чтобы дочь выполнила его просьбу независимо от того, понравится ей это или нет. Дипломатия — замечательное искусство, но порой даже глава департамента международного магического сотрудничества готов был признать, что применение насилия способно разрешать запутанные проблемы намного быстрее и эффективнее. Увы и ах, с Сандрин этот метод никак не годился, так что начать Эйдан решил с самого простого — с еды.

Дежурство у дочери заканчивалось в четыре. Эйдан появился на пороге её квартиры ровно в пять, с небольшим свёртком, на который были наложены чары изменения размера, поэтому внутри прекрасно помещались два горшочка жаркого с овощами, лёгкий средиземноморский салат, ещё горячий хлеб, сыр, бутылка вина и немного фруктов на десерт.

— Здравствуй, Сандрин, — он приветственно улыбнулся. — Как дежурство? Надеюсь, криминальные элементы и бюрократия тебя не слишком замучили? Не хотелось бы вытягивать из тебя последние силы.

Эйдан протянул свёрток дочери.

— Не уверен, что нам стоит появляться вдвоём где-нибудь в ресторане, поэтому принёс кое-что с собой. Наверняка ты ещё не успела поесть? — вопрос был до крайности близок к утверждению. Скинув с плеч мантию, Эйдан пристроил её на вешалку и прошёл на кухню: квартирка ничуть не увеличилась со времени его последнего визита, и заблудиться в ней было бы просто невозможно.

— Как Вивьен? — осторожно поинтересовался он, предоставив дочери копаться в свёртке и давая ей возможность зарыться в упаковочную бумагу, если она захочет скрыть от него реакцию на этот вопрос. Не то чтобы состояние её матери играло важную роль или что-то меняло, но Эйдан не мог не осведомиться, как у неё дела, после того как столь активным образом вмешался в их жизни.

В прошлый раз на кухне у Сандрин пахло свежей выпечкой. Сегодня там пахло спиртным. Магдалина бы сейчас точно съязвила бы что-нибудь на тему «с тобой поведёшься — не заметишь, как сопьёшься». Возможно, она даже была бы в каком-то смысле недалека от истины. С другой стороны, у авроров и без того сложная работа, а нынче и подавно. Прибавьте сюда скоропостижную гибель отца и застрявшую где-то между жизнью и смертью мать, неопределённость на личном фронте и декрет Крауча — и это только то, что приходило Эйдану в голову сразу. Помимо него самого с его тайнами и обетами.

— Тяжеловато для аперитива, — заметил Эйдан и приподнял уголки губ в намёке на улыбку, — но я не тот, кто тебя за это осудит. Ты взрослая девочка и сама в состоянии разобраться, что тебе нужно.

Он устроился на уже знакомом кухонном уголке, раздумывая над тем, с каких пор Сандрин использует такой способ расслабиться после дежурства в ожидании гостей. Вероятно, достаточно недавно, чтобы он не успел превратиться у неё в привычку — в противном случае она попыталась бы скрыть её от отца, пусть и малознакомого, и такого, которому она ничем не была обязана. На ответ о состоянии матери Эйдан отреагировал кивком, предпочтя не углубляться в эту неприятную тему. По меньшей мере, Сандрин была избавлена от необходимости постоянно сидеть с ней сама, изводя себя ненужными переживаниями, — но эту мысль озвучивать тоже не следовало.

— В таком случае, прибережём вино для другого раза, — решил Эйдан. — Не будешь возражать, если я составлю тебе компанию?

Ему, в конце концов, тоже не помешало бы расслабиться. Правда, сделать это в самом ближайшем будущем не представлялось возможным, но… огневиски вместе с дочерью он ещё не распивал. Как знать, может, это поспособствует доверительности разговора?

— Правильно, так и есть: это взятка, — Эйдан коротко рассмеялся, помогая Сандрин расставить еду на столе и разложить приборы. — Прости, что постоянно прихожу или зову тебя только по делу, — уже вполне серьёзно извинился он. — Мне бы и самому хотелось, чтобы было иначе, но… — Эйдан развёл руками.

