Pollux Black | Поллюкс Блэк – отец, 66 лет, чиновник в Министерстве магии, чистокровный волшебник.
Irma Black | Ирма Блэк, в девичестве Крэбб – мать, светская дама, чистокровная волшебница.
Orion Black | Орион Блэк – супруг, кузен, 49 лет, коллекционер и торговец артефактами, чистокровный волшебник.
Sirius Black | Сириус Блэк – увы, старший сын, 18 лет, непутёвый, но чистокровный волшебник,
Regulus Black | Регулус Блэк – сын, 16 лет, наследник и надежда семьи, чистокровный волшебник.
А также мои остальные… ...многоуважаемые Блэки 
Старшая дочь Ирмы и Поллюкса Блэк родилась 13 января 1925 года в родовом поместье под названием “Элвитч-парк”. Большой дом с регулярным парком и охотничьими угодьями являлся частью приданного леди Ирме Крэбб. Почти все детство Вальбурга провела там, постигая все прелести тихой провинциальной жизни — воспитание родителями и старшими родственниками, послеобеденные визиты, обучение истории рода, языкам, магическим наукам, музыке, танцам и полетам. Блэки лишь изредка приглашали иностранных гувернеров, в вопросах воспитания наследников предпочитая опираться на опыт старшего поколения. Таким образом, девочка получила соответствующее своему статусу дошкольное домашнее образование, а также полную уверенность в том, что нет ничего важнее семьи. Если эта уверенность временами блекла, её достопочтенная бабушка Виолетта, в девичестве Булдстроуд, с помощью заклятия розги мигом приводила её в яркое алое сияние. С детства старшая Блэк питала любовь к магическим шахматам, верховой езде и путешествиям, но последнее, конечно же, получалось только по страницам книг. Все эти “мальчишеские увлечения” дочери беспокоили мать и смешили отца.
С рождением младшего брата, Альфарда, Вальбурга стала замечать, насколько больше внимания ему уделяется — конечно, мальчик, конечно, наследник. Красивый, ясноглазый — истинный Блэк. Ему сходили с рук все шалости. Как следствие, с рождением второго брата, Сигнуса, ощущение третьей лишней только усилилось. Взять хотя бы то, что им всем достались “звездные” блэковские имена, а ей какое-то грубое, резкое, сильно европейское и сильно с отсылкой в глубокую древность. Вальбурга. Ну разве звучит? Не сказать, что она совершенно не любила братьев и только и делала, что ревновала их к родителям — напротив, считала своим долгом заботиться о младших Блэках, но дух какого-то скрытого соперничества остался в с ней на всю жизнь.
Как и многие Древнейшие и Благороднейшие до неё, Вальбурга поступила в Хогвартс, на факультет Слизерин. Проявила прекрасные способности в чарах, защите от темных искусств, астрономии, зельеварении и скоро стала лучше ученицей на курсе, получив значок старосты. На факультете ей нравилось, ведь она была в привычном обществе, среди людей, которых знала с детства. Среди симпатий и вражды, среди отношений, которые зародились ещё до поступления в школу. Однако даже на изумрудном факультете внезапно попадались представители с весьма загадочным происхождением и с незаурядными способностями. Одним из них был Том Риддл. Что и говорить, впечатление от своей магии он оставил просто незабываемое, оно в одночасье затмевало все достижения однокурсников и породило восхищение и сильную зависть. Вальбурга поклялась себе продолжить обучение, если школьного образования ей будет недостаточно. Так и случилось. Блестяще окончив Хогвартс, она стала мечтать о карьере в области экспериментального зельеварения но, для начала, о стажировке у какого-нибудь мастера зелий. Стажировка, можно сказать, удалась, и мисс Блэк с ностальгией вспоминает это время, когда Британия и родственники были за сотни миль от неё, а Старый свет – вот здесь, под ногами, хоть и враждующий, опасный, но яркий, интересный и совершенно неизведанный. Да, несмотря на военное положение, высшее командование Геллерта Гриндевальда открывало сезоны конференций, светских раутов, выставок, поддерживало передовые исследования во многих магических областях. Это было бы прекрасно и дальше заниматься новыми формулами и составами снадобий, и с Вальбургой можно было поговорить об этом…
Но разве кому-нибудь интересно?
Увы, её мечтам не суждено было сбыться…
Под влиянием старшего поколения о магической карьере пришлось забыть и призадуматься о простом ведьмином счастье, которое в магической Британии середины 40-х очень трудно было найти. Традиция семьи выходить замуж только за волшебников из чистокровных семей на деле терпела ужасающий крах — в те военные для континента годы в островной стране практически не осталось перспективных чистокровных женихов, а на тех, кто был свободен и относительно молод, быстренько слетались жаждущие невесты и их заботливые мамаши. Хватали всех — и бедных, и глупых, и даже иностранцев. Удивительно, как для некоторых “лучше квоффл в руках, чем снитч в облаках”. В этой ситуации Вальбурге не на что было рассчитывать — серьёзная и весьма капризная в вопросах родословной девушка отпугивала наивных кандидатов. А те, кто всё же рисковал и сватался к ней, польстившись на её молодость и происхождение, положительного ответа не получили. Все отказы вроде бы прошли без скандалов и горького разочарования, если бы не один заграничный претендент на руку мисс Блэк летом 45-го погиб буквально у неё на глазах. И вот с того момента всё пошло не так! Женихи вдруг ни с того, ни с чего, пропали из виду, а родовитые иностранцы, которые стараниями отца Вальбурги были заинтересованы в династическом браке с Блэками, стройными рядами отплыли на Авалон или же, следуя за своим легендарным предводителем, были заточены в Нурмергард, Азкабан и другие места не столь отдаленные.
Карьера мастера зелий Вальбурги Элладоры Блэк стояла на месте.
А годы шли.
Родители сочувствовали, но беды её особо серьезными не считали. Она ведь Блэк, и в борьбе за её руку, а возможно даже сердце, падет ни одна голова, но в начале 50-х Вальбурга обратила внимание на своего троюродного кузена. Галантный, вежливый и всегда “под рукой”, даже больше друг, чем возлюбленный, он имел прекрасные перспективы и внезапно оказался прекрасной кандидатурой для брака. Вдобавок, он обладал незаурядным умом и был интересным собеседником. Другие его таланты молодая волшебница открыла для себя позже, уже будучи в статусе миссис Блэк. Что и говорить, она в очередной раз порадовалась, что женское чутьё её не подвело. Не подвела и врожденная настойчивость, ведь против этого близкородственного союза были некоторые представители её семьи, ведь в разы повышалась вероятность рождения детей-сквибов. Их запугивали, угрожали, скандалили, но пара стояла на своем.
После замужества молодожены переехали в Лондон, в дом на Гриммо плэйс, который стал для молодой хозяйки большим, чем просто жилищем. По меркам чистокровных жителей провинций, двенадцатый дом был совершенно небольшой, но буквально затягивал как лабиринт. Заставленный различными диковинками, привезенными из путешествий старшими Блэками, антикварной мебелью, с зеркалами в резных рамах, он как бы вбирал в себя все внимание посетителя, сочетая несочитаемое, и поглощал полностью.
Гостям не советовали гулять тут в одиночку.
Защищённое заклятием Фиделиус, аппарационным и антимаггловским барьером загородное поместье "Элвитч-парк", наперекор патриархальным устоям Блэков, передавалось только по женской линии. Доставшийся в наследство от матери, Ирмы Блэк, Вальбурга не раз бывала там в одинокие минуты горя и сожалений. Кого сделать следующей наследницей Элвитча, волшебница пока не решила, и это заставляет её присматриваться к племянницам с неподдельным, живым интересом.