Их жизни в последнее время развивались слишком бурно, если не сказать сумбурно, и времени для обычных, как у нормальных волшебников, походов в гости элементарно не оставалось.

— В общем, я действительно пришёл не просто так. Но прежде чем я скажу, почему я здесь, ты непременно должна попробовать это жаркое. Тебе понравится, обещаю, — заверил он Сандрин, намереваясь разделить с ней ужин. Просьбы на голодный желудок редко заходят хорошо — это только что косвенно подтвердила и его проницательная дочь-аврор — так что начать, определённо, стоило с еды. И с пары глотков огневиски.

Поначалу всё шло не так плохо. Например, Сандрин без лишних разговоров сходила за бутылкой огневиски и вернулась на кухню, причём была столь любезна, что поухаживала за ним и наполнила его бокал. Эйдан кивнул. Пить он не торопился, сначала имело смысл хоть немного перекусить. К тому же, они встретились не по какому-то особому поводу, так что можно было прекрасно обойтись без тостов и просто спокойно посидеть, поесть и поговорить.

Вполне возможно, что Сандрин считала так же, однако её «оправдательная» речь больше отдавала обвинительным выступлением прокурора, хотя и была произнесена без явных эмоций и однозначно выраженного упрёка. В принципе, не самый безнадёжный вариант, учитывая, что она уже наверняка поняла — драгоценный папаша явился, чтобы снова о чём-то её попросить. Так что её неудовольствие было естественным и объяснимым, и Эйдан принимал его как факт действительности, не обращая внимания на шарманку об официальном признании кровных связей. Помнит он, помнит. Но пока не время.

Приветственный поцелуй в щёку не слишком хорошо вязался с обращением на «вы», что, пожалуй, прекрасно отражало их неравномерно развивающиеся отношения с не до конца сформировавшейся личной дистанцией, но зацикливаться на этом сейчас тоже не имело смысла — пусть всё идёт своим чередом. По возможности.

— Повара выписали из Бельгии специально для одного торжества, — начав с простого, пояснил Эйдан. — А я просто воспользовался ситуацией.

Присоединившись к Сандрин, он разворошил содержимое своего горшочка и один за другим выловил оттуда несколько кусочков мяса и немного овощей. Да, шеф своё дело знал. Возможно, стоило посоветовать его Магдалине, когда она немного оттает и задумается над организацией праздника по случаю их общего дня рождения. Ох уж эта Магдалина.

— В сущности, именно об ограниченности в вопросах совместного появления я и хотел с тобой поговорить, — признался Эйдан, начисто проигнорировав сдержанный упрёк дочери, для которого она, в общем-то, имела все основания.

Пускаться в откровения относительно своей личной жизни ему не хотелось, как правило, ни с кем, однако ситуация требовала определённой открытости, и с того момента, как он осознал неизбежность этой беседы, Эйдан раздумывал над тем, как подать проблему максимально приемлемым образом. При этом он раз за разом приходил к неутешительному выводу: говорить о себе ему всё-таки придётся.

— Недавно мы с женой крепко поссорились… в очередной раз, — в последнее время эти ссоры сделались особенно острыми и деструктивными, а их число множилось в какой-то фантастической прогрессии, выталкивая супружескую чету Эйвери на тонкий лёд, и Эйдан не находил убедительных причин скрывать это от дочери.

— Разногласие вышло бурным и крайне эмоциональным. Как ты, вероятно, понимаешь, у нас с Магдалиной довольно сложные отношения. Если говорить прямо и апеллировать к материальным фактам, моя супруга пригрозила мне, что избавится от ребёнка, которого она носит, — он говорил внешне спокойно, как будто пересказывал сюжет прочитанного романа, но лишь потому, что никогда не считал необходимым страдать и убиваться из-за любой потенциальной проблемы, даже если она грозила обернуться катастрофой. Однако Эйдан действительно был обеспокоен нынешней ситуацией, и именно поэтому не мог пустить всё на самотёк.