Супружеская жизнь и новый статус нравились Вальбурге, хотя на границе сознания она чувствовала, что Орион медленно, но верно делает из нее ту, которую хотел видеть рядом. Не даром он тоже был урожденным Блэком. Постепенно и незаметно лепит из неё такую ведьму, какая была ему нужна, мягко, но настойчиво преодолевая сопротивление, устраивая так, чтобы она сама сделала первый шаг. Чтобы она думала, что решение принадлежит ей. Настоящий дрессировщик ведь никогда не подойдет к дикому, опасному животному первым, иначе зверь просто испугается, убежит или вовсе нападет из чувства самосохранения. Вместо этого дрессировщик сядет и станет ждать, держа кусочек сахара в протянутой руке, и будет так сидеть полчаса, час, два, неподвижно и терпеливо, пока зверь, движимый любопытством, не подойдет и не ухватит лакомство, а потом убежит в свою нору и затаится. Но вскоре снова выйдет за новым кусочком, и вернется ещё. И потом ещё. А дальше и вовсе не успеет понять, как будет лазать по лесенке, подавать голос или прыгать через огненное кольцо... И после можно кричать, что её подманили, приучили, приручили.
Но поздно...
Вообще выйти замуж за троюродного кузена — это не страшно. Страшно стало потом, когда последовали неудачные попытки подарить роду наследника. Поползли слухи, сплетни и перешептывания: “Вам ведь говорили, вас предупреждали. Вот он, близкородственный брак, получайте …” Аристократическая этика слишком сложна, чтобы объяснить её в двух словах, но Вальбурга ненавидела это ощущение. Это унизительное ощущение подчинения, такое нужное, сладкое и правильное ночью, на деле же не дающее никакого результата. Прошел год брака, пошел второй — и ничего. И никого. Ноющая боль внизу живота, красные пятна... И всё. Что ж, как говорят: “Мерлин дал — Мерлин взял”.
Она ненавидела эти попытки исступлённо и бессильно, понимая, что, по сути, природа знала, что делала, когда лишила её возможности материнства — о каком материнстве может идти речь, когда инстинкт самосохранения заменён инстинктом саморазрушения? А может, тому виной и вовсе не природа? Подобной философией удобно предаваться за стаканом Огневиски, а это совершенно не женский напиток.
И в тот самый момент, когда Вальбурга уже не пыталась сохранить беременность, взахлеб занимаясь своими зельями, устраивая благотворительные приёмы о сезонные охоты, жарко споря на международных торгах по зельям, она обнаружила у себя вполне круглый живот. Удивительно, но этот ребенок буквально цеплялся за жизнь! С появлением Сириуса, здорового, крепкого, красивого и очень скоро показавшего всем, что он не сквиб, родственники, наконец, отстали от неё.
Все, но кроме самого Сириуса.
Стихийная магия наследника портила не только интерьер, но и тонкую нервную систему мадам Блэк. Сын рос неуправляемым и буйным: пока он еще не умел ходить, всё было терпимо — в часы его нежного сна Вальбурга могла ненадолго отвлечься от своей новой роли, отвлечься за чтением или попытаться поварить какое-нибудь лёгкое зелье — просто чтобы не забыть, как это вообще делается. Но и это получалось с титаническим трудом! Потом маленький пакостник научился ходить, и жизнь на Гриммо плэйс превратилась в кошмар. Ещё с раннего детства он не признавал почти никаких ограничений: влезал во все незапертые шкафы и не закрытые на замок двери, пытался жевать ядовитые ингредиенты для зелий, хватал отцовские артефакты, которые могли запросто оставить его без пальцев, никого и ничего не желал слушать, во всем признавал только свое "я" и свое "хочу". За что и частенько получал выговор.
А ещё проявление стихийной магии у него были такой силы, что пришлось всерьез задуматься над магией Вечного приклеивания, поскольку эльфы просто не успевали всё убирать.
А ещё... и ещё…
Да их было тысячи, тысячи, этих "ещё"!
Но если родила — значит должна любить.