— Я никогда ещё не видел её в таком состоянии. Полагаю, она действительно способна исполнить свою угрозу, хотя и не представляю, как она планирует это пережить. И планирует ли. Так или иначе, я не могу этого допустить.

Длинный заход. Эйдан посмотрел на Сандрин. Могло статься, что он ошибся на её счёт и что его проблемы ей абсолютно неинтересны. Тогда она спросит сейчас что-нибудь вроде «Ну, а от меня-то вы чего хотите?» И он скажет, а она подумает: «Я так и знала, что так будет» и «ты неисправим», и всё станет ещё чуточку хуже. Но деваться было некуда, Эйдан должен был попробовать. Потому что это всё равно было лучше, чем идти напролом, прикрываясь Непреложным Обетом.

На первый взгляд, ко всему сказанному Сандрин отнеслась философски. Несмотря на естественное любопытство, она воздержалась от прямых вопросов о причинах произошедшего, хотя и обозначила свой интерес, и Эйдан, в глубине души, был ей за это крайне благодарен. Сочувствия от дочери он не ждал и не очень удивился, когда она заявила, что не хочет с этим торопиться. Сандрин, как ни крути, была его дочерью и, если чего-то она не знала наверняка, интуитивно она это чувствовала. К примеру, что её отец — редкостная скотина, способная довести любимую женщину до нервного срыва и убийства собственного не родившегося пока ребёнка. Эйдан приподнял над столом ладонь, жестом призывая Сандрин остановиться.

— Причины банальны, — сообщил он. — Я ей изменил. Она об этом узнала. Хуже того: выяснилось, что несколько месяцев назад другая женщина родила от меня сына, и это тоже стало известно Магдалине. Она восприняла это очень плохо, — тихо вздохнув, Эйдан потянулся за бокалом огневиски.

— Из последовавшей за этим сцены я сделал вывод, что сама мысль о наличии у меня внебрачных детей для неё невыносима. Во всяком случае, пока, — он пожал плечами и чуть качнул головой, прежде чем снова посмотреть на Сандрин.                                                                                                                                                                               
— Знаю, это моя вина, и, вероятно, ты меня осуждаешь, — скорее всего, справедливо. Я не ищу для себя оправданий и не собираюсь требовать от тебя сочувствия, тем более что эта ситуация касается тебя напрямую. Но я чувствую себя обязанным предпринять всё возможное для того, чтобы уберечь своего неродившегося ребёнка от гибели, и для этого мне нужна твоя помощь, Сандрин. Я могу надеяться, что ты поможешь мне?

Может быть, стоило сразу сказать, что ему от неё нужно. Но Эйдан, по сути, уже посвятил Сандрин в курс дела, а чрезмерная прямолинейность могла быть воспринята как неуместная настойчивость, поэтому он решил не форсировать события. Другое дело, что его дочери вовсе не обязательно было знать, насколько далеко зашли их с Магдалиной семейные ссоры и как близко они оба подошли к риску загреметь в Азкабан. Эйдан мог бы рассказать это Сандрин как дочери, давшей ему Непреложный обет беречь и отстаивать интересы семьи Эйвери. Однако он не считал нужным посвящать в такие дела принципиального аврора, для которого докопаться до истины могло оказаться важнее, чем сохранить собственную жизнь. Такие жертвы, по его мнению, сейчас никому не были нужны.

Отредактировано Aedan Avery (2021-04-29 22:28:58)

«Осуждаю», — сказала Сандрин. Эйдан прислушался к себе. Нет, ничего особенного. Его многие осуждали на этом свете. Правда, большинство не делали этого вслух, но семейному кругу в этом смысле позволялось то, чего себе не могли позволить другие. Сандрин до сих пор не принадлежала к роду Эйвери в полной мере, официально и публично, но именно это положение между двумя фамилиями открывало для неё возможности, которых при ином раскладе могло и не случиться — Эйдана не так легко было заставить выслушивать то, что ему не нравилось, если этого не требовали от него обстоятельства… или если он мог эти обстоятельства изменить.