Вальбурга ещё тогда надеялась воспитать сына в духе семейных традиций. Вскоре она обнаружила, что снова ждет ребенка и закатила Ориону страшный скандал, в пылу гнева приказала собрать вещи и аппарировать в Элвитч-парк. Вскоре, впрочем, вернулась обратно на Гриммо, но это была только заслуга супруга. С этого момента, мадам Блэк всецело посвятила себя семье, в этой ситуации успокаивало одно — что на плачевный результат с первенцем у неё будет вторая попытка. Регулус. Такой спокойный и ласковый, второй сын был полной противоположностью первому. С рождения он был поменьше, что сделало роды намного легче, но зато после он прекрасно кушал, много спал днем и достаточно — ночью, много улыбался и мало орал. На удивление, в детстве Регулус был очень самостоятельным и никогда её не требовал. Может быть, именно поэтому общение с младшим сыном доставляло мадам Блэк больше удовольствия, радости и удовлетворения от жизни. Она искренне радовалась его академическим успехам и не жалела финансов на его увлечение квиддичем.
Шло время, и её мальчики выросли и прекратились в самых прекрасных на свете волшебников. Но как же несправедливо, что два яблочка от одной яблони, медленно, но верно, покатились в совершенно в разные стороны!
Вальбурга никогда не била сыновей заклятьями, не запирала в темноте и не морила голодом — она считала, что такие методы воспитания непозволительны для будущих талантливых волшебников и представителей знатного рода Блэк. И до, и после ухода Сириуса из семьи мадам Блэк лишь кричала, но никогда не опускалась до физического воздействия. Зачем ей? Она ведь умная, очень умная женщина, которая может словом добиться куда большего, чем физической силой. Ну и фигурным выжиганием на фамильном Древе.
Ибо в наше неспокойное время — куда без этого?
 |
пост
Застывшая музыка вековой архитектуры вновь играет переливами классических аккордов, собирая под своей крышей общество такое же изысканное, что и столетия назад.
Однако — только на вид.
Разношерстное, кричащее и яркое — объединённое своим лидером и идеями Революции. Самые верные сторонники Гриндевальда сегодня замирают в дисциплинированном ожидании, готовясь оскаленной сворой сорваться в любой момент, ведь не прошло и дня без того, чтобы они не прокляли какое-нибудь великое творение Мерлина на французской земле или же, напротив, какой-нибудь удалец из доблестного Аврората не подпортил великолепные образчики его творчества в лице граждан таких же амбициозных, что их великолепный лидер.
— А ведь грань между амбициозностью и одержимостью намного тоньше, чем можно себе представить, дорогая моя. - голос дяди тих и глух, его фамильная хрипотца приглушена темнотой и правилами оперы, но в нём чувствуются нотки фамильного убеждения. Он сидит по правую сторону от меня и сегодня намного разговорчивее Фридриха, которому по менталитету слишком сложна французская речь. Не то, чтобы я говорю что-то против, разжигая беседу своим несогласием, но лояльность мессира к кровному происхождению своих сторонников всегда меня удивляла. Однако это вовсе не повод злить вспыльчивых гриндилоу в омуте сознания Регулуса I, когда он сам цепляется за любой намек, чтобы продолжить беседу. — Если чистокровный маг горит к великой идее, то грязнокровка же — просто одержим. Они оба смотрят под ноги совершенно по-разному, до каждого с разной скоростью доходит, на какой земле они стоят, хотя и тот, и другой не прочь рискнуть головой, прыгнув в одну и тут же бездну, что препятствие к цели. На деле же один результат, просто разными путями, разными домыслами. И так будет всегда.
Невыносимое чувство ожидания тревожит сегодня сам воздух, в котором едва ли не щелчками искр слышится напряжение мыслей, домыслов. Надежд. Увенчается ли дуэль победой Революции или же всех нас ожидает крах? Фон Дорн сдерживает волнение за галантностью, дядя же — за кусками фраз нашего разговора, но и то, и другое слишком много для меня, слишком не комфортно и слишком не соответствует статусу вечера. Сюда бы отлично подошли бокалы игристого, — хотя нет, мы же ещё не празднуем! — размеренный весенний флирт в кристальной прозрачности вермута под шёпот моросящего дождя, мечты о будущем… планы.
Всё ещё мисс, всё ещё Блэк…
С позволения своих лет затянута в декольте, вдруг передергиваю оголенными плечами, чувствуя совершенно чужой, новый взгляд – цепкий, такой чуждый теплоте глаз Фридриха. Такой знакомый. У искусного наблюдателя свой охотничий талант, и стоит только его стилю, манере, одним словом, чему-то серьёзному, узнаваемому, здесь проявиться, как все прочие чувства исчезают во мне – и уже не сидится на месте. Я тоже заметила тебя, Ришарт, мой взгляд неотрывен на представление и немного в партер, благо ты сидишь у самой сцены.
Тяжесть помпезного стиля оперы Гарнье привычна, но сейчас мне кажется, что всё, что тяжелее этого вечернего платья, ложится на плечи нестерпимым грузом. Тысячи Патронусов и несказанное “прощай” — я даже не поблагодарила на посылку со всем тем, что тогда впопыхах забыла. Признаться, была в надеждах, что ты сожжешь эти напоминания обо мне, оставишь тонкостенному Ритцу похоронить нашу тайну в пепле холодного камина. Ведь сохранять тепло в том отеле было положено совсем по-другому.
Опера скоро закроет первый акт финальным адажио, и в фойе хлынет поток почитателей французского искусства. Не желая потерять свой призрак прошлого в этой жаждущей фуршета толпе, ссылаюсь своим сопровождающим на дурноту и прошу меня простить. Фридрих пытается увязаться за мной, но его останавливает Вильгельм Хаухер, негласный командир боёвки Мессира. Нервный, бегающий взгляд, резкий немецкий — разговаривают шифрами. Мне уже не столь интересны их секреты, когда я завидела свой собственный. Нет, я не жертва, не разменная карта в пасьянсе отношений и не экспонат в музее. Что мраморный и красивый, но без рук.
Твоё поведение красноречивее любых приветствий, и я ловлю шанс на разговор, который возможно больше и не представится.
— La soiree a cesse d’etre languissante apres que tu aies commence а me suivre* — знакомая тебе фамильная ирония Блэков определяет внимание и мой интерес. Ах, как дерзко – к волшебнику уже женатому. — Добрый вечер, Ришарт.
Имя легко слетает с губ, хотя два года молчания почти бы уже вернули в моё сознание важного и благородного “мистера Лестрейнджа”. Если бы им не предшествовали другие события.
— Благодарю. – норма к норме дает безнравственность, но главу про неё мы уже прочитали. — Увы, мой венский принц настолько верен своим идеалам, что даже в Опере Гарнье мне не спастись от самого страшного Дракона – скуки. – улыбаюсь спонтанности нашей встречи, но больше – тебе самому.
Не подаешь руки, ибо официально я здесь с другим, да и сам ты уже года два как женат. Французская фамилия, я конечно же помню и знаю её, но не хочу называть, как и поздравлять с женитьбой.
— Странно видеть тебя здесь в одиночестве. - эту фразу можно считать за согласие. Прозрачный хрусталь в алебастровых пальцах мерцает перламутровой каймой невидимой соли, и этот живой, матовый свет так схож с общим колоритом холла, будто бы специально зачарованным под стать вечеру — в гамму томного жемчуга, в цвет сюрреалистического прошлого и сладкого момента, когда отступает боль разлуки. — Сбежим отсюда? Нас же сейчас просто затопчут. * Вечер перестал быть томным после того, как ты начал следить за мной.
***
В тот вечер разговор с матерью, достопочтенной Ирмой Блэк, никак не клеился. Попросту не шел. Пропуская сквозь сознание и уши её слова, причитания и умозаключения, мадам Блэк-младшая как будто бы была и вовсе не там, не в гостях, не в беседе с родительницей, мыслями уносясь туда, где сейчас находился её любимый младший сын. На задании, в магической агонии боли и смерти, куда бросал своих сторонников Темный Лорд, ведь каждый раз, встречая Регулуса у камина или дверей, волшебница чувствовала ореол исходящей от наследника магии, зловещей, окутывающей и плотной, как патока, незримой субстанции Запрещенного Курса.