Но Сандрин продолжила фразу, и её мысль тут же приобрела совершенно иной оттенок. Эйдан мягко усмехнулся. Так вот о каком осуждении шла речь. Очень по-слизерински — и очень мило, на его вкус.

— С детьми проблема, это верно, — миролюбиво согласился он. — А скрываться от Магдалины я перестал уже давно. Она чересчур мнительна — хотя и небезосновательно — и подозревает меня по поводу и без. А если нет разницы, к чему эти лишние хлопоты?

Кроме того, время от времени Эйдану доставляло удовольствие нарочно сделать так, чтобы Маг узнала о какой-нибудь его интрижке, — в особенности когда ему казалось, что она начинает уделять ему слишком мало внимания.

Осторожный, но всё-таки положительный ответ Сандрин вызвал у Эйдана почти тёплую улыбку.

— Нет-нет, я не стал бы просить тебя так радикально менять собственную жизнь из-за своих семейных трудностей с супругой, — поспешил успокоить он дочь. — Никуда уезжать не нужно. От тебя вообще не понадобится ничего сверхъестественного или особенно сложного.

Эйдан аккуратно пристроил вилку к горшочку с жарким, сплёл пальцы в замок и посмотрел на Сандрин.

— Ты абсолютно права, когда говоришь о том, что Магдалине известен факт твоего существования. Но дело в том, что ситуация зашла слишком далеко, и мне пришлось заставить её забыть, что ты моя дочь. Она помнит, как я танцевал с тобой на приёме в доме Блетчли, но, как я полагаю, считает тебя очередной моей пассией — тоже не очень приятно, зато не столь чревато нервными срывами и попытками суицида. И избавляет меня от шантажа в стиле «или твоя дочь, или наш сын», — Эйдан сделал глоток огневиски и снова опустил бокал на стол. — Прости, что отчасти перекладываю на тебя свою проблему, но я как-то не готов к такому выбору. А после того, как Магдалина родит, она со своим ребёнком уже точно ничего не сделает.

Стоило ещё подумать о том, не попытается ли она сделать что-нибудь с Сандрин и как это предотвратить, однако задачи лучше решать по мере поступления. Что же до последнего витка мысли дочери, Эйдана такой поворот немало озадачил.

— Ну что ты, Сандрин, зачем так сгущать краски? Обет распространяется только на твои осознанные действия или бездействие. Даже если бы сам факт твоего существования по какому-то сложному стечению обстоятельств представлял бы угрозу для нашего рода, это точно выходит за рамки данного тобой обета. Или ты говорила не о нём? — почти в шутку уточнил Эйдан. В первый миг он чуть было не подумал, что Сандрин подозревает его в устранении угроз по принципу «нет человека — нет проблемы». Хорошо, что он вовремя догадался, что речь шла о другом.

Замечание, которое Сандрин пробормотала себе под нос, будто бы озвучивая мысли вслух и делая его необязательным для восприятия, вызвало у Эйдана сдержанную улыбку.

— Женщины бывают разными. Как и отношения с ними.

Вдаваться в пространные рассуждения на тему семейной жизни он не собирался. Обсуждать подробности и трудности собственного брака Эйдан не считал необходимым в принципе, хотя, при определённых обстоятельствах мог бы пойти на это в обстановке приватной беседы с парой-тройкой человек на этом свете, но своих детей он к этим избранным не причислял. Он не стал бы говорить об этом с Эрлингом, который несколько лучше представлял себе происходившее изо дня в день под крышей Эйвери-мэнора, и точно так же не видел в этом смысла в случае с Сандрин, появившейся в его жизни так недавно.

— Не я, её брат, — уточнил Эйдан. — Но по моей просьбе. Избирательно.