Естественно, она задерживается в гостях – в принципе, всё к этому и шло. Вызова тревоги от мужа не поступало, но когда ночь вступила в свои права, а рассуждения и намеки матери стали все длиннее и извилистее, Вальбурга поняла, что пора отчаливать. К тому же коллекционное шерри придавало старшей Блэк сил вспомнить былое, которое её дочь не хотела делить ни с кем из здравствующих родственников, и побуждало расспрашивать всё больше и больше и вести к тому, чтобы Вальбурга начала бы оправдываться.
Но не бывать этому.
Никто из семьи не был достоит извинений навеки-Блэк, разве что всего один волшебник - имя которого отныне было табу.
Визит заканчивается ближе к полуночи, но собираясь, Вальбурга думает, что с её губ так и не слетели нужные слова, хотя они и притаились на языке. Возможно на пергаменте они будут более искренними и лёгкими, ведь удавка внутренней вины и солёных эмоций не будут сдавливать горло и срывать голос неправильными интонациями. Мама,
Едва ли я смогу описать словами мои чувства к тебе, но я ничуть не жалею что природа выбрала нас друг для друга. Но всё же останется внутри меня что-то невыразимое, непознаваемое, сакральное, что можно только лишь прожить или выплакать. Эти слёзы — счастливая возможность увидеть и полюбить в мире кого-то кроме себя. Блэки исстари, породно-эгоистичны, однако ничто не может быть крепче их цепи вековой династии. При всей её силе моя любовь к тебе — всего лишь предтеча той большой любви, которая случилась у меня со всем миром. Хогвартс, Европа, Англия, весь мир… Потому что он больше, чем мать, а мать — всего лишь часть мира и одна из круга близких людей.
Я тайно молюсь, чтобы кроме меня в жизни моих обоих сыновей было много матерей и отцов, которые смогут долюбить их так, как не смогла я. Пускай они многое сделают лучше меня, правильнее и мудрее. Только надеюсь, что они научатся различать объятия дающие и забирающие.
Даже если это всегда мои.
Наши. Женщины Блэк давно стали легендой, даже если в девичестве носили другую фамилию.
Быть Блэком… это как быть навеки наказанным статусом примера для всей чистокровной знати. Ты знаешь, как я могу стремиться не туда, играя в игры с репутацией, однако мой внутренний компас проверяет моё, а также и твоё направление. А внутренний тормоз всегда знает, когда сработать. Я благодарна тебе, что ты не вмешивалась в идею нашего брака с Орионом, как своим стержнем и поведением не позволила другим потерять лица, как не слушала моих жалоб в первые нелегкие годы супружества. А их было не мало. Просто в один день я поняла, что у тебя нет на всё ответов… Иногда ты принимаешь непопулярные решения и будешь принимать их дальше. Супружество меняет людей, да... но кто бы мог подумать, что так сильно. Когда-то ты не пускала на улицу, вынимала конфету изо рта, запрещала, затягивала, заставляла, останавливала. Ты любишь меня, нашу семью, Блэков. Но не обязана нам нравиться - смысл любви ведь не в этом. Твои ошибки укрыты под благие намерения, а забота иногда выглядит жестоко. Но как бы ты ни старалась, мама, мне все равно будет с чем пойти к мозгоправу в Мунго. Даже сейчас, когда я уже столько лет сама называюсь матерью.
На поприще моего родительства было много подводных камней, которые получены от моей бабушки и уже твоей матери, достопочтенной Крэбб. Я не была готова, что ты бросишь такие же в мою реку, мама, но только приглядевшись, я поняла, что это лишь те, что не смогла обкатать твоя собственная река. Я поняла и приняла тебя, но вовсе не потому, что ты этого хотела, а потому что это означает, что я - и правда выросла.
Мое восхищение тобой, как и моя великая ненависть к тебе были временны.
Я люблю тебя.
Как умею.
Ты знаешь.
Теперь я вижу тебя целиком, вижу, что ты апостол, на который я всегда смогу опереться, стена, в которую можно в истерике стукнуть кулаком, бросить заклинанием. На своем примере ты разрешила мне быть настоящей, поэтому мы говорим сейчас о моём будущем. И вовсе не потому, что его надобно обязательно устроить, ибо это действительно сродни привычке для чистокровной ведьмы, а потому, что… просто хочется.
И ты видишь меня сейчас не под масками светскости в стальных оковах воспитания, не идеальной Блэк, не скорбящей, не злой и гневающейся на детей, а… самой обычной.
Настоящей.
Способной в самый темный час сказать «давай попробуем ещё раз». И попробовать.
В вихре аппарации Вальбурга Блэк возвращается домой, но не сделав и шага, она вдруг замирает на пороге двери, пристально вглядываясь в сумрак коридора. К ней не подходит эльф, не встречает подобающе, она не слышит голосов Регулуса и Ориона. Она не слышит почти ничего...
Что-то не так.
Что-о здесь совсем не так.
Кажется, что сами комнаты дома на Гриммо плэйс погружены в скорбящий психоз и мистический мрак, дом будто бы сам скорбит о чём-то страшном, мрачнея с каждой минутой и настраивая эти тональности в скрипе массивных дверей. Как же он не похож на официальную резиденцию Арктуруса и всех Блэков, не похож и на холенный женскими чарами Элвитч-парк, а с поместьем отца и матери вообще не имеет ничего общего. Светский лондонский дом в центральной, престижной, но маггловской части города, больше подходящий для работы и сезонных салонов, нежели для постоянного проживания. До поры до времени всё здесь останется как есть, а с её отъездом этот заставленный прошлым таунхаус будет всецело принадлежать Регулусу, как бы его не ждали с распростертыми объятиями в Блэк-Хаусе или где-то там ещё.
Вдруг сквозь звенящую тишину слышится гул голосов, и миссис Блэк замечает отсветы магии, сизым светом льющиеся из малой гостиной. В дурном предчувствии волшебница переводит дыхание и, убрав с лица прядь смоляных волос, стремительно проходит в комнату. Сотни причудливо заколдованных ирисов сразу застывают белыми бабочками, приколотыми к настенному шёлку, едва Вальбурга уверенным шагом входит в коридор. Мягкие мокасины из драконьей кожи глушат звук шагов - стук каблуков по домашнему паркету вызывающ и вовсе ей не к лицу. Километры прозрачного тюля вспархивают в воздух, вздрагивая под фантомным дуновением летнего ветра. Гаснут едва зажжённые свечи, и в дымно-синем летнем полумраке, опустившемся на дом, на стенах медленно проявляются зеленоватые колдовские огни светлячков, отбрасывающие изумрудные тени на лепестки цветов.
Изумительное интерьерное колдовство.
Через секунды её взору представляется картина из нескольких семейных Целителей, согнувшихся над диваном и тем самым скрывающих кого-то лежащего на нём и застывшего в ошарашенной позе супруга.
- Что здесь происходит?! – в изумлении вопрошает она присутствующих, глядя на уважаемых светил медицины, на перевернутое кресло в углу, разбитый журнальный столик и мертвецки-бледное лицо Ориона. Колдомедики оборачиваются на неё, после чего на хозяина дома, и тот словно оживает с её словами.
Встает, старается объяснить.
Но Вальбурга уже видит.
Осознает...
- Что значит “хорошо”? Это по-вашему – хорошо?!
Она без шва переходит на великосветское “Вы”, что всегда практиковала в минуты ссор и супружеских разногласий. Но этот доверительный взгляд и будто бы успокаивающий жест рукой на время сводит на "нет" её вопросы, но вовсе не решает их.
Что они сделали с её ребёнком?!
Где Беллатрикс и её обещания?!