Тот факт, что дочь отреагировала на это сообщение со стоическим спокойствием, очень его порадовал. Строго говоря, вмешательство в чужую память без предварительного согласия могло быть сочтено в магической Британии уголовно наказуемым — но в данном случае речь шла о близком родственнике, а сам процесс осуществлялся стараниями волшебника, являвшегося гражданином другого государства.

— Поверь мне, никто не собирается кричать на каждом углу о наших с тобой якобы интимных отношениях, — заметил Эйдан, задумавшись над тем, насколько легко к женщинам прилипает официальный статус любовницы и чем это грозит репутации молодого аврора.

— Не всё, — подтвердил он, — но остальное — мелочи. В общем-то, я только хотел попросить тебя не появляться в Эйвери-мэноре без приглашения, или если того не будет требовать экстренный случай. Но ты и без того следуешь этому принципу.

Уточнение Сандрин было резонным, и спорить с ним было бы трудно, поэтому Эйдан с самого начала решил не ввязываться в этот заведомо проигрышный диспут и избрал другую тактику — со всем соглашаться. До известного предела, разумеется.

— Сандрин, — Эйдан подался вперёд и коснулся её руки. — Я понимаю, как это выглядит, и знаю, что от этого не станет легче, но, клянусь тебе, это не пустая отговорка, выдуманная с целью оттянуть признание нашего кровного родства.

Это было правдой, но его дочь была его дочерью, не отличалась повышенной наивностью и успела кое-что узнать о его жизни, а потому действовала соответственно. Когда она откинулась на спинку стула, Эйдан почувствовал, что они вступают в фазу торга, — и это его, в принципе, устраивало: деловые переговоры всегда оставляли больше шансов для нахождения конструктивного решения, которое удовлетворило бы обе стороны.

Перемена тона была ошеломительной, но всё стало на свои места, когда он узнал в произнесённой Сандрин фразе почти прямую цитату из Магдалины. Женщины.

— Справедливо, — ничуть не смутившись, согласился Эйдан. — Что я могу для тебя сделать?

Колкость на колкости. Эйдан понимал, что в Сандрин говорило глухое раздражение, первопричиной которого, как ни крути, был он сам. Но до чего же некстати. Чтобы не подливать масла в огонь, он не стал говорить о том, что выкидывать подобные фокусы Сандрин не следовало ни в каком случае, независимо от нынешней ситуации с Магдалиной. Дочь наверняка прекрасно понимала всё сама, так что эти иголки были не более чем попыткой выпустить пар. И лучше пусть сейчас, при нём, чем потом, в каком-нибудь полном магической аристократии зале.

Насколько он вообще мог доверять выдержке Сандрин? Эйдан, к примеру, хорошо знал своего сына, но даже Эрлинг в начале года выкинул такой фортель, которого отец от него никак не ждал. Эйдан хорошо знал Магдалину — но всё дошло до того, что пришлось производить ей коррекцию памяти, чтобы ситуация не вышла из-под контроля окончательно. Сандрин он знал совсем не долго, и это отчасти напрягало. Она производила впечатление весьма рациональной и прагматичной девушки, но что, если она решит, что для неё разумнее и выгоднее явиться на какое-нибудь торжество в фамильном кулоне Эйвери напоказ? Формально Обет ей этого не запрещал. На деле всё было не так просто, но эта вариативность и неоднозначность не сулили ничего хорошего.

Однако пока акценты сместились к другой стороне проблемы, и это было, вероятно, к лучшему. Когда Сандрин затребовала от него крупный благотворительный взнос, Эйдан отчасти удивился, отчасти расслабился. Деньги не были проблемой, но…. Маггловский фонд помощи?! Он провёл языком по губам, глядя на дочь и лихорадочно соображая, какой вообще может дать ответ.

«Можно анонимно». Брови Эйдана приподнялись, в то время как он сам откинулся на мягкую спинку кухонного уголка и закинул на неё руку.

— Я не сторонник каких-либо контактов с магглами и, тем более, сотрудничества с ними, а после взрыва в опере Министерство тоже относится к этому с неодобрением. Боюсь, подобное пожертвование от моего имени может поставить крест на моей политической карьере, — расслабленность его позы, впрочем, не вязалась с серьёзностью рисков и беспокойством на этой почве. — Однако моя жена придерживается более либеральных взглядов и занимается благотворительностью направо и налево.

Эйдан заложил ногу на ногу и разгладил невидимую складку на брюках.

— Но от имени Магдалины перечислить средства тоже нельзя, потому что тогда она узнает о подоплёке процесса, и получится, что всё было зря. Так что, боюсь, у меня нет иного варианта, кроме анонимного пожертвования. Однако прежде я должен спросить, — Эйдан пристально посмотрел на дочь, чуть прищурив глаза. — Зачем это тебе?

Сандрин и сама относилась к числу чистокровных волшебников, и, магглы, по логике вещей, ни на что ей не сдались. Но, если это было так, то её требование превращалось в банальный каприз с одной простой целью — немного подействовать ему на нервы. В качестве мести за то, чего она до сих пор не смогла от него добиться, вероятно.

Для моральной компенсации. Неудобств. Доставляемых ей.

Если бы они начали меряться объёмами «неудобств», с которыми каждому приходилось иметь дело, Эйдан ни секунды не сомневался бы в собственной победе с большим отрывом уже хотя бы потому, что ему некогда было задумываться о такой ерунде, как «моральная компенсация». У него наличествовала уйма конкретных проблем, требовавших безотлагательного решения, и играть в эти игры ему было элементарно некогда.

Он мог бы напомнить Сандрин, что до сих пор она безбедно жила без своего биологического отца, но зато и без «неудобств», первопричиной которых стало её желание сменить фамилию на более выгодную. Он мог бы затребовать с неё полный список этих пресловутых неудобств, которые бедная девочка вынуждена претерпевать. Он мог, наконец, указать на то, что организовал лечение для её матери (и не его вина, если выздороветь ей было уже не суждено). Но Эйдан хотел добиться от Сандрин добровольного согласия на простые действия — или, вернее, бездействие — и потому постарался прислушаться к её словам. Ему даже удалось предположить, что его взрослая дочь-аврор в самом деле каким-то образом переживала из-за сложившейся ситуации.

Но когда она напомнила, что считает возможным потребовать ещё что-то «нужное», помимо «просто приятного», Эйдан решил, что всему есть предел, и, если она не замечает красных линий, придётся самому на них указать.

— Сандрин, — он посмотрел на дочь очень терпеливо, старательно подбирая слова. — Когда со мной пытаются говорить в подобном тоне, я обычно прекращаю переговоры с позиции дружеского участия и перехожу к переговорам с позиции силы, не позволяя другой стороне восстановить статус-кво. Ты моя дочь, поэтому тебе я такую возможность предоставлю. Но, если ты не ищешь со мной ссоры, я рекомендовал бы тебе быть осмотрительнее в своих высказываниях.

Магдалине, к примеру, было за что ему мстить. Но дочери, которую он и знал-то всего каких-нибудь пару месяцев? Просто смешно. И даже сами по себе рассуждения о «необходимом удовлетворении» имели все шансы разозлить уже его самого, так что Эйдан, во-первых, пожалел о том, что вообще посвятил Сандрин в суть дела, и, во-вторых, задумался над тем, не будет ли проще предоставить дочери делать, что ей вздумается. В конце концов, она была ограничена Непреложным Обетом, а он с самого начала не давал никаких твёрдых обещаний. В этом смысле рассказать Сандрин о некоторых деликатных особенностях ситуации, всё-таки, было правильно: может, хотя бы будет действовать более осознанно из опасения нарушить данную клятву.

— Поэтому выбирай: либо пожертвование, либо что-то объективно нужное тебе лично.

Это, с точки зрения Эйдана, было наилучшим компромиссом для всех. Потому что симпатии симпатиями, а детей нужно воспитывать, чтобы они не садились тебе на шею. Даже взрослых.