Вальбурга резко оборачивается к сыну, склоняется на ним, слухом натыкаясь на объяснение самого опытного из Целителей. Слушает и пытается понять. Понять, почему все слова сливаются в один монотонный бубнешь, а краски перед глазами мигом распадаются звездной палитрой калейдоскопа. Потом была нюхательная соль, пара зелий и чью-то руки прочно усадили её в кресло.
Орион уходит за минуту до её обморока, невозмутимо и быстро, невзирая на важный момент.
Его нет час.
Нет и другой... возможно и третий, Вальбурга теряет счет времени.
Регулуса бережно левитируют в спальню, после чего ставят росчерки подписей на пергаментах об обследовании, но Вальбурга вообще не смотрит что там. У неё нет сил узнавать диагноз, смысл которого она не сможет правильно интерпретировать, ведь у неё есть волшебник, который в состоянии рассказать об этих заявлениях более понятно, подкрепив свои слова доказательствами при наглядном осмотре. Почему-то старым друзьям веришь куда больше, чем Целителям, предоставляющим состоятельной семье услуги по договору. Почему они не пришли сразу?
Миссис Блэк тихо переступает порог спальни сына – в ней поразительный контраст черного и белого, в глазах – изумрудно-сероватый туман, тянущий в омут, заставляющий бредить наяву. Она недовольно щурится тусклому свету газовой лампы, и немое материнское осуждение наполняет уже почти мужской интерьер: разбросанные пергаменты, старые эссе вперемешку с картами магического Лондона, книги, глобусы, подшивки всех печатных изданий магического сообщества, какие-то статуэтки, форма для квиддича. Куда ни глянь, всякая горизонтальная поверхность не избежала участи быть чьим-то временным пристанищем. Словом – это пока ещё комната подростка. Но не надолго. И ведь эльфам приказано вообще ничего здесь не трогать!
Она сверяется с пергаментами и велит заранее подать всё нужное. Сама же садиться в кресло в углу и сотворив рекомендованные Регулусу сохраняющие чары, забывается тревожной дремотой. Два часа ночи или три… неважно, время реабилитирующих зелий наступит с его пробуждением. Скрип двери и появление Ориона выводят её из этого мучительного подобия сна, когда вроде бы спишь, но слышишь каждый вздох рядом. Уставшим жестом она потирает шею и готовая к диалогу, выпрямляется.
- Нет. - и белеет свет, возвращая краски: смоляная чернь локонов в ахроматическом контрасте с накрахмаленным воротником, серебристые кружева на вытачках талии, россыпь агата по подолу. - Но он и не бредит. А я чувствую, как со всем этим словно теряю саму себя…
При всём супружеском уважении, таким серьёзным, собранным, принявшим удары судьбы хозяин этого дома ей нравится намного больше. Без его раздражающей вечной занятости и безукоризненного, пугающего отцовского бездушия, он стал совсем похож на обычного волшебника, главу семейства.
- Целитель Оллертон оставил это, - тихо продолжает Вальбурга и кивает в сторону пергаментов на прикроватной тумбе, на ней же расположились и фиалы с новыми зельями — это лишь часть того, что есть в доме и часть оставленных колдомедиками. Остальные придется варить, - просил подписать и отправить совой, хвалил первую помощь. Её оказала Белла? Почему не Целители?
Вальбурга ещё не расспрашивала эльфов о случившемся, но стоило ей только заикнуться - они бы выложили ей всё на блюдечке, не имея прямого запрета на хранение тайны. Она ещё свято верит в обещание племянницы хранить Регулуса в рейдах и заботиться о нём, не представляя в каком омуте заблуждения находится и в каком горьком разочаровании вскоре погрязнет.
- Почему ты сразу не сообщил мне, как только Регулус оказался дома? - она плавно встает и идёт к выходу из комнаты, долговременные чары сделают своё дело. - Мы же договаривались, - когда Регулус проснётся, об этом узнает весь дом и можно будет сразу начать прописанное лечение. Мадам Блэк вдруг замирает в дверном проёме и, снова встретившись взглядом с мужем, добавляет, - ты же обещал.
|
